Текст книги "Лобановский"

Автор книги: Александр Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 46 страниц)

Произносил ли Лобановский попавшую в печать фразу: «Я хорошо знал великолепного игрока Олега Блохина, но как тренера его я, к сожалению, не знаю» или не произносил, не суть важно. Киевский журналист Максим Максимов включил её в интервью с Лобановским. В день публикации этого интервью Лобановский сказал мне по телефону, что, во-первых, он интервью вообще не давал: был в тренерской комнате на «Динамо» обычный разговор, какие случаются, а во-вторых, трактовка суждения о Блохине-тренере искажена: получилось, что «я не знаю такого тренера. Я знаю, что он тренировал греческие команды, но их матчей я не видел, как – тем более – не видел эти клубы в тренировочном процессе».

Действительно, откуда Лобановскому знать Блохина-тренера?

Игрок Блохин всегда был с Лобановским – и в «Динамо», и в сборной – рядом, о возможностях его тренер знал не от третьих лиц, а по каждодневной совместной работе. В феноменальности Блохина-игрока Лобановский никогда не сомневался. Он называл футболиста живой историей киевского «Динамо» и советского футбола и говорил, что не может «не присоединиться ко всем добрым словам, сказанным в его адрес в разные годы».

Хотя вывести из себя Блохин мог даже такого крепкого, редко проявлявшего эмоции человека, как Лобановский. Однажды в Тбилиси перед важным матчем Блохин вышел на тренировку и стал рассказывать, что что-то у него побаливает. Лобановский, весь на нервах, среагировал мгновенно: подозвал администратора команды и распорядился немедленно отправить Блохина самолётом в Киев. «Да нет, Васильич, – сказал Блохин, услышав это, – я буду играть». – «Самолёт. В Киев», – повторил Лобановский. И Блохин улетел.

«Олег, как ты себя чувствуешь?» – спросил как-то раз в 87-м Лобановский сидящего на скамейке запасных Блохина, надеясь выпустить его на замену. Вопрос не случайный, ибо до матча и в перерыве Блохин жаловался на неважное самочувствие, почему и оказался на скамейке запасных.

«А вы как себя чувствуете?» – спросил тот в ответ.

«Всё понятно. Посиди тогда». – Лобановскому было не до смеха, хотя ситуация выглядела забавной, никогда прежде в практике Лобановского не случавшейся. Пришлось искать замену замене.

Лобановский всегда подчёркивал', что «всё в игре делает команда, за всё ответственна она – футболисты и тренеры». Лишь однажды он отступил от этого принципиального правила, публично, на пресс-конференции, назвал фамилию футболиста, блестяще проведшего матч. Это было в Киеве 5 ноября 1986 года. «Динамо» встречалось в 1/8 финала Кубка европейских чемпионов с шотландским «Селтиком». «Это не самая лучшая игра нашей команды, – вспоминал Лобановский. – Претензии к ней были, но не конкретные, касающиеся отдельных игроков, а в плане реализации коллективного мастерства, ведь образ игры создаёт вся команда. Но я не мог не выделить Блохина – как личность, как спортсмена. Ему в тот день исполнилось 34 года, и действовал он на поле, словно десять лет назад, – образец, на мой взгляд, того, как надо служить футболу, делу, зрителям».

Глава 15
ПОСЛЕДНИЙ ЧЕМПИОНАТ МИРА

Когда зашёл разговор о составе на Италию-90, по Черенкову Лобановского «пытали» отдельно. Особенно много вопросов по нему было на бюро исполкома Федерации футбола. Лобановский, не вдаваясь в медицинские подробности (связанные с необходимостью постоянного приёма определённых лекарственных препаратов, некоторые из которых могли не выдержать проверки на допинг), объяснил, что решение тренеров не включать Фёдора в состав вызвано прежде всего тем, что ему, как проходящему соответствующий курс лечения, нельзя давать высокие нагрузки. И добавил, что консультации с докторами продолжаются регулярно.

Вокруг взаимоотношений между выдающимся тренером и выдающимся футболистом по сей день много кривотолков. Лобановского, в частности, упрекают в том, что он, будучи тренером сборной, игнорировал Черенкова. Это неправда. В общей сложности Черенков сыграл за карьеру 34 матча в составе сборной СССР. При Бескове – восемь матчей (один официальный, семь товарищеских), при Малофееве – девять (четыре и пять), а при Лобановском – семнадцать (восемь и девять). Спартаковский полузащитник сыграл в пяти из шести проведённых перед чемпионатом мира товарищеских матчах. Лобановский рассчитывал на него, но в последний момент вынужден был от услуг хавбека отказаться. Ключевое слово здесь – «вынужден».

Лобановский всегда был очень высокого мнения об уровне футбольного мастерства Черенкова. Лишь проблемы со здоровьем спартаковского футболиста не позволяли Лобановскому включать Черенкова в состав команды.

Стоны о том, что расцвет таланта Черенкова пришёлся, «увы, на эпоху Лобановского», не прекращались. «Должен сказать, – писал журналист Юрий Юдин, – что Валерий Васильевич сделал всё от него зависящее, чтобы “отцепить” Черенкова от финальных турниров мировых чемпионатов в Испании, Мексике, Италии, путёвки куда (за исключением, пожалуй, Испании) завоёвывались при самом непосредственном участии Фёдора. И что больше всего умиляет, так это то, что в запасе у главного тренера всегда была наготове масса “объективных причин”, исходя из которых пребывание Черенкова в составе команды считалось нецелесообразным. Склонен полагать, что решающую роль сыграло именно личное неприятие Лобановским футбола Черенкова. Он не был, да и не мог быть “винтиком в механизме командной игры”, он не был роботом – исполнителем на поле».

Поражало (и продолжает поражать) нежелание разобраться в «истории с Черенковым» даже людей футбольных, таких, к примеру, как бывший вратарь «Локомотива» и сборной России Сергей Овчинников, утверждающий, что «Черенков просто не подходил под модель игры Лобановского и стал заложником тактической схемы». Или – как Георгий Ярцев, сам тренер, говоривший о «нежелании какого-то тренера брать Черенкова в сборную», под «каким-то тренером» подразумевая Лобановского.

«Как же надо играть Черенкову, – вопрошал Маслаченко в репортаже о матче СССР – ГДР 24 апреля 1989 года, – чтобы играть в сборной? Общественное мнение надо учитывать. Черенков играет блистательно».

Между тем Лобановский никогда не говорил, что Черенков не подходит для тактических вариантов, предлагаемых его командами сопернику. Если бы он так считал, Черенков не выходил бы на поле в составе руководимой им сборной. Но ведь выходил!

«Я играл в тот счастливый, 1983 год, – рассказывал Черенков в книге «Мастер и мяч. Честный футбол Фёдора Черенкова», – за клуб, за олимпийскую сборную, за первую сборную. Играл и забивал. Чувствовал, что получается хорошо, был уверен в себе. Казалось, что силы мои беспредельны, что я способен выдержать любые, самые запредельные нагрузки. Совершенно забыл о самоконтроле. И сам не заметил, как внезапно навалилась на меня физическая усталость, доходившая порой до полного истощения. Никого не хотелось видеть, не было ни сил, ни желания что-либо делать. Последовал закономерный нервный срыв, за ним другой, третий... Из власти футбола я попал во власть медицины. Тяжело вспоминать время болезни. Болезнь моя, не так уж часто встречающаяся в спорте, протекала долго и трудно».

Лобановский всегда интересовался у спартаковских сборников здоровьем Черенкова («Как там Фёдор?»). Изначально он планировал включить Черенкова в состав на Италию-90. Об этом он говорил Симоняну, Морозову и Мосягину – членам тренерского штаба сборной. Об этом же свидетельствуют технические данные о подготовке сборной. Со 2 по 24 февраля 1990 года она провела 13 контрольных матчей: десять на итальянском сборе против клубных команд Швейцарии и Италии, три в США в рамках «Кубка “Мальборо”» со сборными Колумбии, Коста-Рики и США. Черенков сыграл в двенадцати встречах, пропустив лишь одну, в Италии. В Америке все три матча он провёл полностью, в Италии полностью пять из девяти, в одной встрече его заменили, в трёх на замену выходил он сам. На заключительной стадии подготовки Черенков полностью провёл 28 марта товарищеский матч с голландцами в Киеве, а 25 апреля в Дублине выходил на замену в игре с ирландцами. 14 дублинских минут стали для Черенкова последними в составе сборной СССР.

После возвращения сборной из США Юрий Андреевич Морозов говорил мне, что «Черенков стал чувствовать вкус к коллективному отбору, встречному отбору, прессингу. Надо смотреть. Всё решат апрель – май...».

Но Лобановский и его коллеги по штабу с сожалением были вынуждены отказаться от услуг Фёдора из-за очередного обострения преследовавшей выдающегося футболиста болезни.

Черенков почти достиг 31-летнего возраста. Он, по свидетельству хорошо знавших его людей, думал в то время «не о чемпионате мира, а лишь о том, как после страшного внутреннего истощения набраться сил, чтобы вновь захотеть играть в футбол». И не «злая» воля Лобановского, о недуге Черенкова не произнёсшего ни одного слова, – тому причина.

«Конечно, – говорил Черенков о годе 1986-м, – я был страшно расстроен тем, например, что Малофеева, у которого я имел стопроцентное место в составе, за три недели до чемпионата мира сменил Лобановский и отцепил меня».

Но так ли это? Первая сборная СССР под руководством Малофеева в 1984—1986 годах провела 24 матча. Черенков принимал участие всего в девяти из них, причём только три игры – в сентябре – октябре 1985-го – провёл полностью. Ещё в двух выходил на замену, а в четырёх был заменён сам. Лобановский, сменив Малофеева, не мог «отцепить» Черенкова по одной простой причине: Черенкова на тот момент в составе не было. Он летал со сборной в январе 1986 года в Испанию (провёл на поле час в проигранной испанцам встрече), в феврале в Мексику (мексиканской национальной команде советская сборная проиграла 0:1, Черенков сыграл 25 минут, выйдя на замену) и в апреле в Румынию (вновь поражение, Черенков был заменён на 41-й минуте). Против финнов в мае в Москве Черенков уже не играл.

После того как за три недели до начала мексиканского турнира команду возглавил Лобановский, вокруг Черенкова развернулась настоящая эпопея. Лобановский, хорошо осведомлённый о том, что происходило на сборе в Мексике (рецидив болезни), о лечебных курсах применительно к Черенкову, не захотел брать на себя ответственность: в любой момент в условиях длительного отрыва от дома и тренировочных нагрузок у Черенкова мог произойти серьёзный срыв. К тому же, повторю ещё раз, могла возникнуть необходимость принимать такие препараты, в которых содержатся запрещённые компоненты.

Сам, однако, Лобановский о своём решении говорить Черенкову не стал. Никогда прежде ему не приходилось принимать решение, с которым внутренне он сам был не согласен. Лобановский очень переживал сложившуюся ситуацию и попросил врача сборной Савелия Евсеевича Мышалова поговорить с Черенковым: «Деликатно, как вы умеете, дайте ему знать, что в дальнейшем он в сборную привлекаться не будет из-за болезни, которая может в любой момент обостриться».

«Я, – вспоминает Мышалов, – не знал, с какого боку подступиться с этой чёрной для несчастного парня вестью. Взволнованно, путаясь в словах, начал издалека: “Претензий к тебе никто не предъявляет. Но в целях профилактики, чтобы сохранить твоё здоровье... Ведь мы опять летим в Мексику, где на супертурнире возникнет чрезмерная стрессовая нагрузка... К тому же высота может вернуть твои прежние проблемы...”». Черенков, по свидетельству Мышалова, «выслушав это бормотание, не выдержал – заплакал». Затем собрал вещи и уехал из Новогорска.

Но история на этом не завершилась. У «Спартака» всегда была мощная поддержка во властных структурах. Одним из болельщиков клуба слыл, например, некто Дымков, возглавлявший в ЦК КПСС сектор выездов за границу. Прознав, что Черенкова решили не брать на чемпионат мира, он приехал в Новогорск и прямиком отправился в номер Лобановского. Номер состоял из двух комнат. В одной была спальня, в другой Лобановский оборудовал для себя временный кабинет. В нём Дымков и стал объяснять Лобановскому, кто такой Черенков, какое важное значение для страны имеет его – «народного героя, любимца!» – участие в чемпионате мира, и фактически потребовал в присутствии, стоит заметить, Симоняна возвращения Черенкова в состав. Попытка Лобановского объяснить партийному чиновнику причины, вынудившие его принять такое решение, ни к чему не привели. Дымков продолжал настаивать. Тогда Лобановский перевёл «стрелки» на Мышалова: «Идите к доктору. Если он возьмёт на себя ответственность, возражать не стану».

Дымков, по словам Мышалова, разговаривал с ним, «мягко говоря, некорректно». Доктор доходчиво ему объяснил: «Несколько месяцев назад у Черенкова случился рецидив. Поэтому нет гарантии, что он, даже пройдя в Мексике завершающий этап подготовки без сучка и задоринки, примет участие в первенстве мира...» Не дослушав Мышалова до конца, Дымков вновь отправился в номер Лобановского. И тогда Лобановский, приняв во внимание мнение Мышалова, заявил твёрдо: «Нет, Черенкова мы с собой не возьмём!» Попытки Дымкова надавить на руководство сборной через руководителей более высокого уровня успехом не увенчались.

Когда у Симоняна однажды поинтересовались, возникли ли у него дискуссии с Лобановским по поводу использования в сборной Черенкова, дважды лучшего футболиста СССР, он ответил: «Конечно, мы говорили об этом. Но Валерий Васильевич твердил своё: “Никита Павлович, он ведь не выдержит нагрузок, боюсь я этого...” Я тоже не хотел брать грех на душу».

«Нет, – говорил Черенков, – обиды на Лобановского не держу. В конце концов, он – тренер, он несёт за всё полную ответственность, он рискует – и он имеет право на собственное мнение. Видимо, я “не вписывался” в ту игру, какую Лобановский ждал от своей команды. Говорю это не просто из вежливости. Когда я сам вступил на тренерскую стезю, понял Валерия Васильевича».

Лобановский никогда публично не комментировал свои решения, связанные с Черенковым. Никогда, например, не говорил, что «спартаковский полузащитник не готов функционально» или же «не вписывается в нашу игровую схему» – все эти «оправдания-отговорки» приписаны Лобановскому теми, кто был возмущён отсутствием Черенкова на чемпионатах мира и Европы. Лобановского сделали в связи с этим главной мишенью. О том, что на чемпионат мира в Испанию Черенкова не взял его клубный тренер Бесков, и не вспоминали.

Но довольно о Черенкове. Ибо речь у нас всё-таки идёт о чемпионате мира 1990 года – последнем для Лобановского и для сборной СССР.

Мало кто знает, что в декабре 1989 года Лобановский раздумывал над тем, чтобы изменить свой статус в киевском «Динамо», стать начиная с 1 января 1990 года тренером-консультантом для Анатолия Пузача и Владимира Веремеева, а основное внимание сосредоточить на подготовке сборной СССР к чемпионату мира в Италии. Но по зрелом размышлении от этой идеи отказался. 1 января мы разговаривали с ним, и он сказал мне, что всё остаётся, как было, и что неизменность позиции необходима прежде всего футболистам, которые без постоянной твёрдой руки (как показал опыт 1983 года) жить и работать, к сожалению, не в состоянии.

Наверное, ошибочным можно назвать решение Лобановского заранее, за несколько месяцев до начала чемпионата мира в Италии, объявить публично о том, что он уйдёт из сборной при любом результате. Это не могло не сказаться на психологическом состоянии футболистов, сразу же принявшихся гадать: что да как будет потом, кто придёт на смену Лобановскому.

Считается, что о решении этом Лобановский объявил весной, за несколько месяцев до турнира. Это не так. Мне, например, он рассказал о решении уйти из сборной почти сразу после возвращения с европейского первенства, в конце июня 88-го. Но то была частная беседа. Публично же впервые он объявил об этом 3 ноября 1988 года в своей статье «Взгляд с гребня», опубликованной в газете «Советская Россия», предложившей Лобановскому ответить на некоторые письма читателей. В числе прочего у него спросили, удобно ли ему «сидеть сразу на двух стульях». – «Всегда было неудобно, – ответил Лобановский. – Утешает, что точно известно, когда это кончится, – в 1990 году. Тренеры сборной у нас не заключают контрактов с Госкомспортом, но такова у меня, можно сказать, джентльменская договорённость с руководством. Я бы не выполнил своего профессионального долга, если б воспользовался отсутствием документа, заменяющего контракт, и подал бы в отставку до чемпионата мира. Глубоко убеждён: тренерский состав сборной должен работать не менее четырёх лет и отчитываться именно по итогам мирового первенства. Так что потерпите. А уж перемены у руля сборной будут обязательно».

«Помимо Михайличенко, игрока для сборной крайне необходимого, – рассказывал Лобановский о кадровых проблемах перед итальянским чемпионатом мира, – из средней линии выбыл Яковенко. Он получил травму в полуфинале Кубка страны с ЦСКА. Нам казалось, что после серьёзной травмы, настигшей Яковенко годом раньше, он пришёл в себя. Полузащитник начал, как он это умеет, безостановочно и осмысленно передвигаться по полю, появляясь в самых неожиданных для соперника точках. Медицинские показатели подтверждали это наблюдение: данные Яковенко свидетельствовали о том, что постепенно он приблизился к своему лучшему состоянию.

К этому следует добавить: нас беспокоили неопределённость состояния Заварова, долгое время не игравшего, ситуация с Добровольским, для которого тренировочный сбор перед чемпионатом мира фактически стал восстановительным после травмы периодом, повреждение у Бессонова.

Михайличенко, Яковенко, Заваров, Добровольский, Бессонов – ключевые футболисты из средней линии. Необходимо было искать оптимальные сочетания полузащитников. С ними или без них. Полностью или частично.

При всех возможностях проводить в советское время весьма длительные централизованные сборы нам так и не удалось стабилизировать состав. По разным причинам. По причине травм в том числе».

После расшифровки результатов тестирования тренеры внесли некоторые коррективы в программу подготовки и 24 мая приступили к заключительному этапу тренировочной работы. Тестирование, к слову, подтвердило визуальные наблюдения, о которых Лобановский поведал в Ганновере игрокам: одни из них находились в удовлетворительном состоянии, другие – чуть ниже удовлетворительного. Была ещё и третья группа, весьма, стоит заметить, малочисленная – её представители пребывали в хорошем состоянии. После шести дней напряжённой работы провели новое тестирование – положительные сдвиги нельзя было не заметить. На заключительном этапе московского сбора ни у Лобановского, ни у его коллег не было по работе претензий ни к одному из футболистов.

После Израиля советская команда провела два тренировочных матча в ФРГ – с молодёжным составом «Шальке-04» (7:0) и «Ганновером» (4:0). В Германии к тем, кто выезжал в Тель-Авив, добавилась ещё одна группа футболистов, прилетевших из Москвы. Играли все. После «Ганновера» Лобановский попросил помощников собрать игроков для небольшого разговора. Сказал, что состояние большинства из них оценивается тренерами не более чем удовлетворительно, а некоторых – и того меньше, и попросил футболистов сосредоточиться на той работе, которую предстояло выполнить за время, оставшееся до чемпионата мира, и забыть обо всех локальных неудачах первой половины сезона.

Между поездкой в Германию и началом сбора в Новогорске тренеры отпустили футболистов. Фактически на двое суток: со второй половины 21 мая до второй половины 23 мая. У них не было сомнений в том, что это необходимо было сделать. Во всяком случае, с точки зрения психологии. «Если бы мы из Шереметьева, – говорил Лобановский, – отвезли игроков на базу и не выпускали бы их с её территории до дня отлёта в Италию – 4 июня чартерным рейсом, – то вполне могли стать свидетелями психологического срыва».

Лобановскому с коллегами было не до отдыха. Они провели свободный день не вместе, но постоянно созванивались – друг с другом, с врачами, с представителями научной группы, – дабы определиться окончательно по каждому кандидату на 22 места в составе сборной. Лобановский с Симоняном отправились в Госкомспорт СССР на неизбежную перед каждым серьёзным турниром процедуру: сначала проходило заседание тренерского совета с участием ряда тренеров клубов высшей лиги, потом – полуторачасовое заседание бюро исполкома Федерации. Вопросы на обоих собраниях обсуждались одни и те же: состав, степень выполнения программы подготовки, характер заключительного этапа. Лобановский напомнил, что матч с Израилем должен был, согласно предварительной договорённости, состояться 28 мая, а не 15-го. Тренерам ничего не оставалось делать, как перекраивать план подготовки. Они не могли отказываться от этой игры – перед чемпионатом мира днём с огнём нельзя найти свободной квалифицированной команды для тренировочного матча. Быть может, из-за внезапных перемен и игра у команды вышла скомканной.

4 июня утром команда за 20 минут добралась из Новогорска в Шереметьево, откуда на Ту-134 отправилась чартерным рейсом в Пизу. В Италии сборная подчинилась турнирным будням: аккредитация во Флоренции, переезд в Чокко, определение основного состава, выезд в Бари, первый матч с румынами...

Синьор Моруччи, владелец комплекса в Чокко, сказал, что рассчитывает на пребывание здесь советской команды не меньше месяца. Его бы устами...

В каждом из трёх матчей группового турнира в составе сборной СССР выходили на поле по 13 футболистов. Говорят, будто тренер надеялся «только на игроков киевского “Динамо”». Но цифры не сходятся. Во встрече с румынами на поле было 6 игроков других клубов, с аргентинцами – 8, с камерунцами – 7.

Лобановский вполне мог дать профессиональную оценку вратарям. Он, например, понимал, что Александр Уваров на данный конкретный момент был сильнее Рината Дасаева и должен занять место в воротах в первой же встрече в Бари с румынами. Но полагал, что опыт и авторитет Дасаева должны превзойти уровень надёжности Уварова, и настоял на кандидатуре Дасаева, против которого были Никита Симонян и Юрий Морозов. Сергей Мосягин поддержал Лобановского, мнения разделились поровну, но главный в такой ситуации имел, в соответствии с достигнутой «на берегу» договорённостью, два голоса.

Когда Лобановский говорил о том, что команде по силам оказаться в полуфинале, он исходил из её потенциальных возможностей. «Нам, однако, не удалось к матчу с румынами выйти хотя бы на 80-процентный уровень готовности, – констатировал он. – В Германии четыре года назад к первой встрече вышли, а в Италии – не сумели. Но и при этом вполне могли сыграть с Румынией хотя бы вничью. С Аргентиной же битва была не на жизнь, а на смерть. С обеих сторон, понимавших, что проигравший фактически из Кубка мира выбывает. И судья, как показали события матча, хорошо всё это осознавал. Как это Аргентина выбывает? С Марадоной? Да вы что!..»

Карл-Хайнц Хайманн, издатель авторитетного немецкого еженедельника «Киккер», опубликовал список повлиявших на результат ошибочных решений арбитров в матчах с участием советской сборной на последних крупных турнирах. «Список, – прокомментировал Хайманн, – получился довольно длинным – от матча с бразильцами в 1982 году в Испании до игр на чемпионате мира в Италии. В нём, естественно, и отборочный матч чемпионата Европы 1983 года в Лиссабоне с Португалией, и ошибки Фредрикссона в Мексике во встрече против бельгийцев. Это верно: в важных международных матчах советским командам очень часто приходилось страдать от судей. Но было бы неправильно всю вину сваливать на них».

Кто бы спорил, действительно неправильно! Но ведь страдали. И – слишком часто для того, чтобы назвать это случайным явлением. Случайность – когда один раз. Когда два – быть может, совпадение. Три раза – закономерность. А в истории наших взаимоотношений с международным судейством моментов таких гораздо больше.

Обозреватель итальянской спортивной газеты «Коррьере делло спорт» Массимо Тека назвал чемпионат мира, проходивший в его стране, «настоящей катастрофой судейства». «Быть может, – писал он, – я максималист, но на месте русских после двух матчей на третий я бы не вышел и уехал домой. И моё мнение разделяют многие. После такого скандала ФИФА пришлось бы принимать кардинальные решения».

Могли ли представители сборной СССР настоять, скажем, на замене Фредрикссона, выразить ему недоверие? Наверное, могли. Вот только никто бы их не стал слушать. Судейский комитет ФИФА «своих» не сдаёт. Чего бы они ни наворотили. Вот и после того, как Фредрикссон в матче СССР – Аргентина будто бы не заметил, как Марадона рукой преградил путь мячу, летевшему после удара Олега Кузнецова в аргентинские ворота (за это Фредрикссон обязан был назначить пенальти и удалить Марадону с поля), из международной футбольной организации последовало предположение о том, что арбитр в этот момент всего лишь выбрал не совсем правильную позицию и игру рукой не увидел. А раз не увидел, то и наказывать аргентинцев, получается, не за что. Весь мир видел, как Марадона рукой выбивал из ворот мяч, а швед стоял рядом. Даже, рассказывал Кузнецов, улыбнулся. Но – не свистнул.

«Команда наша, – недоумевал Лобановский, – попала, такое ощущение, под эксперимент с судейством. Арбитры чудили в обоих наших матчах: с Румынией и Аргентиной. Принципиальность они проявляли только в центре поля.

Судья, который плохо видит, не имеет права выходить на поле. Тем более на чемпионате мира».

С другой стороны, даже если бы Фредрикссон и захотел в Италии-90 отработать без проблем, ему бы всё равно не позволили сделать это чиновники, занимавшиеся назначением судей. Второе поражение Аргентины, уступившей в стартовом матче чемпионата, фактически означало завершение пребывания чемпионов мира-86 в турнире. ФИФА никоим образом не устраивал их досрочный отъезд домой.

В Мексике в 1986 году скрупулёзно подсчитывали судейские ошибки, их оказалось семнадцать, повлиявших на результат (треть матчей!). В Италии считать перестали после предварительных матчей: ошибок было огромное количество.

Мы любим напоминать, сколь регулярно «обижали» нас судьи на чемпионатах мира (1970-й – в матче СССР – Уругвай, 1982-й – СССР – Бразилия, 1986-й – СССР – Бельгия, 1990-й – СССР – Румыния и СССР – Аргентина; плюс отборочная встреча Португалия – СССР к чемпионату Европы-84), но забываем о «помощи» француза Жерара Биге на сеульской Олимпиаде-88, когда он в финале назначил в пользу советской команды пенальти в ворота бразильцев за нарушение, которое было за пределами штрафной площадки. Далёк от мысли, будто в ФИФА существует «разделение сфер влияния», но факт остаётся фактом: тогдашние советские представители в Международной федерации футбола – вице-президент Вячеслав Колосков и член судейского комитета Владимир Зуев – если и имели право голоса по событиям, связанным с чемпионатом мира, то скорее всего его не использовали. Или же к ним не прислушивались. На футбольных же турнирах Олимпиад ситуация иная. Там Колосков как полномочный представитель ФИФА возглавлял оргкомитет по проведению турнира футболистов и вполне мог способствовать благоприятному судейству в матчах с участием команды своей страны.

Колосков не исключает, что аргентинцы и румыны договорились. «После того матча, – рассказывает он, – мне даже Блаттер намекал, что там не всё чисто». Между тем игра Аргентина – Румыния – образцово-показательная с точки зрения стратегии. Аргентинским и румынским футболистам вовсе не обязательно было договариваться. Они, скорее всего, этого и не делали. Но обе команды устраивала ничья, выводившая их в следующую стадию чемпионата и отправлявшая домой советскую сборную. Игроков Аргентины или Румынии следовало назвать сумасшедшими в том случае, если бы кто-то из них при счёте 1:1 полез бы, оголив тылы, в атаку. Зачем? Обе сборные прилетели в Италию с чётко поставленной перед ними задачей: для начала выйти из группы. Они и вышли.

Поскольку Камерун ещё до матча с СССР обеспечил себе выход из группы, советский тренер африканской команды Валерий Непомнящий собирался выставить на игру резервный состав, считая, что тот сыграет сильнее. Он, надо сказать, опасался не столько проигрыша команде Лобановского, сколько возможной реакции на поражение: умышленно, дескать, отдали. Но резерв выпустить на поле Непомнящему не позволили. В расположение сборной позвонил президент Камеруна Поль Бийя и через переводчика попросил советского специалиста состав не менять. Ослушаться президента тренер, понятно, не посмел, отправил на поле тех, кто уже добыл для Камеруна путёвку в плей-офф и нуждался в передышке. Хватило их на 15-20 минут.

...Футбол – игра. Не более того. Я лично особенно остро это почувствовал во время последнего матча нашей команды против сборной Камеруна. В ложе прессы стадиона в Бари было не густо: 153 журналиста – меньше, чем на каком-либо другом матче (рекорд всех чемпионатов мира, кстати, принадлежит теперь финалу Аргентина – ФРГ – 1606 журналистов). Одновременно с началом матча из Неаполя пошла по телемонитору трансляция встречи Аргентина – Румыния. При счёте 3:0 в нашу пользу аргентинец Монсон открыл счёт в Неаполе. Со скамейки запасных сборной СССР оборачиваются каждые три минуты и взглядом спрашивают нас, какова ситуация в Неаполе. Мы отвечаем жестами. На 63-й минуте «карты» сошлись. Нам нужны были 4:0 в Бари и победа любого из соперников в Неаполе. Добровольский забил четвёртый мяч, а в Неаполе всё ещё 1:0. Необходимый «расклад» держался пять минут, а потом румын Балинт в Неаполе сравнял счёт. Если бы не этот гол, сборная СССР получила бы шанс на продолжение борьбы...

После Италии-90 пошли разговоры о том, что, дескать, «стиль Лобановского изжил себя». Во-первых, такого стиля не существовало. Шёл процесс под названием «развитие современного футбола». И Лобановский был одним из самых активных участников этого процесса. Во-вторых, локальный результат никоим образом не должен повлиять на выбранное направление, заставить изменить ему. «В Италии, – обратил внимание читателей журнала «Киккер» Карл-Хайнц Хайманн, – я слышал много высказываний о том, что стиль Лобановского устарел. Часто это говорили те самые люди, которые два года назад на чемпионате Европы в ФРГ клятвенно утверждали, что сборная СССР демонстрирует футбол XXI века. Я же считаю, что стиль Лобановского отнюдь не изжил себя. Просто в Италии самые важные игроки его команды оказались не в лучшей форме, которая должна была быть у них, чтобы оптимально использовать систему, базирующуюся на темпе и выигрыше пространства».