Текст книги "Зеркало Души(СИ)"

Автор книги: Александр Нетылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)

– Милая картина... – Тадеуш достал мобильный и сфоткал Светлану с кушающим Кабу на руках.

– Ух ты, а что это у нас тут происходит?!

С этими словами, протиснувшись между Тадеушем и Хесусом, к центру событий проскользнул некий светловолосый парень в спортивном костюме, но с неко-ушками на голове, который тут же загородил весь кадр своей спиной.

– Ути-пути, какая няша... – умилённо произнёс он, склонившись к мячику, – Ты, жёлтенький, кстати, тоже ничего.

– Ну ладно, – торопливо сказал Сикора, – Кабу покормили, предлагаю теперь приступить к игре. Раз уж пани Чанг сказала, что правила как в обычном волейболе, то по ним и будем судить. Судью каждую игру менять будем. Желающие посудить есть?

– Хм... пожалуй, я буду судьёй, – заметил Эрл, – Если честно, меня как-то играть не тянет.

– Что, мяч взрывается при попадании в штрафную зону? – осведомился ушастый.

Отчего-то это предположение показалось Светлане разумным, и она с подозрительным прищуром посмотрела на Эрла.

– Колись, что ты от нас утаил?

– Не-не-не-не, – замахал руками Эрл, – Просто я не очень люблю физические нагрузки.

– Ага, – небрежно фыркнул ушастый, – Так мы тебе и поверили.

Он обернулся к Тадеушу и протянул руку для знакомства.

– Да, кстати, Феликс Столл, озверин.

– Тадеуш Сикора, сигма и разум, – ответил поляк, пожав руку, – На основе тестостероновых гормонов с модификаторами? – как бы невзначай уточнил Сикора, – Вряд ли, слишком быстро бы выгорал... Стимуляция лимбической системы и ретикулярной формации?

– Зачем вливать гормоны, если можно стимулировать их выработку? – усмехнулся Феликс, – Хотя, если честно, пока что приходится принимать озверинчик курсами, но, думаю, озверин версии 2.0 будет уже на основе наноботов, чтобы делать из слабака альфа-самца на постоянной основе.

– Эй, звери! – вмешалась Светлана, – Вы играть-то будете?

– Сейчас идем! – крикнул в ответ Тадеуш, но все же поинтересовался у Феликса:

– Какую выборку и контрольную группу планируешь?

– Ну-у... в этой школе достаточно безвольных слабаков, так что и идти далеко не надо, и объекты всегда будут в поле зрения, – усмехнулся тот.

– Ясно, – сказал Тадеуш, подсчитывая количество студентов на занятии, – Так, полагаю, у нас два на два. Без обид, но первую игру я в команде с Хесусом. Потом можно и рокировку сделать.

– Я не против, так будет даже веселей!

Феликс выбежал на поле, где Хесус и Светлана уже натягивали сетку.

– Светочка! Мы с тобой в одной команде! – весело заявил он.

– Тадеуш! – не отвлекаясь от своего дела, крикнула она, – Вмажь ему по кумполу от моего имени!

– Эм? За что, пани Светлана? – похлопал глазами поляк, не сходу понявший причины ярости русской, и перевел взгляд на очень довольного Феликса. Тот 'по большому секрету' пояснил:

– Она просто очень смущается, если её ласково называть, и прячет стеснительность за агрессией.

– О чём вы там шепчетесь?! – яростно выкрикнула девушка, всё ещё удерживая сеть.

– О том, что мы с паном Феликсом, как истинные джентельмены, не вправе стоять в стороне, в то время как пани работает, – Тадеуш подмигнул Феликсу и решительно подошел к столбу, к которому привязывала сеть русская, – Позволите, пани Светлана?

– Отлично. Подержи и закрепи, а я пока вломлю этому кошаку!

Реакция Феликса была моментальной. Ухватившись за канат, он в пару приемов взмыл под потолок.

– Я не кошак! Я нэк! Я няшный и кавайный! Мне нельзя вламывать!

– Нэк? – переспросил Тадеуш, закрепляя сеть, – Что это вообще?

– Кажется, это как-то связано с китайскими порномультиками, – ответил Хесус, отходя от сети и критически оглядывая получившийся результат. Кажется, сеть была хорошо закреплена. Он довольно кивнул.

– Тебе не хочется посмотреть на то, как они будут против нас играть в одной команде?

– Да, а потом сделаем рокировку, и у них будет шанс оторваться друг на друге... Эрл, а что Кабу еще умеет, кроме как быть мячом?

– Ну-у... я не вкладывал в него каких-то особенных заморочек, – рассеянно ответил парень, вертя мяч в руках, – Он, вроде как, изначально планировался как мяч.

– Кабу, – подтвердил Кабу, кивнув головой.

Почесывая мяч за ухом, Тадеуш покосился на Светлану, все так же караулившую 'кошака' у подножия каната.

– Феликс, тебе еще с ней играть в одной команде!

– Да я не то чтобы против. Я очень даже за. Всеми руками за, – ответил тот, ещё крепче вцепляясь в крюк, – Вот Светусик отчего-то против.

– Я против? Я не против! – рыкнула 'Светусик', после чего ее голос стал опасно сладким, – Слезай. Поиграем. Да-а-а.

– Да, они определенно отличная команда, – Тадеуш взял Кабу на руки, – Любишь чеканиться, Кабу? – с хитрой улыбкой спросил он.

– Ка-абу!

– Я сразу предупрежу, его очень сложно чеканить, – прокомментировал Эрл.

И вправду: если в первый раз Кабу приземлился, как положено мячу, то во второй нагло уцепился за ногу Тадеуша. И в тот же самый момент в зал вошли еще две девушки.

– Это чего это вы тут творите? – спросила одна из них, мускулистая брюнетка неформального вида, – Вам делать нечего, как на классы таскать свои придумки?

– Да ладно тебе, Элли, ты только посмотри, какой он миленький! – умилилась её подруга, отличавшаяся выдающимися... достоинствами.

– Кабу – это мяч для бунтарьбола, – пояснил Эрл.

– Да, если наша школа так хочет косить под Хогвартс, то нам нужен свой собственный спорт, – согласилась Светлана, отвлёкшись от попыток скинуть Феликса с каната.

– Вот как, – задумчиво ответила Элли, – Ну, лады, но я в этом не участвую. И вообще, с чего это им приспичило вместо военно-полевых учений устроить соревнования по этому вашему лохоболу?

– Не смей называть его лохом, Элли! – возмутилась её спутница, стягивая мячик с ноги Тадеуша. В следующую секунду она чмокнула Кабу в пузико.

– Давай лучше переименуем эту игру. Будет не бунтарьбол, а няшкобол!

– Ка-а-абу! – поддержал идею Кабу.

– Ему нравится... да и я не против, – согласился Феликс, осторожно спускаясь по канату, – Решено! А победитель в матче будет называться няшкой.

– Тогда я тем более не участвую, – покачала головой Элли, а затем, глупо хлопая глазами, уставилась на Феликса, – Э-э-э... никогда не видела няшные смайлики в жизни. Больше не корчи такую рожу.

– Пани, но без вас не получится равных команд, – заметил Тадеуш, – И потом, пани Чанг намекнула, что навык игры с этим мечом может нам вскоре пригодиться.

Спохватившись, он торопливо представился.

– Элли Хатунен, нано-интеллект, – представилась девушка, – Так возьмите уже того дылду Эрла, как раз три равных команды получится.

– Ты бука, Элли, – резюмировала её подруга, – А меня зовут Хлоя Фьюри, ведьмин мох. Кста-а-ати! – протянула она, – А давайте называть проигравших буками?!

– Ка-а-абу! – внёс на обсуждение предложение Кабу.

– Тогда лучше бяками, – рассмеялся Сикора, – Это созвучнее с няками. А Эрл у нас первый на роли судьи – мы планировали рокироваться, чтобы каждый успел и поиграть, и посудить... Ну что, начнем, панове?

– Говорят, мы бяки-буки, ка-а-ак выносит нас земля? – пропела по-русски Светлана, подходя к сетке, – Монетка есть?

– У меня есть, – сообщил Эрл, – Кстати, сейчас мы можем тренироваться в правильном составе: в бунтарьболле члены команды должны быть разнополыми. Это... в общем, имеет значение.

– Бли-и-и-ин, – протянула Хлоя, – А я хотела с Элли быть в одной команде...

Она резко оживилась.

– Элли! А давай ты быстро сбегаешь к Фрее и сменишь пол?

– Я уже тысячу раз говорила, НЕТ!

– Боже... я просто обожаю эту парочку! – умилился Феликс.

– Ка-абу! – подтвердил Кабу.

– Давайте уже кидать, – фыркнула Светлана, – Орел!

– Решка!

Вокруг были горы. Никаких лишних людей, как обычно: только несостоявшееся будущее Японии и его отец. Мальчик в белых одеждах с чистыми зелёными глазами, напоминающими два искусственных озера, какие обычно располагают перед храмами, смотрел на стрекозу, что разбилась об камень. Его отец – Одариги – проверял зачем-то породы на отвесной скале, немного отвлёкшись от остального.

– Она умерла? – спросил мальчик, не отводя внимательного взгляда.

Одариги повернул голову, но не понял вопроса. Он подошёл ближе, чтобы иметь возможность проследить за взглядом.

– Да, – был ответ, – Пришло её время.

– А... когда я вырасту, что будет с остальными, кто сейчас взрослый?

– Они постареют, – был спокойный ответ.

– А потом?

– Умрут, – Одариги повернул голову, снова глядя на скальную породу, которую расковыривал до того. Он уже понял, что этот разговор закончится в лучшем случае слезами. К сожалению, после облучения Рю слишком отставал от сверстников. Но хуже того было совсем иное. Он не годился в политику. И даже в солдаты Одариги не представлял, как его вырастить. Этот мальчик был слишком постоянен и мягок. Для Кику он представлял собой слишком умильное зрелище: один он мог часами наблюдать солнечные лучи или заниматься ещё чем-то далёким от тех ужасов, которые она видела на работе и которые её заставили пережить ублюдки из чиновничьего аппарата. Но на поприще подготовки и обучения... с ним были одни проблемы, и казалось, что он так ничему и не научился толковому, что сделало бы его ценным самураем или лидером. Близкие товарищи Одариги, которые знали о происхождении Рю, навязчиво советовали избавиться от дефектного амагуса без будущего, ещё когда стал ясен побочный эффект дара. Одариги резко отвергал эти предложения. Нельзя было сказать, что он любил Рю. Он даже не относился к нему как к сыну. Но что-то в нём не желало избавиться от жертвы этого эксперимента. Какое-то странное упрямство, некое убеждение, что человека нельзя бросать после того, как он полностью доверил тебе свою жизнь, судьбу, память... Ни за что нельзя. Он в это верил. Как и верил в то, что старое величие Японии нельзя утопить в сигме. Это было частью его жизни, его сущности, его природы. Маленькая вера в то, что нельзя избавиться от Рю за то, в чём он не виноват, была частью большой веры в Японию и идею возвращения былых принципов управления ею. Если бы Одариги уступил в этой маленькой вере, размером с горчичное зёрнышко, то он бы потерял что-то большее. Его большая вера бы рассыпалась в прах по этим, казалось бы, ничтожным зёрнышкам, как только выпало бы одно. Таков человеческий дух, что он требует цельности. Когда-то будущий самурай прочёл это в какой-то китайской книге. И сделал это частью своих убеждений, точнее – своё понимание этого. Одариги всегда помнил о цельном понимании картины. Всегда быть справедливым. Всегда верить в Японию. Всегда карать виновных. Всегда защищать своих. Всегда работать над людьми согласно своим убеждениям. Никаких исключений. Никогда. Он всегда всё делал правильно. Его дух был целен.

– Когда-нибудь я захочу умереть... – произнёс мальчик. От неожиданности Одариги повернул голову.

– Что?

– Ничего, – помотал головой Рю, отрывая взгляд от стрекозы, – А мы поднимемся выше в горы?

– А ты не боишься?

– Нет, я ведь с тобой! – еле заметно улыбнулся мальчик.

Одариги снова повернул голову к скале. И задумчиво кивнул.

Он бежал. Бежал не зная куда, как бешеный пес. Он не помнил, от чего бежал, куда бежал и где он вообще находится. Глаза застилала зеленая пелена, сквозь которую проникали образы прошлого... Будто у умирающего. И в этом мертвенном бреду он ясно видел то, что изо всех сил старался не замечать.

– Не смеете! – прошептал Рю, облизывая губы, – Не позволю себя уничтожить!

Так он бежал, примерно с минуту, прежде чем его глаза, наконец-то, смогли что-то видеть. Теперь он нашёл себя где-то в саду, средь лабиринта кустов и фигурно стриженных деревьев.

– Привет, – обратилась к нему странная девушка в очках, – Ты плохо выглядишь.

– Убирайся! – крикнул в ответ юноша, – Не подходи!

'Уйти. Не дать поймать. Не дать повредить' – стучал пульс в висках. Где-то там охранный периметр и лес... возможно, где-то в саду есть место, где можно скрыться... мысли зеленоволосого лихорадочно скакали с одного на другое, а тело продолжало бежать.

– С хрена ли? Я дочь госпожи!

Рю явно было не до анализа звуковой дорожки происходящего. Перелетев через пару-тройку кустов, он потерял контроль дыхания, что для такого состояния нервной системы неудивительно, и эпично ввалился в центр очередного куста, обдирая торс и руки, вместо того, чтобы его перепрыгнуть. Там он и замер, понимая, что выбираться это шумно и, мягко говоря, не быстро.

– Ты что? – удивленно спросила девушка, поднимаясь со скамьи, – Перепил? А кусты портить обязательно?

– Стой на месте! – выкрикнул Рю, выхватывая пистолет. Толку от этого было немного, учитывая, что он опять ничего не видел.

– Да что я тебе такого сделала!?

– Не хочу! – закричал Рю.

А затем его глаза опять стянулись в зелёные куски острозубого льда. Голос превратился в ледяное подобие прежнего, то опять скатывающийся в нервный истеричный тон, то возвращающийся в холодное безразличие.

– Тот, кто делает шаг назад – умирает. Делай шаг вперёд! Тот, кто опускает меч – умирает. Поднимай меч! Тот, кто медлит с рубкой – умирает. Руби немедля!

То сбиваясь на истерику, то опять ныряя в потустороннюю отрешённость машины, Рю, казалось, был близок к тому, чтобы его заклинило:

– Шаг! Подъём! Рубка! Шаг! Подъём! Рубка! Шаг! Подъём! Рубка! – повторял японец, а его голос затухал, пока он не стал уже шептать эти слова. 'Вектор' бессистемно, но угрожающе ходил в руке зеленоволосого, обводя пространство вокруг. Глаза безумно пульсировали зелёным.

– Ясно... – сказала девушка словно сама себе, а затем бесстрашно двинулась прямо к кустам, ничуть не опасаясь вектора, который японец уже даже и не скрывал. Зелёный мир никак не отреагировал на это движение... поначалу. А затем он сообщил: пустота. Она там, впереди. Она приближается. Там безопасно.

– Не... невозможно... – пробормотал Рю, чувствуя, как рука с пистолетом опускается, – Кто ты?

Пустота подошла к нему и обволокла его полностью. Смотрящий со стороны увидел бы просто по-осеннему рыжую девчушку, которая обняла японца и похлопала его по спине.

– Не бойся. Я рядом. Всё хорошо. Ты не один.

– Я обманывал себя, – прошептал японец. Он ни о чем не думал, ему просто хотелось выговориться, – Я убивал, потому что не хотел умирать. Не хотел оказаться на месте тех, кого рублю. Не ради какой-то мечты или долга, а по столь очевидной причине, которую в упор не замечал. Я не такой, как мне говорили, я хотел лишь уйти живым. Разве не все они этого хотели? Но почему они не отступали? Они всегда вели себя так, словно верили, что спасение в том, чтобы стоять и стрелять. Я тоже не отступал, хотя хотел. Но я всегда побеждал. Я знал, что если я начну отступать, они меня застрелят. Я не хотел давать им шанс, ведь нужен был ещё хотя бы один день... в который я мог бы сказать себе, что мы сделали ещё один шаг навстречу будущему. Я использовал каждый шанс, чтобы вернуться живым. Чтобы еще один день обманывать себя. Кто ты? Ты Аматерасу?

– Нет, – улыбнулась она и провела рукой по его волосам, словно он был перепуганным ребёнком, – Я просто выполняю её работу. Успокойся, расслабь нервы. Вдох. Выдох. Глубокий вдох. Выдох... Здесь все такие. Здесь все потерянные, не знающие, куда и зачем они идут. Все те, кто не может или не хочет жить среди тех, кто живёт за вратами. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Она чуть отстранилась и взяла Рю за плечи. Она улыбалась.

– Ты ведь Рю, верно? Рю Ёсикава? Неприкосновенный мечник, нефритовый воин, небесный клинок ветра? А я – просто Ноэль.

– Ёсикава-хикоку. Изменник и сигма-террорист. Тенгу-убийца, – уточнил Рю, – Таким меня видела Япония, как я здесь видел взбесившихся пользователей сигмы. Вот она, правда. Я убивал не монстров, а загнанных в угол людей, чтобы выжить, а не ради долга. Они же видели меня монстром в последний миг своей жизни. Раньше я не знал, каково быть на той стороне маски. Ведь быть там означало смерть.

Дыхание зеленоволосого постепенно пришло в норму. Мир снова вынырнул из нейрошока в зелёную, но всё же визуальную палитру оттенков.

– Меня не готовили к такому. Мне жаль, что я потерял контроль, Ноэль-сама.

– Но ведь теперь ты осознал свои ошибки, твоя жизнь продолжается, и ты ещё можешь спасти больше людей, чем убил за всю свою жизнь, и чем когда-либо убивал самый страшный и могучий воин прошлого. Я даже не могу представить, как это тяжело, понимать, что ты всю жизнь верил в ложь. Я не могу тебя понять. Прости. Я даже не могу посочувствовать. Могу только догадываться, что ты сейчас чувствуешь себя так, будто умираешь.

Какое-то время Рю пристально смотрел на листок куста – один из тех, которых тут, собственно в центре куста, было не счесть, и который никак не мог обладать чем-то выдающимся, ради чего его стоило созерцать столько времени. А потом зеленоволосый самурай тихо и отчаянно произнёс:

– Я амагус, верно? Потому мной и заинтересовалась Нарьяна. Потому никто и не удивился моим способностям, потому никто даже не стал спрашивать, как я это делаю. Потому меня не боялись военные, когда я был в плену. Потому Флора сказала, что меня обманули. Потому мой куратор называл мое состояние 'боевым трансом'. Потому я впервые услышал об амагусах от него.

И ещё много-много 'потому' пролетало в голове у 'наследника Аматерасу'. И все эти 'потому', начиная от постоянных тестов на каком-то оборудовании и заканчивая системой интернет-защиты, блокирующей чуть ли не всё информацию о мире и сигме, выстраивались в дорожку, которая вела лишь к одной двери, перед которой он сейчас и стоял и даже знал, что за ней. Только открывать всё равно не хотелось.

– Да, – кивнула Ноэль, – Ты амагус. Но мама заинтересовалась тобой не поэтому. Точнее, не только поэтому. Она видит в людях иногда даже больше, чем они сами хотят видеть в себе. А не боялись тебя только потому, что ты пока что всего лишь амагус, но ты ведь можешь стать большим. А Флора...

Девушка задумалась.

– Ты сказал, что ты говорил Флорой, да? О чём?

– Это уже неважно, – ответил он то ли на вопрос, то ли своим мыслям, – Похоже, я был достаточно глуп, чтобы надеяться на чудо и даже стать предателем дважды ради этой надежды. Прошу прощения, Ноэль-сама.

В следующее мгновение рука Рю внезапно полетела в плечо девушки для толчка, который должен был заставить её перекатиться на спину или на бок, чтобы понизить её уровень головы над землёй. Зеленоволосый, используя часть импульса этого толчка, провернулся на колене, отворачиваясь от Ноэль, и чётким движением приставил 'Вектор' себе к подбородку – всё это было сделано в одно движение, так же привычно, как вынимание катаны из ножен.

'Не хочу!' – успело заорать в голове у Рю. 'Ба-бах!' – громко сказал 'Вектор'. Голова японца резким движением дёрнулась, ложась ему на плечо и уходя в 'пустоту' пространства, а сам Рю с криком упал на землю, выпуская пистолет из рук. 'Вектор' говорил слишком громко.

– Аааааарр! – вскрикнул самурай, обдирая кожу ещё больше и катаясь по периферии куста, где ветки ещё были не примяты, – Громко! Больно!

Из всех возможных повреждений в данной ситуации японец умудрился причинить себе самое неприятное и не смертельное – серьёзно оглушить одно ухо.

– Ты что делаешь, бака?! – крикнула Ноэль, бросаясь к юноше. Первым же делом она подняла пистолет с земли, а затем размахнулась и со всей дури запустила его куда-то в сторону забора, из-за чего сама потеряла равновесие и чуть было не упала.

– Дурак! Дурак! Дурак! – закричала она, зажмуривая глаза. С каждым криком она всё больше сгибалась пополам, пока, наконец, просто не упала на колени, – Зачем?!

– Дерьмо! – прошипел Рю, обхватывая голову обеими руками, – Без клинка... всё через задницу! Кто изобрёл эти криворукие куски железа, которые постоянно по мне мажут?!

Японец с гневом то ли на самого себя, то ли на изобретателя огнестрельного оружия ударил ногой по земле, после чего уже тише добавил что-то совсем непонятно как связанное с происходящим:

– Говорят, раньше самураи любили есть рыбу фугу. Одна ошибка в её приготовлении, и блюдо превращалось в смертельный яд. Но у поваров, умеющих её готовить, всё равно всегда были клиенты, потому что... А в самом деле, зачем им это? Я ведь никогда не задумывался, считая, что это была просто демонстрация храбрости. Но теперь я думаю, что так делали те, кто хотел дать судьбе шанс отомстить за убитых ими людей, ведь проиграть врагу – это позорно, совершать сэппуку без причины – непростительно... а проиграть судьбе – никогда не может быть чем-то дурным для воина. Я бы, пожалуй, лучше выпил чаю... хороший горький чай... это лучше, чем грёбаные кривые пистолеты. Определённо лучше...

Ноэль оторвала взгляд от земли и выпрямилась, глядя на японца сверху вниз:

– Почему вы, люди, стремитесь убить сами себя? Всегда. Всю историю своего существования. Сколько я ни читаю о вашей истории, сколько ни читаю ваших стихов... вы всё время стремитесь к смерти. Как мама хочет, чтобы я вас всех спасла, если вы сами не хотите этого? Я не понимаю... Даже ты... ты хочешь умереть. Почему? Почему не дать не судьбе шанс отомстить, а себе – шанс искупить вину?

– Почему? – глядя в небо, переспросил Рю, – Я всегда хотел жить. И те, кого я убивал, тоже. Они стреляли, потому что хотели жить. И я рубил их, потому что хотел жить. И кого из нас должно было спасти? Желанием жить нельзя спасти людей.

Японец посмотрел на внешнюю сторону своего правого предплечья. Там по-прежнему красовалась татуировка 'Меч, дарующий жизнь'.

– Наверное, у них было что-то, ради чего стоило стрелять? Или это был просто страх? Вероятно, всё вместе. Каждый раз, наблюдая восход солнца следующим утром после боя, я радовался. Не тому, что убил людей, а тому, что бой прошёл, а я вижу солнце. Но, чем больше у меня было таких восходов, тем меньше их было у других. Один мой равнялся сотням других, что я отнял, понятно? Кого из нас следовало спасать? Меня или их? И этот выбор был неотвратим, это не искупить, не вернуть назад. 'Меч, дарующий жизнь' был ложью. Сколько бы я не убивал, будущее всё равно не изменить, а сигму не остановить. Я выходил на поле боя против тех, кого должен был защищать. Это 'Меч, отнимающий жизнь'. Теперь, когда у меня нет союзников, и солнце уже не мой символ, мне даже незачем ждать его утром. Некуда возвращаться. Не за что бояться. Следовательно, больше не надо рубить. Но можно ускорить процесс своего поражения, чтобы не размышлять об этом, не вспоминать и не пытаться понять, как так получилось, что никого спасти мне не удалось. И не размышлять, зачем меня обманули мои же родители. Ведь человек не выбирает где и когда родиться, но у него есть шанс выбрать, где и когда умереть. Нельзя 'всех спасти', мы все уже проиграли, как только попали в этот мир, в этот бой за наши жизни и благополучие друг против друга. Я должен был поступить, как самурай, и погибнуть в своём последнем бою. Тогда бы я получил по заслугам и не узнал бы всего этого.

Он прикрыл глаза. Отчаяние захлестывало его, но при этом разум становился спокойным и отстраненным. Печально улыбнувшись, зеленоволосый процитировал Хагакурэ:

– Я постиг, что Путь Самурая – это смерть. В ситуации 'или-или' без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации 'или-или' практически невозможно. Все мы желаем жить, и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать. Но если человек не достиг цели и продолжает жить, он проявляет малодушие. Он поступает недостойно. Если же он не достиг цели и умер, это действительно фанатизм и собачья смерть. Но в этом нет ничего постыдного. Такая смерть есть Путь Самурая. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь Подлинным самураем.

Ноэль, однако, древний трактат совсем не вдохновил.

– Ну вот, опять... опять ты цитируешь очередного любителя смерти.

Вздохнув и покачав головой, она продолжила:

– Есть те, кто несут смерть, есть те, кто несут жизнь. Многие просто живут и дают жить другим. Ты спрашиваешь, кого из вас следовало спасти тогда? Я отвечу: их. Потому что они, твои противники, жили своей жизнью, пока не вмешался ты. Ты приносил им смерть. Ты не хотел этого, ты даже это делал не по своей воле, а по воле тех, кто обманул тебя, кто направил тебя убивать. Но ты это делал. Ты был чудовищем, которое надо было остановить.

Девушка хмуро смотрела на Рю. Юноша заметил, что в её ледяных глазах секунда за секундой пробегают странные голубоватые искорки, словно складывающиеся в какие-то нечитаемые значки.

– Но теперь ты это понял. Теперь тебя нет смысла останавливать: ты сам остановился. Нет смысла тебя убивать – это принесёт лишь больше смерти. Это простая математика. Оставшись жить, ты всё ещё можешь остановить тех, кто несёт смерть. Их смерть лучше, потому что если умрут они, смерти будет меньше, чем если они будут живы.

Ноэль глубоко вздохнула.

– Но есть ещё одна крайность. Крайность, достойная идеала. Не убийца, не несущий смерть. Разоружитель, чей меч не отсекает головы, а разрубает клинки и режет руки... – она сокрушённо покачала головой, – Когда я прочитала твоё дело, я так надеялась, что ты станешь им.

Под взглядом Ноэль Рю опять перешёл в сейдза. Склонив голову, он произнёс:

– Я не могу остановиться. Мой меч всегда атакую насмерть. Иккэн-хисацу. Но сегодня вскрылась истинная причина этого. Я использовал иккэн-хисацу не для атаки противника, а для выхода из боя. Я не самурай. И если у меня будет меч в угрожающей моей жизни ситуации, то я убью первым же ударом из страха быть убитым и не смогу контролировать это. Я не оправдаю таких идеальных ожиданий. Я нелепое орудие смерти, программа... – Рю осёкся, – Не может быть... программа?

Зеленоволосый замолчал, но вскоре продолжил:

– Они мне так же говорили. Нужно убить того-то и того-то, тогда в будущем прервутся следствия злодеяний этих людей и тысячи других спасутся. Но это было ложью. Я не хочу больше решать, кто достоин умереть, а кто нет, и не хочу слушать ничьих решений в этом вопросе.

– Тогда забей и стань садовником, – не было понятно, предлагает Ноэль серьезно, или ей просто надоел разговор, – А что? По-моему, отличная идея. Ни жизни, ни смерти, только кустики.

– Зачем я вашей матери, Ноэль-сама? – холодно отреагировал Рю, – Чтобы у неё был тенгу-убийца, не так ли? Которого можно послать ликвидировать врагов, верящих в силу огнестрельного оружия. Увы, я оказался менее совершенен, чем предполагалось: запрограммирован поступать особым образом в бою.

Она покачала головой.

– Ты не программа, поверь мне. Ты человек... пусть даже весьма необычный. Если захочешь, ты всегда перепишешь свою программу. Силой своей воли, путём долгих и тяжёлых тренировок.

Ноэль поправила очки.

– Ты не программа. Ты куда комплексней и сложней.

– Человек? Я знаю. Но в бою это не имеет значения, там я не человек. Шаг. Подъем. Рубка. Вот что я, – зеленоволосый выпрямился, – Ноэль-сама, я подчиняюсь, но меч в руки больше не возьму. То, что во мне записано, не должно быть реализовано. Я не выдержу этого теперь, когда знаю, что никакого 'меча, дарующего жизнь' не было.

Ноэль сделала шаг к нему и положила руку на плечо.

– Я тебя заставлять не буду, – улыбнулась она, – И не буду спорить. Я пока ещё слишком мало знаю, чтобы изображать из себя мудрого наставника.

– Что теперь делать? – зеленоволосый провёл рукой себе по груди и посмотрел на собственную кровь на ладони, – Там была бойня. Похоже, что многие погибли, и неизвестно, что сейчас происходит.

– Там уже все закончилось, – ответила девушка, – Собственно, Финелла распорядился отправить кого-нибудь из студентов позаботиться о тебе. Я вызвалась добровольцем.

Упоминание 'великого, но недостойного человека' Рю не понравилось, но он предпочел не заострять на этом внимание.

– Надо добраться до медпункта. Эти поверхностные раны могут потом начать гноиться.

– Ага. Это кабинет семнадцать. Там живёт Рейко, – кивнула Ноэль и направилась в сторону здания школы, – Пойдём, я тебя провожу.

– Да, Ноэль-сама, – ответил Рю, поднимаясь на ноги, – Рейко-сан врач? Она похожа скорее на... техника.

– А какая разница? – пожала плечами девушка, показывая дорогу, – Организм человека – такая же техника, только в разы более тонкая и сложная. Для Рейко нет разницы между механизмом и человеческим телом. Она гений. Ей даже не нужно знать наверняка: в большинстве случаев она просто видит, что что-то неправильно. Это на уровне интуиции.

– В здоровье человека гораздо важнее его психика и настроение, – ответил зеленоволосый, – Потому врачи и техники обычно мыслят по-разному. Мой тренер как-то говорил, что если не докажешь раненому, что он здоров, то как искусно ни приводи его тело в превосходное состояние, он останется раненым. Правда, потом он приводил пример, что воин без головы, не желающий осознавать себя мертвым, совершает еще одно последнее движение, несмотря на то, что это почти чудо. Техника не учитывает такие законы.

– Вообще-то, это не чудо. Это работа спинного мозга, всё ещё обрабатывающего последнюю команду головного, мышцы и тела. В этом ничего особенного, это уже всё объяснено. Так что не волнуйся. Рейко тебя починит идеально.

Японец промолчал. Горло и гортань уже вполне себе вспомнили, что они повреждены, оставшись без адреналинового допинга и нейрошокового стресса.

Когда Рю и Ноэль пришли к Рейко, там уже лежало три человека на кровати, и еще один валялся себе на полу, поскольку места ему попросту не хватило.

– Рейко! У нас тут ещё один раненый! – возвестила Ноэль.

– В сигма-проектор, – сходу ответила преподавательница.

Рю, ни слова не говоря, покорно погрузился в белый гроб. Рейко закрыла крышку, и японец увидел окружающий его яркий свет.

– Надеюсь, это не ты его так, – заметила ученая.

– Боже упаси, – ужаснулась Ноэль так, что даже сделала резкий шаг назад, ударившись спиной об угол двери, – Всё так и было.

Женщина покачала головой.

– Скачала бы уже себе чувство юмора из интернета, а то тебя даже стебать не смешно, – порекомендовала она.

– Я не пользуюсь скачанными из интернета шаблонами, – ответила Ноэль, – Я набираюсь знаний классическими методами.

Тем временем боль в теле отступала. На самом деле, в этом свете постепенно перестаёшь ощущать своё тело. Оно кажется словно расплавившимся в этом белом свете, который все сильнее напоминает какую-то жидкость. Наверное, примерно так же чувствует себя еще не родившийся ребенок в утробе матери.

– Ноэль... – Рейко покачала головой, – Ну, хоть ты-то понял юмор, а, страшный сигма-террорист? – спросила доктор Кеншу, стукнув пальцем по крышке гроба.