Текст книги "Лобановский"

Автор книги: Александр Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 46 страниц)

Глава 29
ДОМАШНИЙ ЧЕЛОВЕК

Неправда, что всё остальное, кроме футбола, оставалось для него вторично. Дом и семью он никогда не считал вторичным. Для Лобановского они были – вместе с работой – всем. Чувство дома, семьи ему было присуще всегда, но особенно обострилось оно в период работы в Эмиратах и Кувейте. Он говорил Аде и Свете: «Жизнь устроена так, что мы всё время находимся вне дома. Поэтому давайте там, где мы находимся, создавать для себя домашнюю атмосферу». При всей своей внешней публичности Лобановский – человек сугубо домашний, семейный.

Ада Емельяненко и Валера Лобановский познакомились на свадьбе её двоюродного брата – Вали Коваленко, учившегося с Лобановским в одной школе. Ада ещё была школьницей. Когда на свадьбе начались танцы, Лидия Григорьевна увела дочку домой.

Ада училась в 58-й, рядом с площадью Победы. В школу из дома она шла наверх по бульвару Шевченко. Валерий, студент Политехнического, доезжал 29-м или 10-м трамвайчиком до того самого уголка, откуда «стартовала» Ада, пересаживался на 23-й или 6-й и ехал в институт. И вот на этом уголочке они часто пересекались. Здоровались, перебрасывались несколькими фразами, и каждый продолжал свой путь.

Спустя какое-то время Ада вызвалась помочь двоюродной сестре отнести Валентину и его жене продукты. У них уже родился сын Гена – крестник Ады. Время было позднее, и Ада сказала маме, что заночует у брата. Когда пришли, у Валентина в гостях был Валерий. Они играли в шахматы. Команда должна была куда-то лететь, был сильный снегопад, вылет перенесли на утро, и Валерий решил навестить Валентина. Ада сразу сказала Валентину, что останется у них ночевать, но Валерий что-то прошептал на ухо другу, и Валентин сказал: «Нет, сегодня ты не можешь у нас остаться. Приехала родственница из Боровичей, нас вон сколько, просто негде спать». И добавил: «Валера тебя проводит».

Ада и Валерий вышли из дома. Дошли до автовокзала, потом зашли в какой-то магазин, Валерий купил Аде большой кулёк шоколадных конфет, они сели в троллейбусе на заднее сиденье. Это был первый раз, когда Валерий проводил Аду до дома.

Потом они стали встречаться. Лидия Григорьевна знала, что позже одиннадцати вечера её дочь домой никогда не придёт. Свидания назначали на том самом месте, где пересекались когда-то утром школьница Ада и студент Валерий. Под часами. Валера, когда договаривались встретиться, говорил: «Адюнь, я тебя очень прошу – не опаздывай». А Ада про себя: «Как это не опаздывай? Все девочки опаздывают». «Не опаздывай, – продолжал Валерий, – потому что у меня очень мало времени. Если я прибегаю к тебе на час, между тренировками или перед заездом на сборы, то хотел бы это время провести с тобой, а не в ожидании на улице».

Новый, 1963 год Ада и Валерий встречали у друзей в старом доме писателей. Все танцевали и пели. Слуха музыкального у Лобановского не было. «Мне, – говорил, – медведь на ухо наступил». – «Не медведь, – поправляла Ада, – ты, Валеранька, только не обижайся, а – слон». Он соглашался и на слона. «Жила бы страна родная...» – единственная песня, которую он мог в редких случаях затянуть, но и её не осиливал.

Они вышли на кухню, и Валерий сказал: «Адюня, я хочу сделать тебе предложение. Давай поженимся. У меня отпуск. Пятнадцать дней. Распишемся и уедем в санаторий. Мне дают путёвку на 28 дней. Мы её поделим пополам и пробудем две недели вместе». Ада ответила согласием.

1 января они поехали к двоюродному брату Валерия – Славе Бойченко – поздравить его и жену его Зою с Новым годом. Когда Слава поинтересовался у Валерия, где он собирается отдыхать, Валерий сказал: «Мы и приехали попросить тебя помочь нам как можно быстрее расписаться». «Валерка, – ответил Слава, – надо три месяца ждать, пока разрешат». Безвыходная ситуация: футболистам тогда – негласное правило – разрешали расписываться только зимой. Но для этого следовало заранее подавать заявление и ждать три месяца. Слава Бойченко, работавший в обкоме партии, помог: Ада и Валерий зарегистрировали брак 3 января 1963 года в знаменитом «Шоколадном домике» на Шелковичной улице. Когда ехали к назначенному часу на «Волге» – той ещё, которая с оленем на капоте, Валерий был за рулём, и на повороте, на льду, машину раз пять крутануло на одном месте. «Ты посмотри, что делается, – засмеялся Валерий. – Даже природа против нас...»

Свадьбы как таковой не было. И платье на Аде было красивое, но обычное, не свадебное. Они не хотели, договорившись друг с другом, устраивать из этого событие для кого-то. Только – для себя. Родной брат Валерия Женя был в «Шоколадном домике» единственным свидетелем. Поздравил молодожёнов. Фотографии не делали. Из «домика» отправились к Славе: Зоя всё приготовила – посидели вместе, скромно отметили. В новейшие уже времена Валерий 3 января шутил: «Бабушка, а ты меня так и не поздравила». «А я боюсь вспоминать об этом», – отвечала Ада: она старалась не считать годы.

Александра Максимовна поначалу была настроена против Ады, но очень скоро её признала, и отношения между ними сложились совершенно доброжелательные. Иными они и не могли быть – при безмерной любви Ады к близким людям, её уважении к ним, постоянном стремлении помочь и быть вместе в любой ситуации, радостной или горестной.

13 ноября 1963 года в Киеве в семье Лобановских родилась Светочка. Команда отправилась в те дни в сложнейший выезд: 15-го в Москве игра с ЦСКА, 20-го в Тбилиси с одноклубниками и 24-го в Кишинёве с «Молдовой». Все матчи киевляне проиграли – 2:3, 0:1 и 0:1 соответственно.

В Тбилиси диктор по стадиону, получив информацию от друживших с динамовцами Киева местных футболистов, торжественно объявил, что «в семье нападающего киевского “Динамо” Валерия Лобановского – пополнение: родился ребёнок». И, выждав, когда стихнут аплодисменты публики, добавил: «Сын». Кто же ещё мог родиться у известного советского форварда? Только сын. В Грузии так и решили, когда узнали о рождении ребёнка.

После игры в Тбилиси Лобановскому подарили пинетки для мальчика. Они хранятся в домашнем музее.

Квартиру на улице Героев Революции помог получить Вячеслав Дмитриевич Соловьёв, когда узнал, что ютились Лобановские в небольшой квартирке. Валерий мылся в коридоре в тазике. «Ты что же молчишь?» – пенял ему Соловьёв. «А кому говорить?» – спрашивал в ответ Лобановский.

На Героев Революции дали квартиру, в которой прежде жил приехавший из Москвы в «Динамо» с женой Юрий Ковалёв. Они развелись, квартира освободилась. Только Валерий и Ада собрались в неё въезжать, как туда из другой квартиры, окна которой выходили во двор и в которую никогда не попадал даже лучик солнца, вселились Зайцевы (нападающий Игорь Зайцев приехал из московского «Локомотива»). Валерий бороться не стал, остановился на прежней зайцевской. Развелись и Зайцевы, и в ту квартиру вселилась пара, к футболу отношения не имевшая. Муж пил, жену Полину гонял, она частенько на лестнице сидела – выжидала, когда муж угомонится. Валерий говорил Аде: «Хорошо, что мы в эту квартиру не вселились. Видишь, какая она несчастливая».

«Перед Новым, 1965 годом, – вспоминает Ада, – у него схватило бок: аппендицит. Удалили, но оставили какой-то тампон, и на третий день поднялась температура. Положили в больницу. В другой в это время оказалась моя мамочка с астмой. Я с маленькой Светой ношусь между двумя больницами. Потом обратилась к хорошему нашему знакомому Всеволоду Надеждину, работавшему в Шевченковском райисполкоме, и попросила: “Севочка, сделайте, пожалуйста, так, чтобы их положили в одну больницу, чтобы я не летала по городу...”».

Когда не удавалось длительное, время находиться в Днепропетровске (в Киеве в заботе нуждались Александра Максимовна, Лидия Григорьевна и школьница Света), Ада «челноком» моталась между двумя городами. Когда «Днепр» улетал на выездные игры, Ада на Як-40 отправлялась в Киев. К возвращению «Днепра» подгадывала и свой прилёт в Днепропетровск. Прилетала пораньше, садилась в машину и ждала прибытия команды – такая у них с Валерием была всегдашняя договорённость. Из Киева привозила приготовленные вместе с обеими бабушками его любимые вареники, грибочки, фаршированную рыбку...

Однажды она села в Киеве в самолёт, он вырулил на взлётную полосу, и вдруг выяснилось, что один мотор не работает. Всех высадили. Неисправность устранили и сказали: кто хочет, может сдать билеты, их без вопросов примут, а кто хочет, тот может лететь. Желающих лететь после такого сбоя оказалось немного. «А я, – вспоминает Ада, – подумала: приедет Валерочка, один, зайдёт в пустую квартиру... И что же я за жена такая, если буду сидеть тут и бояться или ехать – до утра – поездом? И – полетела: как Боженька даст, так и будет».

Во время «московской командировки» Валерий в 1983 году жил в служебной квартире Спорткомитета рядом со станцией метро «Бауманская», в Аптекарском переулке. Две просторные комнаты, кухня. Лобановскому предлагали сдать в Киеве жильё и получить в Москве трёхкомнатную квартиру, пытались оставить его в столице. Он, не раздумывая, отказался. Ада приезжала в Москву при первой возможности. Она старалась и в этой казённой квартире создать уют, всё сделать по-домашнему. И – делала, несмотря на возникшие тогда проблемы со здоровьем.

Убрала на антресоли всё казённое (посуду, скатерти, занавески), купила всё новое, на свой вкус, разложила и расстелила так, как привыкла. Ходила на ближайший рынок. Грузчик Валентин Петрович (Ада навсегда запомнила имя этого доброго человека) помогал ей не только доносить покупки до квартиры, но и сам потом закупал по списку, подготовленному Адой. Просто говорил: «Вы можете подойти с этим списком, дать его мне и идти обратно: я всё принесу». Иногда Ада снаряжала посылки в Киев. В основном с фруктами – для Александры Максимовны, мамы Валерия, своей мамы Лидии Григорьевны и для Светы, учившейся тогда в университете. Валентин Петрович Аде помогал. Приносил покупки домой, Ада заказывала такси, водитель поднимался наверх, ехали на Киевский вокзал, носильщики заносили сумки в вагон, знакомые проводницы знали, кто приедет в Киеве за посылками.

Как-то раз Валентин Петрович принёс по просьбе Ады ящик чернослива, который очень любил Валерий. Ада была занята, попросила Валерия посмотреть, кто там. И грузчик потом рассказывал Аде, что стеклянную дверь на площадку возле лифта открывал ему «сам Лобановский». «Да-да, – отвечала Ада, – я знаю. Это наш сосед...»

В еде Лобановский был непривередлив. Раб желудка – это не про него. Ел всё, что подавали на стол, но немного: размеренно, не спеша. Когда садился завтракать на Суворова, просил помогавшую Аде по хозяйству тётю Аню (Анну Николаевну Бабенко, прошедшую хорошую школу в составе обслуживающего персонала у председателя Совета министров Украины Александра Ляшко) не больше двух ложек каши. Сердобольная тётя Аня, конечно же, перекладывала – на работу ведь едет, надо подкрепиться. Съедал ровно две: «Я же просил...»

Любил мочёные помидоры, небольшие солёные огурчики, квашеную капусту, печёную картошку, селёдочку. В Кувейте – свежую рыбу и морепродукты. Света Лобановская помнит, что «на похвалу отец был скуп». Если блюдо ему нравилось, мог сказать: «Хорошо», а если нет: «Можно было сделать лучше».

До отъезда на Восток, если выдавались во второй половине дня свободные часы, да ещё в погожий денёк, Валерий Васильевич ехал с друзьями на дачу в Козин, затапливал баню. Пока она «дозревала» до нужной температуры, сосед занимался приготовлением рыбы. У соседа была небольшая самодельная коптильня, изготовленная на основе стерилизатора для медицинских инструментов, и он коптил речную рыбу на вишнёвых или на ольховых щепках.

«Не могу, – говорит Светлана Лобановская, – сказать, что он любил что-то конкретное. Главное, чтобы вкусно было. Очень любил мамин “Наполеон”. У нас в ресторане мы готовили “Наполеон” по рецепту нашей мамы. Мы, наверное, и занялись ресторанным бизнесом только потому, что у нас в семье все бабушки очень хорошо готовили. У папиной мамы свекровь была полькой, поэтому бабушка знала очень много рецептов из польской кухни. По соседству жили евреи, и бабушка часто готовила по их рецептам. Есть такие вещи, которые у бабушки получались просто потрясающе, – фаршированная рыба, бигос. Я видела, как она готовила, кухарила вместе с ней, но хак вкусно, как у неё, у меня не получается. Мама готовила папе всё, что он просил. И блины, и борщи...»

Валерий звонил Аде каждый день. Где бы ни находился. Когда со сборной СССР жил на базе в Новогорске (мобильных телефонов, стоит напомнить, и близко тогда не было), каждое утро, договорившись заранее с Адой, в восемь часов спускался к единственному телефонному аппарату и не сам набирал номер (чтобы не вводить в расходы организацию: междугородний ведь звонок), а дожидался, когда позвонит Ада. Она звонила ровно в восемь, и они разговаривали. По основным вопросам, связанным с его работой, с приглашением, скажем, на работу в киевское «Динамо» в 1973 году, Валерий советовался с Адой примерно так: «Как ты считаешь, если бы вдруг?..» «Я постоянно, – говорит Ада, – шла за ним. Как он решил, так и должно быть. Я понимала, что никогда не приму правильное решение. Я всегда прислушивалась к его мнению. Тысячу раз убеждалась в его правоте. Что бы я ни говорила, выходило спустя время так, как он предсказывал. Я понимала, что он больше, чем я, знает и дальше, чем я, видит».

Ссорились редко. На пальцах одной руки можно подсчитать – за сорок-то без малого лет. «Так, – говорил Валерий, – сели. Мы что, расходиться собираемся? Нет! Так и нечего бузу заводить. Успокоились. Всё в порядке!»

Однажды Ада со Светой поехала в Ессентуки. «Днепр» играл где-то в Прибалтике. Света немного простыла, небольшая температура, и Ада – у неё был день рождения – спустилась в ресторан заказать обед в номер: не хотелось, чтобы простуженная дочка куда-то выходила. Когда вернулась, увидела: на кресле шикарный женский плащ и красивая сумочка. Света лежит, молчит, только пальчиком показывает в сторону душа. «Кто это к нам приходил?» – громко, улыбаясь, спросила Ада. «Мама, – сказала Света, – я лежу, вдруг открывается дверь и появляется рыженькая головка...» После матча в Прибалтике, проходившего под страшным ливнем, команда вернулась в Днепропетровск. Валерий, высушив и погладив промокший костюм, полетел в Минеральные Воды, откуда на такси помчался в Ессентуки – ему хотелось побыть в выходной день со своими, поздравить Аду с днём рождения.

Когда у Ады начались проблемы со спиной, Валерий, приезжая домой, садился возле кровати, часами сидел рядом, разговаривал с ней, держа за руку.

Валерий любил, когда Ада встречала его в аэропорту или на вокзале. После Монреаля-76 она, несмотря на боли в спине, встречала его в Борисполе, откуда все тренеры с жёнами отправились ужинать в ресторан гостиницы «Киев». Валерий сказал тогда Аде: «Мы не знаем, кто и как оценил наш труд, но мы его оцениваем как достойный». Домой вернулись в три часа ночи. Наутро у Ады была в институте защита диплома. Она собиралась ещё почитать что-то, но Валерий посоветовал ей прилечь. «Отдохни несколько часов, – сказал он. – Потом поедешь, и всё будет в порядке». Защита прошла успешно.

В детстве Свете очень не хватало общения с папой. Застать его дома было трудно: работа, работа, работа... Света помнит, как ей хотелось, чтобы папа отвёл её за руку в первый класс. Но он тогда тренировал «Днепр», вырваться хотя бы на день не получилось, так что из Днепропетровска дочка получила только поздравительную телеграмму. «Но как только предоставлялась малейшая возможность, – вспоминает Светлана, – мы с мамой летели к папе. Или же он прилетал в Киев. Почти каждый вечер он звонил домой и узнавал, как у нас дела... После окончания школы мне удалось провести с папой целых две недели! Может, кто-то меня и не поймёт, но я была так счастлива! Он взял меня в Ялту, чтобы я немного отдохнула перед вступительными экзаменами в университет. За многие годы я научилась ценить каждую минутку, проведённую рядом с отцом».

Знакомство с будущим зятем – Валерием Горбиком – состоялось в Эмиратах. Прошло время после того, как они со Светой начали встречаться, и ребята решили расписаться. «Надо же об этом родителей в известность поставить, – вспоминает Валерий Горбик. – Полетели в Дубай, заказав предварительно номер в гостинице, настроились, как следует, и – в гости».

Лобановские жили в шикарной квартире в самом центре Дубая – жильё, полагавшееся по контракту, снимала местная Федерация футбола. На улице жара – градусов под 40! Европейские туристы в шортах, летних тапочках. «Угораздило, – рассказывает Валерий Горбик, – и меня одеться столь же легкомысленно. Валерий Васильевич и виду не подал, что ему что-то не нравится во мне, в моей одежде, в поведении. Расспрашивал о жизни, чем занимаюсь, кто такой. Я и рад стараться – выложил всё как на духу. Васильич сразу расположил к себе, проникновенно слушал. И только годы спустя я узнал, что мои шорты и тапочки тогда пришлись ему совсем не по душе. На его взгляд, для знакомства не лишними были бы костюм и туфли. Потом в подходах к одежде я стал брать с него пример».

Горбик, занимавшийся боксом в Краснодаре, откуда его пригласили в киевские «Трудовые резервы», в новейшие времена начал заниматься коммерцией. Организовал фирму, которая поставляла мебель и видео– и аудиоаппаратуру для киевских гостиниц «Москва» и «Крещатик». Валерий Васильевич при знакомстве намекнул ему, чтобы в делах своих коммерческих он был безупречен с точки зрения законности. Для Лобановского честь всегда была превыше всего.

Активно занимаясь спортом, Валерий Горбик времени зря не терял. Окончил Институт физкультуры в Краснодаре, курсы лечебного, гигиенического и спортивного массажа, получил красный диплом физиотерапевта. Лобановский спустя некоторое время предложил ему поехать в Кувейт и поработать там вместе по контракту. На кувейтцев, надо сказать, диплом Горбика не произвёл никакого впечатления. Нужно было пройти тестирование непосредственно у них, что благополучно и было сделано.

Лобановский на дух не переносил людей, которые много болтают, но ничего не делают. Говорил: «Когда человек работает, то чем бы он ни занимался, это не может быть непрестижным. Непрестижно, когда человек не хочет работать».

Конечно, прежде чем принять какие-то важные решения в своей жизни, Света всегда пыталась переговорить с отцом, выслушать его мнение. Но он никогда не говорил ни да, ни нет. «Ты должна решить сама» – таков был итог всех бесед отца с дочерью. После того как она познакомила с родителями Валерия Горбика, она спросила отца: «Ну как?» Ей очень не хотелось повторять прежних ошибок в личной жизни. «Света, – ответил папа, – не нам с ним жить. Решай сама».

«Сухарь», «застёгнутый на все пуговицы», «человек без эмоций»?.. У каждого из тех, кто его знал, свой Лобановский.

...Динамовцы прилетели в Москву в воскресенье, 26 октября 1980 года. Разместились, как обычно, в примыкавшей к ресторану «Пекин» гостинице. Отдельный неприметный вход в отель находился на 2-й Брестской улице. Вывески никакой не было. Сразу за входной дверью – небольшой холл, стойка, за которой происходило оформление гостей. На стене телефон внутренней связи. Лифт. Эта часть «Пекина» принадлежала КГБ. Работники этой организации, приезжавшие из союзных республик в командировку, смотрели на футболистов киевского «Динамо» и тренеров как на инопланетян, разве что пальцем не показывали.

Вечер мы с Лобановским провели в его номере, в компании с помощниками тренера Михаилом Михайловичем Команом, Толей Пузачем и администратором Григорием Спектором. Мы ужинали, слегка выпивали, разговаривали о всякой всячине, обсуждали игру завтрашнего соперника «Динамо» – «Локомотива». Коман и Пузач время от времени выходили – вместе или порознь – проверить, всё ли в порядке у футболистов.

– Вы когда и как уезжаете? – спросил у меня Лобановский, знавший о моём с женой предстоявшем отъезде на работу в отделение ТАСС в Финляндии.

– Вечером 31-го, поезд Москва – Хельсинки, билеты в кармане, вагон, кажется, седьмой, документы в порядке.

– В Ленинграде поезд останавливается? – Вопрос, признаться, меня несколько удивил: какая разница, останавливается или нет.

– Раньше заезжал в Ленинград с приличной по времени стоянкой. Сейчас город обходит стороной. Около трёх ночи притормаживает минуты на две-три в Ручьях, станция есть такая.

(Поезд Москва – Хельсинки до открытия Ладожского вокзала совершал короткую стоянку в Ручьях).

– Мы, – сказал Лобановский, – 31-го играем дома со «Спартаком». Если выиграем, приедем с Адой вас проводить. В Ручьи. К седьмому вагону.

– Как это возможно?! – Изумлению моему не было предела.

– Это уже наша забота. Будем думать.

На следующий день холодным московским вечером (температура ноль градусов, а то и ниже) динамовцы сыграли вничью с «Локомотивом». В автобусе, в котором я отправился во Внуково провожать команду, Лобановский сказал: «Вот посмотришь, обязательно в прессе будут намекать на слишком миролюбивый характер матча. Не понимают люди: ничья в сложившейся турнирной ситуации нас полностью устраивает. Да, вели в счёте, да, не удержали победу, пропустив ответный мяч с пенальти. Но пенальти нам били минут за десять до конца игры. И что же, лезть потом напролом, попытаться забить, но, не забив, пропустить? Мы ведь чемпионат начинали для того, чтобы его выиграть, а не на выезде у “Локомотива”, причём в матче, результат которого нас полностью устроил. В следующей игре, со “Спартаком” в Киеве, многое решится».

Когда расставались во Внукове, Лобановский сказал: «До встречи в Ручьях». И добавил, улыбнувшись: «Если выиграем у “Спартака”».

31-го, заранее собравшись в дорогу, я в семь вечера присел у телевизора. Рюмку-другую «за отъезд» позволил себе только в перерыве матча. Республиканский стадион был заполнен – 100 тысяч зрителей. Непогода, дождь, временами снег, сильный ветер, холод публику не остановили: самая, пожалуй, громкая футбольная афиша 80-х. Киевское «Динамо» против московского «Спартака». Лобановский против Бескова. Одно футбольное направление (или стиль, если угодно) против другого. Одна большая группа игроков сборной СССР против другой.

Ликование стадиона уже на 4-й минуте: Дасаев ошибся после не самого сложного для вратаря удара Буряка со штрафного. Несколько приличных голевых моментов подряд, созданных «Динамо», – Хапсалис, например, попал в перекладину. Нервная концовка, когда «Спартак», у которого в той игре не очень-то получалось, пошёл «ва-банк» в надежде сравнять счёт, и Буряк воспользовался потрясающим по точности пасом Бессонова и забил второй гол, 2:0. «Спартак», действующий на тот момент чемпион страны, фактически был лишён возможности повторить прошлогодний успех.

И для меня у телевизора концовка матча оказалась нервной. Тассовская машина давно уже стояла у подъезда, медлить нельзя: можно и на поезд опоздать. С финальным свистком арбитра Азим-заде я стал выносить к машине вещи.

Поезда до Хельсинки в те времена ходили почти пустыми. В вагоне СВ – никого, кроме нас с женой и проводника. Иван Петрович, невысокий, худощавый «проводник-ветеран», как он представился («Только на этом маршруте около двадцати лет!»), поил нас чаем, рассказывал истории из железнодорожной жизни. Одна запомнилась. Как-то выборгские таможенники поспорили с Иваном Петровичем на ящик водки: ни за что, мол, не провезёшь в своём вагоне из Хельсинки бутылку финского пива так, чтобы мы её не нашли. Конструкцию вагона таможенники знали, как хороший механик знает нутро автомобиля. С закрытыми глазами могли найти любой потаённый уголок. Но Иван Петрович вагон свой знал лучше, чем таможенники. Они только что по частям не разобрали вагон в поисках спрятанной бутылочки пива. «Лапин култа», – вспомнил название пива Иван Петрович. В переводе с финского «Lapin kulta» – «Золото Лапландии». Советские телевизионщики, рассказывают, привозили из командировок в Финляндию упаковки этого пива тогдашнему теленачальнику по фамилии Лапин.

Бутылочку таможенники не нашли. Иван Петрович попросил их выйти из вагона, чтобы они не засекли тайничок, спустился на перрон, вручил проигравшим спор пиво и отправил в магазин за водкой, чтобы они успели принести ящик до отхода поезда.

Я попросил Ивана Петровича разбудить нас минут за пятнадцать до остановки поезда в Ручьях – на всякий случай: невозможно было представить, что увижу кого-то посреди ночи на перроне полузаброшенной, фактически находящейся в отдалении от городских магистралей станции. И рассказал ему – опять же на всякий случай, – что нас могут прийти провожать.

Из тамбура, куда Света и я вышли за минуту до того, как поезд остановился, увидели, как к нашему седьмому вагону бежит группа людей. Они подбежали ровно в тот момент, когда И ван Петрович открыл дверь вагона. Лобановский с Адой, Юрий Андреевич Морозов, возглавлявший тогда ленинградский «Зенит», с женой Галей и Юра Борисов, сын Олега Ивановича. Олег улетел тогда с БДТ на гастроли в Аргентину и сокрушался по возвращении, когда ему рассказали о «ручьёвской эпопее», что не было у него возможности присоединиться к такой компании.

Только мы начали было прощаться на перроне, как Иван Петрович решительно скомандовал: «Заходите в вагон быстро! Все!» Он открыл ещё одно купе. Мы всемером в нём разместились и приступили к раннему – на часах около четырёх утра – завтраку: Светины пирожки, необыкновенной вкусноты мясо, приготовленное отменной кулинаркой Галей Морозовой, солёные огурцы, хлеб, и всё это, конечно же, под водочку.

Васильич рассказал, как ему с Адой удалось успеть к короткой ночной стоянке поезда Москва – Хельсинки. Билетами на самолёт из Киева в Ленинград он запасся заранее. Как только закончился матч, прошёл в раздевалку, поздравил каждого футболиста, объявил время тренировки, назначенной на 2 ноября, отправился затем к поджидавшей его машине, в которой уже сидела Ада, и на большой скорости автомобиль помчался в аэропорт Борисполь вслед за машиной сопровождения, относительно которой Васильич договорился опять же заранее с милицейским начальством. Только так можно было успеть на последний авиарейс до Ленинграда, где Лобановского встретил Юрий Андреевич и привёз к себе домой. Спать они не ложились, чтобы не проспать, и зенитовский автобус затем доставил их в Ручьи. Автобус с надписью «Зенит» на боку ждал компанию провожавших: прощание ведь, как все думали, должно было ограничиться перроном. И тронулся с места автобус только тогда, когда водитель увидел, что все переместились в вагон. Юра Борисов о затее тренеров, к сожалению, не знал и до Ручьёв добирался на такси.

Два незабываемых утренних часа, проведённые в тесноватом, что и говорить, купе (но на тесноту никто не обращал внимания), пролетели как одно мгновение. В Выборге в те времена поезд Москва – Хельсинки фактически окружали пограничники. Они ещё до прибытия выстраивались цепью на перроне, для обычных граждан в те часы недоступном. И не забыть выражение лица пограничного лейтенанта, когда он увидел выходящих из седьмого вагона «провожающих». Изумление от увиденного было настолько мощным, что лейтенант даже не стал делать втык Ивану Петровичу за неположенный провоз безбилетников, да ещё в вагоне, следующем за границу. Лишь спросил меня, показывая на Васильича: «Это – Лобановский?» Услышав, что он не ошибся, вымолвил: «Как же так?.. Я ведь вчера по телевизору матч из Киева смотрел... Он же там на скамейке раскачивался... Они же “Спартак” обыграли... В девять вечера... А сейчас раннее утро, и он на вокзале в Выборге... Как же так?..»

Лобановский рассказывал мне потом, что они всей компанией побродили по Выборгу, пообедали в ресторане, а затем на такси отправились в Ленинград, и вечером он с Адой вернулся в Киев.

12 ноября 1980 года Лобановский вновь прилетел в Ленинград. На этот раз с командой. Матч с «Зенитом», проходивший в манеже (погода не позволяла играть на стадионе), завершился вничью (2:2). Уже в следующем туре киевляне стали чемпионами СССР, а морозовский «Зенит» впервые в истории клуба оказался на призовом – третьем – месте.

...Дочь Валерий Васильевич никогда не баловал. Говорил, что если баловать, то ей впоследствии постоянно будет чего-то не хватать: «Когда потребности выходят за рамки разумности, это очень плохо».

«В детстве, – вспоминает Света, – мне казалось, что детям, которым родители иногда “дают ремня” в воспитательных целях, легче, чем мне, которую пальцем ни разу не тронули. На самом деле отцу достаточно было повысить голос – и душа уходила в пятки».

При поступлении на филологический факультет Киевского госуниверситета пришлось выдержать серьёзный конкурс. За спиной Света иногда слышала шепоток: дескать, дочь Лобановского, ясное дело, без папиной протекции не обошлось. «Только люди, так говорившие, – рассказывает она, – плохо знали отца. Когда я объявила дома, что собираюсь поступать в университет, он очень серьёзно сказал: “Прежде чем отнесёшь документы, я сам проверю твои познания в русском языке и литературе. Не хочу, чтобы дочь меня опозорила”».

Знаменитая фамилия Свете больше мешала, чем помогала. К ней зачастую относились с каким-то предубеждением. Хотя она и старалась не афишировать свою причастность к этой фамилии, шила в мешке не утаишь. Молодые люди, с которыми она знакомилась, как правило, сразу проявляли футбольный интерес. Просили, например, билеты на матч. Или автографы клянчили – тренеров, футболистов.

«Из-за “фамилии”, – говорит Света, – я, к сожалению, не окончила университет так, как хотел бы мой папа. После каждой сессии в зачётке у меня обязательно была тройка. Делалось это для того, чтобы я, не дай бог, не получила стипендию. Дескать, для Лобановской это было бы роскошью. “Вы и так из обеспеченной семьи”, – объясняли мне. А папа никак не мог понять, почему я получаю тройки по литературе. «Боже мой, Света! Ну как можно не выучить ‘литературу’? Это возмутительно!” – строго говорил папа в ответ на мои робкие попытки объяснить, что дело вовсе не в моих знаниях. Он не мог в это поверить, а я не могла ничего доказать. В университете я просила не ставить мне тройку только ради того, чтобы не давать стипендию, ставьте, говорила, по знанию предмета, а стипендию я буду вам возвращать. “Нет, – отвечали, – так нельзя”».

Для того чтобы разозлить Валерия Васильевича, вывести его из себя, не надо было делать ничего особенного. Надо было просто затеять с ним спор. Желательно о футболе. «Мы, – говорит Света, – с папой похожи не только внешне, но и характерами. Оба, что называется, упёртые.