Текст книги "Кривой дом (сборник)"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Эрл Стенли Гарднер,Раймонд Чэндлер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

 Глава 22

На повороте дороги мы столкнулись с Роджером и Клеменс. Роджер был очень возбужден, Клеменс хмурилась.

– Хзлло,–сказал Роджер.– Наконец-то! Я думал, они никогда не арестуют эту гадину. Не понимаю, чего они ждали? Надеюсь, теперь-то они повесят ее и ее несчастного кавалера.

Клеменс еще больше нахмурилась.

– Не будь таким грубым, Роджер!

– Грубым? Чепуха! Совершенно хладнокровное, предумышленное отравление беспомощного, доверчивого старика! И когда я радуюсь, что убийцы пойманы и понесут наказание, мне говорят, что я груб. Я бы сам с наслаждением задушил эту женщину.

Потом спросил:

– Ола была с вами, когда приехала полиция? Как она отнеслась к аресту?

– Это было ужасно,– сказала Софья тихо,– она до смерти испугалась.

– Так ей и надо.

– Не будь мстительным, Роджер.

– Извини, дорогая, но тебе §того не понять. Это был ведь не твой отец. Я любил отца, понимаешь, любил!

– Мне бы пора уже понять это.

– Ну представь себе, Клеменс, что это меня отравили.

Ее веки дрогнули, руки сжались в кулаки.

– Не говори таких вещей,—резко сказала она,– даже в шутку.

– Успокойся, дорогая, скоро мы будем далеко от всего этого.

Роджер с Софьей пошли вперед, мы с Клеменс позади.

– Я думаю, теперь мне разрешат уехать,– сказала Клеменс.

– А вы так сильно хотите этого?

– У меня нет больше сил.

Я взглянул на нее с удивлением.

– Разве вы не заметили, Чарльз, что я все время борюсь? Борюсь за свое счастье, за Роджера. Я опасалась, что они уговорят его остаться в Англии. Я боялась, что Софья предложит ему деньги и ради моего комфорта он нас гонт, чтобы мы остались здесь. Беда в том, .что Роджер никого и ничего не хочет слушать. Он думает, что сам все знает. Он в достаточной степени Леонидас, чтобы считать, будто для женщины все счастье – в деньгах. Но я больше не хочу жить в этой семье, не хочу быть связанной. Я буду бороться за свое счастье, увезу Роджера и создам ему такую жизнь, в которой он не будет чувствовать себя неудачником. Я хочу его для себя, только для себя.

Она говорила тихо, но страстно. Только теперь я понял, насколько она раздражена. И еще я понял, каким сильным и собственническим было ее чувство к Роджеру.

И тут я вспомнил странные слова Эдит: «одностороннее обожание». Может быть, это относилось к Клеменс. Роджер, думал я, любил своего отца больше всех на свете, даже больше, чем жену, хотя он обожал ее. Теперь я понял, насколько велико было желание Клеменс завоевать его безраздельную любовь. Ее чувство к Роджеру составляло смысл ее существования. Он был ее ребенком, мужем, любовником.

У дома остановилась машина.

– Хэлло! – воскликнул я.–А вот и Жозефина!

Магда и Жозефина вышли из машины. У Жозефины голова была забинтована, но выглядела она замечательно.

– Я хочу посмотреть моих золотых рыбок.– Она тут же направилась к пруду.

– Дорогая девочка,– возразила Магда,– может быть, ты сначала полежишь и выпьешь бульона?

– Не приставай, мама. Я хорошо себя чувствую и ненавижу бульон.

Магда растерялась.

Я знал, что Жозефина могла выйти из больницы несколько дней тому назад и только по распоряжению Тавернера ее удерживали там. Он не хотел рисковать и не разрешал ей вернуться домой до ареста подозреваемых в убийстве.

– Я думаю, свежий воздух будет ей полезен,– обратился я к Магде.– Я пройдусь с ней.

Потом догнал Жозефину.

– Пока тебя не было, тут произошли всякие события.

Жозефина не ответила. Она близоруко всматривалась в пруд.

– Я не вижу Фердинанда,– вдруг заявила она обеспокоенно и капризно.

– А какая из них Фердинанд?

– Рыбка с четырьмя хвостами.

– А мне нравится эта яркая золотая рыбка.

– Самая обычная.

– Ну а эта – какая-то противная, как молью съеденная.

– Много вы понимаете!

– Разве ты не хочешь узнать, что произошло в твое отсутствие?

– Я, наверное, уже все знаю.

– А ты знаешь, что найдено другое завещание и что дедушка оставил все деньги Софье?

Жозефина кивнула.

– Мама мне говорила, но я и раньше это знала.

– Ты хочешь сказать, что узнала об этом в больнице?

– Да нет же. Я сама слышала, как он говорил ей об этом.

– Ты подслушивала?

– Конечно.

– Это очень стыдно, и учти, что тот, кто подслушивает, может услышать и о себе всякие неприятные вещи.

Она как-то странно взглянула на меня.

– Я слышала, что он сказал обо мне, если вы это имеете в виду.

И добавила:

– Нэнни просто бесится, если поймает меня у двери. Она говорит, что маленькая леди не должна этим заниматься.

– Нэнни совершенно права.

– Глупости! Теперь нет леди. Говорят, это понятие устарело.

Я переменил тему.

– Ты немножко опоздала и пропустила великое событие. Главный инспектор Тавернер арестовал Бренду и Лоуренса.

Я ожидал, что Жозефина будет в восторге от этой информации, но она повторила скучающим голосом:

– Да, я знаю.

– Ты не можешь знать. Это только что случилось.

– Мы встретили их машину, и я сразу догадалась, что их арестовали. Я надеюсь, Тавернер предупредил их как полагается.

Я заверил ее, что все было сделано по закону.

– Мне пришлось рассказать ему о письмах,– признался я извиняющимся тоном.–Я нашел их на чердаке. Сначала я хотел, чтобы ты сама ему об этом сказала, по тебя ранили.

– Меня должны были убить,– заявила она с явным удовольствием.– Я же говорила вам, что пора произойти второму убийству. Глупо было прятать письма на чердаке. Когда я однажды увидела, как он выходил оттуда, я сразу догадалась, что он что-то прячет. Больше ему там нечего было делать.

– Но я думал...—Я замолчал, услышав повелительный голос Эдит:

– Жозефина, сейчас же иди сюда!

Жозефина вздохнула.

– Опять пристают. Но я, пожалуй, пойду. Приходится слушаться, когда имеешь дело с тетей Эдит.

Она побежала по траве. Обменявшись с Эдит несколькими словами, Жозефина вошла в дом. Я подошел к Эдит, которая осталась на террасе.

В это утро она выглядела гораздо старше своих лет. Я испугался, увидев на ее лице глубокие морщины усталости и страдания. Она была без сил.

Увидев мою озабоченность, Эдит попыталась улыбнуться.

– Этому ребенку ничего не делается. Но в будущем мы должны за ней лучше смотреть. Правда, теперь в этом нет необходимости.– Она вздохнула и продолжала:– Я рада, что все кончилось. Но что за зрелище! Если вас арестовали по обвинению в убийстве, вы должны сохранять достоинство. Терпеть не могу таких людей, как Бренда. Совершенно не умеет себя держать. У них нет мужества. А Браун был похож на пойманного зайца.

– Бедняга,– посочувствовал я.

– Да, бедняга. Я надеюсь, у нее хватит ума позаботиться о себе. Я имею в виду хорошего адвоката и тому подобное.

Странно, подумал я, как они все не любят Бренду и тем не менее заботятся о том, чтобы она была обеспечена хорошей защитой.

– Как долго все это продлится?

Я сказал, что не знаю. В полиции им предъявят обвинения и, вероятно, передадут дело в суд. Месяца три или четыре, а если их осудят, еще добавочное время на апелляцию.

– Вы думаете, их осудят?

– Я не знаю. Все зависит от улик. Имеются письма.

– Любовные письма? Значит, они были любовниками?

– Они любили друг друга.

– Мне все это не .очень нравится, Чарльз. Я не люблю Бренду, а в прошлом ненавидела ее, часто говорила о ней плохо, но теперь мне бы хотелось, чтобы она имела все шансы... Аристид бы тоже этого хотел. Я чувствую, что именно я должна позаботиться о том, чтобы с Брендой обошлись честно.

– А Лоуренс?

– О, Лоуренс! – Она нетерпеливо пожала плечами.– Мужчины должны сами заботиться о себе. Аристид никогда бы нам не простил, если бы...

Она не закончила фразу. Затем сказала:

– Наверное, уже время ленча. Нам пора идти.

Я объяснил ей, что уезжаю в Лондон.

– На своей машине?

–  Да.

– Гм. Я подумала, не возьмете ли вы меня с собой. Я надеюсь, нам теперь можно ходить без поводка.

– Я с удовольствием возьму вас, но после завтрака Магда и Софья едут в город. Ва м будет удобнее с ними, чем в моей двухместной машине.

– Я не хочу ехать с ними. Я поеду с вами, но вы не очень об этом распространяйтесь.

Я удивился, но смолчал.

По дороге мы почти не разговаривали. Я спросил, куда ее отвезти.

– Харлей-стрит.

У меня появилось неприятное предчувствие, но я ничего не сказал.

Она продолжала:

– Нет, пожалуй, еще рано. Высадите меня у Дебенхейса. Я позавтракаю там, а потом пойду к доктору.

– Я надеюсь...– начал я.

– Вот поэтому я и не хотела ехать с ними. Магда во всем видит драму.

– Мне очень жаль.

– Не надо меня жалеть. Я прожила хорошую жизнь.– Она широко улыбнулась.– И она еще не кончена.

 Глава 23

 Я не видел отца несколько дней. Мы поздоровались, но он был очень занят, и я отправился искать Тавернера, Он как раз отдыхал и с удовольствием принял мое предложение пойти куда-нибудь выпить.

Я поздравил его с благополучным окончанием дела, и он принял мои поздравления, но вид у него был далеко не радостный.

– Как вы думаете, они будут осуждены?

– Не могу сказать. Улики недостаточные. Многое зависит от впечатления, которое они произведут на присяжных.

– А письма?

– На первый взгляд, они кажутся компрометирующими. Они пишут о совместной жизни после смерти мужа, что недолго осталось ждать. Но, конечно, защита приложит все усилия, чтобы придать этим словам другой смысл: «Муж был очень стар, и они могли ожидать его естественной смерти». Об отравлении в письмах ничего не говорится, но есть несколько подозрительных фраз.

Все зависит от судьи. Если это будет старый Корбери, им достанется. Он ярый противник свободной любви. Защищать, по-видимому, будет Иглз или Хэмфри Керр. Хэмфри великолепен в таких делах, но он любит, чтобы было на что опереться – хороший послужной список или отличия на войне.

Знаете, Чарльз, эта парочка не очень симпатична. Она, красивая женщина, из-за денег вышла замуж за старика. Браун – неврастеник. Преступление это обычное, целиком укладывается в привычные рамки – просто трудно поверить, что они его не совершали. Конечно, присяжные могут решить, что виновен он, а она ничего не знала, или наоборот.

– А вы сами что думаете?

– Я ничего не думаю. Я собрал факты и передал дело в суд. Исполнил свой долг – и вышел из игры.

Однако я видел, что Тавернер чем-то удручен.

Только через три дня я получил возможность поговорить с отцом.

Отношения между нами были натянутые, он ни разу не упомянул о деле Леонидаса, и я почувствовал, что должен поговорить с ним начистоту.

– Я хотел бы узнать, что происходит,– обратился я как-то вечером к нему.– Тавернер не очень верит в их виновность, и, похоже, ты тоже не веришь.

Отец покачал головой и повторил слова Тавернера:

– Мы уже ничего не можем поделать. Этим займется суд.

– Ради Бога, не отговаривайся. Скажи мне, что думаешь лично ты.

– Мое личное мнение стоит не больше твоего, Чарльз.

– У тебя больше опыта.

– Откровенно говоря, я не знаю.

– Могут они быть виновны?

– О да!

– Но у тебя нет уверенности в этом?

Отец пожал плечами.

– Ну как можно быть уверенным?

– Ты опять увиливаешь, папа. В других делах ты был уверен. У тебя не было сомнений.

– Иногда не было, иногда были.

– Я бы многое дал, чтобы ты испытал эту уверенность в данном случае.

– И я.

Мы помолчали.

Я думал о двух тенях, скользнувших в сумерках, одиноких, преследуемых. Они с самого начала испытывали страх. Разве это не говорит о нечистой совести? И сам себе ответил – не обязательно. Бренда и Лоуренс были запуганы жизнью, им не хватало уверенности в себе, и они не верили в свою способность миновать опасности и поражения.

– Послушай, Чарльз,– продолжал отец,– давай поговорим откровенно. Ты все еще думаешь, что истинный виновник убийства – член семьи Леонидас?

– Нет, я только хотел бы знать...

– Ты все время думаешь об этом. И чем больше ты отгоняешь эту мысль, тем настойчивее она возвращается.

– Пожалуй, ты прав.

– Почему?

– Потому что... они сами так думают.

– Сами так думают? Интересно! Они только подозревают друг друга или знают что-нибудь наверняка?

– Я точно не знаю. Все это очень запутанно и туманно. Мне кажется, что они пытаются скрыть это от самих себя.

Отец кивнул.

– Это не Роджер. Он от всей души верит в виновность Бренды и откровенно надеется, что ее повесят. С ним очень легко – он непосредственный. Но остальные– они как будто извиняются, просят меня обеспечить Бренду наилучшей защитой. Они не спокойны. Почему?

– Потому что в глубине души не уверены в ее виновности. Но кто мог это сделать? Ты говорил с ними? Кто больше всех подозрителен?

– Я не знаю. И это доводит меня до бешенства. Никто из них не подходит под твою схему убийцы, и все же я чувствую, что один из них – убийца,

– Софья?

– Нет, Боже сохрани, нет!

– Но такая мысль приходила тебе в голову. Не отрицай. Может быть, Филипп?

– Он всю свою жизнь ревновал отца к Роджеру. Предпочтение, которое тот оказывал Роджеру, доводило его до бешенства. Но вот Роджер разорен. Старик обещает помочь. Допустим, об этом узнает Филипп. Если старик умрет, с Роджером будет покончено. О, я знаю, это абсурд...

– Нет, не абсурд. Это ненормально, но так бывает. А как насчет Магды?

– Она ребячлива и странно смотрит на вещи. Я бы никогда в жизни не поверил в ее виновность, если бы не удивительная поспешность, с которой она отправляет Жозефину в Швейцарию. Я чувствую, что она боится каких-то разоблачений.

– И в этот момент Жозефину стукнули по голове?,

– Ну, ее мать не могла этого сделать!

– Почему нет?

– Но, папа, родная мать не станет...

– Чарльз, дорогой! Разве ты никогда не читаешь полицейские новости? Часто бывает, что мать невзлюбит кого-нибудь из своих детей. Только одного. Остальных она может любить. У нее на это могут быть свои причины.

– Она назызала Жозефину подкидышем..

– А ребенок страдал от этого?

– Не думаю.

– Кто там еще? Роджер?

– Роджер не убивал отца, в этом я уверен.

– Ладно, оставим Роджера. Ну а его жена?

– У нее были причины убить старого Леонидаса, хотя и очень странные.

Я передал отцу мой разговор с Клеменс.

– Она уговорила Роджера уехать, ничего не сказав отцу. Отец узнал о делах компании и решил помочь. Все ее надежды и планы рухнули. А она просто преклоняется перед Роджером, она обожает его.

– Ты .повторяешь слова Эдит де Хэвиленд.

– Да, я и Эдит подозреваю. Она тоже могла это сделать. Я только не знаю почему. Но я уверен, что, если она решила, будто у нее есть на то достаточные основания, она не посчиталась бы с законом. Она именно такая. И у нее хватило бы на это силы воли.

– Она тоже беспокоилась о Бренде?

– Да. Может быть, в ней заговорила совесть. Если убила Эдит, она ни за что не допустит, чтобы понесли наказание другие.

– Наверное, нет. А Жозефину она могла стукнуть?

– Нет. В это я не могу поверить. Подожди минутку, это мне что-то напомнило, что-то не сходилось. Если бы я только мог вспомнить.

– Не думай об этом. Вспомнишь. Кто-нибудь еще?

– Да, Что ты знаешь о детском параличе? Как он действует на характер?

– Юстас?

– Да. Чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что это Юстас. Его отрешенность, угрюмость, обида и возмущение дедушкой. Он не нормален. И потом, он единственный член семьи, который, с моей точки зрения, мог покушаться на Жозефину, если та о нем что-нибудь знает. А это вполне возможно. Этот ребенок знает все. Она вечно записывает в книжечку...– Я осекся,– Боже мой! Какой я осел!

– В чем дело?

Я вспомнил, что не сходилось. Мы с Тавернером решили, что кто-то искал в комнате Жозефины письма. Я думал, что она завладела письмами и спрятала их на чердаке, но она потом мне ясно сказала, что их там прятал Лоуренс Она их, конечно, читала, но оставила там до поры до времени.

– Ну и что?

– Ну как ты не понимаешь? Значит, в ее комнате искали не письма, а что-то другое.

– И это другое?

– ...ее черная книжечка, куда она записывает результаты своих расследований. Мне кажется, эту книжечку так и не нашли. Вероятнее всего, она у Жозефины. Но если это так...

Я привстал.

– Если это так,– продолжал отец,– она все еще в опасности. Ты это хотел сказать?

– Да. Ей перестанет грозить опасность только тогда, когда она уедет в Швейцарию.

– А она хочет ехать?

Мне кажется, нет.

– Значит, она никуда не уедет. Но ты прав насчет опасности. Тебе следует поехать туда.

– Но кого опасаться?! – вскричал я в отчаянии,– Юстаса, Клеменс?

– По-моему, факты достаточно указывают направление... Я поражаюсь, как это ты не видишь. Я

Гловер открыл дверь.

– Прошу прощения, сэр. Мистер Чарльз, звонила мисс Леонидас. Очень срочно.

Все это уже один раз было. Неужели опять с Жозефиной что-нибудь случилось?

Я взял трубку.

– Софья? Чарльз слушает.

– Чарльз, ничего еще не кончилось. Убийца еще здесь.

– Что случилось? Опять что-нибудь с Жозефиной?

– Нет, не с Жозефиной. С Нэнни.

– Нэнни?

– Жозефина не выпила свою чашку какао и оставила ее на столе. Нэнни пожалела вылить какао и выпила его.

– Бедная Нэнни! Ей очень плохо?

Голос Софьи прервался.

– О Чарльз! Она умерла. – Начался прежний кошмар..

Я думал об этом, когда мы с Тавернером выезжали из Лондона. Это было повторение нашей прошлой поездки. Кошмар подозрений продолжался.

Время от времени Тавернер произносил какое-нибудь проклятье. .Я же все время повторял: «Значит, это не Бренда, значит, это не Лоуренс». Думал ли я когда-нибудь, что они виновны? Нет, не думал, но надеялся. Я был бы счастлив избежать других, более мрачных вероятностей преступления.

Они полюбили друг друга, писали глупые, сентиментальные письма, жили надеждой, что старый муж скоро мирно заснет навеки. Но я не мог поверить, что они желали ему смерти. У меня было чувство, что романтичность несчастной любви устраивала их больше,, чем обыденность семейной жизни.

Я не думаю, что Бренда была страстной женщиной. Она была слишком анемична для этого, а Лоуренс скорее был способен наслаждаться мечтами и надеждами, чем радостями плоти.

Их поймали в ловушку, и, пораженные ужасом, они не сумели найти выход. Лоуренс проявил невероятную глупость, сохранив письма Бренды. Очевидно, его письма Бренда уничтожила, так как они не были найдены. Но это была глупость, и только. Совершенно ясно, что не Лоуренс виновник покушения в прачечной.

Мы подъехали к дому и вышли из машины. В холле человек в штатском, которого я не знал, приветствовал Тавернера. Они отошли в сторону.

Мое внимание привлек багаж. В это время в холл вошла Клеменс, одетая по-дорожному. На ,ней было твидовое пальто и красная шляпа.

– Вы пришли вовремя, чтобы попрощаться, Чарльз. Мы могли и разминуться.

– Вы уезжаете?

– Мы сейчас едем в Лондон. Наш самолет отправляется рано утром.– Она улыбалась и казалась спокойной, но глаза были настороженные.

– Но вы не можете уехать сейчас.

– Почему нет? В голосе ее прозвучали металлические нотки.

– В связи с этой смертью...

– Смерть Нэнни не имеет к нам никакого отношения.

– Может быть, и не имеет, но все-таки...

– Почему вы, говорите «может быть»... Она действительно не имеет к нам отношения: были наверху, паковали вещи и ни разу не спускались вниз, пока какао стояло на столе.

– Вы можете это доказать?

– Я отвечаю за Роджера, а Роджер может ответить за меня.

– И ничего больше?. Но ведь вы муж и жена.

Клеменс ужасно рассердилась.

– Вы невозможны, Чарльз! Мы с Роджером уезжаем, чтобы начать новую жизнь. Зачем бы нам понадобилось отравлять глупую старуху, которая не причинила нам никакого вреда?

– Может быть, вы не ее хотели отравить?

– Еще меньше вероятности, что мы собирались отравить ребенка.

– Смотря какого ребенка!

– Что вы хотите этим сказать?

– Жозефина – не обычный ребенок. Она слишком много обо всех знает. Она...

Из гостиной вышла Жозефина. Она, как всегда, ела яблоко, и у нее был очень довольный вид.

– Нэнни отравили. Совсем как дедушку. Правда, интересно?

– Разве тебя не огорчила ее смерть? – спросил я сурово.– Ты не любила ее?

– Не особенно. Она вечно приставала ко мне.

– А ты вообще кого-нибудь любишь, Жозефина? – спросила ее Клеменс.

 –  Я люблю тетю Эдит, очень люблю, И еще я могла бы любить Юстаса, но он плохо ко мне относится и не интересуется убийствами.

– Тебе тоже лучше прекратить свои расследования. Это небезопасно,– заметили.

– А мне больше и не надо. Я и так все знаю.

Глаза Жозефины торжествовали. Не мигая, она уставилась на Клеменс.

Послышался тяжелый вздох.

Обернувшись, я увидел Эдит, стоявшую на лестнице, по вздохнула явно не она. Вздох донесся из гостиной. Я бросился к двери и открыл ее. В комнате никого не было., тем не менее я забеспокоился. Кто-то стоял за дверью и слышал наш разговор.

Я подошел к Жозефине и взял ее за руку. Она продолжала есть яблоко, не отрывая глаз от Клеменс. Мне показалось, что они выражали злобное удовлетворение,.

– Пойдем, Жозефина, нам пора поговорить.– Я силой потащил девочку в ту часть дома, где была ее спальня. Там нам не помешают. Я провел ее в пустую комнату, закрыл дверь и заставил сесть. Сам сел напротив.

– Итак, Жозефина, что ты знаешь?

– Много чего.

– В этом я не сомневаюсь. Твоя голова набита множеством, нужных и ненужных вещей. Но ты знаешь, о чем я говорю.

 – Конечно знаю! Я же не дура.

– Ты знаешь, кто положил яд в чашку с какао?

Жозефина кивнула.

– Ты знаешь, кто отравил дедушку?,

Опять кивок головой.

– А кто стукнул тебя по голове?

Она снова кивнула.

– Значит, ты мне сейчас же все расскажешь.

– И не подумаю.

– Тебе придется. Все, что ты знаешь, ты обязана сообщить полиции.

– Я ничего им не скажу. Они глупые. Они подозревают Бренду и Лоуренса, а я с самого начала знала, что они не виновны. Я сделала опыт и теперь знаю, кто убийца.

Я попросил у неба терпения и начал все сначала..

– Послушай, Жозефина, ты, конечно, чрезвычайно умна, но что толку в твоем уме, если ты не сумеешь получить от этого удовольствие? Разве ты не понимаешь, дурочка, что, пока ты держишь в секрете имя убийцы, ты все время в опасности?

Жозефина одобрительно кивнула.

– Конечно понимаю.

–  На тебя уже было два покушения. Один раз чуть не погибла ты, второй– стоил жизни бедной Нэнни. Если ты будешь расхаживать по дому и орать во все горло, что ты знаешь, кто убийца, опять случится беда.

– В некоторых книгах увивают всех действующих лиц, а выживает один убийца.

– Это же детективный роман а не жизнь. А ты–, маленькая, глупая девчонка, которая читала больше, чем ей полагается. Я заставлю тебя говорить, даже если мне придется вытрясти из тебя душу.

– Я всегда вам могу сказать неправду.

– Ты можешь мне сказать, чего ты ждешь?

– Вы не понимаете. Может быть, я никогда не скажу. Может быть, я люблю того человека. А уж если я скажу, то по всем правилам. Соберу всех вместе, расскажу все сначала, приведу все доказательства, а потом скажу: «Это вы...» – Она драматическим жестом вытянула указательный палец, и в этот, момент в комнату вошла Эдит де Хэвиленд.

– Брось огрызок в корзину, Жозефина, и вытри руки. У тебя есть платок? Мы едем на прогулку.

Она обратилась ко мне:

– Ей лучше не оставаться здесь в ближайшие часы.

Жозефина приготовилась было возражать.

– Мы поедем в Лонгбридж, и я куплю тебе мороженое.

Жозефина просияла.

– Две порции.

– Может быть, там видно будет. А теперь пойди оденься. Сегодня холодно. Чарльз, будьте добры, побудьте с ней, пока она оденется. Не оставляйте ее одну, мне надо написать несколько писем.

Она присела к письменному столу, а я вышел вместе с Жозефиной.

Даже если бы Эдит не попросила меня, я все равно бы не отпустил Жозефину одну. Я был уверен, что ей грозит опасность:

Когда Жозефина закончила свой туалет, в комнату вошла Софья. Она удивилась, увидев меня.

– Что это, Чарльз? Вы нянчите Жозефину? Я не знала, что вы здесь.

– Я еду с тетей Эдит на машине,– важно заявила Жозефина.– Мы будем есть мороженое.

– Брр, в такой-то день!

– Ну и что? Мороженое всегда полезно. Если тебе-холодно снаружи, оно согревает изнутри.

Софья нахмурилась. Она выглядела очень усталой, и я испугался, заметив ее бледность и черные круги под глазами.

Мы вернулись к Эдит. Она как раз закончила писать -и держала в руке два конверта.

– Мы выезжаем сейчас же.– Она быстро встала,—

Я приказала Эвенсу подать «форд».

Эдит направилась в холл. Мы последовали за ней.Мне на глаза опять попался багаж с наклеенными ярлыками, и я почувствовал смутное беспокойство.

– Прекрасная погода,– заметила Эдит, натягивая перчатки.

Машина уже стояла у входной двери.

– Холодно, но воздух бодрящий. Типичный осенний день. А как красивы деревья с голыми ветками на фоне неба и отдельными золотыми листочками...

Она помолчала, потом поцеловала Софью.

– Дорогая, до свиданья! Не надо переживать. Есть факты, которым надо прямо смотреть в глаза и потерпеть. Пойдем, Жозефина.

Они сели в машину и помахали нам на прощанье..

– Эдит, наверное, права. Жозефине лучше побыть вне дома. Но мы должны заставить ее сказать то, что она знает.-

– Она, по всей вероятности, ничего не знает. Просто любит пускать пыль в глаза..

– Я так не думаю. Выяснили, какой яд был в какао?

– Думаю, дигиталин. Тетя Эдит принимает это лекарство от сердечных болей. У нее была полная бутылочка таблеток– теперь она пуста.

– Ей следовало держать такие вещи под замком. Особенно теперь, в этой ситуации.

– Она запирала, но, видимо, тот, кому это было нужно, узнал, где она держит ключ.

– Кому-то? Но кому?

Я опять взглянул на багаж.

– Они не должны уезжать, надо запретить им это.

Софья удивилась:

– Роджер и Клеменс? Чарльз, вы не думаете...

– А что вы думаете?

Она беспомощно развела руками.

– Я не знаю,– прошептала Софья,– но это кошмар.

– Да, именно это я и сказал Тавернеру, когда мы ехали сюда.

– Жить среди людей, близких тебе, смотреть на их лица, которые вдруг меняются, становятся чужими, жестокими-,. Пойдемте на улицу, Чарльз, там безопасней... Я боюсь оставаться в этом доме.