Текст книги "Рассказы Чумы (СИ)"

Автор книги: Адам Мирах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Глава 74. Третья сила

Тяжелый серебряный кувшин мелодично звякнул о прозрачную хрустальную чашу. Багровое вино свежей кровью заискрилось в фиале, сверкнувшем в теплых лучах солнца остро выточенными гранями .

Воздух, наполненный сотней ароматов луговых трав, ворвался душистым шафраном в распахнутое настежь окно, ложась на тонкий хрусталь вечерним туманом. Прощальная радуга, осияв напоследок небо, растаяла в каплях прохладной росы.

Эвмел жестом отослал прислугу и подошел к окну. Ему нравилось вдыхать привычные запахи и думать о своем, глядя на заходящее солнце. Именно здесь последние месяцы он встречал почти каждый рассвет и провожал каждый закат.

В дверь негромко постучали. Создатель глубоко вздохнул, чувствуя, как часто-часто забилось сердце.

«Что это со мной? – подумал он. – Словно это первая встреча с женщиной. Обычная девка, ничего особенного. Обычная халарская девка».

Владетель наклонился, чтобы взять со столика колокольчик. Огромное медное зеркало отразило его: золотые вьющиеся волосы, прямой, ровный нос, упрямые, сжатые губы. В уголках глаз – мелкие, едва проклюнувшиеся морщинки. Заметив их, Эвмел нахмурился и тряхнул колокольчик.

Дверь распахнулась и в покои вошла Эврифея.

Она постаралась на славу – точно собиралась не к Создателю, а к своему исчезнувшему супругу.

В длинных черных волосах запутались серебряные нити, унизанные темными сапфирами. Тончайшая туника из полупрозрачной ткани спадала легкими волнами, подвязанная широким поясом под самой грудью. Сверху Эврифея набросила шерстяной плащ цвета глубокого аквамарина.

Синие глаза – точь-в-точь как драгоценные сапфиры в волосах – смотрели почти невинно – и в то же время звали, притягивали к себе, маня окунуться в них и позабыть обо всем на свете.

Их взгляды столкнулись, как две снежные лавины, наперегонки рвущиеся с горных вершин, спешащие без вести кануть в пропасть. Эвмел забыл все слова, которые приготовил заранее, забыл, как правильно следует расставлять липкую паутину, чтобы угодившая ненароком в неё муха не смогла освободиться одним махом.

Эврифея поклонилась. Плащ распахнулся, и ветер из окна разгладил одежду под ним, обнимая нежное, юное тело.

– Прекрасный вечер, о мудрейший Создатель, – голос её звучал глухо, точно она прикладывала неимоверные усилия, чтобы говорить. – Ты посылал за мной, и я явилась по первому зову.

Эвмел ответил легким кивком. Сердце безумно колотилось, и он едва следовал нужным приличиям.

– Прошу, кратия, – владыка указал на накрытый стол. – Вечер и впрямь чудесен, и мне бы хотелось разделить с тобой сегодняшнюю трапезу.

Эврифея тонко улыбнулась, скрывая дрожь в пальцах, крепко ухватившихся за отвороты плаща.

– Благодарю, Создатель. Это большая честь для меня.

Ни одного намека на дикость, злость или ненависть. «Играет, – решил Эвмел. От него не укрылось ни одно движение молодой женщины. – Прошлый раз хотела разорвать меня в клочья, а теперь решила соблюсти все правила? Чего же она хочет? Уговорить снова начать поиски Тарта?»

– Это вино сделано в Четвертом наделе, – Эвмел посмотрел на красный, переливающийся в чашах напиток. – Северный виноград не такой сладкий, как восточный, однако имеет свои достоинства. Он раскрывает свой вкус не сразу. Вначале кажется, будто вино совсем никудышное и чересчур терпкое, но после пятого-шестого глотка пробивается его истинный аромат – вот тогда и можно им наслаждаться сполна.

– Я с удовольствием попробую его, – отвечала гостья, касаясь надежно спрятанного в складках плаща клинка. Живот сильно сводило от страха – страха, что она не сможет довести все до конца. Эврифея взяла заледеневшими пальцами чашу и отпила немного.

– Смелее, – подбодрил Эвмел, внимательно глядя на неё. – Я желаю, кратия, чтобы ты насладилась всеми гранями вкуса. – Он, словно подавая пример, поднял свой фиал.

Руки девушки задрожали ещё сильнее. Испугавшись, что выронит чашу, она приблизила хрусталь к губам и выпила всё разом до дна. Эвмел искренне засмеялся.

– Эврифея! Так ты не то что распробовать, даже почувствовать аромат ягод не сумеешь. – Атлант приподнялся и вновь наполнил опустевший фиал доверху. Щеки кратии загорелись алыми пятнами. Она вновь пригубила напиток, пытаясь исправить свою оплошность. Несмотря на то, что Эврифея поела совсем недавно, вино мгновенно вскружило голову – долгие дни голода давали о себе знать.

Эвмел заметил это.

– Если кратия желает, она может полюбоваться закатом. Здесь это зрелище выглядит особенно прекрасно – солнце заходит дольше, чем на нижних уровнях.

Эврифея согласно кивнула. Покачнувшись, она выбралась из-за стола и внезапно поняла, что силы покинули её.

«О боги! Помоги мне, Матерь!»

Свежий подувший ветер привел девушку в чувство. Наслаждаясь холодным воздухом, кратия замерла возле окна. Мысли начали проясняться.

Эвмел неслышно подошел сзади и дотронулся до её открытого плеча. Эврифея вздрогнула от неожиданности.

Создатель осторожно отодвинул растрепанные ветром волосы. Коснулся губами, вдыхая головокружительный аромат. Девушка дрожала, как осенний лист. Еще недавно месть казалась такой простой, но сейчас, когда враг был так близко, она никак не могла решиться.

Её рука скользнула было под плащ, но Эвмел наклонился к уху, и горячее дыхание атланта буквально обездвижило кратию.

– Прошлого не вернуть, Эврифея, – надтреснуто произнес владетель. – Но я хочу создать твое будущее. Хочу, чтобы Атлантида принадлежала нам обоим. Хочу провести с тобой церемонию.

Вино выскользнуло из головы, уступая место разгорающемуся бешенству. Жар охватил грудь. Провести церемонию... Она высвободила нож и резко повернулась, метя в сердце.

И, качнувшись, едва оцарапав руку правителя, бесчувственно осела на холодные плиты. Эвмел подхватил её, в изумлении глядя на выпавший со звоном на каменный пол нож. Этого он не предусмотрел. Если бы зелье подействовало чуть позже...

Атлант одернул себя. Он – Создатель, и даже рана, нанесенная глупой девчонкой, вряд ли бы оказалась для него смертельной.

Владыка бросил на пол свой шерстяной плащ и тихо положил на него свою гостью. Черные ресницы легли двумя чудными полукружьями, оттеняя бледное лицо. Он дотронулся до серебряного пояса – тот разошелся от одного простого движения. Даже спящая, умиротворенная, она казалась желаннее всех золотоволосых красавиц Атлантиды, которых он когда-либо знал.

Не сейчас. Сначала надо закончить с тем, о чем говорил Орес. Эврифея станет его долгожданной наградой. Кратия будет спать еще долго. Проснувшись, девушка не вспомнит иного имени, кроме имени Создателя – её единственного благодетеля. Обоюдная близость будет куда как прекраснее.

Он убрал ладонь со стройного тела. Вряд ли она смогла бы полюбить его, не избавившись от цепей прошлого. Всё правильно – так, как должно было быть, не встреть Тартес Эврифею раньше него. Проклятый Халар и здесь обошел атланта, подсунув свою дочь нужному архонту.

Эвмел вернулся ко входу и запер двери на засов. Лучше будет, если никто, даже прислуга, не побеспокоит их. Круг уже почти готов. Пора.

***

Гулкая пустота обрушилась на него со всех сторон. Мириады далеких звезд потянулись мерцающими лентами в звенящей бесконечности. Эвмел напрягся, касаясь первой силы. Творить.

Он начал жадно пить её, с упоением чувствуя, как разливается по телу всемогущество, как мир подчиняется одному его жесту, как бьется в куполе Рая взмахами тысяч запертых крыльев тен психей. Поток был долог, но владетель справился и отбросил его в сторону.

Разрушение. Он уже чувствовал эту силу прежде – и в криках умирающих на прежних войнах, в далеком прошлом, когда возглавлял армии, покоряющие чужеземцев, когда сжигал неразумные города, – и два дня назад, когда сияющий белым огнем меч вонзился в животы непослушных и он самолично вынул из них шары, наполненные чужой жизнью. Эвмел также отбросил её в сторону, когда почувствовал, что пресытился болью и страданием.

Созидание. Об этой силе говорил Орес. Третья, самая зыбкая и пока еще недоступная ему. Несколько раз пробовал он овладеть ею, но все попытки были безуспешны. Но сейчас у Создателя иные причины на это, и, возможно, круг смилостивится над ним и дарует ранее неподвластное.

Он нащупал – трепетное, слабое дыхание, отголосок, эхо, нечто неуловимое и быстрое. Схватил, накинулся, вгрызаясь в тихие струны, издающие звуки нежной печали, и впустил в себя неизведанное. Оно хлынуло шумным водопадом и перелилось через край, затопив все уголки сознания Эвмела.

Мир вокруг завращался, погас и вспыхнул с новой силой, чтобы умереть и возродиться вновь, в десятый, сотый разы. И сквозь черную глубину ночной темноты Эвмел увидел четырех скачущих всадников.

Первый был высок, и бледен; он держал в своей руке серп, отливающий аврихальком, и конь под ним был похож на тень.

«И снимаю я первую печать, и вижу: мрак отворяет свои врата и впускает того, кто несет за собою смерть, смерть всем, кто осмелится поднять на него взгляд».

Волосы второго были точно гаснущий огонь, и нес он пылающий меч, освещающий тьму, и во тьме той слышны были голоса мертвых; конь под ним был красен и буен, как пламя.

«И снимаю я вторую печать, и вижу: входит тот, что возьмет мир с земли всей, чтоб убивали друг друга и ненавидели, и льстили, и вонзали нож в спину».

Третий был укрыт черным плащом, и вороной жеребец под ним несся во весь опор, а над головой его горели призрачным знаком весы.

«И снимаю я третью печать, и вижу: конь темный, как ночь, и на нем всадник, имеющий под властью своей всякую меру пшеницы, ячменя и иного, рождаемого скудной землей».

Белый конь летел позади всех, разрезая нависшую тьму. Русые, светлые волосы рассыпались за спиной, и в глазах всадницы вспыхнул болотный огонь.

«И снимаю я четвертую печать, и вижу: вот та, что возьмет свою дань смертями от тяжелых болезней, и поднимет длань над немощными, и укажет дорогу им к избавлению».

Мир мигнул и исчез.

Эвмел вздрогнул и очнулся. По контуру круга бушевало белое пламя, а в центре, у самых ног владетеля, лежало три предмета – которых здесь не было и не должно было быть.

Он нагнулся.

Серп из древнего металла играл отблесками огня, бегущими по острому, зеленоватому лезвию. Короткий острый меч с сердцевидным перекрестием отсвечивал красными сполохами. Прозрачный флакон их хрупкого стекла рядом с грозным оружием казался смешной игрушкой.

Не хватало еще одного, четвертого. Он медленно разжал ладонь, в которой лежала серебристая стрелка-игла. Символ Ореса, символ вечных Весов.

Значит, это и есть то самое предназначение, призванное спасти его народ?

Но всадников четверо; а он один. Кто возьмет остальное? Эвмел взял в руки меч и едва не обжегся. Металл казался донельзя раскаленным.

Тогда владыка положил его на место и, вздохнув, покинул круг. Вопросов стало больше, чем ответов. Нужно посетить святилище; возможно, Орес направит его мысли в нужное русло.

На том месте, где он оставил Эврифею, мирно спала девушка с длинными светло-русыми, вьющимися локонами. Тонкие черты лица на мгновение исказились мимолетным сновидением. Эвмел потрясенно воззрился на нее.

Кто это? И где Эврифея?

Он бросился к дверям, чтобы проверить засов. Не мог ли кто обманом проникнуть в эту комнату, пока Создатель проводил ритуал?

Засов был задвинут, как и прежде. Эвмел поднял руки к лицу, словно отгоняя дурной сон. Шагнул обратно. Справа, в зеркале мелькнула неясная тень. Он повернулся, желая рассмотреть её.

И отшатнулся.

Из стекла, покрытого амальгамой, на него смотрел черноглазый темноволосый мужчина.

Глава 75. Брань

Дернувшись вперед, Брань напряг все свои мышцы в бессмысленном, глупом рывке. Бесполезно – Крылатые заковали всадника надежнее некуда.

Он вспомнил, как поинтересовался у одного из подчиненных Ирага, как они собираются удерживать Глада в плену. Светлый лишь засмеялся в ответ, пояснив, что ипсилотери придумал ради этого особые кандалы, которые возможно открыть лишь жизненной силой Крылатых – тен психей, так он её назвал. Всадники – единственные, кто не обладает тен психей, потому не способны вырваться из этих оков. Вряд ли у кого-нибудь из обитателей Рая найдется желание помогать пленнику – учитывая, сколько раз он лично перебегал Крылатым дорогу.

Брань тогда еще подумал, что не хотел бы оказаться на месте Глада. И вот поди ж ты. Треклятый Ираг все просчитал наперед, решив избавиться разом от всех. А ведь так все хорошо начиналось!

Он дернулся еще раз, и еще, понимая всю тщетность своих движений. Даже если бы самого старшего поставили бы прямо перед его носом – то и тогда красный не смог бы преодолеть магию Светлых.

Брань зло сплюнул на пол.

Сволочь! Вот бы кого бы он сейчас с превеликим удовольствием бил бы, не останавливаясь, так, чтобы ненавистное лицо сплошь покрылось кровавыми волдырями. Бил бы без устали, вкладывая всю душу в каждый удар.

В памяти всплыло: прекрасная, темноволосая возлюбленная, с изумлением и недоверием слушающая его рассказ о том, как Создатель сходит с ума. Неожиданно комната отдалилась, потемнела и стала прозрачной. Он видел, как девушка побледнела и закричала, как её руки схватили воздух. А потом... потом между ними выросла стена и пустота заполнила его, сдавила и дышать стало нечем.

Он вспомнил, как огонь обжигал его тело, испепеляя нутро, как он сам стал огнем; разгоревшийся пожар был залит сочащейся кровью, проникающей сквозь каждую частицу тела. Кто бы знал, какую страшную боль архонт испытывал тогда, что бы он отдал за то, чтобы не чувствовать этого. Не чувствовать, как кожа рвется и срастается черным пеплом в рваные трещины; как ветер иссушает горло, как невыносимо хочется умереть. И если бы не Гадер, собственной персоной вытащивший брата из душного мрака, Тарт был бы обречен на вечные страдания.

Тот день был последним, когда он видел Эврифею... Чуму? Нет, тогда она еще была для него Эврифеей – рассудительной, испуганной, умеющей бояться и плакать, умеющей любить и каяться, не имеющей ничего общего с русоволосой всадницей, убивающей, ненавидящей, не помнящей его. Не помнящей их.

Надо было ей все рассказать с самого начала.

– Дурак, – усмехнулся Брань-Тартес, не заметив, как заговорил вслух. – Она бы не поверила тебе и первым делом пошла бы к Гладу.

Может быть, так было бы лучше для всех. И ему не пришлось бы сейчас висеть здесь, в кандалах, не имея возможности предотвратить её гибель.

Брань заскрипел зубами.

Кто ж знал, что треклятый ипсилотери так подставит его! Само воплощение Света, как оказалось, умел врать не хуже некоторых. Не надо было тащить сюда Эврифею; Глад сдох бы благополучно в плену, и они спокойно бы начали новую жизнь. К чему было вспоминать это прошлое? Зачем? Кому оно теперь нужно, когда он здесь, бессильный что-либо сделать?

Эврифея не уйдет, пока не отомкнет замки на оковах Глада. А в том что она не сможет сделать этого, даже со всей своей новообретенной силой, Тартес не сомневался. Крылатые непременно воспользуются этим и убьют всадницу. А потом казнят его самого.

Дорого бы он отдал за то, чтобы вернуться всего на неделю с лишним назад. Какие-то жалкие дни отделяли счастье от смерти.

Он всегда любил и уважал Эвмела. Старший брат казался ему идеалом; Тарт так хотел быть похожим на него! Все, что говорил или делал Эвмел, было так мудро, так направлено на благо народа и государства. Его воспитывали с младенчества как будущего царя, он мог разумно разрешить самую трудную ситуацию, думая головой, а не сердцем! Где, когда он свернул на неправильный путь? Отчего Гадер еще тогда, в Мисре, приказал ему слушаться во всем брата?

Тартес и слушался; младший из всех, всегда знал свое место и свое предназначение. И даже этот, единственный раз, когда он решил взбунтоваться, обернулся против него.

Но Тарт не мог винить в этом себя; он так сильно ненавидел Эвмела после всего, что пошел бы на все, что угодно, чтобы отомстить. Не за себя. За Эврифею. За Чуму, которой стала Эврифея.

Он сжал кулаки.

А ведь мог бы ничего не узнать. Гадер, который привел его к всадникам, и потом бесследно исчез, отчего-то промолчал про случившееся. Хотя, может, его-то никто в это не посвящал. И если бы не сам Эвмел...

... Произошло это ровно через год, после того, как пропал Смерть. Это позже, спустя много лет, Брань понял, что Гадер, скорее всего, вел собственную игру, но тогда исчезновение архонта-всадника потрясло его не на шутку.

Напоследок брат приказал ему ни под каким предлогом не рассказывать никому, что под личиной красного всадника по имени Брань скрывается атлант Тартес. Брань тогда еще усмехнулся – кто поверит ему, что он наследник исчезнувшей тысячелетия назад Атлантиды? Глад первый же обеспокоится его душевным здоровьем.

Так думал Тартес до того теплого июньского вечера, когда они с Гладом затеяли бурную пьянку. Чума, как обычно, оставила их одних, предпочитая мужской компании мягкую постель. Выпили они тогда изрядно, намного больше обычного.

Сильно перебравший Глад поднял тост за таинственно исчезнувшего Смерть.

«Гадер все равно найдется, – думал Брань-Тартес. – Зря ты переживаешь, Глад, ты просто не знаешь, что нас, жителей Атлантиды, не так-то легко убить».

Красный всадник пока еще не знал.

– Мне кажется, что я лишился своей правой руки, – задумчиво и даже с какой-то тоской говорил Глад. – Смерть был незаменим. Он всегда чувствовал, когда нам грозила опасность, когда надо было свернуть в ту или иную сторону. Он по праву был старшим – хотя на деле старшим должен быть, конечно же, я.

Брань заинтересованно покосился на товарища.

– Почему же это? – вырвалось у него.

Глад пристально посмотрел на него. И засмеялся.

– Если я расскажу, то ты все равно не поверишь. И не поймешь.

– А ты попробуй, – предложил Брань. Ему казалось, что нечто нереальнее его собственного секрета Глад вряд ли сможет предложить. По сравнению с прошлым красного всадника любая небылица выглядела детской сказкой.

Глад вздохнул, крутя в руках полупустой бокал.

– Знаешь, я так долго держал в себе все это, что почему бы и нет, – вырвалось у него. – Постоянно никому не доверять очень трудно. И еще труднее оставаться одному на один со своими страхами.

Он отпил дорогое вино.

– Ну что же, пожалуй, я расскажу. И лучше бы тебе в это не верить. Да, просто в это не верь.

И Глад рассказал.

Как он хотел только лучшего. Хотел воскресить прежнюю жизнь. Хотел блага своему народу.

Как унаследовал от отца Орес и стал Хранителем Равновесия. Как открыл таинственную силу своих предков. (Правда, умолчал, где это случилось). Как ему открылось, что это он стал причиной гибели своей страны.

Как построил новое царство, где жизнь должна была стать безоблачной и прекрасной. О, владетелю очень хотелось вернуть прошлое. Снять груз, боль за случившееся с себя.

Брань слушал. Руки его дрожали.

Ему было жалко брата. Он представил на секунду, что значит нести на себе страшную ответственность за каждого атланта, за каждую семью и каждого ребенка, родившегося в Атлантиде. Жить и осознавать, что ты стал убийцей каждого из них.

Брань твердо решил, что, как только Глад договорит, он откроет ему свое имя. Эвмел будет счастлив увидеть своего младшего брата. Они восстановят прежние отношения. Больше не будет ссор. Теперь-то Тартес знает, какой ценой давалось все владыке. Он мысленно попросил у Эвмела прощения.

– Очевидно, в книгу вкралась какая-то ошибка, думалось мне, – говорил Глад. Он не замолкал – казалось, ему хотелось выплеснуть все то, что хранилось в надежно запертом сознании долгие годы. – Но ошибся я. Книга говорила ясно: первый круг требует своей жертвы, второй – жертвы своей крови, а третий – чужой жертвы. Вступая во второй круг, я использовал свою кровь, как и в первый раз, справедливо полагая, что она подойдет в обоих случаях. Но жертвой оказался мой младший брат.

Брань медленно поставил бокал на стол.

– У тебя был младший брат? – он сделал голос максимально удивленным.

– Был, – Глад, запрокинув голову, расхохотался. – Был, еще как был! И я любил его – я так считал всегда, пока мы не поссорились, и он не пропал – по моей же ошибке. Глупой, маленькой ошибке.

«Ошибке, значит? Годы моих мучений – это всего лишь маленькая ошибка?» – Тартеса трясло. Хорошо, что тень от занавесок легла широкой полосой на его лицо, и старший брат не заметил, как оно исказилось от боли.

Желание открыться куда-то разом пропало.

– Его супруга попыталась меня убить, – в перерывах между фразами Глад неутомимо пил. – Она решила, что это я виноват в исчезновении Тарта. Потом принялась морить себя голодом.

Брань под столом впился ногтями в дерево.

Глад выпил еще и долил доверху.

– Тебе хоть интересно? – Он посмотрел на всадника. – А то у меня такое чувство, что я зря тебе это все рассказываю.

«Еще как зря, Эвмел».

– Нет, что ты. Я слушаю внимательно, продолжай, – Брань изобразил вымученную улыбку, сломав второй по счету ноготь.

– Она была так красива. Ты даже не представляешь себе. Мне казалось, что я схожу с ума только при одном взгляде на нее. Впрочем, так было всегда – с тех самых пор, как Тарт только познакомил нас. Но я держал себя, держал свои желания в узде, понимаешь?

Еще две ногтевые пластинки пошли трещинами.

– Мне все время хотелось схватить ее, унести к себе в покои и там сполна насладиться её красотой. Мы искали брата больше недели, – почему-то резко перескочил Глад. – Искали, и когда не нашли, я решил, что Тарт потерян для нас навсегда.

– И что? – Брань с трудом выговорил обычные слова. – И что потом?

– Я подумал, что будет правильно взять Эврифею в жены – чтобы наконец продлить наш настоящий род. Но я знал, что к моему великому сожалению, она наверняка не согласится.

Тартесу очень хотелось ударить Эвмела. За каждое его слово. Усилием воли он сдерживал себя – с превеликим трудом, чтобы не встать и не наброситься на старшего брата. Глад пил и не обращал никакого внимания на всадника.

– Ты, наверное, думаешь, что я сволочь, – сказал он – скорее самому себе. – Но это не так. Мне нужен был наследник, нужно было все вернуть, чтоб, ну пойми, чтоб все как раньше, как прежде! И я любил её. Ненавидел – до безумия, за то, что сводила меня с ума, и любил – до безумия.

– Я позвал ее, чтобы разделить вечернюю трапезу. Эврифея согласилась – как потом выяснилось, чтобы вновь попытаться убить меня. Но она-то не знала, что я добавил в её чашу непенф, траву забвения. Возможно, все случилось бы, как я хотел, но в тот день Орес спутал все мои планы.

Брань в это время, сцепив зубы, представлял себе невероятные картины страшных мучений Эвмела.

Еще один бокал опустел. Теперь уже сам красный всадник следил за тем, чтобы чаша была полна. Ему очень хотелось услышать конец исповеди брата.

– Мне пришлось на время оставить её, чтобы войти в круг. А когда я вернулся, она стала другой. Стала нашей Чумой. Так решил Орес, решил за меня и за неё. И все бы ничего, но непенф подействовал не так, как хотелось. Видимо, из-за случившегося ритуала. И теперь то, что ты, наверное, и так уже заметил – постоянные провалы в памяти. Сегодня она помнит на четыреста лет назад, а завтра уже забывает, что было вчера.

– Я пойду, пройдусь, – тяжело сказал Брань. – Что-то душный нынче воздух.

– Я так и знал, что ты не поверишь, – тихо произнес Глад. – Иди, конечно. – И он снова углубился в распитие спиртного.

Брань вышел на задний двор гостиницы, в которой они остановились. Выхватил меч и в считанные секунды искрошил в мелкие щепки подросшее осиновое деревце.

Он мог бы убить его прямо сейчас. Убить своего брата – который был для него всем.

Но так неправильно.

Слишком просто.

Одна смерть – за страдания многих? Пожалуй, стоит придумать что-нибудь получше. Например, отдать Создателя на растерзание его собственным творениям.

Но это потом.

А пока надо выяснить, как Эвмел проводил ритуалы, о которых он рассказал. Ничего, еще пара таких попоек, и братец сам все выложит. Нужно узнать, есть ли возможность вернуть память любимой.

Главное, чтобы он не догадался, кто такой красный всадник. В прямой схватке у него против Эвмела, владеющего неизвестной силой, шансов намного меньше.

***

Тартес в очередной раз потянул руки.

Проклятье.

Надо было убить брата сразу. Но он не смог. Не смог удержаться от мысли о мести.

Каждый раз, видя светловолосую Эврифею рядом с собой, Брань гадал, а помнит ли она что-нибудь? Хоть что-то, что дало бы ему возможность вытащить её из омута беспамятства. Частицу своего прошлого.

И только это одно гнало его вперед, точно зверя, чтобы затравить, разорвать, почувствовать сладкий вкус боли врага.