Текст книги "Игрок (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 44 страниц)

Замечаю, что Харитоновы-старшие тоже оборачиваются к нам, но куда менее радушны. Что ж, я бы тоже легко прожила без них.

– Познакомься, Вера, это доктор Елисеева, о которой я тебе рассказывал. Я ей многим обязан, – обыденно произносит он.

– Спасибо огромное, – кивает Вера. – Да я наслышана о том, что именно вы вытащили Кирилла из-под обломков, а потом поддерживали на протяжении всего лечения.

Говоря это, она даже руку к груди прижимает. Искренняя благодарность? Я с трудом сглатываю ком в горле. Если мне нужно было подтверждение равнодушия Кирилла – оно только что состоялось. Он рассказал обо мне своей супруге. Боже, неужели мне померещилось все его особенное отношение? Черт, я ни в коем случае не претендую, брак – это серьезно, навсегда и так далее, но хоть легкая искорка интереса… почему я не могу рассчитывать даже на нее? Неужели теперь придется намеренно избегать Харитонова на работе, пока боль не пройдет окончательно?

Кирилл

Речь и ступеньки. Двойное проклятье. Еле взобрался на сцену, а затем чуть не провалил выступление. Возможно, самое важное в жизни. Никогда не страдал косноязычием, но сегодня фразы пришлось из себя выдавливать. Старался не думать о случившемся, не вспоминать, но под обломками здания погибли не только посторонние люди: мои знакомые – тоже. И сегодня здесь их родные. Они заставили вспомнить все, что случилось тогда: боль, непонимание, темноту и один единственный голос, который вел к свету долгие недели.

Я бы хотел залиться соловьем, расписать, насколько сильно сочувствую семьям погибших, но раньше, говоря подобное, я никогда не оказывался на месте жертвы сам. Нет звуков, способных передать тот страх и отчаяние. Слов тоже нет. Да и если бы нашлось достойное описание чувствам, люди бы не вылезали в реальный мир из книг.

Заметно прихрамывая, продираюсь сквозь толпу в сторону уборных. Я очень старался держаться молодцом, но силы закончились; боль настигла и отказывается покидать. Хочется забиться в угол, чтобы переждать, отдохнуть подальше от людей. Сначала я думал укрыться в туалете, но потом прошел чуть дальше и обнаружил совершенно пустой коридор около подсобных помещений. Наплевав на все, уселся там прямо на пол – решил поберечь силы.

Слишком много испытаний на прочность. Оценивающие мое состояние партнеры отца, воспоминания о трагедии, знакомство Жен с Верой… Да, последнее я вынужден поставить в этот же ряд. Это как столкновение миров.

Каждый мужчина испытывает шок, когда разные части его жизни пересекаются, а здесь – реальность и фантазии в одной пробирке, и я понятия не имею, что с этим делать. Обещал себе избегать Жен весь вечер, но этого не потребовалось – она сама затерялась в толпе, болтала со знакомыми, улыбалась. А на нас – ноль внимания.

Старался вести себя так же, но, Боже, как она изумительна сегодня. Платье на ней невероятное. Черное кружево, расклешенная, тяжелая многослойная юбка, а ниже лучше взгляд не опускать вовсе, но разве удержишься? Я никогда не оказывался в такой глупой ситуации…

– Нет, нет, Капранова здесь нет. Я понятия не имею, где он. Да, хорошо. Вызывайте, если что, – слышу из-за угла и холодею. Кое-кто легок на помине.

С трудом, держась за стену, поднимаюсь на ноги. Только бы Жен шла не сюда. Нечего ей здесь делать… Но она уже показывается из-за поворота. Из-за телефона замечает меня не сразу, но, подняв голову, застывает как вкопанная.

– У моего пациента инсульт, – говорит зачем-то. Пытается оправдать свое появление?

– Мне жаль, – выдавливаю и удивляюсь тому, насколько непослушен мой голос.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга, медленно переваривая мысль, что стоим в этом коридоре наедине. В приглушенном свете ламп мир уходит на второй план, оставляя в фокусе только женщину напротив. Нас разделяет всего несколько шагов. В их преодолении нет никакой сложности, но они слишком опасны. Боюсь, стоит мне прикоснуться к Жен, как все пойдет к черту: и трудовая этика, и конфликт интересов с ее семьей, и, черт меня дери, моя семья… и Вера. Может быть, это длилось бы недолго; может быть, Рашид прав, и не существует страсти, которая бы стоила потери контроля над собственной жизнью, и чувств таких тоже нет, но сейчас так совсем не кажется.

Я почти физически ощущаю, как прижимаю Жен к стене; и тяжесть кружев ее юбки на своих бедрах. Представляю, как украшения скользят по обнаженной коже, мешая поцелуям, и как на языке поселяется их металлический привкус. Дьявол! Это уж слишком. От наплыва мыслей в голове такая тяжесть, что думать не представляется возможным.

Но, будто этого мало, Жен делает ко мне шаг сама и спрашивает:

– Вы в порядке?

А я, напротив, отступаю, сбивая ее с толку, и хрипло отвечаю:

– Жен, уходите.

Мгновение она стоит на месте, колеблется, не зная как реагировать, но потом разворачивается и покидает коридор. Вместе с Жен исчезают и те невидимые ниточки, которые держали меня на ногах. Я пытаюсь успокоиться, прийти в норму, но в голове зацикленная очередь картинок. Я ужасно жалею, что прогнал ее. И совсем не потому, что мог обидеть.

Нужно вернуться в толпу, там станет легче. Вылезаю из своего уродливого укрытия и, даже не пытаясь скрыть хромоту, возвращаюсь в зал. Квазимодо, так Квазимодо.

Почему улицы за окном меняются так быстро, но дом совсем не приближается? Я ужасно устал и все, чего хочу – лечь в кровать и заснуть. И чтобы наступило завтра. Предатель-галстук душит. Порывисто сдергиваю его с шеи и приоткрываю окошко, чтобы впустить в салон машины воздух. Хотя бы капельку воздуха.

– Кирилл, что с тобой происходит? – обеспокоенно спрашивает Вера. Было бы странно, если бы она не почувствовала мое состояние, но как ответить, чтобы ее успокоить, не знаю.

– Просто тяжелый вечер, – говорю. Но это объяснило бы физическую усталость, а не рвущееся наружу раздражение.

– Ты уверен?

– Конечно я уверен, – чуть повышаю голос. – Извини.

Вера отворачивается. Ей неприятно, непонятно. Кто бы еще подсказал, что с этим мне делать. Я не собираюсь обижать свою жену, никоим образом, но это сводит с ума. Ловушка. Что с нами происходит, Вера?

– Может быть, мне лучше уехать? – вдруг предлагает она.

– Вер… – раскаиваюсь тут же.

– Я понимаю, так сложились обстоятельства, и ты прекрасно справляешься без меня, но я чувствую себя не просто не отстраненной – лишней.

– Это все временно.

– Временно что? – спрашивает она горько. – Болезнь? Или пренебрежение? Кирилл, ты очень сильно изменился.

– Но это не значит, что ты для меня больше не важна.

Я не лгу Вере. Было бы очень просто наплевать на нее, поддаться соблазнам, но я обещал ее беречь, и я верю в свои клятвы. Раню ее, обижаю, готов тысячу раз прокричать, что виноват, но, как поправить ситуацию – не имею представления. Я будто вырос из Веры, как из школьной рубашки, но все еще пытаюсь застегнуть пуговицы, которые отрываются, отрываются и отрываются. Было бы просто свалить все на запретное влечение, но проблема глубже.

– Иди сюда, – зову Веру.

Она недоверчиво смотрит на меня, а потом неловко кладет голову на плечо. Я притягиваю ее ближе и понимаю, насколько она замерзла из-за открытого окна. И это при том, что сам я горю. Обнимаю ее обеими руками за плечи, чувствую, как она по капельке поддается, становится менее настороженной. Зажмуриваюсь до боли и вижу, как расплываются границы реальности. На месте Веры появляется совсем другая женщина. Хотел бы я отогнать видение, но никак. Приходится сдаться на милость безрассудным фантазиям.

Когда мы оказываемся в квартире, я начинаю спешно сдирать с Веры ее скучное, правильное платье. Она и не думает сопротивляться. Это у нас новая разновидность взаимопонимания. Днем получается хуже, чем ночью. Это ненормально, но лучше, чем ничего. Вера в последнее время часто повторяет, что я отдалился, но это естественно, учитывая, сколько времени жили друг без друга? Из нашей жизни исчезло все, кроме животной и примитивной близости. Только она и получается, как нужно… но не сегодня.

В коридорах моего сознания все еще стоит другая женщина – не моя жена. И если Вера этого не замечает, то сам я ее чувствую каждой клеточкой тела. Неспособность избавиться от навязчивого образа сводит с ума, становится пыткой, слаще которой сложно придумать. Только потом, когда я лежу, уткнувшись носом в волосы собственной жены, становится ужасно гадко.

Рашид наконец закончил приготовления по гранту. Осталось расписать бумаги по внебюджетному финансированию, которое фонд обещается обеспечить, и, дабы разделаться с этим вопросом, целое утро мы тратим на изучение условий и соответствие формальностям. Соблюсти тысячу пунктов, нигде не запутавшись – задача не для любителей, и, как назло, мне сложно собраться. Чувствую, что все идет кувырком, мой хрупкий мирок висит на волоске, поэтому до столбиков с цифрами мне нет никакого дела. Забавно. Вместе с падением здания треснул и фундамент моей собственной жизни…

Внезапно в кабинет без стука влетает медсестра:

– Рашид Адильевич, скорее. Вас Капранов зовет!

– У него разве не операция?

– Операция. Просто он… он собирается отрезать половину мозга!

Я вскакиваю с места и мчусь за Рашидом, хотя меня и не звали. Ноги жалуются на неподобающее отношение, но я не обращаю внимания. Спешу. И совсем не к Капранову. Понимаю, что действую неверно. К чему продлевать агонию? Не лучше ли вообще прекратить с Жен всяческое общение? Она сейчас в операционной, замотанная в стерильную ткань по самые уши, а перед ней пациент со вскрытым черепом. Зачем мне все это видеть? Зачем?!

– Добрый день, начальник… и. Начальники, – заявляет бодро Капранов, держась обеими руками за какие-то штуки, торчащие из головы мужчины. – Помахал бы, но боюсь убить парнишку.

– Половину мозга? – спрашивает Рашид, полностью игнорируя шутливый тон.

– Точно, – кивает Андрей Николаич. – Тут слегка казус вышел – инфаркт. До меня не дозвонились, моего ординатора в больницу не пустили. В итоге кровоснабжение было нарушено необратимо. Вот, планирую отрезать лишнее.

Я его не слушаю – смотрю на Жен. Я даже со своего места различаю цвет ее глаз. Как и Капранов, она задрала голову, а в руках держит какую-то кривую трубку. И помимо всякой логики внезапно меня затапливает чувство гордости: она добилась своего, она снова в операционной, как и мечтала.

– Это единственный вариант? – уточняет Рашид.

– Есть еще вегетативное состояние, но это мало кого устраивает. Хотя тогда он точно не станет жаловаться.

Рашид вздыхает.

– Евгения Александровна, это единственный вариант? – меняет объект допроса Мурзалиев.

– Да, единственный.

Так и хочется фыркнуть. Еще бы она с Капрановым не согласилась.

– Тогда идите и возьмите согласие у родственников. Заодно ситуацию объясните.

– Но я… – растерянно поднимает она свою штуку.

– Идите и скажите им все как есть, – рявкает Рашид. – А отсос подержит медсестра!

Жен гневно сверкает глазами в сторону Рашида, затем срывает перчатки с рук и вылетает из операционной. Мурзалиев невозмутимо выключает интерком, качает головой.

– Как с ними сложно. Теперь придется заставить объяснить, как так получилось, что у больного раком мозга после операции случился инсульт. Удостовериться, что никто не напортачил во время этих дурацких игр. И при этом не выказать персонального недоверия… – начинает Мурзалиев, а я не выдерживаю, поворачиваюсь и перебиваю:

– Вот скажите мне, Рашид, как из-за этой женщины мне не разрушить свой брак?

ГЛАВА 16 – Решка. Меж двух огней

Единственное, чего женщины не прощают, это предательство. Если сразу установить правила игры, какими бы они ни были, женщины обычно их принимают. Но не терпят, когда правила меняются по ходу игры. В таких случаях они становятся безжалостными.

Габриэль Гарсиа Маркес

Жен

Ви и торговый центр – мой седьмой круг ада. Я понимала, что будет сложно, но она настаивала еще с той ночи, когда я ворвалась в ее квартиру из чувства вины. И пришлось сдаться: я не нашла достаточного количества доводов, чтобы «не выйти на работу красивой». То, что хирургический ординатор целыми днями облачен в форму и белый халат, показалось кузине несущественным. А запрещенный прием в виде попытки сослаться на тяжесть реабилитационного периода удостоился лишь скептического взгляда. Не очень странно, ведь мне придется бегать от пациента к пациенту, так чем вереница витрин отличается?

Вот как мы втроем оказались в коридоре, по обе стороны которого многообразие бутиков на любой вкус и цвет. И мы – это я, Ви и появившийся между нами призрак Арсения Каримова. Изгнать его не помогают ни воспоминания из детства, ни смех, ни даже откровения. Он просто есть. Втиснулся в нашу красивую и легкую дружбу, испортил нечто драгоценное, и теперь угрожает нечаянным разоблачением. Так хочется пуститься отсюда наутек, сесть в машину, вставить ключ в зажигание, поехать к этому человеку с паспортом и со всей дури врезать ему дамской сумочкой. Эпично, драматично, с истериками и размазанной по всему лицу тушью. И только потом объяснить, какой он козел.

И не вижу ни одной причины так не поступить! Черт, иногда я забываю о том, как ведут себя мои ровесницы. Им прощается очень и очень многое. А я себе не могу позволить отступить от правил даже в малом. Знаете, иногда просто дьявольски хочется наплевать на диеты, препараты, оздоровительные физические нагрузки, ежемесячные обследования и остальные составляющие жизни инвалида детства. Хочется безумства юности! Бестолково кричать в небеса, незаслуженно обделившие меня временем, танцевать под дождем, пока не закончится воздух в легких, слушать музыку на пределе громкости динамика, кататься по миру, забираться в горы, десятки раз влюбляться до беспамятства, счастливо и несчастно, с поцелуями на берегу или нахальным сексом в общественных местах. Потому что жизнь прекрасна, и в ней есть место всему. Нужно просто делать то, что хочется.

Вот чем Арсений меня зацепил, вот почему с такой теплотой вспоминается наше с ним время – рядом с этим парнем я позволила себе отступить от рутины… И невозможно описать, чем для меня это стало. Честно. Хотя почему невозможно? Я знаю, как бы нарисовала «нас». Сначала взяла бы уголь, и из сплошных, резких, соединяющихся под острыми углами линий набросала жизненный каркас. Потом взяла бы кисть, обмакнула ее в банку с желтой гуашью и брызнула на полотно. А затем – синей, и наконец – красной. О, у «нас» было бы много красного, очень много!

И эта картина стала бы удивительно точной. Ведь моя жизнь всегда была такой. Черные операции, белые ремиссии, черные наказания Киры, белые поощрения Капранова, черные скандалы с родителями, белые, полные смеха, деньки вместе с Яном и Ви. Если все это смешать, то в лучшем случае получилась бы серая масса… Но в тот день, когда я встретила парня из подворотни, я растащила на куски серый комок скучного благоразумия и спрятала туда яркое семечко, которое даже вне благодатной почвы совершенно неожиданно дало восхитительные побеги из новых эмоций и ярких впечатлений… А потом, когда эти бутоны раскрылись, внутри, почему-то – черт знает откуда – появилось это странное, страшащее своей инородностью слово «мы». Как птичка, прилетело и сидит за окошком. Даже если спугнешь – возвращается, не давая покоя.

Все, достаточно. Нечего в присутствии Ви мечтать о ее друге. Пора бы напомнить себе о том, что «мы» существует лишь в воображении. А реальностью правят «они».

– Как Арсений после травмы? – вклиниваюсь в лепет кузины о предстоящих светских мероприятиях, на которые никогда не попаду.

Вопрос заставляет тоненькие брови Ви сойтись на переносице, но она делает вид, что ничего не происходит.

– Понятия не имею, – говорит, поджимая губы.

Старательно копирую один из укоряющих взглядов мамы, и видимо получается очень неплохо, поскольку эта врушка тушуется и вздыхает:

– Жен, у нас все… не всерьез. Понимаешь? Не надо у меня спрашивать, как он или что с ним, не такого рода у нас отношения. Я бы вообще предпочла, чтобы о них никто не знал.

– Это как это? – хмурюсь.

– Пойми, – вздыхает кузина, явно не рассчитывая на мое участие. – Он же никто. У него ничего нет. – И ведь защищается, всплескивает руками. Понимает, что рассуждает как стерва, что не права, что врет самой себе, но продолжает. И не для меня все это – себя убедить пытается. – О, я знаю, что ты скажешь, не в деньгах счастье и бла-бла-бла, но ты представь, как отреагирует моя мать, если поймет, с кем я спуталась.

– Плевать на мать. Ты уже взрослая, прими свое собственное решение.

Родители Ви – отдельная песня. Два человека, которые требовательны и к себе, и друг к другу, и ко всему миру. Ничего удивительного, что их дочь всю жизнь пытается соответствовать высоким стандартам, надеясь получить свою порцию условной родительской любви.

– О, я знала, что ты это скажешь. Но, Жен, ты просто плохо представляешь, что это такое. Да, я столько раз тебе на нее жаловалась, что кажется, будто ты все понимаешь, но это не так. Если мама допустит хоть мысль, что у меня что-то серьезное с парнем из порно, то крепким выговором и закрытием всех банковских счетов я не ограничусь. Она все силы бросит на попытки меня вразумить. В общем, это секс и только. Надоест – расстанемся.

– Так что ж тогда ты со своим Егором не осталась, раз для тебя мать – такой авторитет?

– Я жалею, что ушла, – отвечает она просто. – И винить некого. Ведь знала, что кобель, знала, что за спиной шепчутся. Но что за аномалия заставила захотеть иного к себе отношения – никак не пойму. Тем более, что детдомовский голодранец в этом плане ничуть не лучше. Он точно так же, как и нефтяник, не заметит, если я исчезну, и притащит в постель кого-нибудь новенького.

Ее признание не несколько секунд парализует мой мозг. Ви всегда была проницательной, но на этот раз она даже не подозревает, насколько права. Ведь, по большому счету, стоило Арсению ее забыть – он тут же побежал ко мне. А как только вспомнил – сразу вернулся. Даже не поймешь, кто из нас более пострадавшая сторона. Кто из нас в желтой группе, а кто в красной? (отсылка к сортировке пациентов на месте катастрофы. Есть четыре цвета: черный, красный, желтый и зеленый, где черный – самые тяжелые повреждения, а зеленый – самые легкие). После такого разговора шопинг предсказуемо быстро подходит к концу. Для виду заходим в пару отделов и, вяло потеребив висящие на плечиках вещи, покидаем торговый центр. Прощаемся сухо.

Оказавшись за рулем, я все-таки не выдерживаю и сворачиваю на путь мести. Нужно сделать что-то безумное и правильное. Или безумно правильное. Просто поехать и врезать засранцу. За себя, за Ви, за всех обиженных женщин. Потому, что хочу. Потому, что я устала быть жертвой обстоятельств. На этот раз не звезды неудачно сложились, – нет. В моих злоключениях виноват совершенно определенный человек! А раз так, то когда врежу ему – полегчает. Стоит оно того? Еще как стоит. Полегчает же.

Пальцы так сжаты вокруг руля, что ногти причиняют ладоням боль. Дождь льет как из ведра, дворники с трудом справляются с потоком воды, и машины ползут медленно-медленно. Не меньше часа добираюсь до дома Арсения, а после до нитки промокаю, петляя между лужами у входа в подъезд. Разумеется, настроение скатывается еще ниже.

Игнорируя звонок, зажимаю глазок пальцем и начинаю барабанить в дверь – это куда больше соответствует настроению. Уверена, что Арсений откроет любому, кто осмелится нарушить тишину и покой его жилища. С инстинктом самосохранения, как я успела уже убедиться, у этого парня серьезные проблемы.

Между прочим, с порога бить сумкой человека в дверном проеме неудобно, но кулаки никто не отменял: как только дверь открывается, я сильно ударяю Арсения в грудь и по инерции отпихиваю назад, врываясь в квартиру. Не ожидавший такого напора хозяин не успевает среагировать на съехавшую с катушек фурию. Однако в себя приходит достаточно быстро:

– Ласковый визит, ничего не скажешь. Или это новая разновидность ролевых игр?

– Да. И называется она: два сестрички, спи с какой хочешь. Какого хрена, Сантино? – подчеркиваю последнее слово. – Вспомнил свое феерическое, полное приключений прошлое? Или, может, фантазию проявил, которой так кичишься?

Он раздраженно засовывает руки в карманы брюк, но молчит. Воспользовавшись моментом, швыряю сумку на пол, стираю с лица дождевые капли.

– Я сегодня провела полдня с Ви, и это было адом! Каждый раз в ее присутствии мне теперь приходится думать о том, чтобы не выдать более тесное знакомство с ее бойфрендом. И ладно бы это было оправдано – нет. Тебе плевать на нее, есть она, нет ее – похрен… Не ценишь, не бережешь. Но пусть бы даже и так, о ней есть кому позаботиться. Семья есть, друзья, я есть. Хотя, погоди, я не есть, я – была. Потому что теперь вынуждена бояться, что она узнает о нас с тобой! Сукин ты сын! – срываюсь на крик.

– Успокойся! – рявкает он в ответ и поджимает губы.

От его равнодушия злость нарастает с новой силой.

– А что, боишься лопнувших перепонок, скандалов с соседями или, может, того, что я грохнусь на пол прямо здесь и тебе придется возвращать должок по конвоированию в больницу?

Не знаю, в чем дело, но после этих слов лицо Арсения искажается от ярости, он хватает меня за плечи, тащит в комнату и швыряет на диван.

– Сиди здесь! Молча!

Раздраженно начинаю стягивать мокрую от дождя кожаную куртку. Почему не встаю с дивана? Почему слушаюсь? Не знаю. Не боюсь этого козла, вообще нет, но скандалить уже не очень хочется. Руки опускаются от его непрошибаемости. Если бы не Ви, не моя импульсивность… Если бы в тот день, когда он сказал, что нет мне места в его жизни, я бы просто взяла и отказалась уходить, что бы было тогда? Я же хотела остаться с ним. Была уверена, что если с человеком так легко, то может получиться нечто волшебное. Только бы он не закрывался. Но он же такой жесткий, упертый… Впустил бы? Смог бы полюбить?

Возвращается в комнату со стаканом воды и пачкой глицина, такой пыльной, что хоть цветочки высаживай. И все это мне протягивает. Интересно, предлагается употребить это вместе или на выбор? Если вода не поможет, утешься глицинчиком?

– Срок годности проверял? – спрашиваю, кивая на таблетки, но воду принимаю. Совсем не хочется подыгрывать, но ведь он что-то сделал для меня. Он старался.

Таким мелочам теперь радуюсь, дурочка, до чего дошла только. Будто в мире считанное число людей принесет стакан воды разгневанной больной девушке. Воды! Из-под крана! Но для Арсения это много. На самом деле. Помнится, он меня кофе поить отказывался, а теперь… Боже мой, действительно вертит в руках глицин, пачкая пылью пальцы и наклоняясь, чтобы отыскать на упаковке дату. Наблюдаю за ним из-под полуопущенных ресниц, но боюсь даже вдохнуть – такого ведь спугнуть проще простого. А мне нравится, что он послушал, сделал что-то для меня. Куда там! Если бы мне кто-то сказал несколько месяцев назад, что парень из подворотни станет приносить мне стаканы воды и выискивать в полумраке мелкие цифры на картонном конвертике, ни за что бы не поверила! Я точно знаю, где их печатают, но не помогу ему, не скажу – пусть сделает ради меня эту мелочь, пусть найдет сам…

И он находит, а затем бросает таблетки куда-то за спину, прямо на пол, не беспокоясь о беспорядке. Его квартира не грязная, но и маникальной чистоплотностью Арсений не страдает. Как и я… И это будто снова доказывает, насколько хорошо нам было бы вместе.

Злюсь ужасно, и оттого спрашиваю:

– Ну и что? Лекарственный запас исчерпан? Как дальше меня откачивать собираешься?

Сама знаю, что это ничего не решит, не изменит и не докажет, но разве я не женщина, чтобы нервы не потрепать? Судя по выражению лица Арсения, он сдерживает ругательства, но принимает правила игры и платит мне той же монетой: тащит из прихожей мою сумочку и высыпает содержимое прямо на пол.

– Вот твои лекарства, доктор инопланетянка.

И если он думал, что я стану ругаться из-за вещей на полу, то просчитался. Напротив, становится немножко совестно от осознания, насколько «женская» моя сумка. Из нее вывалилось просто нереальное количество хлама: от пяти упаковок таблеток, ключей и телефона до перепутанных наушников, карты метрополитена и припасенных на случай внезапного счастья презервативов. Кстати, последних у меня с собой три штуки. Я-то знаю, что некоторые из них тянут на музейные экспонаты и просто не были вовремя выброшены в мусорное ведро, но мысли Арсения по этому поводу было бы интересно послушать.

Только вот зачем, Жен? Ответь на вопрос, давай. О чем вообще может идти речь? Ви – моя сестра, и ей явно не наплевать на этого парня, если она бросила ради него своего ненаглядного придурка… Пока я прячу глаза якобы в поисках таблеток, диван рядом со мной проседает. В наступившей тишине комнаты близость ощущается особенно остро. И сладкое, болезненное чувство в груди давит все сильнее, грозя пролиться непрошенными слезами. Забрасываю в рот таблетку и запиваю водой, мечтая, чтобы вместе с тревогами она заглушила чувства.

– Так и будешь молчать? – спрашиваю.

– А что ты хочешь услышать? Что на ее месте могла быть любая другая, мне просто было плевать, кузина она тебе или нет?

– Да черта с два. Ты спишь с моей кузиной, дружишь с моим братом, а деньги занимаешь у моего отца, и после этого утверждаешь, что тебе плевать на их связь со мной?

– К чему ты клонишь?

Арсений подозрительно щурится, да и весь вид у него такой, будто в порядке самообороны может вцепиться мне в горло. Такая реакция только подтверждает мои опасения, а еще – в разы ухудшает ситуацию, потому что, будь ему все равно, он бы просто посмеялся над моими глупыми умозаключениями. Но нет… Раздраженно тру глаза и пытаюсь понять, как докатилась до дележки парня с собственной кузиной.

– Договаривай уже! – взрывается Арсений внезапно. Аж вздрагиваю от его крика. – Давай!

– Иногда мы забываем то, что очень хотим забыть, – говорю.

И зря. Но пусть хоть весь день ногами топает – я ни за что не расскажу ему о том, что случилось той ночью. Нашей ночью. Ибо месть воистину сладка.

Мой первый рабочий день проходит вяло и скучно. Попытка показаться Павле заканчивается ленивой отмашкой, мол, у нее и без вернувшихся с реабилитации ординаторов дел невпроворот. Капранов же проспорил другому нейрохирургу три крутые операции и уже второй день плюет в потолок, изредка отвлекаясь на клипирование аневризм. В общем, возвращение, вопреки опасениям, проходит совершенно ровно и тихо. Занятие нашлось – и на том спасибо. Лениво ползаю между койками с постоперационными пациентами и проверяю их состояние. Оказывается, вот ради чего я сегодня, вняв доводам Ви, вырядилась в платье! Посмеялась бы над иронией судьбы, да не удается.

Всю ночь проворочалась, думая об Арсении и кузине. И не о том, как и где они вместе, а квазифилософски: о людях, которые упрямо двигаются наперекор всему, портя при этом жизни и друг другу, и окружающим. Такому упорству стоит позавидовать! Сдохну, но настроение испорчу.

Так, мне нужно прекратить видеться с Арсением, перестать о нем думать, вообще забыть о существовании этого человека. Не для меня он. Выбрал, значит, Ви? Что ж, я тоже ее выбираю. Она моя сестра, она со мной была всегда. Это дороже, чем парочка улетных ночей без продолжений и обязательств. Понимаю, будет непросто, но за легкостью не ко мне. Биться головой о стену я приучена уже давно – значит, прорвусь и теперь. Талант попадать в странные ситуации, конечно, никуда не денется, но сводить последствия к минимуму мне не впервой. Да, влюбилась не в нормального, симпатичного парня, а в придурка, которому подавай не только красивую, но еще и здоровую… Плюс еще – решившего переспать с моей двоюродной сестрой. Хм, вот вскрыть бы ему череп, взять лобзик и выпилить из мозгов всю дурь. В конце концов, нейрохирург я или нет?

Со вздохом закрываю карту с наспех накарябанными в ней показателями очередного пациента, когда вдруг замечаю, что на капельнице установлена какая-то странная дозировка. И имя врача незнакомое. Кто это? Новый общий хирург? Интересно… Надо бы разузнать, кто такой. Но сначала уточнить дозировку лекарства – а то вдруг это у меня крыша поехала.

Приходится проконсультироваться у коллег, не выдавая при этом настоящей причины внезапно проснувшегося интереса. Я ведь не стукачка, да и подробности конфуза мне пока не ясны.

Разумеется, поскольку причина проснувшегося интереса озвучена не была, заветные цифры от экспертов дополняются целой тирадой о деградации нового поколения, девичьей памяти и слишком долгой реабилитации после операции. Приходится смолчать и утешиться мыслью, что лечащий врач пациента явно не мой ровесник, так что версия со старческим маразмом тоже вполне жизнеспособна. Крепись, неизвестный мне Станислав Власов!

– Он приглашенный хирург, – охотно рассказывает Лина. Видимо, во всей больнице одна лишь я еще не в курсе звездных способностей гостя. – Мельцаева пару недель назад получила грант на повышение квалификации сотрудников и попросила Власова войти в состав педагогического коллектива…

Просто класс. Вот только с дозами препаратов у «приглашенной звезды» явно пробел. Конечно, делиться подобной информацией с медсестрой я не собираюсь. Равно как и ни с кем вообще. Неплохо бы сначала выяснить, как именно это случилось. Придет проведать своего постоперационного – тогда и разберемся.

Он появляется час спустя. Узнаю его сразу. Высокий незнакомый мужчина, шагает по коридору широким шаго; походка уверенная, в глазах – непоколебимая убежденность в собственных силах. А позади смешно семенит медсестра. Дабы не выяснять отношения при пациенте, преграждаю им путь в палату.

– Добрый день. Доктор Власов? – решаю уточнить на всякий случай.

– Именно, – кивает он, подозрительно оглядывая мою ординаторскую форму.

– Доктор Елисеева, – представляюсь в ответ. – Я бы хотела обсудить вашего пациента, если не возражаете. Только не здесь.

Нет, неправда, я не паникерша. Да, ошибки случаются, и они простительны, но этот человек – приглашенный доктор. Более чем уверена, что на свое имя ему не наплевать, а вот насколько небезразличны пациенты чужой больницы – еще стоит выяснить. По опыту знаю, что есть разные типы врачей, и увлеченные собою «светила» очень часто забывают имена пациентов (тот же Капранов, например, помнит только интересные случаи, остальных даже под пытками не признает), а свалить все на нерадивый незнакомый персонал – как раз плюнуть. Тем более, что оперировал он за плюс сто очков к карме, а не кошельку. Откуда я это знаю? Да ладно, мы с Павлой не первый год знакомы.

– Это карта вашего пациента, – говорю, запирая дверь одной из пустующих процедурных. – Мне показались странными дозировки препаратов.