Текст книги "Кривой дом (сборник)"

Автор книги: Агата Кристи

Соавторы: Эрл Стенли Гарднер,Раймонд Чэндлер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

 Глава 14

Из большой гостиной доносились голоса. Я не решился войти. Пройдя дальше по коридору, открыл какую-то дверь и попал в большую светлую кухню. На пороге стояла старая женщина в белоснежном переднике.

Насколько я знал, Нэнни никогда не видела меня, но она сказала:

– Вы ведь мистер Чарльз, не правда ли? Входите, я угощу вас чаем.

Я сел к столу, и Нэнни принесла мне чашку чая и бисквит. Мне казалось, что я снова в детской. Все было хорошо, и я ничего не боялся.

– Мисс Софья будет рада, что вы приехали. Она слишком нервничает.

– Где же Жозефина? Ведь она пришла со мной.

Нэнни неодобрительно щелкнула языком.

– Подслушивает у дверей и записывает все в свою дурацкую книжечку. Ее давно следовало отправить в школу, чтобы она росла с детьми. Я сказала об этом мисс Эдит, и она согласилась со мной, но хозяин считал, ,что ей лучше оставаться дома.

– Он, видимо, очень любит ее?

– Любил, сэр. Он их всех очень любил.

Я удивился тому, что она говорит о любви Филиппа к своей дочери в прошедшем времени. Нэнни заметила мое удивление и слегка покраснела.

– Когда я сказала «хозяин», то имела в виду старого мистера Леонидаса.

Прежде чем я успел ответить, в кухню вошла Софья.

– О, Чарльз! Нэнни, я так рада, что он приехал.

– Я знаю, родная.

Нэнни собрала посуду и вышла. Я подошел к Софье и обнял ее.

– Любимая, вы дрожите, в чем дело?

– Я боюсь, Чарльз.

– Я люблю вас. Если бы мы могли уехать!

Она отодвинулась и покачала головой.

– Это невозможно, мы должны быть здесь до конца. Но знаете, Чарльз, невыносимо жить, зная, что кто-то в доме, кто-то, с кем я встречаюсь и разговариваю каждый день,– хладнокровный, расчетливый отравитель.

Я не знал, что сказать.

– Только бы узнать правду. Больше всего меня пугает, что мы никогда не узнаем ее.

Я легко представил себе, какой это будет кошмар.

– Скажите, Софья, сколько людей в доме знали о глазных каплях? Кто мог знать, что они опасны для жизни?

– Я понимаю ваш вопрос, но это нам ничего не даст. Дело в том, что мы все о них знали.

– Но все знали примерно...

– Однажды мы пили кофе у дедушки. Он любил, чтобы все собирались у него. У него ужасно болели глаза. Бренда принесла капли, и Жозефина, которая вечно задает вопросы, спросила: «Почему на бутылочке написано „Глазные капли – не трогать!11? Что будет, если выпить всю бутылочку?» Дедушка засмеялся и ответил: «Если Бренда по ошибке впрыснет мне эти капли вместо инсулина, лицо посинеет и я умру, потому что у меня не очень крепкое сердце». А Жозефина сказала: «О-о!» И дедушка продолжал: «Поэтому мы должны тщательно следить за тем, чтобы Бренда не впрыснула мне вместо инсулина эзерин».

После паузы Софья добавила:

– Мы все это слышали. Понимаете, все!

Я понимал. Старый Леонидас сам подсказал убийце,! как можно просто и легко убрать его.

Я тяжело вздохнул. Софья угадала мои мысли.

– Это ужасно!

– Знаете, Софья,– медленно произнес я,– вы правы. Бренда не могла этого сделать. Сделать именно так, как сказал он, было бы слишком опасно.

– Не знаю. Бренда иногда бывает невероятно глупа,

– Ну не настолько же! Это, конечно, не Бренда.

Софья отошла от меня.

– Вы не хотите, чтобы убийцей оказалась Бренда?

– Ну что я мог сказать? Я просто не мог произнести: «Да, я надеюсь, что это не Бренда».

А почему не мог? Только потому, что Бренда была совсем одна и на нее была направлена ненависть всей семьи Леонидас? Жалость к более слабому? Ее беззащитность? Я вспомнил, как она сидела на диване в роскошном траурном туалете, страх, застывший в ее глазах...

Очень вовремя вошла Нэнни.

– Только и разговоров что об убийствах. Забудьте о них, вот что я вам скажу. Пусть этим занимается полиция, это их дело, а не ваше.

– О, Нэнни, неужели ты не понимаешь, что в доме убийца?

– Глупости, мисс Софья. У меня не хватает терпения с вами. Двери всегда открыты, ничего не запирается. Очень удобно для воров и грабителей.

– Но это не мог быть грабитель. Ведь ничего не пропало. И зачем грабителю понадобилось входить в дом и кого-то травить?

– Я не говорю, что это грабитель. Я только сказала, что все двери открыты. Любой мог войти. Если вы спросите меня, я скажу, что это сделали коммунисты.

– А зачем им убивать бедного дедушку?

– Ну, все говорят, что они всегда во всем замешаны. Если не коммунисты, то уж наверняка католики.

С видом человека, сообщившего свое окончательное решение, она вышла.

Мы расхохотались.

– Добрая старая протестантка,– сказал я.

– Теперь пойдем в гостиную, там идет семейный совет. Он был назначен на вечер, но почему-то начался раньше.

– Может быть, неудобно?

– Если вы собираетесь войти в семью, вам лучше увидеть их, так сказать, «без перчаток».

– О чем там речь?

– О делах Роджера. Вы уже, кажется, приложили к этому свою руку. Но надо быть сумасшедшим, чтобы подумать, будто Роджер убил дедушку. Он его обожал.

– Я и не думал, что Роджер убил... Я подозревал Клеменс.

– Только потому, что я подала вам эту мысль. Но вы ошибаетесь. Клеменс, по-моему, ничуть бы не расстроилась, если бы Роджер потерял все свои деньги. Я думаю, она была бы даже рада. У нее какая-то странная страсть – не обременять себя вещами.

– Пошли!

Когда мы вошли в гостиную, голоса разом смолкли. Все уставились на нас.

Семья была в сборе. Филипп сидел в большом кресле, в простенке. Его прекрасное лицо напоминало суровую маску. Он был похож на судью, произносящего приговор. Роджер пристроился сбоку на пуфе, около камина. Волосы взъерошены, галстук сбился в сторону. Он был очень взволнован. Клеменс сидела рядом с ним. Она смотрела в сторону. Эдит вязала в дедушкином кресле. Ее губы были плотно сжаты. Магда и Юстас напоминали прекрасный портрет Гейнсборо. Они сидели вместе на диване – красивый темноволосый мальчик и очаровательная герцогиня в роскошном платье из тафты, из-под которого выглядывала маленькая ножка в высокой туфельке.

Филипп нахмурился.

– Софья, прости, но мы обсуждаем семейные дела.

Я приготовился извиниться и уйти, но Софья опередила меня. Она решительно сказала:

– Мы с Чарльзом надеемся пожениться. И я хочу, чтобы он остался.

– А почему бы и нет? – вскричал Роджер, вскакивая с места.– Я повторяю, Филипп, что в этом нет ничего секретного. Весь мир узнает об этом завтра или послезавтра. Во всяком случае, мой мальчик,– он подошел ко мне и дружески положил руку на мое плечо,– вы все знаете. Вы были там утром.

– Ну, пожалуйста, расскажите нам, как выглядит Скотланд-Ярд,– воскликнула Магда.– Стол? Стулья? Какие занавески? Цветов, наверное, нет? Диктофон?

– Вы были там утром? – резко спросил Филипп,– Зачем? Ах да, ваш отец...

Он нахмурился. Я еще раз почувствовал, насколько мое присутствие нежелательно, но Софья сжала мою руку.

Клеменс пододвинула мне стул.

– Садитесь, пожалуйста!

Я взглянул на нее с благодарностью и сел.

– Вы можете говорить что угодно,– сказала мисс де Хэвиленд, очевидно, продолжая прерванный разговор,—1 но я считаю, что мы должны уважать желания Аристида. Когда вопрос о завещании выяснится, мое наследство переходит в твою пользу, Роджер.

– Нет-нет, тетя Эдит, нет!

– Я хотел бы иметь возможность сказать то же самое,– вставил Филипп,– но надо все обсудить.

– Дорогой Фил, ну как ты не понимаешь?! Я ни у кого не возьму ни копейки.

– Конечно, он не может взять! – отрезала Клеменс.

– Послушайте, Эдит,– вмешалась Магда,– если вопрос с завещанием выяснится, у него будет свое собственное наследство.

– Но это выяснение может затянуться,– заметил Юстас.

– Ты ничего не понимаешь, Юстас,– оборвал его Филипп.

Он сказал эту фразу с заметным удовольствием.

– И нечего обсуждать,– заявила Клеменс.

– Для меня, во всяком случае,– сказал Роджер,– это не имеет значения.

– Я думаю, что это имеет очень большое значение,– проворчал Филипп.

– Нет,– возразил Роджер,– нет! Разве что-нибудь имеет значение по сравнению с тем, что отец мертв?! А мы сидим здесь и обсуждаем денежные дела.

Филипп слегка покраснел.

– Мы только стараемся помочь...

– Я знаю, Фил, старина, я знаю. Но никто ничего не может сделать.

– Я, наверное, мог бы собрать некоторую сумму. Акции очень упали в цене, и я не могу трогать основной капитал, но...

Магда быстро перебила Филиппа:

– Конечно, ты не можешь достать денег, дорогой.

Было бы абсурдно пытаться и нечестно по отношению к детям...

– Еще раз повторяю, я ни у кого ничего не прошу! – заорал Роджер,– Я уже охрип, доказывая вам это. Я хочу, чтобы все шло как идет.

 – Это вопрос престижа,– возразил Филипп,– отца и нашего.

– Это не было семейным делом. Это был полностью мой концерн.

– Да,– сказал Филипп, со значением глядя на него,– это был твой концерн.

Эдит встала.

– Я думаю, мы уже все обсудили.

Филипп и Магда тоже поднялись. Юстас вышел из комнаты, и я обратил внимание на его напряженную походку. Он слегка прихрамывал.

Роджер взял Филиппа под руку.

– Ты молодчина, Фил, я ценю твое желание помочь мне.

Братья вышли вместе,

Магда пробормотала!

– Какой шум из-за пустяков.– И последовала за ними.

Софья, сославшись на то, что должна приготовить мне комнату, ушла.

Эдит де Хэвиленд собирала свое вязанье. Она взглянула на меня, и я было решил, что она хочет поговорить со мной. Но она, видимо, передумала, вздохнула и тоже вышла.

Клеменс стояла у окна и смотрела в сад, я подошел и встал рядом.

– Благодарение Богу, все позади,– сказала она и добавила.» – Что за ужасная комната!

– Она вам не нравится?

– Я не могу в ней дышать. В ней всегда пахнет засохшими цветами и пылью.

Я подумал, что она не права. Это была очень «женская» комната, экзотическая, обволакивающая, и я бы предпочел ее комнате Клеменс.

– Это декорация, фон для Магдиных представлений.– Она взглянула на меня.– Вы понимаете, что мы тут делали? Акт II – семейный совет. Это Магда устроила. И совершенно напрасно. Обсуждать было нечего. Все решено и кончено.– Ее голос звучал почти радостно.

Потом она заметила мое недоумение,

– О, как вы не понимаете! Наконец-то мы свободны! Уже много лет Роджер – самый несчастный человек на свете. У него никогда не было способностей к бизнесу. Он любит лошадей и коров, любит жить в деревне. Но он обожал отца и не хотел его огорчать. Я не хочу сказать, что старик был тираном, что он навязывал детям свою волю. Он давал им деньги и свободу, был очень предан им.

– А разве это плохо?

– Я думаю, да. Когда дети вырастают, они должны жить отдельно и не зависеть от родителей. Это ведь вы подсказали полиции мысль, что Роджер убил отца из-за денег. Вы даже не представляете себе, насколько это смешно.

– Теперь я понимаю.

– Когда Роджер увидел, что крах неизбежен, он почувствовал огромное облегчение. Он предвкушал новую жизнь.

– Куда вы собирались уехать?

– На Барбадос. Недавно умерла моя дальняя родственница и оставила мне крошечное поместье. Совсем пустяк, но мы могли бы там жить. Конечно, мы будем очень бедны, но на скромную жизнь нам хватит. Зато мы будем вместе, без нервотрепки, далеко от всех.

Она вздохнула.

– Роджер смешной. Он ужасно переживает из-за того, что мы будем бедны. Это у него семейное – он придает деньгам слишком большое значение. Когда я жила с первым мужем, мы бедствовали. Роджер считает, что это был какой-то подвиг с моей стороны. Он не понимает, что я была счастлива. С тех пор я уже никогда не была так счастлива, хотя и не любила Ричарда так, как люблю Роджера. Меня не интересуют деньги, и уж, конечно, я не стала бы из-за них кого-то убивать.

Я безоговорочно поверил ей.

– А вас не смущает, что вам придется отказаться от работы, когда вы переедете на Барбадос? Вы ведь едете?

– Да, как только разрешит полиция. Нет, меня не смущает вопрос работы. Я бы не хотела бездельничать, но на Барбадосе найдется дело и для меня.– И, помолчав, добавила: – Ах, только бы скорее все это выяснилось, чтобы мы могли уехать.

– Клеменс, а вы не знаете, кто это сделал? При вашей сообразительности у вас, наверное, есть какие-то подозрения?.

Она как-то странно, сбоку, взглянула на меня.

– Нельзя строить догадки, это не научно,– сказала она смущенно,– но наиболее очевидными виновниками мне кажутся Бренда и Лоуренс.

– Так вы подозреваете их?

Клеменс пожала плечами.

Потом секунду постояла, как бы прислушиваясь к чему-то, и вышла из комнаты. В дверях она столкнулась с Эдит.

Та сразу подошла ко мне.

– Мне надо поговорить с вами.– Я вспомнил слова отца. Может быть, это... Но Эдит продолжала: – Я надеюсь, у вас не создалось ложного представления. Я имею в виду Филиппа. Его довольно трудно разгадать. Он мог показаться вам сдержанным и холодным, но он не такой. Это просто его манера держать себя.

– Я не думал...– начал я.

Но она перебила меня.

– Вот и сейчас, с Роджером. Филипп не жадный, он никогда не дорожил деньгами, он чудесный человек, но его надо знать. Частично это можно объяснить тем, что он был вторым ребенком. Он обожал отца. Конечно, все дети его любили, и он любил детей, но Роджер был его особой гордостью. Он был старший и первый. Я думаю, Филипп чувствовал это. Он замкнулся, занялся историей, книгами, прошлым. Видимо, он страдал – дети обычно страдают...

Она сделала паузу, потом заговорила снова.

– Я хочу сказать, что, по моему мнению, он ревновал Роджера к отцу. Может быть, это было безотчетно, но теперь, когда Роджер потерпел поражение, мне кажется, хотя об этом страшно говорить, что Филипп не слишком огорчен.

– Вы хотите сказать, он доволен тем, что Роджер оказался в дураках?

– Да, именно это я и хочу сказать.– Нахмурившись, она добавила: – Меня страшно огорчает, что он не сразу предложил свою помощь брату.

– А почему он должен был предлагать свою помощь? В конце концов, Роджер сам во всем виноват. Он взрослый человек. У него нет детей, как у Филиппа, с интересами которых надо считаться. Если бы он заболел или действительно нуждался, семья, конечно, помогла бы ему, но я уверен, что Роджер предпочтет встать на ноги без посторонней помощи.

– О да! Он только переживает из-за Клеменс. А Клеменс– необыкновенный человек. Ей действительно нравится жить без всяких удобств, ей достаточно иметь одну чашку. Это, наверное, в ее представлении модерн. У нее нет чувства прекрасного.

Эдит устремила на меня проницательный взгляд.

– Это ужасное испытание для Софьи. Очень жаль, что ее молодость омрачена такими переживаниями. Я люблю их всех. Роджера, Филиппа, а теперь Софью, Юстаса и Жозефину. Все они для меня дорогие дети, дети Марсии. Да, я их очень люблю.

Она замолчала, -потом вдруг резко сказала:

– Обратите внимание, это одностороннее обожание.

Потом быстро повернулась и вышла.

У меня было чувство, что последние слова были сказаны с особым значением, но я его не понял.

 Глава 15

Софья стояла рядом со мной и смотрела в сад. Он выглядел мрачным и серым, полуголые деревья раскачивались на ветру.

– Он выглядит таким заброшенным...– как бы угадав мою мысль, сказала Софья.

Вдруг мы увидели, как из-за тисовой изгороди появилась тень, за ней другая. Они казались ирреальными в сумеречном свете.

Впереди шла Бренда Леонидас в серой шиншилловой шубке крадущейся, кошачьей походкой. Когда она проходила под окном, я видел, что губы ее искривлены в полуулыбке. Через несколько секунд появился Лоуренс. В сумерках он казался меньше ростом и тоньше. Они не были похожи на людей, возвращающихся с прогулки. В этих двух фигурах была какая-то тайна. Они напоминали призраков.

Я подумал, не под их ли ногами хрустнула тогда ветка. И по ассоциации спросил:

– Где Жозефина?

– Наверное, с Юстасом в классной.

Софья нахмурилась.

– Я очень беспокоюсь за Юстаса, Чарльз.

– Почему?

– Он все время угрюм, замкнут и вообще какой-то странный. Он страшно изменился с тех пор, как переболел. Я не могу понять, что происходит в его больном воображении. Иногда мне кажется, что он ненавидит нас всех.

– С годами это пройдет.

– Может быть. Но я все равно нервничаю.

– Почему, любимая?

– Наверное, потому, что папа и мама никогда о нем не беспокоятся. Они не похожи на родителей.

– А это и к лучшему. Дети обычно больше страдают от вмешательства в их жизнь, чем от безразличия к их судьбе.

– Верно. Знаете, я раньше не задумывалась над этим, а вот когда вернулась из-за границы, поняла, что это так. Они действительно странные люди. Отец живет в мире туманных исторических образов, а мама прелестно проводит время, придумывая спектакли. Сегодняшняя дурацкая комедия была абсолютно не нужна, по маме хотелось разыграть сцену семейного совета. Ей здесь скучно – вот она и сочиняет драму.

Мне на секунду представилась фантастическая сцена, в которой мать Софьи отравляет своего пожилого свекра, чтобы наблюдать кровавую драму, сотворенную ею самой, и разыграть роль героини. Забавная мысль! Я отогнал ее, но неприятное чувство осталось.

– За мамой надо все время следить,– продолжала Софья,—никогда не знаешь, что она вытворит.

– Забудьте про свою семью.

– Я бы с величайшей радостью забыла, но теперь это невозможно. Как я была счастлива в Каире – там я не думала о них.

– Вы никогда ничего не рассказывали о семье. Вы действительно хотели забыть о них?

– Наверное, мы слишком долго жили вместе. Слишком любили друг друга. У нас не так, как в других семьях, где, бывает, царит ненависть. Это очень плохо, но еще хуже жить, запутавшись в своих привязанностях. Я, наверное, именно это имела в виду, когда сказала, что мы живем все вместе в маленьком кривом доме. Дело не в какой-то нечестности: просто у нас не было возможности вырасти независимыми, прямыми. Мы все немного скрюченные, как вьюнок.

В комнату вошла Магда.

– Дорогие мои, почему вы не зажигаете свет – совсем темно.

Она повернула выключатель и расположилась на тахте.

– А Юстас какой сердитый! Он сказал, что находит все это просто неприличным. Забавные эти мальчики! – Она вздохнула.– Роджер – душка. Я ужасно люблю, когда он ерошит волосы и опрокидывает мебель.

Ну а Эдит? Разве не прелесть? Вот так просто взять и предложить ему деньги... И ведь это не было широким жестом. Она и впрямь собиралась так поступить. Но это ужасно глупо: Филипп мог подумать, что он должен сделать то же самое. Конечно, Эдит готова на все ради семьи. В чувствах старой девы к племянникам есть что-то трогательное. Когда-нибудь я сыграю такую преданную тетушку, старую деву.

– Ей, наверное, было очень тяжело после смерти сестры? – спросил я, отказываясь быть втянутым в очередное обсуждение Магдиных ролей.– Особенно учитывая ее нелюбовь к старому Леонидасу?

– Нелюбовь? Кто вам это сказал? Чепуха! Она была влюблена в него!

– Мама! – не выдержала Софья.

– Ну-ну, только не спорь со мной. Конечно, в твоем возрасте любовь – это красивая пара в лунном свете.

– Она сама говорила мне, что всегда ненавидела его,– сказал я.

– Может быть, только в самом начале. Она не могла простить сестре этот брак. Я готова признать, что между ними не было согласия, но это не мешало ей любить его. Дорогие мои, ведь я-то знаю! Конечно, только что овдовев, он не мог жениться на ней, да, наверное, и не собирался. Но она была вполне счастлива, воспитывая его детей. И ее ужасно рассердила его женитьба на Бренде. Это, по ее мнению, оскорбляло память сестры.

– Не больше, чем тебя и папу.

– Ну конечно, нам это тоже не понравилось, но Эдит... она просто взбесилась. Я же видела, как она смотрела на Бренду.

– Ну ладно, мама,..

Магда бросила на нее любящий взгляд, взгляд шаловливого, избалованного ребенка. И продолжала без всякой связи с предыдущим:

– Я твердо решила отправить Жозефину в школу.

– Жозефину в школу?!

– Да. В Швейцарию. Я займусь этим завтра же. Ее надо отправить немедленно. Ей вредно находиться в такой обстановке. Она болезненно интересуется всем происходящим. И будет гораздо лучше, если ее будут окружать сверстники. Я всегда так считала.

– Дедушка не хотел, чтобы Жозефина посещала школу,– возразила Софья.– Он всегда был против этого.

– Дорогой добрый дед любил, чтобы мы все были у него на глазах. Очень старые люди бывают эгоистичными. Ребенок должен расти вместе с другими детьми. А Швейцария пойдет Жозефине на пользу: зимний спорт, чистый воздух, прекрасная пища – гораздо лучше, чем здесь.

– Но это будет не просто, учитывая проблему с валютой,– сказал я.

– Ерунда, Чарльз. Это все легко уладить. Я завтра же дам телеграмму Рудольфу Альстнеру – он сейчас в Лозанне. Он все устроит. К концу недели мы ее отправим.

Подарив нам очаровательную улыбку, Магда вышла.

– Да,– сказала Софья,– мама просто невозможна. Ей приходят в голову самые неожиданные идеи, она начинает рассылать тысячи телеграмм и требует немедленного исполнения ее просьб. Зачем надо так поспешно увозить Жозефину?

– Сама идея школы неплохая. Ей действительно будет полезно побыть среди детей ее возраста.

– Дедушка этого не находил,– возразила Софья упрямо.

Я почувствовал легкое раздражение.

– Моя дорогая Софья, неужели вы думаете, что человек, которому за восемьдесят, лучше всех знает, в чем благополучие ребенка?

– Да, он лучше всех знал, в чем благополучие каждого в этом доме.

– Лучше, чем тетя Эдит?

– Нет, наверное, не лучше. Тетя была как раз сторонницей школы. Я согласна, что у Жозефины ужасные привычки, она повсюду сует свой нос, подслушивает. Может быть, потому, что играет в сыщиков.

Только ли желание добра Жозефине вызвало внезапное решение Магды? Ведь девочка была отлично осведомлена обо всем, что произошло в доме перед убийством, хотя это ее не касалось. Конечно, хорошая школа будет очень полезна для Жозефины, но меня смущало, что Магда так внезапно приняла это решение.