Текст книги "Игрок (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 44 страниц)

Сверху рядом с крыльцом центра падает апельсин, отскакивает от асфальта и приземляется в клумбу. Поднимаю голову.

– Ты там долго наслаждаться морозным деньком собираешься, придурок? – кричит Ян, высунувшись из окна так, что вывалится – не удивлюсь.

Пора.

С каждым шагом страх все сильнее, потому что я не смог помочь Полине. С чего должно получиться на этот раз? Если только гребаная мистическая удача Жен поспособствует. На часах два тридцать семь. Лысый Ангел вводит что-то в трубку капельницы инопланетянки из шприца.

– Где мелкий, кстати? – спрашивает. – Ему уже пора начинать.

– А твой мелкий где?

– Хрен его знает. Проверил свое главное достояние?

Клянусь, вы не о том подумали. Главное мое достояние – зажигалка. Чиркаю дважды ею и киваю.

После того разговора, в котором Алекс дал мне карт-бланш на любые запрещенные действия, он еще упомянул, что лысый Ангел – человек беспринципный абсолютно. И умный, конечно, поэтому я его пригласил… пообедать. Пришлось раскошелиться на обе порции, но по сравнению с последними трусами, которые я недавно обещал за инопланетянку, это фигня… Капранов, услышав отчаянные речи влюбленного и здорово облажавшегося парня, ничуть не удивился и указал мне на весьма занятный косяк систем пожаробезопасности в медучреждениях: оказывается, при обнаружении источника дыма происходит автоматическая изоляция помещения и впрыскивается газ, вытесняющий кислород. На том план и построили…

В помещении раздается рев бешеной сирены сигнализации, которую Ян активировал своей сигаретой, и лакей-Архипов подтверждает по громкоговорителю:

«Внимание, код красный, код красный, восточное крыло, третий этаж. Общий сбор персонала в вестибюле для согласования плана по эвакуации пациентов».

Досчитываю до тридцати и иду к дверям.

Оглядываясь через плечо напоследок, вижу, как Ангел сжимает рукой какой-то мешок. А я тем временем поджигаю свою сигарету и подношу к детектору дыма в нашем опустевшем коридоре. И вовремя, поскольку если остальные врачи отреагировали, как полагается, то наученный горьким опытом общения с семейкой Елисеевых Дима Дьяченко бросается грудью на едва закрывшуюся дверь из бронированного стекла, призванного защитить пациентов даже в случае стрельбы…

Вижу еще искаженное удивлением и испугом лицо Карины и улыбающееся – Алекса. Но стоять и любоваться времени нет, потому что времени мало, и вообще без кислорода не очень комфортно. Врываюсь в палату и первым делом хватаюсь за маску.

– Парень, оторвись. Опьянеешь, – велит Капранов, насильно отбирая ее у меня. – Поехали.

В громкоговорителе уже новое сообщение о том, что общий сбор отменен… Но двери открыть не успеют. Чтобы нам не отрезало путь к лифтам, пришлось поставить кресло во вторую дверь коридора. Но расстояние тут рукой подать, и останавливать нас некому.

– Держи, – на ходу кидает мне ключи от служебной машины Капранов. – Поведешь, а я буду следить за состоянием твоей подружки. Гони как можно быстрее, если ее тело не согреется, риск повреждения мозга окажется минимален.

Я с размаху нажимаю на кнопку вызова лифта.

Да, все верно. Мы крадем инопланетянку. Вывозим за территорию центра Елисеевых – туда, где, как между строк сказал Алекс, документы действовать не будут. Надеемся довезти ее до муниципальной больницы, в которой работает Капранов и еще недавно проходила ординатуру сама Жен. Жаль, что кролик там принимать решения больше не сможет, но это вынужденная мера.

Мы не учли всего одной детали: что лифт можно обесточить.

– А какой хороший был план, – горестно вздыхает Капранов. Кажется, его волнует только это…

– Если на выходе будет человек пять, я их уложу.

– Знаешь, а ты мне нравишься, – умиляется Капранов. – Всегда знал, что Елисеева с приветом, но не ожидал, что она себе и парня найдет такого же… Благословляю, в общем.

К несчастью, на выходе далеко не пять человек, потому что лифт останавливается на первом этаже. В вестибюле, где мы объявили общий сбор. Пожалуй, так облажался я впервые в жизни, а ведь у меня, в отличие от некоторых, список дней невезения очень и очень длинный. Да что за несправедливость? Помочь ведь хотел! Почему они просто не дали нам покинуть центр? Неужели обязательно было останавливать? Ненавижу, мать их, всяких докторишек. Богобоязненные, лицемерные ублюдки!

– Хоть одну причину, по которой мы не должны сдать вас полиции? – спрашивает седовласый мужчина.

– Ну уж хуже, чем вы, мы ей точно не сделали, – рявкаю ему в лицо. Он, опешив, отступает назад.

– Полегче, полегче, – бормочет за спиной Капранов. – Их тут человек двадцать.

– Да как вы смеете! – кричит высокая седовласая женщина. – Я сейчас же вызываю полицию!

И уже начинается одобрительный галдеж, как вдруг динамик вновь оживает:

«Вниманию всех врачей, произошло обрушение здания! Повторяю, произошло обрушение здания! Множественные жертвы. Коллективный сбор».

Навряд ли бы мы с Капрановым отделались легким испугом в любой другой ситуации, но врачам резко стало совсем не до нас. Они так спешили выехать на место катастрофы, что едва не позабыли вернуть Жен в холодильную палату. И уже никому не оказалось дела до того, что за ее состоянием остался следить тот самый врач, который пытался умыкнуть пациента. А мы… мы просто вернулись к тому, с чего начали день – сели в кружок и стали ждать сердце. Только стало еще более жутко. Время уходит, докторов почти не осталось и, ко всему прочему, на нервы давит тишина.

– Представляете, второе обрушение здания в этом году, – говорит Адриан, чтобы разогнать напряжение.

– Не мудрено, одна и та же строительная компания, – отвечает Алекс. – Аркситект.

– А ты откуда знаешь? – удивляется Адри.

– Да процесс был интересный, а я как раз сидел на больничном, делать было нечего… Там же пострадал этот мальчишка – сын Валерия Харитонова.

– Харитонова, – кривится Карина.

– Надеялся, что они по суду отберут у компании лицензию на строительство и потребуют провести экспертизу остальных зданий, даже смотрел, сколько районов застраивались Аркситектом, но Харитоновы есть Харитоновы. Как всегда удовольствовались денежной компенсацией и замяли скандал.

– Какой ужас! Разве можно так? Это же их ребенок! – ужасается Карина.

– Судя по всему, Кирилл тоже так рассудил, потому что бросил семейный бизнес и вернулся в Германию, к жене.

Хмыкаю. В такие моменты я чувствую радость от мысли, что являюсь сиротой.

– Сколько времени понадобится на разбор завалов? Кто-нибудь знает? – спрашиваю, переводя тему.

– Много. Но зато все врачи в ближайшее время будут заняты на экстренных операциях, а Жен караулит хитрый Капранов, – победно улыбается Алекс.

– То есть у нас есть шанс дождаться, когда умрет нужный человек? П*здец перспектива, – фыркаю.

– У нас просто есть шанс, Сантино. И все, – напоминает Карина. – Нельзя помочь всем, но за своих биться необходимо.

Она коротко кладет руку мне на плечо, а затем встает, опираясь, и идет за очередной дозой кофеина. Кстати, если бы вы знали, как она меня обнимала и рыдала от счастья. Я даже почти смирился с участью парня, которого все время поливают слезами какие-то бабы. Но раз у Карины, как я уже говорил, статус-кво, – приходится это терпеть.

Жен

Над моей головой новогодняя гирлянда. Это первое, что я вижу, когда просыпаюсь, потому что она подвешена к потолку, а мне приходится спать на спине, пока не заживет шрам. Гирлянда уложена в форме перекошенной елки, но это безумно мило, если учесть, что я не могу провести новогодние праздники дома.

– Это сделал Арсений, – говорит мама. – Сразу после того, как его выпустили под залог.

– Ты намеренно испортила мне новогоднее волшебство? Да что ты за человек такой?! – вздыхаю. Это у нас такая новая игра. Называется «сведи любой разговор к Арсению».

Мама сидит в кресле рядом с моей кроватью и что-то вяжет. И да, я проспала слишком многое. Например, момент, когда она окончательно и бесповоротно влюбилась в моего бывшего парня и начала называть его по имени, а не порнопрозвищу.

– А ты? Как проснулась, еще от наркоза не отошла, а уже вон выставила. А ведь он…

– Да-да, он меня украл, попался за это стараниями наших доблестных (и разобиженных) героев-медиков, угодил в тюрьму на пару с Капрановым, а папа потратил еще один миллион, чтобы их выкупить. С моим мозгом все в порядке, не нужно напоминать.

– А с совестью? С ней тоже порядок? Не знаю, мне, например, кажется, что она мешалась при операции, ее отрезали, положили в лоток, а вот на место вернуть забыли, и решили соврать, что операция прошла успешно! Клянусь, врачи определенно что-то сделали с той доброй девочкой, которую мне удалось вырастить.

Приходится прислушаться к самой себе. Ведь недаром говорят, что у многих после пересадки сердца меняется характер или вкусовые предпочтения, но вроде бы все то же самое я чувствовала и до операции. Чувство брошенности, которое оставил мне Арсений, когда хлопнул дверью, даже не оглянувшись.

– Что, было настолько больно? – вдруг поражает мама мишень с первой попытки.

– Было, – признаюсь и отворачиваюсь. – Он был мне нужен, ведь больше, казалось, ничего не осталось, только он. Думала, терпимо, выдержу, но затем он взял и ушел. Как я могу снова довериться человеку, который все время уходит и отталкивает меня? Я потеряла работу. Не знаю, когда смогу вернуться в хирургию, и смогу ли вообще. Я должна быть уверена в плече, на которое опираюсь в такой ситуации. Гирлянду в форме елки любой дурак выложит!

– Хорошо, поговорим об этом позже, – вздыхает мама, но не съязвить напоследок она просто не в состоянии: – Еще раз.

Я пришла в сознание после операции около недели назад. И рядом были все, даже раскаявшаяся Ви с обгоревшим во время медового месяца носом… но не было Арсения. И несмотря на то, что мне все время рассказывают о том, как он был заботлив, пока я находилась без сознания, травма от того, что его не было рядом, когда я заснула и проснулась, осталась. И гирлянда… Я верю, что это не Ян ползал по потолку, приклеивая провода и удлинитель скотчем к побелке, но все равно странно.

Он приходил потом, когда отец внес залог за них с Капрановым, но я не смогла выдавить из себя ни слова. Молча прослушала суховатое чистосердечное признание… и попросила уйти. Я просто не нашла в себе сил на еще один виток нервотрепки. Может и так, может он прав, но куда деть осадок, это ощущение предательства, которое осталось?

Пытаюсь поднять руку, чтобы вытереть слезы с висков, но это больно, и приходится изловчиться сделать это подушкой.

И Ви еще здесь. С ней тоже тяжело. Разговоры не складываются, отношения не срастаются – как перелом, в котором застряло нечто инородное. Все то же недоверие. Мне хочется стать более озлобленной, осторожной и практичной, чтобы поберечь новое сердце, но вместо легкости я чувствую себя будто не на месте. Я проспала слишком много: жизнь изменилась, а я осталась прежней. Одни получили несколько песчинок времени для своего ребенка, другие – надежды, опускающиеся на мир с каждым новым годом. Кто-то понял, что часы одиночества, порожденного обидой, очень сильно переоценены, а у кого-то на губах и вовсе волшебным образом расцвело слово «люблю». И только я сомкнула веки после дозы снотворного, а открыла их в очередной агонии боли и с куском чужого организма в груди… Мне никто не дал девяти дней на осознание, все просто стало другим…Внезапно и моментально.

Мне нужно время, а все хотят, чтобы я расплакалась от счастья уже сейчас. Они наивно думают, что раз у меня теперь большое и здоровое сердце, то в нем найдется еще больше места. Для совсем-совсем всего…

– Как себя чувствуешь? – спрашивает Дима.

– Нормально, но вот моя задница скоро приобретет неожиданную для молодой женщины плоскостность, – жалуюсь.

– Подушку положить повыше? – без труда догадывается Дима, посмеиваясь.

– Если можно.

Но даже с его помощью такое незначительное действие требует огромных усилий, и я стараюсь убедить себя в том, что эти неприятные реабилитации скоро отойдут в прошлое хоть на какое-то время…

– Твоя мама переживает, что ты грустишь.

– Мне вырезали сердце и все время рассказывают о том, как они были испуганы моим решением не позволить истязать бессознательное тело до самой смерти мозга. Я видела кучу людей, не понимающих этот феномен, и решила, что не хочу быть очередным коматозником, над которым спорят все, кому не лень.

– Ну что тебе сказать, отвечай теперь за последствия со всей возможной ответственностью. Никто же не говорит, что принимать решения просто. А грустить нормально. Это проходит.

– Я начну улыбаться. Чуть позже. Скажем, на втором этапе реабилитации.

– Договорились, – смеется он.

Оказывается, прощать трудно. Мне все рассказывали о том, как Арсений был мил и заботлив, как сидел у моей кровати… да и сама я видела, что, несмотря на мою холодность, он приходил ко мне раз за разом… Но я не смогла себя перебороть.

Когда он ушел, было слишком тяжело. Я скрючилась на том диване в попытке прикрыть обнаженное сердце и заснуть. Но я не заснула. Перебралась на кухню, а затем в спальню… и все же подобрать себе места, где боль бы терзала поменьше, не смогла… А потом открылся удушающий кашель – очередной из симптомов ухудшения состояния. Когда я увидела кровь на ладони, мне стало по-настоящему страшно… и никого поблизости. Никого. Да, я могла бы позвонить родным, чтобы они меня забрали, успокоили и держали за руку, пока меня оформляли как пациентку стационара, но это было не то. Иногда в голову стучится абсолютно жуткая и запредельно несправедливая мысль о том, что за прошедшие с момента появления на свет годы я не приобрела ни единого близкого человека…

Неужели я этого недостойна?

Я так надеялась, что рядом будет Арсений, сможет перебороть свое прошлое ради меня, но этого не случилось. А теперь он, видите ли, героически перенес мою кому, и вырвал у судьбы лишние часики, позволившие дождаться сердца… Ну и что? Это факты, не эмоции, коими я примерзла к моменту, когда он разжал зубы, чтобы сказать, что не бросил бы меня по причине негодных навыков автовождения. А почему бы бросил? И что бы ради меня сделал вместо того, что не смог сделать? Не могу это забыть. Так и стоит картинка перед глазами.

Сегодня я вернулась домой, впервые после полуторамесячной реабилитации, а на столике вижу фишку из казино с накарябанным на ней странным вопросом:

«Сыграем?»

Я совсем забыла, что у Арсения остались ключи от моей квартиры, и он может появиться здесь в любое время. Это неправильно. Мне совсем не хочется проснуться посреди ночи и снова выяснять отношения, пытаться выставить Арсения вон. Надо просто поехать и забрать ключи, покончить с этим раз и навсегда.

Сейчас еще день, поэтому мне приходится позвонить и проверить, где он. Оказывается, в казино, где слово «сыграем» значит куда больше. На всякий случай предупредила, что собираюсь забрать ключи, он ответил, что взял их с собой.

Неужели на этом все? Я смотрю на вывеску стриптиза и чувствую тупую боль в районе груди. Пусть сердце и новое, мысль о том, что мы расстаемся, оно отторгает. Чем не доказательство, что не клетки тела в ответе за наши привязанности?

– Не могли бы вы позвать Арсения? – спрашиваю у охранника, едва оказываясь внутри.

Я совсем не хочу по лестнице спускаться в подвал. В смысле я, конечно, могу это сделать, но не без труда, а рассказывать посторонним, почему молодая женщина покрывается испариной уже через пару ступенек, не хочется.

– Привет, инопланетянка, – говорит Арсений, замечая меня первым.

Вздрогнув от неожиданности и звука его голоса, который все еще бьет наотмашь по нервам, делаю к нему несколько шагов. Во рту сухо, как после наркоза, и выдавить ответное приветствие удается с трудом. Помимо воли отмечаю, что вокруг куча девочек-стриптизерш, и все как одна красивые. А я после сборов в реабилитационном центре ужасно уставшая… Как-то начинает утешать мысль, что в такси я украдкой взбила волосы.

– Надо поговорить.

– Точно.

– Я принесла твои ключи, – начинаю практически невпопад.

– Присядем? – так же неловко спрашивает он.

– Я достаточно хорошо себя чувствую, а затягивать разговор не хочется.

– Хорошо, – кивает он. – Если коротко и по делу, то я не оставлю тебя в покое и не отдам ключи.

– Арсений, ты уже оставил меня. В самый страшный момент моей жизни. Думаешь, мне приятно было умолять тебя остаться? Или, наверное, ты полагаешь, что для меня нормально каждый раз доказывать, что я еще не совсем непригодна? Замалчивать симптомы, увольнения… Просто я всегда подозревала, что ты не выдержишь и уйдешь, и так и вышло.

– Я не уходил! – рявкает он в ответ. – Я уверен, что сделал все правильно. Ты мне не сказала о документах, и я разозлился, это нормально. А когда я позвонил на твой телефон, трубку взяла уже рыжая матушка! Думаешь, было не хреново? Но откуда ж мне было знать, что тебе настолько плохо, если ты ни разу мне об этом не сказала? Ты сообщила мне только одно: что переехала двойную сплошную, потому что отключилась за рулем. Почему ты отключилась? А черт знает, ты же часов восемнадцать в тот день отпахала. Тут и здоровый не выдержит. Очень приятно было узнать, что ты, ко всему прочему, зная, что случилось с моей сестрой, скрывала документы об отказе от реанимационных мер по истечению определенного срока. Нет, инопланетянка, мы натворили многое, и вместе, и по отдельности. Не будь узколобой, взгляни с другой стороны.

– Не могу, ты сам пойми. Ты столько сделал, чтобы поддержать сестру, а меня бросил. Я другого ничего не вижу, как ни пытаюсь.

Он цедит сквозь зубы какие-то ругательства.

– Если я сделаю как ты хочешь, ты пожалеешь, – предупреждает. – Я пожалел.

– Я знаю. Так всегда. Сначала делаешь выбор, а потом сталкиваешься с последствиями, – пожимаю плечами. – Главное не забывать, что в противном случае все могло бы быть еще хуже. Даже если не произойдет отторжение сердца, лет через десять-пятнадцать мне понадобится еще одно, и я не хочу проходить через это снова. Не хочу бояться этого момента и искать помощи у кого угодно, кроме тебя.

– Так, – внезапно останавливает он меня. – Выхода из ситуации нет, не правда ли? Ты не отступишься, я – тоже.

– Я все же надеюсь, что ты уступишь.

– Не уступлю. И потому все же придется сыграть.

– Что? – морщусь. – Ты предлагаешь мне в казино спуститься? Я не могу, мне все еще нельзя долго быть на ногах…

– К черту казино. – Он достает из кармана монетку.

– Что ты делаешь? – спрашиваю почти испуганно. Я никогда не рассказывала ему о своих методах решения неразрешимого… Точно никогда. Разве что Ян проговорился. Но все равно как-то стыдно за то, что порой не можешь принять решение и подбрасываешь монету. Несерьезно все это.

– Я казино держу, но никогда ни во что мистическое не верил. Ни в Бога, ни в остальную чепуху. Знаю только, что казино в выигрыше всегда. И поэтому занимаюсь именно им. Остальное до лампочки. А вот ты суеверная. Не хочешь решать вопрос по-моему – будем по-твоему.

– Но…

– Ты у нас самый удачливый человек на планете и все такое. Я не забыл. Но мы все же подкинем монету. Как скажешь, так и будет.

– Ну хорошо. Давай, – соглашаюсь.

Не без интереса наблюдаю за тем, как Арсений со второй попытки пристраивает на ногте пальца монету. Явно не привык это делать, не то что я…

– Ставь.

– Ставлю на орла.

– Значит, если выпадет орел, я отдаю тебе ключи и сваливаю восвояси, и больше не побеспокою. Так?

– Так.

– А если решка, милая моя инопланетянка, ты дашь мне еще один шанс и больше ни единой медицинской бумажки без моего ведома не подпишешь, даже если пойдешь вытаскивать из пальца занозу!

– Договорились, – вздыхаю.

Мы следим за полетом монеты вместе. Я почти жду, что Арсений ее с непривычки уронит, и придется ползать за ней под диванами, но нет – все удачно… Обычно я переворачиваю монетку, прежде чем узнать ответ, а Арсений поступает иначе: просто разжимает ладонь. Но это мелочи, поскольку шансы, пока ты не знаешь результат, равные.

Считается, что у хирургов должен быть идеальный глазомер, но я никогда не различала по радиусу два рубля и пять… Всегда сомневаюсь. Предположила, что Арсений достал пять рублей – подкидывать большую монету удобнее. А сейчас убеждаюсь, что не ошиблась. Потому что блестящий кругляшек лежит пятеркой вверх.

– Этого не может быть, – произношу хрипло.

– Еще как может. Что и требовалось доказать! – восклицает он победно.

Я выхватываю монету и переворачиваю ее. На другой стороне правда орел, у него на ладони настоящие пять рублей, не подделка с одинаковыми сторонами. Мне становится дурно. Я была абсолютно уверена, что никогда не проигрываю; чувствовала себя даже в ответе за некоторые психологически нестабильности Яна, которого обыгрывала с особым кайфом. Получается, после операции удача меня покинула? Значит все дело было в старом… сердце?

Я в таком шоке, что даже не препятствую Арсению, когда тот прижимается ко мне голодными и отчаянным губами. Он целует меня так, что подкашиваются колени и почему-то текут по щекам слезы. Мое тело помнит его слишком хорошо. Оно не соглашалось с решением разума и ужасно скучало.

– Ты ведь понимаешь, что все повторится снова, – говорю, стараясь сохранить самообладание или вырваться. – И я окажусь в больнице еще раз.

– Я уговорил уважаемого врача помочь мне, сымитировал пожар, украл пациента и почти угнал скорую. Не учел только обесточивание лифта. Ничего, в следующий раз подготовлюсь получше и доведу дело до конца.

Сама не знаю почему, но начинаю смеяться в голос. Наверное, впервые после пересадки…

– Это Капранов-то уважаемый? Ну ты загнул…

Сантино

Удачно, что на свадьбе Ви инопланетянка так и не спросила меня, какие именно фокусы я научился показывать в совершенстве. А то, глядишь, рассказал бы и подставился. Ну, во-первых, я прекрасно вытаскивал кошельки, выигрывал фишки (помните еще такие? На сигареты вымениваются влет), но и орел с решкой, как и камень-ножницы-бумага, были очень популярны… Что сказать, удачно, что Алекс Елисеев ухитрился воспитать совершенно неиспорченного ребенка. Будет инопланетянке урок. Поостережется в следующий раз ставить себя на кон. Удача удачей, а от шулеров не застрахован никто.