Текст книги "Рассказы"
Автор книги: Александр Дюма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 54 страниц)
Так что последняя надежда капитана оказалась обманутой.
Он вздохнул, затем, тряхнув головой, словно желая отогнать собственные тревоги, сказал:
– Вы видите, друзья мои, что нам больше не на что надеяться, кроме как на собственные усилия и милосердие Господа. Так соберем же все наше мужество; пусть одни из нас продолжают попытки потушить огонь, другие же в это время выбросят за борт порох.
Матросам и на этот раз следовало подчиниться, к тому же сделать это проворно: их могли спасти только сплоченность и быстрота действий.
Каждый принялся за порученную работу, и, в то время как двадцать человек побежали в пороховой погреб, Бонтеку, раздав буравы и долота, подавал пример, пытаясь пробить отверстия в трюме судна.
Но здесь возникло неожиданное препятствие: долота и буравы натолкнулись на обшивку судна и не смогли пройти сквозь нее.
Оставшиеся на судне потеряли последнюю надежду на спасение и впали в уныние.
И все же Бонтеку еще смог подавить это первое проявление отчаяния и добился того, чтобы матросы продолжали выбрасывать порох в море.
Он сам взялся за эту опасную работу, поручив другим заливать водой трюм.
В какое-то мгновение им показалось, что огонь гаснет, и они перевели дух.
Но неожиданно Бонтеку сообщили, что огонь перекинулся на масло.
Теперь гибель судна была неминуемой: чем больше лили воды, тем скорее пламя от горящего масла, смешанного с водой, приближало пожар к палубе. И все же обреченные люди, с криком и воплями метавшиеся в дыму словно настоящие демоны, продолжали свое дело.
Их поддерживал пример капитана.
В море уже выбросили шестьдесят бочонков с порохом, но оставалось еще триста.
Огонь неумолимо приближался к констапельской; находившиеся там моряки покинули пороховой погреб, хотя было ясно, что и в другом месте спастись не удастся; ощутив потребность в воздухе и просторе, какую человек испытывает в самые опасные минуты, они устремились на палубу с криком: «Порох! Порох!»
К этому времени на судне еще оставалось сто девятнадцать человек.
Бонтеку находился рядом с большим люком; в поле его зрения оказались шестьдесят три человека, черпавшие воду.
Он обернулся на крики, увидел этих людей, бледных, растерянных, дрожащих и, поняв, что все пропало, воздел руки к Небу и воскликнул:
– Великий Боже! Сжалься надо мной!
Он не успел договорить последнего слова, как судно со страшным треском раскололось, извергая пламя, словно кратер вулкана; капитан и все, кто его окружал, в одно мгновение исчезли, разбросанные в пространстве вместе с пылающими обломками «Ньив-Хорна».
III
ВОДА
«Взлетев на воздух, – сообщает сам Бонтеку, повествуя об этом ужасном событии, – я сохранил не только полное самообладание, но и искорку надежды в глубине сердца.
Я почувствовал, что вынырнул и оказался посреди обломков судна, разлетевшегося на тысячу кусков, в окружении пламени и дыма.
В этом положении мужество мое возросло; мне показалось, что я стал другим человеком. Я осмотрелся кругом и увидел справа от себя грот-мачту, а слева – фок-мачту. Я добрался до ближайшей из них – ею оказалась грот-мачта, – уцепился за нее и, с отчаянием в сердце глядя на все эти жалкие предметы, что плавали вокруг, воскликнул с тяжелым вздохом:
“О Боже! Возможно ли, что этот прекрасный корабль погиб, подобно Содому и Гоморре!”»
Немногие люди – читатели с этим согласятся – имели счастье написать строки, подобные тем, которые мы только что привели.
Однако Бонтеку был не единственным, кто уцелел в этом бедствии.
Едва он ухватился за мачту, едва произнес приведенные нами слова, как увидел, что волна расступилась и на поверхности воды появился молодой человек, казалось вышедший из морских глубин.
Он огляделся, заметил кусок волнореза в нескольких саженях от себя, энергично подплыл к нему, уцепился за него и, подняв над водой не только голову, но и грудь, воскликнул:
– О! Слава Богу! Я еще на этом свете!
Бонтеку не мог поверить своим глазам, но, когда до него донеслись эти слова, в свою очередь воскликнул:
– О! Значит, здесь есть еще один живой человек, кроме меня?
– Да! Да! Я здесь! – ответил молодой человек.
– Кто ты?
– Герман Ван Книфёзен.
Бонтеку, сделав усилие, приподнялся над волнами и в самом деле узнал моряка.
Рядом с молодым человеком плавала небольшая мачта, и, поскольку та, за которую держался капитан, беспрестанно перекатывалась и переворачивалась, что очень утомляло его, он сказал:
– Герман, подтолкни ко мне этот обломок; я лягу на него и стану толкать его к тебе, чтобы нам вместе попытать счастья.
– Ах, капитан, это вы! – сказал юноша. – Как я рад!
И матрос, невредимый и полный сил, хотя он только что взлетел на воздух, а потом ушел под воду, подтолкнул кусок дерева к Бонтеку, чтобы тот ухватился за него.
Он успел вовремя: капитан был так разбит – спина ушиблена, а голова пробита в двух местах, – что сам он не смог бы добраться до этого обломка.
Лишь тогда Бонтеку почувствовал, в каком он тяжелом состоянии: ему казалось, что тело его представляет собой одну сплошную рану; боль охватила его с такой силой, что он внезапно перестал видеть и слышать.
– Ко мне, Герман! – вскричал он. – Мне кажется, я умираю!
Герман удержал его, не дав соскользнуть в воду, уложил на волнорез и через несколько минут с радостью увидел, что капитан снова открыл глаза.
Прежде всего его взгляд устремился в небо, затем опустился к поверхности воды: оба они, капитан и юноша, искали глазами то, о чем ни тот ни другой не вспомнили в первую секунду, – шлюпку и лодку.
И они их увидели, но на расстоянии, показавшемся им огромным.
Наступил вечер.
– Увы! Бедный мой друг, – сказал Бонтеку Герману, – я думаю, нам почти не на что больше надеяться. Уже поздно, солнце опускается за горизонт. Невозможно – во всяком случае для меня – продержаться всю ночь на воде. Так вознесем наши сердца к Господу и попросим его о спасении, полностью смирившись с его волей.
Главный урок той книги, которую мы пишем, заключается вовсе не в том, что из нее можно узнать что-то новое о географии, познакомиться с неведомыми странами и чужими обычаями; нет, в ней можно найти великую истину, осеняющую нас в минуты величайшей опасности: когда наступает час испытаний, человек обращается к Богу столь же неминуемо, как поворачивается к полюсу магнитная стрелка – та, что направляла теперь уже не существующий корабль.
Они оба стали молиться. Два одиноких человека посреди океана, не имеющие другой опоры, кроме обломков, настолько погрузились в смирение перед Создателем, что забыли обо всем, вплоть до опасности, от которой просили у Господа избавления.
Так продолжалось четверть часа.
Герман, более молодой, первым перестал молиться и поднял глаза к Небу.
Он закричал от радости.
При этом крике Бонтеку тоже вышел из состояния возвышенного восторга и огляделся кругом.
Всего в сотне туазов от них он увидел лодку и шлюпку.
Собравшись с силами и наполовину высунувшись из воды, Бонтеку крикнул:
– Спасите! Спасите капитана! Нас здесь двое!
Услышав этот крик, несколько матросов в шлюпке приподнялись, с удивлением переглядываясь, и в свою очередь закричали, поднимая руки к Небу:
– Господи! Возможно ли это! Капитан еще жив!
– Да, да, друзья мои! – ответил Бонтеку. – Сюда, сюда!
Матросы приблизились к обломкам. У Германа, увидевшего, что шлюпка идет в его сторону, не хватило терпения дождаться ее: он отпустил волнорез и поплыл к ней.
Через пять минут он уже был в шлюпке.
Но Бонтеку был так разбит, что не мог сделать того же.
– Друзья мои! – крикнул он. – Если вы хотите меня спасти, надо подойти ко мне, потому что я не могу плыть.
Но матросы колебались: море было покрыто обломками и какая-нибудь мачта, задев шлюпку или лодку, могла перевернуть их или пробить в них дыру.
Тогда трубач корабля, рискуя собой, взял лотлинь, бросился в море и передал конец снасти капитану; тот обвязался и, благодаря этой поддержке, смог добраться до шлюпки.
Там он нашел судового приказчика Рола, второго лоцмана Мейндера Кринса и человек тридцать матросов.
Все они с удивлением смотрели на капитана и Германа, не в силах поверить, что те остались живы.
Однако Бонтеку был в тяжелом состоянии: он жестоко страдал от ран на спине и голове.
Еще во время стоянки на острове Сент-Мари по его распоряжению на корме шлюпки было построено что-то вроде маленькой каюты, и теперь, прощаясь с жизнью и желая перейти из этого мира в другой с благочестием и сосредоточенностью, подобающими в смертный час, он попросил матросов перенести его туда.
Но, укладываясь там, он дал им еще один совет, считая его последним.
– Друзья мои, – сказал он, – если вы мне верите, останьтесь на эту ночь рядом с обломками. Завтра, при свете дня, вы сможете выловить какие-нибудь припасы и отыщете буссоль.
И в самом деле, они спасались с такой поспешностью, что едва прихватили с собой несколько бочек воды и несколько фунтов галет. Что касается буссоли, то лоцман, догадываясь о планах бегства команды, .вытащил ее из нактоуза.
Наступила ночь.
И тогда, вместо того чтобы последовать совету умирающего капитана, Рол велел взяться за весла и приказал грести.
– В какую сторону? – спросили матросы.
– Наугад! – ответил Рол. – Господь поведет нас.
И тотчас же обе лодки поплыли, держась достаточно близко между собой, чтобы в темноте не потерять друг друга из вида.
Наутро они были одинаково далеко и от земли и от обломков: насколько хватало глаз, ничего не было видно, кроме неба и воды. Тогда было решено проверить, жив ли еще Бонтеку: за всю эту ночь он ни разу не подавал признаков жизни, даже не стонал.
Он был жив и чувствовал себя немного лучше.
– О капитан! – сказал Рол. – Что с нами станет? Поблизости нет никакой земли и не видно никакого судна, а мы остались без еды, без карты и без буссоли.
– Это ваша вина, – ответил Бонтеку. – Почему вы не послушали меня вчера вечером? Почему не остались на всю эту ночь рядом с обломками? Пока я держался за грот-мачту, я заметил, что вокруг меня плавали куски свиного сала, сыры и всевозможная провизия. Сегодня утром вы подобрали бы все это и, по крайней мере, несколько дней не подвергались бы опасности голодной смерти.
– Мы были не правы, капитан, – произнес Рол. – Но простите нас: мы потеряли голову. Теперь мы умоляем вас сделать над собой усилие, выйти из каюты и попытаться править лодкой.
Бонтеку попробовал подняться, но сразу же упал опять.
– Вы сами видите, друзья мои, – сказал он, – что это невозможно: у меня так разбито все тело, что я не могу стоять, а тем более сидеть.
Однако матросы настаивали, и с их помощью Бонтеку смог выбраться на палубу и сесть.
Прежде всего он выяснил, сколько у них припасов и какие они.
Ему показали семь или восемь фунтов галет.
– Прекратите грести, – тотчас же приказал капитан.
– Почему?
– Потому что вы только напрасно станете расходовать силы, не имея возможности восстановить их.
– Значит, мы умрем, ничего не сделав, чтобы спасти себя от смерти? – в отчаянии спросили эти люди.
– Соберите все ваши рубашки и, сшив их между собой канатной пряжей, сделайте большой парус; из тех, что останутся лишними, смастерите шкоты и галсы. То, что я говорю о лодке, относится и к шлюпке. Когда появится возможность идти под парусом, мы будем меньше утомляться. К тому же нас тогда наверняка поведет Господь, и вполне вероятно, что, щадивший нас до сих пор, он до конца не оставит нас своей милостью.
Приказ был немедленно исполнен.
Пока люди работали над парусом, Бонтеку пересчитал их.
В шлюпке было сорок шесть человек, в лодке – двадцать шесть.
Однако пришло время позаботиться немного и о несчастном капитане, забывшем о собственных страданиях, пока он занимался спасением других.
В шлюпке оказалась подушка и синий защитный кожух; принимая во внимание исключительное положение капитала, их уступили ему; затем лекарь, к счастью оказавшийся среди тех, кто спасся, догадался наложить на его раны примочки из разжеванных галет, что принесло Бонтеку большое облегчение.
В течение всего первого дня, пока не были готовы паруса, они плыли, отдавшись на волю морской стихии.
К вечеру паруса были готовы.
Их прикрепили к реям и распустили.
Это было 20 ноября.
К счастью, в те времена дорогу в бескрайних просторах почти неизведанных морей еще находили, наблюдая за движением небесных тел.
Бонтеку превосходно знал время восхода и захода солнца.
И все же 21-го числа и в последующие дни, поскольку эти небесные ориентиры показались ему недостаточными, пришлось заняться изготовлением квадранта для измерения высоты небесных светил.
Корабельный плотник Теннис Сибрантс, имевший при себе циркуль и обладавший кое-какими познаниями относительно того, как должен быть размечен лимб, взялся за это трудное дело; наконец общими усилиями (одни помогали своими советами, другие – своим трудом) удалось смастерить квадрант, годный для использования.
Бонтеку вырезал на дощечке морскую карту и нанес на нее очертания островов Суматры и Явы, а также Зондского пролива, разделяющего их, и, так как непосредственно в день бедствия, проводя полуденные измерения, он определил, что судно находилось под пятидесятым градусом и тридцатой минутой южной широты, ему удалось с большей или меньшей точностью направиться теперь ко входу в пролив.
Земля, которую они увидят, если им выпадет это счастье, поможет им исправить ошибки, даже если они не смогут к ней пристать.
И в самом деле, в тех краях пока еще все было негостеприимным – и острова и материк.
Положение терпящих бедствие было ужасным: ночью ледяной воздух, днем – губительное солнце.
И при этом еды у них почти не было, кроме семи или восьми фунтов галет.
Бонтеку взялся распоряжаться этими жалкими припасами: их приходилось предельно экономить.
Каждый день он выдавал каждому его порцию; но, хотя она представляла собой кусочек размером не больше мизинца, вскоре галеты подошли к концу.
Что же касается воды, она давно закончилась, и они пили воду лишь тогда, когда небо посылало им благословенный дождь.
Тогда спускали паруса, растягивали их, чтобы собрать как можно больше влаги, и сливали затем эту воду в два маленьких бочонка, единственное, что они взяли с собой, и там хранили запас на дни без дождя.
Люди страдали от голода и жажды, но, так как все возлагали свои надежды на капитана, ему предлагали двойную и тройную порцию воды и галет; однако Бонтеку постоянно отказывался, говоря, что перед лицом смерти и в глазах Господа он не выше и не ниже других и вместе со всеми будет разделять не только опасности, но и лишения.
Но вот кончилась вода, затем не стало и галет; правда, каждое облако в небе, казалось, обещало дождь, но галеты исчезли навсегда.
Суровые лица омрачились, затем раздались глухие голоса, произносившие сначала жалобы, потом угрозы.
Прошел первый день без пищи, за ним второй.
Несколько капель воды – вот все, что поддерживало этих людей, смотревших друг на друга дикими глазами, в которых сверкала угроза.
Капитан попытался использовать свое влияние, но мало-помалу он терял его.
Самые изголодавшиеся ворчали, что он ошибся в своем счислении пути, что он – страдавший, как и они, и обреченный умереть вместе с ними, если их ожидает смерть, – в отместку взял курс в открытое море, вместо того чтобы направиться к берегу.
Когда человек доходит до этой стадии безумия, разговаривать с ним уже бесполезно: им овладевают инстинкты хищника и надо быть готовым защищаться от него, как от дикого зверя.
Неожиданно, словно Небо захотело явно показать, что оно покровительствует этим несчастным, над шлюпкой закружилась стая чаек и – о чудо! – птицы давались в руки.
Каждый поймал двух или трех чаек, ощипал их, загрыз зубами, выпил горячую кровь и съел сырое мясо.
Бонтеку с содроганием наблюдал за происходящим: его люди приобретали страшный опыт – тягу к чужой крови и чужой плоти.
Эта кровь и это мясо показались им восхитительными.
И все же чайки подошли к концу еще быстрее, чем прежде – галеты, и тогда, не видя и следов суши, люди впали в прежнее подавленное состояние.
Те, кто плыл в лодке, приблизились к шлюпке и, побуждаемые потребностью в общении, которая охватывает людей в минуты крайней опасности, обменялись несколькими словами, а затем объявили Бонтеку, что хотят разделить со всеми общую судьбу: вместе жить или умереть; а раз из двух суденышек более крупным была шлюпка, ей надлежит принять на борт двадцать шесть человек из лодки.
Это предложение однажды уже было высказано, и капитан добился того, что оно не было принято, так как это означало бы удвоить опасность плавания.
В первый раз его послушались; но, видя, в каком состоянии находятся люди сейчас, Бонтеку счел любое свое возражение излишним и воздержался от какого-либо замечания.
Он только постарался сделать пересадку как можно менее опасной.
В шлюпке было тридцать весел; их скрепили между собой и уложили, оперев оба края на банки таким образом, что получилась палуба, а шлюпка была достаточно глубокой, чтобы под этой крышей из весел можно было сидеть.
Команду моряков, состоявшую из семидесяти двух человек, разделили: тридцать шесть должны были находиться в укрытии, тридцать шесть – сверху.
Люди были мрачными и угрюмыми, и каждый раз, когда те, что были внизу, выходили на свет нести свою вахту, на их лицах можно было прочесть еще большее уныние и отчаяние, чем прежде.
Новая манна, не менее чудесная, чем первая, на этот раз не упала с неба, но вышла из воды.
Стая летучих рыб, преследуемых какой-то невидимой дорадой, поднялась над морем и упала в шлюпку.
Каждый сидящий в ней, как было и с чайками, поймал двух или трех.
В среднем эти рыбы были величиной с мерлана.
Рыб съели, как и чаек, сырыми.
Терпения людям хватило еще на два дня, но через два дня их вновь стал терзать голод.
Мрачное выражение, ненадолго покинувшее лица, появилось на них снова, чтобы затем уступить место отчаянию.
Одни жевали свинцовые пули, чтобы обмануть голод, другие кусали ядра фальконетов, чтобы освежить рот.
Наконец наиболее отчаявшиеся начали, несмотря на предостережения капитана, пить морскую воду.
Однако никто не заболел; несмотря на все тяготы и мучения, даже Бонтеку, пострадавший больше всех, чувствовал, что его раны зарубцовываются.
Но было очевидно, что надвигается самая страшная беда: с этими скученными в тесном пространстве семьюдесятью двумя людьми неизбежно должно произойти нечто ужасное.
Однажды вечером к Бонтеку приблизились двое.
Капитан сидел, закрыв лицо руками, но почувствовал, что перед ним остановились люди, несомненно желающие что-то сказать ему, и поднял голову.
Несколько минут они стояли, не произнося ни слова.
Пытаясь прочесть намерения этих людей, Бонтеку заглянул им в глаза.
Но вот один из двоих нарушил молчание и объявил капитану, что команда приняла решение съесть юнг.
– Несчастные! – вскричал Бонтеку.
– Мы голодны! – последовал ответ.
– Послушайте, – продолжал Бонтеку, невольно содрогнувшийся от этого страшного оправдания. – Послушайте: у вас остался еще один бочонок воды, этого достаточно для поддержания вашей жизни в течение трех дней. Дайте мне эти три дня: такую отсрочку предоставили когда-то Христофору Колумбу, и вы мне в ней не откажете.
Посовещавшись со своими товарищами, два матроса ответили, что дают ему эти три дня, но через три дня...
– Ах, если бы только мы были на берегу, – прибавил уходя один из двоих, – мы бы поели травы.
Бонтеку утер слезу.
Эти люди, приведя его в трепет, теперь вызвали у него слезы.
IV
ЗЕМЛЯ
На следующий день Бонтеку, желая немного подбодрить удрученных людей, попытался приобщить их к своей работе по счислению и показать им курс и широту; они безучастно качали головой, но оставались верными своему обещанию подождать три дня, прежде чем привести в исполнение свой ужасный план – съесть юнг.
На второй день, поскольку уже в течение шестидесяти часов люди поддерживали себя лишь водой, силы их оказались на исходе.
Большая часть команды не могла ни встать, ни держаться на ногах. Среди прочих – судовой приказчик Рол; он был так слаб, что уже не мог двигаться и лежал, вытянувшись на палубе, и лишь осмысленный взгляд его показывал, что этот человек принимает еще какое-то участие в происходящем.
Благодаря ниспосланному Провидением чуду капитан, по мере того как другие ослабевали, напротив, ощущал, как заживают его раны и силы вновь возвращаются к нему.
Он был единственным, кто черпал в собственной воле достаточно энергии, чтобы пройти с одного края шлюпки до другого.
Наступил второй день декабря – тринадцатый после бедствия.
К пяти часам вечера небо заволокло и упали первые капли; надвигающийся дождь обещал освежить людей и придать им немного сил.
Отвязав паруса от рей, их растянули на палубе, улеглись на них, и, когда дождь усилился, все напились вдоволь и вновь наполнили водой два маленьких бочонка.
Капитан тем временем находился у румпеля. Все более доверяя своему счислению, он был убежден, что шлюпка приближается к берегу, поэтому упрямо оставался на своем посту, ожидая, когда дождь прекратится и на горизонте появится какой-нибудь просвет. Но дождь продолжал лить, капитан все сильнее замерзал, и ему пришлось позвать старшего матроса и поставить его вместо себя, предписав ему быть предельно бдительным.
Затем он лег среди моряков и постепенно немного согрелся.
Старший матрос пробыл у румпеля едва ли четверть часа, и, когда дождь перестал и погода прояснилась, все увидели, как он внезапно резко вскочил, приставил руку козырьком к глазам, а затем услышали, как он оглушительно дважды прокричал:
– Земля! Земля!
От этого крика все вздрогнули; даже самые слабые нашли в себе силы подняться на ноги и сразу бросились к носу шлюпки, так что чуть было не перевернули ее.
Перед ними действительно была земля.
Радостные вопли, выражения благодарности, крики счастья вырвались из каждой груди; любовь к жизни проявилась в каждом из них во всей своей силе, и все повторяли: «Земля! Земля!» – будто в самом этом слове уже заключалось реальное облегчение их страданий.
Но, приблизившись к берегу, они увидели, что море бьется о него с такой силой, что решено было, как ни спешили они ступить на сушу, поискать более надежную якорную стоянку.
Страшная опасность, которую они избежали, видимо, заставляла всех этих людей больше, чем когда-либо прежде, держаться за жизнь.
Поэтому они с удивительной покорностью выслушали замечания капитана.
Терпеливо двигаясь вдоль берега, через час они заметили бухту, направились к ней, без труда бросили там сохранившийся у них небольшой якорь и при помощи его пришвартовались.
Все устремились на сушу, такую долгожданную и столь желанную; затем, пока капитан, опустившись на колени, от своего имени и от имени остальных благодарил Бога, команда принялась в меру своих сил обыскивать остров, чтобы найти что-нибудь, чем можно было бы утолить голод.
Остров был совершенно необитаем, а единственными плодами, произраставшими на нем, причем в несметном количестве, были кокосы.
Но и это было большой радостью.
Жидкость, окружающая ядро ореха и называемая кокосовым молоком, приятна на вкус; каждый сбил столько кокосов, сколько хотел, съел мякоть более спелых плодов и выпил молоко менее зрелых.
Но, употребив чрезмерное количество этой жидкости, вся команда не замедлила ощутить такие жестокие рези, что капитан подумал, не напали ли его люди и он на какую-то ядовитую разновидность кокосовой пальмы и отравились.
Боли были до того сильными, что несчастные добивались некоторого облегчения, лишь зарывшись по шею в раскаленный песок.
После пятнадцатичасовых мучений боли стали стихать и понемногу совсем прошли.
Шлюпку нагрузили кокосами и, удостоверившись, что остров в самом деле необитаем, к четырем часам пополудни приготовились к отплытию.
На следующий день они увидели Суматру. Несмотря на несовершенство своих приборов, Бонтеку не ошибся.
Пристать к берегу было нелегко: вдоль него тянулись подводные скалы.
Шлюпка много часов подряд шла вдоль этого берега.
Наконец четверо добровольцев, отличные пловцы, вызвались добраться до берега и, обследовав сушу, найти какое-нибудь место, где можно причалить.
Предложение было принято; матросы разделись, оставив на себе только нижние штаны, и поплыли бок о бок, чтобы в случае необходимости помогать друг другу.
Шлюпка же приостановилась, не продвигаясь вперед во все то время, пока они преодолевали полосу подводных скал, и держась как можно ближе к ним.
Смельчаки добрались до берега, выдержав страшную схватку с волнами, но без серьезных происшествий.
Оказавшись на земле, они пошли вдоль берегового откоса, а тем временем шлюпка двигалась вблизи острова.
Наконец, дойдя до берегового склона какой-то реки, матросы сделали знак, что обнаружили нечто новое.
Прижавшись ближе к берегу, шлюпка подошла к устью реки.
Перед входом в него простиралась своего рода запруда, на которую море набрасывалось с большей яростью, чем в прочих местах, уже обследованных ими.
Капитан считал, что не стоит пытаться здесь пройти.
Но вся команда придерживалась противоположного мнения.
Так что Бонтеку оставалось лишь взять на себя управление шлюпкой и маневрировать, по возможности сопротивляясь силе волн.
Для этого он с каждого борта поместил двух человек с веслами наготове, а сам взялся за румпель, чтобы идти прямо наперерез волнам.
Приняв эти меры предосторожности, матросы бросились вперед будто в атаку.
Первая волна, вставшая на их пути, до половины наполнила шлюпку водой; но люди были готовы к этому и, как смогли, вычерпали воду своими шляпами и башмаками.
Тотчас же подкатила вторая волна.
Она была такой высокой и яростной, что захлестнутые водой матросы уже считали себя обреченными на гибель; и все же, несмотря ни на что, работа продолжалась: воду выливали за борт всеми возможными способами; это не помогло бы, окажись третий приступ таким же грозным, как два первых, но, к счастью, на этот раз вал миновал их, и, поскольку начался прилив, вода приподняла корму шлюпки, которой внезапно удалось преодолеть запруду.
Таким образом они оказались в реке.
Прежде всего они попробовали воду. Она была пресной!
Эта удача заставила бедняг в один миг забыть обо всех горестях и тяготах.
Все в один голос воскликнули: «На берег!»
Шлюпку направили к берегу, и через несколько секунд в ней не осталось ни одного человека.
Это было одно из тех мгновений счастья, какие ведомы лишь морякам.
Каждый принялся шарить в кустах, в гуще листвы деревьев, в траве, и в конце концов ими была обнаружена разновидность мелких бобов, похожих на те, что растут в Голландии.
Их попробовали: они имели тот же вкус и, вероятно, принадлежали к тому же семейству, что и голландские.
Перед тем местом, где высадились люди, в море выступала полоска земли – нечто вроде мыса.
Несколько человек, уставшие менее других, направились в ту сторону и через короткое время вернулись с табаком и с огнем.
Судя по этим находкам, на этот раз они попали на остров, населенный людьми, и к тому же жители его должны были находиться где-то неподалеку.
В шлюпке нашлось два топора. Двое матросов принялись валить деревья, и были разожжены три или четыре больших костра.
Матросы уселись вокруг них и стали курить табак и есть бобы.
Наступил вечер. Моряки все еще не знали, где они находятся, и не видели ни одного туземца.
Благоразумие требовало принять все возможные меры предосторожности.
Они обратились за советом к капитану.
Бонтеку распорядился удвоить количество костров и выставил на подходах к лагерю трех часовых.
Луна, находившаяся в последней четверти, бросала лишь слабый свет.
Все устроились как могли и, хотя положение их было неопределенным, заснули.
Каким был их сон до этого времени, в течение всех четырнадцати дней плавания после катастрофы, легко себе представить.
Около полуночи один из трех часовых чуть слышно оставил пост и, разбудив капитана, сообщил ему, что подходит большая группа островитян.
Капитан поднял своих людей.
К несчастью, они были очень плохо вооружены: лишь два топора, уже упомянутые нами, и заржавленная шпага – вот и все.
Этого было недостаточно, и Бонтеку приказал каждому взять горящую головню и атаковать островитян, как только они покажутся.
Идея капитана воодушевила всех: каждый, погрузив конец своего орудия в один из общих костров, спокойно ожидал сигнала и, как только он был дан, бросился на врага.
Можно себе представить, какое впечатление произвел вид этих семидесяти двух человек, выбегающих из мрака с громкими криками, размахивающих горящими рогатинами, от которых летели сразу пламя, дым и искры.
Островитяне не продержались ни одной минуты и не выпустили ни одной стрелы; они удирали со всех ног, отвечая воплями ужаса на победные крики матросов.
Достигнув леса, стоявшего перед ними словно стена, дикари углубились в него и скрылись с глаз.
Голландцы вернулись к кострам и остаток ночи провели в неослабевающей тревоге.
Капитан и Рол на всякий случай устроились в шлюпке, чтобы как можно быстрее спустить ее на воду, если туземцы вернутся.
На следующий день, едва только взошло солнце, все обратили взгляды к лесу.
Из него вышли три островитянина и двинулись вдоль берега.
Три голландских матроса вызвались пойти им навстречу.
Никогда еще при переговорах по важнейшим проблемам первая встреча полномочных представителей сторон не вызывала столь жгучего интереса у наблюдателей.
Ведь на ней решался вопрос, чему быть – миру или войне.
Эти три матроса, плававшие уже в индийских и китайских морях, знали несколько малайских слов и с их помощью надеялись объясниться.
Наконец местные жители и чужестранцы сошлись.
Первое, что хотели выяснить туземцы, из какой страны прибыли моряки.
Матросы поспешили ответить, что они голландцы, и представились несчастными купцами, чье судно погибло в огне; затем в свою очередь они спросили, нельзя ли путем обмена получить какую-нибудь еду, крайне им необходимую.
Тем временем островитяне, казавшиеся далеко не робкими, продолжали двигаться к лагерю; но, поскольку их было всего трое, им не препятствовали.
Однако осторожный капитан расстелил паруса поверх весел, образовывавших палубу, чтобы дикарям не удалось посмотреть, что находится в глубине шлюпки.
Эта предосторожность обеспокоила туземцев; они простодушно спросили, есть ли у потерпевших крушение какое-нибудь оружие.
Бонтеку ответил, что, к счастью, каждый матрос смог спасти свой мушкет, порох и пули.
И, показав на часть шлюпки, покрытую парусами, он добавил:
– Оружие находится там.
Туземцам очень хотелось приподнять паруса, но они не осмелились.
Видя, что им не удастся удовлетворить свое любопытство на этот счет, трое островитян простились с голландцами, сообщив им, что принесут риса и кур.
