Текст книги "Жозеф Бальзамо. Том 1"

Автор книги: Александр Дюма

32. КОРОЛЬ СКУЧАЕТ

Король, как и объявил, уехал в Марли, а там в три часа пополудни распорядился отвезти его в Люсьенну.

Он предполагал, что г-жа Дюбарри, получив его записку, в свою очередь поспешит покинуть Версаль и будет ждать его в своем только что построенном прелестном гнездышке; король бывал там несколько раз, но на ночь не оставался под тем предлогом, что Люсьенна не является королевским дворцом.

Каково же было его удивление, когда по приезде он обнаружил там Самора, мало чем напоминавшего надменного губернатора; негритенок забавлялся тем, что выдергивал у попугая из хвоста перья, а тот старался его за это ущипнуть.

Попугай и негритенок были соперники точно так же, как г-н Шуазель и г-жа Дюбарри.

Усевшись в небольшой гостиной, король отослал свиту.

Хотя он и был самым любопытным дворянином во всем королевстве, но не имел обыкновения разговаривать с челядью и лакеями или расспрашивать их; Самор, однако, не являлся слугой: он занимал промежуточное положение между обезьянкой и попугаем.

Поэтому король решил расспросить его.

– Ее сиятельство в саду?

– Нет, повелитель, – отозвался Самор.

В Люсьенне г-жа Дюбарри, повинуясь капризу, лишила короля титула «ваше величество», заменив его на «повелитель».

– Значит, она смотрит карпов?

Когда строился замок, король, не поскупившись, велел вырыть неподалеку пруд, вода в который поступала из акведука; туда запустили лучших в Версале карпов.

– Нет, повелитель, – опять ответил Самор.

– Где же она?

– В Париже, повелитель.

– Как в Париже? Графиня не приезжала в Люсьенну?

– Нет, повелитель, она послала сюда Самора.

– А это зачем?

– Чтобы дождаться короля.

– Вот как! – воскликнул Людовик XV. – Тебе поручили меня принять. Общество Самора – это прелестно! Благодарю, графиня, благодарю!

С этими словами король, несколько раздосадованный, встал.

– О нет, – возразил негритенок, – король не будет в обществе Самора.

– Почему?

– Потому что Самор уезжает.

– Куда?

– В Париж.

– Стало быть, я останусь в одиночестве. Час от часу не легче. Но что ты будешь делать в Париже?

– Пойду к хозяйке Барри и скажу, что король в Люсьенне.

– Вот оно как, графиня поручила тебе сообщить об этом?

– Да, повелитель.

– А она не говорила, что делать мне тем временем?

– Она сказала, чтобы ты спал.

«На самом деле это значит, что она не заставит себя ждать и огорошит меня какой-нибудь новой неожиданностью», – подумал король, а вслух произнес:

– Отправляйся же поскорее и привези сюда графиню. Да, кстати, а как ты поедешь?

– На большом белом коне под красным чепраком.

– А за сколько времени большой белый конь доедет до Парижа?

– Не знаю, – ответил негритенок, – но он скачет быстро, очень быстро. Самор любит ездить быстро.

– Ну, если Самор любит ездить быстро – тем лучше, – заключил король и подошел к окну, чтобы посмотреть на отъезд негритенка.

Высоченный выездной лакей забросил негритенка в седло, и тот со свойственным детям презрением к опасности пригнулся к холке гигантского скакуна и пустил его в галоп.

Оставшись один, король спросил у выездного лакея, нет ли в Люсьенне чего-нибудь новенького.

– Есть, – ответил слуга, – здесь господин Буше, который расписывает большой кабинет ее сиятельства.

– Ах, Буше! Бедняга Буше здесь, – удовлетворенно проронил король. – Где это, говорите?

– Во флигеле, в кабинете. Ваше величество желает, чтобы я проводил его к господину Буше?

– Нет-нет, не надо, я лучше пойду посмотрю карпов. Дайте мне нож, – попросил король.

– Нож, государь?

– Да, и большой хлеб.

Вскоре лакей вернулся, неся на блюде японского фаянса большой круглый хлеб, в который был воткнут длинный острый нож.

Удовлетворенный король сделал лакею знак следовать за ним и направился к пруду.

Кормить карпов уже стало семейной традицией. Людовик XIV ежедневно развлекался этим.

Людовик XV уселся на обомшелую скамью, откуда открывался чудесный вид.

За небольшим озерцом с берегами, поросшими травою, виднелась деревушка, втиснувшаяся между двумя холмами, один из которых – западный – вздымался отвесно, словно поросшая мхом скала Вергилия [98]98
  Имеется в виду обрывистый холм, всходя на который перед спуском в ад Данте встречает Вергилия, становящегося его проводником («Божественная комедия», «Ад», п. I).


[Закрыть], так что крытые соломой дома казались детскими игрушками, уложенными в выстланную папоротником коробку.

Далее видны были остроконечные крыши Сен-Жермен и его громадные террасы с купами деревьев; еще дальше – голубоватые косогоры Саннуа и Кормейля, а надо всем, словно огромный медный купол, нависало красновато-серое небо.

После грозы листва казалась темной на фоне нежной зелени лугов; поверхность пруда, гладкая, недвижная и словно масляная, порой разрывалась, и тогда, подобно серебряной молнии, выскакивала рыба, хватая клопа-водомерку, бегающего на длинных ногах по воде. И долго еще после этого по ней расходились дрожащие круги, покрывая пруд черно-белым узором.

Иногда у берега беззвучно выныривала голова большой рыбы, которая, словно зная, что ей не грозит попасться ни на крючок, ни в сеть, заглатывала листик свисающего над водой клевера и таращила выпученные и как бы невидящие глаза на крохотных серых ящерок и резвящихся в камышах зеленых лягушек.

Король, умевший с толком убивать время, налюбовался пейзажем, пересчитал дома как в ближайшей деревушке, так и в тех, что виднелись вдали, затем взял со стоявшего подле него блюда хлеб и принялся кромсать его на кусочки.

Карпы, услышав, как хрустит под ножом корка, и зная, что звук этот свидетельствует о наступлении обеденного часа, подплывали поближе, дабы показаться его величеству, которому весьма нравилось жаловать их ежедневным пропитанием. Точно так же они собирались и тогда, когда их кормил лакей, однако король вполне естественно полагал, что они лезут вон из кожи специально для него.

Один за другим он бросал в воду куски хлеба; каждый из них сперва тонул, но тут же, всплыв на поверхность, становился на некоторое время объектом оживленной борьбы, после чего вдруг как бы растворялся и в один миг исчезал. Зрелище и впрямь было забавное: подталкиваемые невидимыми рыбьими ртами, куски кружили по воде, покуда карпы, раскрошив их, не проглатывали.

Через полчаса его величество, которому хватило терпения отрезать чуть ли не сотню кусочков хлеба, ощутил удовлетворение: больше ни одна рыба не подплывала к поверхности. Король тут же поскучнел, но припомнил, что господин Буше тоже может несколько его развлечь – не так, конечно, как карпы, но что делать: в деревне приходится довольствоваться тем, что есть.

Людовик XV встал и направился к флигелю. Буше был уже предупрежден. Весь в работе или, вернее, делая вид, что весь погружен в работу, он издалека следил за королем и увидел, что тот идет к флигелю; обрадованный художник поправил жабо, выпустил манжеты и взобрался на лестницу, поскольку ему настоятельно посоветовали притвориться, будто он не знает о приезде короля в Люсьенну. Услышав, как скрипит паркет под шагами его величества, Буше принялся пририсовывать розу толстощекому амуру вместо юной пастушки в голубом атласном корсаже и соломенной шляпке. Рука у него дрожала, сердце колотилось.

Людовик XV остановился на пороге.

– Ах, господин Буше, как от вас несет скипидаром! – промолвил он и удалился.

Бедняга Буше, который не был столь тонкой художественной натурой, как король, отнюдь не ждал такого комплимента и едва не свалился с лестницы.

Спустившись, он со слезами на глазах пошел прочь, забыв даже отскрести палитру и вымыть кисти, что обычно делал каждый вечер.

Его величество достал часы. Было около семи.

Людовик XV вернулся в замок, подразнил обезьянку, послушал, как болтает попугай, и стал перебирать стоявшие на этажерке китайские безделушки.

Смеркалось.

Его величество не любил темноты, и посему зажгли свет.

Но еще сильнее он не любил одиночества.

– Через четверть часа подать лошадей, – распорядился король и пробормотал: – Дам ей еще четверть часа и, ей-богу, ни минуты больше.

С этими словами Людовик XV улегся на стоящую напротив камина софу, задавшись целью проследить, как будут уходить пятнадцать минут или, иными словами, девятьсот секунд.

Когда маятник часов, изображающих голубого слона, на котором сидит розовая султанша, качнулся в четырехсотый раз, его величество уснул.

Как и следовало ожидать, лакей, который явился объявить, что карета подана, увидев, что король спит, будить его не посмел. В итоге подобного почтения к августейшему сну король пробудившись, узрел перед собою ничуть с виду не заспанную г-жу Дюбарри, которая смотрела на него широко раскрытыми глазами. У дверей в ожидании распоряжений стоял Самор.

– А, вы здесь, графиня, – садясь на софе, процедил король.

– Разумеется, здесь, и уже давно, – отвечала графиня.

– Как это давно?

– Да уж самое меньшее час. Ну и горазды вы спать, ваше величество!

– Но послушайте, графиня, вас не было, и я очень скучал. К тому же я плохо спал ночью. Вам известно, что я собрался уезжать?

– Да, я вижу, что лошади вашего величества готовы.

Король взглянул на часы.

– Ого, оказывается, уже половина десятого! Я проспал почти три часа! – воскликнул он.

– Совершенно верно, государь. Попробуйте теперь сказать, что в Люсьенне плохо спится.

– Спится здесь прекрасно. Но что я вижу? Какого дьявола? – вскричал вдруг король, взглянув на Самора.

– Вы видите губернатора Люсьенны, государь.

– Пока еще нет, пока еще нет, – смеясь, возразил король. – Этот чудак надел мундир, еще не получив назначения. Он, стало быть, рассчитывает на мое слово?

– Государь, ваше слово свято, и мы в полном праве рассчитывать на него. Но у Самора есть нечто большее или, вернее, меньшее, нежели ваше слово, – у него есть патент.

– Какой патент?

– Вот он, мне прислал его вице-канцлер. Теперь Самору осталось лишь принять присягу. Велите ему присягнуть, и пускай он нас охраняет.

– Приблизьтесь, господин губернатор, – приказал король.

Самор приблизился; он был в форменном мундире: расшитый воротник, капитанские эполеты, короткие панталоны, шелковые чулки и шпага на перевязи. Шел он твердым размеренным шагом, а под мышкой у него была зажата огромная треуголка.

– Но знает ли он присягу? – усомнился король.

– Еще как! Проверьте.

– Подойдите, как полагается, – велел король, с любопытством разглядывая эту черную куклу.

– На колени, – подсказала графиня.

– Клянитесь, – приказал король.

Мальчик прижал одну руку к сердцу, другую вложил меж ладоней короля и произнес:

– Верой и честью клянусь моим повелителю и повелительнице защищать до последней капли крови замок, который мне доверили охранять, и в случае нападения, прежде чем сдаться, съесть все имеющееся в нем варенье до последнего горшочка.

Король расхохотался: его развеселила и форма присяги, и серьезность, с какой Самор ее произнес.

– Взамен за эту присягу, – напустив на себя приличествующую случаю серьезность, ответил он, – жалую вам, господин губернатор, право верховной власти, право высокого и низкого суда над всеми, кто населяет воздух, землю, огонь и воду в этом дворце.

– Благодарю, повелитель, – вставая с колен, отвечал Самор.

– А теперь иди и похвастайся своим красивым нарядом на кухне, – заключил король. – Ступай, оставь нас в покое.

Самор вышел. Но едва за ним затворилась дверь, другая дверь открылась, и вошла Шон.

– А, вот и вы, крошка Шон. Добрый вечер!

Король усадил девушку себе на колени и поцеловал.

– Ну-ка, крошка Шон, выкладывайте мне всю правду, – продолжал он.

– Помилуйте, государь, вы не на ту напали! – возразила Шон. – Правду! Я, наверное, еще ни разу в жизни не говорила ее. Если вам и впрямь нужна правда, обратитесь к Жанне, она не способна врать.

– Это верно, графиня?

– Государь, Шон слишком хорошего мнения обо мне. Ее пример меня испортил, и с этого вечера я решила врать, как настоящая графиня, поскольку нет смысла говорить правду.

– А, кажется, Шон от меня что-то скрывает! – воскликнул король.

– Нет, клянусь вам.

– Наверно, свидание с каким-нибудь герцогом, маркизом или виконтом?

– Не думаю, – отозвалась графиня.

– А что скажет на это Шон?

– Не думаем, государь.

– Придется потребовать от полиции донесения на этот счет.

– Какой полиции – господина де Сартина или моей?

– Господина де Сартина.

– И сколько вы ей заплатите?

– Если они сообщат что-нибудь любопытное, скупиться не стану.

– Тогда отдайте предпочтение моей полиции и выслушайте ее рапорт. Я послужу вам… по-королевски.

– Вы сами себя предадите?

– А почему бы и нет, если за тайну будет хорошо заплачено?

– Будь по-вашему. Послушаем ваше донесение. Но только не врать.

– Француз, вы меня оскорбляете.

– Я хотел сказать, без уверток.

– Итак, государь, готовьте денежки, вот вам донесение.

– Они здесь, – позвенев в кармане золотыми, ответил король.

– Во-первых, графиню госпожу Дюбарри видели в Париже около двух часов пополудни.

– Дальше, это мне известно.

– На улице Валуа.

– Очень может быть.

– Около шести туда приехал Самор.

– И это возможно. Но что же госпожа Дюбарри делала на улице Валуа?

– Она была у себя дома.

– Я понимаю, но зачем она поехала к себе домой?

– Чтобы встретиться с «крестной».

– С «крестной»? – повторил король с гримасой, которую ему не удалось полностью скрыть. – Значит, она собирается креститься?

– Да, государь, в большой версальской купели.

– Ей-богу, это она зря – ей больше подходит язычество.

– Что поделать, государь, вы ведь знаете поговорку: «Чего захочешь, о том и похлопочешь»?

– Что ж, нам теперь захотелось иметь «крестную»?

– И она у нас есть, государь.

Король вздрогнул и пожал плечами.

– Мне очень нравится это ваше движение, государь: оно доказывает, что вы пришли бы в отчаяние при виде поражения Граммонов, Гемене и прочих придворных святош.

– Что-что?

– А что? Вы же вступили в союз с этими людьми.

– Вступил в союз? Графиня, зарубите себе на носу: король вступает в союз лишь с другими королями.

– Это так, но все ваши короли – друзья господина де Шуазеля.

– Давайте-ка вернемся к нашей «крестной», графиня.

– Я тоже это предпочла бы, государь.

– Значит, вам удалось изготовить ее?

– Нет, я нашла готовую, да еще какую – графиню Беарнскую, породненную с царствующей династией, ни больше ни меньше. Надеюсь, она не опозорит союзницу союзников дома Стюартов.

– Графиню Беарнскую? – с удивлением переспросил король. – Я знаю только одну графиню Беарнскую, она, кажется, живет неподалеку от Вердена.

– Это она и есть, ей пришлось специально приехать сюда.

– Она вам поможет?

– И охотно!

– А когда?

– Завтра в одиннадцать утра она будет иметь честь получить здесь тайную аудиенцию у короля; одновременно, если это не будет слишком бестактно, она будет просить его величество назначить день, и вы его назначите, причем как можно скорее, не так ли, господин Француз?

Король деланно рассмеялся и поцеловал графине руку.

– Разумеется, разумеется, – проговорил он и вдруг переспросил: – Завтра в одиннадцать?

– Ну да, в час завтрака.

– Ничего не получится, друг мой.

– Как это не получится?

– Я не буду здесь завтракать, сегодня вечером я должен вернуться.

– Что такое? – почувствовав холодок в сердце, осведомилась г-жа Дюбарри. – Вы уезжаете, государь?

– Приходится, милая графиня: я назначил встречу Сартину, у нас крайне срочное дело.

– Как вам угодно, государь. Но, надеюсь, вы хотя бы поужинаете?

– Пожалуй… Да, поужинаю, что-то хочется есть.

– Вели накрывать, Шон, – попросила графиня сестру и сделала ей какой-то условный знак, о котором они явно договорились заранее.

Шон вышла.

Король заметил знак в зеркало и хотя не понял его смысла, но заподозрил подвох.

– Впрочем, нет, даже на ужин остаться не могу! – заявил он. – Мне необходимо сейчас же ехать. Я должен кое-что подписать, сегодня ведь суббота.

– Ну, что поделаешь. Я велю подавать лошадей.

– Хорошо, моя красавица.

– Шон!

Сестра вошла.

– Лошадей короля, – приказала графиня.

– Сейчас, – улыбнувшись, ответила Шон и снова вышла.

Через секунду из прихожей послышался ее голос:

– Лошадей короля!

33. КОРОЛЬ РАЗВЛЕКАЕТСЯ

Король был доволен: своим внезапным решением он наказал графиню за то, что она заставила себя ждать, и одновременно избавился от забот, связанных с представлением. Он направился к двери.

Возвратилась Шон.

– Ну что, вы видели моих слуг?

– Нет, государь, в прихожих слуг вашего величества нет.

Король сам подошел к двери и окликнул:

– Эй, служба!

Никто не ответил; в замке стояла тишина, не слышно было даже эха.

– Что за черт! Никто не поверит, что я – внук человека, сказавшего: «Мне чуть было не пришлось ждать!» – проговорил король, шагнул к окну и распахнул его.

Но на эспланаде было так же пусто, как и в прихожих: ни лошадей, ни скороходов, ни стражи. И только ночь являла взору и душе свое спокойствие и великолепие: в сиянии полной луны верхушки деревьев леса Шату колыхались, как взволнованное море, а миллионы ярких блесток плясали на поверхности Сены, которая, словно гигантская ленивая змея, извивалась на протяжении четырех-пяти лье между Буживалем и Мезоном.

И тут же соловей рассыпал свои чудные трели, какие можно услышать только в мае, как будто этих ликующих песен достойны только первые дни весны, которые спешат умчаться, не успев прийти.

Однако гармония природы не тронула Людовика XV – король был весьма прозаическим человеком, не склонным ни к мечтательности, ни к поэзии.

– Ну вот что, графиня, – с досадой проронил он, – умоляю вас, распорядитесь же наконец. Довольно шутить, какого черта!

– Государь, здесь распоряжаюсь не я, – отвечала графиня, очаровательно надувшись, что почти всегда достигало цели.

– Ну и не я, – возразил Людовик XV. – Сами видите, как меня тут слушаются.

– Стало быть, не вы и не я, государь.

– Кто же тогда? Быть может, вы, Шон?

– Я и повинуюсь-то с трудом, куда уж мне распоряжаться, – ответила молодая женщина из другого угла комнаты, где она сидела в кресле, составляя прекрасную пару своей сестре.

– Но кто же здесь все-таки хозяин?

– Как кто? Господин губернатор.

– Господин Самор?

– Ну да.

– Резонно. Позвоните-ка ему.

С очаровательной небрежностью графиня протянула руку к шелковому шнуру, на конце которого висела жемчужина, и позвонила.

Явно подученный заранее лакей вошел из прихожей в гостиную.

– Губернатора! – приказал король.

– Губернатор охраняет драгоценную жизнь вашего величества, – почтительно ответил слуга.

– Где он?

– В дозоре.

– В дозоре? – переспросил король.

– Вместе с четырьмя офицерами, – добавил лакей.

– Ну, точь-в-точь как господин Мальбрук [99]99
  Ироническое прозвище, данное французами Джону Черчилю, герцогу Мальборо (1650–1752), английскому государственному деятелю и полководцу, нанесшему Франции ряд поражений, в том числе при Мальплаке (11 сентября 1709). После этой битвы во Франции распространился ложный слух о гибели Мальборо и сочинена знаменитая сатирическая песенка: «Мальбрук в поход собрался», в одном из куплетов которой есть слова: «…я видел, как четыре офицера опустили его в могилу».


[Закрыть]! – воскликнула графиня.

Король не смог сдержать улыбки.

– Это и впрямь забавно, – проговорил он, – но почему же нельзя запрячь лошадей?

– Государь, господин губернатор приказал запереть конюшни из опасения, как бы там не укрылись какие-нибудь злоумышленники.

– А где мои скороходы?

– В людской, государь.

– Что они делают?

– Спят.

– Как спят?

– По приказу.

– По чьему приказу?

– По приказу губернатора.

– А ворота? – осведомился король.

– Какие ворота, государь?

– Ворота замка.

– Заперты.

– Прекрасно, но ведь можно взять ключи.

– Государь, ключи висят у губернатора на поясе.

– Ничего не скажешь, в замке порядок. Образцовый порядок, черт возьми! – воскликнул король.

Увидев, что король прекратил расспросы, лакей удалился.

Графиня, откинувшись в кресле, покусывала лепестки розы, которые оттеняли ее коралловые губы.

– Я сжалюсь над вами, государь, – проговорила она с присущей только ей томной улыбкой. – Дайте мне вашу руку, и отправимся на поиски. Шон, посвети.

Шон двинулась первой, являя собой авангард, готовый предупредить о любой опасности, если таковая возникнет.

За поворотом коридора ноздри короля защекотал аромат, способный возбудить аппетит у самого тонкого гурмана.

– Что это за благоухание, графиня? – осведомился Людовик XV.

– Как что за благоухание? Это ужин, государь. Я думала, король окажет мне честь отужинать в Люсьенне, и соответственным образом приготовилась.

Людовик XV несколько раз втянул носом гастрономический аромат и задумался: во-первых, его желудок уже некоторое время напоминал о себе; во-вторых, если поднять шум, полчаса уйдет на то, чтобы разбудить скороходов, четверть часа – чтобы запрячь лошадей, десять минут – чтобы доехать до Марли; там его не ждут и приготовят лишь что-нибудь на скорую руку. Еще раз вдохнув соблазнительный запах, король, ведший графиню под руку, остановился перед дверью в столовую.

На богато сервированном и ярко освещенном столе стояли два прибора.

– Черт! У вас неплохой повар, графиня.

– Государь, это его первый опыт. Он просто в лепешку расшибся, чтобы заслужить одобрение вашего величества, и способен, подобно бедняге Вателю [100]100
  Дворецкий принца Конде. В 1671 г. во время обеда, который принц Конде давал Людовику XIV, покончил с собой, сочтя себя обесчещенным оттого, что на столе не оказалось рыбы.


[Закрыть], перерезать себе глотку, если окажется, что не сумел вам угодить.

– В самом деле? – отозвался Людовик XV.

– А главное, он приготовил омлет из фазаньих яиц, которым рассчитывал…

– Омлет из фазаньих яиц? Мое любимое блюдо!

– Вот видите, как все некстати.

– Ладно, графиня, не будем огорчать вашего повара, – смеясь, сказал король. – Быть может, пока мы ужинаем, господин Самор вернется из дозора.

– Великолепная мысль, государь! – воскликнула графиня, не в силах скрыть радости от того, что первая схватка осталась за нею. – Входите же, государь, входите.

– Но кто нам станет прислуживать? – безуспешно ища глазами лакея, поинтересовался король.

– Неужели, государь, кофе покажется вам менее вкусным, если подам его я? – огорчилась г-жа Дюбарри.

– О нет, графиня, особенно если вы его сами сварите.

– Так проходите, государь.

– Только два прибора? – заметил король. – А Шон, значит, уже отужинала?

– Государь, без особого позволения вашего величества мы не осмелились…

– Полноте, – проговорил король, собственноручно беря с горки тарелку и столовый прибор. – Садитесь, крошка Шон, вот здесь, напротив нас.

– О, государь, – замялась Шон.

– Продолжайте притворяться смиренной и покорной подданной, лицемерка! Графиня, усаживайтесь тут, подле меня. Какой у вас прелестный профиль!

– Вы это заметили только сегодня, господин Француз?

– Что делать, графиня, я привык видеть вас в анфас. Нет, решительно, ваш повар большой искусник. Что за раковый суп!

– Выходит, я была права, прогнав предыдущего?

– Совершенно правы.

– Так последуйте моему примеру, государь, в результате вы только выиграете.

– Я вас не понимаю.

– Я прогнала своего Шуазеля – прогоните и вы своего.

– Ни слова о политике, графиня, лучше налейте-ка мне вон той мадеры.

Король протянул бокал, графиня взяла узкогорлый графин и стала наливать королю вино.

От тяжести графина у очаровательного виночерпия побелели пальцы, а самые их кончики зарозовели.

– Наливайте потихоньку и не спеша, графиня, – попросил король.

– Чтобы не замутилось вино, государь?

– Нет, чтобы я мог налюбоваться вашей ручкой.

– Право, ваше величество, вы делаете одно открытие за другим, – рассмеявшись, отозвалась графиня.

– Ей-богу, так оно и есть, – подтвердил король, к которому начало возвращаться доброе расположение духа, – и думаю, что вот-вот я открою…

– Часть света? – подхватила графиня Дюбарри.

– Нет, что вы, часть света – это слишком, мне довольно моего королевства. Я открою островок, крохотный клочок земли, зачарованный холм, дворец, в котором некая расположенная ко мне прекрасная дама будет Армидой [101]101
  Армида – обольстительная волшебница, персонаж поэмы Т. Тассо «Освобожденный Иерусалим».


[Закрыть]и вход в который будут стеречь всевозможные чудовища, когда мне придет в голову прийти туда и обо всем забыть.

– А вот вам, государь, кстати, и вода из Леты, – сказала графиня, протягивая королю графин с шампанским со льда (по тому времени новое изобретение).

– Из Леты, графиня? Вы в этом уверены?

– О да, государь, ее принес из Аида бедняга Жан, который едва сам не утонул в ней.

– За его счастливое воскрешение! – поднимая бокал, провозгласил король. – Но только не надо политики, прошу вас.

– Тогда уже не знаю, о чем говорить, государь. Вот если бы ваше величество соблаговолили рассказать какую-нибудь историю – вы ведь превосходный рассказчик…

– Нет, я лучше почитаю вам стихи.

– Стихи? – воскликнула г-жа Дюбарри.

– Да, стихи. А почему вы так удивились?

– Но ведь ваше величество испытывает к ним отвращение!

– Еще бы, черт возьми! Из ста тысяч стихотворений девяносто тысяч направлены против меня.

– А то, что вы собираетесь мне прочесть, из тех десяти тысяч, которые не удостоились попасть в число девяноста?

– Нет, графиня, стихи, что я собираюсь прочесть, адресованы вам.

– Мне?

– Да, вам.

– И кем же?

– Господином Вольтером.

– И он поручил вашему величеству…

– Вовсе нет, он направил их прямо вашему сиятельству.

– Каким же образом? Без письма?

– Напротив, с весьма любезным письмом.

– А, понимаю, ваше величество занимались сегодня утром с директором почт.

– Совершенно верно.

– Ну что ж, государь, прочтите стихи господина Вольтера.

Людовик XV развернул листок и продекламировал:

 
Богиня радостей, мать Граций, для чего ты
В Пафосский праздник свой стараешься вплести
Раздоров горестных и подозрений ноты?
Зачем стремишься ты героя извести?
Своей отчизне дорог он,
Атрида верная опора.
Безмерно мудр Улисс, и гордый Илион
Его стараньями нам покорится скоро.
Венера, нежной красотой
Пленяй сердца богов и в дивном упоенье
Срывай трепещущей рукой
Цветы любви и наслажденья,
Но наш не возмущай покой,
Утишь Нептуна гневного волненье.
Улисс, которого ты яростью страшишь,
Весьма опасен, но – для Трои,
А для красы он грозен, лишь
Пред нею на коленях стоя.
 

– Решительно, государь, господин Вольтер хочет с вами примириться, – высказала свое мнение графиня, не столько польщенная, сколько задетая этим поэтическим посланием.

– Ну, коли так, то он зря старается, – заметил Людовик XV. – Если Вольтер вернется в Париж, этот опус многих тут поставит в тупик. Пускай-ка лучше он убирается к своему другу, моему кузену Фридриху Второму. Нам здесь достаточно и господина Руссо. Возьмите, графиня, стишки и поразмыслите над ними.

Г-жа Дюбарри взяла листок, свернула его в трубочку и положила рядом с тарелкой.

Король не отрываясь следил за нею.

– Государь, капельку токайского, – предложила Шон.

– Оно из погребов его величества австрийского императора, так что можете в нем не сомневаться, – добавила графиня.

– Ах, из погребов австрийского императора! – воскликнул король. – У нас такое вино есть только у меня.

– Оно и досталось мне от смотрителя вашего винного погреба.

– Вы что же, соблазнили его?

– Нет, приказала ему.

– Прекрасный ответ, графиня. А король – глупец.

– Да, но, господин Француз…

– Господин Француз имеет тем не менее достаточно ума, чтобы любить вас всем сердцем.

– Ах, государь, но почему бы вам не быть действительно господином Франции?

– Графиня, ни слова о политике.

– Ваше величество выпьет кофе? – осведомилась Шон.

– Обязательно.

– Со жженкой, как обычно, государь? – спросила графиня.

– Если высокочтимая владелица замка не возражает.

Г-жа Дюбарри встала.

– Куда вы?

– Подам все необходимое, государь.

– Похоже, графиня, лучшее, что я могу сейчас сделать, – это предоставить действовать вам, – проговорил король, развалившись на стуле с видом человека, который вкусно поужинал и посему пребывает в благостном расположении духа.

Графиня внесла в столовую серебряную жаровню с маленьким кофейником, в который был налит горячий мокко, подала королю тарелку со стоявшими на ней чашкой из золоченого серебра и графинчиком бемского стекла, а также скрученный в жгут листок бумаги.

Король с сугубой тщательностью, с какой он всегда совершал эту операцию, отмерил сахар и кофе, налил спирт – осторожно, чтобы он оставался сверху, – взял бумажный жгут, запалил от свечи и поджег им горючую жидкость. Затем бросил бумагу в жаровню, где та и догорела.

Минут через пять Людовик XV уже потягивал кофе с наслаждением истого гурмана.

Графиня не мешала ему и, лишь когда король допил последний глоток, воскликнула:

– Ах, государь, вы подожгли спирт стихами господина Вольтера! Это принесет несчастье Шуазелю.

– Я ошибся, – со смехом отвечал король, – вы не фея, вы – демон.

Графиня поднялась и предложила:

– Может быть, ваше величество желает пойти взглянуть, не вернулся ли губернатор?

– Самор? А к чему он?

– Но вы же собираетесь ехать в Марли, государь.

– Верно, – согласился король, пытаясь сбросить с себя блаженное оцепенение. – Пойдемте, графиня, посмотрим.

Г-жа Дюбарри подала Шон знак, и та исчезла.

Король продолжил поиски губернатора, но, надо заметить, в совершенно ином расположении духа, нежели перед ужином. По утверждению философов, то, как люди видят окружающее, – в мрачном или, напротив, в розовом свете – почти всегда зависит от состояния их желудка.

Короли тоже люди, и хотя желудки у них, если уж говорить правду, будут похуже, чем у их подданных, но тем не менее исправно оповещают о своей наполненности или пустоте остальные органы тела, а посему Людовик XV пребывал в достаточно благодушном настроении, если таковое вообще может быть свойственно королям.

Но не успел он сделать и десять шагов по коридору, как его окутали волны новых ароматов. Отворилась дверь в прелестную комнату, стены которой были обтянуты голубым атласом, затканным цветами, и глазам короля предстал освещенный таинственным светом альков: к нему-то вот уже два часа прелестница медленно, но верно увлекала Людовика XV.

– Ну что ж, государь, – проговорила она, – похоже, Самора еще нет, и мы по-прежнему заперты. Нам остается лишь вылезти через окно…

– С помощью простынь? – поинтересовался король.

– Государь, им можно найти более достойное применение, – ослепительно улыбнувшись, ответствовала графиня.

Король расхохотался и раскрыл объятия; г-жа Дюбарри выпустила из рук дивную розу, и та, роняя лепестки, упала на ковер.