Текст книги "Солнечная ртуть (СИ)"

Автор книги: Александра Атэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 65 страниц)

Глава 12 Искусство быть связанной

Ада висела в воздухе. Тугие верёвки сдавливали вены, оставляли на коже следы, но ей почти не было больно. Это – искусство превращения в точку. Витиеватый уход от проблем, такой же сложный как узлы, в геометрическом порядке покрывающие всё тело. Строгая красота шибари – она обездвиживает и подчиняет себе.

Ада ничего не могла поделать. Кеды на ногах казались тяжёлыми, а кровь приливала к голове, рождая чувство эйфории. Шершавость верёвок чувствовалась даже через одежду, но это не имело значения, как и всё вокруг.

Это её "тёмное" хобби: платить некоторую сумму за то, чтобы её сделали беспомощной и бросили висеть в двух метрах над полом. Как жертву в паутине. В таком состоянии невозможно что-то предпринять самостоятельно. Парадокс – но с осознанием этого приходило спокойствие.

Многие думали, что в таких играх не было ничего, кроме замаскированного эротизма. Они ошибались.

Смутное чувство тревоги никогда не покидало девушку. Будущее мало волновало Аду. Его затмевало подозрение, что в прошлом она могла поступить по-другому. В разные моменты своей жизни. Кажется, даже спустя годы она будет всё тем же человеком, который тонет в собственном молчании и молчании домашних стен. А настоящее – не что иное как лихорадка. Что-либо изменить не представляется возможным, а бездействие убивает. И внутренний сенсор души горит красным светом, предупреждает: опасность! Опасность утонуть в собственных мыслях велика и ужасна.

И Ада висела здесь. Лучше уж так. Забыть о прошлом! А будущего нет, есть только сейчас.

Первое воспоминание о родителях – смех. Они радостно подбегали к окну, Ада неслась за ними. Мало подобных моментов она могла вспомнить, отец уже тогда был, мягко говоря, не самым весёлым человеком. Свои мысли он прятал за семью печатями и никому никогда не показывал. А в перерывах сидел и писал книги. Молчал и писал. К Аде, пока та была совсем маленькой, он относился почти хорошо – так, словно они по недоразумению живут под одной крышей. Но со временем стал горевать: ведь так хотелось сына, а не дочь. Приговор для обеих сторон. Уже в детстве Ада поняла, что снимок на отцовском столе особенный. Ещё позже осознала, что должна была стать если не копией изображённого там мальчишки, то хотя бы достойной заменой.

Она не могла ничего с этим сделать, а может быть, плохо старалась. Какие-то черты в собственном характере не трудно скорректировать. Чтобы чуть больше походить на любимого ребёнка, нравиться отцу на тысячную долю процента больше. Пожалуй, Ада могла бы это сделать и сейчас, зная, что это насилие над собственной природой. Но это противоестественно, да ещё и получится хрен знает, что. Нет, менять себя поздно.

Мать отказалась заводить второго ребёнка. Отец согласился, ему, в какой-то мере, было уже всё равно. С какой болью он смотрел на фотографию! И с каким разочарованием на дочь.

Хоть бы раз прикрикнул, но нет, оставался подчёркнуто вежливым. Хотя придиркам не было конца. То неправильно держишь ложку, то плохо учишься, одеваешься, говоришь и даже молчишь ты не так! В его глазах она не была достойна своих предков, академиков нескольких поколений. Отец так уважал родственников, но не любил о них говорить. Мешало что-то мрачное в прошлом, древнее. В юные годы Ада расспрашивала двоюродных тёток, бабушек, и всех, кто попадался под руку. Они отвечали неохотно и не впопад, упоминали пожары, метеориты и утерянное состояние. Постоянно переводили разговор на другие темы – на любые, даже о чайных грибах! Ада наконец сдалась, оставив их в покое.

Мама о своей родне тоже не распространялась. Просто сказала, что у её никого не было и нет. Ада знала, что это ложь: сироты такими не вырастают. Но прощала обман, надеясь, что со временем всё прояснится.

Какая ирония: вот мама хотела именно девочку, её и получила. Она неизменно получала желаемое. До поры до времени эта молодая женщина растила дочку как диковинный цветок. Аде разрешали любой каприз. Если бы девочка вздумала прогуляться среди ночи, то ей бы всучили фонарик. Ребёнок воспринимал мать как подружку. Ни опеки, ни особой заботы – как здорово! Зато Ада твёрдо верила в то, что они на одной стороне. Она даже подумать не могла, что когда-нибудь усомнится в этом.

Вот игрушка. Вот компьютер. Вот мороженое на завтрак, обед или ужин. Но если хочешь, мы закажем тебе пиццу.

Мать называла её принцессой.

Женщина никогда не обнимала дочь. Но время от времени заполняла её голову серьёзными, отрывочными сведениями. В школе Аду будут называть умной девочкой и ставить тройки за то, что зная сложные вещи, она не понимает азов.

С мамой было весело, правда она могла исчезнуть на неделю или две без предупреждения. Утром встанешь – а она упорхнула как бабочка. Если у матери не было настроения, она давала дочери деньги и отправляла восвояси, настрого запрещая себя беспокоить.

Да, деньги. Любые.

А иногда просто забывала о ней. Несколько дней к ряду Ада шлялась по дворам, прогуливая уроки. Или шаталась по квартире, перебиваясь случайно найденной едой, пока кто-нибудь из родителей не спотыкался об неё.

"А! Это ты? Ты здесь была весь день?.. А вчера?"

Стоит ли придавать значение маленьким сбоям семейной жизни? На таких родителей грех жаловаться: не лупили, не морили голодом, покупали сладости и красивую одежду, пока Ада добровольно не стала ходить в обносках. Она знала ровесников, родители которых пили не просыхая и обустроили в доме вонючий притон. Видела синяки на озлобленных детских лицах. Был также опыт общения с детдомовцами, о чём она будет помнить всю жизнь.

Но чем старше становилась девочка, тем больше разрасталась брешь в её душе. Видимое благополучие уже, как говорится, не вывозило. В горло клыками впивалось одиночество.

Каковы шансы отпустить эти воспоминания? Может попробовать поговорить с кем-то из родителей сейчас, вытащить из них всю правду: почему всё сложилось именно так?

У Ады ломило плечи и немели икры. О, прямо сейчас, под потолком, она определённо не могла ничего предпринять.

Лишённая какого-либо домашнего воспитания, на школьной скамье девочка поняла, как слабы её социальные навыки. Другие дети просекли это сразу. В последующих учебных заведениях Ада отчасти сломает психологический барьер. Но первая школа навсегда отпечаталась в её сердце пинками и оскорблениями. Конечно, второклассница ничего не говорила ни учителям, ни родителям. Конечно, она ничего не могла тут поделать.

Когда стукнуло четырнадцать, наступил золотой век. Ада стала ощущать свободу от комплексов и обид. Наконец-то сформировался первый круг общения среди ровесников. И ещё она стремительно превращалась в довольно симпатичную девушку. Это был уже не ребёнок. А подросток – веселее и злее.

Однажды мама захотела её расчесать. Вот пришла ей почему-то эта блажь. У Ады были густые, роскошные волосы. Женщина аккуратно разделяла пряди расчёской и скептически смотрела на голову дочери. Та было подумала, что дело в неровном проборе, но оказалось, совершенно в другом. «У тебя красивые волосы, очень жаль, что они такие тёмные. Были бы хоть рыжими. Ты первая темноволосая девочка в нашем роду… Ну что ж, хотя бы достаточно длинные». На следующий день Ада обкорнала свои кудри кухонными ножницами. Ей понравилось: так она больше походила на мальчишку, но отец, вопреки ожиданиям, не оценил. Девушку ожесточило это. С тех пор она больше не отпускала косы и стриглась исключительно сама.

Всё это было ничто по сравнению с неожиданной переменой в поведении мамы. Никогда – ни до, ни после, – она не была так нежна и внимательна. Мать казалась почти заботливой. Именно тогда она подарила книгу со сказками про драконов. Не просто ничего не значащая безделушка, а подарок от чистого сердца.

Тем удивительнее был её скорый уход из семьи.

Отец тоже ничего не понял. Жена сказала ему, что должна оставить их на пару лет. "Так надо". Потрепала дочь по стриженой макушке и пошла собирать чемодан. Вот и всё объяснение. Комплексы вернулись к девочке в удвоенном количестве.

Итак, она исчезла. За семь лет Ада научилась относиться к этому как к одному из снов, которыми страдала. В основном они были о матери: совсем маленькой, Ада теряется в большом городе и пытается её найти. Догоняет людей, но когда те оборачиваются, оказываются незнакомцами. В своих снах она ходила босиком, в ночной рубашке по ночному мегаполису. Заглядывала в подворотни и дворы, но никого не находила там. Лишь иногда в просвете между серыми стенами виднелись шпили и купола, озарённые солнцем. Ада знала, что мама находится там, но даже приблизиться к этому месту у неё не получалось.

Свои сны она ненавидела. И ничего не могла с этим поделать.

Мать была недосягаемой мечтой. Казалась высшим существом, невзирая на всю боль, которую принесла своим уходом. Все недостатки этой женщины издали казались украшением обыденной жизни. Изюминкой. Привычка баловать дочь и забывать о ней, потребность в любом месте находиться на привилегированном положении. Для неё так естественно было приковывать взгляды и очаровывать беседой. Она отличалась удивительной красотой: золотисто-русые волосы, голубые глаза, тонкие бледные губы и фигура модели. Это сочеталось с необыкновенной физической силой: своими хрупкими руками мама легко открывала для Ады тюбики засохшей краски, с чем даже отец еле-еле справлялся.

Он называл жену легкомысленной, и это вполне справедливо. Человек, которому всё так легко даётся, может ли быть серьёзным? Не дело, если кто-то никогда не сомневается в своём праве и в своей правоте. Часто мать уносилась мыслями в далёкие края. Кто бы знал, что она там видела. Отец говорил, что Ада на неё похожа, подразумевая, что и она витает в своих мрачных облаках. И отворачивался, поджимая губы.

Женщина вернулась как ни в чём ни бывало, спустя почти десятилетие. Богатая, и знаменитая в кругу фотографов и интернет-журналов, сразу пригласила дочь к себе в просторную квартиру. Настоящий, мать его, пентхаус. Ада не отреагировала. Отсиживалась молча несколько месяцев, даже не заикалась отцу. Хотя он знал и так. Потом изволила явиться на встречу, потому что просто не могла иначе. И первое, что Аду поразило – молодость матери. Она осталась абсолютно такой же, какой была семь лет назад. Маме шёл сорок первый год, но выглядела она на тридцать с небольшим. В темноте – на все двадцать девять. Была вдвойне роскошнее, чем прежде.

Мама, в свою очередь, слегка удивилась тому как вырос её ребёнок, словно ожидала застать четырнадцатилетнего подростка, которого оставляла. Впервые в жизни взяла руку дочери в свою и не отпускала целых две секунды.

После они крупно поскандалили. Зажатая, тихая Ада не подозревала, что умеет так орать.

Дальнейшие действия матери были либо закидоном творческого человека, либо своего рода извинением. Она предложила квартиру и кредитку. Все эти годы Ада никуда не путешествовала и жила сначала за счёт отца, а потом на смехотворную стипендию. Ну и… снова за счёт отца. Подачки ей были не нужны, во всяком случае, именно это она тогда заявила. Теперь, спустя год, девушка считала свою гордость если не глупой, то уж точно бессмысленной, но всё ещё не решилась принять щедрое предложение. Да, неплохо жить в своём собственном доме. С другой стороны, жить с отцом – то же, что самостоятельно. По какой-то причине ей не хотелось его бросать. Возможно это был страх абсолютного и окончательного одиночества.

Эйфория грозила потерей сознания. Кофта сползла, оставив кожу незащищённой для верёвок, и костлявая ключица заныла. Это было неприятно. Но ещё не достаточно, чтобы потребовать вернуть себе свободу движений, а вместе с ними и чувство тревоги. Нервная лихорадка, беспокойная совесть: что если она могла что-то предпринять? Попытаться понять хотя бы по прошествии стольких лет?

Нет, невозможно.

Схваченные намертво запястья за спиной отправляли мозгу посыл: успокойся, сейчас ты ничего не сможешь сделать в любом случае. И Ада в самом деле успокаивалась.

Снизу грубоватый женский голос поинтересовался её самочувствием и, убедившись, что всё хорошо, затих вместе с шагами. Но прежде, обездвиженное тело крутанули вокруг собственной оси, и мир потерял очертания.

Девушка медлила с принятием решений, она не знала, что делать со своей жизнью. Не знала, да и не могла ничего. Чтобы быть в этом уверенной, она висела здесь, отдаваясь спасительной беспомощности. Почувствовать себя бессильной. С чистой совестью пустить всё на самотёк и плыть по течению.

Ничего. Она ничего не может поделать.

Глава 13 Золотые глаза и зелёная фея

Картонный макет балериной вертелся в руках преподавателя.

– Ты не совсем поняла задание.

Ада ответила своим фирменным взглядом. Кто-то из её знакомых назвал это "мысленно наматывать кишки на люстру".

– Вот доминанта. Вот… всё остальное. Чего я не поняла?

– Ну, во-первых, покрасить надо было одним тоном, а вон в том углу я вижу чешую. А во-вторых, макет кривоват.

Они уже третий год работали на ноутбуках, но тем не менее, ручной труд по-прежнему ценился. "Взрослые люди, а занимаетесь какой-то ерундой. Чему вас там вообще учат?" – спрашивал отец, критически глядя на разбросанную на полу картонную стружку. Студентка не находилась, что ответить.

Чешуя давно стала её изюминкой. Девушка обожала змей и ящериц, они казались ей какими-то загадочными и по-своему милыми. Однажды в детстве в своём альбоме она нарисовала кому-то вертикальные зрачки вместо обычных. С тех пор понеслось: хотя бы в уголке, хотя бы белым поверх белого, но Ада всегда оставляла подобный автограф.

Оспаривать оценку она не собиралась. Получилось как-то само.

– Я так заметил, ты постоянно препираешься с преподавателями.

– Нет.

– Да.

– Не правда!

– Правда.

– Да не было такого!

– Да было!

Ада собиралась продолжать, но тут поняла, что её подловили. Девушка неловко усмехнулась и на этом её с миром отпустили на все четыре стороны. Прощаться со стипендией.

А через два часа она сидела в баре и сканировала меню, отыскивая наиболее дешёвую закуску. Желательно, какую-нибудь гадость, ну или просто что-то сильно пряное. Ей это нравилось.

– Гренки с чесноком и брусничный соус, – решилась наконец она.

Вероятно, существовала и более подходящая закуска для абсента, но это девушку не волновало. Ей хотелось есть, а больше всего – пить. Она заказала ещё один стакан «зелёной феи», потом потребовала двойную эффектную водку. Кто-то вяло рекомендовал не понижать градус. Безрезультатно. Аде было по душе, когда плывёт перед глазами, а звуки сливаются в один протяжный удар гонга.

– Что ты будешь делать после защиты?

Голоса выскакивали из тумана.

– Не знаю.

Не знала, но догадывалась: бесцельно валяться на диване и изучать потолок. Девушка и сейчас занималась преимущественно именно этим.

– С отцовской квартиры съезжать не планируешь?

– Низ… не знаю. Это и моя квартира тоже.

– Ну да, как же.

– Я тоже собственник! Или… или, наверное, нет, – задумалась Ада. Она никогда не интересовалась этим вопросом. Деньги имелись, крыша над головой тоже, ну и о чём тогда волноваться?

Последние недели смешались в один сплошной поток дней. Дни сбивались в месяцы, дробились на часы, умножались на дождь и делились осенней хмарью. Раньше Ада часто говорила себе, что что-то с ней не так, и жизнь надо воспринимать по-другому. А потом как-то свыклась.

– А ты это, хоть что-нибудь знаешь?

Ей подливали пиво в стакан с двойной эффектной. С мальчишками пить веселее. Но только пить.

– Перестаньте меня допрашивать. Вы мне надоели! Сутулые черти. Берите пример с Артура, вот интересный собеседник.

– Так вы же оба просто напиваетесь вусмерть!

– Вот именно!

Её собственный голос звучал слишком близко к вискам. Казалось, он зарождался не в глотке, а прямо в ушах. Смех – её и чужой – гремел со всех сторон и непонятно, чей кому принадлежал.

Она пила и зевала. Что-то бубнила и огрызалась на дурацкие вопросы. Участвовала в общем диалоге – в основном как слушатель, – и временами выпадала из реальности. Аде нравилась её малочисленная компания. Она была благодарна, что её туда приняли, не смотря на дар «мысленно наматывать кишки на люстру».

Почему они пришли именно в этот бар? Раньше никто здесь не бывал, и даже не слыхал о таком. Но внезапно им захотелось зайти сюда, причём захотелось именно Аде, а остальные оказались не против. Здесь царила самая обычная атмосфера. Витал кальянный дым, играл средненький рок фм-помола. Ада с тревогой замечала, что с каждым годом ей становится труднее расслабляться в подобных местах. И девушке это не нравилось. Раньше забываться удавалось с большей лёгкостью. Тогда она была совсем ещё зелёной, почти ребёнком, и пьянела только от осознания того, что находится в таком заведении. А так же от юности, которую можно прожечь целой уймой способов. Теперь душевная тяжесть не отступала. Разве что ненадолго, после понижения градуса. Аду разрывало два желания: уйти домой и уснуть лицом в подушку – без сновидений, без лишних мыслей, а только с головокружением. Или остаться здесь, продолжая нарабатывать себе «вертолёты». Молчать и смеяться, смеяться неизвестно над чем. Над пошлыми шутками, цитатами преподавателей, дурацкими случаями трёхлетней давности. Потом бы у неё открылось второе дыхание, и она принялась вещать всякий вдохновенный бред. Всё то же самое – пошлые шутки, цитаты… Она могла быть такой, как и все, чему радовалась безмерно. Но для этого требовалось всеми правдами и неправдами заглушить в себе голос тоски. Забыть, что живёт она не той жизнью, какой надо бы, но как выглядит "та" она не знает.

Ада выбрала второй вариант и осталась в баре с одногруппниками. Что-то удерживало её здесь.

Где-то за другим столиком, мелькнули ярко-жёлтые глаза. Ада подумала, что там находится зеркало, однако никакого зеркала там не висело. «Должно быть, игра света. Или белочка» – решила она.

Да и не такие уж они жёлтые, совсем не как у неё. Скорее уж золотые…

– Вот и я говорю: хватит сопли разводить, а найди работу, найди парня, и возьми у матери денег, раз даёт. Ну как бы сделай что-нибудь! А быть на грани самоубийства каждый дурак может.

– Мне б кто предложил квартиру, я бы не выпенривалась. Она тебя бросила, и теперь искупает свою вину очень неплохим способом.

Ада слегка обалдела.

– И давно вы меня обсуждаете?

– Что? А, минут пять. Ты говори погромче, из-за музыки плохо слышно.

– Да чтоб вас…

Странное чувство опять садануло в затылок. Не то алкоголь шалил в мозгу, не то в самом деле кто-то наблюдал за нею.

– Я ни на какой не на грани самоубийства!

«Ух, чё накрутила» – подумала она.

– Ой, ну это я образно. Где депрессия, там и грань. А ты хандришь всё время. Пора уже взбодриться.

– Психотерапевты вы хреновы.

– А? Слушай, говори громче! Здесь громко, ничего не разобрать!

– Ничего. Я так.

Ада махнула рукой и потянулась к чужому бокалу.

– Эй, это моё! А хотя нет, держи. Пьяная ты интересней.

У девушки почти не заплетался язык, но она знала: стоит только привстать, и мир начнёт кружиться и падать.

– Вот, так-то лучше. На, закуси гренкой. О, а помните, на первом курсе…

– О боже, опять.

И понеслось. Кутерьма воспоминаний, парад бокалов и бутылок ноль-пять. Аду больше никто не поучал, ей только наливали, заставляли фотографироваться за компанию, и отпускали похабные шуточки: про её увлечение шибари знали все. И не понимал никто. Ей было безразлично.

Компания давно привыкла к тому, что свои проблемы Ада держит при себе. И, уж тем более, чувства. Всех это устраивало. Главное, в целом девчонка нормальная, пусть и со своими странностями. Так что ж, зато забавная. Иногда и Ада может подколоть ни в бровь, ни в глаз, или как оно там говорится.

Девушка знала, что всё равно она здесь временный участник, а не полноправный друг. С окончанием вуза у неё появится ещё один коллектив, который она покинула раз и навсегда. Наверное, другие тоже так считали. И относились к ней соответственно.

Ада улетала в мыслях. Обыденные тревоги предстали перед нею в праздничном оформлении, благодаря полыни, спирту и хмелю. Она с насмешкой вспоминала фотографии, которые хранились дома. Старые, пожелтевшие. Вспоминала одну красивую цитату.

«Встаньте, призраки, и читайте о своей гибели»*.

Если б они правда могли это сделать.

Голова шла кругом.

– Яще… кхм, я сейчас.

– Куда?

– Пойду на воздух.

Он стал резко ей необходим. Пропитанный бензином, ароматом кофеен и кальянных. Центр города, как-никак.

Стоило только встать, как все прямые линии стали ломаными, а контуры предметов задрожали. Ада истерично захихикала, потом пьяно засмеялась. Третьекурсница и её монолог дельфина. Очаровательное зрелище, которое понравилось всем.

Люди за столом хохотали, сползая от смеха со стульев. Никто не обращал на них внимания, в стенах таких заведений каждый день происходят и более интересные сцены. Немного успокоившись, девушка приготовилась повторить попытку и всё-таки добраться до выхода. Не так уж много она выпила, хотя активно смешивала. Ада нерешительно посмотрела в ту сторону, где ей недавно почудились золотые глаза. Тот угол всё никак не давал ей покоя. Не увидев там ровным счётом ничего, она испытала одновременно облегчение и разочарование. Всё это мигом перекрыло жгучее одиночество. Ада запила его каким-то шотом – помогло. Правда только морально. О том, как это отразится на способности ходить, девушка решила не думать.

– Так, я смогу. Ну я точно смогу.

Поразительно, но она в самом деле смогла. Под ободряющие издевательства Ада предельно аккуратно выпутывалась из ножек стола, стула и углов. Почему-то их было очень много. Рискуя повалить посуду, мебель или официанта, девушка относительно твёрдой походкой пошла к выходу. Вдруг её взгляд зацепил нечто интересное. Ада взвесила за и против, и изменила траекторию движения.

– Эй, дверь в другой стороне, алё! – кричали ей вслед.

Кому какая разница, куда идти? Сегодня Ада делала глупости и ей это нравилось. Среди плакатов, старинных газет и поцарапанных чёрных пластинок, на стене висело несколько фотографий. Чёрно-белые, в сепии – девушка смутно узнавала родной город, без высоток и торговых центров. Не было и светофоров, по мощеным дорогам разъезжали лошади в упряжках, а по соседству – ретро автомобили. Этот бар определённо создан для неё. Странно, что только сегодня Аду вдруг потянуло сюда. Подойдя ближе, девушка стала пристально разглядывать снимки. Ей казалось, что она неосознанно ищет на них нечто важное. Повеяло напряжённым ожиданием, словно вот-вот должно произойти что-то необыкновенное. Непременно. Прямо сейчас.

Озарение пришло мгновенно. Хотя всё вокруг распадалось на цветастые пятна, Ада наконец сфокусировала взгляд на одной конкретной фотографии, помутневшей и жёлтой. Похожая на ту, что стояла в кабинете отца, только без детей, и эпоха другая. Но те же холм и лес вдалеке. Чем дольше она смотрела, тем сильнее кружилась голова. Притяжение снимка возрастало.

«Боже, я в аду» – подумала Ада.

Но уходить она не хотела. Как и стоявший рядом человек. Девушка не могла вспомнить, был ли он здесь, когда она чуть не врезалась в эту стену, петляя между столов, или подошёл чуть позже. Судя по росту, мужчина. Чтобы рассмотреть остальное, пришлось повернуть голову, так как в глазах до сих пор всё плыло.

Девушка сразу узнала золотистые глаза – те самые, которые весь вечер не давали о себе забыть. Остальное разглядеть в потёмках удалось лишь отчасти. Молодой. Тёмные волосы до плеч, правильные черты, в которых мужество сочеталось с ехидством. Лицо совершенно ей незнакомое, но в целом облик кого-то напоминал.

Мысли девушки спотыкались одна об другую, но кое в чём она была точно уверенна: этого человека она видит – если можно так сказать о параде цветных пятен перед глазами, – впервые.

Ада переводила взгляд со своего соседа на фотографию, стараясь, чтобы он не заметил этих упражнений. Хотя догадывалась, что мужчина не только заметил, но с самого начала наблюдает за ней. Странно, но это не раздражало и не пугало. Ей даже не хотелось, чтобы он уходил.

Незнакомец усмехнулся.

– На твоём месте должен стоять другой человек. Но так, пожалуй, будет интересней.

Ада вдруг обиделась на этот бред сивой кобылы. Почему это она не должна тут стоять, и что за ухмылка? Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до молодого человека. Просто легко прикоснуться кончиками пальцев до рукава чёрной куртки или пальто, или во что он там одет. Если бы незнакомец сейчас развернулся и ушёл, это бы оставило дыру в её душе.

"Что со мной происходит? Я даже не могу разглядеть его как следует!" Совсем некстати кто-то позвал её. Девушка сделала вид, что не слышат.

Тут ещё и эта фотография. На ней явно не хватало того темного силуэта, который Ада, как ей теперь казалось, замечала в некоторых местах домашнего фотоальбома. Не хватало, потому что вот он: сошёл со снимка и стоит рядом.

Сколько уже прошло времени? Может быть и не вечность, но уж точно её половина. Шумы вокруг отошли на второй план, все люди будто отдалились или переместились в другую комнату. Исчезли за бетонной стеной, под куполом прозрачной слюды. Ада начала подозревать, что сходит с ума. Это было единственным разумным объяснением.

Это или белочка.

«Больше никогда не буду столько пить. Больше никогда не пойду в этот поганый бар!»

Она думала одно и хотела другого: чтобы незнакомец не уходил. Пусть стоит, усмехается и предъявляет какие-то претензии. Лишь бы не исчезал. Потому что все остальные исчезли уже давно.

Сама она даже не пыталась ему ответить. Просто разглядывала с головы до ног, невзирая на плохое освещение. Невежливо, но об этом ли переживать, когда окружающее пространство начинает выделывать акробатические трюки?

Воздух дёрнулся. Дёрнулся – ни больше, и ни меньше. Ада апатично погружалась в туман, волнуясь всерьёз только о том, чтобы странный человек не растаял как призрак и не оставил её одну. Перспектива одиночества в такую минуту очень пугала, не смотря на то, что с этим чувством они были знакомы давно, и уже успели притереться друг к другу. Одиночество – долго действующий яд, вызывающий привыкание.

Тут впервые в жизни Ада увидела воздух.

– М-даа, – заключила она. Кто-то мягко засмеялся.

В воздухе образовались проходы и лазейки. Девушка видела их внутренним зрением. Примерно это, должно быть, испытывает человек, если завязать ему глаза и лишить возможности слышать. Он способен чувствовать движение в метре от себя.

Мужчина рядом, вне всяких сомнений, тоже знал о существовании этих коридоров. Более того, он, казалось, заскучал в ожидании от Ады хоть какой-то реакции, помимо разинутого рта. Что ж, видимо, в психушке у неё будет компания. Незнакомец указал глазами на фотографию, и Ада послушно посмотрела на снимок. Тот находился в самом центре невидимых лазеек, и словно приглашал подойти ближе.

Ещё ближе.

Весь мир затаил дыхание в ожидании одного простого действия.

Недолго думая, Ада шагнула вперёд.

* Мэри Шелли «Последний человек»