Текст книги "Игрок (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 44 страниц)

– Простите. У вас все? – спрашиваю как можно тише и протягиваю руку за папкой.

Секретарша передает мне бумаги и тут же отступает назад. Ишь, какая пугливая! Привыкла, что я всегда обходителен с подчиненными. Надо почаще им прессинг устраивать, а то малейший стресс – и уже коленки дрожат.

– В-ваш отец устраивает ужин с представителями компании «Аркситект».

Шах. И мат. Клянусь, худший момент для такой «приятной» новости просто не существует. Сказал же – не пойду на мировую, но нет, отец все равно не отстанет! С трудом утихомиренный гнев просыпается снова. Хочется заставить людей почувствовать мое состояние, понять: я не смирюсь, не приму эту сделку! Первым делом решаю пойти наорать на отца. Но я же не маленький и не дурак, чтобы топать ногами и угрожать. Как я уже говорил, есть множество более действенных методов. Я ни в коем случае не должен встречаться с этими людьми до зала суда. Ни к чему давать им возможность составить мой психологический портрет. Плюс – отцу тоже не помешает урок на тему «есть и альтернативная точка зрения».

– Передайте, что я приду на встречу, – говорю. – Потом закажите букет из белых лилий, договоритесь, чтобы его преподнесли минут на пятнадцать позже начала ужина и прикрепите записку со словами: «Приношу свои глубочайшие извинения, но настоящее состояние здоровья не позволяет мне почтить вас своим присутствием сегодняшним вечером. С надеждой на новую встречу. Кирилл Харитонов».

Дарья ошеломленно моргает, но кивает и спешно покидает мой кабинет. Я же, вдохновившись таким изящным выходом с ужином, решаю расставить все точки над ё: выяснить, как же так получилось, что Жен, едва покинув объятия Рашида, оказалась в постели со мной, а потом наоборот.

Когда я все-таки возвращаюсь в центр, намереваясь заставить Жен объясниться, она еще занята на операции. Приходится уже второй раз за сегодняшний день дожидаться ее на парковке в машине. Но невезение не заканчивается: уходит она не одна – с чертовым Мурзалиевым. Пару мгновений я размышляю о том, стоит ли ее попросить уделить мне пару минут, но понимаю, что вовсе не этого добивался. Поэтому просто сижу. Наблюдаю.

Некоторое время Жен и Рашид стоят на парковке, говорят о чем-то, садятся в машину Мурзалиева, но не уезжают. Я готов зубами грызть руль, потому что воображение разбивает затонированные стекла автомобиля и дорисовывает жаркие объятия в салоне. Как выдержать мысль о том, что Рашид ее целует, прикасается? Или как об этом думать? До самого момента, пока машина не трогается, не нахожу себе места. Но разве ж я еще не окончательно сошел с ума? Еду за ними.

Плевать на осторожность. Наверняка Рашид заметит меня в зеркале заднего вида, поймет, что преследую, но какое это имеет теперь значение? Он должен был понимать, что, завязывая роман с Жен, усложнит отношения со мной… Кстати, сколько они скрывались? Месяц? Два? С тех пор, как она пришла в центр? Точнее, я привел ее сюда сам. К Рашиду. Черт возьми, как я сумел такое – и проморгать? Не зря ведь чувствовал, что все не так просто. Не зря ревновал. Слишком многое их связывало. А уж хорошее или нет – какая разница, если не можешь выкинуть человека из головы?

Я стараюсь не потерять их в потоке машин, и это сложно. Подрезаю, на красный проскакиваю. Пару раз нарываюсь на рев клаксонов рассерженных водителей, слышу за спиной скрежет шин, но мне сейчас все равно. Если я не узнаю, куда направляется Мурзалиев – рехнусь.

Только бы не к нему и не к Жен. Увидеть два сплетенных силуэта в окне – для меня это слишком. Не свыкся, не смирился еще.

К моему огромному облегчению, Рашид сворачивает к одному из ресторанов, и я ныряю вслед за его черным джипом. С моего парковочного места отлично видно, как Мурзалиев помогает Жен выбраться из машины. Она выглядит несколько взволнованной, бросает взгляд в мою сторону. Заметила все-таки. Но Рашид не дает ей возможности подойти: отрицательно качает головой и предостерегающе подхватывает за локоть.

Интересно. Она ему рассказала? Если да, то до или после того, как разделась в его кабинете? Или это был бонус перед откровениями? Напоминание, кому принадлежит на самом деле.

Черт, как же хочется выскочить из машины и совершить глупость, о которой буду жалеть до конца жизни. Сдерживаюсь, конечно, но сейчас мне кажется жизненно необходимым сделать что-то, чтобы полегчало. Хоть что-нибудь. Только вместо этого сижу в оцепенении, как последний неудачник. Я сказал ей, что готов бросить жену и мечтаю, чтобы она была моей. Про шарф плел какую-то ерунду, напугать боялся. Идиот! Она мне не ответила ничем. Ни разу!

Они заходят в ресторан. Мурзалиев открывает дверь, касается талии Жен ладонью, будто помогая зайти внутрь, и я уже от одного этого закипаю. Как бы я хотел сам ему все рассказать. О том, что Жен хотела меня. И том, что в нашей постели не было никого третьего.

Раздается писк мобильника. Сообщение от Жен, и текст в нем такой, будто эта девушка мысли читать умеет:

«Прошу, не надо. Я все объясню позже. Уезжай».

Не знаю, как не проспал свой рейс. Решил лететь, но накануне утешился коньяком, в итоге едва успел на регистрацию. И все это ухитрился проделать с адским похмельем. Пришлось даже просить стюардессу принести что-нибудь алкогольное и как можно скорее. Я никогда раньше не попадал в подобные ситуации, и чуть со стыда не сгорел, когда на меня презрительно посмотрела соседка.

И как после этого не поверить, что любовь меняет людей? Я всегда был сдержанным, собранным человеком, но за последнюю неделю на моем счету полный комплект начинающего неудачника. Вел машину после стакана коньяка, изменил жене с девушкой, которая, оказалось, с моим подчиненным встречается, лихачил, чуть не пропустил самолет, а последние два дня напивался в хлам, чтобы уснуть, не представляя где и с кем сейчас Жен.

К черту все это! Помнится, я собирался найти правильные слова для Веры, чтобы хотя бы попытаться травмировать ее как можно меньше, но снова так увлекся собой, что пошел искать речи на дне бутылки. Разумеется, мудрость там обнаружена не была, и теперь придется, стоя перед женой, мямлить и заикаться. Не из тех я, кто может без сожалений разорвать отношения с человеком, а это значит: мне придется вести войну за независимость с собственной совестью.

Глядя на вывеску отеля, я тяжело вздыхаю. Вот, значит, где все свершится. Последние четыре шага до двери сделать решительно невозможно.

– Так, посмотрим, – профессионально улыбается девушка за стойкой регистрации, сверяясь с компьютером. – Замечательно! У нас остался отличный люкс на двоих, – наконец говорит, а у меня случается ступор.

– Что? – переспрашиваю.

На двоих? Усиленно копаюсь в памяти в попытке понять, когда это я просил заказать двойной номер, но вспоминается только уверенность секретарши, что у нас запланирован романтический уикэнд. Разумеется, он по умолчанию включает в себя двухместный номер и полное взаимопонимание на этот счет.

Дьявол, это надо исправить.

– Простите, а одноместного нет? – спрашиваю у девушки. – Это ошибка. Пересчета не нужно.

Представляю, как будет замечательно, когда Вера придет в номер с кроватью в полкомнаты, а я объявлю ей, что намереваюсь подать на развод!

– Простите, у нас сейчас проходит конференция по наноматериалам, и все одноместные номера заняты…

Дьявол! Вера же именно на конференцию и летит. С докладом наверняка. Выступать будет, а тут я, с курса собью. Внезапно вспоминаю, что она всегда как огня боялась публичных выступлений, потому что в научной среде ляпнул одну-единственную глупость – и тебя навсегда запомнят только по ней. Кажется, когда-то я очень гордился тем, как она умела скрывать свой страх, и каждый раз после доклада звал ее сходить куда-нибудь, в компании друзей выпить пива. Мы сидели целыми вечерами, смеялись, шутили. Я не знаю, боится ли Вера выступлений теперь. И не помню конференций, на которых она выступает. Мы вообще друг о друге теперь ничего не помним. Дни рождения – и те в ежедневниках записаны на всякий случай. Самому от себя тошно.

– Что, совсем ни одного? – спрашиваю в отчаянии.

– Простите. – С этими словами мне протягивают ключ. – Мы можем помочь вам с багажом.

Мне не нужна помощь с багажом. У меня с собой одна сумка, потому что я не собираюсь задерживаться с женой и на минуту дольше необходимого. Поднимаюсь по лестнице, досадуя на Дарью. Постаралась на славу. Правду говорят, что благими намерениями…

Отпираю дверь и обнаруживаю, что, как и боялся, кровать в люксе просто гротескна. Взгляд так и приковывает. Прям от дверей. Черт возьми, вся вселенная против меня! Видимо, изменщикам воздается.

Досадливо отбросив в сторону сумку, сажусь на кровать, стараюсь собраться с мыслями. В попытке сосредоточиться закрываю глаза и, сам не заметив, начинаю дремать.

Будит стук в дверь. Я не помню, как заснул, и вообще несколько секунд пытаюсь определить, где нахожусь. За окном уже стемнело, приходится включить ночник, чтобы сориентироваться в незнакомой обстановке. Хотел бы я, чтобы за дверью оказалась горничная или кто-нибудь из персонала, но, скорее всего, это Вера. Она должна была прилететь только завтра, но могла поменять билет. Знает ведь, что я уже здесь. Поворачиваю ключ в двери и понимаю, что не ошибся.

Она начинает с порога, будто дольше ждать не в состоянии.

– Привет. Я не выдержала, прости. С тех пор, как ты позвонил, места себе не нахожу, – оправдывается. С каких пор мы вынуждены объяснять, по каким причинам решили встретиться раньше назначенного срока? Черт, Вера, я же не один все это чувствую…

– Впустишь?

– Да, прости, – пытаюсь взять себя в руки, нервно приглаживая волосы. Я так и не придумал свою речь…

Увидев огромную кровать в номере, Вера застывает столбом. Знаю, насколько двусмысленно все это выглядит, и тороплюсь прояснить:

– Моя секретарша что-то напутала.

Видимо, после этих слов Веру покидают последние сомнения.

– Кирилл, что происходит? – спрашивает она, оборачиваясь.

– Присядешь?

Она скрещивает на груди руки. Ей не до моей вежливости, а я просто не знаю, как произнести гадкие слова так, чтобы они прозвучали не унизительно. Кого я пытаюсь защитить? Ее или все же себя? Ведь если ей не будет совсем плохо, то и меня совесть будет глодать меньше…

– Вера… я… я собираюсь подать на развод, – говорю, сглотнув. Черт, у меня, в отличие от Веры, никогда не было проблем с выступлениями на публике. Напротив, я люблю внимание, но не когда вина затапливает сознание.

Она расцепляет замок рук и закрывает лицо руками. Ловлю себя на том, что вглядываюсь в ее лицо в надежде, что проиграно еще не все, и она еще может отреагировать спокойно.

– Я чувствовала, – глухо.

– Прости меня, – говорю. – Но ты же и сама понимаешь, насколько чужими мы стали.

А вот этого говорить не стоило, потому что внезапно она опускает руки, сжимая ладони в кулаки. Глаза ее сужаются.

– Понимаю? – спрашивает она гневно. – Что я понимаю? Что ты даже не пытался это исправить? Не сообщил о трагедии, отталкивал во время реабилитации. Я понимала, что отношения на расстоянии – риск, но не могла и подумать, что ты предпочтешь позорное бегство честному разговору… Я чувствовала, что мое присутствие тебя раздражает, но ты молчал, и я делала вид, что в порядке. Делала вид, что твоя холодность обусловлена лишь катастрофой. А сейчас, когда самое сложное и страшное пройдено, ты заявляешься и говоришь, что предпочел бы, чтобы меня вообще не было в твоей жизни!

Она тяжело дышит. Хрупкие плечи рвано поднимаются и опускаются.

– Нет! Я не дам тебе развод! И не мечтай. Мы улетим отсюда вместе и попытаемся все наладить. Уехать из Германии – от меня – было твоим решением. Твоим и твоего отца, а я не стала спорить. Я верила, что ты хороший, порядочный человек. Но сейчас ты пытаешься выкарабкаться из своего кризиса самым типичным для мужчин способом: доказав себе и всему миру, что списывать со счетов тебя рано. Ты ведь нашел другую, правильно?

– Вера! Что ты несешь? При чем тут это?!

– Да? – спрашивает она насмешливо. – А чему еще могла так помешать жена, что ты сорвался с места и понесся ко мне, потрясая документами о разводе? Даже дождаться моего возвращения в Германию не смог – так торопился. Что она от тебя потребовала? Кольцо? Статус официальной подружки?

А вот этого я ожидал меньше всего. Она полагает, что помогла мне поправиться, а я вместо благодарности бросаю ее ради другой, блистательной и равнодушной. Хотя… этот сценарий столь часто встречается в нашем мире, что ничего удивительного.

– Вера, дело не в этом, – говорю тихо. – Ты думаешь, мне просто? Думаешь, хочется тебя обидеть? Думаешь, так я пытаюсь доказать окружающим свою состоятельность? Я ее люблю. Достаточно люблю, чтобы, несмотря на все, что было между нами, порвать с тобой.

По лицу жены видно, каким ударом становятся для нее эти слова. Она неуклюже подходит к креслу, с трудом садится в него, будто ноги не держат. Сажусь напротив нее на кровать. Нас разделяет не более метра пространства, Вере кажется, что это немного, а для меня расстояние непреодолимо. Все идет не так, как я представлял…

– Это не имеет значения, – отвечает Вера, шокируя меня. – Меня разлюбил, и ее разлюбишь. Я бумаги не подпишу!

ГЛАВА 20 – Решка. Рецепты издевательств над собой

Я прошлой ночью поимел свое терпенье

Люмен “Зубы”

Сантино

Она стоит около двери моей квартиры, и я вспоминаю каждую из причин, по которым раньше своих подружек домой не водил. Да от них же невозможно избавиться! Если баба в дом попала – ладаном не выгонишь! Твою ж мать, ищешь под кроватью вчерашние носки, а обнаруживается женский бюстгальтер. Ну и, поскольку место вещице отнюдь не в пыли под ложем любви, очень скоро на пороге нарисовывается девица без белья, которая утверждает, что с этой потерей ее гардероб непозволительно обнищал. Все это бесит безмерно, но вылезать из теплых женских объятий в четыре утра и чесать домой под накрапывающим петербургским дождем – то еще удовольствие, и я позволил себе расслабиться. Выходит, реальным сдерживающим фактором была только Полина и общая с ней жилплощадь. А как прикупил в личное пользование четыре стены – вздумал, что карма меня не настигнет. Раз перед сестрой голыми сиськами не трясут, то и ладно. Вроде и не жалко.

Хренушки. Смотрю на Ви и понимаю, что жалко. Не ее, конечно, а личного пространства. Какого лешего я вообще с ней не порвал? И покраше найдутся, и с характером менее заковыристым. Права была инопланетянка. На нее кишка тонка, а сестричка – отличная альтернатива. Неудачник.

– Всю ночь простояла? – спрашиваю, едва глядя на Ви.

– Привет, – отвечает рассеянно.

Выглядит не так, как обычно. Не такая холеная. Пальцами трет искусанные губы, на которых почти не осталось помады. И то, что она спустила мне шпильку – отнюдь не обыденность.

– Заваливайся, – «любезно» приглашаю, распахивая дверь.

Она входит торопливо, полностью погруженная в себя. Какого черта притащилась вообще? Ладно, место в койке найду, только без лишних разговоров. А то у меня план-пятилетка по откровениям перевыполнен.

Но Ви от меня ничего не требует. Расстегивает пару пуговиц, а затем останавливается, отдергивает руки, поднимает на меня глаза и как запищит испуганно:

– Я выхожу замуж.

Оп-ля. А здесь тогда что ты забыла?

– Не за меня, надеюсь? – уточняю на всякий случай. А то мало ли какая хрень в эту блондинистую голову придет.

– Вот еще! Нужен ты мне! – огрызается. А ведь приперлась для чего-то, стало быть, зачем-то понадобился. – За Егора, – добавляет. – Он пришел ко мне сегодня, сказал, что скучает, кольцо притащил, розы белые, шампанское дорогущее… Я ему встречный список требований выдвинула, он на все согласился… Даже на баб посторонних не засматриваться…

Бла-бла-бла.

– А ко мне зачем приперлась-то? – обрываю этот поток несусветной чуши, пока еще можно спастись от переизбытка фантастики..

– Я не знаю, – отвечает растерянно.

– Ну тогда типа поздравляю. Спасибо за приятно проведенное время. И на выход.

– Не хочу! – говорит она напряженно. Вот и добрались до причины.

– Предлагаешь мне отметить в постели твою помолвку? – спрашиваю недоверчиво.

Она резко вскидывает на меня огромные глаза, будто сама не верит, что говорит такое:

– Да, – сдавленно пищит.

– Пошла к черту. И пилюльки какие-нибудь прими, если совсем неймется!

Пытаюсь вытолкнуть ее из квартиры, но Ви выворачивается и повисает у меня на шее.

– В последний раз, – шепчет отчаянно.

Пока я решаю, что с ней делать – выставить или в самом деле приласкать напоследок – Ви решает за меня. Притягивает к себе ближе, стаскивает одежду. Не то чтобы мне было дело до ее помолвки, но какого черта тогда было вообще на нее соглашаться, если трахаться с будущим муженьком тошно? Дурища. Могу понять, если бы из-за денег, но у нее ведь банкноты даром что из задницы не торчат… Не нуждается она в деньгах, а все равно собралась терпеть рядом богатого ублюдка. Хотя мне ли судить Ви? Сам-то чем лучше? Послал к черту инопланетянку и раздеваю у себя дома ее сестру, на которую мне плевать. Кто как над собой измывается, у каждого рецепт собственный. Да и к черту. Пусть со всякими пунктиками Фрейды разбираются.

Она впервые на моей памяти не сдерживает себя, не ограничивает ни в чем. Интересно, люди по природе своей не в состоянии делать то, что хотят, пока старуха с косой не пнет под задницу? Нынче вот свободу провожаем. Вдруг, под конец, блонди оказывается пофигу, что я прокуриваю помещение, что одеяло сбилось и не закрывает все тело по самые уши. Раньше вечно тряпками обматывалась, заставляя вспоминать о всяких там гусеницах-бабочках. Типа только для одного раскроюсь и стану прекрасной? Чушь какая-то. Иметь – пожалуйста, а смотреть – привилегия избранных. Думал уж комплекс у нее какой, ан нет – теперь, когда все устаканилось и звание шалавы обжигает пятки, выяснилось, что блонди и голышом пощеголять не прочь… Все вверх тормашками. Вроде не так мало знакомы, спали вместе, трепались временами о насущном, а друг друга все равно ни хрена не знаем. И даже не тянет. Она уйдет из моей постели и жизни, а у меня внутри ничего даже не дернется. Все ровно-ровно. Будто и вместе-то не были. Вспоминать о ней буду разве что глядя на оставленную прошлыми хозяевами перечницу.

Дебил. Прогнал девочку, которая с одного взгляда заводила на всю ночь, раз за разом заставляла вспоминать лучшие минуты с Полиной, будила что-то такое, с чем каждому мужику столкнуться-то страшно… а эту, которая сольется с десятками других – приласкал. Не ради себя, не ради нее – просто из жалости. Потому что, в отличие от инопланетянки, блонди с ее извращенной моралью мне понятна.

Я не прогоняю ее насильно, но даже на взгляды не отвечаю. Лежу и курю сигарету. Вдохновленная моей молчаливой поддержкой Ви приподнимается и, начиная собирать свои шмотки, опирается о прикроватную тумбу, но та всегда отличалась удивительной неустойчивостью. Все, что на ней было, летит на пол, и – вжик – выезжает тот самый ящик. Гребаная помада, которую я так и не выбросил, практически сама прыгает блонди в руки.

Костеря себя последними словами, отворачиваюсь и стряхиваю пепел с сигареты в надежде, что разрулится все само собой. И, конечно, хрен мне такому наивному.

– Неплохо, – сообщает Ви. – Отличный выбор. Сама такой пользуюсь. Стоит, конечно, небольшое состояние, но себя оправдывает. Так подружке и передай, – добавляет, прямо-таки пылая праведным гневом. Приехали.

– Передам. Ты за меня не волнуйся.

Она смотрит на меня с плохо скрываемой яростью. Алло, блонди, разве это я собираюсь пуститься во все тяжкие матримониальных отношений, кинув любовничка со словами: «ну, на посошок, и будет»?

– На память хранишь? – продолжает она. Никак не уймется.

– Забирай, коли так глянулась. Как раз сэкономишь.

– О, какой щедрый дар! Но, увы, у тебя слишком разномастный букет. То, что идет брюнеткам для блондинок совершенно неприемлемо.

Сдается мне, речь уже и не о помаде вовсе, но Ви подобралась опасно близко к правде, и приходится смолчать. Тему развивать опасно – не хватало еще, чтобы у инопланетянки были проблемы из-за моего заскока на ее вещах. Достаточно уже подгадил – дудки.

Делаю последнюю затяжку и поднимаюсь с кровати. Я не мастер этикета, но, сдается мне, гостеприимством здорово злоупотребляют, а ежели так, то и на дверь указать не зазорно. А то и носом впечатать, если все тонкие намеки мимо.

– Нет так нет. Пусть валяется дальше, – говорю, натягивая штаны.

– У тебя что, куча фетишей в память о былых победах? – никак не уймется новоиспеченная невеста.

– А то. Можешь поискать в корзине с грязным бельем розовые стринги. Думаю, они блондинкам как раз.

Ви от гнева аж пятнами покрывается, а я подхватываю ее под локоть и тащу в прихожую. Да помаду отнять не забываю. Буду я еще уликами разбрасываться.

– Убери от меня руки, потаскун! – вопит.

– А в чем дело, малышка? По-моему, пять минут назад тебя мой опыт более чем устраивал. Кстати, ревность прибереги для уютных домашних посиделок со своим импотентом. И «абракадабра» тебе, чтобы дорогу сюда забыла поскорее. Захочешь секса в следующий раз – пойдешь в аптеку, купишь синеньких таблеток и подсыпешь женишку в еду.

– Я смотрю, у тебя большой опыт, – огрызается в попытке укусить побольнее.

– А то! Не очень весело, но хоть напомаженные подружки к кому попало в койку не прыгают.

Упоминание о ее «падении» становится последней каплей: блонди хватает в охапку куртку, шарф кое-как наматывает (отчего тот становится похож на удавку) и вылетает за дверь.

Не испытывая ни малейшего сожаления по поводу ее ухода, возвращаюсь в спальню и задаюсь, пожалуй, единственным разумным вопросом: за какое место меня дернул черт, когда я связался с этой мегерой?

Жен

Сегодня утром – еще до открытия центра отца – я была у Димы. Проходила очередное обследование. Дела у меня, кстати, неплохи. Думаю, учитывая тяжесть перенесенной операции, на большее и рассчитывать не стоило. Хотя, что врать, спешила я попасть на прием с утра пораньше не собственного здоровья ради.

Дело в отце. Как сердобольного (во всех смыслах) родственника меня в подробности не посвящали, и я… да-да, стянула карту, чтобы показать ее любезно подставившемуся Власову. Ради такого дела даже опоздала на его операцию, а теперь ловлю в коридорах. Боже, я уже чувствую себя его тенью – целый день по пятам таскаюсь, – и если до этого все вопросы были рабочими, то теперь у меня закончились оправдания.

Власов обнаруживается в комнате отдыха, в компании стаканчика кофе и какой-то булки. Отличная возможность, тем более что вокруг почти никого, но все же немного страшно: я всерьез планирую совершить акт самоубийства, отнимая у голодного и несчастного мужчины возможность поесть в тишине и спокойствии.

– Доктор Власов… – начинаю, запихивая подальше мысли о гуманизме и человеколюбии.

– Вы меня что, преследуете? – спрашивает он подозрительно.

– Не поверите, но – да.

– Что-то не так с пациентом? – настораживается тут же.

– Нет. То есть да.

– Так да или нет? – устало спрашивает Власов.

– Не с тем, о котором мы думаете. Ваш пациент в порядке. Я только что проверяла его. Просто… у меня к вам личная просьба.

– Доктор Елисеева, вы, видимо, любитель безлимитных тарифов!

– Я вас надолго не задержу, – как можно более кротко отвечаю. Сдается мне, еще одна колкость, и идти мне со своими опасениями лесом!

– И подождать это, конечно, не может?

– Сейчас вас или меня куда-нибудь вызовут, или Капранов на горизонте нарисуется, или еще кто-нибудь привяжется, а мне необходимо ваше врачебное мнение.

Прежде чем согласиться на кабальные условия, Власов смотрит на имя пациента; а затем – тяжелый вздох, кофе – в сторону, недоеденная сдоба – в урну.

Тем не менее, несмотря на воодушевляющее начало, Власов о состоянии отца мне не рассказывает. Он обещает почитать карту, а затем выставляет прочь, видимо, чтобы я не мельтешила перед глазами с грустным выражением на моське. Это означает мучиться ожиданием целый день.

Клянусь, я ждала терпеливо, не доставала, почти не пялилась выжидающе в коридорах, но рабочий день, что закономерно, закончился, а вердикта я так и не получила, поэтому караулю его около машины, намереваясь пытать, пока не услышу ответ на каждый из заданных вопросов.

До меня не сразу доходит, что мое поведение может быть расценено неоднозначно. Черт, мне бы конечно хотелось получить от него хоть какой-то ответ по поводу случившегося поцелуя, но даже если нет – я жду не этого. Ведь не этого? Пусть бы шел со своими тараканами подальше, мне нужно знать только одно – насколько сильно может травмировать отца новость о Григории. И сколько еще времени нам придется водить обидчика за нос, прежде чем угроза минует…

Вот только я, как дурочка, весь день ходила за Власовым по пятам. Даже шутила и смеялась – даром что на шею не вешалась. Пожалуй, на его месте я бы восприняла себя как глупую почитательницу и сбежала через черный ход на такси. Дьявол…

– Доктор Елисеева? А вы все еще здесь? – слышу.

О, выходит я дорефлексировалась до того, что пропустила появление объекта своего интереса…

– Слушайте, я не шутила, когда сказала, что мне нужно ваше врачебное мнение.

Он удивленно моргает.

– Какие уж тут шутки, – и протягивает мне карту.

– Знаете, от вас очень тяжело добиться ответа, – говорю мрачно. – Подкарауливать вас приходится, ждать, расспрашивать. Понимаю, это мне нужно, а не вам, но прятаться…

Внезапно Власов снимает машину с сигнализации. Он уехать собрался?

– Только не говорите, что вам нужно ехать! – возмущенно. – Послушайте, отец так медленно идет на поправку, а он нам очень нужен! Поймите, дело не только во мне, не в том, что я за него переживаю… – Боже мой, что я несу? Какая вообще Власову разница? Но замолчать уже не получается. – По крайней мере не только! Пожалуйста, скажите, когда он вернется к прежнему образу жизни? Ну хоть примерно!

– Он поправляется в нормальном темпе для человека его возраста и образа жизни. Дело именно в том, что вы за него переживаете. Садитесь в машину.

Но я его не слышу. Мне важно узнать цифру. Без них-то мы никуда – абсолютно беспомощны. Сначала было только два состояния: хорошо и плохо, – затем появились оценки по пятибалльной шкале, а взрослая жизнь и вовсе подчинена количеству ноликов на банковском счете. Цифры, диаграммы, процентные соотношения. Бизнес-планы с оценкой рисков. Система исчислений перекроила наше сознание настолько, что мы не в состоянии уже от нее абстрагироваться. Слов «все будет хорошо» недостаточно, в двадцать первом веке без вопроса «когда все уже станет хорошо?» просто не выжить.

– Сколько недель нужно, чтобы он встал на ноги, вышел на работу, стал самим собой?

– Жен, сядьте в машину.

– Да что вы за человек такой? Почему вы ни на что не можете ответить прямо и однозначно?!

В попытке угомонить разъяренную женщину (что само по себе непросто), Власов делает шаг навстречу и накрывает мои губы своими. В голове мелькает мысль: вот бы всегда меня так затыкали! Секунду мы оба просто стоим, соединившись губами – даже руками друг друга не касаясь, привыкая к мыслям и ощущениям, а затем, не разрывая контакта, Власов чуть наклоняет голову и касается языком уголка моего рта. Это безумно приятно. Стою, закрыв глаза, жду, чтобы он продолжил. Даже дышать боюсь, открывать глаза не рискую – не спугнуть бы волшебство. Кажется, со мной соглашаются. Власов целует медленно, нежно, но не осторожно. Несколько раз его язык бесстыдно касается моих губ, словно намекая на то, что бояться нечего… В какой-то момент, поймав тягучий ритм, я присоединяюсь. Этот поцелуй вдумчивый, изучающий, Власов словно вменяет мне в вину то, насколько я небрежно отнеслась к близости в прошлый раз. И верно: моей целью было что-то сказать, а не почувствовать. Теперь все иначе.

– Садитесь в машину, – говорит Власов, отступая назад, и я запоздало понимаю, что мы так и не коснулись друга друга, даже пальцами. – Сейчас мы поедем в какое-нибудь местечко, где можно вкусно поесть, и поговорим о вашем отце и не только.

Внезапно мне вспоминается тот раз, когда я вынуждала Арсения сесть в мою машину. Приходится зажмуриться и приложить усилия, чтобы отогнать образ. Не стоит проводить аналогии. Все закончилось, все забудется. Мы забудемся. Однажды я проснусь и пойму, что больше не болит. Что операция помогла… А что до реабилитации – она неизбежна. Вынуждая себя переключиться хоть на что-нибудь, пытаюсь съязвить:

– В первый раз целовать девушку с языком неприлично.

– Нет, неприлично девушке сбивать кавалера с ног поцелуем, – без труда парирует Власов.

А ведь наш доктор не безнадежен. Врачи дают хорошее заключение.

Сантино

Заметив, что еще чуть-чуть, и пепел с сигареты осыпется прямо на одежду, вынимаю папироску изо рта и стряхиваю пепел прямо на пол гаража. Сижу на капоте какой-то старой машины и слежу за тем, как Ян наворачивает круги на недобитой ламборгини отца. Временами тру глаза от едкого дыма горелой резины: кролик устраивает дрифт в закрытом помещении. Объясните, как с таким уровнем интеллекта этот идиот дожил до своих девятнадцати? Он за зрелищность вопреки здравому смыслу: крышка капота отсутствует, фара держится на одной лишь изоленте, но братца это не останавливает. Подвеску он перебрал – теперь доволен. И, говоря он, я имею в виду его одного. Не думал, что этот мальчишка хоть на что-то годится, но с машиной он справляется играючи. Ребята из мастерской, конечно, помогают, но приходится признать, что Елисеев молодец. Только сейчас речь вовсе не о нем.

– И как она? – спрашиваю, вставляя в зубы сигарету снова.

– Жен? – уточняет Остроградов.

Блондин из службы безопасности Алекса подъехал в гараж минут двадцать назад и рассказал о том, что у инопланетянки проблемы из-за извращенца Григория. Сказать, что новость меня зацепила – ничего не сказать. Я должен быть благодарен, что она меня больше не беспокоит, но какого черта не позвонила? Будто я отказал бы в помощи. Так ведь нет – сказала, что уходит с концами, и ушла.

На вопрос Вадима не отвечаю, справедливо рассудив, что сам догадается, и не зря:

– С Григорием она больше не виделась. Но это пока.

– А почему сюда пришел, а не к Алексу? – интересуюсь. Нет уж – дудки! Задолбало, что всем от меня что-то надо, а я и понять не могу зачем.

Затянувшееся молчание заставляет повернуть голову.

– Жен категорически против его вмешательства. Говорит, с каким-то знакомым врачом советовалась, и он сказал, что Алекса волновать нельзя, – закатив глаза, сообщает Остроградов.

– Ясно.

Разговор не клеится, тема весьма щекотливая. Кажется, сам Вадим не очень понимает, что ему от меня надо, поэтому временно меняет тему.