Текст книги "Лобановский"

Автор книги: Александр Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 46 страниц)

Глава 20
ДИКТАТУРА ЛОБАНОВСКОГО

Журналисты поинтересовались однажды у мудрейшего Николая Петровича Старостина, в чём, по его мнению, разница между Лобановским и Бесковым. Ответ был моментальным: «Они оба – диктаторы. Только Бесков – диктатор бархатный». По поводу «бархатности» Константина Ивановича, правда, можно поспорить – помня о регулярности, с какой он изгонял из команд ведущих (и не только) футболистов.

Год 1976-й многому научил Лобановского. Поиск нового почти всегда сопровождается ошибками. Главное – видеть их и исправлять. Лобановский исправлял. Он и раньше, достаточно просмотреть его высказывания после ухода из «Шахтёра» и прихода на тренерскую работу в «Днепр», говорил о необходимости видеть в игроках прежде всего людей, а уже потом – футболистов, с которыми предстоит пройти тяжелейшие испытания – изматывающими тренировками, решающими для достижения результата матчами, психологическими стрессами. И не только говорил, но и делал. В 1976 году, в первой его половине, – как заклинило. И это обстоятельство, как и неверно разработанная программа – не к тому времени овощ, – в немалой степени способствовало негативной обстановке в обеих командах – и в сборной, и в киевском «Динамо». И самым пагубным образом сказалось на результатах.

После 76-го педагогическая составляющая в работе Лобановского стала занимать важнейшее место. Все, кто оставался с ним – а оставались лишь футболисты, проникшиеся идеями тренера, связанными с высокими нагрузками, интенсификацией учебно-тренировочного процесса и совершенно новыми подходами к выстраиванию игры, и таких было большинство, – превратились в его единомышленников на всю жизнь.

Он заставлял парней только одному ему ведомыми способами верить в себя, ощущать уверенность в том, что горшки обжигают не боги. «Это было его главной идеей! – говорил один из лучших игроков команды Лобановского «третьего созыва» Валентин Белькевич. – И под эту идею он подбирал исполнителей. Васильич умело находил единицы среди потока материала, попадавшего к нему в руки».

«Они такие же люди, как и вы, – говорил о соперниках Лобановский. – Из того же теста слеплены. Соперника не надо бояться, его надо уважать. Почему вы их не можете обыграть? Главное, чтобы вы “беленькими” не выходили на игру. Не надо бояться громких имён».

Беланов называет Лобановского, сумевшего объяснить обладателю «Золотого мяча» 1986 года, как ему удержаться от соблазна зазнайства и мании величия, «особенным» и говорит, что «Лобановский умел привить дух победителя». Когда динамовцы выходили на поле, им было всё равно, против кого предстояло играть: они могли, по словам Беланова, «порвать» и «Барселону», и кого хочешь...

Победы команды над «громкими именами» – «Барселоной», «Реалом» и т. д., достигнутые после возвращения Лобановского из Кувейта, заставили футболистов киевского «Динамо» ощущать себя способными обыграть любые «имена». Только чудо, стоит признать, спасло «Баварию» в полуфинале Лиги чемпионов весной 1999 года, когда в Киеве немцы вместо 1:4 неожиданно для них самих получили «подарок» в виде ничьей 3:3. Сэр Алекс Фергюсон тогда опасался, что в финале его «МЮ» придётся играть с Киевом, а не с «Баварией».

Занимаясь в августе 2005 года поиском нового тренера для киевского «Динамо», Игорь Суркис пришёл к парадоксальному, с одной стороны, и совершенно понятному – с другой, выводу: «Динамо» нужен тренер-диктатор. Лобановский считал – и говорил об этом, – что диктаторы – калифы на час, так, во всяком случае, учит опыт человечества.

Диктатура и жёсткие методы работы, основанные на требованиях неукоснительного соблюдения дисциплины, – разные вещи. Немецкий специалист Эдвард Гейер, не раз ссылавшийся на Лобановского ещё в те времена, когда он работал со сборной ГДР (был, к слову, последним тренером этой команды, а в капитанах у него ходил Маттиас Заммер – будущая звезда европейского футбола, обладатель «Золотого мяча»), принял клуб «Энерги» (Котбус) в третьем дивизионе и поднял его до бундеслиги только за счёт доведённого до идеала соблюдения порядка во всём, что имело прямое и косвенное отношение к футбольным делам. Когда Гейер заходил в раздевалку, все должны были вставать. Все обязаны были молчать, когда он начинал говорить. Гейер требовал, в частности, чтобы после матчей и тренировок футболисты сами чистили бутсы.

Один из самых мощных в истории мирового футбола тренеров – сэр Алекс Фергюсон – говорил, что если он потеряет «над всеми этими мультимиллионерами контроль в раздевалке», то он – «труп». «Контроль над командой, – считал Фергюсон, – очень важен. По мне, так он вообще важнее всего. Самый главный человек в “Манчестер Юнайтед” – тренер».

Математически выведенная теорема лауреата Нобелевской премии Кеннета Эрроу утверждает, что единственное рациональное правило, по которому могут приниматься коллективные решения, – это диктатура. Эрроу обнаружил: собрав людей и заставив их голосовать, невозможно застраховаться от совершенно идиотских результатов. Коллективный выбор будет универсальным, ответственным и разумным только тогда, когда он осуществляется одним-единственным человеком из данного коллектива при полном игнорировании мнения остальных.

Диктатура Лобановского исключала игнорирование – тем более полного – мнения остальных. Прежде чем принять решение, – «универсальное, ответственное и разумное», – он старался получить от других не только дополнительную информацию, но и суждение по каждой возникавшей ситуации. Им двигало убеждение, что даже в среде единомышленников, если они, конечно, единомыслят не в угоду какой-то фигуре, не из-под палки, заставляющей поступать так в условиях жёсткой финансовой зависимости, а осознанно, должны возникать различные взгляды, пусть даже и происходит это в рамках одного направления. Блестящий мастер анализа, Лобановский выискивал в спорах с единомышленниками рациональные крупинки, уязвимые места, выпуклее для него становились собственные ошибки.

Один из самых важных перед каждым матчем моментов – выбор состава. Учитывается при этом масса деталей, прежде всего состояние собственных игроков, турнирная стратегия, уровень соперника, его возможности и мотивация, тактика...

«Диктатура, как я её представляю, – говорит Анатолий Коньков, – это стремление задавить своим личным авторитетом всех и вся и уж точно не прислушиваться к мнению окружающих. Лобановский любил своё дело самозабвенно, истово, знал себе цену как тренеру, не переносил, если кто-то из футболистов выпадал из учебно-тренировочного процесса, был с такими людьми очень строг, порой даже беспощаден, однако диктаторских замашек я в нём не замечал. Диктатор всё делает для себя и под себя, а Лобановский – только для футболистов. Если бы всё обстояло иначе, вряд ли в “Динамо” существовал бы тренерский совет из шести человек, в который я имел честь входить, пока выступал за киевский клуб. Это был вполне демократический институт.

Вопросы обсуждали сугубо профессиональные. За рамки футбола мы не выходили, в личную жизнь футболистов не вмешивались. Наиболее острой полемикой, как правило, сопровождался ввод молодого игрока в основной состав. Для “Динамо”, где люди притирались друг к другу годами, это был самый сложный вопрос. Прежде чем принять окончательное решение, Лобановский стремился получить как можно больше информации о новичке, и мы старались ему в этом помочь».

Несколько лет совместной работы позволили ведущим игрокам лучше понимать его, Лобановского, видение футбола. Понимать и разделять те задачи, которые он ставил перед собой. У Лобановского это касалось не столько «добычи» очков, сколько принципов построения команды. В середине 90-х он ещё раз заглянул в будущее, и ему одному из первых в европейской футбольной истории тренеров удалось осознать, что в современной игре вопросы психологии, внутрикомандного взаимодействия выходят на первый план и становятся не менее значимыми, нежели вопросы качественной функциональной подготовки и тактических разработок.

Над вопросами этими он задумывался и в середине 70-х, но тогда они представлялись ему рядовыми, необходимыми, конечно, в командной жизнедеятельности, но – рядовыми, в какой-то степени дополняющими главные, и без них вполне можно было обойтись.

У Лобановского во второй половине 90-х никогда, ни при каких турнирных приключениях и жестоких поражениях, без которых футбол не обходился, не обходится и не будет обходиться, не состоялся бы послемонреальский вариант – со скандалом на всю страну, конфликтом с игроками, рукоприкладствами в среде футболистов, изгнанием тренеров и возвращением одного из них.

Парадокс в том, что после ухода Лобановского из жизни в «Динамо» априори не могло быть тренера-демократа.

Ни Михайличенко, в главные перешедший из помощников спустя несколько недель после похорон Лобановского; ни Сабо, ровесник и одно время критик системы Лобановского, а потом – последователь; ни Буряк, внедрившийся сначала при посредничестве Лобановского в сборную помощником, а затем главным тренером, и получивший в итоге долгожданный пост сначала спортивного директора в «Динамо», а спустя время первого тренера – никто из них к демократическому тренерскому лагерю не принадлежал и принадлежать не мог. Каждый старался установить жёсткую дисциплину – увещеваниями и штрафами, попытками создания атмосферы доверительности и жалобами на игроков руководству, формированием игрового состава с оглядкой не только на показатели в тренировочном процессе, но и на прегрешения.

Но диктаторы из них вышли никудышные. Копируя Лобановского, копируя какие-то внешние признаки диктатуры, на основании которых широкая публика и делает выводы о диктаторских замашках (молчаливость, угрюмость, сосредоточенность, жёсткость в высказываниях, будто бы предназначенных – через прессу?! – игрокам), все его преемники, за исключением, пожалуй, Демьяненко, не уяснили, наверное, главное: подчинение игроков Лобановскому носило осознанный характер. Прежде чем довериться ему, воспринимать его суровые зачастую требования дисциплинарного характера и старательно – по возможности – им следовать, футболисты убеждались в правоте тренера. Степень воздействия Лобановского на игроков была удивительно высокой. Иногда достаточным для понимания оказывался только взгляд, брошенный Лобановским в Конча-Заспе на футболиста.

Почти сразу после смерти Лобановского во внутриклубных взаимоотношениях, разворачивающихся обычно по простой схеме «руководитель (президент) – тренер – футболисты», произошли два важных изменения, замеченных не сразу, на жизнь команды, безусловно, повлиявших, но исправлению, в силу ряда причин – объективных и субъективных – не подлежавших.

Линия «президент – тренер» при Лобановском была выстроена вполне устраивавшим обе стороны образом.

И после его ухода эта линия устраивала обе стороны, однако «вес тренера» резко снизился.

Однажды – один из любимых рассказов игроков поколения 80-х – Пузач сообщил Лобановскому о том, что на балконе (происходило это ещё на старенькой базе) ребята курят. Реакция Лобановского: «А ты-то что там делал?» Но всё равно Лобановский был в курсе всего, что происходило за пределами базы. Он получал информацию о поведении своих футболистов в городе – мест, где они проводили время, в те годы в Киеве было раз-два и обчёлся.

Некоторые футболисты жили на улице Урицкого. Михаил Михайлович Коман иногда приезжал туда, ходил по квартирам неженатых игроков, звонил в дверь и, если обнаруживал девушек, выпроваживал их: «Ребятам надо спать». На этой же улице располагался бар, названный «гадюшником». Работал допоздна. Туда съезжались со всего Киева, в том числе и знакомые футболистов, приходившие после посещения бара в гости к игрокам. Приходили не пустые, и всё это влияло на соблюдение режима. Рассказывают, что когда о существовании «гадюшника» доложили Лобановскому, то через некоторое время на месте бара открыли... библиотеку.

«В Конче по утрам, – рассказывает Сергей Юран, – нам измеряли давление. Лобановский всегда стоял рядом. Помню, укоряет Баля: “Андрюша, давленьице скачет”. – “Васильич, наверное, кофе многовато выпил”. – “A-а, я уж волноваться было начал, что облако над домом у тебя другое...” Говорил Лобановский мало. Зато взглядом такой рентген делал, что я по минутам готов был рассказать, когда в туалет ходил в последние три дня!»

Юран вспоминает случай, когда он однажды столкнулся с Лобановским на лестнице базы. Лобановский внимательно взглянул на Юрана и молча пошёл дальше. У Юрана, по его словам, подкосились ноги. Он судорожно стал перебирать в памяти: «Так, вчера вечером где был? Дома спал. Позавчера – вроде тоже. А до этого? Точно! Мы же в баре посидели...» В зал, где команда собиралась перед тренировкой, Юран шёл, как на плаху. Лобановский не сказал ему ни слова. «Однако, – говорит Юран, – мне и взгляда хватило. Пропотел, как после кросса».

Юран после травмы – даже тогда, когда сняли с ноги «аппарат Илизарова» и футболист постепенно начал тренироваться, – выпивать не бросил. Однажды он с коллегами по «Динамо», Беженаром и Матвеевым, так отметил Международный женский день 8 марта, что ни один из них не был в состоянии утром проснуться к тренировке. Когда «трио» появилось на тренировочной базе, Лобановскому достаточно было одного взгляда на загулявших игроков. Последовало: «В часть. Завтра же».

Два месяца в воинской части 3217 на Подоле, заполненные типичными буднями рядового солдата – чистка картофелин, уборка территории, дежурство в казарме, коллективное рытье канавы, ежедневное приведение обмундирования в порядок, – привели Юрана в чувство. Он стал регулярно звонить Демьяненко, Балю и Бессонову и просить замолвить словечко перед «Папой»: мол, Юран всё осознал и исправился. Словечко замолвили. Лобановский распорядился вернуть Юрана в команду, но при этом сказал просителям: «Теперь ответственность за него вы взяли на себя». Юран друзей не подвёл, но после отъезда Лобановского на Восток стал сначала проситься в «Спартак», куда его не отпустили, потом устроил в самолёте публичный скандал, оскорбив Веремеева, и Лобановский, когда ему сообщили об этом, распорядился из Эмиратов: «Если есть возможность отправить Юрана за границу, немедленно продавайте». Так талантливый нападающий, сыграв в основном составе киевского «Динамо» всего лишь 31 матч, оказался в португальской «Бенфике».

Александр Хацкевич после зимнего отпуска почти всегда приезжал в физическом состоянии, вынуждавшем Лобановского отправлять его во вторую команду. В прямом смысле этого слова. Тренер так и говорил ему: «Тут недалеко, перейдёшь через поле на старую базу и – работай. А потом – посмотрим».

Поначалу игрок на тренера обижался («Словно из генералов разжаловали в рядовые!»). Но по прошествии времени реакция его выглядит вполне взвешенной: «Лобановский знал, что делал, и всегда был прав. Он видел, что после зимы я не имел оптимальной формы, находился в неподходящем психологическом состоянии. А к середине сезона втягивался в игровой режим. Вообще, думаю, что за годы совместной работы я его ни разу не подвёл. Лобановский был сильнейшим психологом. Великолепный тактик? Безусловно. Но главное: он каждого человека видел насквозь. Это какой-то дар. Он понимал, на кого надо прикрикнуть, кого стоит похвалить. Были случаи, когда Валерий Васильевич поднимал зарплату футболисту, который вроде этого и не заслуживал. Таким образом он подстёгивал человека. Сам Лобановский никогда игроков не унижал, не оскорблял. На разборах матчей никому конкретно ничего не говорил. Но перед теми же разборами вызывал к себе и без всякого негатива высказывал претензии, объяснял ошибки, вместе с человеком анализировал их. Когда команда проигрывала, Валерий Васильевич никогда не кричал в раздевалке. У него всё было профессионально, эстетически правильно и честно. Его отношение к футболистам характеризует то, какие у нас были контракты. В “Динамо” люди играли не за премиальные, а за свою зарплату. Премиальные, конечно, платились, но они не были главным источником дохода. Люди чётко знали, сколько заработают за год, не волновались, что останутся ни с чем в случае травмы».

Разумеется, Лобановский знал, что игроки собираются после каждого матча и отмечают победы и поражения. Традиция сложилась до него, и не ему её было ломать. Футболисты выходили из положения даже в тех случаях, когда после матчей их не отпускали домой, а завозили на базу. Вот любимая «рассказка» киевских динамовцев второй половины 80-х годов. Однажды, когда их после матча сразу привезли на тренировочную базу для восстановительных процедур, «старики» (у кого-то из них в этот день было какое-то событие, требовавшее обязательного отмечания) и ещё несколько игроков обосновались в стоявшей несколько в сторонке, на полпути от базы к тренировочному полю, «избушке» сапожника, «накрыли поляну» (заранее припасли пиво, кое-что покрепче, рыбку, еду принесли из столовой) и обнаружили отсутствие хлеба. На кухню отправился лёгкий на подъём Андрей Баль. Дверь каморки за ним, понятно, закрыли: он знал, как надо постучать, чтобы впустили.

Когда раздался условный стук в дверь «избушки», сомнений в том, что вернулся посланец, ни у кого не возникло. Толя Демьяненко в предвкушении трапезы даже пошутил, подойдя к двери: «У нас все дома. Кто там? Фамилия, имя, отчество». В ответ прозвучало: «Лобановский, Валерий Васильевич». Поскольку за хлебом ходил Баль, ответ был приписан ему: Андрей мог пошутить, изменив голос. Демьяненко открыл дверь. Каково же было изумление компании, когда на пороге из темноты возник Лобановский. Немая сцена. Тренер оглядел собравшихся, стол, на котором вместо инструментов сапожника аккуратно были расставлены подготовленные к «ужину» припасы, и сказал, обращаясь к молодому Олегу Саленко, только-только перебравшемуся в киевское «Динамо» из «Зенита»: «Ну, они-то (Лобановский обвёл рукой выстроившихся вокруг с опущенными головами ведущих игроков) – ладно. Их я понимаю. А ты-то как тут оказался? Рано ещё». Повернулся и вышел.

Ольга Трофимовна Подуран почти 50 лет проработала на базе киевского «Динамо». Не могу вспомнить её официальную должность, но комфорт и уют для динамовцев в Конча-Заспе всегда создавала «мама Оля», как звали её игроки. Она знала, кто что любит, всегда на сей счёт интересовалась у официанток и старалась сделать так, чтобы каждому было хорошо, чтобы каждый чувствовал себя на базе как дома.

Иногда в «зелёной» комнате – на кухне, там, где режут овощи, – по распоряжению Ольги Трофимовны ставили ящик пива (а то и не один), и футболисты перед ужином пропускали по стаканчику-другому для аппетита, пропадавшего после изнурительной работы.

Валерий Васильевич подозвал как-то Ольгу Трофимовну и спросил: «Трофимовна, куда это они бегают один за другим?» – «А ругать не будете?» – «Нет, конечно». И Трофимовна призналась. «Ладно, – сказал Лобановский, – продолжайте. Но только чтобы я не знал».

Перед очередным матчем сборной СССР в Клёве Лобановский пригласил в свой кабинет Демьяненко, который за несколько дней до этого был замечен, скажем так, в нарушении режима. «Как ты думаешь, – спросил Лобановский, – на какой позиции ты будешь сегодня играть?» Демьяненко привычно ответил: «Левым защитником». – «Нет, – поправил его Лобановский, – сегодня ты будешь играть левым защитником, левым полузащитником и левым нападающим. И от того, как сыграешь, зависит, будет ли проводиться разбор вашего “загула” или же о нём забудут». Демьяненко был назван лучшим игроком матча.

Максим Шацких, вспоминая о своей первой встрече с Лобановским, произошедшей после того, как нового для «Динамо» нападающего привезли из Калининграда в Киев, рассказывает: «Сразу из киевского аэропорта мы отправились на базу, где находились братья. Суркисы и Лобановский. Валерий Васильевич сидел ко мне спиной. Когда увидел эту белую голову, меня пробил холодный пот, очень сильно заволновался. Ещё вчера смотрел на него в Лиге чемпионов, и вот он передо мной. Лобановский задал мне буквально два-три “игровых” вопроса: где себя вижу, как поведу в конкретной ситуации. Я ответил. Видать, мыслили мы одинаково. Насколько я понял, он услышал то, что хотел».

Шацких называет Лобановского своим вторым отцом и считает, что таковым он был для многих динамовских футболистов. «Очень сильный психолог! – говорит Шацких. – Знал, в какой момент нужно кого-то выдернуть, дать совет. Либо напротив – не трогать человека. Я, к примеру, самокритичен. Сыграл плохо – уничтожаю себя. На разборе прошедшего матча настраиваюсь на критику в свой адрес. С Лобановским получалось наоборот: он делал акцент не на негативе, а на проделанной черновой работе. Ты вдруг понимал: если главный тренер доволен, значит, не всё так плохо. На базе мог позвать к себе в комнату, пообщаться один на один, объяснить, успокоить. Он всё видел, чувствовал. Не припомню, чтобы Валерий Васильевич хоть раз повысил голос. Когда мы проигрывали в Лиге чемпионов, почти ничего не говорил, в перерыве мы находились в раздевалке пару минут. Обвёл взглядом: “Ну что вы сидите? Идите, выигрывайте”. Всё. Мы сами понимали, что у нас не так, не надо было ещё сверху пихать. Выходили и делали своё дело».

25 ноября 1998 года динамовцы играли в Киеве матч Лиги чемпионов с греческим «Панатинаикосом». В морозную погоду. И снег к тому же шёл не переставая. Киевские футболисты надели шерстяные рейтузы, чтобы чувствовать себя на поле комфортнее. Греки вышли на игру в трусах, никакие утеплившись, и повели после первого тайма в счёте (1:0). Лобановский в перерыве зашёл в раздевалку, оглядел всю компанию, покачал головой, сказал: «Они голыми вас обыгрывают. Не стыдно?» – и вышел. Футболисты моментально рейтузы сняли и во втором тайме греков «понесли» (2:1).

«Настоящий тренер, – говорил Лобановский, – никогда не должен в перерыве матча задавать футболистам два вопроса: “Что случилось?” и “В чём дело?” Тренер сам должен знать ответы на эти вопросы. И ни в коем случае не должен тренер говорить футболистам “вот в наше время... когда я играл...”. Иначе ему лучше поменять место работы».

Истерик и разносов он никогда не устраивал. Однажды, когда игра у команды в важном для неё матче не ладилась, забить никак не удавалось, футболисты, придя на перерыв, сели в раздевалке в ожидании серьёзного «втыка» от Лобановского. Он какое-то время не приходил. Потом пришёл и стал молча расхаживать из одного угла раздевалки в другой. Продолжалось это минут пять-семь при полной тишине. Вдруг Лобановский остановился, обвёл всех взглядом, улыбнулся, развёл руками и вышел. Во втором тайме команда, к изумлению всех, кто за игрой наблюдал, преобразилась до неузнаваемости – высокие скорости, непрекращающееся давление на соперника, три безответных гола. Кто-то из начальства стал после игры допрашивать Чубарова, присутствовавшего в раздевалке во время перерыва: «Что Лобановский сказал им в перерыве? Какими словами он заставил их изменить ход игры?» Чубаров честно признался, что Лобановский не произнёс ни одного слова. И услышал в ответ от начальника: «Ты со мной не шути, а то без работы останешься!» «Начальники, знавшие только один метод – “накачку”, не выбирая при этом слов, – говорит Чубаров, – не могли себе представить, что именно молчание Лобановского в тот конкретный момент подействовало на динамовцев сильнее самой суровой выволочки».

Чубаров сам однажды получил выволочку от Лобановского. Динамовцы прилетели на матч в Москву, нерасторопные администраторы хозяев поля два часа промурыжили киевскую команду в холле гостиницы, не сумев справиться с возникшими при заселении проблемами. «Ну, ничего, – сказал Лобановскому перевозбуждённый Чубаров, – приедут они в Киев, я их поселю на хоздворе». – «И сразу же, – невозмутимо среагировал Лобановский, – отправишься за ними вслед. Как ты мог даже подумать о таком? Ты же работаешь в киевском “Динамо”. Ты должен поселить гостей за две минуты...»

После крупного домашнего проигрыша в Лиге чемпионов «Ювентусу» (1:4), когда футболисты сидели молча в раздевалке, опустив головы, в ожидании нагоняя от Лобановского, тот вошёл, посмотрел на них и произнёс фразу, которую каждый из игроков запомнил навсегда: «Молодцы, что так проиграли. Теперь в Европе нас будут меньше бояться». О своей команде он, к слову, всегда говорил «мы», «нас», наша», от футболистов себя не отделяя... После завершившегося 1 октября 1997 года вничью киевского матча с «Ньюкаслом», отвечая на вопрос телерепортёра, не кажется ли ему, что команда не до конца выполнила тренерскую установку, Лобановский сказал: «Моя команда, молодой человек, всегда выполняет установки на игру до конца».

Лобановскому не нужны были психологи. Ни в одной из команд, которые он тренировал. Лобановский сам был психологом, от которого шла, как говорит Беланов, «дьявольская энергия» (по словам Василия Раца, Лобановский действовал на них «гипнотически»). Иногда тренер, в постоянной уверенности которого мало кто сомневался, становился вдруг на глазах игрока, с которым беседовал, обеспокоенным, взволнованным, и это выглядело настолько правдоподобно, что футболист сам порывался успокоить его.

Перед первым четвертьфинальным матчем Кубка кубков с венским «Рапидом», проходившим в Вене 5 марта 1986 года, Лобановский, как всегда, вызывал футболистов по одному на собеседование. Дошла очередь до Беланова. «Что будем делать, Игорь?» – «Как что, Васильич? Играть будем!» – «А как же нам с ними играть, если у них такой состав, такие футболисты... Пакульт один чего стоит!» И Беланов не выдержал: «Да какой, к чёрту, Пакульт? Пошли они все... Мы их всех за Можай загоним!» Беланову даже привиделось, что он успокоил Лобановского, и вышел он от него готовым вместе с командой «порвать» любого соперника. «Рапид» был обыгран 4:1, а Беланов забил два гола.

В 1993 году «Барселона» не выпускала футболистов киевского «Динамо» за центр поля. То же самое делал год спустя ПСЖ. Осенью 1996-го команда проиграла слабому «Ксамаксу», и проигрыш тот можно назвать закономерным: киевляне выглядели во встречах со второразрядным клубом закомплексованными. Лобановский избавил их от комплексов. Через год работы с ним – а работали, как черти, – те же самые футболисты играючи расправлялись с ПСВ, «Барселоной», не боялись никого – ни «Реала», ни «Баварии».

«Видимо, эти резервы заложены в каждом, – рассуждает Сергей Ребров, – но их нужно уметь нащупать, развить. Лобановский расширял зоны действия всех своих игроков, приучив нас к осмысленной работе, избавил от боязни ошибки. И чаще стало получаться».

Ребров, и не только он, обнаружил вдруг, что выкладываться с появлением в команде Лобановского они стали несопоставимо больше, нежели при прежних тренерах. Ребров называет это «волшебством». «Мне, – говорит он, – оказалось достаточно одного только присутствия Лобановского на скамейке у кромки поля. Ловил на себе его взгляд и продолжал бежать, даже если сил уже совсем не оставалось».

Он никогда не унижал футболистов. И в помине не было того, что вытворял в «Кёльне» работавший там Ринус Михеле, который на тренировке мог «подбадривать» игроков определениями «тупицы», «идиоты», «дилетанты», и, как и его не менее известные коллеги – Хеннес Вайсвайлер, Зденек Земан, Эрнст Хаппель, – относился к футболистам с немалой долей презрения, обращался с ними, по воспоминаниям игроков «Кёльна», «как с рабами».

Лобановского ни разу не видели паникующим, как бы ни играли динамовцы. 5 октября 1997 года «Динамо» возвращалось из Львова, проиграв «Карпатам» 0:1. В самолёте гнетущая тишина. Настроение у братьев Суркисов, мягко говоря, неважное. Лобановский, обращаясь к ним и к сидевшему рядом Сабо, говорит: «Вот, если вы обратили внимание, сегодня постановка игры “Динамо” отвечала всем требованиям современного футбола. И необходимая подстраховка была, и забегания, и активная работа на флангах. Да, эти действия не завершились голами, а чуть ли не единственная ошибка привела к взятию наших ворот, но катастрофического ничего не произошло». Присутствовавший при этом Чубаров вспоминает, что Валерий Васильевич «настолько убедительно всё аргументировал, что ещё минута, и я подумал бы, будто мы выиграли 5:0. Обрисовал картину в таких красках, что не только успокоил, но и обнадёжил».

Виктор Скрипник вспоминает, что после общения с Лобановским тет-а-тет «можно было высушивать одежду – она вся пропитывалась потом». Футболисты говорили, что по пути в кабинет Лобановского на разговор вспоминали все свои последние прегрешения, но из кабинета чаще всего выходили окрылёнными: Лобановский никогда не кричал на них, не оскорблял, очень тонко чувствовал, когда и что игроку нужно сказать или что для него необходимо сделать.

Олег Кузнецов многие годы с дрожью вспоминал, как в бане на базе просил у Валерия Васильевича квартиру. «Я, – говорит он, – человек скромный: думал, раз не дают жилплощадь, значит, ещё не заслужил. Но старшие товарищи – Блохин с Балтачёй – убедили меня, что игроку сборной СССР как-то негоже жить в общежитии. Короче, решился я на разговор с тренером. А тут как раз случай удобный подвернулся.

Сидим мы в парилке после тренировки – и вдруг заходит Лобановский. Ребята, подмигнув друг другу, тут же вышли. Остались мы с наставником вдвоём. У меня сердце колотится, слов никак подобрать не могу. Хотел сказать одно, а выдал... В “Спартак”, говорю, приглашают, в московское “Динамо”, квартиру обещают. Васильич пристально так посмотрел мне в глаза и с удивлением говорит: “Тебя в ‘Спартак’ зовут? Вот повезло человеку! Так чего же ты ждёшь? Беги скорее в прославленный клуб!” После этого тренер употребил в мой адрес немало горячих слов. Я же словно в прострацию впал, даже не помню, как из парилки вышел. Думал, ну всё, вылечу из основного состава, как пробка из бутылки. Но мои опасения не подтвердились. Тренер вёл себя, словно и не было никакого разговора, а через месяца два-три я уже праздновал новоселье».

По мнению Владимира Трошкина, сила Лобановского заключалась не столько в предложенной им тренировочной методике с заоблачными нагрузками (хотя она, конечно, делала своё полезное дело), сколько в умении внушить футболистам, что все нагрузки, весь их огромный труд не окажутся напрасными. «Вооружившись конспектами Лобановского, – говорит Трошкин, – сегодня могут работать – и работают – многие тренеры. Однако второго Лобановского среди них нет и не будет. Так умело обращать игроков в свою футбольную веру, как это делал он, не дано никому».