Текст книги "Невыносимые противоречия (СИ)"

Автор книги: А. Stochastic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

– Ты кого-то потеряла. Недавно, – сказал он.

Губы Луизы сложились в беспомощное "О".

– Кто это был? Женщина? Мужчина? Друг? Любовник?

Луиза дернулась, хотела бежать, но забыла о опутавших ногу корнях и свалилась на землю. Автомат ударил ее по затылку, и она схватила его в руки, щелкнула затвором.

– Стреляй, – Альбер засмеялся и распахнул объятья. – Надеюсь, не промахнешься с двух шагов?

Луиза медлила. Альбер мог выбить автомат ногой, мог перехватить ствол и вырвать его у Луизы из рук. В любой другой ситуации он так бы и поступил.

– Через это проходят все, – сказал он. – Каждый в лагере кого-то потерял.

Луиза шмыгнула носом. Но не разревелась, отметил про себя Альбер. Он протянул ей руку, но она отвергла помощь и вскочила на ноги самостоятельно. Молодец, быстро собралась.

– Знаешь, где мы находимся? – желая разрядить обстановку, Альбер сделал вид, что осматривается.

– Да, – Луиза вытерла лицо рукавом. – Лагерь там.

Насторожено глядя на Альбера, показала направление пальцем и не сдвинулась с места. Он рассмеялся.

– Сейчас ты напоминаешь мне котенка, которого я в шесть лет подобрал на улице. Мой отец ненавидел кошек, я уговорил няню спрятать котенка у меня в комнате. Мы хранили этот секрет три дня, – Альбер замолчал, давая Луизе возможность проявить любопытсво, но она не проронила ни слова. – Тайна вышла на свет, когда ночью котенок расцарапал мне лицо.

Луиза прищурилась. Её реакции говорили о ней больше, чем могли рассказать слова. Ей не нравилось, когда её рассматривали, внимание Альбера

вызывало у нее растерянность и раздражение – ноздри трепетали, желваки на скулах прыгали. Когда Альберу показалось, что она вот-вот взорвется, убежит, схватится за автомат или отмочит еще какую глупость, Луиза протянула ему камеру.

– Ты ведь за этим пришел.

– Спасибо, – Альбер сделал вид, что собирается уходить и остановился. – Ты уже стерла свои фотографии?

– Нет.

– Я думал, ты забрала камеру, чтобы стереть их.

Луиза медленно выдохнула. Выпускала из себя воздух маленькими порциями, так выпускают воздух из приборов для измерения давления.

Убедившись, что ей нечего сказать, Альбер предложил:

– Хочешь сделать это сейчас?

Она нахмурилась, лицо с тонкими чертами стало похоже на карандашный набросок.

Альбер включил камеру – с маленького экрана улыбался беззубый мальчишка лет пятнадцати – и передал её Луизе.

Ему всегда нравилось наблюдать за движениями зрачков под веками людей: хаотичными у спящих, маятниковыми у любопытных, лихорадочными у взволнованных.

Он заметил неглубокую царапину у Луизы на подбородке. Царапины покрывали её руки.

– На твоем месте я бы не стал удалять фотографии, – сказал Альбер. – Пока ты не привыкла к своим шрамам, они пугают тебя. Но со временем ты поймешь, они делают тебя особенной.

Луиза посмотрела на его волосы. Альбер усмехнулся и покачал головой – нет, его ранняя седина не сделала его особенным.

– Говорят, женщина должна быть красивой и привлекательной. Должна нравиться, радовать взгляд, служить украшением. Мужчины, помещения, праздника, компании. Но за этими словами стоит пустота. Радовать взгляд могут и камни.

Луиза скривила губы. Если это улыбка, то Альбер хотел бы увидеть настоящую.

– Ты думаешь, что глядя на чужие увечья, люди испытывают отвращение, но это не так. Глядя на увечья, они осознают свою смертность. Рядом с тобой они будут вспоминать тех, кого потеряли и бояться за тех, кого могут потерять. Рядом с тобой им будет трудно врать себе и другим.

Луиза уничтожила фотографии и вернула камеру Альберу.

– Умница, – сказал он. Неужели ему удалось добиться от Луизы удивленного, не враждебного взгляда? – Мне нравится, что ты не принимаешь необдуманные решения под влияние момента. Нравится, что не поддаешься чужому влиянию. Решила стереть фотографии и довела дело до конца.

Улыбка Луизы была едва заметна, слабая, как солнечный свет в зимний и дождливый день. Но Альбер знал, он на верном пути.

Теперь Луиза не боялась идти рядом, не боялась повернуться к нему спиной. Некоторое время они двигались молча. Через пятьдесят шагов услышали голоса. Под ноги метнулась крыса. С ветки на руку Альбера упала мохнатая гусеница.

– Знаешь что удивительно? – заговорил он.

Луиза напряглась. Ему захотелось погладить ее по спине. Чем ближе она стояла, тем более хрупкой и уязвимой казалась. Её голова едва доставала до подбородка Альбера. Ее руку он мог бы полностью спрятать в своем кулаке.

– Я не могу вспомнить ни одного удачного нападения на тюрьмы за последние десять лет. Каким-то чудом Годо добился успеха, ему есть чем гордиться.

Луиза молча шла вперед.

– Сколько заключенных вы спасли?

Луиза ответила внимательным взглядом.

– Двадцать, пятнадцать, я не помню.

– Использовали взрывчатку? Гранатомёты?

– Я не знаю.

Она была среди заключённых, а не нападавших, отметил про себя Альбер. Осталось выяснить, что именно двигало Годо.

– Дом Офицеров находится в городе, – продолжал он прощупывать почву. – А значит, действовать нужно было быстро. Войти и выйти. Скажем, пять-семь минут на все, пока не потеряли контроль над ситуацией. Пока не нагрянули военные с соседней базы, не подключилась полиция, не перекрыли дороги, – он бомбардировал Луизу деталями, а потом резко сменил тему и высказал догадку: – Годо вытащил тех, за кем приехал?

Луиза покачала головой.

– Их убили?

– Не знаю. Я слышала только, что его сына увели на допрос незадолго до нападения.

– Судя по тому что на тюрьму Годо напал около десяти дней назад, его сына взяли на площади около полицейского участка? – предположил Альбер и понял что угадал, Луиза нарпряглась и втянула голову в пелечи.

– Нет, сына Годо взяли в университете.

И все равно, по тому как Луиза смотрела себе под ноги, Альбер понял, что выиграл. Охотнее всего люди выдают чужие секреты, защищая свои. Не сына Годо взяли на площади, а Луизу. Её задержали во время нападения на участок. Альбер пожалел, что не знает подробностей той стычки.

Они вышли к лагерю. Тапира давно освежевали. Судя по румяной корочке, куски мяса жарились на огне добрый час. Шкуру вывернули и повесили сушиться.

Годо и Миа о чем-то оживленно беседовали. Альбер и не ожидал такого оживления от человека, который вяло рассказывал о своих свершениях и пил самогон маленькими глотками. Подойдя ближе, Альбер услышал, что речь идет о фильмах. Старых фильмах.

Миа сидела рядом с Годо. Наклонилась вперед, легла грудью на колени, прогнула спину. На губах блуждала полуулыбка восхищения. Годо, похоже, её внимание одновременно льстило и смущало. Бросая на Миа долгие взгляды, он энергично ковырял палкой землю между своих ног.

Альбер вернул Миа фотокамеру и присел у костра. Вспомнил вслух как зимой читал лекцию в национальном университете. В большом актовом зале. О правах человека. Больше всего вопросов задавали третьекурсники.

-Твой сын ведь учился на третьем курсе, Годо? – закинул он наживку.

– На втором, – ответил Годо.

– Помню, четверо парней со второго курса подошли ко мне после лекции. Расспрашивали про работу Международной Амнистии, – кивнул Альбер. – Лица я всегда запоминал лучше, чем имена. Возможно, я встречался с твоим сыном, Годо. Он немного ниже тебя ростом? Уже в плечах? И у него вьющиеся волосы?

– Нет, прямые, – Годо смотрел на тлеющие угли костра.

– Он разделяет их пробором посередине? – продолжал гадать Альбер. Как бы не выглядел мальчишка, главное – заставить отца вспомнить, как он скучает по нему.

– Сбоку.

– Точно, – воскликнул Альбер. – Теперь я не сомневаюсь, я разговаривал с ним. Его вопросы были самыми точными и сложными.

Уголки губ Годо опустились. Миа недовольно посмотрела на Альбера. Прости, дорогуша, соблазнять героя будешь позже, сейчас моя очередь, подумал он.

Он осмотрел поляну. Следовало вовлечь в разговор как можно больше людей.

– Ни у кого нет перца-чили? – громко спросил Альбер.

Девчонка, стряхивающая листья с крыши палатки, нырнула внутрь и принесла перец. Стеклянная банка из супермаркета, надо же, девочка регулярно выбирается в город. Оценить людей Годо оказалось не сложно. На безумные авантюры, а нападение на тюрьму небывалое событие, обычно соглашались либо новички, либо те, кому нечего терять. Новичка вычислить проще простого: кто в джунглях меньше полугода, чаще смотрит себе под ноги, разглядывает деревья и реагирует на любое движение в кустах. Как Луиза. Те, кто дольше года, к шорохам зверей и вскрикам птиц привыкли так, что не замечают их. Как Сесар и Годо.

– Моя бабка считала, что перец-чили лечит любые болезни, – Альбер продолжал играть на публику. – Употребляла его вместо антибиотиков, алергетиков, обезболивающего, снотворного и успокоительного.

Несколько парней за соседним костром улыбнулись.

-Думаю, твой сын, Годо, уже зимой понимал, что международные правозащитники с их идеалами, на деле абсолютно беспомощны. Сколько бы докладов о нарушении прав человека они не настрочили, это не уничтожит тайные тюрьмы.

– Мы взорвали стену самодельной бомбой. Её Фло собрал, – сказал мальчишка с блестящими от жира пальцами и щеками.

– Ага, – закивал мальчишка с короктим ежиком волос.

Альбер позволил им похвастаться, повспоминать, поболтать. Доесть мясо. И снова взял слово во время перекура:

– Многие военные недовольны политикой президента Варгаса и Касто.

Небо было еще светлым, но лес начал темнеть, отчего казалось, деревья приблизились и плотнее обступили костры.

– Среди военных давно раскол, – сказал мальчишка с косяком марихуаны.

-Год назад военные на базе ВВС подняли мятеж.

-Их казнили.

-Генерал Маркус ненавидит полковника Касто.

-Потому что Касто выскочка, а Маркус принадлежит к древнему военному роду.

Альбер и сам принадлежал к древнему военному роду, но в глазах военной аристократии был паршивой овцой как Касто.

-Ссора между Касто и Маркусом началась пять лет назад после смерти Себасы.

Альбер мог бы сказать, что вражда началась раньше, но не стал вмешиваться. Старая военная аристократия никогда не любила Варгаса. Приперся в столицу с кофейных плантаций, потусил с журналистами, коммунистами, демократами, либералами, под флагом партии Реконструкции(скажем нет транснациональным компаниям, иностранному капиталу, создадим благоприятные условия для развития местной промышленности) вошёл в парлемент, а потом запрыгнул в президентское кресло. Умный или удачливый? Харизматичный или пронырливый? Как он кривоногий, смуглый без происхождения с незаконченным образованием завоевал сердце первой столичной красавицы из древнего военного рода, дочери генерала Маркуса? Мария была младше Варгаса на двадцать лет. Альбер бывал у них в доме, видел, что это связала их и правда любовь. Непонятно на чем основанные, откуда выпрыгнувшие нежность и взаимопонимание. Они были совершенно разными – она помешана на искусстве, хозяйка картинной галереи, он недоучившийся адвокат, умением держать нос поветру прорубивший себе дорогу в парламент. Это отсутсвие точек соприкосновения придавало их любви мистический оттенок.

Старая военная аристократия сразу не взлюбила Варгаса – Маркус, старший Лонарди, Себаса. Политическая программа Варгаса лишала их американских поставок военной техники. Самолёты, танки, они носились с этими игрушкам как бабы с украшениям. Они не любили Варгаса, но он сумел перетянуть их на свою сторону. А потом, чтобы старая военная аристократия не расслаблялась, чтоб держать их в тонусе навязал им сотрудничество с выскочкой Касто и паршивой овцой младшим Лонарди.

Так что казнь Себасы была, скорее, не причиной вражды, а её следствием.

– Все военные стоят друг друга, – мужик с татуировками выпятил нижнюю челюсть и сложил руки в замок, будто собирался остаивать кулаками свою версию.

Отчасти Альбер был с ним согласен.

-Генерал Маркус лоялен президенту, но если президент умрет, он выступит против Касто, – Альбер наконец сказал то, ради чего затевал этот разговор.

Люди среагировали беспокойством. Но пока Альберу большее было и не нужно.

-У генерала Маркуса кишка тонка, чтобы идти против Касто...Почему он до сих пор ничего не сделал... Почему не поддержал свою восставшую базу? Своих восставших людей? Маркус старый трус!

Альбер усмехнулся. Маркус неуклюжий толстый червь, и всегда им был.

Кое-как научился ходить и говорить на парадах и плацах, но остался совершенно неуклюжим в бильярде, картах, шахматах. Именно его неуклюжесть привлекала в Маркусе отца Альбера. Сколько Альбер себя помнил Маркус околачивался в их доме. Лонарди старший выпивал с Маркусом, потому что тот неизменно переворачивал бутылки, стаканы, ронял тарелки и пепельницы. Старший Лонарди любил уродов. Окружал себя ими, создавал их. Если человек рядом не вписывался в его уродское проскурово ложе, Лонарди старший уродовал его. Рано или поздно. Сопротивление бесполезно.

Тем временем разговор о генерале Маркусе от обвинений переметнулся к оправданиям.

-Маркус поддерживает президента, потому что Варгас был мужем его дочери.

-Он дал Варгаса клятву верности в память о своей погибшей дочери.

Альбер мог бы сказать, что за клятвой верности стоит более сложная и грязная история, но сейчас важно было другое.

-Если ли президент умрет, генерал Маркус поднимет в воздух все свои самолеты и разгромит Касто с его тайной полицией и тюрьмами, – Альбер смотрел в глаза людей и искал в них эхо своих слов.

Мужик с татуировками толкнул пацана с выбритыми висками. Кто-то вспомнил неудачные покушения на президента. Десять лет назад в одном из таких покушений погибла жена Варгаса. За время президентства случилось ещё четыре. Парень с крестом поверх футболки сказал, что если планировать убийство президента то, когда он покинет дворец. Говорили, президент будет присутствовать на открытии новой больницы в Гото? Парень с выбритыми висками пренебрежительно махнул рукой. Он точно слышал, что президент будет на финале национального футбольного чемпионата.

-Через три недели годовщина смерти жены Варгаса, – сказал Альбер. – За десять лет он ни разу не пропустил поездку на кладбище в этот день.

Вокруг заспорили, просчитывали маршруты, выдвигали идеи, фантазировали.

Альбер затянулся травой. Сладковатый вкус, душистый дым. Он добился чего хотел, запустил слух. Завтра эхо сегодняшнего разговора разлетится по всему лагерю. И тогда Нандо будет сложно открутиться от предложения, которое ему сделает Альбер.

Луиза сидела с другой стороны костра и играла карманным ножом. Альбер широко ей улыбнулся.

Миа кокетничала с Годо. Ближе к полуночи Альбер утвердился в мнении, что в привычке Годо пить самогон маленькими глотками был смысл – лопоухий герой быстро пьянел. Пьянея, краснел и развязанно по-дурацки улыбался. Будто внутри него слетали гайки, пружины и шарниры, что удерживали его в целостности.

Годо положил руку Миа на плечо, пальцами подцепил лямку лифчика, будто хотел снять его через ворот футболки.

Убедившись, что Миа и Годо вместе отправились в палатку, Альбер встал. Дал на прощание пять Сесару, валявшемуся на земле и рисующему по обкурке руками круги в воздухе. Кивнул еще троим, тем, с кем часто встречался взглядом во время разговора. И ушел.

Альбер двигался между деревьев, – паутина липла ко лбу, о переносицу бились насекомые, кора источала кислый запах гнилых фруктов – когда у него возникло ощущение, что за ним следят.

Под навесом Нандо мигала лампа. Пристегнутая к генератору под лавкой, рассеивала круги света. Больше всего света попадало на руки, кружки и сигареты. Вокруг Нандо сидели двадцать человек, потирали губы, лбы. Во втором круге света метис с желтым лицом и пышной копной волос играл на гитаре. На границе света и тени танцевала девушка в набедренной повязке. В полутьме ее губы, глаза, соски и пупок казались черными как отверстия от пуль. Время от времени раздавались хлопки.

Альбер мог пойти к ним, но ночной преследователь интересовал его больше, чем пьяный Нандо, потому он направился к своем палатке.

По дороге перевернул жестянку с окурками и угодил ногой в яму. Небо мерцало звездами, как переводная картинка, стоило наклонить голову и, казалось, наверху не осталось ни одной чёрной точки.

За палаткой кто-то крякнул, залупила струя мочи о сухие листья, треснула ветка. Под навесом в десяти шагах ходил волнами спальный мешок, из гамака раздавался храп. Усевшись перед палаткой, Альбер не видел стола Нандо, но слышал бренчание гитары и смешки.

Луиза вынырнула из темноты справа. Бледное лицо, расширенные зрачки, будто она закинулась. За компанию? Для храбрости?

Она немного кренилась вправо, как и днем втягивала голову в плечи. Альбер предложил ей сесть.

Она опустилась рядом на мостки. В полутьме он видел переплетение нитей на ее шерстяной шапочке.

– У меня есть идея, – волнение и наркотик побуждали ее говорить быстро и одновременно поглаживать свои плечи. – Здесь в лагере среди заложников есть Генри, сын Шеннон Элвуд. Помнишь, она пела на приеме во дворце?

Альбер кивнул, рассматривая как опускаются и поднимаются ресницы Луизы. В темноте они почернели и удлинились.

– Помнишь? Хорошо, – Луиза кивнула самой себе. – Так вот, во дворце я видела кое-что еще. Генри не было в зале, когда Шеннон пела. Он курил траву на веранде и целовался с сыном президента.

Альбер приподнял бровь.

– Понимаешь? – Луиза смотрела на Альбера с надеждой. – Я видела их вместе на веранде, а потом я вернулась в зал и могу поклясться, что они не вернулись. А это значит, что они отправились в комнату... – она запнулась, – сына президента.

– Франца, – подсказал Альбер.

– Они вместе отправились в комнату Франца. Франц отвел Генри к себе. Это значит, что, если Генри вернется в Готу, он снова встретится с Францем. И если Генри попросит, Франц проведет его во дворец, к себе, просто потому что они это уже делали. И тогда... Генри окажется близко к президенту. Его никто не будет подозревать...

– Почему ты уверена, что Генри захочет во все это впутываться? – Альберу нравился торопливый голос Луизы, нравился ее лихорадочный взгляд. В джунглях человек замедляется. Замедляется время, замедляются мысли.

– Потому что у Генри нет никого кроме меня, – Луиза потёрла друг о друга ладони и зажала их между колен, будто замерзла.

Альбер коснулся ее руки, не взял ее, сделал вид, что хочет стереть пятнышко грязи. Луиза нервно засмеялась.

Она хочет выбраться отсюда, подумал Альбер. Добрая девочка хочет выбраться сама и помочь заложнику. Не потому ли что ассоциирует себя с ним? Луиза хотела, чтобы Альбер помог ей выбраться.

– Это правда? То, что ты говорил про генерала Маркуса? Он готов к войне? – спросила Луиза.

– Война уже идет, Луиза, разве ты не заметила?

– Если генерал Маркус ненавидит президента Варгаса, почему он до сих пор ничего не предпринял?

Альбер улыбнулся, он не стал рассказывать это Годо и остальным, но Луиза нуждалась в утешении, в особенной истории.

– Десять лет назад Маркус послал автоматчиков убить Варгаса. Но вмешалась судьба, Варгас задержался на работе, а его жена, дочь Маркуса, осталась дома. Люди Маркуса убили ее, а Варгас остался жив.

Луиза вздохнула. Легкий ветерок донес до Альбера дрожь и запах ее сладковатого дыхания.

– Варгас знает, кто убил его жену?

– Да, Маркус сам признался ему.

– Почему?

– Чувство вины, горе и отчаяние заставили его искать наказания, публичного унижения и смерти. Он решил, что никто не справится с этим лучше чем Варгас.

– Но Варгас его пощадил?

– Пощадил, приблизил к себе, став президентом сделал генералом и поставил командовать военно-воздушными силами Лумбии.

– Зачем?

– Потому что горе и отчаяние со временем проходят, а страх перед публичным унижением растет.

– Эта история правда? Или ты ее на ходу придумал?

– Такая же правда, как и то, что я говорил тебе раньше. Тот, кто врет тебе возненавидит сам себя.

Луиза задумчиво всматривалась в темноту. Альбер поднял руку и потянул вверх ее вязанную шапочку. Достаточно медленно, чтобы она остановила его, если захочет. Сначала взгляд ее забегал, потом она задержала дыхание. Но она не остановила Альбера. Ее светлые волосы скатались и вспотели под шерстью. Альбер расчесал их пальцами, помассировал макушку и основание шеи. Когда Луиза закрыла глаза и расслабилась, Альбер наклонился и коснулся губами того, что осталось от ее левого уха. Луиза вздрогнула, отстранилась. Глядя в ее расширенные зрачки, Альбер дотронулся до её щеки.

В конце концов, нежность самое большее, что один человек может подарить другому.

– Я... – прошептала Луиза.

– Уходи, пока не поздно, – посмеялся он, ласкал ее шею. Скользнул пальцами от основания волос под ворот футболки.

Джунгли тормозят человека, тормозят время и сознание, растягивают, расширяют и углубляют настоящий момент до бесконечности, пока ты в нем не утонешь. И чем дольше Луиза не двигалась, тем дальше заходил Альбер. Чем больше она ему позволяла, тем больше нежности он чувствовал. Он пьянел от этой нежности. Через час он читал ей стихи Неруды: Моя дурнушка! Где твои соски? Я предпочел бы видеть две луны, венчающие две суверенные башни. Неруду читала ему наизусть Эльза. Учительница гимназии, которая спала с его отцом, когда Альберу было то ли шесть, то ли восемь. Лонарди старший её тоже изуродовал. Моя дурнушка! Ты растрепанный тюльпан.

Стихи насмешили Луизу, и Альбер впервые увидел, как она улыбается.

Во сне Луиза часто вздрагивала и постанывала. Проснулась с криком, выглядела испуганной. Солнечный свет бил в салатовые стены палатки, окрашивая все внутри в отвратительный цвет плесени. Чавканье грязи снаружи оглушало как бой церковного колокола на рассвете. Альбер склонился над Луизой, защищая её от мерзкого и яркого дневного света.

Она взяла себя в руки так же быстро как вчера в лесу. Похоронила растерянность под резкими движениями.

– Хочешь встретиться с Генри? – спросила Луиза, одеваясь.

– Не сейчас.

– Он сделает все, что я скажу, – как заклинание повторила она свои вчерашние слова. – У него никого нет кроме меня.

– Я тебе верю, – Альбер перехватил ее руку, когда она потянулась за шерстяной шапочкой. – Вернее, поверю, если ты перестанешь прятаться.

Луиза замерла, как испуганное животное в свете фар. Альбер поцеловал ее, сначала в губы, дождался, когда она расслабится, потом в изувеченное ухо.

– Тебе нечего скрывать. Нечего бояться чужих взглядов. Пусть лучше другие боятся своих тайн, когда смотрят на тебя.

Она кивнула, неуверенно, обеспокоенно.

– Генри сделает для меня все, – она отчаянно цеплялась за эту идею. Точно так же утопающие цепляются за соломинку, принимая её за спасательный круг.

Девочка отчаянно стремилась вырваться из джунглей. Хотела вернуться домой, обнять родителей и попросить их увезти ее из этой страны. Что может быть естественней в ее ситуации?

– Все будет хорошо, – сказал ей Альбер. – Давай для начала раздобудем завтрак.

Он растегнул молнию на палатке. Мимо прошли солдаты в заляпанных грязью резиновых сапогах. Потянуло запахом жаренного мяса.

– Я должна проведать Генри, – сказала Луиза.

– Хорошо, – согласился Альбер.

Она быстро скрылась, и Альбер понял, что Луиза ещё не готова к тому, чтобы их видели вместе. То, что она сбежала к Генри, подтверждало мысль о том, что она чувствовала себя здесь заложницей. Может быть, свободы у нее больше, чем у Генри, но как и он она здесь чужая.

Альбер сходил к реке. Рыбаки притихли при его появлении. Поглядывали в его сторону: кто с интересом, кто настороженно. В лагере мальчишка с выбитыми передними зубами предложил Альберу рис с овощами. Смотрел заискивающе, старался угодить.

Слухи расползались по джунглям. К вечеру в лагере не останется ни одного человека, который не знает бы о плане генерала Маркуса. Альбер дождался реакции Нандо.

К обеду лагерь оживился. Вернулся отряд после нападения на солдатский пост. Притащили трофеи. По пути подцепили Диего Лагомарсино. Крепыш Диего с красным лицом хвастался, что с тремя приятелями сбежал из полицейского участка. Отобрал оружие у охранника и прогрыз себе путь на волю. Двое или трое местных признали в нем гангстера из трущоб перебивающегося кражами, торговлей наркотиками, оружием и шлюхами. Говорили, в трущобах он многих спас от голодной смерти. Глядя, как Диего размахивает руками и плюётся, рассказывая как свернул голыми руками шею полицейскому, Альбер отметил, что Диего обладает дикой первобытной харизмой. Пожалуй, его можно будет использовать, когда придет время.

Нандо пришёл перед ужином. Посвистывал, ухмылялся. Морщина раздражения между бровями делала его похожим на неандертальца, вышедшего на тропу войны.

-Никогда не догадаешься, что я сегодня услышал, – пробасил Нандо.

Альбер улыбнулся, кивнул. Он вел дела с Нандо много лет и знал, как сильно тот не любит перемены. С веток деревьев над головой сорвалась красная птица.

-Слухов всегда ходит много, – ответил Альбер.

-Я не о слухах, – отмахнулся Нандо и жестом велел ему идти за собой. – Я о сводке официальных новостей.

Они вошли в лес, Нандо срезал ветку и принялся обрабатывать её ножом.

-Сегодня с утра по всем каналам только и говорят о том, что ты украл деньги из фонда Франца Варгаса и сбежал. Президент объявил тебя вне закона и даже назначил награду за твою голову.

-И как высока награда?

-Пятьдесят тысяч. Мои люди волнуются и не знают чему верить.

-Люди всегда волнуются и чешут языками, – Альбер вздохнул, самое время потешить самолюбие Нандо. – Но решение принимать тебе. Можешь попробовать заполучить пятьдесят тысяч. Выбрать надежных людей, отправить меня с ними в столицу, попытаться отхватить награду. Но интуиция подсказывает мне, что дело сорвётся, как с Шеннон Элвуд. А можешь, выбрать людей, отправить их со мной в столицу, чтобы убить Варгаса.

– Сведи меня с генералом Маркусом, – Нандо закурил. – Устрой нам конференцию по скайпу. Сегодня или завтра.

– Не получится. Он хочет вести переговоры только через меня.

– Почему? Разве ему не нужна наша помощь?

Альбер рассмеялся.

– Разве вам не нужна его помощь? Все просто. Вы не доверяете Маркусу. Он не доверяет вам. Я выступаю посредником и гарантом. Я давно работаю с вами и с ним.

– И какие же гарантии?

– Дело с фондом, конечно. Для твоих людей деньги на подготовку покушения. Для Маркуса безопасность.

– Каким образом?

– Его безопасность в том, что я вне закона. Это значит, что во-первых чтобы избежать тюрьмы, мне придётся изменить закон. С точки зрения Маркуса это значительно снижает возможность двойной игры с моей стороны.

Нандо хмыкнул.

-Во-вторых, если у нас ничего не выйдет, я не смогу утащить за собой Маркуса. Слово генерала ВВС против слова беглого преступника, вора и коррупционера. Понимаешь, Нандо? Генерал Маркус тактик. Давным-давно он выиграл бой, потому что заставил врага пожертвовать самолетами. Он не стал бы связываться с тобой, если бы я не оказался вне закона.

– Давай по порядку, – Нандо почесал макушку. – Когда вы сговорились с Маркусом, до того, как ты украл деньги или после? Ты украл, потому что таковы были его условия или по собственной инициативе? Или может это у тебя по привычке вышло?

– Не было никакого порядка, Нандо. Война идет давно. Каждый день в стране происходит сотня терактов. Твои люди и люди из трущоб разрушают дороги, заводы, транспорт, военные базы. Власти просто не успевают латать дыры в инфраструктуре и экономике. Даже если ты получишь награду за мою голову, инфляция сожрет её раньше, чем ты успеешь ей воспользоваться. Так что, нет порядка, Нандо. Есть воронка, в которую нас всех затягивает. И единственный выход из тупика – перевернуть ситуацию полностью. Генерал Маркус давно ненавидит Варгаса. Вы давно боретесь за свободу. Я просто выбрал выгодный для всех момент, чтобы упасть.

– Почему он выгодный? – Нандо насупился. Порой недоверие, подозрительность превращала его в барана.

– Потому что освободительная армия получит поддержку военных, – Альбер засунул руки в карманы, перекатился с пяток на носки.

Впервые за много лет его вдохновляли собственные слова. Рядом по стволу дерева взбирались муравьи. Один за другим, ловкие движения лап, необычайно яркие хлопья листьев на спинах.

Цель украшает и облагораживает, ей можно прикрыть прошлые ошибки. Превратить постыдное в предмет гордости. Двадцать лет назад, в Сан-Иглесио, Альбер сломался и поседел. Рассматривая прошлое через призму цели, можно сказать, что после Сан-Иглесио он понял – систему не сломаешь в один день, с ней нужно бороться изнутри и всю жизнь. Выходит, после Сан-Иглесио он остался в армии не из-за трусости и слабости, а ради великих перемен. Отец с детства твердил Альберу, что он слаб. Слаб, нежен, безволен, жалеет себя и порочен. В детстве его пороками были задумчивость и мечтательность, после Сан-Иглесио – выпивка, наркотики, любовники и любовницы. Мне стоило выгнать тебя из армии, говорил отец, но вместо этого отсылал его служить в провинции: базы, военкоматы, склады, присмотр за полицейскими в сёлах на десять домов, перевозка банковских денег, осушка болот и георазведкой. Отец держал его подальше от столицы, чтобы Альбер реже попадал на развороты скандальных газет. Не помогло, он все равно стал любимцем желтой прессы. Угнал вертолёт, купался в фонтане голышом, застукан с мужчиной проституткой, перевозил наркотики, участвовал в забастовке, бросал бутылки с крыши больницы(брехня, старый доктор принимал пациентов в сарае), станцевал и устроил пожар на развалинах церкви. Почему ему все прощали? Почему не выгнали из армии? Почему он не ушёл в джунгли, как многие из тех, с кем он служил в провинции? Почему, в конце концов, отец его просто не застрелил? Он мог, Альбер это знал. И в глубине души боялся. Годами ему снились кошмары. Отец ставил его к стенке, пускал пулю в затылок, пока он спал, вспарывал ему живот штыком, как вспарывали животы крестьянам в Сан-Иглесио. Но его отец слишком любил уродов. Иного объяснения Альбер не нашёл. Любил уродов, потому сохранил жизнь ему и приблизил к себе неуклюжего Маркуса.

И вот теперь благодаря отцовской любви к уродам, Альбер стоял здесь и призывал Нандо изменить мир.

Украв деньги из фонда Франца Варгаса он совершил политическое самоубийство. Двадцать лет назад с другого самоубийства началась Гражданская война. Сенатор Чибас поднялся на трибуну парламента, обвинил правительство и чиновников в коррупции и пальнул себе в висок. Начались забастовки и мятежи, страна раскололась на две части, деревня Сан-Иглесио была всего лишь одним из очагов, но с ними расправились показательно жестоко. После сан-иглесио мятежники бежали джунгли.

Если теперь все пойдёт как Альбер задумал, крови прольётся не меньше чем в Сан-Иглесио. Он придёт к тому с чего начинал.