Текст книги "Люфтваффельники"

Автор книги: Алекс Сидоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 73 страниц)

Я пулей вылетел из канцелярии. Эмоции переполняли меня. Ну, попал, так попал! Ладно, хрен с вами, пойду на принцип. Ну, не будет у меня красного диплома, несмертельно! Но, все свое свободное время, писать разную идеологическую мутотень, в которую сам не верю, я не желаю. Я, свою Родину люблю, и воевать за нее готов, хоть сейчас, и без всякого партийного билета. Тем более что такого подлога от чистокровных партийцев училища, включая образцово принципиального Пиночета, я не ожидал. Вот хуль вам, по всей морде, не буду готовиться к беседе и все! Некогда мне, недосуг, гранит науки грызть надо, национальных кадров к экзаменам и зачетам готовить нужно. Кто им еще учебный материал разжует, лучше меня?!

Я и отличником стал, фактически, из-за подавляющего большинства национальных кадров в нашем классном отделении. В результате того, что я более или менее, адекватно понимал наших преподавателей, которые говорили на государственном русском языке. Затем, многократно пересказывая лекционный материал, до 20-ти раз и более, а для особенно одаренных ребят из Средней Азии и по 30-ть раз одно и тоже (адское терпение надо иметь, поверьте), я волей-неволей, усваивал предметы на железобетонную оценку 5 баллов. Запутать меня какими-либо каверзными вопросами было абсолютно нереально. В экзаменационной ведомости, напротив моей фамилии, почти всегда преподаватели делали приписку: «лучший ответ». Скорее всего, на фоне остальных ребят, носящих титул нац. кадров, получать отличные оценки было не очень сложно. Возможно и так. Но, тем не менее, я стал патологическим отличником, причем буквально, по воле случая и под воздействием, независящим от меня обстоятельствам.

Вернувшись в спальное помещение, я увидел группу ребят, ползающих по огромной электрической схеме топливомера-расходомера Ил-76, разложенной прямо на полу казармы. Парни ползали не совсем верно, и я включился в привычное для себя занятие. Общими усилиями, ребята, которые не понимали национальные языки друг друга и с большим трудом вникали в русскую речь, осознали замысловатую работу топливной системы самолета или тупо заучили, неважно. Главное, что они уверенно показывали все цепочки прохождения электрических сигналов, в зависимости от многочисленных режимов работы этой системы.

Вот, в таком незатейливом и монотонном режиме многократных повторений незаметно прошли два дня, и наступило послезавтра.

Володя Нахрен выловил меня на самостоятельной подготовке, приказал получать парадную форму одежды и двигать в штаб училища на заседание политсовета. Приказание получил, выполнил. Армия = дисциплина, свободы для маневра нет, ну или почти нет.

Заходя в просторное фойе штаба, я увидел группу парадно одетых курсантов, численностью человек 12–15, которые лихорадочно перелистывали свои конспекты и доставали друг друга различными умными вопросами по датам проведения каких-то пленумов и съездов. Их психологическое и душевное состояние можно было однозначно классифицировать как неприкрытый ужас и паника на грани истерики.

Так как никаких конспектов по истории КПСС у меня никогда не было, а в голове – никаких знаний кроме тех, что нам вкачивали на лекциях и лабораторных занятиях, не наблюдалось, то я был абсолютно спокоен. Спрашивать меня по теории марксизма-ленинизма было бесполезно. Осознавая бесперспективность своего положения, я присел на подоконник и начал наблюдать за происходящим.

Из кабинета, где заседали строгие дяди из политсовета, в полубессознательном состоянии на подгибающихся ногах вышел курсант 3-й роты. Его лицо было белее мела, губы посинели, зубы отбивали звонкую морзянку. Все соискатели, находящиеся в фойе, бросились к нему. Я остался сидеть на подоконнике, но разговор услышал в полном объеме.

– Ну, как? Что спросили?

– Зверье! Почти час пытали. Спрашивали, на каком съезде партии был развенчан культ личности Сталина?!

– На двадцатом, конечно! А еще что?

– Про перестройку, про пленум 1985 года, про борьбу с пьянством и алкоголизмом. Много еще чего. Уф, отстрелялся! Приняли в кандидаты.

– Счастливчик! А нам еще все впереди. Кто следующий? Иди, я за тобой!

Вот так в течение многих часов медленно продвигалась эта очередь. За окном стемнело, я видел, как наша 4-я рота прошла мимо штаба в сторону столовой, на ужин. В животе предательски заурчало, я безнадежно пролетал с ужином как фанера над Парижем. Одна надежда, что ребята догадаются прихватить для меня порцию хлеба, сахара и масла, тем и перекушу.

Время в штабе училища ползло очень медленно, оно фактически остановилось, а я все сидел на подоконнике. Курсанты периодически по одному исчезали за тяжеленными монументальными дверями, облицованными блестящими латунными пластинами и появлялись оттуда измочаленными и изможденными. Всех пытали не по-детски. У кого-то скрупулезно смотрели конспекты и досконально проверяли объемы и качество законспектированных материалов, задавали вопросы об основах какого-то демократического централизма и единой партийной дисциплине.

Сидя в холле, перед дверью, я услышал много новых и незнакомых ранее слов мне из бюрократического лексикона. Запоминать их я не старался, ибо участь моя была предрешена. Любой вопрос и в ответ – тишина. Далее, еще прозаичней – меня с позором изгоняют с заседания политсовета. Затем, вызывают на него всех несчастных, кто выдал мне рекомендации и начинается кровавая экзекуция.

Затем, по ее окончании, меня вызывает к себе Пиночет и образцово показательно порет. А потом, что останется от курсанта Симонова, зверски и с особым цинизмом изнасилует Нахрен. Конфоркин не в счет, я сам его знатно вздрючу, за такую жестокую подставу. А, ну еще в активе будет стандартный строгий выговор по комсомольской линии и очень увлекательное и беспросветное времяпровождение на тумбочке дневального, и естественно – распределение на дальнейшую службу в остродефицитное место, которое на карте страны просто не значится, в виду его микроскопического размера и фантастической удаленности от любого очага цивилизации. Вот, в принципе, и все. Такова неказистая курсантская се ля ва!

Мои тоскливо-пессимистические размышления прервал стук открывающейся двери, из кабинета выполз последний курсант и, зажимая разодранную в клочья задницу, он быстро удалился из штаба. На его безумном лице, блуждала глупая счастливая улыбка. Я в робкой надежде оглянулся по сторонам, выискивая еще кого-нибудь, способного оттянуть момент моего визита за тяжелую дверь. Увы! Никого.

Инстинктивно одернув китель, я открыл дверь и с храбростью обреченного вошел в кабинет. Прямо, напротив входа располагался длинный стол, покрытый красной материей, за которым восседало человек 10-ть. Среди них были политрабочие из политотдела училища и преподаватели, ведущие у меня занятия. Атмосфера в кабинете была тяжелой и угнетающе мрачной. Со стен на меня укоризненно смотрели портреты совершенно незнакомых мне бородатых и лысых мужиков, самым родным из которых, был дедушка Ленин, известный еще с детского сада. В воздухе висел густой табачный дым, на лицах сидящих за столом просматривалась беспросветная скука и усталость.

Переступив порог, я профессионально принял строевую стойку. Руки, свободные от конспектов, автоматически, по заученному до рвоты алгоритму, вытянулись по швам, идеально отглаженных брюк. Я образцово и молодцевато развернул плечи, оттопырил вперед подбородок и, громко щелкнув каблуками начищенных ботинок, четко представился.

– Курсант Симонов! 45-е классное отделение.

Все, присутствующие в помещении, посмотрели на меня. По их одобрительным и потеплевшим взглядам я понял, что офицеры заметили на моем кителе знак «Отличник ВВС». Сидящий в центре стола угрюмый полковник подал голос.

– Вас там еще много?

– Никак нет, товарищ полковник, я последний!

– Вот и ладненько! Ну, вот что, отличник ВВС, а скажи-ка мне…

Ну, вот и все – начали за здравие, кончили за упокой! Я приготовился сразу честно расписаться в своем невежестве, как неожиданно для себя услышал реплики других офицеров, сидящих в кабинете.

Свое присутствие вдруг обозначил толстомордый политрабочий, регулярно приходящий к нам на комсомольские собрания, послушать замечательные и содержательные доклады наимудрейшего Сереги Филина.

– Ааааааа, 45-е, легендарное?! Знаю-знаю, образцовое отделение! Там у них очень сильный комсорг. Филин его фамилия. Я его давно на карандаш взял. Принципиальный парень, настоящий идейный комсомолец. А, кстати, он еще заявление в партию не писал? Ты скажи ему, любезный, что я с радостью напишу рекомендацию. Такие зубастые и преданные партийцы нам нужны. Достойная смена, так сказать!

«Ага! Серега тоже попался!», – злорадно подумал я. «Не одному же мне пропадать ни за что?!» В непроизвольную беседу включился мой преподаватель по пилотажно-навигационным комплексам.

– Симонов?! Хороший парень! Отличник! Тянет все отделение. Благодаря нему, успеваемость среди национальных кадров резко повысилась. Двоек практически нет. Молодец! Образцовый курсант! Толковый такой, идет на красный диплом! Возможно, даже на доску почета!

Я посчитал за благо скромно молчать, потупив в пол свои глаза, оставаясь в идеальной строевой стойке. Услышав такую лестную характеристику, загалдели и остальные члены совета.

– Да что его спрашивать?! И так все понятно! Рекомендует его полковник Серов, а эту личность вам никому представлять не надо. Вы все, его дотошность и принципиальность, хорошо знаете.

– Да, я тоже согласен, достойный парень! Да и поздно уже, давно домой пора!

Все члены политсовета дружно загалдели. Угрюмый полковник, сидевший в центре стола, почему-то не стал спорить и поставил вопрос на голосование.

– Кто за то, чтобы принять курсанта Симонова кандидатом в члены коммунистической партии, прошу голосовать. Единогласно?! Поздравляю! Готовься, конспектируй, расти над собой, через год встретимся!

Я вышел из кабинета с таким чувством, что меня нагло обманули. Шутки шутками, но так, наверное, в партию принимать нельзя! Ведь таким образом, в ней – в партии этой, могут оказаться случайные и посторонние люди, вроде меня. Ну ладно, я! Я – человек безобидный и вполне приличный, временами даже порядочный. Но ведь, таким образом в КПСС всякие мерзавцы и прихлебатели поналезли. Беспринципные люди, которые ради своей персональной выгоды, любую самую прогрессивную идею испоганят, любую хорошую задумку до полного абсурда доведут. Что вероятно, в результате, с КПСС и произошло!

Вернувшись в роту, я разыскал Филина и обрадовал его скорыми перспективами по вступлению в ряды идейных коммунистов. На что, мудрая птица-Филин, вытаскивая из тумбочки сверток с нехитрой едой, прихваченной для меня с ужина, степенно и рассудительно ответил.

– Ну что же, значит планида такая. Каждый из нас временами во что-то вступаем. Кто-то ногой в дерьмо, а кто-то – в партию. Не бери в голову Саня, выкрутимся, чай не в первый раз. Покушай вот лучше, ребята в столовой собрали. А то не жрамши, на пустой желудок, спится плохо. Всякая дрянь может присниться – К.Маркс, к примеру, со своей бородатой женой Ф.Энгельсом. Лопатой не отмашешься. Ха-ха! Жуй-жуй, а я пока бульбулятор заправлю и водичку вскипячу, у меня банка сгущенки завалялась, сейчас какао заделаем. Парни! У кого-нибудь сало или печенье осталось?! Сашка на ужине не был, покормить парня надо.

Воистину, у Сергея был фантастический инстинкт выживания. Его феноменальная способность к мимикрии была безграничной. Вот, посади его в клетку с людоедами и к вечеру, он уже станет их уважаемым вождем или самым почитаемым и полоняемым богом! Без шуток.

Год моего нахождения в кандидатах, пролетел незаметно. Я, естественно, ничего не конспектировал из того умопомрачительного и безразмерного списка рекомендуемой литературы, что мне выдали для ознакомления и скрупулезного изучения. Я не прочитал ничего, что было связано с марксизмом и ленинизмом.

Когда пришло время, идти на политсовет, я опять тупо просидел на подоконнике в фойе, наблюдая за трясущимися от волнения курсантами, отчаянно перелистывающими свои толстенные тетради с речами вождей и протоколами совещаний, пленумов и всяких съездов.

Выбрав проверенную тактику, я снова остался последним в очереди, предусмотрительно собрав у каждого курсанта, успешно прошедшего собеседование, его личные рабочие тетради, с клятвенным обещанием все вернуть в целости и сохранности. Таких тетрадей в 96 листов каждая, у меня скопилось порядка 7–8 штук. Не меньше. Солидная стопка, согласитесь?!

Подошла моя очередь сдаваться, и я вошел в кабинет с толстенной пачкой тетрадей в руках. Встав по стойке «смирно», я представился.

– Кандидат в члены Коммунистической Партии Советского Союза курсант Симонов, 45-е классное отделение!

Знакомые мне по прошлой встрече офицеры, сидели в том же составе и на тех же местах. Даже выражение их равнодушных лиц было абсолютно то же – глубоко одухотворенно скучающее! Как будто, 365 дней прошедшего года, пролетели мимо них. Ничего не изменилось. Вообще, ничего! Застой! Факт на лицо.

Увидев меня, угрюмый полковник задал один-единственный вопрос, на который я ответил абсолютно честно.

– Курсант Симонов! Что у тебя в тетрадях?

– Конспекты первоисточников, товарищ полковник!

О том, что это не мои конспекты, я скромно промолчал. А меня, в принципе, никто и не спросил. Зато, все члены политсовета наперебой затрещали.

– Во, видали?! Все заходили с одной тетрадкой. Ну, с двумя! А у этого, почти десяток! Обалдеть! Вот это ответственный подход к изучению великого теоретического наследства марксизма-ленинизма! Результат, прошу заметить, на лицо, очень плодотворно поработал кандидат.

– Чего тут говорить и так все ясно!

– Да, Симонов – известный отличник. Его отделение еще лучше стало учиться. Причем, все поголовно, включая самых дремучих и безнадежных нац. кадров. Старается парень, тянет, как паровоз! Более того, 45-е отделение вышло на второе место в батальоне, после легендарного 44-го. Уму непостижимо?! С таким количеством национальных кадров и на втором месте по успеваемости?! Молодцы!

В разговор влез и толстомордый политрабочий.

– Да, да, 45-е?! Знаю-знаю! У них очень сильный комсорг. Курсант Филин! Я ему рекомендацию давал. Помните, в кандидаты принимали?! Обстоятельный такой молодой человек, солидный. Скоро опять придет, хороший будет партиец. Достойная смена!

– Я тоже согласен! Все ясно, годится! К тому же, уже поздно, домой пора!

Угрюмый полковник, сидевший в центре стола, опять почему-то не стал спорить и поставил вопрос на голосование.

– Кто за то, чтобы принять курсанта Симонова в члены партии, прошу голосовать. Единогласно?! Поздравляю!

Свершилось! Меня, фактически вопреки моей воли, приняли в коммунистическую партию без сучка и задоринки. И это, притом, что я не приложил к этому, не малейшего усилия – не прочитал и не законспектировал ни одной строчки из нетленных и гениальных работ великого теоретика Карла Маркса и его жены Фридриха Энгельса (как сказал мудрый Филин). А так же, их последователя – дедушки В.И.Ленина, его сподвижников и наследников-продолжателей, «перестройщиков», «ускоряльщиков» и прочих прихлебателей, приспособленцев партполитрабочих, которые опять собрались на очередной «внеочередной» пленум, симпозиум, банно-прачечную посиделку, заседание политбюро или съезд?! Кто их там разберет?!

Мне, например, недосуг всякие бредни выслушивать, изучать их с важным видом и конспектировать! Мне надо уму-разуму набираться, прилежно учиться военному делу и постигать науку побеждать. Чем, я в военном училище собственно и занимался, причем, очень старательно.

67. Боевая ничья

Со 2-го курса обучения началась занимательная программа по очень полезному предмету с названием «Войсковой ремонт». Если в двух словах, то на теоретических занятиях по данной дисциплине нам объясняли, как быстро привести летательный аппарат в исправное состояние подручными силами при полном отсутствии ремонтной базы, запасных частей и расходных материалов. А на практических занятиях, офицеры-преподаватели, которые на своем личном примере испытали все прелести участия в боевых действиях и локальных конфликтах, реально показывали, как из «ничего» можно сотворить «чего-то» и оно – это «чего-то» еще будет замечательно работать и отлично функционировать, имея при этом зачастую весьма неприглядный вид.

На примере различных чудес «Войскового ремонта», мы убедились, что страна наша богата различного рода доморощенными умельцами, Кулибиными, Левшами, ее так просто невыполнимой проблемой не испугаешь и на выдумку хитра. Главный принцип «Войскового ремонта» – глаза боятся, а руки делают!

Для повсеместного развития у курсантов способностей к нетривиальному мышлению, нам показывали различные способы применения в жизни общеизвестных изобретений. Нам рассказывали и на практике обязательно показывали их сильные и откровенно слабые стороны.

Например, мы с удивлением узнали, что одна-единственная капля сварки выдерживает нагрузку на разрыв до 1-й тонны, но очень боится ударов. Непостижимо, но сварной шов, после непродолжительной серии достаточно слабеньких ударов стандартного молотка, позорно трескается и непременно разваливается.

Оказывается, что металлический трос очень трудно перепилить ножовкой по металлу, так как полотно ножовки, перерезав несколько отдельных волокон и погрузившись в глубину троса, начинает тереться об них и в результате, трос в месте запила сильно бахромится и неизбежно закусывает само полотно ножовки. Чем создает реальную проблему для быстрой нарезки. В результате, целесообразно и гораздо удобней металлический трос рубить элементарным зубилом.

Для того чтобы просверлить стекло, надо полить его водой, а чтобы пробить металлическую пластину обычной швейной иголкой, надо предварительно загнать эту самую иголку в кусок мыла. И так далее и тому подобное…

Правда стоит заметить – никто из наших мудрых преподавателей, даже и не догадывался, что курсантский ум, обогащенный этими, несомненно, полезными знаниями, обязательно будет искать для этих самых знаний именно такое применение, чтобы получить в первую очередь персональное или коллективное, но обязательно, эстетическое удовольствие. Тоесть, немного подшутить над ближним и беззлобно посмеяться вдоволь. А смех, как известно, обогащает кровь кислородом, активизирует процессы внутриклеточного метаболизма и продлевает жизнь. Поэтому, делайте соответствующие выводы.

Итак, однажды у нас получилось окно в бесконечной череде всевозможных лекций, а класс для вынужденного отстоя был определен в учебном корпусе, где проходили практические занятия по «Войсковому ремонту». Все курсанты нашего 45-го классного отделения организованно расселись в пустующей аудитории и занялись весьма насущными делами – чтение конспектов, написание писем на родину, преферанс, чтение книг, кратковременный здоровый сон и все такое. Все ребята были поголовно заняты решением накопившихся насущных проблем. Или почти все.

Витя Копыто изнемогая в муках нереализованного творчества – постоянного ощущения назойливого присутствия «фантомного» острого шила в районе свой худосочной жопы, страстно желал повторить незабываемый и нетленный подвиг Женьки Ящикова со сваренным воедино рублем и арматурой. (см. «Проверка на жадность») А также, одновременно горя мстительным порывом достойно отплатить за свое несанкционированное и прилюдно-позорное падение на задницу во время подготовки аттракциона «Проверка на жадность», отпросившись у сержанта Гнедовского в туалет, сам в это время, тайно умыкнул из раздевалки, шинель курсанта Ящикова.

Затем, гаденько улыбаясь и непроизвольно подхихикивая, он скоренько пробежался по стоящему рядом с учебным корпусом, ангару с расходными материалами для практических занятий по «Войсковому ремонту» и нашел подходящий кусок металлического троса. Вставив тросик в рукава Женькиной шинели и заведя их за спину, Витя соединил концы троса воедино. Затем, инкогнито проникнув в лабораторию, где шли практические занятия по сварке, используя все свое шепелявое красноречие и фантастическое обаяние, каким-то немыслимым образом убедил доверчивого мастера производственного обучения, пару раз ткнуть электродом электросварки по соединенным вместе концам троса.

Тем не менее, уговорил. Мастер, вытирая слезы умиления от картины хаотично шевелящихся ушей Виктора, которые хлопали в разные стороны, не зависимо от желания своего хозяина, быстро сдался и выполнил несколько неожиданную прихоть курсанта Копыто.

В результате, трос был сварен в замкнутое кольцо, а само кольцо, напоминаю, было продето в рукава Женькиной шинели. Длинна тросика была такая, что его не было видно, а рукава шинели курсанта Ящикова просто ненавязчиво смыкались позади спинной части шинели на уровне хлястика.

Удовлетворенный качественно заготовленной гадостью на предстоящую перемену между учебными парами, Витя аккуратно повесил шинель Ящикова на вешалку и, как ни в чем не бывало, вернулся в класс. Его появление, как впрочем, и недолгое отсутствие никого не взволновало. Все занимались насущными делами и делишками.

Ехидно и многообещающе улыбаясь, Витя подсел к Женьке Ящикову, который в это время увлеченно возился с …ШИНЕЛЬЮ!!! Озадаченный увиденной картиной, Копыто подумал, что ошибся и случайно перепутав шинели, приготовил пакость не по тому адресу – не для Евгения Ящикова, а для абсолютно другого курсанта. Впрочем – ничего страшного, и так сойдет, был бы повод позубоскалить. Как говориться – на кого, Бог пошлет?! Но Женька, увидев подсевшего к нему Витьку, вдруг тоже широко улыбнулся во все свои 32 зуба – «а-ля-Голливуд» и с подкупающей искренностью зашептал.

– Тсссс, Витек. Видишь, Петровский спит?! Пока он сладкие сны смотрит, я его шинелку из раздевалки тихонько взял и рукава зашиваю.

Ящиков доверительно показал курсанту Копыто длинную черную нитку, вдетую в иголку.

– Представляешь, Люфт проснется, пойдет одеваться, а рукавчик то «того» – зашит! Всунет ручонки, а шинелку надеть и не сможет. Правда, здорово?!

Витька с плохо скрываемым злорадством посмотрел на Женьку. Наверное, в этот момент Копыто думал: «А все-таки классную я гадость для Ящика приготовил! Посмеемся над Петровским – это даже, кстати будет, а потом и над Ящиком все дружненько поглумимся! Как говориться – не рой другому яму!» и Витька задорно улыбнулся и утвердительно кивнул.

– Ага, здорово!

Курсант Ящиков в свою очередь тоже достаточно ласково посмотрел на Витьку и с подкупающей мольбой в голосе обратился к нему с дружеской просьбой, почти одолжением.

– Слышь Витек, выручай! Я тут еще одну штукенцию придумал. Помнишь, наш ротный в тапочках по казарме ходит. Мы, как дураки, целый день в тяжеленных сапожищах ноги топчем, а он – пижон, эстет недоделанный, по казарме в домашних тапочках рассекает. Несправедливо это. В столярке гвозди валяются, хочу пару «соток» прихватить, а учебная пара скоро закончится и нам в другой корпус топать, не успеваю я.

– А зачем тебе гвозди?

– Ты что не понял?! Хочу канцелярию ротного тихонько вскрыть и тапочки Нахрена к полу приколотить. Вот будет здорово. Как думаешь?! Давай дружище, подмени меня и пошей пока шинелку Петровского, а я тем временем в столярку смотаюсь. А?! Один рукав, я уже зашил, еще один остался.

Витя, предчувствуя скорый и заслуженный глум над Женькой, решил не мелочиться, и гаденько подхихикивая, взялся продолжить начатое Ящиковым «черное дело». Тем более что курсант Петровский крепко спал с полуоткрытым ртом и, тоненькая струйка липкой слюны стекала из уголка его рта прямо на зимнюю шапку, используемую Люфтом вместо импровизированной подушки. Опасность немедленного разоблачения непосредственного участия Копыто в предстоящей «веселухе» с шинелью Петровского была минимальна. Да и действительно то, что капитан Нахрен шарахается по казарме в домашних тряпочных тапочках, тоже – как-то не дело. Можно бы и наказать олуха.

В результате, Витя Копыто принялся с невиданным до сего момента энтузиазмом зашивать рукав шинели. А тем временем, Женька побежал за гвоздями в столярку. Пока Ящиков отсутствовал, Витя успел зашить второй рукав шинели и даже пройтись по второму разу на первом рукаве. Он старательно вязал узлы на узлах, живописно представляя, как глупо будет выглядеть курсант Петровский, просовывая руки в зашитые наглухо рукава своей шинели.

Время неумолимо близилось к перемене, Ящиков вернулся буквально за 5-ть минут до окончания учебной пары. Победно продемонстрировав два мощных гвоздя своему соучастнику по заговору Витьке Копыто, он тихо спросил.

– Ну как?! Зашил?!

– Да, все успел. Аж, в два слоя прошелся.

– Крепко?!

– Зае**тся распускать, узел на узле!

– Вот и чудненько, давай отнесу шинелку на вешалку, пока спящая царевна – Петровский не проснулся. А то наваляет нам обоим – мало не покажется. Какой же я все-таки Гений, а Витек?!

Улыбающийся и довольный Женька схватил шинелку и задорно подмигнув полному самых радужных предчувствий и сияющему, как 100-ваттовая лампочка Копыто, убежал в коридор.

Не успел он скрыться за дверью, как резко зазвенел звонок, оповещающий об окончании очередной учебной пары. Ребята стали шустро собираться, чтобы, не теряя времени быстренько одеться и перейти в другой учебный корпус на занятия по приборному оборудованию самолета. Курсант Петровский проснулся разбуженный весьма неприятной трелью навязчивого звонка и сладко потянулся. Он подтянул отвисшую челюсть, вытер слюну, нехотя расправил смятую шапку и, многократно позевывая, ленивой походкой двинулся вслед за ребятами в раздевалку за верхней одеждой.

В раздевалке, все парни разобрали свои шинелки и неспешно одевались. Витя Копыто, в предвкушении скорой развязки, снял с вешалки свою шинель и, не спуская хитрющих глаз с Петровского, приготовился принять самое активное участие в неумолимо приближающейся коллективной «ржачке». Он, уже загодя растянул свои пухлые губы в гнусной улыбочке но, через мгновение удивленно выпучил глаза и скорчил возмущенную рожицу, так как происходило что-то непонятное и непредвиденное. А именно.

Заспанный Петровский, с идеально отпечатавшейся на его левой щеке звездой с кокарды зимний шапки, абсолютно спокойно и беспрепятственно надел свою родную шинелку, свободно просунув руки в широкие рукава. Затем он надел шапку со следами недавней слюны на серо-голубом мехе и вытащив из недр многострадальной шапки мятую вдрызг сигарету с надломанным фильтром, вышел на улицу покурить в ожидании остальных ребят, на ходу застегивая поясной ремень.

Ничего непонимающий и обманувшийся в своих надеждах Витя Копыто, обиженно надул губы и сунул руки в рукава своей шинели. Ага! Приехали. Пальцы сразу же уткнулись в непреодолимое препятствие в виде прочных двойных швов. «Во, дурак!», – пронеслось в голове у курсанта Копыто. «Значит, этот пройдоха Ящиков, наколов меня, как маленького «писюневича», заставил зашивать рукава у своей же собственной шинелки. Твою мать… и как же я на личное клеймо не взглянул, дубина дубовая?! Писец!»

– 1:0!

Весело рявкнул под общий смех Женька Ящиков и начал быстро натягивать свою шинелку, да так и замер в неестественной позе с отведенными назад руками. Засунув одновременно обе руки в рукава шинели, он так и остался, беспомощно стоять в промежуточном положении, старательно дергаясь всем телом в тщетной попытке сбросить «застрявшую» шинель на пол.

– 1:1!

Угрюмо промолвил Копыто и побежал по учебным классам, искать у ребят из других отделений какие-нибудь ножницы или перочинный ножик, чтобы распороть собственноручно навязанные узлы.

Следом за ним бежал Женька Ящиков, но с другой целью. Он бежал в учебную мастерскую, чтобы срочно найти молоток и зубило с целью перебить металлический тросик, так как перепиливать стальной трос ножовкой по металлу, как мы все знаем из мудрого курса по «Войсковому ремонту», очень долго и неэффективно, а перемена между учебными занятиями далеко не безразмерна. И получить внеочередной наряд за опоздание на лекцию, ой как не хочется…