Текст книги "Люфтваффельники"

Автор книги: Алекс Сидоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 73 страниц)

51. Петрович и дерево

В 45-м классном отделении учился парнишка из г. Пензы, по имени Артур, фамилия – Юманов, а отчество – Петрович.

Самое интересное и занимательное, что в жизни каждому человеку, или почти каждому, в детстве или в юности давалось какое-нибудь прозвище. Затем, уже во взрослой жизни это незатейливое детское прозвище из далекого прошлого, вспоминается с особым удовольствием, за очень редким исключением. И то, если прозвище было обидным или указывало на какой-либо физический недостаток, тогда оно вызывает стыдливое раздражение владельца, который прилагает максимальные усилия, чтобы вытравить из своей памяти данное позорное и обидное слово. Но чаще всего детские прозвища и клички всегда безобидны и тонко подмечают особенности или самые яркие качества их обладателя.

Время идет, человек взрослеет, мужает, его перестают называть просто по имени, а все чаще уже обращаются по имени и отчеству, не забывая подставлять слово «уважаемый». Иногда называют исключительно по должности – генеральный директор сети общественных уборных «Живая струя» или президент чего-то там очень важного и солидного ООО «Холдинг-молдинг» например, глава управы «Пупкино-Залупкино» и т. д. Но, все равно, где-то глубоко в ячейках архивной памяти постаревшего и обросшего жирком или наоборот похудевшего и потрепанного жизнью, очень важного или не очень важного мужчинки продолжает бережно храниться на постоянной основе его прозвище, кличка, а так же все яркие моменты из детства и юности, связанные с этим словом. Память очень цепко держит данную бесценную информацию.

И вот, однажды, совершенно неожиданно, наступает такой момент, когда, увидев совершенно случайно знакомого тебе человека – закадычного друга, соседа по двору, однокурсника и т. д., с которым не виделся «миллион» лет, а то и гораздо больше, ты после длинной серии лихорадочных и отчаянных попыток порыться в памяти, чтобы хоть как-нибудь обратиться к нему, вдруг понимаешь, что категорически не можешь вспомнить ни его имя, ни фамилию, ничего. А вот детское прозвище этого человека ты вытаскиваешь из запылившихся глубин своей побитой склерозом, местами переходящим в старческий маразм памяти, абсолютно спонтанно, легко и непринужденно. И зацепившись за эту единственную достоверную информацию об этом человеке, как за спасательный круг, ты выкрикиваешь его кличку в приступе поросячьего восторга: «Привет, Цапель!» (для примера)

И какой бы этот взрослый дядя не был, даже допустим очень «неприлично» высокопоставленным солидным человеком, с внушительным пузом, убеленный сединами или уже с лысиной в полгектара, неважно, обремененный ответственной должностью или безбожно помотанный суровой судьбой и необласканный жизнью, услышав свое прозвище, человек сразу инстинктивно вздрагивает. По его телу сразу пробегает мощная энергетическая волна, и он непроизвольно молодеет прямо на твоих глазах. Морщины на лице твоего собеседника неожиданно самопроизвольно разглаживаются, в некогда потухших и уставших глазах внезапно загорается озорная искорка, дряблые мышцы принимают юношеский тонус, солидное брюшко пытается активно подтянуться в профиль груди, и стремится, уже не так заметно нависать, над длиннющим брючным ремнем, застегнутым на последнюю дырку. Его сердце самопроизвольно мобилизуется, как будто после воздействия кардиостимулятора и начинает работать более ритмично и четко, сбросив со счетов, что как бы и не было парочки предынфарктных состояний и устойчивого подозрения лечащего врача на прогрессирующую ишемию.

Человек как бы мгновенно забывает свой истинный биологический возраст, сбрасывает груз прожитых лет и на время, пусть даже на очень короткое, начинает позиционировать себя с тем пацаном-оторвягой, которым был несколько десятков лет назад. Вот такие чудеса порой творят самые обычные детские прозвища, произнесенные вслух. Попробуйте провести такой опыт, и вы несказанно удивитесь его результатам.

Но самое парадоксальное, что ребята, отцов которых звали Петя, почему-то фактически в 9-ти случаях из 10-ти возможных, называют исключительно «Петрович». Поразительно, но факт. Такое впечатление, что отчество «Петрович» имеет какую-то скрытую магическую силу, некую феноменальную энергетическую ауру. Как будто, еще при зачатии сына, папа Петя накладывает на своего отпрыска неизбежное «проклятие» (в хорошем смысле) на всю его сознательную жизнь в памяти всех людей, с которыми его сведет жизнь, оставаться именно «Петровичем» и ни кем иначе.

Зачастую, окружающие люди, которые каждый божий день общаются с человеком, не могут вспомнить ни имени, ни фамилии своего сослуживца, но как только кто-либо из собеседников произнесет: «Петрович». Всё, приехали! Все и каждый обрадовано кивают головами, ибо сразу и однозначно поняли о ком идет речь. Разве не так?!

Итак, в 45-м классном отделении учился абсолютно неприметный курсант по прозвищу – Петрович. В принципе альтернативы у него не было, так как папу его звали – Петя. Значит, независимо от желания или нежелания парня, наличия у него отличительных примет и явно выраженных достоинств или недостатков, Артур Юманов носил кличку «Петрович», причем, получил ее сразу же и навсегда.

Он был небольшого ростика, и честно говоря, немного нескладный. Военная форма на нем смешно топорщилась, причем во все стороны сразу, гимнастерка висела как на вешалке, и создавалось устойчивое впечатление, что филейная часть этого защитника Родины значительно шире его «могучих» (в теории) плеч.

Парнишка он был неплохой, очень искренний и открытый, в меру старательный и ответственный. Петрович всячески хотел показать свою значимость и усердие, он ежеминутно прилагал все свои усилия, чтобы заслужить уважение товарищей и приносить людям какую-нибудь пользу. Но стоит откровенно отметить, что при этом, Петрович был достаточно суетливый, шебутной, немного дерганый и склонный к необоснованной панике человек. Он всегда находился на некотором «перепутье» и в «творческом» поиске. Петрович постоянно терзался в сомнениях о правильности своих совершенных поступков, анализировал их, как бы заново прокручивая ситуацию, мучился в выработке более рационального и эффектного варианта своих действий в состоявшемся прошлом и что-то планировал на ближайшее будущее и т. д. и т. п.

Если Петрович как герой русских сказок, однажды вышел бы на распутье, то любая сказка там же и закончилась, именно на этом же первом распутье. Тоесть, Петрович так бы и остался стоять навечно у камня с надписями, терзаясь в сомнениях «куда пойти, куда податься» и что лучше – «коня потерять» или «женатым быть». Точнее некуда, можно даже и не проверять, поверьте на слово. Одно слово – Петрович!

Короче, между нами, Петрович немного – тоесть совсем чуть-чуть, но постоянно «подтормаживал». В результате этой его особенности, Петрович иногда (будем честными, частенько) попадал в весьма комичные ситуации, доставляя неописуемое удовольствие и массу положительных эмоций окружающим его людям. Например, реальный случай.

На главной дороге нашего военного училища росло дерево – роскошная старая липа. Росло оно достаточно оригинально, фактически посреди заасфальтированной части центральной дороги.

Очевидно, когда-то очень давно, это жизнелюбивое деревце робко пробилось сквозь маленькую трещинку в толще бездушного асфальта навстречу солнцу, навстречу жизни. Пробилось и стало жить наперекор суровой судьбе, наперекор каменному мешку, в котором угораздило ее родиться и всему жестокому и безжалостному миру в целом, с трескучими уральскими морозами, проливаемое дождями, продуваемое ветрами, сохнущее от недостатка влаги засушливым летом в плотном окружении раскаленного как сковородка асфальта. И росло оно удивительно стройным и красивым деревом с могучим стволом и густой роскошной кроной ласково шелестящих листьев.

Складывалось такое впечатление, что у наших предшественников, проходивших обучение в военном училище, искренне пораженных такой волей к жизни и тягой к свету, своевременно не поднялась рука срубить жалкую липу, которая, борясь с суровым уральским климатом, отчаянно цеплялась за жизнь.

Командование авиационного училища в лице суровых военноначальников в те стародавние времена, тоже проявило снисхождение и милосердие к трепетному росточку и дало деревцу шанс самостоятельно побороться за место под солнцем, оставив его на произвол «деревянной» судьбы и на волю равнодушного асфальта.

Всеми забытое дерево росло-росло и в конечном итоге выросло «будь здоров» – на уровень 3-го этажа казармы, учитывая, что этажи в казармах, построенных гитлеровскими гастробайтерами, были по 5-ть метров.

В результате многочисленных плановых ремонтов дороги по распоряжению начальства, вокруг ствола липы многократно закатывался асфальт в смутной надежде, что дерево все же сдастся и, смирившись с неизбежностью, самопроизвольно задохнется под бессчетными слоями гравия, битума и асфальта, что упрямая липа тихонько зачахнет, потеряет листву и, в конце концов, засохнет. И вот тогда уже его можно будет спокойно спилить, без оглядки на совесть, не взяв грех на душу и топоры в руки.

Но жизнелюбивая и гордая красавица-липа наперекор людям, уральскому климату, погодным условиям и жестокому асфальту, плотно сковавшему ее ствол, продолжала бороться за свое законное место под солнцем, за право жить, расти и вырабатывать хлорофилл. Она упрямо зеленела каждую весну, причем гораздо раньше своих соплеменниц, которые находились в более благоприятных условиях на плодородной земле ухоженных парков и газонов.

Липа, набирая мощь, ежегодно увеличивалась в объеме своего ствола и, раздвигая границы кольца асфальта, старательно отвоевывала себе жизненное пространство. Асфальт возмущался, но беспомощно вспучивался по периметру вокруг ее ствола и был вынужден сантиметр за сантиметром отступать, все же продолжая отчаянно цепляться за кору жизнелюбивого дерева.

Честно говоря, многие ребята сходятся во мнении, что эта липа всем своим примером давало нам моральные силы вынести все многочисленные тяготы и искусственно созданные лишения воинской службы, которые были неизменными спутниками повседневной жизни курсантов.

Дерево как бы подбадривало нас: «Мол, смотрите, мне гораздо хуже, чем вам, но я держусь уже много десятков лет, и вам надо держаться, не смотря на усталость, на сложности в учебе, на желание все бросить и отчислиться из училища. Более того, вы – ребятки рано или поздно выпуститесь из этого военного училища и разъедитесь, а я так и останусь здесь, стоять посреди дороги в каменном мешке. И быть может, настанет такой момент, что через пару десятков лет, вы привезете сюда в ставшее родным училище своих сыновей, которые тоже будут ходить строем по этой же самой дороге, прижимаясь немного вправо, чтобы обходить стороной мой гордый ствол. И вполне возможно, что в торжественный день получения вашим сыном первого офицерского звания, вы все вместе встанете у моего ствола в тени ласковошуршащей гостеприимной кроны для того, чтобы запечатлеть радостный момент в вашей жизни на памятной фотографии». Прошу прощения, пробило на лирику…

Итак, дерево росло на самой дороге, что создавало ряд неудобств для беспрепятственного прохождения многочисленных колонн курсантских подразделений. Приходилось немного прижиматься к правому бордюру дороги, чтобы гордое дерево оставалось по левому «борту» строя. Грузовые машины по этой дороге не ездили. Для них была предназначена так называемая «тыловая» дорога училища, которая тянулась по задворкам и выходила прямо на курсантскую столовую, оружейные склады и свинарник. А по центральной дороге ходили только монолитные строи курсантов, и очень редко проезжала генеральская черная «Волга» с начальником училища, которому по статусу было положено иметь служебный автомобиль, и было лень прогуляться пешочком от штаба до главного учебного корпуса. Места для беспрепятственного проезда «Волги» с драгоценным телом любимого начальника вполне хватало, а мы привыкли обходить нашу красавицу-липу стороной и строй курсантов уже автоматически при подходе к дереву, без какой-либо дополнительной команды со стороны офицера, самопроизвольно принимал немного вправо.

Однажды, в строгом соответствии с расписанием нарядов и караулов, наше классное отделение заступало во внутренний караул по училищу. Заступали далеко не в первый раз. Все знакомо, все отработано, все отлажено до автоматизма, прошито в подкорке головного мозга и функционирует независимо от сознания курсанта, фактически на уровне животных инстинктов. Обычная и ничем непримечательная скучная рутина на ближайшие сутки.

Мы пришли с обеда, получили оружие, боеприпасы. Старательно подогнали обмундирование, перемотали портянки, начистили до зеркального блеска сапоги и бляхи на поясных ремнях, построились и под руководством командира взвода несравненного лейтенанта Зайчика, двинули на плац училища для участия в «увлекательной» и монотонно-длительной процедуре развода.

Развод караула – это, когда дежурный офицер по училищу будет минимум в течение часа компостировать нам мозги, подробно опрашивая каждого курсанта на предмет знания статей из Устава гарнизонной и караульной службы. Причем, курсант должен ответить не просто близко к тексту, а исключительно дословно процитировать нетленные строки из раздела: «Права и Обязанности часового». Короче, тоска смертная, все уже выучено не просто наизусть, а уже прописано на генетическом уровне, но изменить ничего нельзя, так было установлено в армии за тысячу лет до нас и так будет после нас. Такова военная «селява».

Двигаясь четким строем в сторону плаца, каждый из нас, мысленно прокручивал, освежая в памяти, выученные ранее определения, понятия, права, действия и обязанности, а так же все, что хотя бы отдаленно связано с несением караульной службы, вплоть до экстренных действий, когда «часовой услышит лай караульной собаки». Эту статью Устава гарнизонной и караульной службы любой из нас тоже знал на зубок, хотя в авиационном училище караульных собак отродясь не было. Но, тем не менее.

Получилось так, что ребята из первой шеренги задумались о предстоящем разводе караула и вопреки отлаженной привычке, не приняли вправо при выходе на центральную дорогу, и наша красавица-липа оказалась ровно по середине первой шеренги на пути бодро шагающего 45-го отделения. Лейтенант Зайчик заметив такую оплошность впередиидущих ребят, для того чтобы не останавливать строй отделения, не сдавать назад и не обходит дерево, своевременно подал команду: «Препятствие спереди! Обогнуть слева и справа в колонну по трое». Все понятно, приказ получили – выполнили, чай не дураки, 2-й курс обучения как никак.

Мы разделяемся на две колонны, красиво обходим дерево, как бы обтекая его с двух сторон, и соединяемся в первоначальный строй уже за стволом липы, продолжая движение в сторону плаца, где, как уже видно издали, томится и изнемогает от нетерпения дежурный офицер по училищу с красной повязкой на левом рукаве.

Отделение уже фактически завершило эффектный маневр по огибанию препятствия в виде дерева, как вдруг сзади (я был рослый курсант и ходил в первой шеренге строя) неожиданно раздался грохот падающего тела и металлический лязг автомата Калашникова, ударяющегося об асфальт. Инстинктивно мы начали оглядываться на шум и самопроизвольно сбавлять шаг. Строй начал ломаться.

Сзади раздался громкий и раскатистый смех Игоря Шадрина, который подхватил Саня Полимонов, Пим и остальные ребята из последних шеренг. Смех, переходящий в хохот широкой волной покатился по всему строю. Ребята окончательно остановились, поломали равнение в шеренгах и откровенно гоготали. Лейтенант Зайчик, который шел рядом со строем, с левой его стороны и видел развитие событий в динамике, тоже, мягко говоря, ржал как конь Буденного или лошадь Преживальского (кому как нравится), согнувшись пополам и придерживая одной рукой спадающую с головы фуражку, а другой, упираясь в подогнувшиеся колени.

Остановившись и обернувшись, я увидел лежащего на земле Петровича, который распластался как морская звезда, широко раскинув свои некультяпистые конечности в разные стороны. Рядом с ним на асфальте валялся его автомат.

Игорь Шадрин давясь от смеха, поведал о том, что когда наш строй курсантов начал разделяться на две равные колонны, обходя дерево, слева и справа, Петровича охватила настоящая паника. Видя, что часть впередиидущих ребят уходит налево, а другая часть ребят уходит направо, Петрович отчаянно заметался. Он до последнего момента не мог определиться с какой же все-таки стороны обогнуть это «проклятое» дерево.

По словам хохочущего Шадрина, Петрович жалобно повизгивал и хаотично дергался то влево, то направо, то влево, то направо, влево, вправо, влево, вправо…

В результате, так и не приняв единственно правильного решения и с ужасом глядя на неумолимо приближающееся дерево, Петрович в отчаянии зажмурил свои глаза и с обреченной неизбежностью со всего маху врубился носом прямо в центр ствола липы, потерял равновесие и, опрокинувшись на спину, загремел на асфальт. Автомат соскользнул с плеча Артура Юманова и, громко лязгая и звонко дребезжа, немного попрыгал на асфальте, отскакивая от его твердой поверхности и, занял свое законное место рядом с лежащим хозяином.

Толпа буквально писалась паром от восторга, наше настроение заметно улучшилось. Подняв Петровича с асфальта, мы отряхнули его от пыли, повесили ему на левое плечо его многострадальный автомат и, продолжая задорно хихикать, двинули дальше в сторону плаца.

Пока мы, в хорошем расположении духа с шутками и смехуечками в адрес Петровича и его любимого дерева, с которым он слился в страстном поцелуе, шли вдоль учебного аэродрома, совершенно забыв про все требования строгих статей Устава регламентирующих караульную службу, смущенный Петрович плелся в последней шеренге, растерянно потирая опухший нос.

Слушая его обиженное монотонное бубнение по поводу неожиданно появившегося под самым носом дерева (буквально выскочило «откуда ни возьмись»), мы еще долго не могли успокоиться и с большой охотой комментировали данное событие. Одним из многочисленных предложений было – выдать Артуру армейскую каску, чтобы наш дорогой Петрович не повредил остатки своего мозга, когда в следующий раз надумает бодаться с деревом.

Наш офицер молча топал рядом со строем, старательно скрывая свою улыбку, которая бессовестным образом самопроизвольно растягивалась от уха до уха. Делать нам замечания о неуставных разговорчиках в строю, ему совсем не хотелось. Петрович нас от души порадовал.

Уже стоя на плацу, взъерошенный и сконфуженный Петрович еще долго и нудно, с нескрываемой обидой в голосе страстно клялся, что на выпуске из училища, обязательно спилит злосчастное дерево «под самый его корень», к чертовой бабушке. Слушая эту ахинею из уст нашего товарища, мы только тихо посмеивались. Его никто не отговаривал, хотя судьба легендарного дерева нам всем была далеко небезразлична.

Просто, хорошо зная натуру самого Петровича, за судьбу красавицы-липы никто из нас нисколько не переживал, ибо Петрович никогда и ничего не доводил до логического завершения. Он всегда и повсеместно был в постоянных сомнениях, в бесконечном самоанализе, в мучительных раздумьях и в творческом поиске.

52. Война за водные ресурсы

Лето! Невыносимая жара, термометры зашкалило, асфальт плавится под ногами. Курсантская форма ХБ из экологически чистой хлопчатобумажной ткани не спасает, все ребята ужасно и обильно потеют. На спинах парней виднеются многочисленные узоры – белые солевые разводы. Кожа под мышками рук и в паху постоянно мокнет. От прикосновения с прочной тканью, нежная кожа быстро натирается и воспаляется. Многочисленные опрелости вызывают неприятные болевые ощущения и доставляют невыносимые страдания даже при обычной ходьбе. Ноги, закутанные в портянки и обутые в яловые сапоги, просто варятся заживо. Обильный горько-соленый пот стекает по лицу, попадает в глаза, разъедает веки. Носовые платки хронически мокрые и тоже пропитаны солью. Они уже не впитывают влагу. Вытирать ими глаза бесполезно, будет только хуже.

Единственное и желанное облегчение наступает только в одном случае – когда, добравшись до казармы, появляется возможность сбросить одежду и попытаться омыть свое разгоряченное тело, покрытое липким противным потом, стоя у раковины желанного рукомойника. Но и это не всегда доступно.

Старая изношенная система водоснабжения училища, абсолютно не справляется и не может обеспечить достаточный напор воды при ее массовом потреблении. А потребление, не просто массовое, оно – поголовное.

Курсанты постоянно стоят в бесконечно длинных очередях к умывальнику, чтобы хоть немного ополоснуть запревшую кожу, смыть липкий вонючий пот, разъедающий глаза и хотя бы на мгновение, почувствовать иллюзорное, призрачное и долгожданное облегчение. Облегчение, которое очень быстро исчезает, фактически сразу, как только наденешь пропитанную насквозь, потом и солью, военную форму.

О портянках разговор, вообще, отдельный! Аромат, просто сногсшибающий! Высушенные портянки, принимают прочность фанеры. При малейшей попытке намотать их на разопревшие и опухшие ноги, с портянок начинала осыпаться соль. Соль проступала сквозь толстую кожу яловых сапог, покрытых не одним слоем ваксы. Народ, реально изнемогал от аномального и непривычного для сурового Урала необычайно жаркого лета.

Наша 4-я рота дислоцировалась на втором этаже старого здания, и напор воды в кранах был явно слабоват и недостаточен. Жадно подставляя руки под тоненькую струйку противной теплой воды, мы проклинали жестокое и равнодушное солнце, которое почему-то сошло с ума и решило изжарить нас заживо.

Мы проклинали убогую форму одежды, образца 1936 года, не приспособленную к подобным погодным условиям с высоким температурным режимом, тяжеленные яловые сапоги с портянками, высокий подворотничок на крючке, который запрещено было расстегивать, даже под угрозой получения теплового удара.

Мы проклинали старый водопровод, с извечным дефицитом воды, а так же всех и каждого, кто мог бы встать на пути между нами и спасительной живительной влагой. Однако так плохо было далеко не всем. Кому-то было еще хуже, чем нам.

Положение соседей сверху было вообще катастрофическим. У ребят в 16-й роте, краны в умывальниках лишь жалобно шипели и скупо плевались слабыми брызгами, выдавая более-менее приемлемые порции воды лишь только в ночное время, когда общее потребление живительной влаги радикально снижалось.

Зато, соседи снизу – 5-я рота, наслаждались изысканными водными процедурами в бессовестно полном объеме. Они могли позволить себе протянуть резиновый шланг на улицу и под видом поливки цветов на клумбах вокруг казармы, массово и весело, с шуточками и смехуечичками, принимать почти настоящий душ.

Нам же и соседям с третьего этажа, подобная роскошь была недоступна и только снилась. Все жители 2-го и 3-го этажей, страшно завидовали, особенно – с 3-го. Форма у ребят из 5-й роты была всегда свежей и чистой, так как проблем со стиркой никогда не возникало, воды было в избытке, хоть залейся. Их, свежевыстиранные портянки, нагло развевались на фрамугах распахнутых настежь окон.

Наши слабые и призрачные надежды на вечерний заход солнца, не оправдывались. По ночам облегчение тоже не наступало. Раскаленный за день асфальт и стены зданий активно аккумулировали солнечную энергию и ночью щедро делились выматывающим жаром и всепроникающей духотой с тщетно пытающимися забыться в тревожном сне курсантами училища ВВС. Складывалось впечатление, что мы все находимся внутри гигантской русской печки и, нас методично поджаривают.

Спасение было только в воде. Водные процедуры стали навязчивой идеей и постоянной мечтой всех и каждого.

Однажды в субботу, в районе 15 часов дня, после импровизированного душа в раковине умывальника, курсант Евгений Ящиков, в одних трусах, образца семейной модели и армейских тапочках с порядковым номером 143, довольный и в хорошем настроении, улегся у открытого окна, прямо на подоконнике.

Стоит отметить, что подоконники в казарме были знатные, почти метр шириной. Их длинна была около двух метров, и они очень подходили для удобного расположения медитирующего тела полусонного курсанта в горизонтальной плоскости. Спасибо гитлеровским гастробайтерам! Отдельное спасибо, бойцам Красной армии, пленившим этих добросовестных работников и знатных строителей под Сталинградом в 1942-43 годах. Жаль, конечно, что этих фашистов рано освободили и отпустили домой. И обалдевшая от такого счастья немчура не успела решить жилищную проблему в Советском Союзе. Очень жаль! Потому как, в бредовых речах очередного генсека нашей славной и заботливой партии М.Горбачева, отдельное жилье нам светило не ранее, чем в 2000 году. А до 2000 года, целых 15 лет, где ютиться? Где жить? Ну ладно, пусть это останется на совести Горбачева. Сейчас речь не об этом. Итак!

Все окна в здании были открыты, и почти на каждом шикарном подоконнике возлежал курсант, загорая на солнышке. Офицеры батальона находились на каком-то очередном совещании, посвященном развитию воинского братства, взаимовыручки и укреплению воинской дисциплины, особенно в условиях скудности и дефицита водных ресурсов. Власть в батальоне отсутствовала, младшие командиры были не счет. Они сами валялись у открытых окон, ловя легкий слабый ветерок и попутно шлифуя солнечный загар до шоколадных оттенков.

Жека Ящиков, после принятия водных процедур, не вытирая капельки живительной воды со своего крепкого загорелого тела, спокойно улегся на удобном подоконнике. Ибо, по странностям общевоинских Уставов, ложиться на свою родную кровать посреди белого дня – это преступление более тяжкое и дерзкое, чем распластаться на подоконнике у открытого настежь окна. За лежание на кровати, почему-то, наказывали гораздо строже?!

Ящиков, не вставая с подоконника, вытащил из своей прикроватной тумбочки ножницы и начал подстригать ногти на руках, насвистывая какую-то мелодию. Весь его внешний вид источал благодушие и игривое настроение.

Из его открытого окна раскрывался замечательный вид на буфет и кулинарию, где курсантская братия, отстояв в длинной очереди, получала возможность попить нормальный компот из свежих фруктов и съесть сладкий коржик или булочку, а еще – прикупить 200–300 грамм конфет. Благодать!

В это время, из дверей буфета вышли двое курсантов из 16-й роты, расположенной на третьем этаже нашего здания. Скор подходила их очередь в кассу, а бежать на третий этаж за деньгами не хотелось. Жарко, душно и высоко.

Ребята быстро подошли к стене здания и, задрав головы, начали дружно свистеть и вызывать своих сослуживцев. Сверху отозвались, после активных, но скоротечных переговоров с 3-го этажа сбросили вниз деньги и две сумки. Дополнительно, продиктовали обширный заказ на кефир и сдобную выпечку.

Получив наказ, гонцы скоропостижно скрылись в буфете. Женька неспеша и аккуратно подстриг ногти на одной руке и принялся за вторую. Вскоре, из буфета вернулись курсанты 16-й роты с объемными сумками, они опять подошли к стене и засвистели. Сверху им опять ответили.

– Ну что?! Все взяли?

– Ага, как заказывали и даже больше! Слушай, Боб, мы сейчас дойдем до КПП, моя Светка должна подойти с подругой. Хочу Стаса познакомить. Скинь веревку, а то пока сумки на третий этаж затащим, вспотеем и провоняем как кони. А это не эстетично, сам понимаешь!

– Лады! Слушай, а для меня у Светки подруги не найдется? Мне бы надо такую, чтобы картошечку жарила с хрустящей корочкой. А?! За жареную картошку с корочкой, я что угодно сделаю, даже родину продам. Внешность не самое важное, главное, чтобы готовила хорошо. Хотя, законченного крокодила тоже не надо! А то, картошка в рот не полезет. Спроси, ладно?!

– Спрошу. Бросай веревку.

Сверху спустилась веревка, типа бельевой. Ребята, стоящие на газоне, привязали к ее концу объемный груз и дали команду: «Вира!» Тяжелые сумки поползли наверх, медленно вращаясь на веревке и периодически цепляясь за стены. Двое курсантов остались стоять внизу на своем месте, затаив дыхание, наблюдая за подъемом продуктов. Путь веревки, поднимающей драгоценный груз, проходил как раз через окно, на подоконнике которого, возлежал курсант нашей 4-й роты, отличник боевой и политической подготовки «Ев Гений» Ящиков из города Воронежа.

Далее, события пошли развиваться строго по сценарию первой серии мультфильма «Ну, погоди!» Жека, подстригая ногти, временами бросал многозначительный взгляд вниз, как будто, что-то задумывая и прикидывая. И в тот момент, когда сумки с провизией почти поравнялись с его подоконником, Женька неуловимым движением обрезает веревку. Сумки, естественно, летят вниз, прямо на головы двух гонцов из 16-й роты. Те, еле успели отскочить в разные стороны. От сильного удара об бетонную опалубку фундамента казармы, сумки разрываются, щедро разбрасывая свое содержимое в радиусе нескольких метров. Из пакетов вываливается печенье и прочая выпечка, бутылки с кефиром и молоком разбиваются, обдав двух ребят, собравшихся на КПП для свидания с девушками, белой густой жижей кефира и брызгами молока. Снизу и сверху раздались крики отчаяния и самые отборные ругательства.

Из окон сверху высунулись разъяренные курсанты, не получившие заказанные вкусности. Снизу под окнами прыгали перепачканные гонцы. Шум, гам, крики, взаимные обвинения.

– Ты плохо привязал!

– Ты слабо тянул!

– Веревка порвалась!

– Не удержал, скотина!

– Узел не затянули!

– Сейчас, яйца тебе перетянем и хуль узлом завяжем!

– Себе завяжи, придурок!

– Наверно, веревка гнилая!

– Сам гнилой!

– Руки из жопы растут, говнюк!

– На ней мы тебя и повесим!

– Козлы и уроды! Себе хуль завяжите!

– Что мы есть будем?!

И т. д. и т. п. и много еще чего интересного и содержательного из армейского лексикона. Страсти кипели нешуточные. Продуктов пропало немеренно. По курсантским меркам – целое богатство. Все кричали, обвиняя друг друга, искали виноватых. И только Ящиков продолжал отрешенно и спокойно подстригать свои ногти. Все происходящее снизу и сверху, его как будто бы не интересовало.

Собрав сумки, остатки еды и обрывок веревки, гонцы поднялись в свою роту на третий этаж, чтобы умыться и переодеться, а так же – более досконально разобраться в случившемся. Их долгожданное свидание с девушками, явно, откладывалось.

Курсант Ящиков, закончив наводить маникюр, гаденько усмехнулся, отложил ножницы и сладко потянувшись, с чувством выполненного долга, разлегся на подоконнике принимать солнечные ванны. Его состояние было близко ко сну, на границе глубокого сладострастного обморока, местами переходящему в нирвану.