Текст книги "Солнечная ртуть (СИ)"

Автор книги: Александра Атэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 65 страниц)

Но в этот раз идиллия была нарушена. При попытке произвести посадку судно внезапно загорелось. Очевидцы, коих набралось совсем немного, не отойдя ещё от шока, лепетали об огненной стене, которая возникла на месте дирижабля. Эксперты, уже успевшие составить подробный доклад, в один голос говорили об утечке водорода и разрыва баллона. Они любили королеву и выражали соболезнования, не догадываясь о разговоре, который не так давно произошёл у венценосных супругов.

Нет, нет. Они вдвоём не виноваты. Это фактически невозможно: тот, кто умышленно покушается на жизнь королевы, подвергается проклятию. А всё непредумышленное – всего лишь злой рок.

Вместе с Сиеной на борту находилось тринадцать пассажиров и девять членов экипажа. Все они погибли. Эксперты клятвенно заверяли, что это произошло мгновенно и отводили глаза. Впрочем, в скором времени медик сообщит, что королева в самом деле просто задохнулась, чего нельзя сказать обо всех, кто находился на борту.

В этот раз у бальзамировщиков не будет работы. То, что осталось от Сиены опустят в склеп в полупустом саркофаге. Аврора не хотела думать, как долго отмывали монарший перстень от сажи и в всего остального. Астор на роду было написано бок о бок жить с огнём. Когда-то её мать послала Нердала спалить дотла мятежный квартал, теперь сгинула сама в огненной стене. Интересно, о чём из этого сложат больше легенд?

Слухи разносились по столице с поразительной скоростью, а замок находился в самом его центре. Все важные персоны стремились в цитрусовый сад, дабы принести присягу. Несколько раз этот случайный центр событий накрывали крылатые тени. Одни люди вздрагивали, другие с восхищением слушали, как протяжный и тоскливый рёв смешивался с колоколами, которые по одному включались в общий, скорбный хор. А самый первый колокол ударил здесь, в Шамбри.

Сначала Аврора автоматически считала, сколько человек преклонили перед ней колено и поцеловали перстень. Потом это стало бессмысленно. Прежде чем оборотни смогут принесли свои клятвы в верности, им придётся изрядно поскучать в ожидании, пока новая королева сможет выбраться из цитрусовых кущ. Однако, они нашли достойное применение этим затянувшимся часам, траурными силуэтами кружа над городом, не прекращая своей страшной и жалобной песни.

Агата без лишних слов преклонила колено и коснулась тонкими губами перстня, который ещё вчера принадлежал их матери. Она была бледна, и даже чуточку постарела – стала выглядеть не более, чем на пять лет моложе своего возраста. Аврора старалась не смотреть на неё, слишком много неприятных мыслей возникало. От серьёзных – о том, что в дирижабле могла находиться она, – до совершенно идиотских: Агата даже сейчас приковывала к себе больше взглядов, чем сестра. Этому способствовала как бурная биография, так и элементарная наружность: сестрица так походила на мать в пору её цветущей зрелости, что в нынешних обстоятельствах это особенно бросалось в глаза. Единственное различие – волосы: у Сиены они слишком отдавали рыжиной, были короче. Младшая и средняя сёстры отличались не так уж сильно, но из мелочей и складывается образ. Глаза Агаты немного ярче, чуть более высокий рост, тёмные брови и ресницы, а губы сохраняли женственный изгиб, а не казались тусклой, невыразительной чертой.

Аврора гнала прочь все эти мысли. Они говорили о слабости. Но это было не так просто, память услужливо подкидывала воспоминания о том, как она всё детство и юность завидовала Агате. Может, это проявление шока? Странно, когда умер отец, Аврора себе казалась вполне нормальной, скорбящей лишь о нём, дочерью. А теперь вдруг эта серая горячка.

Всё детство сёстры завидовали друг другу. Право, смешно! Агата была красивее, смелее, так живо всем интересовалась, да к тому же делала успехи в учёбе, не прилагая усилий. Но Аврора могла похвастать свободой: её не муштровали как солдата, не заставляли спать на жёсткой и холодной постели, умываться только ледяной водой. Обе они пили кровь по утрам, но у средней сестры было больше шансов отказаться. А ещё – ей разрешали игрушки, в том числе и живые. И пусть не все они были настоящими двуногими или четвероногими друзьями, всё же Авроре позволили приобрести этот опыт.

Так и жили. Когда сестрица натворила дел и сбежала из королевства, Аврора с готовностью примерила роль наследной принцессы. Она не ныла и не жаловалась, не проказничала и не отлынивала от занятий. Всё давалось ей тяжким трудом, вплоть до обучения танцам и стрельбе из арбалета, а семь лет на Чёрных островах совсем уж походили на пытку. Ничего, справилась. И королева осталась ей довольна, хоть Аврора и знала, что в глазах матери по-прежнему уступает Агате. Но выбор был сделан ещё при жизни Сиены: теперь в Паровой империи новая повелительница, наделённая всеми законными правами.

Появилась Алеста и привела детей – своих и Авроры, следом тащился Пьер. Младшая сестра пошла в отца и совершенно не интересовалась государственными делами, за что ей огромное спасибо. О матери она тосковать будет дольше и искреннее всех. Пьер, старший отпрыск Сиены, выглядел немного растерянным и заспанным. Не удивительно: герцог артогский спал до полудня и ложился на рассвете – как раз в то время, когда дирижабль покойной королевы поднимался над городом. Проблем он много не доставлял, мать его вышколила.

Алеста привлекательней Авроры, но не вызывает такого раздражения, как старшая сестрица. Тем более, что среди детей, которых она привела, безусловной красавицей была её, Авроры, дочка. Девочке только семь лет отроду, но уже понятно, что она не чета этой дурнушке Аде, которая даже золотой оттенок глаз не могла унаследовать нормально. Желтизна вокруг зрачков – жалкая пародия. А ведь находились даже те, кто утверждал, будто её отцом является Эрид, такой же черноволосый и высокий. Какая чушь! Драконы не могут иметь детей, да и взгляды, которые эти двое иной раз кидают друг на друга, говорят против этого. Девчонку понять можно, а вот оборотня… Не уродина, конечно, но смотреть абсолютно не на что. Хотя, возможно, это просто жалость, а не желание, доброта, а не что-либо иное. Кто их знает, этих змеев. Новая правительница даже в простых людях не умела правильно разбирать этих чувств.

Аврора снова бросила взор на старшую сестру. Мать обещала, что Аде будет позволено периодически возвращаться в замок, иногда даже меняться ролями с Агатой. Мол, баронесса пусть живёт год или полгода в Шамбри, а бывшую наследную принцессу отправим на каникулы. Теперь, хвала небесам, новая королева может сделать по-своему. Не все распоряжения Сиены она могла отменить, но это в их число не входит. Ада покинет замок раз и навсегда, а её мать останется под строжайшим наблюдением.

Теперь всё, наконец-то, будет правильно.

Болезненное ощущение намертво засело в душе – наверное, шок от трагедии. Аврора предпочла бы видеть мать живой ещё хотя бы пару лет. К правлению она была готова, к тому, чтобы возглавить род – не совсем. Да и моральную поддержку, которую оказывала ей Сиена уже никто не сможет заменить. Как бы королева не предпочитала старшую дочь, а средняя ценила её больше всех. И по-своему любила, да. Но беспокойство было вызвано не только этим. В далёком детстве похожее чувство посещало Аврору, когда они ссорились с Агатой и никак не могли помириться. Тогда мира можно было достигнуть посредством криков и сцен. Теперь – исключено.

Ещё раз пролетела громадная тень. Плач чудовища заглушил пение птиц, а горестные вскрики подданных нет-нет, а доносились из разных уголков Йэра.

___

regina mortuus est (лат.) – королева мертва

Глава 95 Белый траур

Церковный хор пел, сопровождая процессию. Толпа молчала, обнажив и опустив головы. Королева уходила в последний путь.

Аде всё ещё было не по себе после длительного обморока, который случился с ней накануне, во время ссоры с Агатой. Когда она пришла в себя, ей сказали, что бабушка сгорела в дирижабле, и девушка снова упала, сильно ударившись головой. Кое-как баронессу привели в себя и больше уже не шокировали.

Её вещи паковались ставшими вдруг расторопными фрейлинами, а сама она сидела без дела, тупо смотря в стену. Здесь не знали об обоях или декоративной штукатурке – только камень, дерево, металл. Не так уж плохо. Она не только привыкла, но могла бы со временем полюбить то, что окружало её в замке, но у судьбы и тёти были на Аду совсем другие планы.

В назначенный час она позволила одеть себя в траурное платье, не споря и не прося раздобыть брючный костюм. Весь двор облачился в белый. Ада когда-то слышала, что в её родном мире средневековые королевы именно этот цвет выбирали для траура, но встретить такой обычай здесь, где так любили золото, чёрный и сине-зелёный – это неожиданно. Хотя, почему бы и нет? Аде было абсолютно наплевать.

Она не видела тела. Серебряный, покрытый рунами гроб королевы оставался закрыт, пока его закидывали цветами. В иномирье живые не любили разводить растений в своих домах и соборах. Но для усопших делали исключение.

Розы, лилии, шиповник, а также листья лимона – кто-то сказал, что Сиена души не чаяла в цитрусах. Её внучка узнала это слишком поздно, и от этого ей стало совсем плохо. Для всех красиво стареющая правительница была Железной королевой, даже для своих детей. Но в последние дни Ада начала видеть в женщине ту, кого у неё никогда не было – бабушку. Узнавать детали вроде любимых цветов или фруктов уже после смерти человека – это жестоко, и даже неестественно. Это как вещи, которые наспех, на прощание забросили в стремительно убегающий поезд.

После пышной церемонии в соборе, на которой Ада не поняла ни единого слова из песнопений, саркофаг вынесли на заполненную народом площадь. Цветы не переставая летели на охраняемую гвардией дорогу. Сиену доставят обратно в замок, в фамильный склеп: пронесут по высокому мосту со стрельчатыми арками, пройдут через огромные ворота, под парящей в воздухе металлической сферой, и завершат свой путь в подземелье.

Процессию возглавляли епископы, а замыкали шествие генералы и солдаты со штандартами. Придворные остались на роскошной и просторной паперти, с почётного места провожая глазами свою повелительницу. После и они отправятся в замок, в наземных экипажах. В честь траура, а также по более очевидным причинам воздушный транспорт не летал сегодня над Йэром. Говорили, что дирижабли и вовсе оказались под угрозой исчезновения после недавней катастрофы. Это были необоснованные слухи: цеппелины всего лишь пройдут ряд диагностик. Впрочем, Аде по-прежнему на всё это плевать.

Это был первый день на её памяти, когда над Йэром не пылало золотое светило. Раньше девушка не так уж верила в то, что природа здесь физически связана с династией Астор. Теперь ей предоставили шанс убедиться в этом лично.

От пения на службе кружилась голова. Сейчас, когда гимны постепенно затихали, да ещё на свежем – вдвойне свежем из-за прекративших работу заводов – воздухе стало легче, но Даре Ада всё-таки позволила поддерживать себя под руку.

На паперти к ним присоединились драконы. Оборотней не было в соборе: как выяснилось, их туда вообще не пускают, считая проклятыми, лишёнными души тварями. Они не возражали. Драконы были единственными, кто не облачился в белое, однако даже их наряды претерпели изменения. Ни одной лишней или кричащей детали, глаза не подведены. Сама Варга оделась скромно, не посмев оголить даже запястий.

Какое-то время они стояли вместе с королевской семьёй. Если бы дракон Сиены не умер много лет назад, то он бы проводил её в последний путь и отправился к Огненной горе. Оборотни не обязательно умирали вместе со своими торитт, но отходили от мирских дел, какими бы важными они ни были. Один только Эрид освобождён от этой участи, проклятие не связывало его с конкретным человеком – лишь с правителем, которому служить он обязан до скончания своих дней. Убийца Нердала стоял неподвижно, даже не моргал, и напоминал кладбищенскую статую. Весь в чёрном, скорбный ангел из ада. Что чувствовали оборотни, прощаясь с Железной королевой, едва ли кто-то мог понять. Сердца иных чудовищ непостижимы.

Эрид первым шагнул вперёд и развернулся к Авроре, остальные монстры последовали его примеру. Они поклонились, глядя на нового монарха, и только на него. На их серьёзные, отрешённые лица оборотней больно было смотреть.

Все чёрные фигуры крутанулись и ринулись вперёд, трансформируясь на ходу – неуловимо, как всегда. У Ады перехватило дыхание. Она видела, как оборотни обращаются в летающих ящуров, но только по одиночке. Теперь несколько высоких людей спрыгнули с верхней ступени паперти, но не упали, а взмыли вверх. Не высоко – толпа их видела, в трепетном ужасе задрав головы. Чёрные, огромные звери летели над тысячами лиц, выстроившись клином как перелётные птицы. Самый крупный дракон летел впереди. Он первым подал голос, и площадь накрыл протяжный, страшный и полный страдания звук, который подхватили другие чудовища. Так кричат киты в океанах. Звук, которому место либо в глубинах, либо в небесах – но только не на земле. Будто бы этого недостаточно, будто сердце и так не разрывалось, к многоголосому ревущему крику присоединились колокола. Этот гул преследовал Аду, пока она лежала в беспамятстве, а теперь звучал и наяву, но уже в десять раз громче. Девушка боялась снова упасть. Чем дальше удалялась процессия, тем туже затягивалась невидимая петля вокруг её шеи. Словно к серебряному саркофагу привязали конец верёвки, а жертву оставили тут.

Драконы всё ещё кричали. Они были уже далеко, но песнь по-прежнему звучала отчётливо, дополняемая колоколом – главным, соборным, отлитым из тонн олова и меди, – а также другими колоколами, поменьше – далёкими, украшающими безымянные колокольни и башни. Серое небо, в котором двигались крылатые тени, затянули тяжёлые тучи, но оно не проронило ни слезинки. Дивные земли королевства скорбели так, как это делали их повелители – сдержанно и глубоко.

Люди, укутанные в белый траур, смотрели вслед похоронной процессии. Механики и академики, нищие и богачи – они поднимали руки с теми цветами, которыми не успели устлать дорогу. Розы, лилии, шиповник. Нежные цветы несокрушимого города, состоящего из металла и пара. Сказочный мир, в который попала Ада, оказался полон красоты и боли. Столько волшебства вмещал он, что магия не умещалась здесь. А те, кто пишут историю этой волшебной параллели, уходят раньше срока, чтобы уступить место другим героям легенд.

Сегодня хоронили одну из них, в закрытом гробу. Железная королева оставила о себе память как о сильном, непреклонном и рассудительном монархе, которому не были чужды ни жестокость, ни эксцентричность. Некоторые, самые близкие, запомнят её как мать и как бабушку. Лишь для единиц Сиена была живым человеком, который мог чувствовать радость и горе. Ада оказалась в их числе слишком поздно – так поздно, что не успела этого показать. Но королева была мудра и могла всё понять без дополнительных слов. Правление Сиены историки уже сейчас называли отдельной эпохой. В которой нашлось место и процветанию, и войнам и чистому, огненному безумию. Оно плясало меж миров, пока королева оставалась здесь, в замке, и пыталась обуздать эту стихию. В конце концов ей это удалось.

Сиена жила в ритме созданной ею эпохи, и умерла соответственно. Первая королева, погибшая в небесной катастрофе. Первая, которая передала трон не старшей, а средней дочери, первая, при которой машины почти сравнялись с драконами. Она была первой в том, что достойно гордости. Она, а не Агата – Ада вдруг поняла этот столь очевидный факт так ясно, что от потрясения у неё навернулись слёзы, которые удалось подавить лишь жутким волевым усилием. Агата всегда казалась ей недосягаемым идеалом, но всё, в чём она преуспела, не заслуживало ни капли восхищения. Ада думала, что не простит мать за своё детство и юность, но на самом деле – за это открытие. Она всю жизнь равнялась не на ту.

Проблема отцов и детей порой вырастает в нечто большее, в то, что способно отравить всю жизнь.

И это тоже так несправедливо!

Паровая империя лишилась своей живой легенды. Она покинула их всех, оставив страну гор и летающих кораблей недостойным преемникам. Кто сможет сравниться с Сиеной? Чопорная и блеклая Аврора? Доживающие свой век старики, герои прошлых войн? О, вряд ли. Началась новая эпоха, и людям её это не по силам. Разве что проклятое существо, обречённое быть оружием и слугой, может принять такой вызов. Чудовище, крик которого Ада всё ещё слышала. Которого – всё-таки, со всяческими оговорками и бессильным гневом – любила. Молча, ни на что не претендуя. Она верила, что это пройдёт. Она уезжала с тяжёлым сердцем – но тяжёлым по многим причинам, среди которых Эрид не занимал первое место.

Заполонившая площадь толпа всё ещё держала над головами цветы. Белые одежды, серое небо – как же, всё-таки, всё это красиво. Сказки существуют и в реальности, но они либо грустные, либо страшные, либо вместе и то, и другое. Некоторые вещи в них доходят до абсурда, до сюрреалистичного сна.

А например?

Империя, в которой нет место хрупкости, оплот которой – камень и металл. Но даже её великая королева, прозванная Железной, втайне любила апельсиновые цветы.

Глава 96 Отражение снов

Сумрачную дорогу перекрыл завал гниющих еловых ветвей, пришлось идти в обход через гору. Ада смутно помнила это место. Воспоминания о чужом времени, но родном мире, таком неуютном, но более понятном. Тяжело подниматься наверх, но девушка надеялась, что спускаться вниз по склону будет проще – так ведь всегда бывает наяву, авось прокатит и во сне. Если мироздание её пожалеет.

Увы. Пока она поднималась, ноги увязали в болотистых лужах, обувь промокла и чавкала, и очень сильно болели лопатки, словно на своём горбу приходилось тащить какую-то тяжесть. Вокруг мелькали знакомые места, дома, деревья, и даже парочка лиц – старых, детских, бранящихся. Они все осуждали её: за то, что скакала между эпохами разных миров и не ценила своего счастья. За то, что они сами так не могли!

Где-то промелькнула рыжая голова, усыпанная бриллиантами и отразилась болью в солнечном сплетении.

Ада добралась до верхушки холма, оглянулась назад и увидела, как всё сущее становится старинной фотографией, желтеющей сепией и ложью. Посмотрела вперёд и узрела пустоту. Из пустоты выкатилось несколько шестерёнок, завертелись спиралью и исчезли. Исчезла вместе с ними и девушка, упала в никуда, погрузилась в беспамятство.

Тысячи лет или минут, тысячи непомерно малых или больших отрезков времён она так провела без памяти, воли и чувств, только с вялым, размазанным по её микрокосмосу ощущением тревоги. А затем очнулась – всё в той же пустоте. На этот раз было темно, шестерёнки не падали и не вертелись. Зато в темноте оказалась тропинка, состоящая из покатых камней, каждый размером с большой мандарин. Неудобно идти, но надо двигаться вперёд, или назад, или куда угодно – здесь не было никаких направлений! Главное не стоять на месте. Если остаться, то воцарится небытие наяву, а это хуже смерти.

Жалкая, непрошенная надежда подсказывала, что на этой тропе можно кого-нибудь встретить. Ада не хотела этому верить, ведь так горько поддаваться заведомо ложным мечтам. Но она шагала вслепую по неудобным камням и ждала. Протягивала руки, мечтая поймать чью-нибудь ладонь, и, конечно же, всего лишь рассекала пустоту.

Время снова перестало существовать. Секунды или столетия бродила Ада в темноте – она не знала, как долго. Даже если оба мира, в которых довелось ей побывать, уже сгорели, а все люди, которые ей дороги, давно мертвы, это не страшно. Как не страшна и собственная смерть. Единственное, чего Ада по-настоящему боялась – не встретить никого на своём каменистом пути.

В аду нет кипящих котлов, в аду – одиночество. И тот, кто попадает туда, не заслуживает даже компании чертей.

Она брела, вперёд или назад, пытаясь звать. Но голос не слушался, и получался только тихий, совиный сип. Может быть, дорога идёт кругом? Самая совершенная, и самая лишённая надежды форма. Если Ада была ещё жива, то она мечтала встретить смерть, представляя, что у той обличие живого существа.

Однако, вопреки отчаянию, встретила она кого-то другого. Нечёткий силуэт вспыхнул и погас, но девушка сразу побежала, как ей хотелось верить, в нужную сторону. Фигура высокая, тёмная, гибкая. Ада догадывалась, кто это, боясь той радости, которая вспыхнула в душе: нельзя так сильно привязываться к существу, которое и человеком-то не являлось.

Она боялась не догнать. Куда-то делась обувь, ступни проваливались между камней, суставы гнулись в неположенных местах. Больно, и наверняка есть кровь, но какое значение это имеет сейчас? Силуэт то появляется, то исчезает – не то играет с ней, дразнит, не то он сам не может определиться, стоит ли подпускать Аду к себе.

– Пожалуйста, вернись, останься, мне здесь плохо! – сипло шептала она. Говорить громко не получалось. Наверное, в этом месте просто не существовало крика.

Казалось, лишь в том далёком силуэте заключается её спасение. Стоит только догнать, дотронуться, и всё будет хорошо, исчезнут тьма и безвременье.

Фигура стала появляться чаще, словно сжалившись над ней. Они стояли друг на против друга, но черты лица Ада разглядеть не могла, хотя и так прекрасно помнила, какие они. Как много значил он для неё! Там, наяву – а девушка смутно осознавала, что всё вокруг неё сон, – там она не смела себе в этом признаться.

Только когда она решила, что эта игра никогда не закончится, кто-то взял её за руку и увёл с каменистой дороги. «А как это, а почему?» – недоумевала Ада. «Разве можно сойти с тропинки?». Она крепче уцепилась за прохладную ладонь. «Можно» – ответила шестерёнка, появившаяся вдруг из ниоткуда. Описала ребром круг и упала, а там уже катилась следующая. Девушка догадалась, что они уже близко к выходу, и скоро покинут пустоту. Уже показался серый туман, а за ним, как знала Ада, будет холм. Стоит только спуститься с него, и окажешься в собственной спальне.

Она обрадовалась, а её поводырь вдруг остановился. Ада по-прежнему не видела лица, удивлялась тому, что глаза не блестят золотом. Но это не так важно, главное, что она доверяет этому человеку, или призраку, или кем бы там он ни являлся. И ни за что не расцепит пальцев.

«Уходи и просыпайся» – сказала ещё одна шестерёнка. Круглыми железяками теперь усыпана вся земля. Нет – решила Ада, – одна я никуда не пойду. Девушка вдруг вырвалась, обежала фигуру и уткнулась лицом в широкую грудь. Она обнимала своего немого поводыря, не видя его лица, не зная мыслей, и не хотела что-либо менять. Да, они нашли выход. Но ведь и одиночества уже нет, а значит, пустота не так страшна.

Только этот человек может её спасти, только он один ей и нужен. А там, наяву, слишком много второстепенного, которое кажется важным. Условности надо соблюдать, гордость кормить, а неуверенности нечего противопоставить. Ада не хотела туда возвращаться.

Одна рука обнимает её, другая осторожно проводит по волосам. Ада не слышит голоса, но понимает посыл: вернуться она может – и должна – одна. Вернуться, чтобы прожить одинокую жизнь в пустоте, и самостоятельно придумать, чем эту пустоту заполнить.

Она не разжимала объятий, но чувствовала, что перед ней уже ничего нет, руки плетьми опускались вниз. И всё-таки, хотя бы на пару мгновений, Аде стало спокойно. Правдой они были, или просто померещились, но теперь одиночество не казалось такой катастрофой. Почему бы и нет? Кто-то поверил, что девушка справится с этим, тогда поверит и она сама.

Ада пошла по новой дорожке из серого тумана, а под ногами хрустел металл, да хихикали шестерёнки.