Текст книги "Игрок (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 44 страниц)

После вчерашнего ужина-кошмара я с воодушевлением поменялась сменами с Соней и осталась на ночное дежурство. Однако у меня, видимо, черная полоса какая-то: из-за ветра оборвало провода, основной генератор центра, как оказалось, неисправен, и теперь у нас осталось одно лишь аварийное освещение. Тусклое, зеленоватое. В фильмах ужасов только такое и бывает.

Обрыв проводов случился пару часов назад, когда некоторые врачи еще не ушли. К нашему несчастью, среди них оказался Капранов, который собрал в холле целую толпу врачей и медсестер, дабы провести для них ускоренный курс по оказанию медицинской помощи в полевых условиях. Я уж не знаю, что за наивная публика работает на Харитоновых, но среди всех собравшихся только я заподозрила неладное сразу и, разумеется, не ошиблась: наставник на полном серьезе советовал всем взять простыни, нацепить на голову и бегать по коридорам, крича «у-у-у-у» и врезаясь во все попадающееся на пути. Я сильно сомневалась, что после такого он выйдет из центра живым, но, судя по всему, публика на Харитоновых работает еще и воспитанная. Хотя…

– Можешь побегать по центру с простыней на голове, вдруг свет выработаешь, – язвят медсестры, припоминая, чей именно наставник испортил всем настроение.

– Сегодняшний день просто бьет рекорд по числу дельных советов, – говорю раздраженно.

Однако дамы уже раскаялись:

– На, угощайся конфетами, – протягивают мне лакомство, не переставая противно хихикать.

Со вздохом беру конфету и, развернув, кладу в рот. Уже собираюсь уйти, как вдруг слышу звук подъезжающей скорой нашего скромного отделения травмы. Сердце тут же опускается в пятки, а разум автоматически подмечает: без мигалок, значит, пациент не из критичных. Это радует. Медсестры, еще недавно лениво зубоскалившие, меняются в лицах. До этого момента нам везло исключительно: новых пациентов не было, но каждый боялся.

– Принимай, – велит один из врачей скорой. – Наш молодец подрался в стриптизе, а позвонили почему-то нам. Под Новый год, сама понимаешь, пьяных разборок полно, и больницы по уши загружены – с ходу еще одного пациента не навяжешь… да и жалко, вроде. Он же не шарик для пинг-понга, – добавляет шепотом парень, но вдруг застывает и оглядывается. – Слушай, а неужели свет так и не починили? Обещали же уладить за час.

– А что, похоже, что починили? – огрызаюсь, указывая на нервно подмигивающую лампу над головой. – Под Новый год, видимо, один час за четыре.

К счастью, пациент идет самостоятельно, разве что немного согнувшись. Сломанные ребра? В драке дело обычное. Интересно, сколько человек понадобилось, чтобы поколотить такого мощного парня? Высокий, крепко сложенный.

Напомнив себе, что разглядывать пациентов неприлично, велю:

– Давайте его на каталку.

– Сам пойду, – рявкает, да так, что медики отпрыгивают, а я, не сдержавшись, закатываю глаза. Ну вот опять. У нас каждую неделю нервные и самостоятельные появляются. И ведь выглядит так, будто не прочь кому-нибудь еще наподдать. Не хватило, судя по всему. На всякий случай ищу глазами шкафчик с медикаментами. Успокоительное присматривают.

– Карта здесь есть? – недружелюбно спрашиваю у пациента. В ответ он лишь выразительно изгибает брови. Ясно. – Заведите и принесите мне в процедурную, – обращаюсь к медсестрам. – А вы, – это уже пациенту, – за мной. Только, раз уж мы без каталок, если споткнетесь – не вздумайте возмущаться.

Причину моего сарказма он воспринимает правильно и, указав на лампы, подмечает басом:

– Оригинальные у вас здесь условия труда.

– В стриптизе, полагаю, значительно более впечатляющие, да? – язвлю, не сдержавшись. То, что мне хам попался в пациенты – просто подарок судьбы. С таким-то настроением, как сегодня. – Но тем хуже для вас: придется коротать время в моем обществе, пока аппарат МРТ не заработает. Давайте сюда, – велю, распахивая дверь процедурной.

Он кривится, но проходит. Умывшись, пока я надеваю перчатки, парень усаживается на кушетку без приглашения и весьма нахально рассматривает меня. Я отвечаю взаимностью: наливающийся синяк под глазом, разбитые губы и бровь, опухшая щека…

– Рассказывайте свою историю. Можете начать с имени.

Он смотрит на меня долго и мрачно, а потом будто выплевывает:

– Арсений.

Невольно задаюсь вопросом: имя это или вместе с историей? Бывают ведь имена-истории. Мое, например. Только, сдается мне, это опять банальное хамство.

– Ну и что же с вами, Арсений, приключилось в стриптизе? Танцовщица слишком понравилась или секьюрити вышвырнули вон? – спрашиваю, чтобы отвлечь его от боли, пока обрабатываю разбитую бровь.

– Попробуйте погадать еще, только теперь с учетом того, что это мой клуб.

– Ого, ну тогда вы просто гений невезения. – Приходится сдержать восхищенный свист. – Переходим на следующий уровень: не поделили выручку с партнером? Жених изменил невесте со стриптизером, и ее папаша решил воздать по заслугам всем воспевателям промискуитета?

После этого предположения он начинает смеяться, и мне приходится отвести иглу от его лица.

– Стриптиз и бордель – заведения разные, девочка. Еще варианты будут?

– Ладно, сдаюсь, помогайте. Мне нужна информация.

– Меня избили. Вот и все, что вам нужно знать.

– А вот это решать не вам, – обрубаю. – Может быть, вам что-то вкололи. Или…

– Мне ничего не кололи. Трое ублюдков подкараулили меня и избили. Профессионалы, если вас смущает мое неумение за себя постоять.

– Меня смущает только то, что их профессионализмом вы оправдываете собственную невозможность дать сдачи, а мне проявить профессионализм и сделать свою работу не позволяете. Мы не просто так выспрашиваем у пациентов подробности.

Но он как воды в рот набрал.

До самого конца обработки ран слышится только пыхтение. И когда я наклеиваю последний пластырь, он заявляет:

– Закончили? Тогда я пойду.

Парень слезает с кушетки и направляется к выходу, а внутри меня закипает злость.

– Выйдешь отсюда без моего разрешения и, если сдохнешь от внутреннего кровотечения где-нибудь в подворотне, труп отдам интернам. Эти полоумные нехристи вырежут из тебя все, что можно, а потом закатают в банки со спиртовым раствором и будут до самого окончания ординатуры любоваться. Не вру. У меня дома есть уши и почка.

Конечно, блефую. Так поступать незаконно, но странному владельцу стриптиз-клуба знать об этом не стоит. Да и вообще, идея состояла в том, чтобы привлечь внимание. Уверена, что у меня получилось. И, кстати, про уши и почку – все правда. Ну ладно, почти все. Я пыталась их вынести из больницы, но Капранов меня поймал и забрал обе банки себе. Сообщил, что ему для коллекции «человек в пробирке» не хватает именно левой почки, а уши вообще лишними никогда не бывают…

– Ну давай, веди меня к своему гребаному томографу, – усмехается Арсений.

Наверное глупо столбить очередь к неработающему аппарату, но мы сидим в темном коридоре и молчим. Он достает сигарету и сует ее в рот. Не знаю, зачем. Курить тут нельзя, сирена сработает даже при запасном генераторе, но, видимо, жевать незажженный табак ему уже в радость. Полчаса, наверное, сидим в полном молчании, а света как не было, так и нет.

– Может, все-таки расскажешь, что с тобой приключилось? – спрашиваю скорее от скуки. Как-то между прочим мы ухитрились перейти на «ты». Отсутствие света и дурное настроение творят чудеса.

Он некоторое время молчит, продолжая разбитыми губами мять сигарету. Я практически уверена, что с ним все в порядке. Если бы у него был болевой шок, то уже прошел бы, и этот Арсений орал бы сейчас благим матом. Спорю, он это отлично умеет.

– Бартер, – фыркает он. – Ты первая.

– С чего ты взял, что у меня что-то случилось?

– Да брось, – хмыкает и вытаскивает изо рта сигарету. – Такая вся из себя соседская девчонка. Растрепанная, с одним закатанным рукавом халата, а тявкаешь, будто на хвост наступили. Кто разозлил? Бойфренд?

– Да, – морщусь. В отличие от моего пациента, я весьма предсказуема.

– Розы не того цвета купил?

– Собрался пожертвовать человеком, который сделал для него очень много, и все для того, чтобы прикрыть собственную задницу.

– Девица-красавица, да ведь так все делают! – насмешливо фыркает Арсений.

– Не все, – отвечаю тихо. – Некоторые отвечают за последствия своих поступков!

– Например?

– Не знаю… Родители? – Мои родители от меня не отказались. Они сделали все. Если это не пример самопожертвования, то что?

Он снова посмеивается.

– Ладно, ковбой, давай уже, говори, за что тебя так здорово отпинали.

– Новогодний подарок за то, что сплю с женой одного придурка.

От его слов я вздрагиваю. Надо же, оказывается, у нас нашлось что-то общее.

– Должно быть, она того стоит, – спокойно говорю, стараясь голосом не выдать себя.

– Да ни хрена она не стоит. Не самая красивая и уж точно не самая умная. Стерва стервой, – говорит он, кося на меня заплывшим глазом. – И секс как секс. Ничего особенного.

– И зачем тебе секс, который оборачивается синяками на лице?

– А что лицо? Беречь его что ли? Типа помереть красивым, и все такое?

– Да нет, – пожимаю плечами. – Просто основной инстинкт выживания гласит, что люди делают что угодно, лишь бы не болело. А синяки – это больно.

– Чушь собачья. Бояться боли глупо.

– Все боятся боли, – смеюсь. – Той или иной. Иначе зачем бы ты спал с замужней? Боишься настоящих отношений, потому что они почти всегда болезненны.

– А что, лучше подставиться, как дружок твоего бойфренда, которого тот запросто решил пустить в расход?

Умом я понимаю, что подобная манера разговора для парня из стриптиза привычна, но слово «дружок» все равно цепляет. Потому что я думаю об этом давно. Можно ли сказать, что Харитонов с Рашидом были друзьями? Я бы хотела ответить, что нет, и этим оправдать поступок Кирилла, но не получается. Разве не слишком лично и отчаянно Рашид спасал этот центр? Разве не похоже на то, что он пытался не позволить другу сделать ошибку, о которой тот будет жалеть? Да, когда Кир застал нас в кабинете, все было логично, но упорное нежелание признать провал и отпускать меня на похороны Алисы… Так поступают только ради людей, которые небезразличны. А мой английский пациент так легко от всего этого отказался…

– Да, слышала я эту теорию о бессмысленности и тщете. Но тут как в песне: если собаки нет, то и травить некого. По-моему, прожить жизнь, ни разу не доверившись человеку, страшно.

– Кончай разводить сопли. А то сейчас еще расскажешь о том, что существует великая и могучая любовь, которая меняет людей и бла-бла-бла, – закатывает он глаза.

– Притормози. Кому ты врешь? Ты в нее тоже веришь. Ведь если твоя девчонка замужем, то она не потребует кольцо, и даже если ты в нее влюбишься – не сунешь шею в эту ужасную петлю из обязательств от переизбытка чувств.

Он так злобно на меня смотрит, что я почти жалею о своих словах…

– Да что ты. Спасибо за сеанс психоанализа. Только, поверь мне, все гораздо сложнее. Может, я уже в курсе, как и что будет. Даже нормальные отношения большинству людей недоступны, – усмехается он, сжимая зубы до скрипа. – У кого-то способность к языкам, кто-то умеет писать портреты. У тебя, например, рука легкая – шьешь не больно. Так с чего бы любить одинаково? Один умеет делать других счастливыми, второй – нет, а третий и вовсе не влюблен, а одержим, и разве что нервы мотать способен. Короче, душенька, нотации читать мы все горазды, а вот как до дела доходит, так все и лезет наружу. Ты вот сидишь здесь и капаешь мне на мозг, вместо того, чтобы поговорить со своим хахалем. Поверь, ты ничуть не меньшая трусиха, чем я. Только я, в отличие от тебя, никому не вру.

Разумеется, в этот миг мне, как любому другому, хочется крикнуть, что мы с Кириллом те самые исключения из всех правил, которые счастливы вместе и делают лучше друг друга, но в голове уже кто-то мерзко хихикает, заявляя, что все это не так.

Мы познакомились чуть меньше года назад, и я так «благотворно» на него повлияла, что Кир бросил жену, поссорился с родителями и собрался уволить Рашида. На пути к нашему счастью слишком много обломков. Разве это правильно, что за наши ошибки расплачиваются окружающие? Да, Кир и раньше использовал людей – переманил Мурзалиева, активно участвовал в спектакле со слепцом в главной роли, но все это было осознанно, а не от отчаяния. А теперь его жизнь расползалась по ниточкам, будто разъеденная кислотой. Сейчас у Кирилла все время нет выбора, и он не становится от этого лучше.

И тяну его назад именно я. Потому что я не обычная девушка. Мало того, что больна, так еще и являюсь дочерью человека, всегда доигрывающего свою партию до конца. Из-за меня сорвано исследование, из-за меня Кира чуть не лишили наследства, из-за меня увольняют Рашида… Сколько еще людей должны пострадать в ходе войны за наши отношения? Кир этого не замечает, а я – да, и чувствую себя ужасно.

Вторя моему прозрению, в исследовательском центре загорается свет.

– Что ж, – произношу, откашлявшись, и выдавливаю из себя максимально профессиональную улыбку. – Пойдем, ковбой, полюбуемся на твое разбитое сердце воочию.

ГЛАВА 28 – Решка. Девять дней

Моя любовь ещё очень слепа, но уже научилась молчать.

Моя любовь уже слишком слаба, чтобы вызвать к себе врача.

Пожалей меня – не обидь, не задень воспалённый нерв.

Кого мне теперь винить за этот моральный ущерб?

Fleur «Моральный ущерб»

Сантино

Полинка пришла бы в ужас, если бы узнала о моем нынешнем роде деятельности. О казино, о стриптизе. Она такие вещи не уважала и не понимала. Все пыталась меня обратить в какую-нибудь веру. Разумеется, я не о религии, которая пытается спасти даже протраханную перед камерой душу, а о вещах куда более личных. Тех, что были актуальны именно для нас. Где-то вычитала и потом на все лады перепевала сказочку о том, что дети из неблагополучных семей не могут строить здоровые отношения, и нам ради своих отпрысков надо стараться вдвойне. Это жутко раздражало, ведь о детях мечтала только она – не я… А теперь все и вовсе бессмысленно.

Мы с Полькой были очень разными. Если бы не внешнее сходство, я бы ни за что не поверил, что у нас одни родители. Она была такой правильной, что иногда хотелось потрясти – вдруг эта богобоязненная оболочка разойдется по швам, а под ней обнаружится нечто похожее на меня? А потом я вспоминал, что таких ублюдков, как я, этому миру много не надо. И все же – она мертва, а я все еще творю какую-то х*рню, это ли не доказательство бессмысленности жизни?

Она снова мне снится, и всякие там пламенные речи. Полинка очень страдала, понимая, что я отправился сниматься в порно именно из-за нее. Как-то даже обронила, что предпочла бы умереть, лишь бы я не убивал свое здоровье. И это при том, что я никогда о своей работе ей не рассказывал. Как она поняла, что я ненавижу съемки, я так и не узнал. Возможно, мы с ней и впрямь не так уж отличались, и у меня тоже есть свои стоп-линии. Порно – одна из них, наверное, именно поэтому остатки моей совести трансформировались в голос Полины и не перестают напоминать о себе по ночам.

Иногда я жалею, что каждый раз во сне осознаю, что это грезы, а сестра ушла. Мне бы хотелось иметь рядом даже иллюзию ее присутствия. А так… чтобы не обманываться и дальше, вынуждаю себя проснуться. Однако реальность оказывается не менее сюрреалистична, чем сон, и приходится несколько раз моргнуть, чтобы разобраться в происходящем.

Инопланетянка стоит столбом в дверях спальни в верхней одежде, и бела как мел. Меня буквально к месту примораживает от этого зрелища.

– Я вылетела на встречку, – говорит Жен без выражения. Она на себя не похожа.

– Ты попала в аварию? – уточняю, рывком усаживаясь на кровати. От такой новости выступает холодный пот, но внешних признаков никаких, и я успокаиваюсь.

– Нет. Водитель встречного потока среагировал, посигналил, и я пришла в себя, – отвечает Жен как-то странно.

– Что значит пришла в себя? Ты заснула за рулем?

Я бы не удивился. Инопланетянка работает, как бессмертный пони. Двенадцатичасовые смены отщелкивает, точно орешки. Не раз планировал приехать в ее эту больницу и дать подзатыльник. Была б здоровая – пожалуйста, а так… Зря не поехал. Не понимаю я инопланетянку. Всегда думал, что люди вкалывают, чтобы однажды купить себе яхту, нанять управляющего бизнесом, скинуть на него все заботы, установив процент, который можно красть сверх зарплаты, а затем только онлайн-совещания проводить раз в неделю. Эта же, откуда ни посмотри, ненормальная. Работает много, чтобы потом работать еще больше. А что отключилась за рулем, я не удивлен. Утром попытаюсь вправить мозги, а пока пускай спит.

Тем временем Жен с ответом колеблется и наконец отрицательно качает головой. Хмурюсь. Пришла в себя? Что с ней было? Она не могла пошевелиться? Потеряла сознание? Спрашивать нет никакого желания. Все одинаково паршиво, лучше отложить до утра.

– Я так устала. Не могу снять одежду. – Она тоже не ждет вопроса.

Сжимая зубы до скрипа, поднимаюсь и обхожу кровать. На что злюсь? На судьбу, наверное, как всегда. Эта тварь просто обожает испытывать меня на прочность. Ждет, когда сломаюсь. Присаживаюсь перед Жен и начинаю развязывать шнурки на ее ботинках.

– Мне стыдно, что тебе приходится это делать, – говорит она.

– Сама хочешь? – спрашиваю.

Она больше не дергается, позволяет мне себя раздевать, точно куклу. Ботинки, куртка… Снимаю с нее блузку и некоторое время просто смотрю на то, как она сидит, запрокинув голову и что-то ищет в моем лице. А сама как девчонка малолетняя. Растрепанные кудри, слипающиеся глаза, едва начавший возвращаться на щеки румянец. Плечи хрупкие, как у подростка, грудь задорно торчит вверх. Не хотеть Жен не получается, даже злость не помогает, но я лишь стягиваю с нее джинсы и укладываю под одеяло.

– Спасибо. Ты замечательный, – шепчет она и дежурно целует в губы.

Сгребаю Жен в объятия и притягиваю к себе. Она прижимается ко мне прохладными, длинными ногами. Ощущение, за которое не жалко дьяволу душу продать.

– Спи давай, – велю, старательно подавляя желание пойти курить. Хотя, пожалуй, сигаретка мне бы не помешала.

Сейчас часов десять утра, и инопланетянка все еще спит, как убитая. Будить ее совершенно не хочется. Ночные симптомы прошли. Сопит себе теперь громко, розовощекая такая, и, как всегда, жует во сне собственные волосы, которые никогда не бывают на месте. Помнится, Полина, чтобы не допускать такого, заплетала дурацкую, тощую косичку. Гребаные девчачьи резинки по всей квартире валялись.

Да ладно, что врать себе-то? Жен нормально водит машину. По-бабски, конечно, тут генетика работает без сбоев, но ехать пассажиром не страшно. Нет у нее привычки петлять по полосам. А значит, ей стало плохо.

Я хотел бы сказать, что пофиг, пляшем, что подержимся за руки да справимся, но чушь все это. Аж волосы дыбом. Я десять лет жизни угробил на то, чтобы спасти Полину, а в итоге что? Кукиш с маслом. Я даже думал, что все, миновало, можно жить дальше, но болезнь снова вернулась, а потом… А потом я втрескался в девчонку, у которой болячка другая, но не менее серьезная. Это какая-то долбаная шутка судьбы, насмешка. Будто я не прошел школьную программу и остался на второй год. Хотя, что лукавить, прилежным учеником я никогда не был. В жизни, видимо, тоже.

А ведь инопланетянку даже порно не спасет. Она живет в анекдоте про динозавра: каковы шансы на то, чтобы встретить его на улице? Одна вторая: либо встретишь, либо нет. Но это если забыть, что динозавры все вымерли! И с Жен то же самое: она либо получит сердце, либо нет. Вот только надо чтобы сложилось слишком многое, причем в кратчайшие сроки. Тут уж сколько не стой перед камерой с голой задницей, сердце таким образом не достать… Но как иначе? Сидеть, курить и молиться, чтобы не оказаться в дурке раньше, чем ситуация разрешится?

Сижу в постели и смотрю на Жен. Ей, видимо, стало жарко, от одеяла она предпочла избавиться, и теперь у меня перед глазами восхитительная круглая задница в каких-то дурацких хлопковых трусах. Всю жизнь полагал, что женское тело в кружеве смотрится лучше, но с Жен в этом плане каши не сваришь. Кружево, говорит, натирает и для операционной не подходит. Лучше уж голой туда пойдет… Вот так, с ее скромной помощью, на месте моих прошлых эротических фантазий вырастают новые.

Занятый мыслями о голых ординаторах, не без труда застегиваю пояс джинсов, выхожу на лестницу и обнаруживаю какое-то шевеление внизу. Честно говоря, даже мысли не появляется, что это воры. В первый раз я обнаружил, что ключи есть у всех родственников Жен, весьма занятным образом: инопланетянка ушла на работу, оставив меня досыпать причитающееся, а я встал в районе часа дня и отправился искать на кухне еду в одних лишь боксерах… Как выяснилось, Карина прекрасно умеет делать вид, что ничего не происходит, в любых обстоятельствах. Она протянула мне домашнюю лазанью и предложила кофе. Я, ясен пень, согласился, но предпочел перед этим одеться. Уж не знаю, что именно Карина потом сказала дочери, но Жен, кратко пересказывая мне содержание звонка, так хохотала, что опрокинула тару с соусом. Тот разлетелся по всей кухне, и, пока инопланетянка ползала по полу, вытирая его и жалуясь на неуклюжесть, я наслаждался видом. Обтягивающие треники – еще один мой новый фетиш.

Но сегодня у нас в гостях не Карина. По торчащим поверх нечесаной макушки длинным ушам вычислил. И ладно матушка инопланетянки подкармливать нас ходит, дабы с голоду не померли, но кролик-то на кой здесь в такую рань пасется?

– Ну и что ты тут забыл? – спрашиваю у него, но не слишком громко, чтобы не разбудить Жен.

Однако, услышав мой оклик, ушастый подлец подпрыгивает, что-то захлопывает и сует на книжную полку.

– Что орешь? – раздраженно спрашивает, шустро отскакивая от шкафа. И морду недовольную сделал еще, будто не я его застукал с поличным, а он меня! – Я всего лишь просвещаюсь.

– Я тебе сейчас фингал поставлю, пусть он просвещает. Спрашиваю, какого хрена ты здесь делаешь? – спрыгиваю с лестницы и подозрительно осматриваю полку. И что только там могло понадобиться кролику?

– Да только-только порог переступил.

Недоверчиво гляжу в сторону входа и обнаруживаю, что там действительно стоят его ботинки, с которых натекает лужа. Приютский опыт чему только не научит. Хочешь не хочешь, а станешь мнительным. Ладно, верим, кролик длинные уши к дверям не прикладывал, дабы послушать, что за ними творится.

– Да не бойся, я никому не скажу, что ты стонешь на ней, как девчонка. Это будет нашей маленькой тайной, – легко угадывает причину моего недовольства малец.

– Когда-нибудь я тебе врежу. Глядишь, язык укорочу. – Он лишь хмыкает, уверенный, что все блеф. – Что искал? – меняю тему.

– У меня там заначка, – бодро и четко врет ушастый.

– В книжке? Какая у тебя может быть в книжке заначка? Алкоголь там не спрячешь. Ты что, тыришь деньги у сестры, потому что больше неоткуда взять?

– Слушай, ты совсем охренел? – внезапно на глазах взрослеет и звереет кролик. – Думаешь, если спишь с моей сестрой, то прям все-все про нас знаешь? – В этот момент он ужасно походит на Ви, я даже начинаю подозревать, что они где-то там пересеклись генетически, и никто никому не подкинут аистами. – Я могу стырить у нее машину, завалиться домой пьяный, но таскать деньги…

– Тогда что ты искал? – прерываю, а то ведь будет до вечера распинаться. Дьявол, на этот раз я действительно перегнул. Кролик, при всем своем идиотизме, парень не подлый.

– А не пошел бы ты? – Но вдруг останавливается и указывает на пепельницу на журнальном столике. – И приберись тут за собой, твоя отрава ее гробит, эгоистичный ты муд*к.

С этими словами он окидывает меня ледяным взглядом и уходит, а я, сам не понимая зачем, хватаюсь за ближайшую книжку с нарисованным на ней человеком без кожи. Пролистываю страницы, и ничего. Надо было разглядеть, что именно кролик читает, а уж потом начинать орать. Видел только, как Ян что-то перелистывает. Перебираю одну книгу за другой, пытаюсь что-нибудь вытряхнуть. Зачем? Чувствую, что кролик не просто так пришел, пока все спят.

Но у меня в руках структура тканей, психология, откровения о лоботомии… Дьявольщина. На кой инопланетянке сдался такой здоровый шкаф? Все эти книги, спорю, в жизни не перечитаешь. Или перечитаешь, но станешь маньяком. Это ж какая психика выдержит?

Я выхватываю книгу за книгой, одну за другой, пока не обнаруживаю, что за анатомическим атласом спрятана какая-то папка… И понимаю, что кролик читал все-таки не «психопатию для чайников», а что-то более важное.

Открываю папку и застываю столбом. Знакомые документы. Подписывал что-то подобное. Так значит, в случае чего именно кролик будет принимать за Жен медицинские решения? Не родители, а этот мелкий дурак? В голове не укладывается, но факты передо мной на бумаге. Подписи уже проставлены.

Перелистываю пару страниц и вновь замираю. Отказ от искусственного поддержания жизнеобеспечения по истечении какого-то срока. Уже стоят подпись и дата, только количество дней не указано. Решение не принято. Пациент в раздумьях. Так и вижу, как Жен берет в руки эти бумажки и прикидывает, сколько себе отмерить.

Подпись, судя по дате, появилась не так и давно – недель шесть назад. Силюсь вспомнить, что тогда было… Жен еще водила шашни со своим докторишкой, а вот Ян надрался до поросячьего визга.

Я с такой силой запихиваю книги на полку, что некоторые страницы мнутся. Но мне похрен.

Жен

В очередной раз серый дождь стучит по крышам, смывая зиму. Борется, борется, но никак не победит. А ведь все знают, что он сдастся и превратится в лед. Все, кроме него.

Я долго стояла у окна этим утром, любуясь унылым пейзажем, и, в отличие от дождя, пыталась принять свою судьбу. То, что новый набор препаратов Димы действует не так, как прошлый, я ощутила сразу, но не придала этому особого значения. Ну кружится голова и ладно. Вчера, во время восьмичасовой операции, тоже кружилась, и еще я мерзла больше, чем обычно, но мужественно и стойко переносила тяготы и невзгоды, боролась с собой, может, чуть-чуть тормозила, но ничего не напутала. Я так привыкла, что периодически болезнь берет за горло, вытягивая соки, что не обратила внимания. Подумаешь, устала… все равно села за руль и поехала домой, к Арсению. Нет, не так. Я села за руль только ради Арсения. Я поехала, чтобы увидеть его, чтобы заснуть в кольце его рук… Пристегивая ремень безопасности, я думала именно об этом, а следующее, что помню – рев клаксона. Отличный телепорт получился. Мозг не зафиксировал, как я проехала несколько кварталов. Никогда еще мне не было так страшно… Я впервые почувствовала свой злой рок так близко. Болезнь и смерть дышали мне в затылок. Чуть помедленней была бы реакция водителя встречного потока, и в трансплантационной очереди, на радость оставшимся, освободилось бы местечко.

Сердечные сокращения ослабли, выброс крови слишком мал, поэтому в мозг не поступает достаточное количество кислорода. Итог: кислородное голодание, головокружение и потеря сознания. Точно по учебнику. Надо позвонить Диме, надо рассказать, но я готова выть от этой мысли. Меня ведь тотчас привяжут к кровати и оставят там на… на сколько? Пока не найдется сердце? Пока клетки мозга не умрут? Я тру пальцами глаза, чтобы не заплакать и делаю глубокие вдохи один за другим.

Я не успела закончить этот семестр ординатуры. Я не могу гарантировать безопасность пациентов, находящихся под моим надзором. Ну почему так быстро? За что? Ответа нет. Я просто вынуждена оставить все как есть, поставить свою жизнь на паузу, подразумевающую стоп, и смириться.

Я обещала себе не плакать, но разве сдержишься, когда и за окном, и на душе так погано? Зло стерев слезы, напоминаю себе, что все закономерно и ожидаемо, не произошло ничего криминального. Совсем. Я знала, что этот день наступит, а значит надо просто поехать и уволиться. Отказаться. Не вина вселенной, что я так и не смогла смириться со своим будущим.

Моим водительским правам девять лет. В следующем году я бы их поменяла. Беру ножницы и разрезаю их пополам. За руль я больше не сяду. А что делать с машиной? Вернуть отцу? Отдать бестолковому брату? Ян никогда не любил мой ровер. А я – да. С Арсением-по-паспорту-Каримовым я познакомились благодаря именно этой машине… Она же столкнула нас вновь. Летающая тарелка, так он ее называет. По губам скользит первая за этот день улыбка.

Павла Юрьевна Мельцаева говорит, что ей жаль, и подшивает в папочку мое заявление об увольнении. У нее таких уйма. Что ей жалеть? Один ординатор, может быть, ответственный, совестливый, но очередной. На следующий год придут другие, среди них тоже будут ответственные и совестливые. А еще здоровые. Ей просто надо что-то сказать, выразить сожаление, не вкладывая сердце и не занимая голову. Мы с ней мало общались, для нее я никто… Ей не о чем сожалеть. Хотя сложно не согласиться с тем, что когда напротив тебя сидит молодая женщина и говорит, что вынуждена бросить мечту на полпути по состоянию здоровья, это ужасно и реакция быть должна.

Ее сухое прощание искупает медперсонал. Не знаю, кто сообщил, но со мной прощаются все, кто не занят на операциях. Медвежьи объятия Архипова, как ни странно, примиряют с фактом моего увольнения лучше подписи доктора Мельцаевой. Искала в толпе и Капранова, но он один не пришел. Я не видела его имени в расписании операций, он просто не стал прощаться. Так и знала, что пропустит все эти сантименты. Он из таких. Этот человек не умеет выражать эмоции. Он либо прячется за своей хваленой иронией, либо предпочитает не появляться вовсе. И тем не менее, когда я выхожу на парковку – оборачиваюсь и вижу его в окне, на лестнице второго этажа… Мы просто смотрим друг на друга секунд пять, и я внезапно понимаю, что мне ему сказать совсем нечего… Интересно, возьмет ли он еще одного ординатора? Он всегда знал больше, чем говорил, и я не удивлюсь, если единственное, что его во мне столько времени привлекало – болезнь. Он ведь любит ставить эксперименты на людях. Я отворачиваюсь первой и иду к дожидающемуся меня такси.

Теперь мне хочется только одного: чтобы Арсений вернулся. Он ушел еще до моего пробуждения. Куда ушел? Что-то случилось? Не ночное ли происшествие виновато в его отсутствии? Я не выдержу, если после расставания с карьерными амбициями буду вынуждена распрощаться еще и с ним. Я не смогу простить его снова. В прошлый раз он просто пытался уйти, по объективным причинам, и я не лезла, но теперь, когда Арсений вернулся и пытался мне что-то обещать, я его повторный уход не приму. Не говорю, что он должен стать образцовой сиделкой, как было с Полиной. Мне это не нужно. У меня, в отличие от его сестры, есть большая и чудесная семья. Семья, которая меня любит и готова нести это бремя. Если бы он научился делиться хоть чем-нибудь, пусть хотя бы проблемами, стало бы значительно легче… Но разве он такой? Разве не гордится своей независимостью до смешного? Он бы решил все делать сам. Как и всегда. Или сам, или никак.