Текст книги "Лобановский"

Автор книги: Александр Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 46 страниц)

Лобановский

Самые тёплые слова благодарности автора —

семье Валерия Васильевича Лобановского:

его жене Аделаиде Панкратьевне,

дочери Светлане, зятю Валерию,

внукам Ксении и Богдану —

за помощь и поддержку,

а также предоставленные фотоматериалы

из домашнего архива.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Однажды в Советском Союзе в период очередной околофутбольной реформы, граничившей с глупостью, спортивные власти страны приняли решение, запрещавшее работать с командами высшей и первой лиг тренерам, у которых не было физкультурного образования. При проверке выяснилось: единственным таким специалистом оказался ставший к тому времени тренером «номер один» в советском футболе и высоко котировавшийся в футболе европейском Валерий Лобановский. О решении тут же «забыли».

Лобановский-игрок привлекал зрителей на трибуны дриблингом, умением запутать соперника, проходами по левому флангу и угловыми. Корнеры в его исполнении приводили в восторг публику в Москве, Тбилиси, Ленинграде, Донецке, Ереване. И, конечно же, в Киеве. Трибуны поначалу замирали, а потом взрывались, когда Лобановский, подойдя с мячом к угловому флажку и установив мяч, разбегался с математически точно выверенного им расстояния и так посылал мяч с угла поля, что он либо внезапно «нырял» в ближний угол ворот, либо летел в дальний. Часто из скопления игроков в штрафной площадке вылетал прыгучий Олег Базилевич и забивал с передач Лобановского красивые голы.

К корнерам, как, впрочем, абсолютно ко всему, что он в жизни делал, Лобановский относился основательно, тщательно рассчитывая каждый шаг. «Семь раз отмерь, один раз отрежь» – эта поговорка с юношеских лет трансформировалась у Лобановского в простейшую формулу, которой он следовал до конца дней: «Надо думать». Его решения почти всегда выглядели на удивление точными. Они были пропитаны логикой, и неизвестно, что стояло за ними – многочасовые размышления или моментальное озарение. Одно, впрочем, часто тесно связано с другим.

Всё, что соседствовало с «авось», мышление Лобановского не допускало категорически.

Собственным примером, результатами, умением работать высокопрофессионально ему удалось заразить футболистов профессией. «Тренера без игроков не существует» – лозунг Лобановского, которого долгое время сопровождал имидж исключительно жёсткого человека, ни в грош своих футболистов не ставившего. Однако за всю свою тренерскую жизнь он по большому счёту не отчислил ни одного игрока. Всегда, при любой власти Лобановский оставался таким, каким был, – самим собой. Менялись времена, менялись руководители, менялись эпохи – на него это не влияло. Да, разумеется, и он менялся («Не меняются только идиоты» – его выражение), но – не подстраивался ни под кого, не старался показаться «удобным». Оставался – и это, пожалуй, самое главное – профессионалом высочайшего класса и человеком, которого футболисты многих поколений – и в «Днепре», и в киевском «Динамо» – называли «Папой».

Лобановский – невероятный труженик, тщательно укрывавший от посторонних доброту и справедливость, поражавший умением находиться в тени своих воспитанников, но одновременно удивительным образом настолько целенаправленно на них воздействовать, что они из средних игроков превращались в классных, из способных – в талантливых, а из талантливых – в звёзд европейского футбола.

«Да, мы были хорошими игроками, да – умелыми, – говорит Владимир Веремеев из знаменитого динамовского состава середины 70-х. – Но в масштабе мирового футбола – средними. Среди нас не было таких феноменальных футболистов, как Беккенбауэр, Кройф, Платини, Марадона. Случайно, как это иногда бывает, за счёт воли и везения мы могли бы время от времени обыгрывать кого-нибудь из грандов, но выиграть большой приз в обычных условиях нам было не по силам: не хватало мастерства. А тренировочная методика Лобановского позволяла раскрыть все ресурсы организма, вывести нас на максимум, и именно благодаря этому мы уже не случайно, а целенаправленно и уверенно побеждали лучшие клубы и сборные». В рейтинге пятидесяти лучших команд за всю историю мирового футбола «Динамо» (Киев) на очень высокой – двадцатой – позиции. Ни одной другой команды с постсоветского пространства даже рядом нет с этим списком.

И так было с тремя генерациями игроков в киевском «Динамо» при Лобановском – в середине 70-х, в середине 80-х и в конце 90-х, когда тренер вернулся домой из «эмиграции». Он – один из немногих специалистов в мире, если не единственный, кто добивался высоких результатов и с клубом, и со сборной.

«Динамо»-1975 и «Динамо»-1986, если их сравнивать (а без сравнения не обойтись хотя бы потому, что оба «Динамо» выигрывали европейский Кубок кубков), – команды совершенно разные. Если в 75-м «Динамо» практически полностью состояло пусть и не из звёзд, но из высокоталантливых футболистов, то одиннадцать лет спустя перед публикой предстала «команда-звезда», к созданию которой всегда стремился Лобановский.

Лобановский не из хитрецов и не из интриганов. Для того чтобы убедить в чём-то самого серьёзного (по статусу, принадлежности к властным структурам) человека, ему вполне хватало твёрдости, веры в правильность задуманного и прямого взгляда. Основной критерий у него был предельно прост – достижение результата, который вовсе не сводился к банальному счёту на табло после конкретного матча, а включал в себя многие и многие составляющие, в частности беспрестанное совершенствование тренировочного процесса и подходов к строительству игры.

Как и каждого творческого человека, Лобановского на протяжении всей жизни сопровождала волна слухов и домыслов. Без упоминания о выдумках, несуразностях, а иногда и откровенной лжи, написанной о Лобановском, в этой книге, увы, не обойтись. Злопыхатели не могли простить ему независимости, нежелания под кого-то подстраиваться, нескрываемого презрения к воинствующим дилетантам – и набрасывались на него по поводу и без оного. И продолжают набрасываться по сей день, даже после его ухода из жизни. И я, как человек, близко знавший Валерия Васильевича, чувствую себя обязанным перед памятью о нём, а потому не могу не отреагировать на эту кампанию невежества и клеветы.

Творческий процесс Лобановский называл «дорогой», которая, говорил он, «и днём дорога, и ночью дорога, и в ясный день, и в сумерки». Главная трудность – не в движении, а в выборе пути. В футболе он достиг уровня, позволявшего ему не отвлекаться на мелочи, а смотреть на процесс в целом. «Лобановский стоит особняком в нашем футболе», – говорил его коллега Виктор Прокопенко. Стоял.

Запомнился Валерий Васильевич гармоничным сочетанием в себе эмоционального – в основном для близко знавших его людей – и рационального, иногда с подчёркнутой внешней терпимостью к тем из окружающих, чьи поступки он, мягко говоря, не одобрял.

До последнего своего возвращения в киевское «Динамо» Лобановский никогда не работал в условиях рыночных отношений, контрактной системы, немыслимого для прежних лет уровня материального стимулирования, сопутствующего карьере игроков. Но новыми для него они не стали, потому что ещё в советские времена, отрывая драгоценное время от чисто тренерской деятельности, он серьёзно занимался вопросами организации футбольной жизни в стране и постоянно выдвигал новые идеи, которые существовавшим общественно-политическим строем отвергались как «вредоносные».

В творческом наследии Валерия Лобановского есть книга – «Бесконечный матч». Она была написана в 1987– 1988 годах и увидела свет в издательстве «Физкультура и спорт» в 1989 году. Вышла книга тиражом 150 тысяч экземпляров – немыслимая для нынешних времён цифра – и моментально превратилась в библиографическую редкость.

Мне выпала честь помогать Валерию Васильевичу в работе над этой книгой. Для меня то время стало временем совершенно нового постижения футбола. Мы и прежде, познакомившись в 1975 году, а затем подружившись, много общались, постоянно обсуждали футбольные и не футбольные вопросы. Но в дни совместной работы, которую, к слову, сложно было спланировать и выполнять на регулярной, раз и навсегда заданной основе (ритм жизни тренера не позволял ему неделями заниматься только книгой, на неё чаще всего выделялось внезапно возникавшее свободное время), мы разговаривали с Валерием Васильевичем часами. И это были счастливые часы в моей жизни.

Валерий Васильевич предполагал, что в будущем мы сможем спокойно, никуда не торопясь, заняться тщательной подготовкой нового издания «Матча», а также его мемуаров. Но время это, увы, так и не наступило...

Многое о Лобановском я узнавал и беседуя с его женой Аделаидой Панкратьевной, дочерью Светланой, зятем Валерием, его другом артистом Олегом Борисовым, партнёрами по чемпионскому составу киевского «Динамо» Андреем Бибой, Анатолием Сучковым, Виктором Серебряниковым, Валентином Трояновским, тренером той команды Вячеславом Соловьёвым, коллегами Валерия Васильевича – Олегом Базилевичем, Никитой Симоняном, Юрием Морозовым, Сергеем Мосягиным, Михаилом Команом, Анатолием Пузачем, футболистами нескольких поколений, игравшими под началом Лобановского, его помощниками Владимиром Веремеевым, Михаилом Ошемковым и, конечно же, с братьями Суркисами, Григорием и Игорем, взвалившими на себя тяготы руководства клубом в новейшие времена.

Всё это, а также возможность ознакомиться с личным архивом Лобановского, позволило добавить к общеизвестным биографическим фактам эпизоды малоизвестные и не известные до сей поры вовсе.

Уровень Лобановского таков, что он не нуждается ни в восхвалении, ни в осуждении. Только в самом трудном – в понимании.

Глава 1
«ХЛОПЦЫ, У МЕНЯ БРАТ РОДИЛСЯ!..»

6 января 1939 года, вечером, в канун Рождества, в семье Александры Максимовны и Василия Михайловича Лобко-Лобановских в Киеве родился сын. Его нарекли Валерием, и Александра Максимовна настояла, чтобы в свидетельстве о рождении мальчик был записан, как и её старший сын Евгений, под фамилией Лобановский. Она не хотела, чтобы у сыновей в будущем были неприятности из-за двойной фамилии, разделённой чёрточкой.

Двенадцатилетний Женя выбежал 7 января на улицу и радостно крикнул ровесникам: «Хлопцы, у меня брат родился! Назвали Валерием. Как Чкалова!»

Происхождением Александра Максимовна – из семьи революционеров. Её брат, Александр Максимович Бойченко, был генеральным секретарём ЦК комсомола Украины, писателем – киевским Николаем Островским: прикованный тяжёлой болезнью – анкилоз – к постели, он написал повесть «Молодость». Её перевели на многие языки, по ней была создана пьеса «Кровью сердца». «Из племени Павки Корчагина», – говорили о таких, как Бойченко.

Василий Михайлович происходил из «противоположного лагеря». Он – из польского графского рода. Один его брат, Иван Михайлович Лобко-Лобановский, был известным киевским педиатром; второй, Владимир Михайлович, преподавал одно время в харьковском институте, а затем стал военным в Белоруссии, дослужился до генерала. Однажды, когда киевское «Динамо» играло в Минске, он подошёл к Лобановскому, представился. В Киев не приезжал. В семье Лобановских, надо сказать, не было принято поддерживать отношения с дальними родственниками, собираться, скажем, вместе на дни рождения, по случаю праздников, встречать Новый год. Валерий Васильевич вообще на протяжении всей жизни сторонился больших компаний, особенно тех, в которых оказывались незнакомые люди. И у него это всегда получалось.

Жили «революционерка» и «граф» в окраинном тогда городском районе Сталинка дружно, безмерно друг друга уважая, обоих детей воспитывали в строгости и справедливости.

Василий Михайлович, невысокого роста, добродушный, мягкий, к категории спорщиков не относившийся, кем только не работал: железнодорожником, вагоновожатым на десятом трамвайном маршруте, магазинером на Киевском мельзаводе № 2. Без фундаментального образования, интеллигент от природы. «Человек глубокой внутренней культуры, молчаливо противившийся всякой несправедливости, он уважал свободу и подарил её детям в самом важном – в выборе жизненного пути», – говорил о Василии Михайловиче журналист Валерий Березовский. Василий Михайлович умер в марте 1960 года, месяц не дожив до 56-летия, несколько месяцев – до серебряной награды Валерия и больше года – до первой победы сына с киевским «Динамо» в чемпионате СССР. Её отмечали в первой собственной квартире Валерия, полученной в «Динамо»: он пригласил всех школьных друзей, пришли мама и брат, ребята из института.

Александра Максимовна, женщина крупная, высокая, волевая, занималась домом, детьми, вела хозяйство, работала одно время телеграфисткой, подсобной работницей в учреждении, потом – секретарём в исполкоме Московского района Киева.

У бабушки Валерия, мамы Василия Михайловича, образованнейшей женщины, была потрясающая библиотека, по счастью, почти полностью уцелевшая во время немецкой оккупации Киева. Женя и Валера садились у книжных шкафов, листали великолепно изданные книги – один только Шекспир, старинные тома собрания сочинений которого были «одеты» в свиную кожу, чего стоил!

Особый вклад в становление Лобановского внёс Александр Бойченко. Впервые в его дом Валерка попал пятилетним, и его потом всегда тянуло к дяде, прикованному к постели, но продолжавшему напряжённо работать и заражавшему племянников жизнелюбием и оптимизмом. «Дядя оставался жизнерадостным и общительным человеком, – рассказывал Евгений Лобановский. – Ему как воздух необходимо было общение с людьми, особенно с детьми. Он и сам, как ребёнок, радовался встречам с нами». Александр Максимович племянников любил, старался передать им всё духовно ценное, приобретённое в жизни. Женя и Валера жадно слушали его рассказы, ловили каждое слово. Для Валерия дядя стал непререкаемым авторитетом. Когда в 1950 году дядя ушёл из жизни, одиннадцатилетний Валерий сказал, что хочет быть похожим на него. По словам Александры Максимовны, Валерий не только внешне – высокий лоб, разрез в нижней части подбородка, крепко сжатые губы, твёрдый взгляд волевого человека – напоминал ей брата, но прежде всего – поразительным трудолюбием, гипертрофированным порой чувством ответственности и целеустремлённостью.

Олег Базилевич назвал первым крупным достижением Лобановского то, что Валерий – один из немногих мальчишек послевоенной поры, который вышел из интеллигентной семьи и сумел в совершенстве освоить футбольные премудрости. Случай в социальной иерархии того времени редчайший. Базилевич, впрочем, и сам – такой «случай».

Брат Женя вспоминал, что первой футбольной площадкой Валерия был пустырь, располагавшийся сразу за домом, в котором они жили. Мяч гоняли и в Голосеевском лесу, у прудов, – на поляне между сосновыми рощами. Там же, на полянке Голосеевского леса, Валера почти ежедневно делал утреннюю зарядку, основательную, с пробежкой. После коллективных баталий (иногда его звали играть старшие ребята) Валера отправлялся в свой двор и отрабатывал удар, изо всех сил лупя мячом по деревянному забору, за которым жил сосед. Тот возмущался грохотом, особенно по вечерам. А удары у Валерия были такие, что порой выламывались доски. Александра Максимовна сердилась, Василий Михайлович посмеивался, а Женя привычно брал молоток и гвозди и чинил забор. Спустя годы Женя говорил, что уже тогда младшего брата «отличали редкостное упорство, целеустремлённость, сосредоточенность и организованность», помогавшая ему не терять и минуты даром. Футбол, учёба, книги... В любом, в зависимости от времени суток, порядке.

Воля и упорство – от родителей. В семье Лобановского из поколения в поколение рассказывают историю (Александра Максимовна – внучке Свете, Света – своим детям, внукам Валерия Васильевича Ксении и Богдану) из детства Валерия. Когда гитлеровцы захватили Киев, Александра Максимовна с детьми и мужем успела спрятаться в селе Рославичи примерно в 20 километрах к югу от столицы. (Василия Михайловича поначалу забрали в армию, но сразу демобилизовали из-за серьёзных проблем с сердцем.) Их приютила какая-то полуслепая женщина. Женя с саночками ходил по окрестным сёлам, меняя то, что они сумели захватить из Киева – посуду, одежду, книги, – на продукты. Ходил, пока было, что менять. Приютившая Лобановских женщина всегда старалась дать маленькому Валерочке молочка, как только предоставлялась такая возможность. Ему и своей внучке. Внучке иной раз не хватало, и невестка этой доброй женщины, мама девочки, обижалась на свекровь: «Вот, ты даёшь чужому мальчику, а своей кровинушке не хватает...» – «Так он же совсем маленький», – со слезами на глазах отвечала свекровь и гладила Валерочку по светленькой головке.

Когда в ноябре 1943 года Киев был освобождён, Лобановские собрали вещи, взяли в дорогу скудные съестные припасы и отправились домой. Транспорта, разумеется, никакого. Валере не было и пяти лет, но он не пошёл к отцу па руки. Слышал разговоры взрослых о проблемах Василия Михайловича с сердцем. И, возможно, всё уже понимал. Шёл 20 километров, как и все, пешком. В ненастный ноябрьский день, под холодным дождём, по бездорожью. Ещё и нёс что-то лёгкое.

После войны Александра Максимовна подрабатывала вышиванием скатертей. Григорий Иосифович Спектор, администратор киевского «Динамо» времён тренерства Лобановского, однажды у каких-то людей совершенно случайно обнаружил скатерть, вышитую Александрой Максимовной, купил её и принёс Лобановским в подарок.

Жили после войны трудно. Женя учился, Валеру отдали в детский сад. Александра Максимовна рассказывала, как по пути с работы она заходила за ним в садик, они шли домой, садились на крылечко в скромном дворике одноэтажного барака с кучей соседей. «Мамочка, – спрашивал Валера, – есть что-то покушать?» – «Нет ничего, сыночек». – «Ну, пошли спатки». Фотография маленького Валерочки – той, детсадовской поры: светловолосый мальчик на стуле, в ботиночках, чулочках, один из которых – на левой ножке, с дыркой на коленке, в коротких штанишках, в застёгнутой на три пуговицы тёмной курточке из плюша с белым отложным воротничком, перешитой из каких-то старых вещей, – всегда стояла у Александры Максимовны на серванте.

На Аду, жену Валерия Васильевича, этот рассказ бабушки Шуры произвёл неизгладимое впечатление. Она всю жизнь держала перед глазами эту картинку (крылечко... нечего кушать... «спатки»...) и всякий раз, когда у Лобановского выдавался выходной день (полдня, несколько свободных часов), старалась приготовить что-нибудь вкусное, заранее справляясь, чего бы ему хотелось. Однажды Валерий отругал Аду. Он позвонил ей и сообщил, что скоро приедет. У неё было повышенное давление, но она об этом Валерию не сказала, а поинтересовалась, как всегда, его пожеланиями. Он признался, что не отказался бы от пирожных наполеон к чаю. И она со своим давлением помчалась за пирожными. Когда Валерий узнал об этом, он очень строго попросил Аду никогда больше так не делать. Столь же строго запретил ей водить машину, отчитав при этом своих школьных друзей, взявшихся помочь Аде получить права.

Пустырь пустырём, а по-настоящему Валера увлёкся футболом в первом классе. Поступил в специализированную детско-юношескую спортивную школу. Именно с того момента началось его футбольное становление – мальчишка, приклеившийся, как и многие его сверстники (не говоря уже о взрослых), к репродуктору, из которого голос Вадима Синявского рассказывал осенью 1945 года о турне московского «Динамо» по Великобритании, безмерно счастлив был, оказавшись в футбольной колее.

Лобановский рассказывал мне, что помнит, как взрослые слушали репортажи из Англии, а он от взрослых в эти моменты не отходил, прислушивался к радиоголосу, но только потом, спустя годы, узнал, что репортажи вёл Вадим Синявский. И о том узнал, что Синявский приезжал в субботу, 21 июня 1941 года, в Киев на запланированное на 22 июня торжественное открытие нового республиканского стадиона матчем чемпионата страны между киевскими динамовцами и московскими армейцами. В четыре утра Киев подвергся бомбардировкам, игру, понятно, отменили, Синявский спешно отправился в Москву и через несколько дней отбыл на Западный фронт военным корреспондентом. Так и не сказав тогда в микрофон: «Говорит Киев!» – он произнёс эту фразу через два года и четыре с половиной месяца, когда первым рассказал по радио об освобождении города.

Однажды Лобановскому подарили неиспользованный билет на несостоявшийся 22 июня 1941 года матч. История с этим уникальным документом эпохи произошла в 60-х годах. Валерий ещё играл в Киеве. В кои-то веки у него выдался свободный вечер, и они вместе с Адой – молодая семейная пара жила тогда на улице Героев Революции – собрались в театр. «Как сейчас помню, – рассказывает Ада, – надела новое платье, туфли на высоком каблуке». Вышли из дома. Навстречу – группа ребят. «У нашего товарища, – говорят, – вот-вот защита диплома, а его на 15 суток забрали в милицию – дудел на стадионе во время игры». Ада вместо театра вернулась домой, а Валерий со студентами отправился в отделение милиции. Его, конечно, узнали. Парня отпустили. А спустя несколько недель этот парень пришёл к Лобановским. Принёс письмо. В целлофановом пакетике, аккуратно встроенном в бумажный лист, – билет на матч 22 июня 1941 года. Письмо, напечатанное на пишущей машинке, в архиве Лобановского сохранилось. «Пользуясь несчастным случаем с горном как случаем, передаём в вечное пользование эту футбольную реликвию. Четыре года войны на передовой и восемнадцать мирных лет – возраст этого билета. Человек, сохранивший билет, носил его всю войну на груди как талисман. Носил – и уцелел, носил – и обретал мужество (меньше всего это нужно понимать как намёк)...»

Отец парня мечтал вернуться в мирный Киев и снова – па футбол. Валерий был растроган: подарок ценнейший. Один из руководителей украинского футбола Николай Фёдорович Фоминых во второй половине 70-х выпросил у Лобановского билет для демонстрации на какой-то выставке. Тогда билет и пропал.

А в сентябре 1948 года девятилетнему Валере подарили 30-страничную брошюру блокнотного формата под названием «Динамо» (Киев). Издательство «Московский большевик» (было и такое) выпустило в том сезоне в серии «Спортивные биографии лучших футбольных команд страны» небольшие книжицы о ЦДКА, ВВС, «Локомотиве», «Спартаке», динамовских коллективах Москвы, Тбилиси, Минска, Ленинграда и Киева – обо всех, словом, участниках розыгрыша первенства СССР по первой группе.

С брошюрой Валера не расставался. Дома она всегда лежала на столе, когда он делал уроки. В школе вместе с одноклассниками заполнял после каждого тура напечатанную на развороте таблицу чемпионата и огорчался вместе с ними результатами киевского «Динамо», занявшего в итоге десятое место и дважды – 5:0 и 6:1 – разгромленного блиставшим в конце 40-х годов ЦДКА.

Брошюры были однотипными. Отличались одна от другой лишь небольшими статьями о команде, фотографиями футболистов и краткими сведениями о них (бросается в глаза такая деталь: рост самого высокого на тот момент киевлянина, защитника Абрама Лермана, был 178 сантиметров, а рост остальных колебался в диапазоне 163-176 сантиметров).

Статью о динамовской команде Валера зачитал до дыр, дословно (и как потом я убедился, надолго) запомнив некоторые пассажи из неё, в частности, тот, в котором авторы выражали надежду на то, что «вскоре киевские динамовцы порадуют любителей футбола дружной игрой, темпераментом, соединённым с разумным расчётом, остроумием и завершённостью комбинаций».

Лобановский процитировал мне этот отрывок на память летом 1999 года на балконе своей кипрской квартиры и попросил по возвращении в Москву проверить, насколько точно он запомнил формулировку. Вернувшись домой, проверил: почти слово в слово.

Третьеклассник Валера Лобановский и представить, разумеется, не мог, что пройдёт время и ему вместе с ровесниками выпадет честь выполнить это пожелание. Из тех игроков, имена которых девятилетний Валера мог без запинки назвать, разбуди его посреди ночи, к моменту его появления в основном составе киевского «Динамо» остался лишь вратарь Олег Макаров.

Лобановский учился в 39-й школе. Сейчас между «тройкой» и «девяткой» поставили «единичку», она теперь 319-я, имени Героя Украины Валерия Васильевича Лобановского, в ней 3 сентября 2014 года был открыт бюст великого тренера. И находится школа не на Краснозвёздном проспекте, а на проспекте Лобановского. Когда в ней учился Валерий, она была одной из четырёх украинских школ Киева.

Через семь лет после смерти Лобановского на втором её этаже по инициативе тогдашнего директора Светланы Колесниковой и одноклассников Валерия создали музей: фотографии, книги, какие-то его награды, аттестат зрелости, велосипед, подаренный Валерием своему другу Николаю Шевченко, парта... Не та, конечно, за которой сидел Лобановский. «Просто, когда мы только задумывали организовать музей в школе, – говорит одноклассник Валерия Жорж Тимошенко, – посчитали, что парта – атрибут совершенно необходимый. “Парту Лобановского” мы искали по всей Украине, однако даже в глухих уголках страны парт послевоенного образца уже не осталось. Но мы нашли выход. Сели, повспоминали, нарисовали эскиз нужной нам парты и заказали её в киевской мастерской. Получилось очень похоже на оригинал».

«Рыжим», по воспоминаниям одноклассников, Лобановского называли за глаза. Он всегда выделялся из толпы. Не боялся слыть «белой вороной», очень часто поступал по-своему, вопреки устоявшимся стереотипам. «Рыжий, – говорит Юрий Рост, – не столько обилие веснушек и пожар на голове, сколько мировоззрение и образ жизни: лукавая простодушность, скрывающая терпящий насмешки ум, снисходительность к глупости, театральность и естественность».

Называли Валерия, понятно, и «Лобаном». Когда он заиграл и стал в городе узнаваем, к «Лобану» с гордостью добавляли – «наш». В глаза его называли «Подсолнухом». Он быстро сгорал на солнце, на лице выступали веснушки, а волосы становились ярко-оранжевыми. Сидел Лобановский, по свидетельству неизменного вратаря школьной футбольной команды Жоржа Тимошенко, у окна. Солнце в погожие дни подсвечивало его уши так, что и они светились. Улыбка, чуть склонённая голова дополняли картину – и в самом деле подсолнух!

На прозвища Лобановский не обижался. Мог и сам дать намертво приклеивавшееся к человеку. Володю Басенко – соседа по парте – прозвал «Человеком в футляре»: было смешно наблюдать, как Володя перед тем, как выйти на школьную футбольную площадку, снимал на кромке поля калоши, играл, после матча калоши надевал и уходил, как чеховский персонаж. Только что без зонтика и тёплого пальто на вате. «Человеком в футляре» школьные товарищи называли Басенко ещё долго. До той, пожалуй, поры, пока он не стал референтом Михаила Горбачева.

Лобановский не был похож на остальных ребят. Он никогда не дрался, не любил сердиться, всегда переживал, когда приходилось это делать, не ругался, не злословил, не унижал. Его всегда выбирали на роль миротворца в возникавших в классе конфликтах. Валерию доверяли, слово его становилось решающим, но гордыней он не страдал.

Вместе с одноклассниками бегал на Совские ставки, на Выдубецкое озеро, на пятое Глинище и обязательно на Голубое озеро на Дедоровке. Но в плавании Валерка не был таким маэстро, как в футболе. Нежиться на пляжах не любил. Кожа у него была такая, что не загорал он, а сгорал. К тому же время было жалко тратить на безделье.

После смерти Лобановского одноклассники вспоминали, как их поражало отношение Валерия к такому привычному для большинства явлению, как лень. Лень Лобановский считал болезнью, говорил, что её можно и нужно лечить. Зачем? Для чего? «Для того чтобы, не швыряя бездумно драгоценное время, получать знания – ведь мы ничего толком не ведаем о многообразии мира вокруг нас». Отговорку «Я не понимаю» не признавал: «Неправда, ты просто ленишься и не хочешь понять, надо в этом разобраться». Готов был объяснять каждому, обсуждать любой вопрос, настаивал, чтобы уроки делали вместе.

Подчиняя себя жёсткому расписанию, приучал к этому же одноклассников, поневоле старавшихся брать пример с человека, распределявшего ежедневные дела буквально по минутам и тщательно выполнявшего составленный на день план. План этот включал в себя непременный поход после уроков в посёлок монтажников, в яр, где ставили ворота из кирпичей и портфелей и два часа играли в футбол. Затем шли обедать к Вале Коваленко, после чего отправлялись к Лобановским пить клюквенный морс. Сделав – вместе – домашнее задание, расходились по своим делам. Кто-то занимался в оркестре народных инструментов, кто-то отправлялся в шахматную секцию или литературный кружок, кто-то – на репетицию хора или в балетную студию.

А Лобановский ехал в футбольную школу. Александре Максимовне увлечение сына по-прежнему не нравилось («Все дети как дети, – говорила она, – а у моего мяч в голове и на голове»), и она иногда вилкой прокалывала мячи, которыми сын жонглировал в коридоре длинного, барачного типа одноэтажного деревянного дома 68 по Большой Васильковской улице (в двух шагах от Голосеевской площади), в небольшой двухкомнатной квартирке которого (№ 3) Лобановские жили. Василий Михайлович увлечение сына поощрял. Отца, старавшегося ежедневно исподволь прививать сыновьям такие основополагающие, по его мнению, черты характера, как порядочность, честность, самостоятельность, твёрдость при отстаивании принятых решений и умение отвечать за свои поступки, привлекала не страсть сына к футбольному мячу, а поразительное трудолюбие, позволявшее Валерию преуспевать в любом занятии. Посещал Валерий и репетиции струнного оркестра, но продолжалось это недолго – не хватало времени.

Где старшеклассник Лобановский научился так танцевать, никто в толк взять не мог, но все заметили, насколько он преобразился после превращения их мужской школы в смешанную – а произошло это в девятом классе. Прекрасно, кстати, Лобановский танцевал всегда, и дочь свою Свету научил многим классическим танцам.

«Девочки, пришедшие к нам, – вспоминает Тимошенко, – обращали внимание на Валеру, а он на них вроде бы нет. В школе с их приходом начали организовывать танцевальные вечера, на которых все играли в “почту” – писали записки друг другу и передавали почтальону, чтобы он вручал адресату под тем или иным номером: бумажки с цифрами прикалывали к курточкам, пиджакам и платьям. И тут я впервые обратил внимание, как менялся наш Лобан. Он как-то незаметно повзрослел, стал стройным, лёгким, стремительным, модно подстриженным. Вальсировал с девчонками так, будто парил над танцевальной площадкой. И весь он светился каким-то новым светом».