Текст книги "Только не дворецкий"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Гилберт Кийт Честертон,Найо Марш,Алан Александр Милн,Дороти Ли Сэйерс,Эдвард Дансени,Сирил Хейр,Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм),Эдгар Джепсон,Джозеф Смит Флетчер,Джозефина Белл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 52 страниц)

Клерк поднял портфель, взял пальто и шляпу.

– Я в вашем полном распоряжении, сэр. Покойной ночи, джентльмены…

От пронзительного свистка я вздрогнул и проснулся. Судя по тому, что грохочущий поезд уже подъезжал к Крэнхему, я проспал часа два. Скрюченная спина отчаянно ныла. Я потянулся. Против меня, прямой как палка, сидел тот самый клерк; на руках – потертые перчатки, аккуратно застегнутые на запястьях, рядом на сиденье – знакомый портфель. Я наклонился к нему:

– Вы меня помните?

– Как не помнить, сэр. Вы доктор Меллан; я имел удовольствие встречаться с вами на дознании в Аббатстве Лэнгли. – Он кашлянул. – Я так понимаю, усадьбу так и не удалось продать.

– Да, она теперь совсем заброшена. Я частенько забредаю туда, вспоминаю о былом. Я ведь, можно сказать, там вырос.

Я зевнул.

– А наследство старого Гентиша пошло, значит, на благотворительность, – продолжил я разговор. – Я все удивлялся, отчего это Уильям не оспорил завещание. У него ведь были на это все основания: неуравновешенность старика, помрачение рассудка, самоубийство, да мало ли…

– Наверное, боялся, как бы его не обвинили в убийстве, сэр. Ведь у следствия было всего лишь мое слово, что он не покидал лодочного павильона. Одно только мое слово – вот и все, что отделяло его от обвинения в убийстве с очевидными мотивами.

– Говорят, он уехал за границу.

– В Южную Америку, сэр. Мать оставила ему кое-какую собственность в Аргентине. Я слышал, сэр, что дела у него идут хорошо. Мистер Траубридж, наш начальник, говорит, там он стал человеком.

– Да, если бы он получил наследство, то быстро спустил бы его. Он обещал стать таким же законченным эгоистом, как и его дядя. Забавно: хоть старик Гентиш и менял то и дело завещание, я всегда был уверен, что в конце концов он собирался все оставить племяннику. Мне казалось, ему просто нравилось пугать Уильяма лишением наследства.

– Ощущение власти, сэр?

– Именно. Ему никогда не приходило в голову кого-нибудь бескорыстно облагодетельствовать. Смешно: он от души презирал людей, а в историю попал как большой филантроп. Все свои деньги – на раковые исследования…

Я наклонился вперед.

– Удивительно, – продолжал я, – как это никто не обратил внимания, что с лавочки под кедром нельзя разглядеть лодочный павильон: его загораживают ивы. Я давно пытался понять, вы все спланировали заранее или действовали по наитию?

Поезд загромыхал по туннелю, и только тусклый свет мигающих ламп рассеивал тьму. Клерк кашлянул.

– Исключительно по наитию, сэр. Меня всегда удивляло в книжках – я, видите ли, большой до них охотник, – так вот, меня всегда удивляло, что если деньги уходят на благотворительность, а не достаются непутевому молодому наследнику, то это считается плохим концом, которого, мол, всеми силами следует избегать. Вот и сейчас, сэр, я читаю книжку о пропавшем завещании. Дочитал пока до того, что главный герой в наручниках и с кляпом во рту лежит на безлюдной пристани.

– А вода все прибывает.

– И очень быстро, сэр. А у него всего три часа до полуночи, чтобы найти некий документ, иначе все тетушкино наследство пойдет на благотворительность.

– Но он успеет найти документ.

– Да, сэр.

– А вы бы закончили историю иначе.

– Да, сэр.

Мы помолчали.

– А как, позвольте спросить, вам пришла в голову эта мысль? – полюбопытствовал я.

– Ну, дни мистера Гентиша определенно были сочтены, сэр. Когда он подписывал новое завещание, у меня мелькнула мысль: вот бы хорошо, если бы он умер прежде, чем успеет передумать. Иначе пришлось бы мне опять переписывать завещание на мистера Гентиша-младшего, а я слишком хорошо его знал, чтобы тешить себя надеждой, будто его деньги достанутся кому-нибудь, кроме букмекеров. Тут он весь в дядюшку, сэр.

– Догадываюсь, что было потом. Старик Гентиш заговорил об Уильяме и разбушевался из-за тайной свадьбы, вот с ним и случился приступ.

– Да, сэр. Его лицо побагровело, губы побледнели. Я стоял и смотрел, надеясь, что он вот-вот умрет. Но он не умирал – он велел мне пойти накапать ему лекарства из пузырька на столике в ванной. Инструкция на пузырьке. Я немного близорук, сэр: мне понадобилось некоторое время, чтобы разобраться. Когда я надел очки, мне первым делом бросилась в глаза склянка с надписью «морфий» за стеклянной дверцей шкафа. Я открыл шкафчик, достал морфий и налил его в рюмку – все это время из библиотеки раздавались гневные крики мистера Гентиша. Когда я принес ему рюмку, он обругал меня дураком, схватил ее и выпил залпом.

– Слишком быстро, чтобы почувствовать неладное, – предположил я.

– Наверное. Он только глубоко вздохнул, закрыл глаза и откинулся в кресле. А я вернулся в ванную и вытер платком все, за что брался. Как я понимаю, так и полагается поступать после убийства. Потом я вернулся в библиотеку, собрал свои бумаги и уложил их в портфель. За все это время мистер Гентиш даже не шелохнулся. Не знаю, дышал ли он еще или уже нет. Собравшись, я вышел из библиотеки и тихо закрыл за собою дверь. Потом позвал звонком мистера Краучера и сказал ему, что посижу в саду до поезда. «Старый хрыч угомонился?» – спросил он меня, и я ответил, что да.

– А вы не допускали, что Уильяма Гентиша обвинят в убийстве?

– Нет, сэр. Мне казалось, переписанное завещание снимает с него всякие подозрения. Я ведь не знал, что ему не было известно ни о моем приезде, ни о его цели.

– Так как же вы все-таки увидели его тогда в саду? Заметили, как он спускался по лужайке к павильону?

– Нет, сэр. Я вообще его не видел – задремал, наверное. Но когда представился случай, я не мог не подтвердить его алиби. Мне ведь это ничего не стоило, сэр, а я чувствовал себя перед ним в долгу.

– И вас никогда не мучила совесть от того, что вы совершили?

Он, казалось, удивился:

– Совесть? Да ведь деньги пошли в фонд исследования рака, сэр. Вы не читали последнего отчета из фонда? Такой прогресс, что вы! Совесть! Скажете тоже, сэр. Я слишком высоко ценю человеческую жизнь, чтобы мучиться совестью.

Поезд тряхнуло, клерк посмотрел в окно и засобирался:

– А вот и моя станция, сэр.

Поскрипывая и постанывая, поезд остановился. Кондуктор распахнул дверь, и в вагон пополз вечерний туман.

– Станция Крэнхем, станция Крэнхем, пересадка на поезда до Кедама, Стакли, Бексхилла и Вайминга, – проревел кондуктор. – Вам помочь с багажом?

– Нет, спасибо. – Клерк повернулся ко мне. – Было очень приятно с вами поговорить, сэр. Доброй ночи.

Нет на свете тишины более ясной, чем когда останавливается поезд. На ее фоне гораздо отчетливее слышны остальные звуки: шипение вырывающегося пара, звон и дребезжание молочных бидонов и приглушенный крик кондуктора: «Переса-адка!» Вдруг машина пробуждается, вагон вздрагивает, слышится поскрипывание колес. Какое-то мгновение зеленые огни, красные огни, носильщики, старухи и адвокатские клерки все еще видны в запотевших окнах, но потом скрип колес учащается, сменяется мерным постаныванием, и набирающий скорость поезд уносит вас прочь.

Дороти Л. Сэйерс

Перевод и вступление Олега Попова

ДОРОТИЛи Сэйерс родилась в Оксфорде в семье преподавателя музыки, имевшего сан священника. Когда ей было четыре года, ее отец получил сельский приход в Кембриджшире. Сначала Дороти училась дома, с ней занимались родители и гувернантка. Дороти играла на скрипке, писала стихи, сочиняла и ставила домашние спектакли. В 1909 году ее отдали в частную школу-интернат Годольфин-скул, где Дороти в дополнение к прежним своим увлечениям занялась фотографией.

С осени 1912 года она учится в Оксфордском университете, в Сомервиль-колледже, но Дороти нельзя назвать «синим чулком» – она курит, участвует в светской жизни (и заигрывает с преподавателями), поет в оксфордском Баховском хоре, ходит в театры и на лекции заезжих знаменитостей, основывает Общество взаимного восхищения, где студентки читают друг другу свои стихи, и в конце года пишет родителям: «Чем дольше я в Оксфорде, тем более уверена, что не гожусь для научной карьеры – я создана для общества». Тем не менее она успешно сдает экзамены.

Закончив университет в 1915 году, мисс Сэйерс пробовала себя в разных профессиях: учитель, переводчик, редактор, секретарша, копирайтер в рекламном агентстве. Она опубликовала два сборника стихов. В октябре 1920 года Оксфордский университет начал присваивать своим выпускницам степени, и Дороти в числе первых стала магистром искусств. В начале 1921 года она взялась за свой дебютный детективный роман. В 1929-м мисс Сэйерс смогла оставить рекламное агентство и жить литературным трудом.

В мае 1923 года первый роман Дороти Л. Сэйерс вышел из печати и перед публикой с восклицанием «О черт!» предстал новый великий сыщик – лорд Питер Уимзи, второй сын герцога Денверского, выпускник оксфордского Бэйлиол-колледжа, любитель старинных книг и крикета. В статье «Как я придумывала лорда Питера Уимзи» (1936) Сэйерс объясняла, что нарочно наделила своего героя огромными доходами. «Мне это ничего не стоило, а с деньгами у меня было особенно туго, и я с большим удовольствием тратила его состояние. Когда мне не нравилась моя единственная комната, снятая без мебели, я снимала для него роскошную квартиру на Пикадилли. Когда на моем половике появлялась дырка, я заказывала ему обюссонский ковер. Когда у меня не хватало денег на автобусный билет, я дарила ему „даймлер-дабл-сикс“…» К 1938 году семейная сага Уимзи развернулась в десяток романов и два десятка рассказов, лорд Питер женился на альтер эго автора – Гарриет Вэйн, авторе детективов и выпускнице Оксфорда, – и ушел на покой, но, как вы скоро узнаете, не совсем.

После этого Дороти Сэйерс практически перестала писать детективы и лишь иногда возвращалась к своим героям. (Так, во время Второй мировой войны она комментировала текущие события в журнале «Спектэйтор» в виде писем членов семьи Уимзи друг другу.)

Семейная жизнь создательницы лорда Питера сложилась непросто. После нескольких неудачных романов мисс Сэйерс в январе 1924 года втайне от всех родила своего единственного ребенка – сына, который так и вырос вдали от нее, хотя она его часто навещала. В апреле 1926-го она года вышла замуж за разведенного журналиста и писателя Освальда Артура Флеминга. Позже его депрессия привела их на грань развода.

Кроме детективов перу Дороти Л. Сэйерс принадлежат переводы «Божественной комедии» Данте (законченный ее крестницей и биографом Барбарой Рейнольдс), «Песни о Роланде», «Романа о Тристане» Томаса Британского, несколько пьес на христианские сюжеты (в том числе цикл «Рожденный на царство» о жизни Иисуса Христа, где все говорят на литературном английском, а Матфей – на сленге) и эссе.

Она была сооснователем и с 1949 года президентом Детективного клуба, составила несколько антологий детективных рассказов. В 1950 году Даремский университет присудил ей почетную степень доктора литературы.

«ТОЛБОЙЗ» —единственный рассказ про лорда Питера, в котором действует также и Гарриет Вэйн, – не был издан при жизни писательницы; в рассказе «Убийство в Пентекост-колледже» мы встречаемся с другим сыщиком – коммивояжером Монтегю Эггом, любителем рифмованных максим.

©Trustees of Anthony Fleming Deceased, 1933 / ©Trustees of Anthony Fleming Deceased, 1972

© О. Попов, перевод на русский язык и вступление, 2011

ДОРОТИ Л. СЭЙЕРС
Убийство в Пентекосм-колледже

–  Вали отсюда, Флэзерс, – сказал молодой человек во фланелевых брюках. – Новость, конечно, убойная, а вот про религию не надо. И ради бога, прекрати говорить «первокуры», как какой-нибудь коммивояжер. Дуй отсюда!

Тот, к кому обращались, прыщавый парень, по мантии которого было видно, что он – коммонер [71]71
  Коммонер– студент, который не получает стипендию; коммонеры носят короткую мантию. Подробнее см. глоссарий (18).


[Закрыть], проблеял что-то невразумительное и пугливо вышел из-за стола.

– Прицепился как клещ, – сказал молодой человек во фланелевых брюках своему товарищу. – Еще и с моей лестницы [72]72
  В отличие от нашей «коридорной», горизонтальной системы расположения комнат, в английских университетских общежитиях система вертикальная, «лестничная». Студентов, которые живут «на одной лестнице» (друг над другом), обслуживает один и тот же скаут (университетский слуга).


[Закрыть]. Слава богу, я в следующем семестре переезжаю. Думаешь, про ректора – это правда? Бедный старый зануда – мне стыдно, что я прогулял его лекцию. Еще кофе?

– Нет, спасибо, Рэдкотт. Мне пора. Близится обед.

Мистер Монтегю Эгг, сидевший за соседним столиком, навострил уши. Виновато кашлянув, он обернулся к молодому человеку, которого звали Рэдкоттом.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он не без робости. – Я случайно услышал ваш разговор и хотел бы задать вопрос. – Увидев дружелюбную – хотя и несколько удивленную – улыбку Рэдкотта, он приободрился и продолжил: – Я коммивояжер, моя фамилия Эгг, Монтегю Эгг, представляю компанию «Пламмет и Роуз, Вина и крепкие напитки, Пикадилли». Можно узнать, что плохо в слове «первокуры»? Есть ли в нем что-нибудь обидное?

Мистер Рэдкотт покраснел до корней своих льняных волос.

– Мне очень стыдно, – выпалил он, смутившись как школьник. – Сморозил глупость. Чертов сосед.

– Ничего страшного, – сказал Монти.

– Не хотел никого обидеть. Но этот Флэзерс меня бесит. Ему следовало бы знать, что никто не говорит «первокуры», кроме городских, журналистов и приезжих.

– А как надо говорить? «Первокурсники»?

– «Первокурсники» – это правильно.

– Премного вам обязан, – сказал Монти. – Всегда стремлюсь учиться. В таких вещах легко сделать ошибку и потерять расположение клиента. В «Справочнике коммивояжера» об этом ничего не сказано; придется придумать мнемонику. Минутку. Так пойдет? «Звать оскфордского парня…»

– Я бы сказал «оксфордца», это более распространенное выражение.

– Да-да. «Звать оксфордца не надо первокуром – невежество такое на смех курам». Легко запомнить.

– У вас талант к таким вещам. – Новая поговорка позабавила Рэдкотта.

– Не исключено, – признал Монти, слегка польщенный. – В Кембридже то же самое?

– Безусловно, – ответил товарищ Рэдкотта. – И можете добавить: «Сжать университет до универа – противно и к тому же устареро». Рифма не удалась. У слова «универ» аромат девяностых.

– Как и у портвейна, который я предлагаю, – сияя, сказал мистер Эгг. – Но переговоры, конечно, надо вести на современном уровне; ловко, но без развязности. Хороший вкус – наш приоритет в торговле вином и крепкими напитками. Премного вам обязан, джентльмены, за вашу помощь. Я впервые в Оксфорде.

Не подскажете, где здесь Пентекост-колледж [73]73
  Вымышленный колледж.


[Закрыть]? У меня рекомендательное письмо к одному джентльмену оттуда.

– Пентекост? – сказал Рэдкотт. – Я бы на вашем месте начал с другого колледжа.

– С другого? – переспросил мистер Эгг, подозревая какие-то тонкости университетского этикета. – А почему?

– Потому что, – к его удивлению, ответил Рэдкотт, – я понял из речи злосчастного Флэзерса, что какой-то добрый человек только что убил ректора, и я не уверен, что в этих обстоятельствах казначей сможет уделить подобающее внимание достоинствам различных урожаев.

– Убил ректора? – повторил мистер Эгг.

– Шлепнул его, как говорят, в прямом смысле, куском кирпича в носке, когда тот возвращался домой после своей коронной лекции об энклитиках [74]74
  Энклитика– безударное слово, находящееся позади ударного, как частицы «бы» и «же» в русском языке.


[Закрыть]у Платона. Разумеется, все античники под подозрением, но я лично думаю, что это сам Флэзерс и сделал. Вы, верно, слышали, как он сообщал нам, что суд всегда настигает злодея, и приглашал на собрание в Южной аудитории – молиться и каяться. Такие люди опасны.

– А ректор Пентекоста был злодеем?

– Он написал несколько ученых книг, опровергающих существование Провидения; должен признать, что я, как и все в Пентекосте, всегда считал его одной из досаднейших ошибок природы. Но, на мой взгляд, убивать его чуть ли не на пороге собственного дома – безвкусица. Нехорошо отвлекать людей от подготовки к экзаменам – ведь экзекуция уже на следующей неделе. И придется отменить бал в День памяти основателей. Кроме того, вызвали полицию, и в профессорской будут недовольны тем, что полиция ходит по газону. Но, увы, что сделано, того не вернешь. Перейдем к более приятной теме. Как я понимаю, вы хотели бы избавиться от некоторого количества портвейна. Я, со своей стороны, недавно понес тяжелую утрату по вине ватаги развеселых гребцов [75]75
  В Оксфорде гребные команды накануне соревнований имеют право вторгнуться в комнаты любого студента и опустошить его запасы еды и спиртного.


[Закрыть], которые пару дней назад вторглись в мои апартаменты и вылили последнюю дюжину кокбурна [76]76
  «Кокбурн Порт» (Cockburn Port) – самая из вестная в Англии марка престижного португальского портвейна. Названа по имени виноторговца Р. Кокбурна, открывшего свое дело сразу после Наполеоновских войн.


[Закрыть]четвертого года в свои бесчувственные луженые глотки. Если вы не против пройтись со мной до Пентекоста, захватив с собой свои брошюры, мы сможем заняться делом.

Мистер Эгг ответил, что рад принять приглашение Рэдкотта, и вскоре уже трусил вдоль Корнмаркета за своим рослым провожатым. На углу Брод-стрит второй первокурсник их покинул, а они свернули, прошли мимо Бэйлиола и Тринити, мирно дремавших на солнце, и вскоре подошли к главному входу Пентекоста.

Как раз в этот момент невысокий пожилой человек в легком плаще, с перекинутой через руку магистерской мантией близоруко брел через улицу со стороны Бодлеанской библиотеки. Проезжавшая мимо машина чуть не отправила его в вечность, но Рэдкотт загреб его своей длинной рукой и втянул на безопасный тротуар.

– Осторожнее, мистер Темпл, – сказал Рэдкотт, – а то следующим убьют вас.

– Убьют? – мигая, спросил мистер Темпл. – А, вы про автомобиль. Но я видел, что он подъезжает. Вполне четко видел. Да-да. Но почему «следующим»? Еще кого-то убили?

– Только ректора Пентекоста, – сказал Рэдкотт, ущипнув мистера Эгга за руку.

– Ректора? Доктора Гриби? Не может быть! Убили? Боже мой! Бедный Гриби! Я целый день не смогу сосредоточиться на работе. – В его бледно-голубых глазах показалась странная нерешительность. – Правосудие вершится медленно, но неотвратимо. Да-да. Меч Господа и Гедеона [77]77
  Боевой клич, с которым воины Израиля под предводительством Гедеона набросились на мадианитян (см. Суд. 7:18).


[Закрыть]. Кровь – это всегда так неприятно, не правда ли? Но я умыл руки [78]78
  См. Мф. 27:24: «Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы».


[Закрыть]. – Он вытянул обе руки и озадаченно посмотрел на них. – Ну что ж: бедный Гриби заплатил за свои грехи. Простите, что убегаю от вас – у меня срочное дело в полицейском участке.

– Если вы хотите признаться в убийстве, мистер Темпл, – сказал мистер Рэдкотт, снова ущипнув Монти за руку, – то лучше пойдемте с нами. На месте преступления наверняка полно полиции.

– Да-да, конечно же они там. Да. Вы очень внимательны. Это сэкономит много времени, а мне как раз надо дописать важную главу. Прекрасный день, не правда ли, мистер, – боюсь, что не знаю вашего имени. Или знаю? К сожалению, я все забываю.

Рэдкотт назвался, и странная троица направилась к главному входу в колледж. Большие ворота были закрыты; у боковой двери стоял привратник, а рядом с ним – массивная фигура в синем, которая строго спросила их имена.

Рэдкотт, узнанный привратником, предъявил Монти и объяснил, кто он такой.

– А это, – продолжил он, – разумеется, мистер Темпл. Вы его знаете. Он ищет суперинтенданта.

– Так точно, сэр, – ответил полицейский. – Шеф в галерее. Опять за свое небось? – добавил он, пока тщедушный мистер Темпл ковылял по широкому, залитому солнцем двору.

– Ну да, – сказал Рэдкотт. – Пулей понесся. Старик небось в восторге, что убийство случилось так близко к дому. Где это было в прошлый раз?

– В Линкольне, сэр; в прошлый вторник. Молодой парень застрелил свою жену в соборе. На следующий день мистер Темпл перед обедом уже был в участке и объяснял, что убил бедную девушку, потому что она была женой, сидящей на звере багряном [79]79
  См. Откр. 17:3. «И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами».


[Закрыть].

– У мистера Темпла есть призвание, – сказал Рэдкотт. – Он – меч Господа и Гедеона. Каждый раз, когда в этой стране совершается убийство, мистер Темпл берет на себя ответственность. Нельзя не отметить, что всегда находятся свидетельства, что его телесная оболочка мирно пребывала в постели или в Бодлеанской библиотеке, когда совершалось грязное дело, но для философа-идеалиста это не должно представлять затруднений. Но что же, собственно, случилось с ректором?

– Сэр, вы знаете этот закуток между галереей и домом ректора? Сегодня утром в десять двадцать доктора Гриби нашли там мертвым, вокруг валялись его записи, а возле головы лежал кусок кирпича в носке. У него в девять утра была лекция в аудитории, выходящей в Главный двор, и, насколько нам известно, он покинул ее последним. В начале одиннадцати группа леди и джентльменов из Америки проходила по галерее, они говорят, что никого не видели, но, разумеется, сэр, убийца мог быть в закутке, потому что они пошли не туда, а сквозь Арку Бонифация во внутренний двор к часовне. Один из молодых джентльменов говорит, что видел, как ректор переходил главный двор по пути в галерею в пять минут одиннадцатого, так что он был бы в закутке через пару минут. Региус-профессор [80]80
  Региус-профессор – профессор, ставка которого была учреждена английским королем. В Оксфордском университете восемь таких ставок, и должности профессора морфологии среди них нет.


[Закрыть]морфологии проходил мимо в десять двадцать и нашел тело, а когда через пять минут прибыл врач, он сказал, что с момента смерти прошло где-то четверть часа. Так что, как видите, это произошло примерно в десять десять, сэр.

– А когда американцы ушли из часовни?

– Дав том-то и дело, сэр! – ответил констебль. Он не прочь все рассказать, подумал мистер Эгг, и справедливо заключил, что оксфордская полиция хорошо знает мистера Рэд-котта, причем с лучшей стороны. – Если бы эта компания отправилась назад по галерее, они могли бы нам что-то рассказать. Но они пошли другим путем: сквозь внутренний двор в сад, а служка не уходил из часовни, потому что одна леди только что вошла и хотела рассмотреть резьбу на запрестольной перегородке.

– А леди тоже проходила по галерее?

– Да, сэр, и именно ее мы хотим найти, потому что кажется, что она была в галерее почти в самый момент убийства. Она появилась в часовне как раз в десять пятнадцать, потому что служка помнит, что через несколько минут после ее прихода пробили часы и она восхитилась красотой мелодии. Вы ведь видели, как леди вошла, мистер Дэббс?

– Я видел какую-то леди, – ответил привратник, – но мимо меня часто проходят разные леди. Эта пришла со стороны Бодлеанской библиотеки около десяти. Пожилая леди, одета несколько старомодно, юбка до пят, шляпа такая, в виде вороньего гнезда, с резинкой сзади. Я подумал, что это может быть преподавательница, – по крайней мере, вид был именно такой. И у нее был тик – знаете, головой слегка дергала. Их таких сотни. Садятся в галерее и слушают, как фонтан журчит и птички поют. Такая не заметила бы ни трупа, ни убийцы, а если бы и заметила, то все равно бы не поняла что к чему. Я эту леди больше не встречал, так что она, наверное, вышла через сад.

– Очень может быть, – сказал Рэд-котт. – Можно, мы с мистером Эггом пройдем по галерее, констебль? А то это единственный путь в мою комнату, если только не обходить через ворота Святой Схоластики [81]81
  Святая Схоластика (ок. 480 – ок. 547) – христианская святая, сестра-близнец св. Бенедикта Нурсийского.


[Закрыть].

– Все остальные ворота заперты, сэр. Проходите, поговорите с шефом – он вас пропустит. Он в галерее с профессором Стейнзом и доктором Мойл ем.

– Библиотекарем? А он здесь при чем?

– Они думают, он может знать леди, сэр, если она читатель Бодлеанской библиотеки.

– А, ясно. Пойдемте, мистер Эгг.

Рэдкотт провел своего гостя через главный двор и тесный темный проход в его углу в прохладную тень галереи. Обрамленная древними каменными аркадами, зеленая лужайка тихо дремала в полуденном зное. Они шагали через полосы света и тени на каменном полу, и ничто не нарушало тишины, кроме звука их шагов, плеска и журчания маленького фонтана и приглушенного чириканья зябликов. Примерно на середине северной стороны галереи был другой сумрачный крытый проход, у которого стоял на коленях сержант полиции и осматривал пол, освещая его электрическим фонариком.

– Привет, сержант! – сказал Рэдкотт. – Играете в Шерлока Холмса? Покажите нам кровавые следы.

– К сожалению, сэр, крови нет. Лучше бы была. И следов тоже нет. Бедного джентльмена огрели тупым предметом, и мы думаем, что убийца для этого залез вот сюда, сэр, потому что покойный был высокого роста и его ударили прямо по макушке. —

Сержант указал на маленькую нишу, похожую на заложенное кирпичом окно, футах в четырех над землей. – Похоже, что он ждал здесь, сэр, пока доктор Гриби пройдет мимо.

– По-видимому, он хорошо знал привычки своей жертвы, – предположил мистер Эгг.

– Совершенно не обязательно, – возразил Рэдкотт. – Ему было достаточно посмотреть на расписание лекций, чтобы узнать место и время. Этот проход ведет к дому ректора и профессорскому дворику, и больше никуда, и именно этим путем доктор Гриби должен был возвращаться после лекции, если у него не было лекции в другом месте, а ее не было. Весьма крепкий был ваш убийца, сержант, раз смог сюда забраться. По крайней мере… Хотя…

Прежде чем полицейский успел остановить его, Рэдкотт оперся рукой о край ниши, а ногой встал на выступ кладки под ней и одним махом оказался наверху.

– Эй, сэр! Спуститесь, пожалуйста. Шефу это не понравится.

– Почему? Ой, черт! Отпечатки пальцев, наверно. Я забыл. Ничего страшного; можете снять мои, если вам надо, для сравнения. Попрактикуетесь. В общем, и грудной ребенок может туда забраться. Пойдемте, мистер Эгг; нам лучше смыться, пока меня не арестовали за то, что я препятствую ходу следствия.

В этот момент в проходе показалось несколько человек, и один из них, профессор, обеспокоенно окликнул Рэдкотта:

– А, мистер Рэдкотт! Минутку, суперинтендант, этот джентльмен может рассказать вам то, что вы хотите знать; он был на лекции доктора Гриби. Так, мистер Рэдкотт?

– Ну, не совсем так, сэр, – ответил несколько смущенный Рэдкотт. – Я должен был там быть, но по несчастливому стечению обстоятельств я прогулял – то есть я был на реке, сэр, и не вернулся вовремя.

– Какая досада, – сказал профессор Стейнз, а суперинтендант только заметил:

– Есть свидетели вашего пребывания на реке, сэр?

– Нет, – ответил Рэдкотт. – Я был один в лодке, в заводи, усердно изучал Аристотеля. Но я не убивал ректора, ей-богу. Его лекции были – если можно так выразиться – скучноватые, но не настолько невыносимые.

– Это очень дерзкое замечание, мистер Рэдкотт, – сурово сказал профессор, – и в дурном вкусе.

Суперинтендант, промямлив что-то про формальности, занес в записную книжку время ухода и возвращения мистера Рэдкотта с его слов, а затем сказал:

– Я думаю, что могу больше не задерживать вас, джентльмены. Если вы снова нам понадобитесь, мистер Темпл, мы дадим вам знать.

– Конечно-конечно. Я просто съем сэндвич в кафе и вернусь в библиотеку. Что касается леди, я только могу повторить, что она сидела за моим столом примерно с половины десятого почти до десяти и вернулась в десять тридцать. Ужасно мельтешила и отвлекала. Я очень хочу, доктор Мойль, чтобы этот стол закрепили за мной или чтобы мне дали отдельное место в библиотеке. Леди всегда мельтешат и отвлекают. Она была еще там, когда я ушел, но я надеюсь, что больше с ней не встречусь. Вы уверены, что не хотите меня арестовать? Я к вашим услугам.

– Пока нет, сэр. Мы с вами свяжемся.

– Спасибо, спасибо. Я хотел бы закончить главу. Пока что я желаю вам всего хорошего.

Маленькая согбенная фигурка побрела прочь, а суперинтендант выразительно покрутил пальцем у виска.

– Бедный джентльмен! Конечно, совершенно безобидный. Мне не надо спрашивать вас, доктор Мойль, где он был в это время?

– Он был в своем обычном углу Зала герцога Хамфри. Он так и говорит, если его спросить. В любом случае, я точно знаю, что он был там этим утром, потому что он взял фи-книгу и, разумеется, должен был обратиться за ней лично ко мне. Он попросил ее в десять тридцать и вернул в двенадцать пятнадцать. Что касается леди, мне кажется, что я видел ее раньше. Одна из ученых дам старой школы, я думаю. Если она не из университета, то у меня должны быть где-то ее имя и адрес, но она, конечно, может быть членом одного из колледжей. Я боюсь, что я не смог бы запомнить их всех в лицо. Но я спрошу. На самом деле вполне возможно, что она все еще в библиотеке, но если ушла, Франклин может знать, когда она ушла и кто она такая. Я немедленно займусь этим. Нет нужды говорить, профессор, сколь глубоко я скорблю по этому горестному поводу. Бедный Гриби! Какая утрата для классической филологии!

В этот момент Рэдкотт тихо увел мистера Эгга. Несколькими ярдами дальше по галерее они повернули в другой, заметно более широкий проход, откуда попали во внутренний двор, одна сторона которого была занята часовней. Поднявшись на три пролета по каменной лестнице с противоположной стороны, они прошли в комнаты Рэдкотта, где студент усадил своего нового знакомого в кресло и, достав из-под приоконника несколько бутылок пива, попросил своего гостя быть как дома.

– Вот, – заметил он через некоторое время, – вы получили весьма яркое представление об оксфордской жизни – одно убийство и один безумец. Бедный старина Темпл. Одна из наших достопримечательностей. Был членом колледжа в незапамятные времена. Потом была какая-то неразбериха, и он исчез на некоторое время. Потом снова появился, через десять лет, совершенно двинутый; поселился на Холивелл-стрит и ходит то в Бодлеанку, то в полицию. Хороший специалист по греческому. Вполне вменяемый, кроме одного пунктика. Я надеюсь, что старина Мойль найдет эту таинственную леди, хотя глупо утверждать, что они отмечают всех, кто пользуется библиотекой. Нужно только войти твердым шагом, как будто ты здесь хозяин, и, если тебя окликнут, сказать громким, обиженным тоном, что ты уже много лет постоянный читатель. А если надеть мантию, то даже не окликнут.

– В самом деле? – спросил мистер Эгг.

– Попробуйте, если хотите. Возьмите мою мантию, добредите до Бодле-анки, прошагайте прямо мимо витрин сквозь турникет с надписью «Только для читателей» в Зал герцога Хамфри; делайте что хотите, только не воруйте книги и не устраивайте пожара, и если вам кто-нибудь что-нибудь скажет, я закажу у вас шесть дюжин чего хотите. Честные условия, не так ли?

Мистер Эгг с готовностью принял это предложение и через несколько мгновений, облачившись в мантию стипендиата, поднимался по лестнице в самую знаменитую библиотеку Англии. С легкой дрожью он толкнул крутящуюся стеклянную дверь и окунулся в священный аромат плесневеющих кожаных переплетов, присущий таким храмам знания.

У входа доктор Мойль разговаривал с привратником. Мистер Эгг, непринужденно наклонившись, чтобы рассмотреть непонятный манускрипт в витрине, прекрасно слышал их разговор, поскольку они, как и все сотрудники библиотек, не имели обыкновения понижать голос.

– Я знаю эту леди, доктор Мойль. То есть она здесь несколько раз была в последнее время. Обычно она в магистерской мантии. Я видел ее здесь утром, но не заметил, когда она ушла. Не знаю, как ее зовут, но раз она магистр…

Мистер Эгг не стал слушать дальше. У него наклюнулась идея. Он смело толкнул турникет и прошествовал вперед по торжественному средневековому Залу герцога Хамфри. В самом дальнем и сумрачном эркере он заметил мистера Темпла, который, по-видимому, съев сэндвич и забыв про убийство, сидел в одиночестве среди кучи томов отталкивающего вида и деловито писал; перед ним стоял большой открытый портфель, полный бумаг.

Наклонившись над столом, мистер Эгг обратился к старику требовательным шепотом: