Текст книги "Игрок (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 44 страниц)

Он хмуро смотрит на меня мгновение, а затем тянет руку за картой.

– И я проконсультировалась с нашими хирургами. Цифры удивили не только меня.

– Надо же, – прилетает ядовитый комментарий.

Власов почти вырывает папку из моих рук и начинает изучать записи. В течение нескольких секунд тупо смотрит на цифры. И молчит. Подыскивает оправдание? Восстанавливает в памяти цепочку событий?

Признает ли собственную вину?

– Подойдите, – наконец велит он медсестре и тыкает пальцем куда-то в карту. – Ваша подпись?

Девушка испуганно стреляет в меня глазами, словно ища поддержки, и делает несколько неуверенных шагов по направлению к Власову. Черт, судя по всему, капельницу ставила она.

– М-моя, – заикаясь, произносит девушка.

– А вам не кажется, что эти цифры перепутаны местами? Я определенно называл другие значения, – обманчиво мягко произносит Власов, так, что даже у ни в чем не повинной меня начинается нервный зуд.

– О Боже, – хватается девушка за голову. – Я… я… Пациент будет в порядке?

– Я выставила правильную дозировку, – говорю, чтобы успокоить нас всех, потому что, судя по реакции врача, последствия обещают быть впечатляющими. – Показатели в норме, хотя для большей уверенности я заказала анализы…

В этом месте мою речь весьма грубо прерывают.

– Вы останетесь здесь и будете следить за пациентом всю ночь, – рявкает Власов на медсестру. – В случае чего сразу вызовете меня.

– Спасибо, – восклицает она радостно и тут же сникает, наткнувшись на полный бешенства взгляд. – Простите… В смысле, если доктор Мельцаева узнает…

Но Власов явно не настроен выслушивать сбивчивый лепет девиц и снова перебивает:

– Если?! Она определенно узнает! Можете идти.

Девушка колеблется, собираясь еще раз попробовать выступить в свою защиту, но не решается и чуть не бегом бросается к выходу. Мне бы тоже стоило, но то ли нервы покрепче, то ли совсем с головой плохо. Я преграждаю путь Власову.

– Ну что еще? – хмурится он и сдержанно хвалит: – Ах да. Хорошая работа, доктор Елисеева.

Только звучит весьма желчно.

– Вы это всерьез?

– Что всерьез? – недоуменно переспрашивает.

– Про Мельцаеву!

– Конечно, всерьез! Это же полная безответственность. Пациент мог пострадать.

– Правда? – даже не пытаюсь прятать сарказм. – Ну, раз вы так ратуете за правду и справедливость, думаю, стоило перепроверить человека, с которым работаете впервые. Она не одна виновата.

Мои слова на мгновенье лишают его дара речи. Обвинение весьма серьезное, и, пока оно не успело окончательно осесть у него в мозгу, продолжаю давить:

– Я это к тому, что вы правильно ей пригрозили. Пусть не поспит ночь, пусть помучается, запомнит урок и больше никогда не повторяет ошибок. Это пойдет на пользу. А вот если вы, как недовольный гость, пожалуетесь, ее, скорее всего, уволят. Бессмысленно.

– Я хочу полагаться на людей, с которыми работаю.

– А вы правда знаете людей, на которых можно положиться? Завидую!

И вот после этого уже я позорно сбегаю, потому что медсестра у постели пациента – хорошо, но вместе с языкастым ординатором – слишком хорошо. Больной может не вынести такого количества счастья. И, кстати, у меня все еще есть четкие предписания врачей по поводу отдыха.

– Так они на футбольный матч спорили? – переспрашиваю у Архипова, шагая к парковке по завершению смены.

– Да. Капранов объявил, что уверен, будто наша команда выйдет в четвертьфинал. Вся больница крутила у виска пальцем. Советовали брать не три операции, а тридцать три, но визави Николаичу попался очень великодушный.

– Великодушный! Этот упрямый осел профукал три клевые операции патриотического духа ради! – качаю головой.

– Это тебе они кажутся клевыми, а для них помахать скальпелем как заняться сексом с собственной женой, – смеется Архипов.

– А у тебя с личной жизнью, я смотрю, порядок, – говорю кисло. – Раз жена надоела.

– Не жалуюсь, – подмигивает мне коллега. – Ладно, до завтра.

– Давай.

– Кстати, клевое платье. Только в следующий раз бери покороче!

– Ага, передам твои пожелания собственному стилисту, – невесело хмыкаю, вспоминая о Ви, которую и без того удалось забыть всего на пару минут.

Пока иду к машине, рассматриваю собственное платье. Куда уж короче-то? Мужчины вообще когда-нибудь останавливаются в попытках раздеть чужих женщин? Послушала бы я, как запоет Архипов, если его жена обрядится в платье длиною по задницу. А у меня очень приличный наряд. Прогуляться в нем ночью по темной улице я бы не рискнула, но и на просьбу об изнасиловании он не походит.

Поднимаю голову, лишь когда подхожу к своему роверу и вдруг обнаруживаю, что соседняя, незнакомая мне машина принадлежит Власову, который как раз грузит сумку в багажник. Без халата я его еле признала. Не сказать, что врачи никогда не разгуливают в кожаных куртках, но почему-то его мне легче представить в застегнутом на все пуговицы пиджаке.

Так. Надо сматываться, и побыстрее. А еще лучше молча. В общем, кратко киваю и разблокирую двери, но… не везет.

– Подумал над вашими словами, – говорит хирург, и, судя по отсутствию остальных участников сцены, адресована фраза мне.

Приходится обернуться. Ощущение, будто на месте преступления застукали. Не стоило, наверное, ему выговаривать. Ведь посетила же меня здравая мысль о том, чтобы позорно сбежать, когда я впервые заподозрила, кто именно наш великий доктор Власов.

А он, между тем, продолжает:

– Не буду наказывать девушку. Я был должен проверить. И, кажется, я не поблагодарил вас за зоркий глаз.

– Работа, – лаконично парирую в надежде, что он отстанет и позволит уйти. И снова нет.

– Вы здесь с интернатуры работаете?

– С интернатуры. А откуда такой странный вопрос?

И почему я так настороженно отношусь к этому человеку? Не знаю. Он ведь не сделал ничего неправильно… Но мне почему-то подсознательно хочется его обвинять и подозревать.

Ну привет, Жен, приехали. Чем тебе он так не угодил, а? Чуть-чуть наехал на медсестру, но за дело, а затем и вовсе согласился, что доводить до суда и следствия – слишком. Он сделал все, как ты хотела. Не в этом ли причина недовольства? Твой ненаглядный Арсений, например, в каждую встречу шлет тебя и твое мнение в шовинистские дали по несколько раз. Именно такое отношение тебя подкупает, да?

– Просто в последнее время я нередко здесь появляюсь. Читаю ординаторам лекции, но вас не встречал.

Ну вот, говорю же, единственный гад здесь, Елисеева, – ты сама.

– Отпуск, – быстро отвечаю, совсем не желая вдаваться в подробности.

– Время вы выбрали неудачное, – замечает он вдруг. – Июнь – море холодное, да и пора отчетов по проделанной работе близится.

Точно. Как думаете, инвалида детства и тут пожалеют? Или выпнут из ординатуры, сказав, что «для вашего блага вам лучше не лечить, а лечиться»? Иногда я так грущу об Америке, где за увольнение человека с отклонениями можно нарваться на иск…

– А для отдыха бывает удачное время?

– Тоже верно, – улыбается он и добавляет: – Поужинать не хотите?

Я не уверена, что не ожидала такого поворота. Если мужчина с тобой соглашается, а затем заводит светскую беседу на парковке после работы, то ему что-то нужно. Думаю, я предвидела такой расклад, уже когда спешила как можно незаметнее прошмыгнуть мимо… Самонадеянно? Возможно. Но перестраховки еще никому не навредили.

Допустим, поужинаем мы, поболтаем, я дам ему отставку, а потом буду сидеть на очередной его лекции и знать, что, возможно, он в этот самый момент представляет меня обнаженной, и злится, что не имел чести воочию лицезреть. И сама буду весь вечер мечтать, чтобы на его месте оказался другой. Воображение уже услужливо подрисовывает грубоватого, отгораживающегося хамством Арсения с пачкой таблеток в руках…

– Вы знаете, я ужасный компаньон для ужина. И не встречаюсь с коллегами.

– Прямо скажем, коллеги из нас очень условные. Но я понял, – хмыкает он. – Что ж, увидимся. Хорошего вечера.

Оказавшись в машине, я смотрю на подол собственного платья. Да чтоб меня! Какая разница, как и в чем будет представлять меня Власов? Пройдет месяц, он свалит отсюда и, дай Бог, мы с ним когда-нибудь встретимся на одной из медконференций. Но нет, мне надо было, как обычно, пойти на принцип! Либо тот, кого я действительно хочу, либо – никто. Буду гордо задирать нос и искать поводы для того, чтобы оставаться радикально рациональной и до тошноты скучной. Не раз слышала от родных, что мое упрямство противоречит здравому смыслу.

Сантино

Когда я высыпал на пол содержимое сумки инопланетянки, ее бордовая помада закатилась под диван. Случайно ее обнаружил, и теперь, как идиот, кручу в руках тюбик. Вернуть его? Выбросить? Избавиться ото всех следов пребывания инопланетянки, и от ее гребаных предположений!

Наорал, как щенок безмозглый. Понял, что она намеренно скрывает от меня ночь после аварии, и не сдержался. Да что могло случиться такого выносящего? Вероятнее всего, я ее трахал. Окей. Хреново. Но не в первый раз, так в чем проблема? В Ви? Пусть мораль и прочая чушь вступает в игру, но на кой черт Жен беспокоится? Я же не собираюсь передавать ее сестрице список всех, кого успел поиметь. Или чтобы вопрос отпал, нужно дать ей расписку? Тогда о случившемся мне расскажут?

Выкручиваю помаду, зачем-то изучаю овальный кончик. Пытаюсь вспомнить, как стачивала помаду Полина. Но, хотя ее я знал лучше, чем кого-либо, и в мыслях не было поинтересоваться. Наверное, такие вещи начинаешь замечать, только если женщина становится наваждением.

В нос ударяет запах, язык все еще помнит терпкий привкус на губах инопланетянки, доказывая, насколько сильно я хочу эту девчонку. Больше, чем Ви. Больше, чем кого-либо. И чуть ли не впервые в жизни не для того, чтобы кому-то что-то доказать. Нехарактерно здоровое для меня желание. В последний раз нечто подобное закончилось дерьмовее некуда.

Так что же мне делать с помадой? Смотрю в сторону кухни – нет, пока не стану выбрасывать. Запихиваю в прикроватную тумбу. Потом разберусь.

Только задвинул ящик – зазвонил телефон. Это Ви. Каждый раз, когда я делаю что-то неадекватное, она объявляется, спуская меня на землю, напоминая, кто я и для чего теперь живу. Я не верю в высшие силы, но у некоторых людей определенно имеется чутье на подлянки. Блонди – яркий пример человека, который им обладает.

– Хочу с тобой куда-нибудь сxодить, – сообщaет она без приветствия.

– А пропустить эту часть и сразу перейти к той, где койка, не катит? – интересуюсь. Эта девица совсем с катушек съеxала?

– Обязательнo быть таким урoдом? Пойдешь. Сегодня вечером. Возражения засунь себе известно куда.

– И куда ты намылилась? Я согласен на зоопарк. Могу забронировать пару билетов.

Вот нафиг мне ее куда-то вести? Еще и вечером, в самый пик потока посетителей казино… Может, если ей достаточно нагрубить, – уймется? Все, что xочу, я oт Ви и без дорогостоящиx выходов в свет получаю.

– Успокойся, – шипит. – Мне просто хочется куда-то сходить в мужском обществе. Достали девичьи разговорчики. Твое дело – одеться поприличнее, шагать рядом со мной и открывать вовремя рот, чтобы еду закидывать, а билетики я и без твоего участия раздобуду. Готовность на десять вечера. Справишься?

– С тем, чтобы сидеть на диванчике, пока девочки делают всю грязную работу? Легко.

– Тогда до встречи, неандерталец.

Напоследок она явственно чмокает губами, едва не оглушая, и прежде, чем я начинаю материться, отключается. Раздраженно швыряю телефон на тумбочку и вдруг осознаю, что не хочу никуда идти. Я вообще не хочу Ви. Пользуюсь встречами с ней будто профилактическими прививками, чтоб уж совсем не сносило башню, но это почти досадная необходимость. Может, я приложился головой серьезнее, чем думал? Рядом симпатичная блондинка, на все готова, а, как по мне – шла бы лесом.

Не знаю, послал бы я Ви к черту с ее идеей о свидании или нет, но собственные заморочки заставляют принять решение в пользу общего досуга, и теперь я сижу за столом, разливая дорогущее вино по бокалам. Вокруг полумрак, должно бы быть романтично, но, если откровенно, до ужаса скучно. И не только мне. Блонди тоже не выглядит слишком счастливой.

– Зачем ты меня сюда привезла? – спрашиваю. – Поговорить об опере и балете?

– А ты знаешь что-то об опере и балете? На такое счастье я даже не рассчитываю, – усмехается она чуточку желчно, но больше грустно. – Просто я соскучилась по выходам в свет. Тоскливо мне. Родители все еще бесятся из-за моей выходки с Егором, а фальшивое сочувствие подруг надоело…

– И ты привела меня, чтобы до них долетели новости о новом кавалере, и они отстали?

Судя по ее выражению лица, я угадал.

– А тебе не наплевать? Разве тебе не на все наплевать?

Отличный прием самообороны. Не подкопаешься. А Ви уже сидит и досадливо вертит в руках салфетку. Счастье, что в скором времени приносят еду. Спустя полчаса, когда все, вплоть до выпивки, заканчивается, начинаем грустно посматривать на часы, жалея о заказанном кофе.

Ви явно одевалась для того, чтобы закончить этот вечер в постели: платье с разрезом до самого бедра, шпильки, уложенные волнами волосы и меховая хрень на плечах (к босоножкам особенно подходит), – вот только после такого феерического ужина раздевать ее нет никакого желания. Взять такси, дверь открыть, усадить, а затем свалить, да побыстрее.

Свидание. Много ли их в моей жизни было? Считанное количество, ведь женщина напротив должна быть интересна, а мне таких почти не встречалось. И Виолетта Граданская – не исключение. Это не ее вина. Она, как и все, заслуживает быть кому-то интересной и важной. Больше: так отчаянно этого хочет, что бросила своего богатенького буратино и попыталась найти то, о чем мечтала, в объятиях парня другого сорта. Но я никогда не дам то, чего она хочет. Эти походы в рестораны и оперы с балетами – не мое. Может, стоит закончить ломать комедию? Открыть рот и сказать ей, чтобы шла искать травку позеленее на другом лужочке?

Никогда не отличался хорошими тормозами и уже собираюсь брякнуть то, что вертится на языке, но внезапно блонди вздрагивает, привлекая мое внимание, и застывает в неестественно напряженной позе. Оборачиваюсь через плечо и вижу человека в безупречном костюме, разговаривающего с метрдотелем. Типаж знакомый: богач, который так погряз в сомнительных удовольствиях, что это оставило свой след на внешности: синяки под глазами, несколько оплывший овал лица. Тем не менее он не хиляк. Не стар и пока еще презентабелен. Сорок? Может, на пару лет больше. Для девчонок улов шикарный. И, естественно, рядом с ним длинная пигалица. Не факт, что ей и восемнадцать-то есть, а он поглаживает пальцем обнаженную спину спутницы, не заморачиваясь на присутствующих. Планирует побыстрее закончить вечер.

– Твой? – спрашиваю у блонди. Она нервно стреляет в меня взглядом и едва заметно кивает.

– Это не имеет значения, – быстро добавляет.

Ну еще бы. Кого ж волнует, что его заменили экземпляром помоложе? Как же часто девчонки делают вид, что все хорошо. Полина тоже так поступала, хотя на ее месте можно было смело взбираться на крышу и орать, что жизнь – бессмысленное дерьмо. Ей вряд ли бы кто возразил. Полина – яркий пример того, что справедливость – последнее, на чем строится мир.

В попытке вразумить Ви наклоняюсь чуть ближе и тихо говорю:

– Копишь, пока не выплеснется через край? Чушь. Давай-ка лучше сделай какую-нибудь глупость. Сядь к ним за стол и расскажи старлетке о случае, когда у него не встал, или когда он выстрелил, не успев начать. Типчик на такого походит. Или на парня, которого заботливая подружка откачивала от наркоты, пока его тошнило на белую кожаную обивку дивана.

Ви смотрит на меня волком, будто я сказал гадость про ее мужчину, будто это не он раз за разом опускал ее ниже плинтуса.

– Да не будь ты тряпкой – выскажи все, что думаешь! Нехрен сидеть здесь с траурной рожей. Почему им должно быть хорошо, а тебе нет?

– Меня вышвырнут из ресторана и больше не впустят… – неубедительно огрызается она.

– Это вряд ли. Твои богатенькие клиенты делают им отличную рекламу.

– Какая разница? У него есть деньги и связи, а я…

– Черта лысого, Ви! Разберись уже со своими нервами! Попасть в черный список одного ресторана – не трагедия века.

Она кусает губы, совсем как маленькая девчонка, которая увидела куклу на витрине и отчаянно хочет ее стащить, но понимает, что за это получит нагоняй. Не знаю, что с блонди делали родители, но окончательно повзрослеть она так и не сумела. Может, меня бесит именно это? Что она не говорит, а только повторяет; не думает сама, боясь показаться глупой; не действует, чтобы не ошибаться. Ей Богу, как затравленный зверек.

Оглянувшись, обнаруживаю, что бывшему Ви уже отвели столик неподалеку, и теперь он рассказывает восторженной спутнице о винах, с важным видом водя пальцем по карте. А девчонка слушает, раскрыв рот. Школьница, уже выполнившая силиконовый норматив? Очень похоже.

– Он не разбирается в винах, – вдруг безапелляционно заявляет блонди. – И не позволяет женщинам заказывать выпивку самостоятельно – делает вид, что профи. Ненавижу это. За все прошлые годы он только один раз заказал нечто удобоваримое. Конченый кретин. Хотя, чтобы такая раздвинула ноги, сгодится даже дешевый портвейн. Юные модельки, которых он так любит, ему под стать. Ни вкуса, ни воспитания, ни образования.

– Нереализованные юношеские мечты, – говорю, доставая сигарету.

– О чем ты? – Блонди от этих слов будто просыпается. Словно разговорила не с тем и только сейчас вдруг осознала.

– О том, что, когда трахаешь профессию вместо женщины, в этом обычно виноваты нереализованные юношеские мечты.

В ответ на недоуменный взгляд приходится пояснить:

– Ты сказала, что он любит юных моделек. Значит, что-то когда-то ему недодали, – поджигаю сигарету.

А Ви, судя по всему, не верит.

– Я по себе сужу, блонди. Поскольку приют изобилием не отличается, как только представилась возможность, я начал трахать деньги. А потом и вовсе трахаться за деньги.

– Ты о порносъемках? – спрашивает осторожно.

– О них, – говорю, затягиваясь.

В других грешках замечен я не был. Одна мысль о том, чтобы стать оплачиваемой игрушкой скучающей, удачно продавшейся замуж шлюхи вызывает тошноту. А глазки у Ви уже зажглись интересом. Такое неоднозначное прошлое, как у меня, людей привлекает. Каждый хочет полюбопытствовать, но отважится ли? Меня редко спрашивают о съемках. В основном в форме шутки, и то всякие личности вроде Яна. Остальные додумывают. Это ж какая хитрая у него тропка наверх! А какая б ни была – мое дело, и делиться подробностями не собираюсь.

Помню, как Полина решила почитать дамский роман. Он показался ей совершеннейшей чушью, но больше всего она хохотала над словом «порочный». Именно так героиня охарактеризовала возлюбленного. Однако Полька восторга от подобного определения не испытала – сказала, что оно подходит скорее к нашим приютским знакомым. Один из них сел за вооруженное ограбление, второй, ради денег, начал распространять наркоту, третий от этой самой наркоты уже помер, да и остальные, уверен, чудят – просто я не в курсе, как именно.

Но затем Полина вдруг замолчала – видимо, потому, что поняла. Порноактеры, скорее всего, в грезах юных глупых див и есть привлекательно порочные. Людей и без того влечет ко всему, что связано с сексом, а тут он еще и запретный. Никто ведь не сообщает, что вся эта индустрия – сплошная гниль и грязь. Если рейтинги позволяют, можно подняться до нормальных гонораров и съемок в приличных местах, но поначалу придется пройти через отснятое на коленке в грязной берлоге чуть ли не хоум-видео. И иметь не силиконовых красоток, а не первой свежести бездарных актрис, не пробившихся наверх даже через постель. Рисковать заразиться дрянью, от которой яйца ссыхаются.

По натуре я не из пугливых, но обшарпанные стены и проржавевший, кое-как застеленный застиранными простынями матрас впечатление производят. Понадобилось полтора года, чтобы подняться до некоторого уровня и приличных площадок. Хотя шансов почти не было, ведь я мальчишка из приюта. Таких не берегут. Помер – не вспомнят. Лечился столько раз, что зарекся иметь детей. Трахаться с силиконовыми куклами, кстати, тоже. Брезгую, будто сам чем-то лучше партнерш по съемкам.

С приобретением какого-никакого статуса прибавилась, однако, новая головная боль. Видео для любителей помоложе. При участии девочек по типу подружки хахаля Ви. Еще повезло: мои работодатели с несовершеннолетними не спутывались, но видеть ломающего себе жизнь восемнадцатилетнего ребенка тоже тошно. А таких было немало. Некоторые приходили ради денег, как я, но были и энтузиастки. Дуры, уверенные в том, что трах на камеру – эталон крутизны. Последние почти всегда скатывались до героина и застревали навечно. По выслуге лет их насильственно выгоняли, будто мусор выбрасывали. Ну а те, кто поумнее, оказывались поосторожнее. Хотя тоже нередко вляпывались. Особенно если были хороши. Организаторы съемок – те еще скоты, и подстроить могли что угодно. Жизни ломали только так. Чтобы в первый раз расслабиться и сыграть достоверно, могли подсунуть экстази. Ну а где доза, там и вторая, а дальше как с домино – по наклонной до самого низа.

Парням проще, но мне, чтобы покончить с «карьерой» раз и навсегда, пришлось подделать анализ на ВИЧ и свалить из города под шумок, пока они проверяют всех своих «девочек».

Ну и как, красивая предыстория у загадочной порочности? Нравится?

– Думаю, я пошлю им бутылку вина, – вдруг сообщает уже позабывшая обо мне Ви и подзывает официанта, чтобы передать через него презент своему бывшему. План мести у нее странный, но что бы я понимал в женской логике. Может, она туда цианистый калий подсыпать шепотом попросит.

Дождавшись, когда адресат получит посылку, Ви загадочно улыбается и поднимает чашку с кофе, салютуя своему дружку. Хмыкаю. Сумела воспользоваться случаем и предстать перед бывшим в шикарном платье, да еще и со спутником. Расчетливая стерва.

Когда дружок Ви нас замечает, лицо его вытягивается от удивления. Наверное, козел ожидал, что она будет лить слезы и жевать шоколад днями и ночами. А вот хрен ему. Она все еще красивая и довольная. За нее стоит порадоваться. Не люблю, когда к девчонкам относятся как к разменной монете. Если не в состоянии держать ширинку застегнутой – варежку тоже не разевай. Нечего вешать лапшу на уши, дабы показаться лучше, чем ты есть на самом деле. В отличие от показной приятности, честность еще никому жизнь не сломала.

– Хоть раз в жизни не трави даму портвейном с дорогой этикеткой, – говорит блонди, по-хозяйски касаясь плеча своего дружка, когда мы покидаем ресторан. – Сжалься. Пусть девчушка до совершеннолетия доживет.

Честность определенно неплоха, но не когда в женщине просыпается гарпия.

Помада в ящике напоминает о себе тем же вечером, попадаясь на глаза, когда я закидываю мобильник в ящик прикроватной тумбы. И забыл бы о ней охотно, ан нет – тут как тут. Избавиться бы, как от всех остальных напоминаний об этой девушке. Выяснить, что случилось после аварии, и больше мыслями не возвращаться. Так чего жду?

Естественно, у меня есть множество предположений о случившемся, но ни одно не походит на правду, если учесть поведение инопланетянки. Интернет говорит, что лишиться части воспоминаний в результате сотрясения мозга нормально – настолько нормально, что песенка Жен о «вспомнить все» тянет на придурь. В конце концов, я не месяцы жизни забыл! Дура же девчонка, соврала бы поубедительнее – и я бы не стал ковыряться; но она то ли за Ви меня наказывает, то ли просто хочет, чтобы все вспомнил. В любом случае, скоро расколется. Осталось чуть-чуть поднажать.

Достаю телефон из ящика и набираю ее номер.

– Ты в светлое время суток звонить умеешь? – ворчит в трубку.

– Голос бодрый. Дежуришь что ли?

– Что это сразу дежуришь? Я в самом разгаре позы шестьдесят девять с очередным бойфрендом. Говори быстрее, пока меня не обвинили в недобросовестности, – отвечает без запинки.

От легкости, с которой она сочиняет свою сказочку, хочется рассмеяться.

– У меня твоя помада осталась.

– Можешь выбросить, мне она все равно не идет.

– Еще как идет, – фыркаю, не подумав. А ведь зря сказал.

Повисает непродолжительное молчание. Спорю, она точно так же, как и я, вспоминает ночь, когда я заставил ее накрасить губы. Следующим вечером я обнаружил перемазанную бордовым постель, но простыни почему-то не поменял, и было кайф.

– Мой ответ не изменился. У тебя все? – спрашивает сухо.

Конечно не все.

– Что случилось той ночью? – завожу шарманку вновь.

Усталый вздох:

– А это важно? Если да, то сам вспомнишь.

– Слушай, леди доктор, не компостируй мне искалеченный мозг. Сама знаешь, что я не вспомню, и ничего странного в этом нет.

– Если ты думаешь, что я в курсе всех подробностей, то уверяю – словоохотлив ты не был, – тут же находит она лазейку. – Есть способ вспомнить. Восстанови случившееся. Пройди по тому же маршруту. Ты ведь знаешь, где была авария, и куда ты направился после.

– Когда у тебя выходной?

– Хочешь, чтобы я свой единственный выходной потратила на неотесанного мужлана, который в благодарность за то, что я довезла его черепушку до больницы, теперь пытает меня деталями произошедшего? – спрашивает недовольно.

Ее дьявольски приятно раздражать. Чувствую себя особенным, ведь Жен навряд ли часто выходит из себя.

– В точку. Ты ведь понимаешь, что не отстану, – говорю, подавляя порыв вскочить с кровати и закурить. Отчего-то разговор нервирует и меня тоже.

– Выходной у меня завтра, – наконец вздыхает Жен.

– Вот и жди.

– Обязательно. Все ногти сгрызу в ожидании. Ай, прости, не сгрызу: обрезаю под корень. Ложись спать, По Паспорту, и не мучай звонками знакомых.

– Легкой тебе смены… в минете.

Сбрасывая вызов, слышу тихий смех. Стараюсь о нем не думать – перед грядущим стоит выспаться, а думы о Жен лишь отвлекают. Но, судя по всему, полностью выкинуть инопланетянку из головы не удается, потому что снится мне то, что знакомо каждому мужчине.

Жен

По ночам в приемном покое посетителей обычно не много, но сегодня день особый – вообще ни одного. Проверила пациентов Капранова, пару часов почитала медицинские статьи, но часы никак не желали идти вперед, и, поскольку наедине с собственными мыслями сегодня не очень комфортно, решила поспать. Разбудят, если понадоблюсь.

Обычно это плохая идея: только смыкаешь веки, как обнаруживается критический случай. Плюс, есть определенная категория людей (по типу Капранова), которым чужие мелкие радости не дают покоя, оттого они станут будить тебя каждые пять минут, приговаривая, что вот уж они-то по пять суток кряду не спали, а юное поколение совсем распустилось.

Сегодня, кстати, закон подлости так же действенен, как и всегда: только начинаю слышать голос отца, которого здесь быть не может, как оживает телефон. Вызов.

– Кто там? – спрашиваю Лину.

До того, как коснулась головой подушки, чувствовала себя нормально, но теперь едва ноги таскаю, и голова тяжелая, заторможенная. Ненавижу это ощущение, но каждое дежурство не выдерживаю и сдаюсь на милость Морфея. А потом встаю, иду к пациенту, чуть ли не покачиваясь, с трудом фокусируюсь на буквах в карте…

– Мужчина. Не поняла, что с ним, кажется здоровым. Но требует именно тебя. Будь поосторожнее, я здесь если что, – предостерегает Лина.

Отчего-то мне вдруг становится страшно. В том, что просят позвать определенного врача, нет ничего странного, а вот совпадение в виде особого посетителя и ночного дежурства настораживает. Пытаюсь отогнать тревожные мысли. Это мнительность – ничего более. Но едва открывается дверь, как я обнаруживаю, что интуиция не просто так надрывалась.

– Доброй ночи, Евгения Александровна, – приветствует Григорий бодро. – Как поживаете?

Я много разговаривала о нем с отцом, пыталась выяснить, можно ли доказать причастность Григория к аварии, но папа ни разу не дал оптимистичный прогноз. В том числе благодаря огромному количеству бюрократических проволочек. Сначала была проведена экспертиза, было объявлено, что водитель не справился с управлением, затем все пошло по второму разу, привлекли новых людей… но даже если умысел подтвердится, каковы шансы доказать взять экстремиста с Григорием? Почти нулевые.

– Вы на прием? – спрашиваю резко.

– Да, если, конечно, вы не согласитесь на иную форму аудиенции.

– О чем вы говорите? – Мне даже представить трудно, о чем именно он говорит.

– Хотя… – он делает вид, что задумывается. – А давайте так и поступим. Мне, как и большинству людей, больничная атмосфера удовольствия не доставляет. Предлагаю встретиться в менее официальной обстановке для ужина. Там и обсудим дела. Как вы на это дело смотрите?

Я точно знаю, что этот человек психопат и злить его опасаюсь. У меня в карманах нет успокоительного, а шкафчик слишком далеко. Но я отказываюсь встречаться с ним тет-а-тет где бы то ни было.

– С какой стати? – спрашиваю, скидывая остатки дружелюбия.

– С такой, что вам неприятности ни к чему, ведь теперь ваш отец не сможет им помешать. Подумайте. Мой номер телефона есть в карте.

И, что самое смешное, я осоловело смотрю ему вслед. За какую-то минуту меня только что вынудили прийти на свидание с человеком, который навредил моему отцу.