Текст книги "Лобановский"

Автор книги: Александр Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц)

Ловчев, игравший чаще остальных не киевских футболистов, не мог спокойно наблюдать со стороны, как неважно выступает его родной «Спартак», и решил как-то отпроситься у Лобановского в Москву – хотелось помочь своей команде. Разговор у них вышел простым.

– Можно мне в Москву? Отпустите поиграть за “Спартак”, – попросил Ловчев.

– Женя, может, тебя вообще из сборной отпустить? – последовал ответ Лобановского.

Вряд ли этот мимолётный диалог повлиял на дальнейшую судьбу Ловчева, но, так или иначе, свой последний матч за сборную он сыграл за два месяца до начала олимпийского турнира – в Киеве четвертьфинал чемпионата Европы с Чехословакией. И на Олимпиаду Ловчева, принимавшего с 27 января по 22 мая участие в тринадцати матчах сборной из семнадцати и дважды выводившего команду на поле в роли капитана, Лобановский и Базилевич не взяли.

Ошибки великих тренеров. Другим бы, не великим, масштаб этих ошибок! В 1976 году, пребывая под впечатлением невероятных побед киевского «Динамо» и сборной СССР, советские партийные и спортивные чиновники разрешили Лобановскому не выставлять основной состав «Динамо» в чемпионате Советского Союза – как предполагалось, промежуточном на пути к радикальным организационным переменам.

Идея тренеров была простой. Сборники-киевляне первую половину года готовятся к чемпионату континента и олимпийскому турниру в Монреале. Расчёт, понятно, был только на первые места. Второй состав киевлян участвует тем временем в однокруговом чемпионате страны, и совершенно не важно, какое место он там занимает. После победного Монреаля планировалось перейти на формулу «осень—весна» и провести до Нового года первый круг очередного домашнего первенства. Весной следующего года – второй, совместив тем самым сроки советского чемпионата с чемпионатами подавляющего большинства европейских стран. Синхронность в проведении чемпионатов важна не только для клубов, попавших в европейские кубковые турниры, но и для национальных сборных. Победитель чемпионата страны почти сразу же после успеха дома вступал в борьбу за Кубок европейских чемпионов. Ибо прежде советский футбол в этом турнире представлял прошлогодний чемпион, чаще всего высокий свой уровень к моменту старта в Европе не сохранявший.

В специальной прессе была организована дискуссия о переходе на новую формулу проведения чемпионатов СССР. Итоги дискуссии в пространной статье, опубликованной «Советским спортом», подвёл начальник Управления футбола Спорткомитета СССР Анатолий Ерёмин, пришедший в футбол с должности партийного секретаря одного из московских районов. Главным в статье был вывод: «Да, Управление футбола готово к переходу на “осень-весну”». Затем, однако, чьё-то волевое решение вывод этот отменило, один чемпионат расчленили на два, провели их, а после неудачного выступления сборной в Монреале во всём обвинили Лобановского и Базилевича.

Задуманные перемены не осуществились.

Всё рухнуло сначала в Сент-Этьенне в ответном четвертьфинале Кубка чемпионов. После выигрыша у французов 2:0 в Симферополе мало кто готов был поставить на выход «Сент-Этьенна» в финал. Олег Блохин даже одну из своих книжек назвал «Гол, который я не забил» – речь об эпизоде, случившемся в гостевом матче на 65-й минуте при счёте 0:0. Блохин тогда в своём стиле – на скорости, ловко управляясь с мячом, – выскочил на французские ворота. Параллельным курсом с ним мчался слева Онищенко, Блохин допустил сразу две ошибки. Во-первых, он не отпасовал мяч партнёру, находившемуся в более выгодном положении. Во-вторых, не стал бить сам – пусть бы даже неточно пробил, но партнёры успели бы, пока французы вводили мяч в игру, вернуться в оборону. А он не пробил. Замедлил движение, и его достал защитник, которого он уже обвёл раньше. Попытка обвести его ещё раз не удалась. Двенадцать секунд прошло с того момента, как у Блохина отобрали мяч, до пропущенного киевлянами гола. Динамовцев, уверенно до этого эпизода контролировавших игру и способных довести её до нужного им счёта, пропущенный мяч подкосил. Минут пять спустя они получили второй гол, а в дополнительные тридцать минут – третий. В раздевалке Блохина не миновала жёсткая критика партнёров. «Ты думаешь, – выразил тогда Коньков общее мнение, – что если звание “лучшего футболиста” получил, то можно никого на поле не видеть?»

Затем – матч с чехословацкими футболистами на уровне сборных. Леонид Буряк в интервью украинскому еженедельнику «Футбол» называет поражение в Братиславе «политическим», напоминает о «вводе войск» и говорит, что «этот фон угнетал». Однако после ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию в 1968 году прошло восемь лет, страсти улеглись, не полностью, понятно, но – улеглись, а напряжение в четвертьфинальных встречах с чехословацкой сборной – что в Братиславе, что в Клёве – было вызвано в первую очередь тем, что чехословацкая команда на тот момент и по игре, и по количеству добротных футболистов в составе была, наверное, лучшей в Европе, что, собственно, и доказала, выиграв чемпионат континента.

В Братиславе сборная СССР проиграла – и Лобановский с Базилевичем это признали – из-за серьёзной ошибки стратегического характера. «Располагая неточными, как оказалось, данными о состоянии соперника, – вспоминает Базилевич, – мы предприняли попытку прессинговать на его поле, переоценив при этом возможности своих игроков».

И, наконец, рухнуло всё в Монреале: олимпийская бронза была расценена властями как провал. В полуфинале с ГДР Колотов не забил три таких мяча, которые он обычно забивал, – по словам Трошкина, «как орехи щёлкал». И пенальти советская команда была наказана судьёй ошибочно...

Но в то же время, если говорить о результатах-76 без предвзятости, то ведь не всё так уж плохо.

Всем бы командам с постсоветского пространства (да и из Восточной Европы тоже) пережить такие «провальные» сезоны, каким принято для команд Лобановского и Базилевича считать сезон 1976 года!

Весной динамовцы играли в четвертьфинале Кубка европейских чемпионов, затем – уже в составе сборной – в четвертьфинале чемпионата Европы, в июле – опять же в составе сборной – стали бронзовыми призёрами Олимпиады в Монреале. Потом заняли второе место в чемпионате СССР, в осенней части Кубка европейских чемпионов прошли «Партизан» и ПАОК и вышли в континентальную «четвертьфинальную весну» 1977 года.

На фоне феерического выступления «Динамо» и сборной в 1975 году – да, неудача, но если фоном взять годы, когда советские команды – клубные и сборные – отовсюду вылетали и никуда не попадали, 1976-й вполне можно назвать годом успешным.

Четыре года спустя за бронзовые медали на московской Олимпиаде тренеры и футболисты сборной СССР получили государственные награды, Константин Иванович Бесков, в частности, – орден Дружбы народов. А за «бронзу» Монреаля – разнос. По одной только причине: на Олимпиаде-76 в Монреале командой руководили не привычные московские тренеры, а «много о себе возомнившие» киевляне. Лобановского, можно сказать, предали анафеме. Валентин Гранаткин, сыгравший в своё время, в 30-е годы, несколько десятков матчей в воротах московского «Локомотива» и начинавший чиновничью карьеру в должности инструктора отдела пропаганды главной коммунистической организации страны, со «знанием» дела сказал тогда в Монреале журналисту Юрию Ваньяту, что «наступит час, когда Лобановский уйдёт из сборной, и после него наш футбол будет ещё лет десять харкать кровью...». Оценка «профессионала», что и говорить.

А ведь два совершенно одинаковых турнира: олимпийские, по футболу.

Вот только реакция на результат разная.

Напрасно, думается, Лобановский и Базилевич взвалили на свои плечи и на плечи футболистов дополнительную обузу – участие в олимпийском турнире. Их согласие не поддаётся логике даже с методической точки зрения. В том случае, если бы сборная попала, пройдя Чехословакию, в финальную фазу чемпионата Европы, пусть и непродолжительную по времени (тогда в решающих матчах играли всего четыре команды), ей пришлось бы форсировать подготовку к этому скоротечному (16—20 июня) турниру, что резко повлияло бы на уровень готовности к Олимпиаде-76.

Расчёт на отдалённый победный результат – на Олимпиаду-76 (такое решение было принято партийными и спортивными властями) отправляли первую сборную страны – сыграл злую шутку. Вместо того чтобы сконцентрировать все силы на Кубке чемпионов и чемпионате Европы, Лобановский и Базилевич стали держать в уме турнир, который в мире профессионального футбола не котируется совершенно, но который в советские времена руководители всех мастей считали самым важным. Что в футболе, что в хоккее.

Перед Монреалем я провёл в Киеве несколько дней. Бывал на всех тренировках сборной, общался с Лобановским и Базилевичем. Оба заметно нервничали. За спиной вылет в Кубке чемпионов и поражение в четвертьфинале чемпионата Европы. Впереди – олимпийская неизвестность. Они уже знали, что не возьмут Мунтяна, продолжавшего усиленно тренироваться и почти не сомневавшегося в том, что окажется в составе, но не знали, как ему об этом сказать.

Бильярдный стол на старенькой базе в Конча-Заспе стоял на втором этаже жилого корпуса’ почти напротив комнаты Лобановского. Как только тренеры, состав ещё не объявлявшие, туда заходили, «бильярдисты» замирали с киями в руках и шикали на тех, кто начинал вдруг гонять шары по столу или громко разговаривать: надеялись услышать из-за закрытой двери хоть какую-то «кадровую» информацию. Мунтяну о принятом решении выпало говорить Лобановскому – 30 июня. «У тебя, – по словам Мунтяна, сказал ему Лобановский, – прыжки слабые». Лобановскому потом, спустя годы, самому не хотелось вспоминать об этих «прыжках» – он морщился, когда возникал вдруг разговор на эту тему.

То, что Кипиани не сыграл на Олимпиаде-76 в Монреале ни минуты, не получил из-за этого бронзовую медаль и не был приглашён в состав сборной СССР на чемпионат мира 1982 года в Испанию, объясняют, доводилось читать, «тренерской ревностью». Сначала, дескать, Лобановский и Базилевич не захотели, чтобы на поле выходила яркая личность, грозившая затмить их игроков, а потом, в приступе «ревности», Бесков вообще не позвал грузинского полузащитника в команду.

Оба случая – и монреальский, и испанский – требуют всё же иного объяснения.

Кипиани, футболист, бесспорно, талантливый, не вписывался, как ни банально это звучит, в игровую модель, разработанную на тот отрезок времени Лобановским и Базилевичем. В распоряжении тренеров были не менее талантливые полузащитники этого амплуа – Буряк и Веремеев, «вмонтированные» в киевскую игру, и это было их несомненным преимуществом перед хавбеком тбилисского «Динамо».

Надо сказать, что Кипиани Лобановскому и Базилевичу в олимпийский состав был навязан в последний момент. Партийными властями через власти спортивные, настаивавшими, по просьбе первого секретаря ЦК компартии Грузии Эдуарда Шеварднадзе, на том, чтобы в составе советской олимпийской футбольной команды обязательно был хотя бы один грузинский спортсмен. Лобановский и Базилевич Кипиани как игрока сборной рассматривали, но, обсудив его кандидатуру, решили не брать. В память тренерам засела невнятная игра Кипиани в обоих матчах чемпионата страны 1975 года между динамовскими командами Киева и Тбилиси. Это был своего рода конкурс, который Кипиани, действовавший очень медленно и старавшийся играть в основном на «чистых» мячах, без отбора, не выдержал.

Но напрасно, на мой взгляд, Лобановский и Базилевич демонстративно ответили тем, кто навязал им кандидатуру Кипиани, продержав полузащитника на скамейке запасных на протяжении всего турнира. Кипиани не причастен к просьбам и указаниям партийных и спортивных начальников, сам себя в состав не включал и по уровню мастерства к разряду «блатных» никак не относился. И не стоило, наверное, перед вылетом в Северную Америку, состоявшимся 4 июля, говорить о том, что «Кипиани стал исключением, поскольку подавляющее большинство футболистов прошло программу, рассчитанную на подготовку к Олимпиаде, и он, хорошо проведший матчи чемпионата страны, – свидетельство того, что дорога в сборную не была закрыта ни для кого».

Лобановский и Базилевич «пошли на принцип». Хотя вполне могли развернуть ситуацию в свою пользу. Сказались, полагаю, недостаток опыта и наследие триумфального 75-го. Да и вообще – в «ловушку-76» они загнали себя сами. Не только безапелляционными решениями с каскадом последующих оплошностей, дополнявших одна другую: организационных, тренировочных, кадровых, – но и регулярными, совершенно в той ситуации ненужными, заявлениями о предстоящих победах. 1975-й вскружил – не без этого – голову всем.

Если Лобановский о 1976 годе, признавая допущенные ошибки, говорил сдержанно, за рамки дипломатии не выходил и никого не обвинял, то у Базилевича свой взгляд на давние события.

Никогда до 2012 года он на сей счёт не высказывался. В 2012-м в прессе появились отрывки из книги Олега Петровича, к тому времени полностью не написанной. Представлялось невозможным обойти тему «1976». Базилевич и не думал её обходить, и стало понятно, насколько глубоко засела в нём обида, вполне, надо сказать, мотивированная, на тех, кто его уволил.

Базилевич вспоминает, как им с Лобановским пришлось в Спорткомитете СССР защищать программу подготовки «Динамо» и сборной. Даже после успешной защиты «было решено, что нам надо “оказать помощь”». Закавыченная формулировка «оказать помощь» подчёркивает присущий Олегу Петровичу сарказм (зачастую работавший против него): «Прислали из Москвы теоретика спортивной тренировки, крупного специалиста Марка Годика. Перед ним была поставлена задача: помочь нам разработать и спланировать программу подготовки к ответственному сезону».

Знающие Базилевича люди легко обнаружат сарказм в определениях «теоретик» и «крупный» и в расшифровке поставленной перед Годиком задачи: «помочь нам» – нам, собаку за два года в киевском «Динамо» и за год в сборной съевшим на разработке программы подготовки, в которой Лобановский, Базилевич и Анатолий Зеленцов принимали непосредственное участие и которая дала превосходный результат.

«В связи с короткими сроками подготовительного периода Марк Годик, – продолжает Базилевич, – предложил провести интенсивный учебно-тренировочный сбор в среднегорье – в болгарском Бельмекене – на высоте 2400 метров над уровнем моря, в условиях гипоксии, то есть недостатка кислорода. Это был базовый этап подготовки, нацеленный на повышение аэробных возможностей организма. При общем недостатке кислорода формирование аэробных качеств, в принципе, должно происходить быстрее.

Но никогда раньше мы не проводили подготовительный сбор в условиях среднегорья. Я, Лобановский, Зеленцов и Годик провели много времени в дебатах. К сожалению, была допущена, как говорится, коллегиальная ошибка. Мы сохранили интенсивность тренировочных нагрузок такой, какой она была на равнине, поставив, таким образом, под сомнение всё содержание нашей подготовительной работы».

Не понять, признаться, почему после успешной защиты собственной программы подготовки команды Лобановский и Базилевич согласились на прикомандирование к команде Марка Александровича Годика. Наверное, они могли настоять на том, чтобы этого не произошло. Хотя бы на основании того простого факта, что ни в 74-м, ни в 75-м, когда «Динамо», а потом и сборная, пройдя определённый курс подготовки и уровень подготовки этой на протяжении сезона успешно поддерживая, добились всколыхнувших всю футбольную Европу результатов. Для Годика, при всём уважении к этому учёному, киевское «Динамо» и сборная СССР той поры – всего лишь теоретическая площадка, на которой ему из-за незнания многочисленных нюансов не так-то легко было развернуться. И не вступать при этом в мини-конфликты с тем же Зеленцовым, третий год занимавшимся научным обеспечением тренировочного процесса киевского «Динамо» и накопившим благодаря совместной работе с Лобановским и Базилевичем бесценный опыт, который у Годика – применительно к этой команде – конечно же, отсутствовал.

Тем более не понять, почему в итоге пошли на среднегорье на поводу у Годика (речь об интенсивности), а не стали развивать собственные наработки из 75-го, базируясь на той модели подготовки, но совершенствуя её при этом – ведь она же дала результат. Хотели обратить Марка Александровича в свою веру или же просто поверили ему?

Неоправданный эксперимент вместо апробированного режимами нагрузок подготовительного периода.

Не помню уже, куда держала путь команда, заселившись в московской гостинице «Украина» на ночь, – то ли в Киев после Бельмекена, то ли из Киева на очередной сбор. Скорее всего, в Киев. Помню лишь очень хорошо, что и в каких выражениях говорили о болгарском «курорте» Колотов и Веремеев, жившие в одном номере. Я приехал к Веремееву с материалом о нём, подготовленным для одного журнала. Поскольку внутри материала было интервью, которое я брал у Веремеева в начале января в его киевской квартире, мы договорились, что он ознакомится с текстом перед публикацией.

Пока Веремеев читал, мы с Колотовым говорили о бельмекенском сборе. «Это было настоящее издевательство над нашими организмами. Убийство интенсивностью. Как мы выдержали, не знаю», – сказал Колотов. «Ещё неизвестно, – оторвался от чтения Веремеев, – выдержали или нет. Выяснится потом. Опыты учёные проводят сначала на животных – крысах, кроликах. Здесь же – сразу на нас».

Базилевич переживает, что у него тогда не хватило настойчивости для того, чтобы убедить Лобановского, Зеленцова и Годика в ошибочности содержания тех тренировок, хотя он и «был категорически против».

Для Лобановского 1976 год стал очень важным не только в тренерской карьере, но и в жизни, многое помог переосмыслить. После «урока-76» он принимал решения по поступавшим научным рекомендациям только сам, препарируя их, состыковывая приходящую из лаборатории информацию со своими знаниями методики тренировочного процесса и каждодневными видеопросмотрами занятий. Уже в марте 1977-го – всего-то ничего прошло со времени августовского конфликта – киевское «Динамо» впервые в истории вышло в полуфинал Кубка европейских чемпионов, обыграв дома не кого-нибудь, а «Баварию», и в составе победителей было восемь участников Олимпиады в Монреале: Трошкин, Фоменко, Решко, Матвиенко, Буряк, Коньков, Онищенко, Блохин. А ещё были и Рудаков с Мунтяном. И на полный матч – в марте! – всех хватило: голы динамовцы забивали на 82-й и 86-й минутах.

Никто, даже Зеленцов, понимавший задачи, поставленные Лобановским, и его идеи, не представлял в полной мере, чем руководствовался он, принимая то или иное решение. Ещё до отъезда на Арабский Восток Лобановский мог изменить тому или иному футболисту систему нагрузок, не обращая внимания на рекомендации лаборатории, о деятельности которой он всегда имел самую полную информацию. После возвращения из Кувейта Лобановский делал это регулярно. Им была найдена золотая середина дозирования нагрузок.

В осеннем чемпионате-76 дела у киевского «Динамо» с первых же туров пошли неважно. И не могли, наверное, пойти по-другому из-за бунта и его последствий. Когда команда, сыграв пять матчей (треть скоротечного однокругового турнира!), оказалась на предпоследнем, пятнадцатом месте, Лобановского вызвали в ЦК КПУ. Задали только один вопрос: «Вы гарантируете, что не вылетите из высшей лиги?» – «Гарантирую», – ответил Лобановский. Больше «Динамо» не проигрывало, в таблице в итоге оказалось вторым, попутно «на ноль» пройдя в 1/16 и 1/8 финала Кубка чемпионов югославский «Партизан» (3:0 и 2:0) и греческий ПАОК (4:0 и 2:0).

Глава 8
БЕССМЫСЛЕННОЕ ТРОЕВЛАСТИЕ В ИСПАНИИ

Устоявшееся мнение о том, что, дескать, отборочный турнир к чемпионату мира-82 сборная СССР прошла на ура под руководством одного только Бескова, которому ассистировали его зять Владимир Федотов, помогавший в непосредственной работе на тренировочном поле, и Геннадий Логофет, отвечавший за методическую сторону дела, нуждается в уточнении.

На протяжении значительной части отборочных соревнований рядом с Бесковым находились Лобановский и Ахалкаци. Оба «Динамо» – киевское и тбилисское – выступали в роли основных поставщиков футболистов для сборной. Бесков использовал в игровом составе по семь-девять игроков из этих клубов, и фактически с мая 1981 года Лобановский и Ахалкаци вошли в самый невероятный по составу штаб сборной Советского Союза за всю историю её существования. Вряд ли какое-то ещё «волевое» решение советского партийного и спортивного руководства столь же серьёзно навредило футболу – может быть, только решение о разгроме команды ЦДКА после неудачи на Олимпиаде-52.

Идея объединить в сборной трёх совершенно разных специалистов – Бескова, Лобановского и Ахалкаци – принадлежала не заместителю председателя Госкомспорта СССР Валентину Сычу (он её, впрочем, безоговорочно поддержал), а человеку, по инициативе которого в «Спартаке» в самый тяжёлый период существования клуба появился Бесков, – Андрею Петровичу Старостину. Она пришла ему в голову после первых трёх отборочных матчей к чемпионату мира 1982 года. Дважды осенью 80-го были обыграны исландцы, нулевая ничья – 30 мая 81-го – была зафиксирована в выездной встрече с Уэльсом.

Идея идеей, но для её воплощения требовалась такая «малость», как согласие Бескова. «Костя, – сказал Андрей Петрович, навестив Бескова в начале июня 1981 года в его квартире на Маяковской, – выходит так, что у тебя в сборной сразу два базовых клуба – тбилисское и киевское “Динамо”. Тебе же будет комфортнее, если присматривать за грузинами и киевлянами станут на тренировочных сборах их клубные тренеры Лобановский и Ахалкаци. Они будут отвечать за готовность игроков, не будет никаких опозданий, никто не скажется больным, тебе останется лишь готовить команду к оставшимся играм».

Бесков, как он потом говорил, оставался в уверенности, что столь именитые и самостоятельные помощники проработают с ним только до конца отборочного цикла, а потому согласился. К дополнительным аргументам Андрею Старостину прибегать не пришлось: Бесков и без них понимал, что и тбилисцы, только-только выигравшие Кубок обладателей кубков европейских стран и пребывавшие потому в состоянии эйфории, и киевляне, безоговорочно лидировавшие в чемпионате СССР и считавшие себя – не без оснований – лучшими в стране, нуждаются в жёстком управлении. Не только в те дни, когда появляются в лагере сборной, но и в повседневной клубной жизни. Кто, как не Ахалкаци и Лобановский, способен лучше других жёстко управлять своими звёздами?

Начальник Управления футбола Спорткомитета СССР Колосков отправился с Бесковым к Сычу. Идея, преподнесённая Бесковым как своя, Валентину Лукичу понравилась, тем более что он, по словам Колоскова, «считал Лобановского одним из лучших тренеров новой формации». Сыч проконсультировался в ЦК КПСС, получил согласие и тут же – по телефону – оповестил о новшестве Ахалкаци и Лобановского. «Сработаетесь?» – спросил Колосков Бескова. Впрочем, Колосков не сомневался, что, прежде чем идти к нему, он, Бесков, уже продумал эту идею. «В сборной нам делить нечего, – отвечал Бесков, – а я буду лучше понимать потенциальные возможности игроков».

Потом всю группу принял председатель Спорткомитета Сергей Павлов и тоже поддержал предложение Бескова. «Если вы, Константин Иванович, – сказал Павлов, – считаете этот шаг нужным, преград мы чинить не будем. Мне просто не хотелось бы, чтобы у кого-то возникла мысль, будто это мы вам навязали такую кадровую комбинацию». Но когда Сыч приехал на первую тренировку с участием трёх тренеров, он, ни к кому конкретно не обращаясь, вздохнул: «Разве могут быть три директора на одном предприятии?..»

«Бесков, – говорит Колосков, – выбрал себе в консультанты (помощники) абсолютно несхожих людей! Лобановский – сторонник так называемого тотального футбола, уделявший огромное внимание научному анализу тренировочного процесса, сторонник жёстких игровых схем. И сам был упрям, резок, скор в решениях и действиях. Ахалкаци называли за глаза “хитрым кавказцем”. На всё он имел своё мнение, высказывал его, но не настаивал на своём, во всяком случае, в очных спорах. На деле же часто поступал так, как сам считал нужным и правильным».

Лобановский не понимал, как может функционировать тренерский штаб, каждый член которого, имея собственные представления о подготовке команды и собственный накопленный опыт, в состоянии возглавлять сборную. Поначалу он решил отказаться от предложения. Но его, получив соответствующую просьбу из ЦК КПСС, попросили согласиться в ЦК компартии Украины. Когда Лобановский первый раз оказался на сборах руководимой Бесковым команды и встретился с Ахалкаци, то поинтересовался у тбилисского коллеги, как тот себе всё это представляет. «Посмотрим, Валерий Васильевич. Время покажет. Спросит Бесков – подскажем. Не спросит – помолчим. Так я себе это представляю», – ответил Нодар Парсаданович.

Никогда – ни до, ни после – Лобановский не оказывался в положении человека, не знавшего, что от него требуется. Но никогда он не видел себя и в роли стороннего наблюдателя, в которого вполне мог превратиться, формально относясь к реализации задумки Андрея Старостина.

Официально переход к тренерскому «троевластию» обставили публикацией документа, вышедшего из недр Управления футбола Спорткомитета СССР. В постановлении говорилось:

«Учитывая то обстоятельство, что игроки сборной СССР тренируются сейчас в основном в двух клубах – “Динамо” (Киев) и “Динамо” (Тбилиси), а также большой личный вклад в подготовку кандидатов в сборную тренеров этих клубов В. Лобановского и Н. Ахалкаци и опыт подготовки команд к ответственным международным соревнованиям, Спорткомитет СССР по предложению К. Бескова решил привлечь их к подготовке сборной СССР в качестве старших тренеров. Руководителем и главным тренером команды по-прежнему является К. Бесков. В состав тренерского совета сборной входят также Г. Логофет и В. Федотов».

Понятно, что правда у всех своя, и позднее, после провала в Испании, события эти по-разному представлялись их участникам.

Стоит подробно процитировать К. И. Бескова:

«В Испании сложилась ситуация, когда жизнь футбольной команды подчинялась отнюдь не футбольным законам. На заключительном этапе отборочного турнира подавляющее представительство в сборной имели игроки киевского и тбилисского “Динамо”. Случались накладки, когда они, например, с задержкой являлись на сборы или, наоборот, по мнению руководителей своих клубов, не успевали вернуться к сроку домой. У меня сложилось ощущение, что ни тренер киевлян Лобановский, ни Ахалкаци, тренировавший тогда тбилисцев, не были заинтересованы решать вопросы так, как того требовали интересы дела. Необходимо было срочно устранить все искусственные преграды. Я предложил руководству Спорткомитета привлечь их к работе со сборной. Конечно, при этом отдавал себе отчёт, что возникнут определённые проблемы из-за различия и, быть может, даже несовместимости в подходе к некоторым аспектам футбола, но думал, что такая большая цель, как чемпионат мира, поможет сгладить противоречия.

Моё предложение было принято. Знаю, оно вызвало много споров, но я и сегодня (альманах «Футбол-89», в котором опубликованы эти высказывания Бескова, был сдан в набор 14 марта 1989 года, то есть почти семь лет спустя после испанского чемпионата мира. – А. Г.) убеждён, что на том этапе это было оправданно и принесло пользу. А потом произошло то, что, как теперь понимаю, не могло не произойти. Началось расслоение коллектива. Когда губительный процесс стал очевиден не только мне, я высказал мнение, что в дальнейшем Лобановского и Ахалкаци к совместной работе привлекать нецелесообразно, поскольку подошло время, когда требовалось единоначалие. Со мной согласились, и уже на ближайший товарищеский матч, со сборной ГДР, они не были вызваны. Но буквально накануне отлёта в Испанию меня поставили перед фактом: оба тренера едут на чемпионат мира. Я пошёл к руководству Спорткомитета. Тогдашний председатель Сергей Павлович Павлов и его бывший заместитель Валентин Лукич Сыч никак не отреагировали на мои доводы.

Надо сказать, что к тому времени с игроками у нас установились деловые контакты, мы хорошо понимали друг друга, рискну утверждать: им нравилось со мной работать.

Трудно, пожалуй, словами передать гнетущую обстановку тех дней. Лобановский и Ахалкаци заняли непонятную мне позицию. У нас возникли разногласия по тактическим вопросам, а отсюда и трудности в определении состава. Складывалось впечатление, что сборной руковожу не я, а Сыч. Вот характерный штрих. Матч СССР – Бразилия. Ведём 1:0. Напряжение колоссальное. В перерыве Валентин Лукич по-хозяйски входит в раздевалку и с порога, перебив меня, под недоумённые взгляды начинает обсуждать с Лобановским план игры на второй тайм.

Может быть, я слишком субъективен. Ни в коей мере не снимаю с себя вины. Но в силу названных сложившихся обстоятельств сборная не могла в Испании раскрыть свой потенциал».

Ни Колосков, ни Сыч, ни Павлов никогда и нигде не сказали ни слова о том, о чём говорил спустя годы Бесков: о просьбе Константина Ивановича перед матчем со сборной ГДР, об отстранении консультантов перед этой игрой, о внезапном для Бескова возвращении двух тренеров в сборную непосредственно перед отъездом в Испанию. Жена Константина Ивановича Валерия Николаевна вообще посчитала, что когда Бесков «попросил руководство больше не привлекать киевского и тбилисского тренеров», Лобановский воспользовался тесными отношениями с заместителем председателя Спорткомитета СССР Валентином Сычём. Сыч, дескать, и порадел человеку, с которым у него были «тесные отношения», и, несмотря на просьбу Бескова, оставил его в сборной. Но Бесков (так, во всяком случае, считают хорошо знавшие его люди) по характеру был больше похож на человека, который в ответ на невыполнение своей просьбы мог сказать что-то вроде: «Тогда сами и тренируйте команду» и отказаться (пусть даже поначалу на словах) от дальнейшей работы с ней. Так что просьба об отстранении консультантов – если она вообще имела место – вряд ли была облачена в жёсткую, ультимативную форму.

Лобановский говорил мне, что в дни подготовки к чемпионату мира и непосредственно перед отъездом в Испанию в воздухе не витали ни намёки, ни даже полунамёки на то, что Константин Иванович настаивает на исключении их из состава делегации: «Если хотя бы полунамёк какой был со стороны Бескова, я в ту же секунду отказался бы ехать в Испанию в составе делегации и с удовольствием побывал на чемпионате мира в качестве полностью свободного в передвижениях и действиях наблюдателя».