Текст книги "Рассказы"
Автор книги: Александр Дюма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 54 страниц)
Поэтому, лишь только корабли бросили якорь, как со всех сторон к ним направились пироги, груженные рыбой.
Дикари давали понять, что столько рыбы наловлено исключительно для того, чтобы угодить белым.
Поскольку они проявили столь доброе намерение, их приняли на борту еще более радушно, чем первых посетителей.
С наступлением ночи новозеландцы возвратились на берег, но, как и в первый раз, человек шесть или восемь остались на борту.
Ночь прошла в дружеском общении между дикарями и матросами.
На следующий день наплыв туземцев лишь увеличился.
Десять или двенадцать пирог, груженных рыбой, окружили оба судна; дикари на этот раз были без оружия и захватили с собой жен и дочерей.
Между моряками и туземцами завязались своеобразные торговые отношения.
Новозеландцы привозили рыбу, матросы давали им за это стеклянные украшения и гвозди.
Довольствовавшиеся первое время старыми гвоздями длиной в два-три дюйма, туземцы вскоре стали более привередливыми, и их приходилось одаривать новыми гвоздями длиной в четыре-пять дюймов.
После того как у них побывал Кук, дикари научились находить применение железу, до этого им совершенно незнакомому. Получив гвоздь определенной длины, они несли его корабельному слесарю или к оружейному мастеру, чтобы те сплющили его ударом молотка или наточили на камне.
Обработанный таким образом гвоздь служил им резцом. Чтобы оплатить эту работу, туземцы всегда имели с собой мелкую рыбу и дарили ее слесарю или оружейнику, а то и простым матросам, которые, покушаясь на чужие права, оказывали дикарям те же самые услуги.
Вскоре туземцы заполнили оба корабля. На борту каждого из судов иной раз их бывало свыше ста человек.
Они хватались за все, однако, поскольку капитан распорядился усилить бдительность, украсть им что-либо было невозможно.
С особым вниманием они смотрели на ружья и пушки, хотя делали все возможное, чтобы скрыть свой интерес к ним.
Капитан отдал строгий приказ не применять при них это оружие, чтобы в случае необходимости его действие произвело более сильное впечатление.
Но так как за три года до этого много островитян было убито сначала Куком, а затем Сюрвилем, причем убито ружейными и пушечными выстрелами, то именно эти ставшие немыми громы, страшное действие которых туземцы видели, не понимая его причины, особенно привлекали их внимание.
Хорошо усвоив и успешно применяя по отношению к экипажам обоих кораблей приемы притворства и хитрости своего вождя Такури, еще два или три раза побывавшего на борту кораблей, туземцы всячески старались казаться доверчивыми, кроткими и ласковыми.
Замужние дикарки носили на голове камышовый обруч, в то время как у молодых девушек волосы свободно рассыпались по плечам.
Кроме того, жен и дочерей предводителей можно было узнать по птичьим перьям, воткнутым в волосы, так же как у их мужей и отцов.
II
ТАКУРИ
Отношения между новозеландцами и матросами обоих кораблей с каждым днем становились все более тесными, и капитан Марион мало-помалу стал вполне доверять дикарям, вопреки предостережениям, на которые время от времени отваживались Крозе, его лейтенант, и Дюклемёр, капитан корабля «Кастри».
И в самом деле, как тут было сохранить подозрительность?
Такури, вождь всех деревень, расположенных в той части острова, где на якоре стояли корабли, сам привез к Мариону сына, красивого юношу лет пятнадцати-шестнадца-ти, и даже позволил ему провести ночь на борту «Маскаре-на».
Когда три невольника Мариона бежали в пироге, опрокинувшейся по пути, и один утонул, а двое других невредимыми добрались до берега, Такури поймал обоих и лично привел их к Мариону.
Однажды один дикарь пробрался через бортовой люк в констапельскую и украл там саблю; похищение было замечено, вора задержали и сообщили об этом случае Такури; вождь приказал заковать вора в кандалы: он видел, что так поступали с провинившимися матросами экипажа. Такое удовлетворение показалось Мариону вполне достаточным, и он отпустил дикаря, посчитав, что тот натерпелся довольно страха, когда ему выносили приговор, и никакого другого наказания уже не нужно.
Вот почему капитан Марион, суда которого нуждались в замене мачт и которого Такури горячо убеждал сойти на берег, решил, что с его стороны было бы трусостью не воспользоваться таким расположением туземцев к нему.
И вот однажды утром по приглашению Такури они отправились на берег.
Однако были приняты все меры предосторожности; в хорошо оснащенной оружием шлюпке находился отряд солдат. Командовали им капитан Марион и лейтенант Крозе.
Во время этой первой поездки французы обследовали всю бухту и насчитали поблизости примерно двадцать деревень с двумя-четырьмя сотнями жителей в каждой.
Едва только отряд ступил на землю, все окрестное население – женщины и дети, воины и старики – высыпало из хижин и сбежалось посмотреть на белых.
И на берегу, точно так же как на борту судов, начали с раздачи подарков.
Затем французы дали понять островитянам, что им нужен лес, и сейчас же Такури и другие вожди, предложив Мариону и Крозе следовать за собой, пошли впереди отряда и повели его приблизительно на два льё в глубь острова, к опушке великолепного кедрового леса, где офицеры немедленно выбрали нужные им деревья.
В тот же день две трети экипажей начали работы не только по рубке деревьев, но и по прокладке дорог через три холма и болото, которые необходимо было пересечь, чтобы доставить мачты к берегу.
Кроме того, на берегу моря, вблизи того места, где производились плотницкие работы, были сооружены бараки.
Они представляли собой нечто вроде запасных складов, куда с кораблей ежедневно посылались шлюпки с провизией для работающих.
На суше были установлены три поста, один – на острове у гавани.
На этом посту находились больные, и там же размещалась кузница, где делали железные кольца, предназначавшиеся для рангоута, и стояли бочки, подготовленные для починки.
Десять человек, прекрасно вооруженных, под командой офицера защищали этот пост. Они были усилены судовыми хирургами, лечившими больных.
Второй пост находился, как мы уже говорили, на большой земле, где стояли двадцать деревень, о которых речь шла выше.
Он был расположен в полутора льё от кораблей и служил связующим звеном между ними и работающими.
Наконец, третий помещался еще двумя льё дальше, на опушке кедрового леса – здесь была плотницкая мастерская.
Каждый из этих двух постов, как и первый, защищала дюжина хорошо вооруженных матросов во главе с офицером.
Туземцы все время посещали французов и так же спокойно заходили на посты, как и на корабли.
Впрочем, их присутствие не досаждало французам, наоборот, дикари развлекали их и помогали им; благодаря гостям у матросов всегда были в изобилии рыба, перепелки, голуби и дикие утки.
Дикари всегда были готовы помочь в работе, а так как они были очень сильные и ловкие, то матросы, не ожидая, когда те сами предложат свои услуги, порой обращались к ним за помощью, прибегая к их ловкости и силе.
Успокоенные добрыми отношениями, установившимися между французами и туземцами, молодые люди из экипажа каждый день совершали экскурсии вдали от берега.
Охота, а подчас и простое любопытство влекли моряков в эти походы. Охотники стреляли голубей, перепелок и уток, к великому изумлению туземцев, которые слышали выстрелы, заставлявшие их вздрагивать, и видели убитых птиц, но не могли понять, какой невидимый летящий предмет их поражает.
Когда на дороге туда или обратно попадались ручей или болото, преграждавшие путь, островитяне, как детей, сажали французов к себе на спину и переносили через преграду самым удобным образом.
Вечером, иногда очень поздно, моряки в сопровождении туземцев возвращались через лес.
И тем не менее, несмотря на все эти изъявления дружбы, некоторые из офицеров, и главным образом Крозе, питали к дикарям изначальное недоверие.
У этих офицеров не было никаких сведений о том, что произошло с Куком и Сюрвилем, и они должны были ссылаться лишь на свидетельства Тасмана.
Мореплаватель же предупреждал, что островитяне жестоки, вероломны и мстительны.
Он даже добавлял, что считает их людоедами, однако это последнее сообщение французы теперь склонны были считать одной из тех нянюшкиных сказок, которыми укачивают и убаюкивают детей.
И все же, когда Марион, уверенный в полнейшей безопасности, вдруг отдал распоряжение разоружить лодки и шлюпку, поддерживавшие сношения с берегом, Крозе приложил все усилия к тому, чтобы этот приказ, который он считал опрометчивым, был отменен, но капитан ничего и слышать не хотел: он находился полностью под магическим воздействием этой обманчивой дружбы.
Убедив себя, что он находится в полнейшей безопасности, капитан считал для себя удовольствием жить среди туземцев; когда же они являлись на корабль, то все время проводили в его каюте, смеясь и болтая с ним: с помощью словаря Бугенвиля он прекрасно объяснялся с дикарями.
Дикари же отлично знали, что Марион был начальником белых.
Они ежедневно доставляли ему превосходных тюрбо, поскольку им было известно, что капитан любил эту рыбу.
Каждый раз, когда он прибывал на берег, слышались нескончаемые крики радости; в этих бесконечных изъявлениях восторга принимало участие все население, вплоть до женщин и детей.
Восьмого июня капитан, по обыкновению, отбыл на берег.
Его сопровождал отряд туземцев: одни находились в его лодке вместе с гребцами, другие – в своих пирогах, окружавших ее со всех сторон.
В этот день радостные крики туземцев были еще громче, чем обычно, а изъявление дружеских чувств – еще сильнее.
На берегу собрались все вожди во главе с Такури, и с общего согласия они провозгласили Мариона верховным вождем страны.
Затем они переодели его по-своему (разумеется, оставив без татуировки), завязали ему волосы на макушке головы и воткнули в них четыре пера – знак верховенства и свидетельство его высокого положения.
Вечером, возвратившись на корабль, Марион чувствовал себя еще более счастливым и довольным, чем когда-либо прежде.
Крозе, лейтенант «Маскарена», тоже подружился с одним из тех туземцев, что бывали на корабле или встречались ему на берегу, – юным дикарем лет семнадцати или восемнадцати, очень симпатичным и чрезвычайно толковым.
Он ежедневно посещал лейтенанта.
Одиннадцатого июня он пришел как обычно, но на этот раз казался печальным, а вернее крайне удрученным.
Крозе выразил желание иметь оружие и инструменты, изготавливаемые новозеландцами из превосходного нефрита.
Юноша принес ему эти предметы и вручил их со слезами на глазах.
Крозе, как это было принято, хотел дать ему в обмен железные инструменты и красные платки (он видел раньше, что юноша их страстно домогался), но тот, грустно улыбаясь и с печальным видом качая головой, отстранил их от себя.
Тогда лейтенант хотел возвратить новозеландцу принесенные им вещи, но тот их не взял; Крозе предложил ему есть, но юный дикарь отказался и на этот раз, сопровождая свой отказ все тем же медленным и грустным покачиванием головы, которое уже вызвало беспокойство француза. Затем, бросив на него последний взгляд, полный нескончаемой грусти и выражавший, казалось, последнее прости, туземец выбежал из каюты, поднялся на палубу, бросился в свою пирогу и скрылся.
Крозе, озабоченный унылостью своего юного друга, совершенно тому несвойственной, перебирал в уме всевозможные причины подобной печали дикаря, но, сколько ни ломал себе голову, об истинной, реальной причине ее так и не догадался.
На другой день, 12 июня, около часа дня, капитан Марион приказал приготовить себе шлюпку и сел в нее, взяв с собой молодых офицеров Летту и де Водрикура, а также волонтёра и корабельного каптенармуса.
Их сопровождало несколько вооруженных матросов.
В целом образовался небольшой отряд из семнадцати человек.
Такури, еще один вождь и пять или шесть туземцев, на этот раз еще более предупредительные, чем всегда, пригласили Мариона полакомиться устрицами у Такури и половить сетями рыбу в другой части бухты, расположенной неподалеку от деревни, где он жил.
И они отплыли.
Лодка капитана увозила одновременно и французов и дикарей.
Вечером Марион не возвратился.
Казалось бы, такое событие, случившееся впервые, должно было бы напугать всех, но это не произвело на экипажи почти никакого впечатления.
Отношения с туземцами были настолько хороши, гостеприимство дикарей было настолько известно, что никто не встревожился отсутствием товарищей.
Полагали, и это казалось очень вероятным, что капитан Марион, желая ознакомиться на следующий день с ходом работ в мастерской, которые заметно продвинулись, заночевал на берегу, чтобы ему было ближе с утра идти в кедровый лес, где находился, как мы уже говорили, третий пост.
На следующий день, 13 июня, Дюклемёр, капитан «Кастри», совершенно не обеспокоенный, отправил свою шлюпку за водой и дровами для ежедневного потребления.
По установившемуся обычаю, суда поочередно выполняли эту обязанность, и на этот раз очередь была за «Кастри».
Шлюпка отправилась в пять часов утра.
В девять часов, когда некоторые начали беспокоиться, поскольку шлюпка уже должна была вернуться, причем часа полтора тому назад, одному из матросов показалось, что он заметил в море какую-то быстро движущуюся черную точку.
Он обратил на нее внимание товарищей; позвали Крозе; тот пришел с подзорной трубой и увидел в море белого человека – стало быть, француза: матроса, вольнонаемного или офицера.
Он немедленно приказал спустить на воду лодку и изо •всех сил грести к пловцу; того вытащили как раз в ту минуту, когда, выбившись из сил, он скрылся под водой.
Это был матрос со шлюпки, отправленной с «Кастри».
Он получил две раны, нанесенные копьем в бок, и потерял так много крови и сил, что в течение пятнадцати минут после того, как его подобрали, не мог произнести ни слова, хотя старался дать понять знаками, что необходимо как можно скорее отправиться на берег, так как остальные товарищи подвергаются там страшной опасности.
Его перевезли на корабль (он принадлежал, как уже было сказано, к экипажу «Кастри»), и там он рассказал, что произошло в это утро. Когда он и его товарищи достигли берега около половины седьмого, дикари, как всегда, были уже на берегу без оружия и приняли их с обычными и уже привычными для всех изъявлениями дружбы.
На этот раз их приветствия звучали горячее, чем когда-либо до этого.
Не давая матросам самим сойти на землю, дикари посадили их на плечи и перенесли на берег.
Но когда матросы, рассеявшись далеко друг от друга, занялись рубкой, колкой и очисткой деревьев от сучьев и были всецело поглощены этой работой, дикари возвратились с копьями и палицами и вероломно напали на них.
Туземцы так хорошо все рассчитали, что каждому матросу пришлось иметь дело с семью или восемью противниками именно тогда, когда он менее всего ожидал нападения.
Поэтому за несколько минут десять матросов были убиты на глазах у тех, кого захватили в плен.
Что касается его, то, по счастью, на него напали только трое.
Это позволило ему защищаться и на минуту отбить их нападение.
Воспользовавшись этой минутой, он бросился бежать, и бегство его было тем более поспешным, что он увидел, как четверо дикарей, прикончив его товарищей, спешат на помощь туземцам, сражающимся с ним, с тем чтобы добить и его.
Хотя у него были две раны, нанесенные ему копьем, он все же успел добраться до густого кустарника на берегу.
Он скользнул туда как змея, забрался в самую глубь и, не двигаясь, почти не дыша, стал ждать и смотреть.
То, что он увидел, было чудовищно: дикари потащили тела его несчастных товарищей на прогалину; там они раздели их, вскрыли им животы и, вытащив внутренности, разрезали их на мелкие части.
Женщины и дети присутствовали при этой ужасной операции, собирали кровь на листья и пили ее сами или давали мужчинам, и эти дикари, отказывавшиеся от вина и выплевывавшие его, с наслаждением пили кровь!
Не будучи в состоянии выносить дальше это страшное зрелище и видя, что дикари увлечены своим делом, он пополз дальше к берегу, бросился в море и попытался вплавь добраться до кораблей.
Он не проплыл и четверти всего расстояния, как его заметили с «Маскарена» и выслали лодку на помощь.
Рассказ этот был тем более ужасен, что неизбежно заставлял предположить: капитан Марион и сопровождавшие его шестнадцать человек не возвратятся на корабль, ибо они убиты так же, как и экипаж шлюпки.
III
МЩЕНИЕ
Офицеры обоих судов сейчас же собрались на совещание.
Речь шла о том, чтобы, если еще не было поздно, не только оказать помощь капитану Мариону, но и спасти три поста, располагавшиеся на берегу.
Крозе, лейтенант «Маскарена», провел ночь на посту в мастерской, что давало тем, кто оставался на борту, еще один повод беспокоиться.
С «Маскарена» по решению совещания офицеров была немедленно отправлена шлюпка под командованием офицера; в ней находился отряд солдат во главе с сержантом.
Офицер получил приказание осмотреть берег и узнать, что сталось с лодкой Мариона и шлюпкой с занятыми на работах матросами.
Кроме того, ему приказали предупредить все посты и, в первую очередь направившись к месту высадки, находящемуся ближе всего к мастерской, где изготавливались мачты, доставить необходимую помощь на этот пост, самый удаленный от берега.
Все смотрели за отправлением офицера, снабженного этими инструкциями.
Приближаясь к берегу, он подал несколько сигналов.
Немного ниже деревни Такури он увидел рядом севшие на мель шлюпку Мариона и лодку, в которой переправлялись те матросы, что были заняты на работах.
И шлюпка, и лодка были окружены дикарями, вооруженными топорами, саблями и ружьями, взятыми ими, очевидно, из этих двух судов.
К счастью, они не умели обращаться с наиболее опасным оружием – с ружьем; в их руках это было просто «штыковище», как говаривал за какое-то время до этого маршал Саксонский.
Офицер, опасаясь сорвать выполнение данного ему поручения, не остановился ни на минуту, хотя ему было бы очень легко одним залпом из ружей обратить в бегство всю толпу дикарей; наоборот, он приказал налечь на весла, чтобы успеть вовремя добраться до поста, где находилась мастерская по ремонту рангоута.
На этом посту, как мы уже говорили, находился при исполнении служебных обязанностей Крозе.
Он скверно провел ночь: его мучили те смутные предчувствия, что словно носятся в воздухе перед наступлением страшного несчастья или после него.
Вследствие этого он расставил повсюду надежную охрану, и то ли дикари не собирались ничего предпринимать с этой стороны, то ли собирались, но, увидев бодрствующих людей, а также часовых на постах, не решились на открытое нападение, – как бы то ни было, Крозе и его люди пребывали в полнейшем неведении относительно того, что произошло.
Молодой офицер, охваченный непонятной ему тревогой, прохаживался чуть поодаль от мастерской, когда около двух часов пополудни он заметил приближающийся походным порядком отряд и по примкнутым к ружьям штыкам понял, что этот отряд идет в полной боевой готовности.
В тот же миг у него в голове мелькнула мысль о несчастье.
Только что это за несчастье?
Так или иначе, важно было, чтобы люди из экипажа ничего не узнали о том, что случилось, иначе это подорвет их дух.
Это Крозе понимал.
А потому он направился прямо к отряду и за пятьдесят шагов до него крикнул:
– Стой!
Отряд повиновался.
Затем он кивком подозвал к себе сержанта.
– Что нового? – спросил его Крозе на полдороге.
Тогда сержант вполголоса рассказал ему о чудовищной катастрофе – другими словами, то, что было известно о судьбе шлюпки, и то, что подозревали относительно судьбы капитана Мариона.
– Ни слова об этом моим людям, – сказал Крозе сержанту, когда тот закончил свое сообщение. – Будьте немы сами и прикажите молчать вашим солдатам!
Повернувшись затем к своим матросам, он приказал им:
– Прекращайте работу, ребята: нас зовут на корабль!
В один миг все работы были прекращены.
– Прекрасно, – сказал Крозе, – соберите все инструменты!
Инструменты были собраны.
– Теперь зарядите ружья!
Матросы с недоумением взглянули друг на друга, а старый боцман, повернувшись в сторону Крозе, заметил:
– Похоже, будет жарко?
– Заряжайте ружья! – повторил Крозе.
Все молча повиновались.
Когда ружья были заряжены, лейтенант отдал приказ захватить с собой как можно больше инструментов.
Все, что нельзя было взять, положили в яму, вырытую в середине сарая, и на этом месте зажгли большой костер, чтобы, насколько это было возможно, замаскировать ценности, которые приходилось оставлять.
Как мы уже сказали, матросы не знали о том, что случилось, но по дороге на корабль они легко могли убедиться, что все окрестные возвышенности были заняты дикарями.
Но такова была дисциплина, что никто из матросов не позволил себе ни одного вопроса.
Один лишь старый боцман отважился что-то глухо проворчать про себя, и это, по мнению знавших его, служило серьезным знаком.
Усилив отряд солдат матросами, Крозе разделил его на два взвода.
Матросы, как и солдаты, были вооружены ружьями.
Один взвод, под командой сержанта, шел во главе, другой, под начальством самого Крозе, – в арьергарде.
В середине находились матросы, нагруженные инструментами и вещевым имуществом.
Таким образом они вышли из кедрового леса; их было примерно шестьдесят человек.
Мало-помалу к ним стали приближаться толпы дикарей; они двигались молча, с угрожающим видом, однако не осмеливались напасть.
Вскоре они оказались на расстоянии человеческого голоса.
И тогда вожди стали вызывающе кричать Крозе:
– Такури усмирил Мариона!
Это означало: «Такури убил Мариона».
Так как вследствие общения с дикарями матросам почти что удалось усвоить их язык, они отлично поняли эти слова.
– Друзья мои, – обратился к морякам Крозе, – зная, какую любовь вы питаете к капитану, я как можно дольше ,не хотел говорить вам о его смерти. Теперь не обращайте внимания на то, о чем кричат дикари. Цель их ясна: запугать нас, разъединить с помощью страха и умертвить поодиночке. Так не бывать же этому! Вперед! Не останавливаясь, сомкнув ряды! Как только доберемся до шлюпки, мы спасены!
– А капитан? – угрюмо проворчал старый боцман.
– Не беспокойтесь, – отвечал Крозе, – капитан будет отомщен, обещаю вам!
И отряд продолжал свой путь, не подавая дикарям вида, будто ему стало известно что-то новое.
Так, в молчании, прошли два льё, зорко наблюдая за противником, готовые отразить нападение в любую минуту.
Но, к великому удивлению лейтенанта, дикари довольствовались лишь преследованием его отряда, время от времени торжествующе повторяя ужасные слова, погребальным колоколом звучавшие в ушах матросов:
– Такури усмирил Мариона!
Крозе знал, что его люди боготворили капитана Мариона.
Среди них были превосходные стрелки, на расстоянии ста шагов уверенно попадавшие в шляпу.
Нетерпеливо кусая дрожащие губы, они просили Крозе позволения открыть огонь.
Но, не обращая внимания на их просьбы, он повторил свой приказ – продолжать путь, не отвечать на крики, не проявлять беспокойства, не выказывать ни малейших враждебных намерений.
В самом деле, вокруг этих шестидесяти человек собралось по крайней мере около тысячи туземцев.
Несмотря на все превосходство своего оружия, эти шестьдесят человек могли быть раздавлены численным превосходством дикарей, и тогда, по всей вероятности, ни один из двух французских кораблей не вышел бы из бухты Островов.
Кроме того, был еще третий пост, где содержались больные: его надо было спасать прежде всего.
Вот почему, не останавливаясь, Крозе вполголоса снова обратился к матросам:
– Друзья, потерпите и не стреляйте! Идите в походном порядке, как подобает цивилизованным солдатам перед этой сворой негодяев. Скоро, будьте покойны, мы отомстим дикарям!
Но Крозе напрасно их уговаривал: гневные взгляды, бросаемые ими по сторонам, и глухой ропот, несущий дикарям угрозу за угрозой, предупреждали их, что в час мщения французы будут так же беспощадны к ним, как те были беспощадны к их товарищам.
По мере того как матросы и солдаты приближались к шлюпкам, туземцы явно все больше теснили их.
Выйдя на берег, французы нашли его усеянным дикарями.
Было очевидно, что если с их стороны и будут предприняты враждебные действия, то это произойдет во время посадки на суда.
Тем не менее туземцы расступились перед небольшим отрядом.
Крозе отдал приказание матросам, у которых были инструменты и вещевое имущество, садиться в шлюпки первыми.
Затем, когда дикари стали проявлять явное намерение воспрепятствовать этой посадке, Крозе схватил кол, направился с ним прямо к самому могущественному по виду вождю, воткнул кол в землю на расстоянии десяти шагов от него и шагах в тридцати от своего отряда и дал ему понять, что, если хоть один из туземцев осмелится перейти эту границу, он убьет его из своего карабина.
Подобная смелость, которая могла оказаться роковой для Крозе, напротив, произвела на дикарей очень сильное впечатление.
Вождь повторил своим людям требование лейтенанта, и новозеландцы, в знак повиновения, уселись на землю.
Крозе начал верить, что посадка пройдет успешнее, чем можно было полагать.
Как мы уже говорили, он приказал садиться в шлюпку сначала матросам, нагруженным инструментами, потом матросам с ружьями, потом солдатам; последним шел он сам.
Наибольшая опасность состояла в том, что шлюпка, чрезмерно нагруженная, имела очень большую осадку и не могла поэтому пристать к берегу, так что солдаты и матросы, чтобы добраться до нее, вынуждены были заходить в воду. Поэтому, лишь только островитяне увидели, что Крозе тоже вошел в воду, они всем скопом вскочили на ноги, испуская воинственные крики.
Перейдя поставленную Крозе границу, они осыпали французов градом дротиков и камней, к счастью никого не ранив.
Потом с громкими криками они подожгли постройки, сооруженные матросами берегового поста.
Все это проделывала одна группа дикарей, а вторая, по-видимому стремившаяся подбодрить первую, стучала оружием и вопила песню, зовущую к убийствам.
Забрав всех, лейтенант велел поднять якорь шлюпки и рассадил своих людей таким образом, чтобы ничем не мешать движениям гребцов.
Впрочем, шлюпка была так переполнена, что Крозе был вынужден стоять на корме, над румпелем.
Несмотря на данное матросам обещание отомстить во что бы то ни стало, лейтенант намеревался, если это окажется возможным, как можно скорее, не стреляя, добраться до корабля и немедленно же выслать шлюпку, чтобы снять пост на острове Малу-Рокка, где помещались больные, кузница и склад бочек.
Однако, по мере того как шлюпка, уже несколько более свободная в своих движениях, удалялась от берега, крики и угрозы дикарей усиливались, тем более что отступление моряков было весьма похоже на бегство; к тому же матросы едва слышно ворчали, повторяя про себя слова вождя: «Такури усмирил Мариона!»
Кроме того, было бы, наверно, опасно для судов, стоявших в гавани Новой Зеландии, а в особенности для тех, которые, возможно, появятся там в будущем, удалиться таким образом, не оставив убийцам страшной памяти о том, как умеют мстить европейцы, когда они хотят это делать.
Взвесив все это, лейтенант отдал приказ поднять весла, который был выполнен с быстротой, свидетельствующей о полном его одобрении командой.
Затем он приказал четырем из своих лучших стрелков приготовить оружие и открыть огонь, целясь главным образом в вождей, легко узнаваемых, во-первых, по их одежде, а во-вторых, по тому, как они метались, подбадривая остальных.
Четыре выстрела грянули одновременно.
Ни один из них не пропал даром. Четыре вождя упали.
Четверо стрелков отдали товарищам разряженные ружья и получили от них в обмен четыре заряженных.
От второго залпа упало столько же человек, как и от первого.
В течение десяти минут продолжался этот ужасный расстрел.
По прошествии этих десяти минут берег был усеян трупами, а в воде агонизировали около дюжины раненых.
Оставшиеся в живых невероятно тупо смотрели, как падают их товарищи.
Хотя дикари уже видели действие ружья при охоте на уток, голубей и перепелок, было очевидно, что они не отдавали себе отчета в том, как оно убивает; может быть, вначале они думали, что достаточно было лишь звучания так пугавшего их грома, чтобы принести смерть.
Вот почему при каждом ружейном залпе, без сомнения полагая, что упавшие на землю поднимутся вновь, они усиливали свои угрожающие крики, но не делали никаких попыток бежать.
Их истребили бы таким образом всех, а они не двинулись бы с места и не могли бы причинить ни малейшего урона тем, кто поражал их смертоносными выстрелами, если бы лейтенант не отдал решительный приказ прекратить стрельбу, хотя ее результат, в противоположность его собственным ощущениям, вызывал видимое удовлетворение у солдат и матросов.
Однако военная дисциплина взяла верх: ружья опустились, весла упали на воду, и шлюпка, рассекая волны, понеслась по направлению к кораблю с той быстротой, какую допускала ее чрезмерная перегрузка.
По прибытии на «Маскарен» Крозе немедленно отправил шлюпку, чтобы снять пост, где помещались больные; со смертью капитана Мариона командование «Маскаре-ном» переходило к нему и на него ложилась вся ответственность за жизнь экипажа.
И он твердой рукой принял бразды правления. Положение было критическое и не допускало ни промедления, ни колебаний.
Согласно первому из отданных им приказов надлежало, как уже было сказано, снять пост, где находились больные.
На берег послали свежий отряд во главе с офицером, которому был дан приказ вернуть на корабль всех больных, ибо их прежде всего надо было избавить от опасности.
Затем нужно было заняться спасением фельдшеров и вывезти больничные принадлежности.
Чтобы выполнить эту перевозку людей и имущества, необходимо было время, ведь французы расположились на острове как дома, предполагая оставаться там столько времени, сколько понадобится, и поэтому окружили себя всевозможными удобствами.
Поскольку кузницу нельзя было перевезти за одну ночь, Крозе велел разбить палатки и возвести вокруг нее укрепления, устроенные из наполненных водой бочек.
Помимо этих укреплений, охраняемых двадцатью солдатами, в сторону деревни были выдвинуты часовые.
Понятно, что нападения опасались именно с этой стороны, и опасение это было тем более основательно, что в кузнице хранилось много как необработанного железа, так и изделий из него, а дикари научились ценить этот металл за пользу, которую он им приносил, и при обмене старались получить именно его.
Вождя этой деревни звали Малу.
Помимо четких инструкций, офицер, отправленный на берег, получил ночные сигнальные фонари, с помощью которых он мог в темноте держать связь с судном.
