Текст книги "Игрок (СИ)"
Автор книги: Александра Гейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 44 страниц)
Он как-то странно фыркает.
– Могу предложить свой номер, но проблема в том, что стараниями блондинистой стервы он у нас с твоим братцем-кроликом один на двоих. Не сомневаюсь, что при необходимости я смогу уложить недомерка, но…
– Парень, я не впущу тебя в свой номер. Ты слишком часто меня подводил, чтобы я не оставила себе путей к отступлению!
По его гневно темнеющим глазам вижу, что слова своей цели достигли, но если чему меня Власов и научил, так это тому, что в отношениях каждый должен сделать равное количество шагов навстречу. Даже если уговор – всего одна ночь.
Вот только я едва дышу в ожидании согласия Арсения. Так хочется побыть с ним еще чуть-чуть, списать на атмосферу праздника, неправильное положение планет и прочее, чтобы на несколько минут окунуться в прошлое, в его объятия снова. Позволить себе капельку желанного безумия. Понятия не имею, что в этом парне такого. У него отвратительный характер, прошлое покрыто темными пятнами, он дает людям дурацкие клички. Инопланетянка, братец-кролик… думаю, эта привычка пришла из детства – вряд ли они в детдоме звали друг друга по именам. Но он больше не обиженный судьбой мальчишка, а тот самый злодей, который задирает окружающих… и сводит меня с ума.
– По-твоему, это будет забавно? – спрашивает Арсений невозмутимо.
– Ну как минимум тебе не привыкать, когда смотрят. Прикроешь даму своей широкой спиной. Или не спиной – тут уж как удобнее, – говорю, чуть-чуть задыхаясь от волнения.
После этой фразы мы, точно обезумев, бросаемся друг на друга. Он начинает задирать мою юбку, которая не давала ему покоя весь вечер, а я обхватываю руками его шею, целую, размазывая помаду по коже и даже по вороту рубашки. Думала, что такое только в кино выглядит сексуально, но мне неожиданно нравится видеть на его коже яркие следы прикосновений губ. И еще больше нравится, как он запрокидывает голову, позволяя мне делать все, что вздумается. Вдохновившись этой мыслью, стягиваю с плеч бретельки платья, и оно повисает на талии. Прижимаюсь к Арсению обнаженной грудью, запрокидывая голову, подставляя губы его поцелуям. Однако вместо продолжения распутства меня вдруг хватают и тащат куда-то по коридору, а затем прижимают спиной к холодной поверхности стен и начинают ковыряться с замком, не поддаваясь мольбам о сиюминутном разврате. Когда дверь наконец открывается, я оступаюсь, теряя туфлю, и едва не проваливаюсь в проем. К счастью, и та и другая проблема отлично решается: туфля с пинка влетает в номер, а меня втаскивают следом, ни на секунду не выпуская из рук.
Дверь еще не успевает закрыться, как я стягиваю с Арсения пиджак. Наконец наши губы соединяются в поцелуе, а молния платья жалобно стонет, умоляя быть с ней помягче. Мы останавливаемся только чтобы отдышаться, и открывшаяся взору картинка заставляет меня расхохотаться. Потому что, спеша избавиться от одежды, мы преуспели не слишком, и теперь на шее Арсения одиноко болтается галстук, а я стою перед ним в чулках и одной туфле.
– Смешно тебе, да? – спрашивает мрачно Арсений.
Тем не менее я просто не могу остановиться, и, видимо, в порядке расплаты за неуместное веселье, он не слишком нежно бросает меня на кровать, окончательно расправляется с остатками наших помпезных вечерних туалетов, а затем целует. Глубоко, с чувством, так, чтобы остатки разума вытянуть. И уже никакого смеха не остается – только привкус алкоголя на языке. Клянусь, сама я выпила не больше бокала шампанского, но запах виски, смешанный с желанием, дезориентирует и лишает рассудка.
Сантино
Моя жизненная философия строится на том, что мир – не более чем здоровенное минное поле. Сначала оно неизведанное, и, начиная что-то осваивать, мы понятия не имеем, где расставлены ловушки. Мы делаем шаги на ощупь, осторожно, прислушиваясь и присматриваясь, но обязательно подрываемся и несем потери. Признаки реальной опасности мы учимся определять намного позже, на основе собственного опыта. И поэтому к моменту, когда становимся профи, оказываемся невосстановимо искалечены морально. Вот только иногда мы двигаемся по этому полю не с целью его достойно пройти, и реагируем совсем на другие сигналы.
Это я к тому, что секс для меня стал не только средством удовлетворения естественных потребностей, но и способом заработать, а деньги, как водится, меняют всё. Мой опыт обхода ловушек и мин ориентирован не на удовольствие. Я хотел бы забыть то, что знаю, к чертям собачьим и начать все сначала: с мальчика, который не мог расстегнуть крючки на бюстгальтере разбитной девахи из соседнего двора – да только где ж его взять? В моей голове все уже невосстановимо перекурочено и вывернуто наизнанку.
И это при том, что перед знаменитым основным инстинктом мы особенно уязвимы. Женщины врут, что кончают, мужчины врут, что заставляют кончать. Так работает наше бессознательное: ты должен быть достаточно хорош, чтобы с тобой захотели продолжить свой род. И ты всю свою жизнь будешь пытаться доказать это любым способом. Потому, что в нас не заложено инстинкта сильнее.
И тот, кто это знает, правит миром. Таким образом грудастые блондинки, стоя на коленях, заглатывают мужские члены по самые яйца, глядя огромными преданными глазами, а миллионы неудовлетворенных торчков по всему миру представляют, что это проделывают именно с ними. Так проще, чем поднять с дивана задницу и завоевать красавицу Олю из одиннадцатого «А», особенно если сам понимаешь, что светит тебе разве что Маша из девятого «В». И париться не надо, блондинка на коленях уже здесь, на все готова.
Порнография – гениальнейший из обманов, а еще очень жестокий. Ухищрения, на которые идут режиссеры фильмов для взрослых, ужасают. Ничего не делается быстро или естественно. Смена позы, например, влечет за собой изменение освещения и настройку оборудования, во время которой необходимо поддерживать актеров в «рабочем состоянии». Блондинку, которая трудилась в поте лица, стоя на коленях и глядя, на самом деле, не на героя, а в камеру, приводят в божеский вид, дабы не пугала зрителей. А ее партнеру, который попадает в фокус лишь частично, продолжает делать минет закадровая девочка-флаффер. Соответственно, на лицах героев почти всегда не удовольствие, а боль, и честный момент только один: радость от того, что все на хрен закончилось. Даже разрядки болезненные. Отличный опыт, ничего не скажешь. Во время съемок я курил вдвое больше, чем сейчас.
Так вот, возвращаясь к минному полю: иногда мне кажется, что я даже приблизительно не представляю, как доставлять женщинам удовольствие. Руки, губы и член сами что-то там делают, но приятно ли это? Я столько лет слушал фальшивые стоны, что не верю уже никаким.
Она дрожит в моих руках, бездумно и честно, трется кожей о кожу, а мне страшно забыться, потерять контроль и просто действовать. Вдруг дерьмовый опыт даст о себе знать? Не первый раз у меня подобные мысли, но раньше они всегда оставались на периферии, поскольку и моменты не были настолько значимы. А из-за чертовой инопланетянки секс и страх впервые перемешались.
Какого хрена это стало вдруг важным – не знаю. Пока не испоганил все собственными руками, не парился. Казалось естественным, что если мне рвет крышу, то и ей – обязательно – тоже. А сейчас вдруг откуда-то полезли сомнения. Она ж другая вообще. Одно слово – инопланетянка.
Тем невероятнее видеть, как она откидывает голову и мечется по простыням, не находя себе места, когда я ласкаю ее пальцами. Или, может, она со всеми такая? От мысли, что не только я ее такой видел, внутри просыпается злость. Да не может такого быть, черт меня раздери. Хотя… я ж этого типа не видел. Вдруг он не застегнутый на все пуговицы, скучный, начавший седеть раньше времени фрукт?
Новая волна злости будто хлыстом ударяет, и я обхватываю ее щеки руками, вынуждая открыть рот еще шире, ловлю рваные вдохи, но губ не касаюсь. После двухмесячного воздержания с самоконтролем хреново, но я намереваюсь довести ее до точки кипения, чтобы ни о чем, кроме меня, не могла думать. И ни о ком. Чтобы всех забыла.
Но приходится остановиться на самом краю, когда она уже набирает в легкие воздух для крика, потому что первый оргазм самый сильный, и его мне необходимо почувствовать отнюдь не пальцами. Она, кажется, бормочет что-то об убийстве; о том, что даже не пожалеет, а я рывком поднимаю ее с простыней и сажаю к себе на колени. Она цепляется за меня, дрожа, глаза затуманены страстью, а я притягиваю к себе ее голову и целую. Жен уворачивается, пытается отдышаться, но я не даю. Захватываю в кулак ее волосы, заставляя смотреть на меня. Мне нравится чувствовать ее тяжелое дыхание.
– Если ты все-таки умеешь надевать презерватив ртом, то самое время это доказать, – говорю, рассматривая ее лицо. А зрелище просто нереальное. Даже размазанная краска на глазах придает какой-то особенный шик. Такой ее хочется еще больше.
– Я как-то пробовала с бананом на девичнике, но получалось паршиво, – улыбается она, а мне приходится приложить усилия, чтобы вспомнить, о чем идет речь. – Да и было это давно. Попрактиковаться бы.
– Так попрактикуйся, – хмыкаю, хотя не уверен, что идея хорошая. По крайней мере не перед тем, как я окажусь в ней.
– На банане! – хохочет в голос и шутливо дергает меня за ухо.
Очень смешно, чтоб ее. На банане она собралась практиковаться… Я чуть не двинулся, когда она об этом в первый раз заговорила.
– Тогда сгинь и не мешайся, – велю.
Инопланетянка слушается, но она не была бы собой, если бы не сбросила на меня настоящую бомбу:
– Если что, я на таблетках… – сообщает многозначительно.
Слова будто врезаются в меня с силой в несколько тонн. Черт ее дери, каждый мужчина мечтает услышать именно это от девушки, которую собирается поиметь. На таблетках она. Одна лишь мысль о том, чтобы войти без защиты, не чувствуя ничего лишнего, убивает. Жаль только, по факту, я променял возможность по-настоящему бывать в женщине, которую сдохнуть как хочу, на кучу бабла. Стоило ли оно того? Да какая сейчас, на хрен, разница? Что было, то было.
– Напомни мне утром перечислить весь список болячек, от которых лечился. Чтобы башка встала на место, – отвечаю, вскрывая квадратный пакетик.
После этих слов она целует меня, слишком ласково, чтобы это не было извинением. Совсем не то, что мне нужно. Я не хочу жалости за свой выбор. Вернись я в прошлое, поступил бы точно так же. Ради Полины. У меня не было лучшего варианта. Я бы никогда, ни при каких обстоятельствах не оставил без поддержки единственного родного и близкого человека. Пусть и приходится расплачиваться, я все сделал верно.
Просто мне нужно об этом не думать, и я знаю отличный способ забыться. Откидываю Жен на подушки и вхожу в нее до упора. Ее тихий стон усиливает наслаждение стократ. Учитывая, что я больше двух месяцев не прикасался к женщине, думая только об инопланетянке, приходится взять тайм-аут. Даже если мне и могло быть лучше, чем сейчас, я об этом никогда не узнаю. Не о чем сожалеть.
Жен
Я не умею абстрагироваться от проблем. Если уж засядет в голове какая-то мысль, то не выгонишь. Кто-то для избавления использует алкоголь, сигареты, толпы друзей или хобби, а у меня в наличии только работа. Я люблю ее, не подумайте, но жить только ею очень непросто. Иногда я возвращаюсь домой настолько без сил, что не могу подняться по лестнице в спальню; плюхаюсь на диван, но не засыпаю, потому что слишком устала. Часами лежу без сна в состоянии беспокойства и напряжения.
Но сейчас, когда я совершила нечто невероятно глупое и опасное, в голове на редкость пусто и легко. Никаких забот, и все внимание сосредоточено только на том, как дышать в такт с мужчиной, которого мне удалось присвоить себе на одну ночь. Остальное кажется далеким и незначительным. Я лежу на спине Арсения, прижавшись ухом ко впадинке между лопаток. Мне так удобно и хорошо, что хочется плакать. Незнакомое ощущение. И совершенно невозможное. Я не хочу вставать, не хочу уходить. Возможно, так будет правильнее, ведь потрясающий секс с потрясающим парнем отнюдь не означает отношения, но если он позволит остаться до утра, я обязательно воспользуюсь такой возможностью. Чтобы не думать, не анализировать. Вырвать в ряде минуток кусочек радости и подержаться за него как можно дольше.
– Я сейчас усну, – говорю. – Поэтому если ты собирался выставить меня за дверь, то советую это сделать сейчас. Потом будет сложнее.
Не удержавшись, потираюсь щекой о его позвоночник, хотя понимаю, что, учитывая наш прошлый опыт, Арсений навряд ли обрадуется подобным нежностям. Но на то я и девочка, чтобы хотеть излишеств.
– Я не собирался выставлять тебя за дверь, – доносится ленивый ответ. – Дрыхни на здоровье.
От этих слов в груди разрастается что-то большое и теплое.
– Мне надо смыть макияж. Иначе твое пробуждение будет напоминать фильм ужасов, – пытаюсь пожаловаться. Мне жутко не хочется слезать со спины Арсения, пусть скажет еще что-нибудь хорошее. Пусть скажет, что я и так красивая. Хотя я, наверное, сошла с ума, раз такого желаю. Ни за что он это не скажет.
– Не путай меня со своим докторишкой с тонкой душевной организацией, – фыркает.
– Парень, ты бы полегче с душевной организацией. В отличие от тебя, он от проблемных девчонок не шарахается, – брякаю, и понимаю, что зря.
Следующие несколько секунд я недоуменно пытаюсь понять, каким образом оказалась на спине да еще под Арсением. Не представляю, что за маневр позволил нам очутиться в таком положении в рекордные сроки, но от былой сонливости, еще недавно наполнявшей спальню, не остается и следа. Наверное, ее разгоняет электрический разряд, прошивающий пространство, стоит встретиться нашим глазам.
– Что ж ты его слила, раз он так хорош и понимающ? – шипит Арсений.
– Экстрима захотелось, – отвечаю, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. Ведь, по факту, подвело, как всегда, сравнение… И самое нелепое в этом то, что если желание Каримова не иметь со мной ничего общего не уронило его в моих глазах, то стоило Власову сделать неловкое движение в мою сторону, я тут же бросилась наутек…
– Экстрима, – повторяет раздраженно тот, который с паспортом, а потом сажает меня к себе на колени и крепко прижимает к груди: – Экстрима можно.
Мы целуемся так, будто спать и не думали, будто не было прошлого раза, будто тоска по ласкам друг друга не уменьшилась и никуда не исчезла. Хотя, возможно, это не более чем продуманный ход, потому что Арсений медлит, не позволяя нам разогнаться до скорости света, после которой мы снова потеряем представление о времени и пространстве. Но при этом он собирает в кулак мои волосы и притягивает к себе, не давая возможности даже на миллиметр отодвинуться. Однако, едва губы начинают ускоряться, сбиваясь с размеренного, просчитанного темпа, как раздается стук в дверь.
– Так и знал, что ушастый все испортит, – кривится Арсений. – Неужто не смог найти сговорчивую девицу?
Новый стук. Более настойчивый. Арсений начинает слезать с кровати, но я его останавливаю. Это не Ян, Ян бы не стал просто стучать. Он знает, кто именно в номере, а, значит, давно уже брякнул бы что-нибудь компрометирующее.
– В чем дело? – спрашивает Арсений.
– Не открывай, пожалуйста, – прошу его.
Я знаю, кто стоит там, за дверью. Чувствую.
– Это Ви, По Паспорту, – добавляю шепотом, потому что горло вдруг пересохло.
Понимаю, что это глупо и по-детски. Если Ви сюда пришла, то не просто так. Она знает, что двое из ее гостей пропали вместе не случайно. Поняла. Почувствовала? Может статься, именно так.
– Если что, у меня есть ключ, – слышится из-за двери ужасающе спокойный голос кузины. – Отобрала, когда Ян пытался притвориться доктором Станиславом Власовым, чтобы никому не мешать своим присутствием. Стучу из вежливости. Но если не откроете – войду сама.
Эта вежливость никого не обманывает. Она в ярости, а иначе бы не пришла вовсе.
– На хрен, – заключает Арсений, направляясь к двери.
Он даже не пытается уважить чувства новобрачной и накинуть на себя что-нибудь из одежды. Его наглость впечатляет, но повторить номер я не готова и, хоть понимаю, что это смотрится жалко, тяну на себя одеяло. Моя едва расписавшаяся кузина заваливается в номер, где я развлекаюсь с парнем, который ей не муж, чтобы поймать нас с поличным. Если ей некомфортно при этом видеть меня голой, то это не мои проблемы. И, тем не менее, мне стыдно. Видимо за то, что полюбила этого гребаного социопата, когда он еще принадлежал Виолетте. Стоп, подождите. Я запуталась, кто и кому принадлежал. Если верить хронологии знакомств, я могла бы первой вломиться к этим двоим ночью и надавать им по голым задницам. Могла бы. Но не стала. Больше скажу: мне это даже в голову не пришло, потому что в отличие от некоторых у меня еще есть совесть!
Ворвавшись в двери, кузина отталкивает Арсения и только потом замечает, в каком он виде.
– Может быть, прикроешься? – спрашивает она почти с отвращением.
– С чего это вдруг? Ты явилась без приглашения, вот и наслаждайся ответным гостеприимством.
Я чувствую, что еще чуть-чуть, и кузина взорвется. И мне становится горько. Не помню, когда в последний раз становилась объектом ее лютой ярости. Мы с ней уже давно примирились с характерами друг друга и научились избегать опасных тем. Не спаслись. Нас потопил мужчина.
А Ви тем временем подходит ближе к кровати. Ее глаза впиваются в меня, и в них за пеленой ярости виднеются раны, оставленные предательством. Она стоит надо мной, как палач над распутницей. Сжатые в кулаки пальцы, в тонкую полоску – губы. Не вдруг поймешь, кому больнее… Ви, бесспорно, чуть ли не самый тяжелый человек из всех мною встреченных, но ее за это сложно винить. Ее родители считали, что только сильные люди добиваются своего, так ее и растили. В силе и без любви. Они никогда не были ею довольны, предъявляли целые списки критериев, которым нужно соответствовать, иначе в ней «будут разочарованы». Слова, бесспорно, неприятные, но, объективно, разочарование человека в тебе – его проблема, а не твоя. Что толку жить ради соответствия ожиданиям? Но, поверьте, все аргументы в трубу, если дело касается Ви. Стоит ей услышать о разочаровании родителей, как она тут же слетает с катушек. Недолюбленный, несчастный внутренний ребенок всегда берет верх над здравым смыслом. Порою мне кажется, что Ви в ранах вся, и едва те начинают затягиваться, как кто-то наносит ей новые. Она всегда как оголенный нерв, всегда под напряжением. Одно неверное действие – взрыв. Совершенно естественно, что в итоге она начала наносить удары в ответ. Точные и прицельные, несоразмерно жестокие. Бьет по самому больному и не боится отдачи. Как известно, сильнейший болевой сигнал глушит все остальные, вот и с ней так же. Она каждый день живет с семеркой по десятибалльной шкале боли. Уязвить ее, перебив уже существующие страдания, непросто. Не каждому дано. Но, возможно, я справилась.
– Я узнала твою помаду, – говорит она тихо, но видно, что внутри все клокочет от ярости. – Помню, как ты отказывалась ее покупать, повторяя, что слишком яркий цвет. Я еще сказала, что если ты не решишься, я ее тебе сама принесу.
До меня не сразу доходит, о чем именно она говорит. Но все же вспоминается телефонный звонок Арсения, вывернутая наизнанку сумка, пыльные таблетки глицина… Замешательство, досада и чувство вины – отличный коктейль. Смешать, но не взбалтывать.
– Я до последнего не верила, что ты смогла так со мной. Я думала об этом долго, мол, мало ли таких помад в Петербурге, мало ли девок он таскает к себе… Но ты здесь. С ним.
Ее голос обрывается на высокой ноте. Кажется, что еще чуть-чуть – и Ви заревет. Только это вранье. Она слишком горда. Скорее умрет от разочарования в себе, чем унизится перед людьми, которые не заслуживают прощения.
– Ви, ты не знаешь… – начинаю и останавливаюсь.
Да, я сейчас могу начать оправдываться и рассказывать, как оно было на самом деле. О том, как вернулась болезнь, и мне просто захотелось почувствовать себя живой в объятиях парня, которого я встретила на улице. О том, как мы нечаянно столкнулись с ним снова. О том, как я поняла, что влюбилась, обнаружив его на пороге своей квартиры после аварии. И о том, как больно было узнать, что теперь он с моей сестрой. Но разве Ви захочет это услышать? Для нее есть два варианта: «я никогда с ним не была» (но это невозможно, потому что я сижу в кровати Арсения голой) и «мы тебя обманывали». Не имеет значения, что мужчина-не-Егор ей был нужен лишь для того, чтобы потешить свое самолюбие, что они уже давно не вместе, а всерьез у них ничего не было… Что бы я ни сказала, она услышит только одно: «я дрянь, мне нет прощения».
Я только что расписала вам то, что выдал мне мозг, но сердце – глупый, бракованный орган в груди – подводило меня всю мою жизнь и не собиралось изменять себе в этот раз.
– Мы познакомились до тебя, – говорю. – Все было до тебя.
– Бесспорно, он был знаком с целой ордой шлюх и до тебя, и после тебя, и даже после меня, но почему-то в этом номере именно ты.
Удар первый. Меня только что назвали шлюхой.
– Не передергивай! – старательно делаю вид, что не заметила. Ей больно, я это помню. – Я бы с тобой так не поступила – не предала бы.
Но ее взгляд не теплеет и на пару минут. Напротив, кузина выглядит так, будто я нанесла ей смертельное оскорбление. И, поскольку к Арсению счет небольшой, как к маленькому человеку, каким Ви его и считает, то весь груз ответственности перемещается на меня. Ведь с тех пор, как узнала о них, я лишена права на любые смягчающие обстоятельства.
– Да, ты все это время стояла под дверью с видом вечно грустной девчонки, которой все задолжали, и стоило мне выйти – побежала обратно. Дождалась. Поздравляю!
Удар второй. Меня только что прилюдно назвали попрошайкой-собирательницей объедков.
– Да в тебе подыхает моралистка, – присвистывает Арсений. – Ты точно та же собачка с грустными глазами, которая просила у меня благословения на свой брак в кровати, а потом выла белугой, обнаружив чужую помаду?
– Слушай, мальчик, я советую тебе поискать богатеньких клиенток в другом месте, здесь твои замашки уже ни для кого не секрет.
Если он думал, что Ви стушуется, то просчитался. Или нет? Они, видимо, немало крови друг у друга попили, и теперь нормально общаться не могут. Никогда не понимала смысла в отношениях с человеком, который тебе неприятен. Но у Ви и Арсения, с их заскоками, определенно был свой подход. Не удивлюсь, если они использовали страшные сказки о своем прошлом, чтобы наказывать друг друга. Возможно, Каримов рассказал ей и о Полине. Как мне.
Эта мысль вдруг заставляет ревновать. Ужасно ревновать… И это не проходит мимо
– Серьезно, Ви? – спрашиваю раздраженно. – Знаешь, если тебе настолько важно, чтобы с твоими бывшими не спал никто из знакомых, то ставь им клеймо. На лбу, чтобы уж точно заметили. Хотя Егора может заинтересовать такая щепетильность. Кстати, ему не интересно, где ты сейчас находишься и почему?
– На что это ты намекаешь? – щурится кузина.
– Ответь на вопрос: почему ты здесь?
– А, по-твоему, мне стоило закрыть глаза на то, что меня обманывает любимая кузина?
Судя по интонации, беспощадная стерва все же одержала в ней верх, а, значит, без потерь мы из этого номера не выйдем.
– Я забыла добавить, что отвечать надо честно, – огрызаюсь. Пожалуй, не только Ви сходит с ума от злости.
– Ну раз ты уже знаешь, где правда, поведай. Даже интересно послушать твои извечные сказочки!
– Ты хотела увидеть, что тыл, которым ты пользовалась раньше, свободен. А в противном случае покарать меня за то, что спутала карты. Ты пришла к Арсению и после помолвки, и теперь, потому что он был твоим запасным ходом, возможностью продемонстрировать независимость от своего мужа. Потому что ты знаешь прекрасно: Егор ни во что тебя не ставит. И это не изменится. Он и раньше унижал тебя, появляясь на людях с другими женщинами, а теперь, когда ты от него никуда не денешься – будет делать так и подавно. И ты будешь раз за разом это терпеть. Да, очень грустно, если нечем ответить… Но ты не мученица и жалеть тебя не за что. Чувствуй ты к нему хоть что-то, не выдержала бы – сразу бросилась выяснять отношения. Как сегодня – сюда. Кстати, это о многом говорит…
– Ты хочешь признания, что я не люблю Егора? Пожалуйста: я его не люблю. И, уверена, об этом знает каждый. Да и что толку любить, если все предают? Он, ты – все. Но так сошлись звезды, и если от него мне нужно положение, то от тебя больше ничего. И катись к черту.
Она отворачивается, а у меня от бессилия на глазах выступают злые слезы. Хочется оставить за собой последнее слово, чтобы не чувствовать себя проигравшей по всем фронтам, и я не выдерживаю:
– Обычно, Ви, если искренне любишь человека, недостаточно увидеть его в неподходящей компании, чтобы возненавидеть, А любви не всегда хватает, чтобы простить. Нужно еще и время. У тебя оно есть, а вот у меня – нет. Удачно тебе сожалеть о своем выборе до конца жизни.
Она шокированно застывает на месте, но не поворачивается. А я, чувствуя омерзение от самой себя, откидываю одеяло, встаю и начинаю собираться. Не смотрю больше в сторону кузины, слышу только громкий хлопок двери, когда она покидает номер.
Я не солгала. Не знаю, как можно простить человеку обесценивание настоящей дружбы. Но что толку было кричать об этом ей вслед? Все равно не поймет. Да и вообще, мне здорово надоело чувствовать себя так, словно я кому-то навязываюсь. Как только кто-нибудь узнает о том, что я не безгрешна и не идеальна, тут же вышвыривает меня вон. Я не могу так больше, и не хочу! Натягиваю одежду, а саму прям трясет от обиды. Неужели настоящая я настолько ужасна, что никому не нужна? Только перестаешь притворяться такой, какой тебя хотят видеть – мгновенно оказываешься за закрытой дверью. Да, допустим, понять Ви и Арсения можно, но почему в роли понимающего всегда выступаю я? Почему нет человека, который пытается понять меня?
– Не уходи, – тихо говорит Арсений. Или просит? Нет, не может быть. Должно быть, показалось.
– Дай пройти, – отвечаю резко.
Он этого не заслуживает, но разве сдержишься, остановишься под влиянием одного лишь гласа рассудка? Ви напомнила мне о прошлом… что ж, как удачно, что я не собиралась задерживаться в кровати Арсения дольше, чем на одну ночь.
– Да к черту! Не подыхать же в попытке ее разжалобить.
Да я и не уверена, что этого хочу. Я даже прощать ее не желаю. Знаю, что и Ви можно понять, но разве только ей обижаться? Все давно смешалось: невозможно определить, кто был прав и насколько. Да и нужно ли? Она была моим лучшим другом, самым близким, самым первым, но, как оказалось, наше с ней прошлое – столько маленьких вещей, которые сделали нас именно теми, кто мы есть – для нее менее важно, чем уязвленное самолюбие. Я догадывалась, что, если она узнает про нас с Арсением, все станет ужасно, но какой-то частичкой души смела надеяться, что значу для нее больше, чем Эго. Оказывается, нет. И поэтому все, что было, все эти усилия, все эти добрые воспоминания растоптаны парадоксальной уверенностью в собственной правоте. Мы не уступим, а, значит, все. Нечего ждать, не на что надеяться. Закрываем занавес, прячем отношения с Ви в дальний угол памяти и живем дальше. Уж как умеем.
Мне всего лишь нужно время.
– Арсений, дело не в Ви и не в чем-то еще. Я просто хочу уйти.
