Текст книги "Кривой дом (сборник)"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Эрл Стенли Гарднер,Раймонд Чэндлер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

 Глава 18

Мы с Тавернером немедленно выехали на полицейской машине. Я вспомнил нашу встречу на чердаке и небрежное замечание Жозефины:

– Пора произойти второму убийству.

Бедная девочка не подозревала, что сама может оказаться жертвой. Конечно, я виноват в том, что недосмотрел за ней. Вполне возможно, что Жозефина знала, кто отравил старого Леонидаса. Занимаясь своим любимым делом – подслушиванием, она могла узнать что-то такое, чему сама не придала должного значения.

Вспомнил я и ветку, хрустнувшую под чьими-то ногами. В тот момент у меня было предчувствие опасности, но потом я подумал, что мои подозрения мелодраматичны и беспочвенны. А ведь я должен был понимать, что тот, кто совершил убийство, оказался в отчаянном положении и, следовательно, готов совершить еще одно, если это как-то поможет ему отвести от себя подозрения. Но, увы, теперь уже ничего нельзя поправить!

Софья вышла мне навстречу.

Жозефину увезли в больницу. Доктор Грей должен сообщить о результатах рентгеновского обследования.

– Как это случилось? – спросил Тавернер.

Софья повела нас в маленький, заброшенный дворик позади дома. На одном из углов мы увидели отворенную дверь.

– Это что-то вроде прачечной,– пояснила Софья.– В низу двери есть отверстие для кошек. Жозефина обычно становилась на край выемки и раскачивалась на двери. Это было ее любимым занятием.

Прачечная оказалась маленькой и темной. В ней стояли какие-то сундуки, ломаная мебель, кое-какой садовый инструмент. У двери валялся кусок мрамора, изображающий льва.

– Это осколок от парадной двери,– сказала Софья.– Видимо, в момент покушения его установили на верхней перекладине.

Тавернер поднял руку. Он легко достал до перекладины– дверь была низкой. Потом несколько раз открыл п закрыл дверь. Затем нагнулся к куску мрамора.

– Кто-нибудь трогал его?

– Нет, я никому не позволила.

– Хорошо. Кто нашел Жозефину?

– Я. Она не пришла к обеду (она обедает в час дня).

Нэнни звала ее, но безрезультатно. Тогда я сказала, что сама схожу за ней.

– Вы говорили, что она часто играла здесь? Кто знал об этом?

Софья пожала плечами.

– Думаю, все знали.

– Кто еще заходил сюда? Садовник?

– Вряд ли.

– Этот дворик не просматривается из дома? Значит, любой мог проскользнуть сюда и устроить эту ловушку. Но не так много шансов...—Он снова открыл и закрыл дверь.– Да, мрамор мог пролететь мимо. Но ей не повезло.

Софья вздрогнула.

Тавернер посмотрел на пол. На нем видны были отметины.

– Похоже, что кто-то сначала экспериментировал, чтобы убедиться, насколько все это слышно в доме.

– Нет, мы и понятия не имели, что с Жозефиной что-то случилось, пока я не нашла ее распростертой на земле, лицом вниз. На волосах была кровь.

– Это ее шарф?

– Да.

Обернув руку шарфом, он поднял кусок мрамора.

– Могут быть отпечатки пальцев. Хотя тот, кто это сделал, очень осторожен. На что вы смотрите?

Я внимательно осмотрел комочки земли на сиденье табуретки.

– Любопытно,– сказал Тавернер.– Кто-то становился на табуретку ногами. Зачем бы это? – Он покачал головой.– Когда вы нашли ее, мисс Леонидас?

– Минут пять второго.

– А ваша Нэнни видела ее за двадцать минут до этого. Кто последний входил в прачечную?

– Не знаю. Вероятно, сама Жозефина. Утром она здесь качалась.

Тавернер кивнул.

– За это время кто-то и подстроил ловушку. Вы говорили, что этот кусок мрамора обычно находился над парадной дверью. Не знаете, когда он исчез оттуда?

Софья покачала головой.

– Сегодня дверь не держали открытой. Слишком холодно.

– Вы случайно не знаете, что делали утром остальные члены семьи, где каждый из них был в это время?

– Я была на прогулке, Юстас и Жозефина делали уроки до половины первого. В половине одиннадцатого у них был перерыв. Отец, я думаю, все утро провел в библиотеке.

– А ваша мама?

– Она как раз выходила из спальни, когда я вернулась с прогулки. Это было в начале первого. Она поздно встает.

Мы направились в дом. Я последовал за Софьей в библиотеку. Филипп, бледный и осунувшийся, сидел на своем обычном месте за столом. Магда, свернувшись у его колен, тихо плакала.

Софья спросила, звонили ли из больницы.

Филипп отрицательно покачал головой. Магда зарыдала.

– Почему мне не позволяли поехать с ней? Мое дитя, мое забавное, уродливое дитя! А я еще называла ее подкидышем, и она злилась! Как я могла быть такой жестокой? А теперь она умрет.

– Успокойся, дорогая,– сказал Филипп.

Я почувствовал себя лишним и тихо вышел. На кухне плакала Нэнни.

– Это меня Бог наказал, мистер Чарльз, за мои мысли.

Я не стал вдумываться в значение ее слов.

– В этом доме завелось зло. Я не хотела верить этому, но теперь вижу. Кто-то убил хозяина, а теперь пытался убить Жозефину.

– А зачем ему надо было убивать Жозефину?

Нэнни отняла от лица носовой платок и бросила на меня проницательный взгляд.

– Вы сами хорошо знаете, мистер Чарльз, что это был за ребенок. Ей нравилось все знать. Совсем еще крошкой она пряталась под столом и подслушивала разговоры служанок, а потом запугивала их. Понимаете, хозяйка не очень любила ее. Жозефина всегда была очень некрасива, не такая, как остальные дети. Хозяйка виновата в том, что Жозефина стала злой. А теперь, когда в доме убийца, очень опасно заниматься подсматриванием и подслушиванием.

Да, это было опасно. И я спросил Нэнни:

– Вы не знаете, где она хранит свою черную записную книжку?

– Нет, не знаю.

– Когда ее нашли, книжки при ней не было?.

– Нет.

Взял ли кто-нибудь эту книжку, или она спрятала ее в своей комнате? Я решил проверить, но не знал, где комната Жозефины, а пока стоял в коридоре, раздумывая, услышал голос Тавернера:

– Я в ее комнате, входите же! Вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

Я переступил порог и замер.

Было похоже, что по этой комнате пронесся ураган. Все ящики были выдвинуты, а их содержимое разбросано по полу. Кровать разворочена, ковры перевернуты, стулья опрокинуты, фотографии вынуты из рамок.

– Бог мой! – воскликнул я.– Сразу видно – что-то искали. Но все это невозможно проделать, чтобы не услышали и не увидели остальные обитатели дома.

– Почему невозможно? Миссис Леонидас проводит все утро в своей спальне, делает маникюр, выбирает туалет, звонит по телефону. Филипп занимается в библиотеке, нянька – на кухне. В доме, где каждый знает привычки друг друга, это несложно. Если хотите, любой обитатель дома мог устроить ловушку для ребенка и обыскать ее комнату. Правда, этот человек очень торопился.

– Так уж и любой?

– Да, я проверил. И Филипп, и Магда, и нянька, и даже ваша невеста. Бренда почти все время одна. У Лоуренса и Юстаса был получасовой перерыв. Мисс де Хэ-виленд была в саду, тоже одна. Роджер – в своем кабинете.

– Только Клеменс была в Лондоне.

– Нет, она оставалась дома из-за головной боли. Любой мог это сделать, будь они неладны, но к понятия не имею, кто именно. Что они искали?

Он еще раз окинул комнату взглядом. Что-то зашевелилось в моей памяти.

– Что она делала, когда вы ее видели в последний раз?

И тут я вспомнил.

– Подождите! – Я опрометью выскочил из комнаты и побежал на чердак. Жозефина сказала, что производила там «розыск». Вероятно, она прятала там то, что боялась хранить в своей комнате.

Через три минуты я нашел то, что искал,– пачку писем, завернутых в порванную коричневую бумагу. Я прочел первое письмо.

«О, Лоуренс, дорогой мой, любимый мой... Когда я вчера читала стихи, то была счастлива. Я знала, что они предназначались мне, хотя вы и не смотрели в мою сторону. Аристид сказал: „Вы хорошо читаете . Он не догадался, что мы оба переживаем. Дорогой мой, я уверена, что скоро все будет хорошо. Мы будем рады, что он ничего не узнал и умер спокойно. Он был очень добр ко мне, и я не хочу, чтобы он страдал. Но я не думаю, что после восьмидесяти лет интересно жить. Я бы не хотела. Скоро мы будем навсегда вместе. Как чудесно будет, когда я сумею назвать вас моим, дорогим мужем. Любимый мой, мы созданы друг для друга. Я люблю вас, люблю, люблю. Я не вижу конца нашей любви, она будет вечной...»

Там было еще очень много написано, но мне не захотелось читать дальше. Я спустился вниз в отвратительном настроении и передал письма Тавернеру.

– Возможно, наш неизвестный друг искал именно это.

Тавернер прочел несколько строк, свистнул и поглядел на меня, как кот, наевшийся вкусных сливок.

– Ну,– сказал он,– песенка миссис Бренды спета. И Лоуренса – тоже. Так это все-таки были они...

 Глава 19

Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне странно вспоминать, что вся моя жалость и симпатия к Бренде мгновенно исчезли, как только я нашел эти письма. Может быть, пострадало мое самолюбие, когда я узнал, что она лгала мое и любит Лоуренса? Не знаю. Я не психолог. Предпочитаю думать, что меня мучили мысли о Жозефине.

– Теперь ясно, что ловушку подстроил Браун,–сказал Тавернер.– Письма каким-то образом оказались у девчонки. И ему необходимо было отобрать их у нее. Даже если она станет болтать, ей без писем никто не поверит. Но он не мог их найти. Тогда осталось одно–убрать ее. Он знал, что она любит играть в заброшенном дворике. Идеальным было дождаться ее прихода за дверью и ударить кочергой или другим тяжелым предметом. Там их было полно. Казалось бы, зачем возиться с мраморным львом, который может и не попасть в.нее, а если и попадет, может н не убить, как и случилось. Я спрашиваю, зачем?

– Ну и каков ответ?.

– Сначала я думал, что кто-то обеспечивал себе алиби, но потом оказалось, что ни. у кого его нет. Кроме того, все равно кто-то нашел бы девчонку, увидел кусок мрамора и понял, как было совершено покушение. Если бы убийца отнес мрамор на место, я бы не знал, что и думать.

– А как вы это теперь объясняете?

– Вы помните идиосинкразию Брауна? Он не терпит насилия – из-за этого и не воевал. Он просто не мог ударить ее по голове, но мог подстроить ловушку и уйти, чтобы не видеть, как все произойдет.

– Понимаю,– сказал я.– Это то же, что эзерин в пузырьке из-под инсулина.

– Именно.

– Вы думаете, Бренда не знала об этом?

– Думаю, что нет. Только этим можно объяснить тот факт, что она не выбросила бутылочку. Конечно, они могли это придумать вместе – легкая смерть для ее усталого, старого мужа – и все к лучшему в этом лучшем из миров. Но я готов спорить, что к покушению на Жозефину она не имела никакого отношения. Женщины, как правило, не очень верят во всякие чисто механические действия. И они правы. Это не наверняка. Видимо, эзерин был ее идеей, а все остальное придумывал он. Бренда из тех людей, кто избегает действовать напрямую, поэтому у них совесть спокойна. Я думаю, эти письма помогут нам завершить следствие. А потом, если ребенок поправится, все будет великолепно. Интересно, как чувствует себя человек, который скоро вступит в брак с миллионом фунтов стерлингов?

Я нахмурился. За это время я успел забыть о завещании.

– Софья еще ничего не знает? Хотите, чтобы я ей сказал?

– Насколько я понял, Гейтсхилл собирается преподнести им это печальное (или радостное?) известие завтра, после следствия. Интересно, как прореагирует на это семья?

 Глава 20

Предварительное следствие закончилось быстро.

Все были в хорошем настроении, потому что накануне из больницы сообщили, что Жозефина поправляется.

Доктор Грей подчеркнул, что к ней, однако, никого не пропустят, даже мать.

– Ее – ни в коем случае,– тихо сказала Софья.– Я специально предупредила об этом доктора Грея.

Видимо, мой взгляд выразил недоумение, потому что Софья резко добавила:

– Я очень рада, Чарльз, что у вас сохранились хоть в чем-то старомодные взгляды. Но вы еще не знаете, на что способна моя мама. Она просто ничего не может поделать с собой: она бы закатила грандиозную драматическую сцену, а это не лучшее лекарство для человека, который поправляется после ранения в голову. Нет, Жозефине необходим полный покой.

– Вы успеваете обо всем подумать, любимая.

– Кто-то должен думать обо всем теперь, когда дедушки нет с нами.

Я задумчиво посмотрел на нее. Здравый смысл старого Леонидаса не обманул его. Софья уже чувствует свою ответственность за всю семью.

После завершения следствия мы все отправились домой. Гейтсхилл пошел с нами. Собрав всю семью, он откашлялся и торжественно объявил:

– Я должен исполнить свой долг и сделать вам следующее заявление.

Так как я уже знал, о чем пойдет речь, то приготовился наблюдать за реакцией присутствующих.

Гейтсхилл говорил коротко и сухо, ничем не выдавая своего раздражения.

Сначала он прочел письмо Аристида, потом завещание.

Мне было очень интересно наблюдать за всеми – я только жалел, что не могу видеть их всех одновременно. Я не смотрел на Бренду и Лоуренса. По этому завещанию Бренда получала ту же сумму.

Больше всего меня интересовали Роджер и Филипп. У меня сложилось впечатление, что все держались очень хорошо. Губы Филиппа были плотно сжаты, красивая голова откинута на спинку кресла. Он так ничего и не сказал.

Магда же начала трещать, как только мистер Гейтсхилл выполнил свою миссию.

– Дорогая Софья, как это удивительно, как романтично! Подумать только – наш старый дедушка всех перехитрил! Он не доверял нам, он думал, мы рассердимся? Он никогда не выказывал к Софье больше любви, чем ко всем нам. Нет, это действительно очень драматично!

Магда легко вскочила на ноги, сделала пируэт и присела перед Софьей в придворном реверансе.

– Мадам Софья, ваша бедная, разоренная мамочка просит подаяния.– Она перешла на жаргон: – Подай мне грошик, дорогуша. Твоя мама хочет пойти в кино.

Ее рука жадно протянулась к Софье.

Не разжимая губ и не пошевелившись в кресле, Филипп сказал:

– Пожалуйста, Магда, успокойся. Нет нужды устраивать шутовские представления.

– О Роджер! – воскликнула Магда, поворачиваясь к нему.– Бедный, дорогой Роджер! Любимый папочка готов был прийти вам на помощь – и вдруг умер. А теперь Роджер ничего не получит. Софья, ты непременно должна что-то сделать для Роджера.

– Нег,– возразила Клеменс, делая шаг вперед,– Нам ничего не надо.

Роджер подошел к Софье и ласково взял ее за руки,

– Мне не нужно денег, дорогая девочка. Как только все выяснится, мы с Клеменс уедем в Вест-Индию и начнем новую жизнь. Если мы будем нуждаться, я, конечно, обращусь к главе семьи.– Он ободряюще улыбнулся Софье.– Но пока мне ничего не нужно. Я живу очень просто, у меня небольшие потребности.

– Все это очень хорошо,– неожиданно сказала Эдит,– но надо считаться с общественным мнением. Если тебя объявят банкротом, Роджер, а потом ты уедешь на другой конец света, будет много разговоров, задевающих Софью.

– Какое нам дело до мнения толпы! – презрительно заметила Клеменс.

– Мы знаем, что тебе до этого нет дела, но Софья живет здесь. У нее доброе сердце, и она – умница. Я не сомневаюсь, что Аристид поступил правильно, избрав ее хранительницей семейного состояния, хотя обделять сыновей, по нашим, английским понятиям, по меньшей мере странно. Но я думаю, будет неприлично, если станут говорить, что она оказалась жадной.

Роджер подошел к Эдит и обнял ее.

– Тетя Эдит, ты прелесть! Ты упрямый боец, но не хочешь понять одного: мы с Клеменс сами знаем, что нам нужно и чего не нужно.

На худом лице Клеменс выступили красные пятна.

– Никто из вас,– вызывающе сказала она,– не понимает Роджера. Вы никогда его не понимали и, наверное, никогда не поймете. Пойдем, Роджер.

Они удалились.

Мистер Гейтсхилл начал собирать бумаги. Лицо его выражало неодобрение.

Я взглянул на Софью. Она стояла у камина, очень спокойная и очень красивая. Она только что получила громадное наследство, но я думал сейчас только о том, какой одинокой вдруг стала Софья. Между нею и ее семьей вырос невидимый барьер. С этой минуты она была отделена от них, и мне показалось, что она уже поняла это. Старый Леонидас передал ей свое бремя. Он был уверен, что Софья справится, но мне было безумно ее жаль. Я уже чувствовал скрытую враждебность семьи к ней.

– Позвольте мне поздравить вас, Софья,– обратился к ней мистер Гейтсхилл.– Вы теперь очень богатая женщина. Я бы советовал вам не принимать опрометчивых решений. Если вы пожелаете обсудить со мной дальнейшее устройство дел, я буду счастлив помочь вам. Когда вы все обдумаете, позвоните мне.

– Роджер...– начала Эдит упрямо.

– Роджер,– продолжал мистер Гейтсхилл,– должен сам позаботиться о себе. Он уже взрослый – ему пятьдесят четыре года, если не ошибаюсь. Аристид был совершенно прав – у Роджера нет деловой жилки. И не будет.– Он взглянул на Софью.

– Если вы захотите поставить компанию на ноги, не думайте, ради Бога, что Роджер сможет успешно вести дела.

– Мне и в голову не придет ставить компанию на ноги,– парировала Софья.

Это были ее первые слова. Она сказала их деловым, решительным тоном.

– Это было бы идиотизмом,– добавила она.

Гейтсхилл взглянул на нее исподлобья и улыбнулся.

Затем попрощался и вышел.

Несколько мгновений все молчали.

– Я должен вернуться в библиотеку,– сказал Филипп вставая.– Я и так потерял слишком много времени.

– Папа...– умоляюще произнесла Софья.

Я увидел, как она вздрогнула и отступила, когда Филипп поднял на нее холодные, враждебные глаза.

– Извини, я не поздравил тебя, но я слишком потрясен. Никогда не думал, что мой отец так унизит меня, настолько пренебрежет моей любовью и преданностью.

Впервые он отбросил свою привычку сдерживаться и стал самим собой.

– Бог мой! – воскликнул он.– Как мог отец так поступить со мной?! Он всегда был несправедлив ко мне... всегда...

– О нет, Филипп,– вступилась Эдит,– ты не должен так думать. Не надо относиться к этому как к очередной обиде. Это не обида. Уверяю тебя, что это не так. Когда люди старятся, они, естественно, обращаются к молодому поколению. Кроме того, Аристид был деловой человек. Я часто слышала, как он говорил, что две доли налогов на наследство...

– Он никогда не любил меня! – перебил ее Филипп.– Роджер, всегда Роджер. Ну, по крайней мере,–неистовая злоба исказила его лицо,– отец понял, что Роджер дурак и неудачник. Он его тоже обошел.

– А как насчет меня? – спросил вдруг Юстас.

До этого я его почти не замечал, но теперь увидел, что он весь дрожит. Он чуть не плакал.

– Позор! – истерически кричал он —Проклятый позор! Как посмел дедушка так поступить со мной?! Как он посмел? Я его единственный внук. Как он мог отдать все Софье? Это нечестно! Я ненавижу его, никогда не прощу ему. Отвратительный старый тиран! Я так хотел, чтобы он умер. Я мечтал уехать из этого дома, освободиться от всех. А теперь Софья будет вмешиваться в мою жизнь, и я вечно буду в дураках... Боже мой! Как я хочу умереть!

Его голос прервался, и он выбежал из гостиной.

– Никакого самообладания,– пробормотала Эдит де Хэвиленд.

– А я его хорошо понимаю! – воскликнула Магда.

– Не сомневаюсь в этом,– ехидно ответила Эдит.

– Бедный мальчик! Я должна поговорить с ним!

– Послушай, Магда...– Эдит поспешила за ней.

Их голоса замерли в отдалении.

Софья продолжала смотреть на Филиппа. Я прочел в ее взгляде мольбу, но он холодно взглянул на нее.

– Ты хорошо сыграла эту игру, Софья.– И он вышел.

– Как он мог произнести такие жестокие слова!– воскликнул я,—Софья...

Она протянула ко мне руки. Я обнял ее.

– Это уж слишком, дорогая.

– Я их понимаю.

– Этот старый дьявол, ваш дедушка, не должен был ставить вас в такое положение.

Она выпрямилась.

– Он верил, что я справлюсь. Так и будет. Но я бы хотела, чтобы Юстас не так тяжело это переживал.

– Со временем пройдет.

– Не похоже. Он из тех людей, кто мрачно смотрит на вещи. И я страшно огорчена, что отец так уязвлен.

– Ну, хоть мама  спокойна.

– Не совсем. Не очень приятно приходить к дочери и выпрашивать деньги на постановку пьесы. Она накинется на меня со своей Эдит Томпсон раньше, чем вы успеете оглянуться.

– А что вы ей ответите? Если деньги могут сделать ее счастливой...

– Я скажу – нет. Это очень плохая пьеса, и мама не справится с ролью. Это все равно, что выбросить деньги на ветер.

Я не мог не рассмеяться.

– В чем дело?

– Я начинаю понимать, почему дедушка оставил все деньги вам. Яблоко от яблони недалеко падает.

 Глава 21

Единственное, о чем я сожалел,– это то, что не было Жозефины. Она бы получила огромное удовольствие от этих распрей. Но Жозефина быстро поправлялась, и ее ждали со дня на день домой.

А тут произошло еще одно важное событие, которое она тоже пропустила. Я как раз был в саду с Софьей и Брендой, когда к дому подъехала машина, из которой вышли Тавернер и сержант Ламб. Они быстро направились к дому.

Бренда замерла и как-то странно посмотрела на полицейскую машину.

– Опять эти люди. Они вернулись. А я думала, что все уже позади.– Она вздрогнула.

Бренда присоединилась к нам за несколько минут до этого. Завернувшись в шиншилловое манто, она сказала:

– Если я не подышу свежим воздухом, то сойду с ума. Когда бы ни вышла за ворота, там дежурит репортер, который набрасывается на меня. Это похоже на осадное положение. Неужели так будет продолжаться вечно?

Софья сказала, что репортерам все это скоро надоест.

– Вы можете ездить на машине,– добавила она.

– Я же сказала, что мне нужно двигаться! – Потом вдруг резко спросила: – Вы отказали Лоуренсу от места, Софья, почему?

– У нас другие планы насчет Юстаса,– спокойно ответила Софья,—а Жозефина уезжает в Швейцарию.

– Вы очень расстроили Лоуренса. Он думает, что вы не доверяете ему.

Софья ничего не ответила, в этот момент и подъехала машина.

Совершенно расстроенная, Бренда повторила:

– Что им надо? Зачем они приехали?

Я ничего не сказал Софье о письмах, но знал, что они были переданы общественному обвинителю, поэтому меня не удивило появление полиции.

Тавернер вышел из дома и направился к нам. Бренда вся дрожала.

– У меня есть ордер на ваш арест,– обратился он к ней,– по обвинению в отравлении Аристида Леонидаса 19-го сентября сего года. Должен предупредить вас, что все, что вы скажете, может послужить уликой в суде.

И тут Бренда не выдержала: она бросилась ко мне, заплакала,закричала.

– Нет-нет-нет! Это не правда! Чарльз, скажите им, что это неправда! Я не делала этого, я ничего об этом не знала. Это заговор. Не позволяйте им увозить меня. Это неправда... неправда... я ничего не делала!..

Это было ужасно, невыносимо. Я пытался успокоить ее, обещал ей, что найму адвоката, советовал ей сохранять спокойствие.

Тавернер мягко взял ее под руку.

– Пойдемте, миссис Леонидас. Вам не нужна шляпа? Нет? Тогда мы сейчас же едем.

Она вырвалась, глядя на него огромными глазами.

– Лоуренс? Что вы сделали с Лоуренсом?

– Мистер Лоуренс Браун тоже арестован.

Она сразу поникла, по щекам потекли слезы, и тихо пошла к машине. В эту минуту из дома вышел Лоуренс в сопровождении сержанта Ламба.

Я глубоко вздохнул и повернулся к Софье, Она была очень бледна, лицо ее выражало отчаяние.

– Эго ужасно, Чарльз!

– Да.

– Вы должны нанять самого лучшего адвоката. Ей надо оказать помощь.

– Некоторые вещи трудно себе представить. Я никогда не видел, как арестовывают.

Мы молчали. Я вспомнил выражение беспредельного ужаса на лице Бренды. Да, Бренда не была бойцом. Я поражаюсь, как ее хватило на убийство. А может быть, она не убивала? Может быть, убил Лоуренс? С его манией преследования, неустойчивой психикой, он представлялся мне опасным человеком. Перелить содержимое одной бутылочки в другую просто и легко. И женщина, которую ты любишь, становится свободной...

– Итак, все кончено? – спросила Софья.– Но почему их арестовали именно теперь? Я думала, что улики недостаточны.

– Выяснились некоторые дополнительные обстоятельства. Найдены письма.

– Вы хотите сказать, их любовная переписка?

– Да.

– Какие идиоты сохраняют такие вещи?

– Действительно, идиоты. Каждый день в газетах пишут об этой абсурдной мании сохранять письменные доказательства любви, к чему это ведет, однако почему-то это никого не научило еще.

– И все равно, это ужасно.

– Да, это очень страшно, Софья, но не стоит так мучиться. В конце концов, разве не на такой исход вы надеялись все это время? Еще тогда, в ресторане, вы говорили об этом. Вы сказали, что все будет в порядке, если дедушку убил «определенный человек». Вы имели в виду Бренду, не правда ли? Бренду или Лоуренса?

– Не надо, Чарльз. Вы мучаете меня.

– Надо смотреть на вещи реально. Теперь мы можем пожениться, Софья. Нам незачем больше откладывать свадьбу. Семья Леонидасов вышла сухой из воды.

– Да, я думаю, мы вышли сухими из воды. Но вы уверены в этом?

– Дорогая моя! Но ни у кого из вас не было настоящего повода для убийства.

Она страшно побледнела.

– Кроме меня, Чарльз. У меня был повод.

– Да, конечно...– Я был растерян,—Хотя нет, вы ничего не знали о завещании.

– В том-то и дело, что знала,– прошептала она.

– Что?! – У меня все похолодело внутри.

– Я давно знала, что дедушка сделал меня своей наследницей.

– Но каким образом?

– Он сам сказал мне об этом за две недели до смерти. Однажды он сказал мне: «Все свои деньги я оставляю тебе, Софья. Ты должна позаботиться о семье, когда меня не станет».

– Но вы ничего не говорили мне об этом!

– Понимаете, когда с завещанием произошло недоразумение, я подумала, что дедушка ошибся, что это была игра его воображения. А если и было завещание в мою пользу, я надеялась, что оно потерялось. Я не хотела, чтобы оно нашлось. Я боялась.

Софья обладала трезвым умом и прекрасно знала, что последнее завещание Леонидаса бросало на нее тень. Теперь мне стал понятен ее отказ обручиться со мной и ее стремление во что бы то ни стало добиваться истины. Она говорила, что ей нужна только истина,– ничто другое ее не устраивало. Я вспомнил, как страстно она говорила об этом.

Мы уже направились к дому, когда я вдруг вспомнил ее следующую фразу. Она сказала, что могла бы совершить убийство – но только ради чего-то очень значительного.