Текст книги "Только не дворецкий"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Гилберт Кийт Честертон,Найо Марш,Алан Александр Милн,Дороти Ли Сэйерс,Эдвард Дансени,Сирил Хейр,Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм),Эдгар Джепсон,Джозеф Смит Флетчер,Джозефина Белл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 52 страниц)

А. БОРИСЕНКО
МОРСКИЕ КУПАНИЯ

Главной интригой английской пляжной жизни в течение многих лет оставалось переодевание. Европейские же курорты всегда поражали англичан свободой нравов. Два рассказа Агаты Кристи, включенные в эту антологию, знакомят нас с английским морским курортом средней руки в 1920-е гг. и с отелем на острове Родос, принимающим состоятельных англичан в 1930-е.

В начале XX века в Англии произошли большие перемены: появились совместные пляжи и палатки-раздевалки, были упразднены громоздкие купальные машины, существенно изменились требования к купальным костюмам женщин. Однако англичане еще долго не могли забыть свое недавнее прошлое.

Агата Кристи, выросшая в приморском городе Торки, вспоминает в «Автобиографии»:

На пляже было восемь купальных машин на попечении древнего старика, отличавшегося непредсказуемым нравом, – его работа заключалась в том, чтобы непрерывно перемещать машины вверх и вниз. Вы заходили в свою купальню, раскрашенную в веселую полосочку, тщательно запирали обе двери и начинали осторожно раздеваться – в любую минуту старик мог решить, что настала ваша очередь быть спущенным в воду. Тогда кабину начинало бешено раскачивать и она со скрипом и скрежетом продвигалась вниз по камням, швыряя вас из стороны в сторону. Ощущение было очень похоже на то, что испытываешь в наши дни, пересекая каменистую часть пустыни на «джипе» или «лендровере». Останавливалась купальная машина так же внезапно, как и стартовала. После этого можно было продолжить переодевание и облачиться наконец в купальный костюм. Обыкновенно это было весьма неприглядное одеяние, сшитое из темно-синей или черной альпаки, с многочисленными юбками, оборками и складками, которые спускались ниже колен; рукава должны были закрывать локти. Затем, в полном обмундировании, можно было отпереть дверь со стороны моря.

КУПАЛЬНИ НА КОЛЕСАХ

Увлечение морским отдыхом началось в Англии на заре XVIII века – врачи уверовали, что морская вода является панацеей и лечит от всех недугов, а особенно от подагры, и прохладные воды английского побережья приняли первых купальщиков (вначале большинство людей не умели плавать и просто плескались на мелководье).

К середине XVIII века на английских берегах появились довольно причудливые приспособления, которым суждено было на долгие годы стать неотъемлемой частью английской курортной жизни, – купальные машины. Это были деревянные домики на колесах, которые втаскивали в море лошади (иногда кабины опускались в воду при помощи веревок – это зависело от рельефа). Они решали двойную задачу: позволяли сохранять благопристойность и облегчали вход в воду инвалидам, приехавшим на лечение. При купальной машине часто работали особые служители или служительницы – «окунальщики» (clippers).

Изначально купания были времяпровождением состоятельных людей – в том числе и английских монархов. Для Георга III была выстроена специальная купальная машина с пирамидальной крышей и королевским гербом; королева Виктория, которая наслаждалась морскими купаниями на острове Уайт, также имела собственную купальную машину с серебряной отделкой и ватерклозетом.

Постепенно отдых у моря становился все более доступным для средних классов, чему немало способствовало распространение железных дорог. Английские курорты развивались: появилась специфическая приморская архитектура – променады вдоль набережной, пирсы, развлекательные парки и павильоны, концертные площадки и т. п. Вдоль моря выстраивались роскошные отели «с видом», подальше находились пансионы.

В бо-е годы XIX века был принят закон о раздельном купании мужчин и женщин. Мужчины на своих отдельных пляжах нередко купались обнаженными, женщины погружались в воду в крайне громоздких и неудобных одеяниях. Было запрещено входить в воду иначе, чем из купальных машин, так что морские купания оставались недешевым удовольствием. Кроме того, нужно было долго ждать своей очереди (как мы видим из рассказа «Изумруд раджи», очереди остались непременным атрибутом приморского отдыха и тогда, когда купальные машины вышли из обращения).

Купальные машины неоднократно упоминаются в художественной литературе – так, у Льюиса Кэрролла «пристрастие к купальным машинам» – один из основных признаков загадочного Снарка, а Алиса считает, что на море все всегда устроено одинаково: купальные машины в море, малыши с деревянными лопатками на берегу, дальше – пансионы и железнодорожная станция.

Это ощущение однообразия посещает и героя рассказа «Голубая улика»:

Он знал, куда поедет на две недели в сентябре: куда-нибудь в Маргит, Богнор или Кромер. Какая разница. Повсюду одно и то же: причал, разноцветные фонари и съемные комнаты, где к концу первой недели радушие хозяев заметно ослабевает.

С изменениями пляжных обычаев купальные машины использовались все меньше, и им на смену пришли другие приморские сооружения.

КУПАЛЬНИ БЕЗ КОЛЕС, ПАЛАТКИ И БУНГАЛО

Сначала появились палатки. Они пришли с континента и постепенно стали отвоевывать пространство у купальных машин. Палатки были различной раскраски и формы: полосатые или однотонные, прямоугольные или сделанные в виде шатров, по образцу армейских. Их можно было арендовать на день, на неделю или на сезон. Натянутая на деревянный каркас стационарная палатка с запирающейся дверью представляла собой промежуточную форму – нечто среднее между палаткой и домиком.

В переходный период в начале XX века палатки и купальные машины существовали параллельно – каждый мог следовать своим предпочтениям. В Великобритании не каждый решался пройти по берегу в купальном костюме, поэтому палатки иногда ставились на колеса, а иногда поверх купального костюма надевался просторный плащ-макинтош, который снимали только у воды – эта мода тоже пришла из Франции и называлась «макинтошным купанием».

Поскольку купальная машина, в сущности, представляла собой деревянную кабинку для переодевания, поставленную на колеса, то ничего не стоило снять ее с колес и продолжать использовать по назначению. Внутри обычно находилась скамья, крючки для одежды, иногда – столик и зеркало. В самой купальне обычно было довольно темно, зато снаружи она обыкновенно была раскрашена в яркую полоску. Купальни стали очень популярны – в них можно было не только переодеваться и хранить вещи, но и, например, приготовить чай и легкий ленч. Благодаря купальне семья могла провести на пляже весь день с относительным комфортом. С годами ценность этой собственности только росла – сегодня «пляжный домик» на каком-либо из английских курортов стоит десятки тысяч фунтов.

Еще один вид приморских сооружений назывался бунгало. Первые бунгало, построенные по образцу индийских домиков, появились в 1870-х гг. в Кенте, само экзотическое слово имело артистический привкус. Такие романтические прибежища у моря строили себе состоятельные представители богемы. Впоследствии это заманчивое название стали использовать муниципалитеты, ставящие ряды маленьких домиков у моря для сдачи в аренду, и вскоре слово стало обозначать множество самых разных приморских построек. Не всегда можно различить «пляжный домик», «бунгало», «шале» – иногда употребление того или иного названия варьируется от местности к местности. Поэтому трудно с уверенностью сказать, какие именно «бунгало» упоминаются в «Изумруде раджи» – это может быть буквально все, что угодно.

НОВЫЕ ВЕЯНИЯ

Кампания за совместное купание мужчин и женщин началась еще в конце XIX века, но продвигалась поначалу медленно. На континенте – например, во Франции – нравы были куда более свободными. Когда совместное купание наконец разрешили на нескольких курортах, всем пришлось надевать на себя еще больше одежды: мужчины больше не могли плавать нагишом, а женщинам приходилось натягивать чулки.

К счастью, врачи открыли целебное воздействие солнца. Если в XVIII и XIX веках люди приезжали на море, чтобы купаться и «дышать озоном», то в 1920-1930-е гг. они хотели еще и загорать. Теперь панацеей считалось солнце – в том числе лекарством от туберкулеза. Именно благодаря этому новому медицинскому веянию громоздкие купальные наряды отошли в прошлое – теперь полагалось подставить целительным лучам как можно больше обнаженного тела. Бледная кожа перестала восприниматься как признак аристократизма, женщины больше не скрывали лица под шляпами. За этой новой модой недоверчиво наблюдает Пуаро в «Родосском треугольнике» – и, конечно, «Панч» тоже не преминул отметить всеобщую одержимость загаром.

Такое раскрепощение неминуемо вело к тому, что люди все меньше пользовались платными сооружениями для переодевания – будь то палатки или купальни. Несмотря на отчаянное сопротивление местных властей, платный доступ в море, начавшийся с купальных машин, был обречен. Наступила настоящая пляжная свобода.

Купальные машины, впрочем, были все еще живы в памяти (а кое-где и использовались) – как видно из карикатур, напечатанных в журнале «Пирсоне» за 1933 г., женщины продолжали радоваться своей изменившейся участи.

Еще одно изменение касалось социального состава курортников – теперь на английских курортах было гораздо больше представителей рабочего класса, мелких служащих, домашних слуг и пр. Этому способствовал и послевоенный рост благосостояния, и появление оплачиваемого отпуска. Нередко семьям приходилось весь год копить на отдых, но все по возможности старались ездить на море. Кроме того, развитие автомобилизма позволяло многим приезжать к морю на день-другой. Английские курорты – Истбурн, Брайтон, Гастингс, Блэкпул и др. – необычайно разрослись.

Среди людей более состоятельных после Первой мировой войны возник настоящий бум заграничных поездок. Во время войны передвижения были ограничены, но в двадцатые и тридцатые годы люди много путешествовали и часто предпочитали отдых в Европе, где вода была теплее, а нравы свободнее.

Большой популярностью пользовались морские круизы и отдых на островах. Впрочем, даже в путешествиях англичане всегда предпочитали держаться вместе – селиться группами в одних и тех же пансионах и гостиницах. Многие детективные рассказы Золотого века используют круизные лайнеры или «английские» пансионы и отели за границей в качестве места действия. Ограниченная группа подозреваемых, которая вынуждена находиться в изолированном пространстве, представляет собой идеальную завязку для герметичного детектива.

А. БОРИСЕНКО
ТРАНСПОРТНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

После войны в Англии активно развивались новые виды транспорта. Лондонское метро стало расширяться – появились длинные линии, уходящие в пригороды. Появились удобные карты метро, расписания, проездные билеты. Наземное железнодорожное сообщение, наоборот, переживало трудные дни из-за слишком активной конкуренции с другими видами транспорта.

Маршруты автобусов тоже удлинялись, развивалось междугороднее автобусное сообщение. Правда, на двухэтажных автобусах вплоть до 1920-х гг. не разрешали устанавливать крышу – считалось, что в случае аварии крыша может упасть на людей и покалечить их, так что сидящим наверху пассажирам приходилось терпеть все капризы английской погоды. По улицам городов ходили трамваи и троллейбусы; оставался в ходу и конный транспорт – вплоть до 1930-х гг. почти все товары, включая уголь и молоко, доставлялись на повозках.

В межвоенную эпоху страна переживала бум велосипедов и мотоциклов – семьи, которые не могли позволить себе автомобиль, покупали мотоцикл с коляской. Кроме того, мотоцикл разрешалось водить с 14 лет, а автомобиль – только с 16.

Что до воздушного транспорта, то существовали огромные дирижабли, которые предназначались для пассажирских перелетов и были устроены как роскошные океанские лайнеры, с ресторанами, комнатами отдыха, комфортабельными каютами и т. д.

Газета «Иллюстрейтед Лондон ньюс» рекламировала их как «летающие отели». В Англии их слава пошла на убыль, когда в 1930 г. дирижабль R-101 потерпел страшную аварию: большая часть пассажиров погибла, включая министра авиации лорда Томсона. Окончательно звезда дирижаблей закатилась в 1937 г., когда при посадке в Нью-Джерси взорвался самый большой в мире немецкий пассажирский дирижабль-лайнер «Гинденбург».

Впрочем, уже в двадцатые годы было ясно, что будущее – за аэропланами. Регулярные международные рейсы между Лондоном и Парижем были запущены в 1919 г., к 1924 г. британские авиакомпании успели обслужить 35 000 пассажиров. Вместе с обыкновенными аэропланами в межвоенное время на пассажирских линиях британских авиакомпаний использовались «летающие лодки» – самолеты с корпусом наподобие корабельного, взлетавшие и садившиеся с воды.

Летающие лодки ненадолго стали олицетворением дальней пассажирской авиации и помогли наладить надежное сообщение с британскими колониями. Однако перелеты долго еще оставались экзотикой; как правило, в дальнее путешествие отправлялись по воде, на более привычных «плавучих отелях».

И все-таки главным транспортом межвоенной эпохи был автомобиль.

АВТОМОБИЛЬ – РОСКОШЬ И СРЕДСТВО ПЕРЕДВИЖЕНИЯ

Уже в 1910 г., начиная делать заметки для будущего романа «Последнее дело Трента», Э. К. Бентли составил список элементов, без которых нельзя обойтись в современном детективе. В него вошли: убитый миллионер, безупречное на вид алиби, сыщик-любитель, опережающий полицию, и «бестолковая езда на одном или нескольких автомобилях, с хотя бы одной аварией, причем обаятельный персонаж за рулем должен проявить полное пренебрежение к законам и к человеческой жизни». Дальше эта тенденция только развивалась – в детективной литературе, как и в жизни, автомобили существенно потеснили поезда (если не считать творчества Фримена Уиллса Крофтса, но он все-таки был железнодорожным инженером). Через два десятка лет А. А. Милн высказывался в том же ироничном ключе: «Приходится признать, что из меня не вышло бы хорошего сыщика: я ничего не знаю о винах, кроме того, что некоторые из них мне нравятся, и никогда не вожу машину со скоростью больше 50 миль в час».

Первая мировая война подстегнула развитие автомобильной промышленности, но не улучшила манеры водителей. «Англичане разделились на два враждующих лагеря – пешеходов и автомобилистов», – пишет Роберт Грейвз.

К 1927 г. на дорогах Британии ежедневно погибало около 14 человек. В 1930 г. в авариях погибло 7 тыс. человек, еще 15 тыс. были ранены. Однако отношение правительства к этой новой опасности было удивительно спокойным – один из членов парламента даже заявил, что не видит смысла обсуждать подобную тему: «Более 6 тысяч человек ежегодно совершают самоубийства, – заметил он, – никто же не поднимает шум по этому поводу». Возможно, дело было в том, что вначале автомобили воспринимались не столько как способ передвижения, сколько как опасный спорт – что-то вроде охоты или скачек. Свернул шею? Не повезло.

Четких правил движения не существовало, водители игнорировали ограничения скорости, хотя дороги были совершенно не приспособлены для гонок: автомобилиста повсюду подстерегали пригорки, овраги, крутые повороты, нерегулируемые железнодорожные переезды и т. д.

Не было и установленной судебной практики. С одной стороны, деревенские судьи, ненавидевшие автомобилистов, часто штрафовали их за любую мелочь, с другой – водитель, как правило, не нес никакой серьезной ответственности за гибель пешехода, это считалось несчастным случаем.

По законодательству, принятому в 1903 г., машины должны были иметь номерные знаки, а владельцы – ежегодно обновляемую лицензию. Но до 1930 г. не существовало экзамена по вождению – купив машину, можно было садиться в нее и ехать куда глаза глядят. Агата Кристи вспоминает, как вынуждена была везти мужа на работу, еще не умея разворачиваться, – из-за Всеобщей стачки не ходил транспорт. Муж развернул машину, и она поехала обратно домой.

В 1926–1928 гг. в Лондоне стали устанавливать светофоры и организовывать круговые развязки; по всей стране постепенно унифицировали дорожные знаки. Уже в это время автомобилистам были хорошо знакомы такие трудности, как пробки, отсутствие парковочных мест и полицейские засады на дорогах. Впрочем, созданная в 1905 г. Ассоциация автомобилистов активно сопротивлялась такой тактике полицейских: специальные патрули предупреждали автомобилистов об опасности. Эта организация вообще последовательно препятствовала любым попыткам хоть в чем-то ущемить права водителей. Только в 1934 г. у нее появился достойный противник – новый министр транспорта Лесли Хор-Белиша твердо решил провести серьезные реформы. Прежде всего он установил мигающие желтые фонари, обозначавшие пешеходный переход (черно-белую зебру стали рисовать позже) – эти фонари в народе называли «маяки Белиши». Кроме того, он ввел ограничение скорости в населенных пунктах – 30 миль в час, а в 1935 г. все-таки заставил автомобилистов сдавать экзамен. Увы, несмотря на все его усилия, существенно снизить смертность на дорогах не удалось.

В основном британцы покупали отечественные автомобили. Американские машины оказались в невыгодном положении из-за пошлин на импорт, а также за счет большой мощности: в Британии автовладельцы платили налог в зависимости от количества лошадиных сил. К 1920 г. на британских дорогах было около 200 тыс. частных автомобилей, к 1939 г. – 2 миллиона. В середине двадцатых годов существенно упали цены; машину можно было купить за 200–300 фунтов. Состоятельные клиенты по-прежнему выбирали «роллс-ройсы» и «бентли», королевская семья и лорд Питер Уимзи ездили на «даймлере», но две трети продаж на автомобильном рынке приходилось на продукцию Уильяма Морриса и Генри Остина – потому что они ориентировались на массового покупателя. Невероятной популярностью (особенно во время депрессии) пользовались так называемые «народные автомобили» – маленькие, с небольшим расходом топлива, доступные по цене: «моррис-майнор», «остин-севен», маленький «форд-Y» («форд» выдерживал конкуренцию с британскими автомобилями за счет низкой цены; кроме того, с определенного момента «форды» стали собирать в Англии).

В 1920-е годы машина все еще воспринималась как роскошь, но уже была доступна среднему классу – врачам, юристам, архитекторам, писателям. Агата Кристи вспоминает, как муж предложил ей купить автомобиль на полученный от журнала крупный гонорар (500 фунтов) – мысль эта вначале показалась ей совершенно дикой, ни у кого из знакомых автомобилей еще не было, но потом она с восторгом согласилась: «Я хочу признаться здесь и сейчас, что дважды за свою жизнь испытала настоящее потрясение. В первый раз – когда у меня появилась машина, мой носатый серый „моррис-коули“. Во второй – когда более сорока лет спустя мне довелось ужинать с королевой в Букингемском дворце. Потому что и то и другое было сродни волшебству, в это невозможно было поверить: иметь собственную машину, ужинать с английской королевой…»

А. БЕРДИЧЕВСКИЙ
ОРУДИЯ УБИЙСТВА И ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС

Как правило, радиоприемники не опасны для жизни.

Найо Марш, «Смерть в эфире»

При расследовании убийства одной из ключевых улик является орудие, которым оно было совершено. Без орудия труднее реконструировать события, труднее доказать вину подозреваемого в суде. Поэтому и в реальной жизни, и в литературе преступник часто скрывает орудие убийства, а следователь, соответственно, его ищет. Таким образом, перед преступником стоит задача со следующим противоречием: с одной стороны, орудие должно быть (чтобы совершить убийство), с другой стороны, его быть не должно (чтобы следователь его не нашел). В жизни обычно принимается самое очевидное решение – использовать и выбросить, а вот в литературе авторы детективов с самой зари жанра изощряются в остроумии, сочиняя необыкновенные способы убийства и изобретая незаметные орудия. В XX веке они при этом нередко полагаются на недавние достижения технического прогресса.

ИСЧЕЗАЮЩЕЕ ОРУЖИЕ

Идеальное решение вышеупомянутого противоречия – это орудие, которое само исчезает после использования.

Оно в буквальном смысле существует в момент убийства и отсутствует после него. Изящный способ это реализовать – изменение агрегатного состояния, и в литературе неоднократно встречается ледяное оружие, которое впоследствии тает и обнаружено быть не может. В рассказе «Чайный лист» представлена еще более совершенная разновидность такого оружия: клинок из сухого льда, то есть твердого углекислого газа. Он тверже обычного льда и к тому же при комнатной температуре, не говоря уже о температуре турецкой бани, не плавится, а очень быстро испаряется. Для самоубийцы Келстерна это существенно: ему необходимо, чтобы оружие бесследно исчезло примерно за две минуты.

Твердый углекислый газ впервые наблюдался в 1834 г., когда его случайно получил французский химик Шарль Тилорье. Успешное же коммерческое его использование (для охлаждения продуктов) началось только в 1925 г., как раз когда вышел «Чайный лист». Неизвестно, знали ли об этом авторы рассказа: успеха добилась американская компания. Часто встречается утверждение, что само название «сухой лед» появилось благодаря названию компании «Драй-Айс Корпорейшен», однако на самом деле оно возникло раньше, не позднее конца XIX века.

Сам по себе процесс изготовления сухого льда несложен, и Келстерн успешно его осуществляет. Он, однако, не учитывает, что в лаборатории останется достаточно следов, по которым можно будет разгадать его замысел и даже воссоздать пропавшее орудие, отсутствие которого в данном случае должно было не спасти виновного, а погубить невиновного.

СРЕДСТВА КОММУНИКАЦИИ

Другое решение противоречия «орудие есть, но его нет» – это замаскировать орудие подо что-то другое, под невинный предмет обстановки. Для преступника орудие есть, для остальных – нет. Таких попыток в нашей антологии три. В рассказе «У телефона» замысел состоит только в том, чтобы спрятать орудие: в телефонный аппарат встраивается мушкетон, который разносит голову абонента на куски при попытке ответить на звонок. Обратите внимание, что телефон уже давно не экзотика, но еще и не такая обыденная вещь, как сейчас: тот факт, что в округе недавно пропал телефонный аппарат, полиция легко устанавливает за несколько минут.

Звонят полицейские при этом на почту: в Великобритании почта с самого начала контролировала услуги телефонной связи и по большей части сама же их и предоставляла. Такое положение дел было в 1880 г. закреплено судебным решением о том, что телефон является телеграфом, а телефонный разговор – телеграммой (что неудивительно: даже оригинальный патент Белла назывался «Улучшение телеграфии»), а значит, телефония находится в ведении почты. Почта утратила эту роль лишь через сто с лишним лет.

В рассказе «Смерть в эфире» замысел хитрее: убийство маскируется под естественную смерть. Эта затея проваливается сразу, когда становятся видны электрические ожоги на руках убитого, но преступник еще долго надеется, что полиция не разберется в переделанном радиоприемнике и признает причиной смерти несчастный случай.

Многие англичане разделяли страсть убитого Септимуса Тонкса к радио, хотя первые шаги нового средства коммуникации были нелегкими. Если телефон – это разновидность телеграфа, то радио сначала воспринималось как разновидность телефона и, собственно, так и называлось: «беспроводная телефония» (контролировала его опять же почта). Соответственно, и применение ему искали главным образом как телефону: обмен информацией между несколькими абонентами. Идея одностороннего вещания на большую аудиторию возникла позже. Когда началась Первая мировая война, в Англии все любительское (читай: гражданское) вещание запретили. Когда война кончилась, его вновь разрешили, и в 1920 г., после выдачи первых лицензий, на станции в Челмсфорде, принадлежавшей компании Маркони, состоялся концерт знаменитой певицы Нелли Мельба [160]160
  Именно в ее честь знаменитый кулинар Эскофье назвал изысканный десерт «персик Мельба» (см. раздел «Столичная жизнь», стр. 611).


[Закрыть].

Его слушала вся Европа, и эта передача считается переломной точкой: публика по-настоящему заинтересовалась радио. Тем не менее в том же 1920 г. в Великобритании вещание опять запретили на два года – по техническим причинам. Иначе обстояло дело в Америке: там ничего не запрещали и вообще регулировали вещание значительно меньше. К тому же там можно было получать доход за счет рекламы, поэтому станции стали расти как грибы. Англичане, с одной стороны, завидовали, с другой – критиковали американцев за хаос в эфире (многочисленные станции мешали друг другу) и за рекламу. В итоге в феврале 1922 г. вещание возобновилось, а в октябре была основана компания Би-би-си (с 1927 г. – корпорация), которая на десятки лет сохранила монополию на радиовещание в Англии и стала крупнейшим вещательным предприятием в мире. Би-би-си быстро начала передавать концерты, радиопьесы, дебаты, прогнозы погоды и многое другое, а в 1924 г. по радио впервые выступил король. Радио стало по-настоящему массовым средством информации: для него пространство было небольшим препятствием.

Всеобщее доверие к радио позволило одному из авторов нашей антологии сыграть с англичанами злую шутку. 16 января 1926 г. священник Рональд Нокс прервал передачу о литературе XVIII века сообщением, что в Лондоне вспыхнул бунт. Описывая события, он упомянул, что Биг-Бен расстреляли из пушек, отель «Савой» сожгли и одного из министров линчевали. Время было неспокойное (всего через полгода, в мае, состоялась Всеобщая стачка), и сообщение прозвучало убедительно. Вечером Би-би-си выпустила в эфир опровержение, разъясняя, что это был розыгрыш, но паника улеглась не сразу. Особенно долго оставались в неведении жители провинции: снежная погода задержала доставку к ним газет.

Серьезный конкурент у радио зародился в 1930-е годы: Би-би-си начала и телевещание, впоследствии приостановленное войной.

Орудие убийства в рассказе «Человек, который любил игрушки» имеет косвенное отношение к телевидению и кино. Здесь у преступников замысел самый тонкий: убийство маскируется под самоубийство, а орудие найти практически невозможно. Взгляды полиции естественным образом прикованы к револьверу, из которого застрелился Льюис Энстоун, между тем как истинным орудием убийства, приспособлением, которое заставило его выстрелить себе в глаз, является игрушечный револьвер-«кинотеатр».

Любопытно, что во всех трех рассказах орудия убийства связаны со средствами коммуникации – одним из самых ярких достижений прогресса в XX веке.