Текст книги "Невыносимые противоречия (СИ)"

Автор книги: А. Stochastic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

– Тебе нужно в больницу, – выдохнул Генри.

Ливи покачал головой и впился ногтями в его запястье. Он снова удерживал Генри взглядом, и Генри понимал его без слов. У Ливи не осталось сил спорить, только желание жить. Тереза ведь медсестра, но справится ли она с такими ранениями?

Ливи весил не меньше ста килограмм. Ориентируясь на звуки улицы, Генри потащил его к машине. Ноги постоянно подгибались, локти врезались в стены. Около завесы из брезента дыхание Ливи стало свистящим. Ощупав его карманы, Генри нашел ключи от машины.

Со второй попытки затащил Ливи на заднее сиденье и скользнул за руль. Скатываясь с тротуара на проезжую часть, он не ждал, когда их пропустят – врезался багажником в нос легковушки, поцарапал машину на встречной. Вдавил клаксон, выравнивая руль. Он не думал о постах на дорогах, не обращал внимание на светофоры. Заблудился бы, если бы Ливи не направлял его с заднего сидения.

– Тормози, – приказал Ливи около дома.

Остановив машину, Генри выскочил на улицу и закричал:

– Тереза! Ливи ранен!

Он оглох от собственного крика и шатался от усталости. Тереза действовала быстро и ловко. Будто ее муж не первый раз возвращался домой раненым: спустилась, бегло осмотрела Ливи и постучала в окно первого этажа. На улицу вышел бородач в пропахшей пивом футболке. Слушаясь указаний Терезы, вместе с Генри они затащили Ливи на третий этаж и уложили на кровать в спальне. Генри впервые был в этой комнате. На стенах висели грамоты из полицейской академии и фотографии маленького Адама.

– Спасибо, Сиу, – Тереза кивнула соседу.

Уходя, Сиу тихо прикрыл входную дверь

– Что случилось? – Тереза вытерла пот со лба Ливи.

– Очоа, Хавьер, – Ливи скривился. – Они забрали деньги.

– Как же так? – Тереза разрезала ножницами его штаны. – Как они могли? Они ведь всем обязаны тебе и Лонарди.

– Они хотят выйти из дела.

– Что же ты будешь делать?

– Придется искать других исполнителей.

– Но у тебя больше нет денег.

– Я что-нибудь придумаю.

Не переставая причитать о предательстве, вероломстве и черной неблагодарности, Тереза достала инструменты, обколола раны обезболивающим и взялась за щипцы.

Генри опустился около стены на корточки.

Когда Тереза достала пули и перевязала раны, комната пропиталась запахом спирта, за окном расплылись сумерки.

Когда Ливи уснул, Тереза позвала Генри на кухню.

-Ему повезло, что ты был с ним. Ты спас ему жизнь. Не знаю, что бы мы без тебя делали, – она налила Генри лимонада.

На дне стакана плавали маленькие черные ягоды.

Отказавшись от еды, Генри завалился на раскладушку и уснул. Ему снился Франц. Во сне Франц объяснял, что Шеннон заперла Генри в клинике, чтобы защитить. Он проснулся с желанием уйти. Он в долгу перед Францем. Франц помог ему понять и простить Шеннон, избавил от чувства вины за её смерть, он должен рассказать Францу о готовящемся покушении на его отца. Генри несколько раз дернул дверь, прежде чем осознал, что она заперта.

Вряд ли Ливи вставал этой ночью с постели, а значит, Генри заперла Тереза. Ливи ее попросил, а она подчинилась. Не думал же Генри, что после его вчерашнего побега, Ливи будет ему доверять? Нет, после вчерашнего Ливи не будет доверять никому.

Тереза... она угостила его лимонадом и рассказала о мертвом сыне. Её откровенность ранила Генри больше всего, из-за неё он не мог возненавидеть Терезу. А сейчас ему бы очень пригодилась ненависть.

Он дернул запертую дверь на себя, навалился плечом, услышал шаги в коридоре и замер, обливаясь потом. Это не Тереза. Слишком тяжелая поступь. Воображение подсунуло образы тюремных охранников, и Генри отступил от двери.

Хлопнула входная дверь.

– Сиу, Рамон пришел? Прихватите с кухни бутылку виски и валите сюда, – громко и раздраженно скомандовал Ливи.

Шаги удалились от двери. По спине Генри заструился пот. В квартире находились как минимум двое приятелей Ливи. Даже если Генри выбьет дверь, повезет, если они не начнут стрелять как Очоа и Хавьер.

Он отошел к окну. Тремя этажами ниже бежали прочь машины и люди. Не рассмотреть лиц, только удаляющиеся спины и покачивающиеся плечи. К обеду воздух поплыл от выхлопных газов и жары. Комната тоже нагрелась. Липкими стали ладони Генри, одежда и белье на раскладушке. Расхаживая по кругу, Генри словно гулял около горящего леса. Но что ему оставалось делать? Через щель под дверью просачивался тошнотворно сладкий запах печенных фруктов Терезы. Если бы Генри оставался на месте, его наверняка вывернуло от этого запаха.

Он открыл окно, сел на подоконник, прилип взглядом к ногам человека на тротуаре. Поспешные шаги отсчитывали метры. Созерцание чужого движения наполнило Генри тоской. Он не вынесет еще одного заточения. Все что угодно, только не это.

Генри схватил подушку с раскладушки и выкинул её в окно. Следом полетела простынь. Ветер трепал её, как флаг. Свобода под знаменами улетающих тряпок это звучало смешно, и Генри рассмеялся. По лицу заструился пот. Или это не пот? Одеяло, матрас, дребезжащая раскладушка. Люди внизу подняли головы, и Генри наконец увидел их лица. Раскрасневшиеся и обозленные. Мужик с блестящими залысинами пообещал подняться и поставить Генри мозги на место. Генри показал ему средний палец, внизу огрызались и подвывали: руки поотрываю, башку откручу. Слева хлопнула оконная рама. Генри повернул голову и встретился взглядом с Терезой. Ему показалось, или она смотрит на него с презрением?

Он взглянуд на свои руки. После вчерашней прогулки по городу они посерели.

Когда на небе выступили первые гематомы вечера, дверь в комнату Генри открылась.

На пороге стоял Сиу. Вонял пивом еще больше чем вчера. Он сделал шаг, и его кулак врезался Генри в челюсть и свалил его на пол.

– Надевай кроссовки и не вздумай дурить. Поедем прокатиться.

Сквозь красные круги перед глазами Генри видел, как Сиу почесывает живот и ковыряет в зубах. Генри чувствовал себя как перевернутый на спину жук. Оглушенный, контуженный. Пока он поднимался, комната пошатывалась.

В коридоре было жарко, пахло печенными фруктами и сахаром. Проходя мимо кухни, Генри видел, как Тереза порхает над подносами с вишнями. За приоткрытой дверью в спальню работало радио. На краю прикроватной тумбочки стояла полупустая бутылка виски. Входная дверь закрылась за Генри и отрезала его от Терезы и Ливи. Сиу вцепился в локоть Генри и потащил его вниз. Не отпускал, пока открывал машину и запихивал внутрь.

– Не дури, – ткнув указательным пальцем Генри в лицо, Сиу захлопнул дверь.

Обходя машину, он снова почесал живот. Мимо протащился грузовик. Запыленная кабина, похожий на вагон кузов с наклейкой продуктовой фирмы. За рулем – водитель с закатанными рукавами. Генри цеплялся взглядом за его сильные обнаженные предплечья, чтобы не думать о силе Сиу.

Куда и зачем они едут? Вчера Генри спас Ливи жизнь, а сегодня Ливи приказал отвезти его за город и пристрелить? Нужно сопротивляться. Открыть дверь. Выскочить из машины на ходу. Вывалиться на проезжую часть и надеяться, что тебя не задавят. Надеяться, что, кувыркаясь по асфальту, ничего себе не сломаешь. Надеяться, что после падения тебе удастся подняться, убежать, спрятаться.

Но Генри ничего не сделал. Возможно, это очередная трусость. Наверняка, он пожалеет. Но он так и не смог поверить, что Ливи хочет его убить.

Или поездка оказалась слишком короткой, чтобы поверить в это? Сиу затормозил у пустыря. Из-под мусора росли сорняки. В ближайшем доме не было окон лишь узкие бойницы в глухой кирпичной стене. То ли склад, то ли цех. Чтобы это ни было, прогнувшаяся сетка забора вокруг говорила о том, что здание заброшенно.

– Вылезай, – Сиу энергично вздернул ручной тормоз и вышел из машины.

Подхватив Генри за локоть потащил его через пустырь. Солнце почти село. На пустыре Генри оказался в длинной тени Сиу. Среди куч мусора сновали бездомные облезлые собаки. Воняло бензином и перегноем. Каркали вороны.

Они вышли к гаражам – три жестяные коробки посреди пустыря. Кусок асфальта рядом намекал на то, что давным-давно здесь была дорога. Крыша одного гаража завалилась, два других остались целыми, если не считать дыр на стенах. Маленькие с расплавленными краями, словно от пуль. Стреляли изнутри или снаружи?

Присев около крайнего гаража, Сиу выловил между разбитым телевизор и сгоревшим тостером пистолет. Около среднего гаража Сиу отпустил локоть Генри и достал из кармана связку ключей. Один из них подошел к замку на двери. Мимо лица Генри пролетела муха. Крупная, как мухи, пыль, парила в гараже. Рой пыли зашевелился в лучах заходящего солнца. Из пыли выступил человек, потом еще двое.

– Ну че там, Сиу?

– Принес чего?

– Что за работа?

– Мне бы покурить.

– Мне бы дорожку или уколоться, пока не свихнулся.

Дерганые движения, худые тела, мятые лица. Вряд ли кто-то из них был старше Генри.

– Дай сигарету, Сиу, что тебе стоит, ублюдок, – дрожащий юный голос плохо сочетался с оскалом на посеченном шрамами лице. – Какая же ты лживая сука, Сиу. Сказал мне, что у тебя есть работа. Что заплатишь. Я тут уже полдня сижу. На стены лезу. Какого хера нужно было нас запирать?

– Заткнись, – буркнул Сиу.

– Что за работа, ублюдок?!

– Он сам не знает, – клацнул зубами коротышка в желтой майке. – Правда, Сиу? Он знает столько же, сколько и мы. Он делает то, что ему скажет Ливи. Или Очоа. Или Хавьер. Сиу тупой мул. Когда придет Ливи?

Сиу толкнул Генри внутрь и закрыл дверь.

Единственным источником света стали дырки в стенах. Созвездие справа, две пересекающиеся линии – слева. Но и они темнели по мере того как снаружи истекал день.

– Вы могли напасть на него, – буркнул коротышка в желтой майке.

– А что толку? – Шрам почесал шею, впился ногтями в плечо и ускорился, будто хотел содрать кожу.

Генри видел похожее в клинике. Так лихорадочно чесались героинщики в ломке. Стоило вспомнить клинику, в глаза бросились и другие детали: высокий нервно подергивал плечами и губами, у желтой футболки на внутренней стороне локтей расползались синяки. Такие же синяки темнели на щиколотках обутых в шлепанцы ног.

– Ливи всегда хорошо платит, – сказал высокий.

– Это Лонарди хорошо платил, – буркнул желтая майка. – Очоа – псих, в прошлом году пристрелил пацана за то, что тот с поста поссать отлучился.

– Надо было яйца ему отрезать, – заржал Шрам и принялся шарить по полкам у стены.

Полки и покосившиеся шкафы под ними. Их здесь было полно, как в автомобильной мастерской – только пустые.

– Откуда тебе знать про Ливи и Очоа, Пепе, – высокий шмыгнул носом. – Ты с ними не работал. С двенадцати под крылышком у Санчес старух трахал.

Желтая майка закатил глаза:

– Завидуешь, Тито?

Высокий метнулся, толкнул Пепе в грудь. Желтая майка отлетел в тень.

Забившись в угол, Генри смотрел, как они мечутся и кричат друг на друга. Желтый Пепе перешел на визг. Придавив его коленом к полу, высокий Тито втирал о своих заслугах. Он помог Ливи собрать людей для Хименос, он помог шлюхе Лонарди захватить и заминировать отель в центре города.

– У кого есть зажигалка? – Шрам отлепился от полок и сел посреди гаража, сложив ноги по-турецки.

Ладонь левой руки он держал перед собой так бережно, будто поймал птицу. Или жука. Тито и Пепе отцепились друг от друга и приблизились посмотреть.

– Руки прочь, – прикрикнул Шрам.

– Это стиральный порошок, – желтый Пепе покачал головой.

– Держи, – высокий Тито щелкнул колесиком зажигалки.

Шрам достал из кармана ложку, ссыпал в нее белые крошки с ладони, поплевал сверху.

– Жаль спирта или пива нет, – бормотал он, подогревая ложку зажигалкой. – У моей мамаши подружка была, медсестрой работала, так она всегда опиум физраствором с глюкозой разводила. – А ну уйди! Руки прочь, Тито. Здесь для меня одного мало, – он полез в карман и вытащил шприц. Пластмассовый, одноразовый, но без упаковки и, похоже, уже побывший в употреблении. Шрам повозил иголкой по ложке.

Как долго этот шприц и ложка провалялись у него в кармане Генри даже думать не хотел. Его тошнило. Он задыхался от духоты и вони. Вони грязных тел, пыли и мочи. Со своего место он видел, как Шрам пускает по вене разведённый слюной порошок. Видел, как он с блаженной улыбкой откидывается на спину. А потом Шрам забился в судорогах. Ногой зацепил один из металических шкафов. Эхо заметалось по тесному помещнию. Генри вскочил на ноги одновременно с Тито и Пепе.

– Надо его перевернуть на бок иначе захлебнется блевотиной! – завизжал Пепе.

– Лучше на живот!

Только это была не блевотина. Изо рта Шрама пошла пена. Глаза закатились. Он хрипел и хватался пальцами за все подряд. Потянул Генри за джинсы так сильно, что тот едва не упал.

– Не стой столбом! – орал Пепе. – Сделай ему искуственное дыхание.

– Ты ебнулся, торчок конченый? Ты видел его шприц? Это ток-ток-ток... – Тито заело, как старую пластинку. С каждым оборотом голос становился все монотонее и монотонее.– То-ток...

Генри и сам не понял, зачем лупит замершего Шрама кулаком по груди. Неужели пытался запустить остановившееся сердце? Скорее от отчаяния. От отчаяния он бросился к двери и замолотил руками по жестянке. Что плачет, Генри заметил, только когда дверь распахнулась, и прохладный воздух омыл лицо.

– Какого хера? – засмеялся Сиу.

– Отбой дети, хорош буянить. Пора спать, – второй мужчина был выше Сиу на голову. Улыбчив и смешлив.

От обоих несло марихуаной.

– Перес умер. Перес нашел порошок... – желтый Пепе после каждого слова клацал зубами.

– Порошок? – хохотнул здоровяк. – Здесь разве что крысиный яд мог найтись.

Смех Сиу был похож на хрюканье. Хрюкая и пошатываясь, они со здоровяком зависли над телом Шрама.

– Это крысиный яд.

– Нет, пена изо рта синяя. Значит порошок. Видел, какая пена из сломанной стиральной машинки обычно течет?

– Вот же идиот.

– Чемпион среди придурков.

– Будет теперь вам дети урок. Кто пихает в себя все подряд, долго не живет, – заржал здоровяк.

Его смех вывел Генри из оцепенения, и он попятился к двери.

– Где он взял эту дрянь?

Еще шаг.

– Здесь или с собой притащил?

Пепе зашмыгал носом.

До двери и темнеющей за ней свободы Генри оставалось два шага.

– А где он шприц раздобыл?

– Так, выверните-ка карманы, дети, – скомандовал Сиу. – Не хочу, чтобы кто-то ещё сдох раньше времени.

Генри споткнулся на пороге. В волосы впился ветер. Он глубоко вздохнул, собираясь бежать. Но удар под колени свалил его на землю.

– Сиу, Рамон, вы совсем обалдели? – прокричал человек, нависающий над Генри.

Темная фигура, блестящая пряжка ремня. Он схватил Генри за шиворот и затащил в гараж. Сиу вытаращился на Генри так, будто видел впервые. Генри думал он ударит, но вместо этого Сиу на пару со здоровяком подхватили мертвого Шрама за руки и ноги и выволокли на улицу. Блестящая Пряжка захлопнул дверь.

Долгое время в гараже царила тишина, было слышно, как на пустыре воют собаки, потом Тито и Пепе начали шепотом переругиваться. Генри подобрался к дыркам в стене и прислушался. Услышал голоса Сиу и приятелей, услышал, как они упоминают Ливи и Лонарди.

Ливи хочет закончить то, что начал Лонарди, вспомнил Генри. Но у него нет денег, чтобы платить исполнителям. Потому он собирает в гараже наркоманов, готовых на все за дозу? Чтобы выдрессировать их и послать на дело? Что это за дело? Генри вспомнил слова Очоа: какой смысл теперь, после смерти Лонарди, взрывать избирательные участки? Вспомнил и понял, почему Ливи запер его. Почему Ливи не позволит ему уйти.

Всю ночь Генри мучился от жажды. Под утро начал мерзнуть. Рядом храпели, пердели и вскрикивали Тито и Пепе.

На рассвете Рамон приоткрыл дверь и бросил в гараж бутылку воды. Ноль тридцать три литра на троих. Тито схватил её первым. Пепе прыгнул ему на спину, и они покатились по полу. Врезались в железный шкаф, выбивая из него звон и эхо, заставляя вонючий воздух внутри гаража выть и вибрировать. Звук как будто усилил вонь. Старое тряпье, пот, рвота и моча.

Стараясь дышать ртом, чтобы его не стошнило, Генри убеждал себя, что он еще не настолько свихнулся, чтобы драться из-за воды. Не свихнулся. Не дошел до края. До предела. Он вспомнил, как Сиу заехал ему в зубы. Как Блестящая Пряжка свалил ударом под колени. Вспомнил и почувствовал облегчение. Это пустяки, после того, что с ним делал Анхель. Он заставлял Генри плакать, просить, надеяться. Анхель оставлял его в камере, уходил так надолго, что Генри начинал бояться одиночества и ждать его возвращения. А потом Анхель возвращался и бесконечно долго говорил с ним, бил, ломал пальцы, резал, и Генри мечтал об одиночестве. Каждый раз когда Генри думал, что больше не вынесет, издевательство продолжалось. Иногда самым страшным были вопросы, которые задавал Анхель. Генри не знал ответов, но верил, что от них зависит его жизнь и отчаянно пытался угадать. Иногда хуже всего были прикосновения. Анхель сделал так, что Генри уже не понимал, что хуже – боль или страх.

Нет, по сравнению с тюрьмой здесь Генри на отдыхе. Не беда, если комната отдыха провонялась рвотой и мочой.

Тито хрустел пустой бутылкой – мял и гнул её. Пепе кусал ноготь на большом пальце, в какой-то момент сорвался на крик:

– Прекрати!

Генри подошёл к стене. Через верхние дырки просвечивалось небо, в нижние -лезла трава. Тонкая и острая, как иголки. За дырками на уровне глаз и груди просматривался пустырь. Сорняки, кучи мусора и тропинка между ними раскачивались в такт движений Генри. В такт его дыхания. Прильнув к одной из дыр, он рассмотрел сломанное кресло-качалку, через другую увидел угол здания без окон и сетку забора. Еще одна дыра целилась в машину на дороге. Генри перешёл к другой стене. Отсюда открывались «глазки» на надписи на соседнем гараже и металлический хлам.

Заметив движения Генри, Тито и Пепе тоже повскакивали на ноги. Перемещались от дыры к дыре, толкались и комментировали: инвалидное кресло, выброшенный телевизор, крыса. Собака без хвоста. У моей бабушки была такая же. Врешь, ты даже породу не знаешь. Идиот, чтобы узнать такая или нет, мне не нужно знать название породы. Генри заметил, что Тито постоянно злился и обижался. Пепе соображал быстрее на пару оборотов.

– Сиу приехал, – Пепе переступил с ноги на ногу. – Привез семерых торчков.

Генри и Тито встали за спиной Пепе.

– Эй, этого я знаю. Клянчил деньги на дозу перед ночными клубами в центре.

– Дай посмотреть, – Тито оттолкнул Пепе.

Когда он уступил «глазок» Генри, открылась дверь гаража.

Новички зашли, оглядываясь по сторонам. У одного из них из заднего кармана торчал шоколадный батончик. Целый день Генри, Тито и Пепе ничего не ели, увидев шоколад, Тито выхватил его и запихнул в рот. «Шоколадный батончик» свалил Тито на землю и принялся избивать его ногами.

К нему присоединились еще трое. У одного расстенутая на груди рубашка, при каждом движении полы отлетали за спину обнажая безволосую грудь и худые бока с просвечивающимися через кожу рёбрами. Другой был босым. Больше всех усердствовал парень со сломанным носом в ковбойских сапогах. Когда он занес каблук над головой Тито, Генри и Пепе схватила его за плечи и оттащили назад. Два шага, и он выровнял равновесие, впечатал локоть Генри в губы, Пепе в солнечное сплетение.

Не отпускать, иначе он затопчет тебя ногами. Размозжит голову каблуком, как собирался сделать это с Тито. Не глядя на Пепе, Генри знал, что тот чувствует то же самое. Осознание опасности напоминало рефлекс, инстинкт выживания и самосохранения заставил их повиснуть на Ковбойских Сапогах.

Втроем они завалились на землю, перепутались руками и ногами, в рот и нос Генри набилась пыль и грязь. Перед глазами поплыли красные круги.

Он пропусти момент, когда Тито и другие начали разнимать их. Новичок в расстегнутой рубахе оседлал Ковбойские Сапоги, Босой схватил за руки Генри.

– Хватит, – Тито вжал мордой в пол Пепе.

Шоколадный Батончик запищал как девчонка:

– Тупые козлы!

Пыль мешала дышать, лезла в глаза.

– Отпусти, – прохрипел Генри.

Миг Босой удерживал ладонь на его груди, потом помог ему сесть, похлопал по спине.

«Ковбойские сапоги» тоже сел и оскалился. Во рту у него не доставало двух верхних зубов.

– Идиот!

– Говноед.

– Членосос.

– Сукин сын.

Вялая перебранка, такие же вялые попытки дотянуться друг до друга. Генри встретился взглядом с Пепе, и у обоих заурчало в животе.

– Как давно вы здесь? – Ковбойские Сапоги кивнул Тито.– Ливи видели?

– Когда они могли его видеть? Он вчера целый день в суде торчал, – фыркнул новичок с дредами.

– Откуда ты знаешь?

– Шарился в торговом центре по карманам, увидел по телевизору в кафе.

– Суд это типа над шлюхой, что Лонарди пристрелила? – «Расстегнутая Рубашка» повернулся к Тито. – Я тебя знаю. Два года назад мы сцепились на празднике в районе Цветов. Помнишь?

– Неа. Слишком пьян был.

– Правда, что ты со шлюхой Лонарди отель в центре заминировал?

Тито сплюнул на землю. От этого Генри только больше захотелось пить.

– Был.

– Ливи сказал, что она застрелила Лонарди из ревности, – сказал Дреды. – Как только его с другой бабой увидела, так у неё крышу и сорвало.

– Правда, что Ливи ранен? – всполошился новенький с веревочными браслетами на запястьях.

– На инвалидном кресле в суд прикатил.

– Он еще сказал, будто Лонарди весь переворот сам замутил.

– Гонишь. Нандо ему помогал.

– Думай, что несёшь, Нандо всю жизнь сидел в джунглях и слушался приказов Лонарди, – рявкнул Ковбойские Сапоги.

-Лонарди великий человек...

-Ради переворота он отказался от всего...

-От карьеры военного, от генеральского чина, от управления президентским фондом...

– Я слышал, Лонарди и неудачный переворот год назад оплачивал...

– На какие шиши?

– Это сейчас он деньги из фонда президента увел.

– Правда, что нам за работу из них заплатят?

– Они все уже вышли, на покупку сторонников Хименос, верно, Тито?

Тито важно выпятил нижнюю челюсть и промямлил:

– Там еще больше половины осталось.

– Значит нам заплатят. Хорошо.

– Что тебе сказали нужно сделать? – спросил «Веревочные Браслеты» у Генри.

Он пожал плечами, за него ответил Расстегнутая Рубашка:

– Устроить погром на избирательных участках.

– Зачем?

– Чтобы Хименос выиграли выборы, остолоп!

День вытек через дыру в небе. Генри всматривался в «глазки» и слушал пустырь. Расстегнутая Рубашка вспомнил прошлое: однажды Ливи и Очоа посадили его следить за домом, в котором держали семью европейцев. Выкуп за них заплатили то ли два, то ли три миллиона. Наверняка, в фонде Лонарди осталось не меньше. У Ливи полно денег, нам хорошо заплатят.

Слева от гаража Генри увидел огонек сигареты. Миг назад Генри чувствовал себя цельным, но сейчас разваливался на части.

– Чушь! Про избирательные участки слухи поползли, после того как о них рассказала шлюха на суде.

Драка подарила Генри ощущение принадлежности к группе, теперь он снова был бесконечно одинок.

– Может, шлюха придумала, что Лонарди хотел взорвать избирательные участки, чтобы обвинить его и обелить себя?

Генри следил за огоньком сигареты. Он отдал бы все, чтобы оказаться за стенами гаража. На свободе.

Ночью он долго не мог заснуть. Шоколадный батончик постоянно шмыгал носом. Тито дважды вставал и копал Сопливого в бок, но это не помогало. Хлюп-хлюп отмеряли время в гараже, как часы.

Во сне Генри был ребенком. Шеннон красилась и причесывалась перед зеркалом. Среди духов и тюбиков помады стоял стакан воды. Почему-то Генри не мог сам до него дотянуться. Вместо этого он просил мать. Умолял, кричал и плакал. Но она даже не повернулась в его сторону.

Он проснулся, потому что кто-то надсадно кашлял.

– Блядь! – запищал Сопливый.

– Твою мать, Ти! – выругался Дреды.

Ворчали из всех углов. Ти, мальчишка с собранными в хвост волосами, не кашлял – его рвало желчью. Он стоял на четвереньках и раскачивался из стороны в сторону. Чтобы меньше чувствовать кислый запах Генри открыл рот и не смог вздохнуть – язык прилип к небу от жажды. Он тоже зашелся кашлем. Закашляли остальные. Ти завалился рядом с лужей собственной блевотины и заскулил.

– Его ломает, торчок конченный, – запищал Сопливый.

– Ты сам не лучше.

Вместе с первыми лучами рассвета в дыры полезли мухи. Две навязчиво закружили над головой Генри, будто он был навозной кучей. Он либо пропитался чужой вонью, либо гнил изнутри, и сам не замечал этого.

Тень закрыла «глазки» в стене, обрезала солнечные лучи. То ли Сиу, то ли кто-то другой помочился на стену гаража. Потом дверь открылась и внутрь влетела бутылка.

Я не буду драться за воду, подумал Генри. Не сегодня. Тито перехватил за ногу Ковбойские Сапоги, Расстегнутая Рубашка заехал коленом в пах Веревочным Браслетам.

– Я могу поделиться! – Босой добрался до воды.

Никто не стал его слушать, сбили с ног, навалились кучей. Треть литра на десятерых. Генри прикрыл глаза. Темнота расшатывалась, будто он не сидел в душном ящике, а плыл на корабле. Вокруг соленая как слезы вода, которой не утолить жажду.

Мальчишки слезли друг с друга и рассыпались по гаражу. Генри так и не понял, кому досталась бутылка. А может, они пролили воду? Босой и Сопливый переругивались с Тито. Расстегнутая Рубашка, Ковбойские Сапоги и Веревочные Браслеты шарили по полкам и шкафам.

Нужно думать, сказал себе Генри, нужно искать выход. Можно попробовать уговорить других напасть на охрану, когда им опять кинут воду. Но чем выше поднималось солнце, тем медленней ворочались мысли в голове. Стены гаража нагрелись, как мотор машины, проехавшей три сотни миль. Веки Генри отяжелели. Он не понимал, дремлет он или бредит.

В бреду или во сне он просыпался рядом с Францем, касался его затылка, играл с его волосами. Шел за ним через взволнованную толпу, ожидая, когда он произнесет свое имя-пропуск. Франц назовется и перед ними откроются любые двери. Генри нужно просто подождать. В доме полном дыма и газа, он цеплялся за руку Франца. «Приложи к лицу», – сказал Франц и протянул ему мокрую тряпку. Генри попытался высосать из неё воду и выпал в реальность.

Вечером Сиу и Рамон привели еще троих. На руках одного красная сыпь. У другого родимое пятно на всю щеку. Третий – с пирсингом в носу и ушах.

Когда Рамон и Сиу повернулись к выходу, Ковбойские Сапоги бросился за ними. Врезался Рамону в спину, но повалить не сумел. Сиу пальнул Ковбойским Сапогам в живот. Он резкого звука и дыма у Генри из глаз хлынули слезы.

– Совсем охренели, идиоты, – Рамон стряхнул с себя корчащегося от боли раненого и поднял пистолет. – Кто еще хочет получить пулю? У кого ещё крыша поехала?

Он водил пистолетом из стороны в сторону. Мальчишки в гараже не двигались.

– Если у кого мозги отшибло, я вам напомню. Вы здесь, потому что хотели подзаработать. Сами пришли и умоляли дать вам работу. Скулили как бесхвостые кошки: все, что угодно лишь бы получить дозу.

Пистолет остановился на Генри и поплыл дальше, заставляя Веревочные Браслеты и Тито втягивать головы в плечи и стискивать зубы.

– И что сделал я? Вместо того, чтобы прогнать, угостил коксом, поделился косяком, обещал работу. Так какого хера вы ерепенитесь? Вы мои должники! Выполняйте то, за что взялись, и все будет отлично!

Ковбойские Сапоги застонал. Сплюнув на него, Рамон захлопнул дверь.

Плохо видя от слез Генри подполз ближе.

– Вот блядь. Вот ублюдок. Мразь конченая, – зашептал рядом Пепе.

Он, Генри и еще пару человек зависли над истекающим кровью, не зная, что делать. Пацан с родимым пятном стянул через голову футболку, попытался зажать рану. Как загипнотизированный Генри смотрел, как ходят его лопатки под тонкой кожей. Остальное расплывалось от слез. Похоже, он отупел от страха, отчаяния, жажды и жары. Он не верил, что Ковбойским Сапогам можно помочь.

– Блядь, сколько крови, – пропищал Сопливый.

– Мой папаша так же истекал, когда его сосед ножом пырнул, – выдохнул Босой.

– Выжил?

– Неа.

Генри едва их слышал, будто они находились в другой комнате, за стеной. Сгустившиеся сумерки сделали кровь черной. Ковбойские Сапоги бредил и закатывал глаза. Он все твердил о сбежавшей собаке, которую нужно поймать. В происходящем не было смысла. Генри заметил, что ревет не он один. Только эти совместные слезы не сближали так как драка.

– Идиот, – Тито первым начал ругать Ковбойские Сапоги. – С первой минуты он лез на рожон. Как только вошел сюда, искал проблемы.

– Да, – Пепе, а за ним остальные начали поддакивать. Во всем виноват скверный и неуживчивый характер Ковбойских Сапог.

Вокруг кивали – разве что не обнимались.

– Пес одичал, – засипел Ковбойские Сапоги. – Он ворует еду. Если его не убить...

Он умер к рассвету.

– Блядь. Сука. Твою мать. Когда же закончится эта ебань, – звучало со всех сторон снова и снова как молитва. – Ебаный гараж, ебаный Лонарди. Ебаный Ливи. Драный Сиу. Едрить тебя Рамон. Ебать твою жену, твоих детей. И твою собаку.

Глаза у Генри давно высохли, горло царапало при каждом вдохе.

Дверь открылась, и в гараж влетела бутылка. Забыв о Ковбойских Сапогах, Генри бросился вперед. Стукнулся лбом с Веревочными Браслетами. Съездил Сопливому по челюсти. Босой врезал ему локтем в бок. В щеку вжалось пробитое пирсингом ухо. Генри отбросили назад. Из разрезанного носа у него пошла кровь. Бинты и шины на руках сползли. Он проиграл в битве за воду. Бутылка досталась пацану с сыпью. Так не честно, он только со вчерашнего дня здесь. Он еще не обессилел от жажды и голода. Страха? Отчаяния?

Красная Сыпь опрокинул бутылку в себя. Но драка не закончилась. Трое пацанов с остервенением лупили ногами мальчишку с пирсингом.

– Помнишь меня? – орал Расстегнутая Рубашка. – Я Санчес кокс приносил. В ваш дранный притон. Видел как, ты в женских шмотках разгуливал.

Мальчишка с пирсингом схватил его за ногу. Расстегнутая Рубашка покачнулся, но устоял.

– Маленькая грязная дрянь, не смей ко мне прикасаться, извращенец, – высвободив ногу, он ударил лежавшего по почкам. – Я знаю, что тебе нравилось под мужиков ложиться.

То ли они выбились из сил, то ли их отвлек очередной приступ кашля Ти. Блевать ему больше было нечем.

– Да сколько можно, Ти! – завопил Расстегнутая Рубашка.

– Заткнись, – подхватил Пепе. – Выблюешь сейчас легкие, сердце или желудок!

Босой заржал, Сопливый зашелся кашлем. Большая навозная муха ползла по руке Генри, ему лень было её стряхивать. Лень думать, злиться и даже бояться.

Пацан с пирсингом отполз к стене, забился в один из шкафов – плечи и голова внутри, жопа и ноги снаружи. Может, спрятаться хотел, может, надеялся защитить голову.

Расстегнутая Рубашка приклеился к глазкам в стене. Сыпь нашел одеяло и накрыл мертвеца.

Генри подполз к мальчишке с пирсингом. Морда распухла, но глаза и нос уцелели. Зубы тоже на месте. Руками Пирсинг прижимал бок, что могло означать все, что угодно – от синяка до внутреннего кровотечения.

Припухшие глаза уставились на Генри.