Текст книги "Только не дворецкий"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Гилберт Кийт Честертон,Найо Марш,Алан Александр Милн,Дороти Ли Сэйерс,Эдвард Дансени,Сирил Хейр,Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм),Эдгар Джепсон,Джозеф Смит Флетчер,Джозефина Белл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 52 страниц)

Найо Марш

Перевод и вступление Анастасии Завозовой

БЛАГОДАРЯсвоему отцу Найо Марш родилась два раза. В 1895 году – естественным путем и в 1899-м – официальным, когда ее отец вспомнил, что ребенка надо зарегистрировать. «Найо», что означает «умненькая», – одно из традиционных маорийских имен, которые пакеха, то есть жители Новой Зеландии европейского происхождения, часто давали своим детям. Мать Найо была актрисой, и Найо с детства полюбила театр, хотя увиденная ею в юном возрасте сцена самоубийства Джульетты навсегда поселила в ней страх умереть от яда. Именно поэтому у Марш так мало детективов, в которых жертва была бы отравлена.

Несмотря на то что родители Найо Марш были довольно скромно обеспечены и практически всю жизнь копили деньги, чтобы приобрести дом в более респектабельном районе, она получила очень хорошее классическое образование – сначала в колледже Сент-Маргарет, а затем в кентерберийской Школе искусств. Этим она обязана отцу, который, будучи иммигрантом, всю жизнь остро ощущал свое непрочное положение в «приличном» новозеландском обществе и старался изо всех сил, чтобы его дочь заняла в этом обществе более высокое место.

Первоначально Найо Марш не думала связывать свою жизнь с литературой. Она колесила по Новой Зеландии с театральной труппой, после окончания Школы искусств профессионально занималась рисованием – ее работы даже выставлялись в художественных галереях – и писала путевые заметки в местные новозеландские газеты. Попав в 1928 году в Лондон, она подрабатывала там манекенщицей и на паях с друзьями даже открыла небольшой магазинчик «Тач энд Гоу», в котором продавались предметы интерьера, сделанные руками самой Найо и ее друзей. В 1931 году ей – после прочтения какого-то из детективов Кристи – пришла в голову мысль попробовать самой написать убийство, и в 1934-м был опубликован ее дебютный роман «Игра в убийство» (английское название романа – «A Man Lay Dead».). По задумке Найо Марш, ее герой – инспектор, а потом и суперинтендант Родерик Аллейн, джентльмен по происхождению, получивший столь же прекрасное образование и воспитание, как лорд Питер Уимзи, – все же должен был заниматься сыском не для собственного удовольствия: раскрытие преступлений для него не любительское увлечение, а работа, и подчас неприятная. Нарушив каноны классического детектива, Марш в романе «Маэстро, вы – убийца!» (английское название романа – «Artists in Crime», 1938) знакомит Аллейна с любовью всей его жизни и будущей женой, художницей Агатой Трой, которая в дальнейшем привнесет в тексты Марш то страстное увлечение искусством, которое было свойственно самой писательнице.

ОДНОЙ ИЗглавных особенностей детективной прозы Марш – помимо отсылок к столь любимому ею театру и театральной жизни – было то, что в своих романах она всегда прибегала к изощренному способу убийства. Так, например, голова одной из жертв приземлялась на обеденный стол, другого несчастного сварили в гейзере, а еще кто-то умирал, закатанный заживо в тюк с шерстью. В рассказе «Смерть в эфире» Марш не отступает от своих принципов изобретательного убийства.

Найо Марш всю жизнь прожила между Англией и Новой Зеландией, отдав много сил становлению новозеландского театра. Занятно, что сама Марш именно театральную работу воспринимала как дело всей жизни, и в своей автобиографии она лишь вскользь упоминает о сочинении детективов. Она никогда не была замужем и, по словам ее близких, страсть к театру вполне заменяла ей супружество. Впрочем, сама Найо, имея склонность к романтическому эпатажу, любила рассказывать, что хранит вечную верность своему жениху и другу детства Нэду Бристеду, который погиб в Бельгии в 1917 году во время Первой мировой войны, когда ему было всего лишь 19 лет. Впоследствии Марш пережила довольно бурный роман с новозеландским актером русского происхождения по фамилии Токарефф, который был вдвое старше ее, однако Генри Марш отказал Токареффу, когда тот просил руки Найо, и та с легкостью приняла решение отца. За свои театральные и литературные заслуги Найо Марш была в 1966 году награждена Орденом Британской империи. Умерла Найо Марш в 1982 году в возрасте восьмидесяти трех или восьмидесяти семи лет.

© Ngaio Marsh, 1934

©А. Завозова, вступление, перевод на русский язык

НАЙО МАРШ
Смерть в эфире

Двадцать пятого декабря в 7:30 утра мистер Септимус Тонне был найден мертвым возле своего радиоприемника. Обнаружила его Эмили Паркс, младшая горничная. Она толкнула дверь и, пятясь, вошла, держа в руках швабру, метелку для пыли и щетку для чистки ковра. В этот самый миг из темноты раздался голос, заставивший ее вздрогнуть от испуга.

– Доброе утро, – произнес голос с безупречной дикцией. – Счастливого Рождества!

Эмили взвизгнула, впрочем не очень громко, так как тотчас же сообразила, в чем дело. Мистер Тонкс перед сном позабыл выключить свой радиоприемник. Она раздвинула шторы, обнажив бледную взвесь лондонского рождественского утра, включила свет и увидела Септимуса.

Он сидел перед радиоприемником. Это был маленький, но дорогой прибор, собранный специально для него. Септимус сидел в кресле, спиной к Эмили, наклонившись всем телом к радио.

Его странно скрюченные пальцы касались приемника прямо под ручками настройки и громкости. Он сидел, упершись грудью в полку, на которой стоял радиоприемник, и прислонив голову к его передней панели.

Казалось, что он, затаив дыхание, внимает потаенным секретам радио. Он склонил голову так, что Эмили видела его лысую макушку с напомаженными остатками волос. Мистер Тонкс не двигался.

– Прошу прощения, сэр, – выдохнула Эмили. Ей вновь стало не по себе. Даже страсть мистера Тонкса к радио не могла заставить его подняться с постели в семь тридцать утра.

– Специальная рождественская служба, – объявил рафинированный голос.

Мистер Тонкс сидел очень тихо. Эмили, как и все остальные слуги, до смерти боялась хозяина, поэтому не могла решить, уйти ей или остаться. Уставившись на Септимуса, она вдруг поняла, что на нем по-прежнему вчерашний смокинг. Комната тем временем наполнилась колокольным перезвоном.

Эмили раскрыла рот так, что шире было некуда, и кричала, кричала, кричала…

Первым появился Чейз, дворецкий. Это был бледный, обрюзгший мужчина, обладавший, однако, властными манерами.

– Что это еще за выходки? – спросил он и тут заметил Септимуса. Он подошел к креслу, нагнулся и заглянул в лицо хозяину.

Дворецкий не потерял самообладания, однако громко воскликнул:

– Господи! – И бросил Эмили: – Заткнись, дура! – выдав этими вульгарными словами свое волнение.

Он схватил Эмили за плечи и подтолкнул ее к двери, но там уже стоял секретарь, мистер Хислоп, одетый в халат.

– Боже правый, Чейз, да что за… – начал было говорить он, но его голос перекрыли возобновившиеся вопли и колокольный звон.

Белой пухлой рукой Чейз зажал рот Эмили.

– Не соизволите ли пройти в кабинет, сэр? Несчастный случай. Иди к себе да перестань шуметь, не то я тебе устрою! – Последние его слова были обращены к Эмили, которая стрелой понеслась к остальным слугам, уже столпившимся в холле.

Чейз вернулся в кабинет вместе с мистером Хислопом и запер за собой дверь. Они оба посмотрели на тело Септимуса Тонкса.

Первым заговорил секретарь.

– Но… но… он умер! – сказал маленький мистер Хислоп.

– Полагаю, тут нет никаких сомнений, – прошептал Чейз. – Поглядите налицо. Какие тут сомнения! Господи!

Мистер Хислоп протянул свою хрупкую руку к склоненной голове Септимуса, но тотчас же отдернул ее. Менее щепетильный Чейз схватил окоченевшее запястье и потянул его на себя. Тело сразу же, будто деревянное, опрокинулось на спину. Рука стукнула дворецкого по лицу. Чертыхнувшись, тот отскочил назад.

Перед ними лежал Септимус Тонкс, задрав кверху руки и ноги, и свет падал на его искаженное лицо. Чейз показал на его правую руку. Большой, указательный и средний пальцы слегка почернели. Динь-дон, динь-дон.

– Господи, да выключите вы этот перезвон! – воскликнул мистер Хислоп. Чейз щелкнул выключателем, и в наступившей тишине они услышали, как кто-то дергает за ручку двери. Раздался голос Гая Тонкса:

– Хислоп! Мистер Хислоп! Чейз! Что случилось?

– Минуточку, мистер Гай. – Чейз взглянул на секретаря. – Скажите вы, сэр.

И мистеру Хислопу пришлось сообщить семье печальную новость. Семья выслушала его сбивчивые объяснения в мертвой тишине. И только когда Гай, старший из троих детей, вошел в кабинет, была сделана первая попытка объяснить произошедшее.

– От чего он умер? – спросил Гай.

– Это невероятно, – промямлил Хислоп, – совершенно невероятно, но выглядит так, будто его…

– …ударило током, – закончил за него Гай.

– Нужно послать за доктором, – робко предложил мистер Хислоп.

– Разумеется. За доктором Медоузом. Позвоните ему, Хислоп?

Хислоп отправился к телефону, а Гай вернулся к родственникам. Доктор Медоуз жил по соседству и потому прибыл через пять минут. Он осмотрел тело, не двигая его. Расспросил Чейза и Хислопа. Чейз без умолку твердил об ожогах на руке покойного. «Как на электрическом стуле», – все повторял он.

– Мою кузину, сэр, однажды ударило молнией. А я руку как только увидел…

– Да-да, – сказал доктор Медоуз, – вы уже говорили. Я и сам заметил ожоги.

– Как на электрическом стуле, – повторил Чейз. – Наверное, будет дознание.

Доктор Медоуз прикрикнул на него, вызвал Эмили и отправился к семье Септимуса – Гаю, Артуру, Филлипе и их матери. Они сгрудились вокруг остывшего камина в гостиной. Присев на корточки, Филлипа пыталась разжечь огонь.

– Ну так что случилось? – спросил Артур, едва доктор вошел в комнату.

– Похоже, его ударило током. Гай, можно тебя на пару слов? Филлипа, будь умницей и поухаживай за матерью. Кофе с капелькой бренди. Куда подевались все эти чертовы горничные? Идем, Гай.

Оставшись с Гаем наедине, доктор сказал, что придется послать за полицией.

– За полицией?! – Смуглое лицо Гая побледнело. – Зачем? Что им тут делать?

– Вероятно, ничего, но уведомить их придется. В сложившихся обстоятельствах я не могу выписать свидетельство о смерти. Если его ударило током, то как это случилось?

– Полиция! – сказал Гай. – Да ведь это просто отвратительно. Доктор Медоуз, ради всего святого, не могли бы вы…

– Нет, – ответил доктор Медоуз, – я не могу. Прости, Гай, но другого выхода нет.

– Но, может быть, подождем немного? Взгляните на него еще раз. Вы ведь его толком и не осматривали.

– Я не хотел двигать тело. Соберись, мой мальчик. Слушай, у меня в уголовном отделе Скотленд-Ярда есть приятель, его зовут Аллейн. Самый настоящий джентльмен. Он, конечно, будет в ярости, но если он сейчас в Лондоне, то непременно приедет и постарается, чтобы для вас все прошло гладко. Возвращайся к матери. Я позвоню Аллейну.

Вот почему старшему детективу-инспектору Родерику Аллейну пришлось провести Рождество в трудах. Вообще-то он и так был на дежурстве и сказал Медоузу, что он в любом случае навестил бы его несчастных Тонксов. Прибыв, он держался со свойственной ему холодноватой любезностью. Вместе с ним приехали полицейский врач и инспектор Фокс – высокий, крепко сбитый офицер. Доктор Медоуз проводил их в кабинет. Аллейн в свою очередь увидел неприглядный труп, когда-то бывший Септимусом Тонксом.

– В таком положении его и нашли?

– Нет. Насколько я понял, он сидел, наклонившись вперед, и касался пальцами панели настройки. Должно быть, он не упал, потому что тело удержали подлокотники и корпус приемника.

– А кто его передвинул?

– Дворецкий, Чейз. Говорит, что просто хотел приподнять его руку. Трупное окоченение наступило уже в полной мере.

Аллейн ухватился за твердую шею покойника и подтолкнул его вперед. Тело приняло изначальное положение.

– Приступайте, Кертис, – обратился Аллейн к врачу и, обернувшись к Фоксу, попросил: – Не сходите ли за фотографом, Фокс?

Фотограф сделал четыре снимка и ушел. Аллейн обвел мелом положение рук и ног, нарисовал подробный план комнаты и снова обратился к докторам:

– Ну что думаете – удар током?

– Похоже на то, – ответил Кертис. – Конечно, вскрытие покажет.

– Конечно. Но все же взгляните на руки. Тут ожоги. Большой, указательный и средний пальцы согнуты, и расстояние между руками такое же, как между ручками настройки. Он явно крутил свою шарманку.

– Черт подери! – впервые за все время высказался инспектор Фокс.

– Хотите сказать, что смертельный разряд он получил через радиоприемник? – спросил доктор Медоуз.

– Не знаю. Я лишь могу отметить, что в момент смерти он держался за ручки настройки.

– Когда горничная нашла Септимуса, радио все еще работало. Чейз выключил приемник, и его разрядом не ударило.

– Ваша очередь, напарник, – сказал Аллейн Фоксу. Тот склонился над выключателем.

– Осторожнее, – предупредил его Аллейн.

– У меня подошвы резиновые, – ответил Фокс и включил радио. Приемник загудел, затем раздались звуки, и он поймал какую-то станцию.

– Рождество-о-о! Рождество-о-о! – ревело радио. Фокс выключил его и выдернул вилку из розетки.

– Хотел бы я заглянуть внутрь этой коробочки, – сказал он.

– Заглянете, старина, непременно заглянете, – ответил Аллейн. – Но перед тем, думаю, нам лучше убрать тело. Медоуз, вы за этим проследите? Фокс, сходите за Бейли, хорошо? Он ждет в машине.

Кертис, Хислоп и Медоуз перенесли Септимуса Тонкса в одну из свободных комнат на первом этаже. Поскольку тело было скрючено, занятие это было нелегким и неприятным. Когда Медоуз, утирая пот со лба, вернулся в кабинет, то обнаружил, что над корпусом радиоприемника трудится сержант Бейли, специалист по отпечаткам пальцев.

– А это зачем? – спросил доктор Медоуз. – Хотите узнать, не покопался ли он внутри?

– Он, – ответил Аллейн, – или кто-то другой.

– Гм. – Доктор Медоуз взглянул на инспектора. – Похоже, мы с вами об одном думаем. Подозреваете, что…

– Подозреваю? Подозрительность мне несвойственна. Просто хочу все сделать как надо. Итак, Бейли, что там у вас?

– Есть четкий отпечаток на подлокотнике. Скорее всего, самого покойника, да, сэр?

– Несомненно. Потом проверим. А что там с радиоприемником?

Надев перчатки, Фокс снял ручку регулятора громкости.

– Вроде все в порядке, – ответил Бейли. – Приборчик отличный, сэр.

Он посветил фонариком на заднюю стенку, открутил пару винтиков и снял корпус.

– А эта дырочка зачем? – спросил Аллейн.

– Какая дырочка, сэр? – отозвался Фокс.

– Которая просверлена в корпусе, сразу над ручкой. Примерно в одну восьмую дюйма диаметром. Ее закрывала ручка, так что можно было и не заметить. Посветите сюда, Бейли. Вот сюда. Теперь видите?

Фокс наклонился вперед и что-то глухо проворчал. Через переднюю панель корпуса пробивался тонкий лучик света.

– Очень странно, сэр, – отозвался Бейли с другой стороны. – Не понимаю вовсе, зачем она тут нужна.

Аллейн снял ручку настройки радиостанций.

– А тут еще одна, – пробормотал он. – Ага. Маленькие, аккуратные дырочки. Просверлены совсем недавно. Необычно, правда?

– Не то слово, сэр, – ответил Фокс.

– Можете идти, Медоуз, – сказал Аллейн.

– Какого черта? – возмутился Медоуз. – К чему вы клоните? Почему мне нельзя тут остаться?

– Цщ ваш похоронный вид, доктор? Вам же нужно утешать скорбящих родственников.

– Их я уже утешил. Что вы задумали?

– Ну и кто из нас страдает подозрительностью? – мягко спросил его Аллейн. – Ладно, можете ненадолго остаться. Расскажите мне о Тонксах. Кто они? Что за люди? Каким человеком был Септимус?

– Чертовски неприятным, если хотите знать.

– Расскажите о нем.

Доктор Медоуз уселся и закурил.

– Он сам сколотил свое состояние, – сказал он. – Стальная хватка. Не то чтобы вульгарен, но грубоват.

– Вроде доктора Джонсона [104]104
  Имеется в виду доктор Самюэль Джонсон (1709–1784), автор знаменитого «Словаря английского языка»(1755), литературный критик и эссеист. В спорах бывал несдержан и груб – нередко называл оппонентов собаками, мерзавцами, негодяями и т. п.


[Закрыть]?

– Ни в коей мере. Не перебивайте меня. Я знал его двадцать пять лет. Его жена жила с нами в Дорсете по соседству. Изабель Форстон. Я помогал его детям прийти в эту юдоль скорбей, и, клянусь богом, скорбей у них было предостаточно. Необычное это семейство. Последние десять лет Изабель находится в таком состоянии, что все эти трюкачи-психоаналитики запрыгали бы от восторга. Я же человек старомодный и скажу лишь, что у нее тяжелая форма истерического невроза. Ее до смерти запутал собственный муж.

– Не возьму я в толк, зачем тут эти дырки? – пробормотал Фокс, обращаясь к Бейли.

– Продолжайте, Медоуз, – попросил врача Аллейн.

– Года полтора назад я все высказал Септимусу – про ее здоровье. Сказал, что состояние ее рассудка вызывает опасения. Он глянул на меня, осклабился и сказал: «Надо же, у нее есть рассудок!» Но послушайте, Аллейн, я же не могу вот так разговаривать о своих пациентах. Не знаю, что на меня нашло.

– Вы ведь прекрасно понимаете, что я никому ничего не скажу, если только…

– Если только – что?

– Если только не появится необходимости. Продолжайте же, прошу.

Но доктор Медоуз поспешно укрылся за профессиональной этикой. Он мог лишь сообщить, что у мистера Тонкса было слабое сердце и высокое давление, что Гай работал в конторе отца, что Артур желал изучать искусство, но ему велели заняться юриспруденцией, и что Филлипа мечтала о сцене, но ей велели об этом даже не думать.

– Значит, детьми он помыкал, – заметил Аллейн.

– Вам придется это самому выяснить. Я ухожу.

Доктор Медоуз дошел до двери, но вернулся обратно.

– Слушайте, – произнес он, – вот что я вам скажу. Вчера вечером тут была ссора. Я попросил Хислопа – он малый сообразительный – дать мне знать, если что-нибудь огорчит миссис Сеп. Очень сильно огорчит. Между нами говоря, я попросил Хислопа сообщить мне, если Сеп разойдется, потому что Изабель и дети уже порядком от него натерпелись. Он частенько напивался.

Хислоп позвонил мне в десять двадцать вечера и сказал, что тут был страшный скандал. Сеп орал на Фипс в ее комнате – то есть на Филлипу, всегда зову ее Фипс. Я попросил его перезвонить мне через полчаса, если все не уляжется. Велел ему не попадаться на глаза Сепу, сидеть у себя – его комната рядом с комнатой Фипс – и, когда уйдет Сеп, проверить, в порядке ли она. Ссора произошла из-за Хислопа, подробнее сказать не могу. У слуг был выходной. Я сказал ему, что если он не перезвонит через полчаса, то я позвоню сам, и если трубку никто не возьмет, значит, все утихли и улеглись спать. Я позвонил, никто не взял трубку, и я сам отправился спать. Вот и все. Я ухожу. Кертис знает, где меня искать. Полагаю, мое присутствие понадобится на дознании. Всего доброго.

Когда он ушел, Аллейн принялся дотошно осматривать комнату. Фокс и Бейли по-прежнему увлеченно возились с радиоприемником.

– Не пойму я, как этот прибор мог укокошить джентльмена, – проворчал Фокс. – Регуляторы в порядке, все на месте. Убедитесь сами, сэр.

Он повернул выключатель и стал настраивать станции. Раздалось продолжительное гудение.

– …И завершает нашу передачу еще один рождественский хорал, – сказало радио.

– Звук хороший, – одобрительно кивнул Фокс.

– Я кое-что нашел, сэр! – внезапно объявил Бейли.

– Опилки? – спросил Аллейн.

– Они самые, сэр, – удивленно ответил Бейли.

Аллейн посветил фонариком внутрь приемника и собрал под дырочками немного опилок.

– Вот тебе и первая выгода! [105]105
  Фраза из «Сказки о слоненке» Редьярда Киплинга, цитируется в переводе К. Чуковского.


[Закрыть]– сказал Аллейн.

Он нагнулся, чтобы получше осмотреть розетку в стене.

– Ничего себе! Да тут переходник на два разъема. К нему подсоединены радио и обогреватель. А я думал, их запретили. Странное дельце. Давайте-ка еще раз взглянем на эти ручки. – Он снова осмотрел их. Это были самые обычные бакелитовые ручки, использовавшиеся во всех радиоприемниках, – они плотно сидели на стальных стержнях регуляторов.

– Как вы и говорите, – пробормотал он, – вроде бы все в порядке. Погодите-ка…

Он вытащил лупу из кармана и, прищурившись, навел ее на один из стержней.

– Ага-а. Фокс, а разве эти штуки должны быть обернуты промокашкой?

– Промокашкой! – воскликнул Фокс. – Нет, не должны.

Аллейн поскреб оба стержня перочинным ножом, подставив снизу конверт. Затем он со стоном выпрямился и подошел к письменному столу.

– У нижнего листа в стопке промокательной бумаги уголок оторван, – наконец сказал он. – Кажется, Бейли, вы говорили, что на радиоприемнике отпечатков нет?

– Верно, – мрачно подтвердил Бейли.

– На бюваре их тоже не будет или будет слишком много, но все же постарайтесь, Бейли, постарайтесь, – сказал Аллейн.

Он принялся расхаживать по комнате, уткнувшись взглядом в пол, и вдруг, подойдя к окну, резко остановился.

– Фокс! – воскликнул он. – У нас есть улика, да еще какая!

– Что за улика? – спросил Фокс.

– Ну как же, странный обрывок промокательной бумаги.

Аллейн медленно перевел взгляд на карниз для гардин:

– Что я вижу!

Он взял стул, взобрался на него и снял два набалдашника с концов карниза.

– Взгляните-ка. – Он подошел к приемнику, снял ручки с регуляторов и положил их рядом с теми, которые были на карнизе.

Через десять минут инспектор Фокс постучалвдверьгостиной. Ему открыл Гай Тонкс. Филлипе удалось разжечь огонь, и вся семья собралась вокруг камина. Создавалось впечатление, что за все это время никто из них не пошевелился и не произнес ни слова.

Первой нарушила молчание Филлипа:

– Вы хотите поговорить с кем-то из нас?

– Прошу прощения, мисс, инспектор Аллейн желал бы побеседовать с мистером Гаем Тонксом, если это возможно, – сказал Фокс.

– Иду, – ответил Гай, и они вместе направились к кабинету.

У двери Гай остановился:

– А он… мой отец… он все еще?..

– Нет-нет, сэр, – мягко ответил Фокс, – там уже все в лучшем виде.

Вскинув голову, Гай вошел в кабинет, Фокс прошел за ним следом. Кроме сидевшего за столом Аллейна, там больше никого не было. Завидев их, он встал.

– Вы хотели поговорить со мной? – спросил Гай.

– Да, если позволите. Я понимаю, вы пережили тяжелое потрясение. Садитесь, пожалуйста.

Гай выбрал самое дальнее от радиоприемника кресло.

– Отчего умер отец? Это был удар?

– Доктора пока не могут сказать. Придется делать вскрытие.

– Боже правый! И дознание будет?

– Боюсь, что так.

– Какой ужас! – горячо воскликнул Гай. – Нов чем же дело, как вы думаете? Чего там темнят врачи? От чего он умер?

– Врачи полагают, что от удара током.

– И как это произошло?

– Мы не знаем. Похоже, что причиной всему его радиоприемник.

– Да это же невозможно. Я думал, они все надежно защищены.

– Именно так. Если в них не копаться.

На мгновение Гай явственно перепугался. Но тотчас же испуг в его взгляде сменился облегчением. Он совершенно расслабился…

– Ну да, – сказал он, – отец ведь вечно там ковырялся. И что он наделал?

– Ничего.

– Но вы ведь сами сказали, если виной всему приемник, значит, он что-то там разобрал?

– Если кто-то и разбирал радиоприемник, то потом его снова привели в порядок.

Гай шевельнул губами, но не вымолвил ни слова. Вдруг он очень сильно побледнел.

– Самивидите, – сказал Аллейн, – ваш отец тут ни при чем.

– Тогда, значит, его убило не радио.

– А это, я надеюсь, мы узнаем после вскрытия.

– Я ничего не знаю о радио, – вдруг вырвалось у Гая, – я ничего не понимаю. Какая-то бессмыслица. Да никто, кроме отца, и не трогал этот приемник. Он над ним прямо трясся.

К радио никто и близко не подходил.

– Понимаю. Он увлекался радиотехникой?

– Да, это было его единственным увлечением, кроме работы.

– Один из приехавших со мной полицейских немного в этом разбирается, – сказал Аллейн. – Говорит, что этот приемник – последнее слово техники. Вы сказали, что в радио ничего не понимаете. А как насчет других ваших родственников?

– Одно время мой младший брат интересовался радиотехникой, но потом забросил это дело. Отец не позволил бы, чтобы в доме появился еще один радиоприемник.

– Быть может, он сумеет нам что-нибудь подсказать.

– Но если сейчас там все в порядке…

– Нельзя упускать ни одной возможности.

– Вы говорите, будто… будто…

– Пока не было дознания, я не могу ничего говорить с уверенностью, – ответил Аллейн. – Мистер Тонкс, кто-то мог затаить злобу на вашего отца?

Гай снова вскинул голову. Он посмотрел Аллейну прямо в глаза.

– Да почти все, кто его знал, – ответил Гай.

– Вы не преувеличиваете?

– Нет. Вы ведь думаете, что его убили, не правда ли?

Внезапно Аллейн указал на стол.

– Вы это раньше видели? – резко спросил он.

Гай поглядел на две округлые черные ручки, лежавшие рядом в пепельнице.

– Эти штуки? – переспросил он. – Нет, не видел. А что это?

– Думаю, это и есть причина смерти вашего отца.

Дверь кабинета распахнулась, и вошел Артур Тонкс.

– Гай, да что происходит? – спросил он. – Мы не можем весь день просидеть в гостиной. Это невыносимо. Ради бога, скажите же, что с ним случилось?

– Они думают, что его убили эти штуки, – сказал Гай.

– Вот эти? – На долю секунды взгляд Артура метнулся к карнизу. Затем, как-то странно дрогнув ресницами, он отвел глаза.

– Что вы имеете в виду? – спросил он Аллейна.

– Не могли бы вы надеть одну из этих ручек на стержень регулятора громкости?

– Но ведь они металлические, – заметил Артур.

– Радио выключено.

Артур вытащил одну ручку из пепельницы, подошел к приемнику и надел ручку на стержень.

– Болтается, – быстро сказал он, – держаться не будет.

– Будет, если ее набить, например, промокательной бумагой.

– Откуда вы их взяли? – требовательно спросил Артур.

– Вы ведь сразу их узнали, да? Я видел, как вы глянули на карниз.

– Конечно, я их узнал. В прошлом году Филлипа позировала мне на фоне этих самых занавесок, когда… он… был в отъезде. Я рисовал эти чертовы штуки.

– Послушайте, – вмешался Гай, – на что вы намекаете, мистер Аллейн? Если выхотите сказать, что мой брат…

– Я?! – вскричал Артур. – Да я-то тут при чем? Отчего вы думаете…

– Я нашел обрывки промокательной бумаги на стержнях и внутри металлических ручек, – ответил Аллейн. – Выходит, в какой-то момент бакелитовые ручки были заменены металлическими. Удивительно, не правда ли, что эти ручки так похожи между собой? Разумеется, если присмотреться, то отличия найти можно. Однако они практически незаметны.

Артур ничего не ответил. Он по-прежнему не отводил взгляда от радио.

– Всегда хотел рассмотреть его как следует, – неожиданно сказал он.

– Прошу, – вежливо ответил Аллейн. – Мы с ним уже закончили.

– Слушайте, – вдруг заметил Артур, – даже если бакелитовые ручки заменили на металлические, то все равно это никак не могло его убить. Его бы даже током не ударило. Оба регулятора заземлены.

– А вы заметили, что в панели просверлены две маленькие дырочки? – спросил Аллейн. – Как думаете, так и должно быть?

Артур пригляделся к стальным стержням.

– Господи, Гай, он прав, – сказал он. – Так вот как все было сделано.

– Инспектор Фокс сообщил мне, – сказал Аллейн, – что через эти дырочки могли пропустить проволоку, подсоединенную к… трансформатору – правильно? – и пустить по проволоке заряд к одной из ручек.

– И заземлить вторую, – добавил Фокс. – Работенка для знатока. А то ведь можно было получить заряд вольт в триста.

– Нет, это бы не сработало, – быстро проговорил Артур, – ток был бы слишком слабый, всего в несколько сотых ампера.

– Я вовсе не специалист, – сказал Аллейн, – но думаю, что вы правы. Зачем же тогда кто-то просверлил эти дырки? Быть может, кто-то хотел сыграть с вашим отцом злую шутку?

– Злую шутку? С ним? – Артур визгливо и неприятно рассмеялся. – Гай, ты слышал?

– Заткнись, – сказал Гай. – Он ведь умер.

– Даже не верится, что это правда, верно?

– Артур, не будь таким идиотом. Возьми себя в руки. Неужели ты не понимаешь, что все это значит? Они думают, что отца убили.

– Убили?! Они ошибаются. Инспектор, ни у кого из нас на это бы духу не хватило. Взгляните на меня. У меня так трясутся руки, что я не смогу стать художником – так мне сказали. Это началось, когда я был ребенком и он мог на целую ночь запереть меня в чулане. Взгляните на меня. Взгляните на Гая. Он покрепче, но его тоже сломали, как и всех нас. Мы можем только подчиняться. Вы знаете, что…

– Постойте-ка, – тихо произнес Аллейн. – Ваш брат, в общем-то, прав. Лучше обдумывать все, что вы хотите сказать. Возможно, произошло убийство.

– Спасибо, сэр, – быстро вмешался Гай. – Это чрезвычайно любезно с вашей стороны. Артур просто разволновался. Это нервное потрясение.

– Ты хотел сказать – облегчение, – ответил Артур. – Не глупи, Гай. Я не убивал его, и они скоро это выяснят. Никто его не убивал. Всему произошедшему есть какое-то объяснение.

– Советую вам меня послушать, – сказал Аллейн. – Я задам вам обоим несколько вопросов. Вы не обязаны отвечать на них, но ответить будет все же разумнее. Насколько я понимаю, обычно никто, кроме вашего отца, не прикасался к приемнику. Вам приходилось бывать в кабинете, когда он слушал радио?

– Только если он хотел разнообразить программу издевательствами, – ответил Артур.

Аллейн повернулся к Гаю, который злобно глядел на брата:

– Я хочу точно знать, что произошло тут вчера вечером. По словам врачей, когда вашего отца нашли, он был уже мертв не менее трех и не более восьми часов. Нам нужно постараться установить наиболее точное время.

– Я видел его без четверти девять, – медленно начал Гай. – Я собирался на праздничный ужин в «Савой» и как раз спускался вниз. Он вышел из гостиной и направлялся к себе.

– Мистер Артур, видели ли вы его после этого?

– Нет. Зато я его слышат. Они с Хислопом работали в кабинете. Хислоп попросил разрешения уехать на Рождество. Конечно же отец сразу нашел какие-то письма, требовавшие срочного ответа. Правда же, Гай, он был ненормальный. Думаю, доктор Медоуз того же мнения.

– И когда вы его слышали? – спросил Аллейн.

– Спустя некоторое время после ухода Гая. Я работал над картиной у себя в комнате. Как раз над кабинетом. Слышал, как он вопит на бедняжку Хислопа. Времени было что-то около десяти, потому что в десять я отправился на танцевальный вечер. Проходя по коридору, я слышал его вопли.

– И когда вы оба вернулись? – спросил Аллейн.

– Я был дома в двадцать минут первого, – немедленно откликнулся Гай. – Время точное, потому что потом мы поехали в ресторан «У Карло», а там шло полночное представление. Мы посмотрели один номер и ушли. Домой я приехал на такси. Радио орало на всю мощность.

– А разговоров не слышали?

– Нет, только радио.

– А вы, мистер Артур?

– Бог знает когда я пришел. Уже после часу. Дома было темно. Не было слышно ни звука.

– У каждого из вас свой ключ?

– Да, – ответил Гай. – У каждого свой. Они всегда висят на крючке в холле. Когда я вернулся, то заметил, что ключа Артура на нем нет.

– А что насчет остальных? Откуда вы знаете, что не было именно его ключа?

– У мамы ключа нет, а Фипс свой давно потеряла. И вообще, я же знал, что они дома, значит, отсутствовал как раз Артур.

– Вот спасибо, – иронически заметил Артур.

– Вы не заглядывали в кабинет, когда вернулись? – спросил Аллейн.

– Господи, нет, конечно! – сказал Артур так, будто подобное предположение было совершенно невероятным. – Слушайте, – вдруг произнес он, – а ведь он там наверное, сидел… уже мертвый. Неуютная мысль. – Он нервно рассмеялся. – Сидел там себе, в темноте, за дверью.