Текст книги "Игрок (СИ)"
Автор книги: Александра Гейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 44 страниц)
Вхожу внутрь комнатки и вижу, что наши Оушены пригорюнились.
– Как ты и говорил, по парковке прыгала, своего высматривала, – сообщают мне. – Что делать с ними будем?
Ну а что делать? Раньше всегда увозили подальше от города, избивали и оставляли, а сейчас я черта с два выйду из казино. Потому что кое-кто приперся сюда в долбаной шубе.
– Просто так отпускать нельзя, – говорю задумчиво, рассматривая размазанную тушь уже видавшей виды дамочки.
– Пожалуйста, – просит она, дрожа. Сидит на полу, на коленях, рядом со своим блаженненьким.
– Режь ей большой палец, чтобы о трюках навсегда позабыла, и на улицу обоих.
– Нет! – вопит мужчина, кулем сваливаясь со стула и подползая ко мне. – Она так замечательно играет на пианино. Можно мне? Пожалуйста!
Я уже открываю рот, чтобы послать его к черту. Даже если не врет, чтобы защитить, мне-то что? Пусть не играет, и дело с концом. Я не просил, чтобы они пришли в мое казино и пытались отсюда что-то стащить. Но в очередной раз некстати вспоминаю о Жен. О том, как она еще при первой встрече сказала, что сложные у нас пальцы, и я решил, что она чокнутая… Для нее потеря пальцев стала бы трагедией… Дьявол!
– Ну раз за двоих, то режем оба! А потом на улицу.
– Ты с ума сошел? – кричит дама, а вот джентльмен меня благодарит.
Благодарит. За отрубленные пальцы. Сдуреть можно.
– Парень, ты в курсе, что последнего из своих ухажеров я за такое отношение списала в утиль? – спрашивает Жен, стоит мне вернуться в кабинку.
С одной стороны она права, а с другой – я из-за нее только что здорово облажался, так что на невнимание ей нечего жаловаться. По-хорошему, не надо было позволять парню брать вину на себя. Подобная чувствительность здорово вредит репутации.
– Для начала вспомни о том, как оставила меня утром ради своих больничек.
Она морщится и поднимается со своего места, чтобы сесть ближе, но я ее останавливаю.
– Ты куда пришла? В стриптиз? Так танцуй.
– Заплатила за ВИП-помещение, а теперь еще и танцую сама? – переспрашивает она насмешливо, но и заинтересованно тоже.
– Именно.
Наверное, я больной, раз устраиваю себе это щекотание нервов, но мной владеет странное, болезненное желание испытать с этой девчонкой все. Дойти до самой последней черты, за которой безумие. Хочется, чтобы она танцевала, а у меня сворачивались кишки от желания, чтобы все внутренности выжгло огнем. Хочется скурить всю пачку сигарет, но не коснуться ее и пальцем. Дотерпеть до момента, когда привезу ее к себе домой и уложу на свою кровать, а уж никак не на видавший всякие оргии диванчик. Скажете, двинулся? Ну что уж поделать.
Есть что-то одурительное в том, как она бросается с головой в каждую фантазию, что приходит мне в голову. Стягивает шубу медленно, позволяя меху скользить по коже. Откуда вообще у нее эта вещица? Не сама же купила. Я давно заметил, что у нее на секс взгляд более чем здоровый: ни комплексов, ни, наоборот, выпячиваний. Шататься по городу в юбке, едва прикрывающей задницу или трахни-меня шубке она не станет, но вот в стриптиз ко мне в таком виде – запросто.
Стоит сейчас передо мной в туфлях и чулках. Ноги от ушей. Дебил, надо было отсюда уводить ее сразу. Достаю сигарету и раскуриваю. Первая пошла. Осталось четыре. Жен начинает медленно танцевать. Не как девочки в стриптизе, а для себя. Ничего не демонстрируя, просто с наслаждением, оттого обалденно эротично. Мой мозг начинает плавиться, выдавая желаемое за действительное. Потираю пальцы друг о друга, чтобы напомнить себе: нельзя. Отчего нельзя? Хрен знает, но вот так. Выдыхаю в потолок длинную струю дыма и снова смотрю, как пробегают ее пальцы по коже, зарываются в волосы. Воздуха не хватает. Сигарета тлеет в руке, в последний миг успеваю ее затушить, прежде чем обожжет пальцы.
А Жен подходит ближе, пока наконец не усаживается ко мне на колени, вынуждая смотреть прямо в лицо. Я чувствую ее кожу даже через одежду, но руки держу на весу. Секунду инопланетянка смотрит на них, а затем, вспомнив, улыбается:
– Ах, конечно, трогать нельзя, – шепчет она мне в ухо, опаляя дыханием, почти касаясь грудью рубашки. – Но вдруг секьюрити против не будут? Я же совсем новенькая здесь, кто знает, ради чего вообще объявилась…
Я достаю из пачки новую сигарету, раскуриваю. Пальцы подрагивают от напряжения.
– Не хочешь сменить профессию? Тебе на удивление идет, – сообщаю. Радостно, что после затяжки голос почти нормальный, жаль, что подействовало только на него. Мне бы не помешала капелька спокойствия и в остальных местах тоже.
– Это все вдохновение, – подмигивает и берется за пуговицы моей рубашки.
– Тебе не кажется, что это превышение полномочий? – спрашиваю.
Она смеется, скользя пальцами под тканью. Какой это кайф, просто сводит с ума. Еще раз затягиваюсь.
– Можешь принести устав, вместе почитаем, – сообщает Жен, вытягивая рубашку из-под пояса брюк.
Окидываю ее взглядом, не в силах сдержаться. Лицо с хитрым прищуром глаз, длинная шея, идеальная грудь, бедра с кружевными резинками чулок… Но останавливаюсь я не на этом, а возвращаюсь взглядом к шраму, который рассекает грудину надвое. Отчего-то все время хочется к нему прикоснуться. Наверное, это ненормально, но мне с некоторых пор нравятся недостатки… Раньше они воспринимались как слабость, а теперь – наоборот. Я их постоянно ищу, и в инопланетянке тоже. Небольшая царапинка на шее… синяк на сгибе локтя. Не сдержавшись, дотрагиваюсь до него пальцем. Знакомая картина. Так иголка выскакивает из вены. Значит, в больнице она не лечила, а лечилась.
– Это ничего, – тихо говорит Жен, заметив мой интерес.
Из таких «ничего» и складываются ночные кошмары, которые терзают меня до сих пор. Внезапные происшествия не пугают. Просто не успевают. За пару секунд до того, как тебя сбивает автобус, особо не испугаешься. А вот «ничего» – те самые тревожные звоночки, которые заливают тело смольно-вязким ожиданием неизбежного.
Встряхиваю головой, отгоняя мрачные мысли.
– А ну вставай.
– Да что ж ты все рычишь-то? – недовольно бормочет инопланетянка.
– Придумала тоже: трахаться в стриптизе! Тут кто только этим не занимался!
– Так ты еще и сутенер! – восклицает притворно весело.
Закатив глаза, подхватываю ее шубу и закутываю так, чтобы ни кусочка кожи не было видно. Разве что нос оставляю – дышать-то ей нужно. Сколько бы там ей в вену ни кололи какой-то дряни, я все равно ее хочу, и лучше не рисковать.
– Сутенер или нет – не твоего ума дело, – отбриваю. – Но если ты собиралась найти себе блюстителя общечеловеческой нравственности, то точно ошиблась адресом!
– Порноактер. Ага. С паспортом. Помню. Лучше не связываться.
Не выдержав, усмехаюсь.
– Ко мне сегодня едем.
– Только на моей машине, ладно? И ты за руль. В таких туфлях я нас обоих угроблю. – Протягивает мне ключи.
– Почему на твоей? Это типа акт борьбы за права женщин?
– Это акт борьбы за рабочее место, – закатывает глаза. – Там одежда. Поеду утром сразу от тебя.
Практичная какая нашлась… Забираю у нее ключи и собираюсь к машине, но внезапно она тянет меня назад, вынуждая обернуться.
– Знаешь, По Паспорту, – говорит, глядя на вывеску стриптиза. – Тебе нужно кое-что уяснить.
– Ну? – спрашиваю, старательно скрывая заинтересованность. Уж больно забавный тон ее голоса.
– Ви – одно дело, и на ее счет у меня свои заморочки, но ты не думай, что я спускаю обиды. Увижу, что проделываешь такое, как сегодня, с кем-то, кроме меня, – яиц не досчитаешься.
– Понял, – киваю, скрывая смех, а она уже, смутившись, идет вперед.
А мне вдруг становится не смешно, потому что я не помню, когда в последний раз хотел кого-то, кроме инопланетянки с исколотыми венами.
ГЛАВА 27 – Орел. Истинные намерения
Мое дело сказать правду, а не заставлять верить в нее.
Ж. Руссо
Жен
Поразительно, как быстро привыкаешь к человеку, начинаешь чувствовать его родным, называть своим… С языка так и рвутся оговорки, на которые не обратить внимания невозможно. В разговоре с Капрановым называешь Кирилла по имени, вместо «я» вдруг выдаешь «мы»… и чувствуешь себя такой счастливой идиоткой.
Я просто тону в отношениях, тону в нем. И ничего не могу с этим поделать. Мир словно взорвался, стал ярче и прекраснее. Я будто плещусь в наркотическом дурмане, выныривая разве что для короткого вдоха благоразумия, и то дарованного другими людьми. Например, отцом. Не могу ни на чем сосредоточиться. Мысль одна: бежать домой, к нему…
И это было бы прекрасно и естественно, если бы над головой не сгущались тучи, если бы не Валерий Харитонов. Его поступок странным образом нас сблизил, заставив ненавидеть все, что против нас, защищаться от каждого хищника, готового отобрать наше счастье. В тот день, когда он зарубил исследование, Кирилл пришел домой поздно. Как мне показалось, он надеялся, что я засну, не дождавшись, а когда понял, что просчитался, схватил в объятия и долго-долго обнимал. Словно убеждая себя, что все в порядке. А потом была близость. Настоящая. Болезненная, сдирающая кожу, оголяющая все эмоции и чувства. Глаза щипало от слез. И вдруг возникло чувство, что это стоит любых средств.
Но за Кирилла все равно было больно. Освободиться от родительских оков можно только жестокостью, но на нее непросто решиться. Я не спорю, именно родным людям ты действительно должен, но в какой-то момент приходится определить меру. Ты можешь быть должен им безбедную старость, безусловную любовь в любых обстоятельствах, как можно больше минуток уюта и смеха – да всего и не упомнишь. Но только не свою жизнь, как это случилось с Кириллом.
Последствия поступка Валерия не заставили себя долго ждать. Уже на следующий день его сын организовал ужин для представителей масс-медиа и договорился о пресс-конференции. И готовился к ней основательно. Речь писал, костюм выбирал (монохромный, чтобы на любой напечатанной фотографии выглядеть достойно). Кир совершенно точно знал, что делает. Это шах в ответ на шах. Это война с отцом, и оружие выбрано грамотно. Кирилла любят и люди, и пресса. От его выступлений млеет даже мой отец, а это уже показатель… Помнится, однажды папа, читая газету, ласково окрестил Харитонова-младшего «обаятельным с*чонком». Он не рассчитывал, что это услышат, а когда по моим круглым глазам понял, что попался с поличным – очень смутился. Но потряс меня не выбор выражения, а высота оценки. Если даже отец признал этот талант, то Валерию стоит бояться грядущего.
И вот пресс-конференция прошла, завтра на половине разворотов газет и журналов Петербурга будет красоваться Кирилл Харитонов. А мне и любопытно, и волнительно. Я еще не в курсе, как все прошло, поэтому даже не пытаюсь заехать домой – направляюсь сразу к Кириллу.
С каких пор я возвращаюсь в его дом после работы, будто так и надо? Я не знаю, но менять ничего не хочется. Я нуждаюсь в запахах, тепле его рук, ласке губ. Раньше уверяла себя, что ни к чему мне искать романтики, что не стоит впутывать в свои проблемы еще кого-то, заставлять потом страдать… но сейчас я эгоистично счастлива и коллекционирую минутки. Когда-нибудь они мне понадобятся. Когда придется сказать себе, что я прожила замечательную жизнь, что не о чем жалеть
Открываю дверь и застываю от удивления, потому что из дверного проема гостиной виднеются мигающие разноцветные огоньки. От удивления даже верхнюю одежду не снимаю, только обувь, и иду по коридору, но на губах уже расплывается шальная улыбка.
Полностью наряженная, сверкающая елка стоит посреди кухни-студии, упираясь вершинкой-звездочкой в потолок. Мебель раздвинута, чтоб не мешалась. И Кир стоит рядом с разноцветной красавицей. Он в белой рубашке с закатанными рукавами, с зачесанными волосами и хитрой улыбкой. Они оба словно с рождественской открытки сошли, хоть сейчас в журнал. Это так волшебно, что я роняю сумку и, не сдержавшись, начинаю прыгать и хлопать в ладоши, как маленькая.
– Постой секундочку, – говорит Кирилл, насладившись зрелищем моего восторга, и подхватывает из кресла огромный букет алых роз. – Это тебе. И у меня для тебя много-много-много новостей.
Он подходит ко мне и, даже не подумав забрать букет для удобства, начинает разматывать шарф, расстегивать молнию на куртке. Ощущение странное, будто мне снова пять лет. Но разве стоит сопротивляться, если его пальцы то и дело норовят коснуться не только одежды? То скользнут по шее, то чуть дольше задержатся на груди. Мне трудно поверить даже в то, что это все происходит. Ведь раньше я не могла о нем даже мечтать.
Как только меня избавляют от одежды и неудобного букета, я бросаюсь к Кириллу на шею и жадно целую, царапаясь о щетину. Ту самую, эталонную, которая колется просто невыносимо. Я столько раз зарывалась пальцами в его волосы, чтобы понять, как вообще возможен подобный контраст…
– Я взял настоящую елку, потому что подумал, что искусственную надо выбирать вместе. На следующий год, что скажешь?
Я скажу, что на следующий год меня уже может не быть.
Усилием гоню прочь эту мысль. Я буду, я обязательно буду, мне хочется как можно дольше жить в мире, где столько любви и заботы… Жить для него.
– Мне нравится, – признаюсь. Мне действительно нравится.
– Глинтвейн или какао? – спрашивает и, чуть нахмурившись, уточняет: – Все безалкогольное, разумеется.
– Безалкогольное какао? Вот ужас-то какой. Буду пить, только если там в порядке компенсации есть зефирки.
– Так и знал, – смеется Кирилл и протягивает мне чашку с плавающими кусочками зефира. – А еще есть домашнее печенье. В смысле я его не пек, но зашел в кондитерскую и купил самое страшненькое, чтобы выглядело именно как домашнее.
Такой подход заставляет меня от души рассмеяться. Да уж, чего не придумаешь, если твоя девушка не умеет готовить от слова «совсем».
– Кир, что мы отмечаем? Надеюсь, успешную пресс-конференцию?
– Не только, – подмигивает мне, раскладывая печенюшки по тарелке, а я очередной раз убеждаюсь, что люблю его кухню-студию за то, что в ней помещается даже елка.
– То есть?
Наверное, я параноик, но меня даже «не только» настораживает.
– Держи, – протягивает он мне тарелку. – И садись на диван. Будем елкой любоваться и делиться новостями. Хорошими, разумеется.
– Ты меня этой неизвестностью убьешь… – пытаюсь ворчать, но губы не желают отпускать улыбку.
В свой глинтвейн Кирилл ухитряется щедро плеснуть коньяка, буквально шокируя меня этим, а потом направляется к дивану и плюхается на него с довольным выражением на лице. Я, как кошка, сворачиваюсь под его боком.
– Итак, – начинает он. – Пресс-конференция прошла наилучшим образом. Ну, у меня был приблизительный список вопросов, и я был готов даже к самым каверзным. – Шутливо кланяется. – Так что теперь для прессы я официально разведенный мужчина, все об этом знают и, надеюсь, воспримут должным образом. По крайней мере, я очень старался, чтобы эту новость поняли правильно…
– Я тебя поздравляю, – улыбаюсь, но на душе тревожно.
– И это было невероятно вовремя, Жен, потому что сегодня я получил подписанные документы о разводе от Веры и тоже их подписал…
– Так быстро? – задыхаюсь я.
– Они уже у юристов, и осталось совсем чуть-чуть. Представляешь?
– Нет, – отвечаю честно. И правда, я до сих пор переживаю о том, что являюсь любовницей женатого мужчины, которая еще и с родителями его поссорила. – Мне кажется, что мы вечно будем прятаться по углам.
– Больше никаких пряток. Я свободный человек. Ну почти. До свободы осталась разве что бумажная волокита.
Но мне не дает покоя еще один вопрос, и, пока Кир с наслаждением потягивает свой напиток, озвучиваю его:
– А что по поводу исследовательского центра?
И хотя елка не терпит неприятных вопросов, а Кир чуточку мрачнеет, я все же хочу знать ответ.
– Я постарался напомнить, сколько уже было сделано, и весьма недвусмысленно намекнул, кто виноват в наших неурядицах. Навряд ли кто-то расчувствуется и прибежит, потрясая стопкой банкнот. Но вдруг кто-нибудь корыстный и не боящийся отца решит помочь?
Он целует меня, и я чувствую на губах легкий и пряный вкус алкоголя. Не знаю, как так, но запах коньяка ему очень идет. С ума, наверное, уже схожу.
– Вытащим центр, обязательно вытащим. Ты только будь со мной, – говорит он и смотрит на меня с такой нежностью, что сердце щемит и глаза щиплет.
– Кир, ты почти свободный мужчина, – говорю невпопад, наконец осознав происходящее.
– Я совсем не свободный. Я влюбленный.
Кажется, я и смеюсь, и плачу, и бормочу что-то подобное в ответ, только в руки себя взять не могу, потому что происходящее совершенно немыслимо и невероятно. Просто не укладывается в голове.
Неужели беды почти закончились? Неужели теперь все будет легко и гладко. Кто бы знал, как я устала от роли злостной, эгоистичной разрушительницы семей. Кто бы только знал.
О том, как и что говорил на пресс-конференции Кирилл, я прочитала уже утром, по дороге на работу. И, надо сказать, удивилась. Не ожидала, что Харитонову удастся отделаться так легко. По его словам получалось, что они с Верой слишком крепко увязли в разных странах, чтобы продолжать отношения, и решили полюбовно расстаться. Аргументом в пользу данного утверждения являлось то, что они не стали устраивать затяжную дележку имущества, сохранив уважение друг к другу. Всего одно «но» мешало принять его слова за аксиому: исследовательский центр.
И хотя Кирилл и тут замечательно справился, выбранная им тактика мне не понравилась. В своей речи он не раз вспоминал о благотворительных мероприятиях, которые были проведены при поддержке центра. Кажется, минимум раза четыре. И, боюсь, не я одна рассмотрела за этим угрозу. «Видите, сколько мы сделали? Вы правда хотите, чтобы это закончилось? Так мы это вмиг организуем».
И в этот момент я вдруг вспомнила о том, как однажды вечером позвонил мне отец, чтобы рассказать о закрытии исследований из-за ухода Рашида. Я тогда уверяла отца, что мое состояние стабильно, что Дима уже давно не замечает ухудшений, что время есть. И он соглашался… Но ночью я не заснула – вместо этого открыла ноутбук и вбила в поисковик незнакомое имя: Кирилл Харитонов.
О нем тогда почти не писали, только о его отце, поэтому я, почитав о Валерии, перешла на страницу с картинками и немножко опешила. На меня смотрели почти по-детски невинные, ангельские голубые глаза, и я испытала острый когнитивный диссонанс. И задалась вопросом: кто он такой? Человек-хамелеон?
Теперь я, кажется, знаю ответ на этот вопрос: Кирилл Харитонов – настоящий счастливчик. Он – человек, который ни разу в жизни не сталкивался с последствиями собственных поступков. Даже если его и несет на рифы, в последний момент всегда появляется порыв ветра, который наполняет своей силой паруса, отводя опасность… Да у этого парня просто кармический громоотвод где-то припрятан! Он же всегда получает желаемое! А я еще считаю счастливицей себя…
Это один из самых тяжелых дней моей жизни. Если раньше сотрудники центра шушукались, подозревая меня в шашнях с Большим Начальником, то теперь открыто косятся. И даже если я ловлю на себе ядовитый взгляд исподтишка, не отворачиваются и не пытаются прятаться. Я для них сегодня враг номер один, ведь Харитоновы всегда ассоциировались с большими и стабильными деньгами, и работать на них шли далеко не последние люди, а я поставила все это под удар. В смысле мы с Кириллом. Вот только ему претензии предъявлять никто не пойдет, а мне – запросто.
– Знаете, сегодня наши исследователи сами превратились в любимых подопытных крыс, – говорю Капранову, отрываясь от микроскопа. – Все только и говорят о том, что корабль наш тонет, и надо искать местечко попрочнее. Вы тоже хотите бросить это гиблое место?
– Решил повременить, – пожимает он плечами и пытается соскочить с крючка, но не тут-то было! Продолжаю сверлить его взглядом ровно до тех пор, пока наставник не поднимает глаза снова: – До сегодняшнего утра я был уверен, что мужик, бросивший жену, просто обязан впасть в немилость, но Счастливчик есть Счастливчик. Пока детей нет, видно, все простят. К тому же, на нашей сексистской Родине всегда и во всем винят женщин. Вера Рихтер далеко – Вера Рихтер дура. Теперь я с нетерпением жду момента, когда гнев толпы обратится на тебя. Это будет интересно.
– Не будет. Отец не допустит, – морщусь.
Когда-то парочка журналистов пытались ко мне сунуться… и с тех пор они журналистами больше не работают. Меня же волновать нельзя. За этим есть кому следить.
– Думаете, многие с вами солидарны? По поводу ухода, – спрашиваю. А голос чуть дрожит от волнения.
Капранов смотрит на меня задумчиво, будто оценивает, выдержу ли я правду, а потом вздыхает:
– Старая гвардия Кирилла точно не одобрит. Он повел себя как ненадежный мальчишка. Жену бросил, ушел к молоденькой проблемной девчонке. Я бы не поддержал, но кто знает. Харитонов своей скользкостью не перестает удивлять. Еще два дня назад я был уверен, что он камнем пойдет ко дну, а сейчас, ты гляди, что творится. Вы двое, конечно, здорово всем подгадили, но что уж поделать, если оба одурели от этой вашей любви. Черт его знает, может, и выйдет что путное.
В этот момент раздается стук в дверь.
– Доктор Елисеева, – зовет Рашид.
С некоторых пор наши отношения стали еще более сложными. Если прежде мы просто не выносили друг друга, то теперь, узнав получше, не так негативно настроены. И все равно пока у нас режим впрыскивания газа. Ждем искры, которая расставит все по местам. Мы либо установим перемирие с взаимным уважением, либо станем ненавидеть друг друга еще пуще, чем раньше. По крайней мере, мне так кажется.
Ну а пока мы находимся в невесомости, перемещаясь только с помощью тросов. Я предложила ему помощь в информировании людей, которые уже успели получить место в исследовательской группе. Несколько дней мы вместе собирали информацию о сходных программах и пытались пристроить незаслуженно обиженных. Разумеется, без меня у Мурзалиева ничего бы не вышло, так как большая часть подобных исследований проводится в центре отца, куда Рашида и на порог не пустят. Он был вынужден согласиться, так как давал клятву ставить интересы пациентов превыше всего.
– Двоим отовсюду отказали, – сообщает Мурзалиев. – Они не подходят по состоянию здоровья.
И так бывает тоже. Исследования в первую очередь направлены на изучение болезни. Отбор соответствующий.
– Мы можем что-то с этим сделать? – спрашиваю. – Может быть, найти что-то еще…
– На территории России больше нет подобных центров, сами знаете, – мрачно отвечает мне Рашид. – А покинуть Россию, чтобы обследоваться в той же Европе для них слишком дорого.
– Может устроить благотворительный вечер? Или какой-то иной сбор средств?
– В любом случае нам нужен Кирилл Харитонов, а ключики к нему сейчас у вас.
Он за этим и пришел? Чтобы просить меня о помощи? Интересно, как он себе это представляет? Ужин при свечах, пеньюар из тонкого кружева и в самый ответственный момент: милый, а ты не хотел бы помочь людям, которым отказал центр, пройти обследование в другом месте?
Знаете, я такой искусный манипулятор, что проще снять требуемую сумму со своего счета…
Кирилл
Иногда наше будущее определяется не более чем одним звонком. Удивительно, как несколько слов, распространившихся по электромагнитной волне, способны изменить расстановку сил. Еще вчера для меня были закрыты все двери, а сегодня вмешалась Москва. Я догадывался, что в Петербурге союзников не отыщу, из-за отца, но на такое все равно не рассчитывал. Эта женщина представляет фонд, некогда координировавший международное сотрудничество нашего центра. Мы их привлекли в основном для того, чтобы были соблюдены формальные стороны, но, видимо, это запомнили.
Снежана Войкова. Я всегда был уверен, что ей не нравлюсь. Она смотрела на меня пренебрежительно и только искоса, а говорила и вовсе без малейшего уважения… Кого угодно представлял своим благодетелем, но не ее.
– Кирилл Валерьевич. – Она поднимается из-за стола и протягивает руку, совсем по-мужски. На ней брючный костюм, волосы выкрашены в светлый, но у корней уже пробивается природный мышиный цвет. Стервой за километр разит, но я не в том положении, чтобы выбирать союзников по личной приязни.
– Добрый день, Снежана Анатольевна, – улыбаюсь как можно обаятельнее, и пока размышляю, стоит ли помочь пододвинуть стул женщине, в которой подозреваю ярую феминистку, она делает это сама. Резво и бойко. Она все так делает. А я к этому не привык. – Что собираетесь заказывать?
– Говяжий стейк, – сообщает она без обиняков. – А вы?
И смотрит так испытующе, будто боится, что я оскорблюсь в лучших чувствах. Полагает, что я вегетарианец? Боже мой, и в мыслях никогда не было. Самопожертвование – совсем не мое.
– Пусть будет то же самое, – киваю и подзываю жестом официанта. Не дам Снежане фору, говяжий стейк съесть непросто, но я его осилю, лишь бы больше на прочность не проверяла.
Пока я делаю заказ, Снежана сверлит меня взглядом. Слишком прямым, неприятным. Ужасно неловкое ощущение.
– Ваш звонок меня удивил, – начинаю, пытаясь избавиться от ощущения сверла на своем лице.
– Да меня и саму он удивил, – хмыкает она весьма дерзко. – Но так уж вышло, что нашему фонду в Петербурге нужен новый представитель, и кто-то сверху выбрал вас.
Ах вот оно что. Выходит, мне не показалось, и эта мегера действительно меня недолюбливает. Наверное, сейчас пытается представить, чем такой прохвост подкупил ее начальство. Жаль, что я вынужден быть безукоризненно вежливым. Эта Снежана нужна моему центру и Жен.
– То есть официальное лицо? – переспрашиваю.
– Именно. Лицо с хорошо подвешенным языком и определенной репутацией. Вы нам подходите идеально, – отмахивается она и наливает себе в стакан воды. Кажется, она еще и не пьет: по крайней мере, я ее ни разу не видел даже с бокалом вина. Помнится, мои прежние партнеры предпочитали скреплять сотрудничество алкоголем. И приятными разговорами. Что ж, жизнь действительно меняется. – В обмен на это мы обеспечим вам необходимую поддержку и… лояльность.
– Вот как… – вскидываю брови.
– Вы не стояли на месте, и мы тоже, – пожимает она плечами.
– И что будет входить в мои обязанности?
– Установление связей, разного рода сотрудничество… собственно, если мне не изменяют источники, именно то, чем вы занимались последние несколько лет для своего отца.
И это слишком хорошо, чтобы быть правдой…
– Я слышу в ваших словах «но», – подмечаю.
– Но всего лишь одно. И оно предельно простое: увольте Рашида Мурзалиева. Найдите нового главу исследовательского центра. Человек с подмоченной репутацией нам не нужен.
Я втягиваю воздух носом, и Снежана тут же цепляется:
– Это для вас затруднительно?
– Это очень напоминает о нашем небезызвестном знакомом.
– Может статься, и так, – снова пожимает плечами она. – Александр Елисеев – не тот человек, с которым мы хотели бы обострять отношения, но о его вмешательстве мне неизвестно. Хотя, меня лично никогда не просят снести кому-нибудь голову.
Удивительно. Я бы к ней в очередь на такое дело записался…
– Так Рашид – проблема? – уточняет она.
Проблема ли для меня Рашид Мурзалиев? Его знания и опыт держали на плаву исследовательский центр несколько последних лет, и смена руководства сейчас крайне нежелательна. А с другой стороны, учитывая все наши прошлые разногласия и то, что под его имя уже навряд ли будут выделены хоть какие-то деньги…
– Ничуть, – отвечаю и поднимаю бокал с водой.
– Что ж, надеюсь, сработаемся, – кривовато улыбается Снежана.
Жен
Пеньюар я, конечно, надевать не стала, но, в попытке уговорить Кирилла на сбор средств в помощь обманутым участникам исследований, заказала ужин и даже зажгла свечи. Я понимала, что время тяжелое, что Харитонову сейчас не до этого, но решила, что он обязан войти в положение. А в итоге получилось очень глупо. Впрочем, как и всегда.
Кир влетел в двери в исключительно замечательном настроении, болтал без умолку о какой-то женщине и каком-то фонде, о том, что теперь является полностью независимым человеком. А когда увидел накрытый стол – подумал, что я каким-то образом узнала о грядущем сотрудничестве и решила это отметить. Ему даже в голову не пришло, что причина может быть иной. Он обнял меня, долго целовал, а потом продолжил свой рассказ об этой Снежане, раскладывая еду по тарелкам. Мне ничего не оставалось, кроме как притвориться, что так оно и есть, и мы отмечаем реанимацию исследовательского центра. И хотя было чуточку не по себе, я честно пыталась радоваться вместе с ним, игнорируя дурное предчувствие… Ровно до тех пор, пока он не сказал, что от полного счастья и восторга нас отделяет не более чем увольнение Рашида Мурзалиева.
Я даже не знаю, что в этот миг на меня нашло, но остаток вечера для меня оказался испорчен. Я сжимала зубы и старалась не высказать все, что думаю по этому поводу. Да, черт возьми, Мурзалиев, конечно, временами ведет себя как полный кретин, но он столько сделал, чтобы исправить наши с Кириллом ошибки! В конце концов, это мы не сумели сдержать запретное влечение, мы не смогли защитить центр от старшего Харитонова, мы не оградили окружающих от последствий своего выбора … а отдуваться будет Рашид! Тот самый человек, который последние несколько дней без сна и отдыха, забывая о гордости, обзванивал собственных конкурентов в надежде помочь людям, которых подвели мы с Кириллом.
Разве так можно? Да это же личная катастрофа! Человек сорок лет жертвовал всем ради работы, лишь один раз сделал неверный выбор (я о той сценке в кабинете), и теперь вычеркнут отовсюду. Нет, в какой-то степени обида Кирилла понятна, но разве этот обмен равноценен? Кто согласится взять на работу врача-исследователя, которого уволили сразу после того, как государственные фонды отказали ему в финансировании? Кто поверит, что причина не в его профнепригодности? Никто.
И пока я гоняла эту мысль, разрываясь от противоречивых эмоций, Кирилл, увлекшись открывшимися перспективами, продолжал беззаботно болтать, что-то придумывать. Я очнулась только тогда, когда он дошел до мысли представить меня всему свету как свою новую даму сердца на благотворительном новогоднем балу… Вдохновенно вещал о том, что устал прятаться, что собирается рассказать о нас миру… А я не выдержала, сослалась на головную боль и ушла.
– Долго еще? – спрашиваю раздраженно у медсестер, попивающих чай с конфетами, коими родственники пациентов задаривают персонал всех больниц, в надежде, что за их любимыми будут следить чуточку лучше.
– А черт его знает, техников вызвали, но все уже отмечают Новый год. Корпоративы кругом, сама понимаешь.
– Корпоративы или нет, лечить людей без электричества мы не можем, – сообщаю ворчливо.
