Текст книги "Невыносимые противоречия (СИ)"

Автор книги: А. Stochastic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

– Годо? – Луиза огляделась, она не хотела, чтобы кто-то ее услышал. – Я хочу поговорить с тобой. Наедине.

Они сидели у тлеющего костра. Первый круг образовывали люди из отряда Годо, второй – бывшие заключенные.

Глядя на Луизу, Годо сонно моргнул. Если у Луизы от марихуаны повысилась тревожность, на Годо, похоже, трава навевала сон.

Он встал и перешел к ящикам.

– Говори, – сказал он, присаживаясь на один из них.

– Я не поблагодарила тебя и твоих людей за освобождение. Спасибо.

Годо отечески похлопал ее по колену и хотел встать, но Луиза удержала его.

– Меня зовут Луиза Гудисон, я американка. Мой отец ученый. Мы приехали в Лумбию по приглашению президента.

Перехватив взгляд Годо, теперь он слушал ее внимательно, Луиза продолжала:

– Я решила ты должен это знать. Я слышала, что Шеннон Элвуд используют как заложницу. Её хотят обменять на политических заключенных.

Годо молчал.

– Я могу быть твоей страховкой. Если тебя арестуют. Если арестуют кого-то из твоих людей. Меня всегда можно обменять на твою свободу. Нужно просто связаться с президентом и договориться об обмене. Мой отец большая шишка.

О, дьявол, она что говорит как Гелиос? Неважно, она больше не будет пушечным мясом. Луиза вспомнила, как упал мужчина с перебитым носом, как вывалилась из грузовика Конни. Пару сантиметров и пуля могла попасть в Луизу.

– Я могу быть твоей страховкой. Страховкой каждого в этом отряде, – повторила она.

Годо ничего не ответил, лишь помассировал переносицу. Точно так же он массировал переносицу, когда Карлос уговаривал его напасть на склад. Потер переносицу, а потом напал. Луиза сочла этот жест достаточной гарантией. В следующий раз Годо подумает, прежде чем посылать её в бой. Луиза глубоко вздохнула, на большее она не рассчитывала.

***

Когда Карлос говорил о Нандо, что он не выходил из леса сорок лет, Луиза представляла себе командира партизан как беззубого морщинистого старика. Типа долгожителей из книги рекордов Гиннеса. Не ожидала, что он окажется двухметровым крепышом похожим на бывшего баскетболиста. В пику габаритам голос у него казался мягким за счет шепелявых смазанных "р". Пожимая Годо руку, Нандо улыбался. Он обрадовался гранатомётам, по пути Годо припрятал один ящик в лесу. Нандо покивал заключенным.

Лагерь Нандо был самым большим, какой Луиза видела до сих пор. Он состоял из двух частей. Четыре искусственно созданные поляны отделенные друг от друга лесной полосой в двадцать шагов.

В лагере Нандо было много женщин. Луиза видела и детей. Рядом со взрослыми в камуфляже босые дети в обносках напоминали выходцев из племени пигмеев. Луиза видела женщину, кормившую грудью младенца, и слышала, что неделю назад она родила ребенка в джунглях без медицинской помощи.

А еще Луиза видела заложников. Около двадцати человек поделенные на четыре группы. Солдаты, французские туристы. Видимо, их привели недавно, потому что на отобранных у них цифровых камерах еще не закончились карты памяти: то тут то там щелкали вспышки. А вечером партизаны толпились около трех ноутбуков в лагере, чтобы выложить фото в интернет. Говорили, что интернет покрытие джунглей обеспечивает какой-то иностранный спутник. Международные спутники организаций типа Международной Амнистии.

Мимо навеса французов Луиза ходила к реке каждое утро. И лишь на третий день поняла, что старается не смотреть на заложников. Сгорбленные спины, грязная одежда, цепи на щиколотках, руки, обхватившие плечи.

Присмотреться к пленникам ее заставил один из солдат Освободительной армии. Парень с по-детски пухлыми щеками и складками на лбу, из-за чего его лицо казалось всегда удивленным. Удивленным оно выглядело, когда он кидал камни в пленников. Так как под ногами, в лагере, камней было мало, он доставал их из карманов. Похоже, он специально собрал их. И хоть заложники сидели близко друг к другу, камни попадали только в одного. Луиза не видела его лица, но узнала розовые волосы.

Камень ударил пленника по спине. Судя по тому как делеко камень отскочил, удар был сильным. Подтянув колени к груди, пленник прикрывал голову руками. Французы сбились в кучу и часто моргали. Следующий камень ударил пленника по пальцам, разбил костяшки.

Если это сын Шеннон, где тогда певица? Луиза вспомнила дворец, музыку, красиво одетых людей. Она не могла вспомнить имя мальчишки. Избалованного, смазливого мальчишки, который во время приема обкурился травой и целовался с сыном президента.

Камень угодил пленнику в плечо, в шею. Мальчишка с по-детскими пухлыми щеками не собирался останавливаться. Наоборот, он вошел в азарт. Смеялся громче, замахивался шире, переходил с места на место, подыскивая лучший угол. С каждым новым ударом пленник вздрагивал сильнее. Но по-прежнему не издавал ни звука. Луиза не заметила, какой из камней поцарапал кожу на голове, отчего розовые волосы на макушке окрасились кровью.

Когда у парня с пухлыми щеками закончились камни, он пошел к реке. Луиза двинулась за ним. Парень был едва выше ее ростом. Из-за автомата его левое плечо было ниже правого. Худые руки, узкая спина, резиновые сапоги на два размера больше, чем следует. Это Луиза увидела, когда он разулся на берегу.

Несколько партизан рыбачили слева. Любитель камней с пухлыми щеками подошел к ним, случайно дернул леску и тут же получил подсрачник. Загоравшие справа девчонки в майках и скрученных на бёдрах штанами захихикали. Одна закатила глаза и приложила руку к груди:

– Мне плохо.

– Я сейчас хлопнусь в обморок, – подхватил парень со шрамом лице.

– Боюсь, меня сейчас вырвет, – протянул другой.

Они смотрели на любителя камней и кривлялись. Он прятал глаза, краснел, кусал губы и пятился. Надевая сапоги, дважды промахнулся. По пути назад, к лагерю, с досадой срывал листья с деревьев и давил похожие на малину ягоды Моро.

Вечером Луиза узнала, что парня с пухлыми щеками зовут Анхель. Говорили, три года назад, когда он только пришел в джунгли, его рвало от вида мертвецов и он падал в обморок при виде собственной крови. Наверняка, слухи преувеличивали, но Анхель не смог прекратить насмешки. В таких историях многие находили странный источник силы. Луиза вспомнила, как жалко выглядел студент, когда упал на колени и вернул завтрак во дворе у Карлоса. Никто не знал, откуда Анхель родом, есть ли у него родители и семья.

Луиза так же узнала, что Шеннон погибла. Утонула, когда пыталась сбежать. Так как президент отказался от переговоров о выкупе её сына, Нандо пытался связаться с американскими родственниками и юристами семьи. Он считал, что рано или поздно вытянет из них деньги. О том, как проходят переговоры знали только Нандо и его приближенные.

Ночью Луизе снился президентский дворец. Розоволосый мальчишка ходил по каменным перилам веранды, смеялся над Луизой и выдыхал траву ей в лицо.

Утром Луиза отправилась рассмотреть пленника. С тех пор как она видела его последний раз, он похудел. На лице темнели синяки разной свежести.

Луиза не была уверена, что пленник узнал ее. Он смотрел не нее и часто моргал. Испугался ее увечий? Возможно, он решил, что она тоже заложница? Не заметил автомата за спиной? Возможно, его так часто били по голове, что он просто не сумел вспомнить, где видел её.

Или... Её ли он видел? Даже если они встречались раньше, эта была не та Луиза, что сейчас. Той Луизы больше нет. Наивной и трусливой в своей наивности. Трусливой в своей надежде. Беспечной в своих мечтах и наслаждениях. Она изменилась. Эта мысль захватила её, как ледяной поток, сковывая движения и перекрывая дыхание. Если Луиза вернется домой, узнают ли её родители? Сможет ли она когда-то вернуться домой?

Пока она рассуждала, появился Анхель. Не приближаясь к пленникам, присел у костра напротив, перекурил с девушками, снимавшими шкуру с тапира, заглянул в дымившийся на огне котел. Прошел мимо пленников, помочился на кромке леса. Переговорил с мальчишкой едва выше метра пятидесяти ростом. Почесал комаринные укусы, проверил карманы и наконец остановился в трех шагах от пленников.

Французы обеспокоенно заерзали.

– Что? – Анхель нахмурился. – Не слышу? Ты что-то сказал? Повтори!

Он смотрел на розоволосого мальчишку. А тот смотрел в землю. Анхель шагнул к нему и схватил за волосы, дернул вверх голову.

– Повтори, я сказал, мразь? – заорал Анхель. Пленник закрыл глаза. – Я с тобой разговариваю, тварь. Что же ты молчишь? Думал, я глухой, не услышу, как ты мне в спину шепчешь?

Несколько партизан от ближайших костров и палаток повернули голову в сторону Анхеля. На лицах одних читался интерес, на других – скука. Они видели это не первый раз, догадалась Луиза.

Анхель ударил пленника кулаком в лицо. Достаточно сильно, чтобы тот завалился на бок. Анхель не дал ему подняться, бил ногами. Пыхтел, хрипел и наращивал темп, норовя попасть в голову.

Анхель так увлекся, что ничего не замечал вокруг. Наблюдая за ним, Луиза отметила, что после двадцати ударов, он начал выбиваться из сил: чаще пошатывался, больше размахивал руками. Сейчас его было легко сбить с ног.

Луиза подошла и ударила Анхеля прикладом автомата в затылок. Он упал на землю рядом со своей жертвой и тут же попытался встать. Луиза приставила дуло автомата к его груди.

– Убирайся отсюда, – выдохнула она.

Анхель скривился, открыл рот. Луиза вжала автомат ему в грудь.

– Еще раз увижу тебя рядом с пленниками, пристрелю, – она повысила голос.

– Она вырежет тебе глаза, Анхель, – пропел кто-то за спиной Луизы.

– И заставит их съесть. А потом пристрелит.

– Всадит нож в глаз.

Луиза не узнала голоса, значит, слухи о том, что она сделала со студентом быстро расползлись по джунглям. Луиза не стала оборачиваться. С удовольствием наблюдала, как Анхель засучил ногами, отполз, встал на четвереньки и припустил в лес.

Опустив автомат на землю, Луиза присела около пленника. Он был без сознания. Правый глаз заплыл. Из носа текла кровь.

Луиза принесла бутылку с водой и аптечку. Когда она смыла кровь с лица пленника, он дернулся и разлепил веки. По инерции он попытался защитить голову, но Луиза перехватила его запястье. Холодное и влажное, как у тяжелобольного.

– Тише, все позади, – она словно видела и слышала себя со стороны. Ей нравилась слабость пленника и собственная уверенность. – Успокойся. Меня зовут Луиза. Мы встречались на приеме во дворце президента. Ты был там с матерью.

Пленник всхлипнул, и это Луизе тоже понравилось.

– Как тебя зовут?

– Генри, – прошептал он.

– Хорошо, Генри, – Луиза погладила его по щеке. – Все будет хорошо. Никто тебя больше не тронет. Я позабочусь об этом.

Он сглотнул. Он по-прежнему прижимал затылок к земле.

– Генри, – Луиза вспомнила, как Альба возился с ней после тюрьмы. – Позволь, я тебя осмотрю.

Он не сопротивлялся, когда она расстегнула армейскую рубашку. Он носил ее на голое тело, без футболки. Его живот, бока и поясницу покрывали гематомы. Опасаясь внутренних кровотечений, Луиза ощупала края самых крупных. Генри сначала вздрагивал от ее прикосновений, потом его начала бить нервная дрожь. Такая сильная, что он едва не прикусил себе язык.

– Ребра не сломаны? – Луиза провела пальцем сначала по одному, потом по другому.

Генри покачал головой.

– Я в порядке, – прошептал он.

Луиза помогла ему сесть и облокотиться спиной об опору навеса для пленников. Французы наблюдали за ними, затаив дыхание.

– Попей, – Луиза поднесла к губам Генри бутылку воды, и он сделал глотк.

– Спасибо, – сказал он. На этот раз его голос звучал тверже. Луиза догадалась, что он давно не пил.

Генри покосился на изувеченное ухо Луизы. Она сжала кулак, сдерживая порыв прикрыться.

– В Готе, – начала Луиза, запнулась, прочистила горло и продолжила: – через два дня после приема меня на улице задержала полиция.

Луиза впервые говорила об этом вслух. Генри оказался хорошим слушателем. Смотрел на нее широко распахнутыми глазами. В его взгляде плескался страх. Будто несмотря на все, что случилось с ним, его пугала история Луизы. Постепенно голос Луизы окреп.

– Они вырубили меня, – Луиза коснулась своего затылка. – Вырубили и забрали в тюрьму. Сначала заперли в камере с мертвой девушкой. Я звала на помощь, просила позвонить моим родителями. За это полицейские сломали мне пальцы. Потом они допрашивали и пытали меня. Отрезали мне ухо, грозили вырезать глаз. Потом вывели меня и других арестованных во двор. Полицейские приставляли нам пистолет к затылку, убивали нас одного за другим.

Она снова прикоснулась к своему затылку. Генри тяжело сглотнул.

– Потом меня спас Годо и привел сюда, – Луиза перевела дыхание.

Генри не выдал никакого дерьма типа «мне так жаль», «сочувствую», «не представляю каково тебе». Он продолжал внимательно смотреть на Луизу, будто чувствовал, она рассказала не всё.

– Все будет хорошо, – сказала она и потрепала его по руке.– Никто тебя больше не тронет.

Он внимательно смотрел Луизе вслед, когда она удалялась.

Годо и Сесар сидели около костра. На ужин сегодня был тапир. Альба и Фло распинались о том, как выследили его и пристрелили, а потом притащили в лагерь. Конечно, сделали они это все после того, как Сесар отказался охотиться.

– Иногда чувствую себя твоей мамочкой, – прикалывался Альба. – Таскаю тебе мясо как сраному щенку.

– Передай косяк, мамочка, – фыркнул Сесар.

Альба сделал затяжку. Он сидел далеко от Сесара, потому передал косяк через Луизу. Она коротко затянулась, вдохнула вместе с дымом запах костра и жира. В носу защекотало, глаза заслезились.

Годо по обыкновению ковырял землю палкой. По радио – старый приёмник с плоскогубцами вместо тумблера – сообщили об убийстве журналистки, которая делала репортажи о связях полиции с наркоторговцами. Неизвестный в мотоциклентой маске подкараулил журналистку около ее дома. Девушке было двадцать шесть лет.

Мясо тапира было сочным. Луиза отрезала кусок для Генри.

– Завела себе питомца? – сказал Фло, когда она поднялась от костра.

Луиза шаркнула ногой – мелкие комья земли упали на деревянный настил рядом с Фло.

– Что за питомец? – удаляясь, Луиза услышала голос Сесара.

– Сын Шеннон Элвуд.

– Оставь её в покое, он американец, как и она, – сказал Годо.

Альбер

Миа Фергюс была американской журналисткой. Зимой ей исполнилось сорок пять, она считала: если женщина скрывает свой возраст, она уступает патриархальному обществу. Уступка достойная презрения и высмеивания. В Готе Миа презирала и высмеивала женщин, восхищалась мужчинами и их недостатками, слепо поклоняясь человеческой самоуверенности.

В джунглях она как все туристы рассуждала о странностях местного климата – почему несмотря на влажность постоянно хочется пить.

Больше всего Альберу нравилась шея Мии. Удивительно длинная и белая, без единой морщины. Миа часто промакала ее платком. Будто знала о её красоте и подчеркивала её. А может, знание было неосознанным. С возрастом Альбер убедился, тело разбирается в человеческих слабостях и достоинствах лучше, чем разум. Разум накладывает ограничения, тело делится тайнами.

В первый день пути Миа рассуждала о латиноамериканской литературе. Суть магического реализма сводится к тому, что он бесконечно красиво описывает скелеты в шкафу, сказала Миа и промокнула платком шею. Настолько красиво, что читателю становится стыдно за отсутсвие личных шафов со скелетами.

Я живу в огромном доме, пошутил Альбер, только я и моя сумасшедшая бабушка, она не выходит из своей комнаты пятьдесят лет.

На второй день Миа без умолку говорила о лагерях смерти в Северной Корее. Их видно со спутников. У правозащитников накопилось более пятисот свидетельств бывших узников. Миа хотела знать, читал ли Альбер книгу шестидесятилетнего журналиста Вашингтон Пост о ребенке из лагеря смерти.

Альбер сказал, что не верит старикам и детям. Он хотел снова увидеть, как Миа смеется. Смеясь, она откидывала назад голову и выставляла напоказ шею.

На третий день пути они встретили первую группу партизан, и Миа занялась репортажем. Фотографии и короткие интервью.

В лагере Нандо журналистку встретили с восторгом.

Нандо поцеловал Миа руку и угостил её местным самогоном.

– Как поживают ваши американские рынки? Спокойны, нервничают, не врали ли в депрессию? Как там говорят у вас в биржевых новостях? Рынок выровнялся, испытал потрясение, переживает депрессию? Их послушать, можно подумать, речь идет не о деньгах, а о живых людях. Вам круглосуточно промывают мозги, убеждая что деньги и капитал функционируют сами по себе, без людей. Фетишизм чистой воды!

Альбер кивал и изображал восхищение. Ту же волну против либерализма, демократии и глобализации Нандо гнал и десять лет назад, когда Альбер встретил его впервые. Внешне Нандо тоже мало изменился, по-прежнему походил на обманчиво доброго и обманчиво образованного фермера. Инерция джунглей в действии. Если что в джунглях и менялось, так это люди окружавшие Нандо. Последний раз Альбер гостил у Нандо год назад, сегодня повсюду встречал незнакомые молодые лица.

После кружки самогона глаза Миа засияли.

-Можно я включу диктофон?

Она мечтала об интервью с Нандо, Альбер обещал устроить.

– Я с удовольствием дам интервью позже. Сейчас хотел бы переговорить со старым другом, – Нандо коснулся колена американки. Так фамильярно он общался со всеми женщинами. – Коломбо, моя правая рука, будет счастлив показать вам лагерь.

Коломбо оказался незнакомым Альберу молодым человеком в очках на резинке. Ходил вразвалку, сжимал кулаки в карманах и улыбался, как чиновник, одними губами. Судя по тому с каким интересом Коломбо глазел на Альбера, он догадывался о их делах с Нандо.

– Я привез тебе подарок, – сказал Альбер, когда они остались с Нандо одни под армейским пятнистым навесом. На его опорах виднелись короткие зарубки. В десяти шагах молодые солдаты баловались косяком у костра. – «Камел», как ты любишь, – Альбер достал из рюкзака блок сигарет.

Нандо воспользовался предлогом, чтобы подвинуться ближе.

– Связался с американской родней певички? – разорвал целлофан.

Альбер включил телефон и протянул его Нандо. Тот прочитал завещание Шеннон дважды.

– О чем она думала, оставляя с голой жопой мальчишку, который привык к роскоши?

Альбер пожал плечами, видимо, о театре и фонде по борьбе с раком груди, раз завещала им все свои деньги.

Нандо закурил. После каждой затяжки он опускал руку с сигаретой на колено. В глаза бросался раздвоенный как копыто тапира ноготь на большом пальце.

-Зачем вы увезли Шеннон из города? – спросил Альбер.

– За моими людьми следили.

Альбер разглядывал дерево на краю поляны. Половина листьев у него пожелтела, истончилась и сморщилась, другая – манила влажной зеленью.

– Кто за ними следил? – Альбер поморщился. – Я плачу полицейским, чтобы держались от трущоб подальше.

– Не полицейские. Какие-то туристы околачивались рядом. Никто раньше их там не видел, – Нандо вздохнул.

– И твои громилы запаниковали и потащили Шеннон в джунгли, не связавшись с тобой? Не спросив у тебя разрешения?

Нандо затушил сигарету и закурил новую. Старый лгун, подумал Альбер.

– Или ты всё-таки дал им разрешение? – уточнил он. – Дал разрешение, зная как важно время? Чем меньше времени проходит после похищения, тем больше шансов на удачный обмен. Потом обычно все идёт на перкосяк. Раньше ты придерживался этого правила. А теперь решил, что тебе в руки попала настолько важная добыча, что можно пренебречь всем?

– Ты сам сказал, что президент согласится отпустить сотню политзаключённых в обмен на её жизнь, – Нандо пожал плечами.

– Только она мертва.

– Шеннон с сыном пытались бежать.

– Мальчишка хоть жив? Или я торговался с американцами за мертвеца?

– Жив.

Альбер посмотрел на солдата, подкидывающего ветки в костер. Жиденькие усы над верхней губой, костлявая спина. Другой у костра что-то говорил, кривя губы на правую сторону. Говорил и смотрел на товарища. Искал его расположения? Рассчитывал на поддержку? Возможно, они были друзьями? Из одной деревни? Вместе ходили в школу? Пламя между ними дернулось, искры полетели над землей, изрисованной следами людей.

Вечером, за ужином, Альбер присматривался к командирам отрядов. Братья Хименос с нечесаными бородами трещали о налёте на заставу военных. Рохас, статный и подтянутый с замашками армейского сержанта – Альбер слышал, он служил офицером связи – смотрел на Альбера исподлобья, поджав губы. Такой взгляд обычно означал неприязнь. Видимо, Рохас был из тех людей, кто впечатлительно реагировал на слухи, которые ходили о Альбере Лонарди. Таких людей, как и возмущающих их слухов накопилось немало.

Двое других командиров были мелкими бандитами. Рассказывали за столом о планах ограблений и просчитывали выгоду.

Ещё двое отмалчивались. А значит, на первый взгляд не определить идейные они, тупоголовые или ушлые.

Альбер предпочел бы иметь дело с идейными. Еще лучше для его замысла подошли бы фанатики.

Когда за столом вскользь упомянули, что Годо, мужчина с торчащими ушами и серым лицом, недавно напал на секретную тюрьму в Доме Офицеров, Альбер заинтересовался.

Для фанатика Годо выглядел слишком вялым, но факт, что он не только провернул операцию по освобождению заключённых, но и втянул в эту сомнительную авантюру других, говорил о его изобретательности и уме. Собразительность, ум и любовь к риску? Хорошо бы было узнать, что Годо толкнуло на этот поступок.

Наблюдая, как Годо мелко режет мясо и пьет маленькими глотками самогон, Альбер решил, что скорей всего, им двигало отчаяние. Годо либо мстил за кого-то, либо спасал кого-то.

– Нет, – громко засмеялась Миа и взмахнула рукой. – Если я выпью еще хоть глоток, я упаду на землю и не смогу подняться.

Лишь трое из командиров посмеялись над ее шуткой. Шире всех улыбнулся Нандо. Он поцеловал Миа руку и познакомил ее со своими женами. Старше на вид было около двадцати, младшей, худенькой и круглолицей, тринадцать – пятнадцать. С обоими Нандо обвенчался в церкви.

– Как можно обвенчаться с одной, не разведясь с другой? – икнула Миа.

– Давным-давно на этой земле жил мудрый народ инков, – Нандо усадил младшую из девушек себе на колени. На ее правом запястье болтались ленты-браслеты от сглаза.

– Инки это племя с узелковым письмом? – Миа хотела закинуть ногу на ногу, но не справилась.

– Богатые и знатные люди инков всегда брали несколько жен. Это было одновременно знаком уважения, восхищения, покровительства и защиты.

– Обвенчались вы тоже по традиции инков? – Миа указала пальцем на Нандо.

– Пойдем, я уложу тебя спать, – Альбер подхватил ее за локти и поднял из-за стола.

– Спокойной ночи, – Нандо наклонил голову.

Им выделили палатку ядовито-салатового цвета. Некогда полукруглые каркасы перекосились и ощетинились углами, внутри едва хватало места для двоих.

– Тебе не кажется, что одна из его жен слишком молода для замужества? – пробормотала Миа.

– Все может быть, – пожал плечами Альбер.

– Они тут все слишком молоды, – Миа уселась на спальник и достала фотоаппарат. – Как школьники в лагере скаутов. Хочешь посмотреть?

Она протянула ему камеру. С маленького дисплея улыбались четыре девушки. Они позировали с автоматами на берегу реки. Все в трусах и лифчиках. Толстую ляжку одной из девушек покрывали красные пятна. Альбер на собственном опыте знал, такие следы остаются от укусов песчаных мух.

Миа назвала каждую девушку по имени, коротко пересказала их истории. Одна бежала от сутенера, другая от нищеты, третья от распускавшего руки отца, про четвертую Альберт не слушал.

– У Годо, ты его сегодня видел за ужином, в отряде есть американка, – Миа показала новый снимок. – Девочка из хорошей семьи, с образованием, обостренным чувством справедливости и радикальными убеждениями. Что-то вроде Тани Неймар. Надеюсь, завтра мне удастся с ней поговорить.

У Альбера всегда была хорошая память на лица, труднее он запоминал имена. Лия? Лаура? Луиза?

– Бедняга, интересно, эти увечья она получила в бою?

Судя по огрызку плоти, что остался от уха Луизы-Лауры-Лии, его отрезали острым ножом. Альберт не стал озвучивать свои мысли. Если девчонка захочет, сама расскажет Миа о себе.

Миа что-то еще говорила, расшнуровывая кроссовки и стягивая носки. Ее щеки покраснели, а на лбу проступили капли пота. Она забросила голые ступни на колени Альбера. Он потянулся к поясу ее джинсов, Миа гортанно засмеялась и откинула назад голову, обнажая длинную шею, которую ему так нравилось целовать.

***

Альбер родился и вырос в семье потомственных военных. Когда ему исполнилось двенадцать, отец отослал его в училище. С тех пор Альбер всегда просыпался в четыре утра. Даже на выходные и во время отпуска. Проснувшись в четыре, он не мог снова заснуть, если его не согревало тепло человеческого тела. Ему было все равно с кем спать – с женщинами или с мужчинами. Людьми, с которыми он переспал можно было заполнить зал для приемов в президентском дворце. Забавное бы вышло зрелище: богачи и оборванцы, толкающие друг друга локтями. Либидо Альбера всегда отличалось демократичностью.

Утро началось с рева обезьян. В детстве Альберу подарили череп обезьяны ревуна. Он до сих пор помнил – острая как нож кость в глотке отвечала за низкий голос ревуна.

Откинув полог палатки, он увидел людей в камуфляже на фоне листвы. Казалось, люди двигались в том же ритме, в каком ветер дергал ветки деревьев. Стоило моргнуть, иллюзия рассеялась.

Миа просыпалась со стонами, смешками и ругательствами. Она ругалась со стиснутыми зубами и это напоминало тайные признания шёпотом. Вжикнула молния, Миа закинулась таблетками. За время совместного путешествия Альбер привык к ее утреним ритуалам. Привык к тому, что перед тем, как просить прогуляться с ней к реке, Миа массирует ему плечи.

Река лежала в пятидесяти шагах от лагеря. По пути они никого не встретили, но слышали голоса и треск ломающихся веток. Будто лес сросся, соединился с людьми.

Вдоль берега растянулись рыбаки. Мужчина с волосатой грудью стоял по колено в воде. Он таращился на Миа, пока она умывалась, а Альбер набирал бутылку. Как всегда бывает по утрам, запахи обострились до звона. В носу щекотало от кислого душка ила, на носоглотке оседала мокрая шерсть выдр. Они мелькали как поплавки около корней старого дерева.

Возвращаясь в лагерь, Миа обтирала шею платком и говорила о Годо и Луизе. Точно, ее зовут Луиза. Альбер не верил в убеждения и чувство справедливости.

Группа Годо обитала в другом крыле лагеря. От ядовито-салатовой палатки Годо отделяли заросли колючек и деревьев. Альбер слышал, чем больше лагерь в лесу напоминает лабиринт, тем труднее его обстреливать с самолета.

Судя по палаткам людей Годо, они пришли в лагерь недавно. Успели разжиться тремя навесами, но до сих пор спали на матрасах из полителеновых мешков. Зато над кострами стелился божественный запах жаренного мяса и кофе.

– Почему в лесу так сильно хочется есть по утрам? – спросила Миа. – Дома я никогда не завтракаю.

– Все дело в запахах, – Альбер улыбнулся.

Миа направилась прямо к Годо. Его рукопожатие показалось Альберу таким же вялым как его взгляд и движения вчера за столом. Таким же вялым был мальчишка, растянувшийся рядом на деревянных мостках, как отдыхающий на шезлонге. Одежда и волосы мальчишки так пропитались запахом марихуаны, что от него разило на километр. Годо называл мальчишку Сесаром. Дополняя друг друга, они описали Миа нападение на тюрьму. Кого-то схватили, кого-то пытали, от кого-то узнали, что-то взорвали. О нападении Альбер слышал достаточно, гораздо больше его интересовали причины. Он скучающе смотрел, как в котелке на огне кипит бульон. Белый пар тянулся вверх и таял над головами, распространяя запах мясного навара на много шагов вокруг.

Сквозь белый пар Альбер увидел возвращающихся из леса людей.

– Это Луиза, – Миа вытерла руки о джинсы и поднялась на ноги. – Хочу поговорить с ней.

– Попробуй, если она не выколет тебе глаз, – Сесар ковырял мизинцем в ухе.

– Выколет глаз? – Миа рассмеялась.

– Это не шутка, – Сесар улыбнулся в ответ.

– Не шутка, – Миа снова вытерла ладони о джинсы и вцепилась в свою камеру.

Луиза шла впереди. Повернувшись к лагерю спиной размахивала мертвым грызуном перед лицами мальчишек, что тащили на палке жирного тапира, – вперёд-назад, будто хотела их загипнотизировать.

Альбер готов был побиться о заклад, что Луиза улыбается. Но когда она повернулась, лицо ее было серьезным. Она казалась ниже ростом, чем Альбер ее помнил. Конечно, на приеме она носила туфли на каблуках, но дело было не только в этом – узкое вечернее платье оптически вытягивало фигуру, а военная форма гнула тело к земле.

На голове у Луизы была серая вязанная шапочка. Сдвинутая влево, она прикрывала изуродованное ухо.

Увидев Альбера, Луиза замерла и побледнела. Он готов был поспорить, у нее напряглись спина и плечи.

Миа протянула Луизе руку, Луиза пожала её, продолжая таращиться на Альбера. Как на привидение. Он улыбнулся. Шагнул вперед, тоже протянул руку для рукопожатия. Но тут до Луизы дошло, о чем щебечет Миа.

– Что? Кто разрешил вам меня фотографировать? – взвизгнула Луиза.

Мальчишки сгрузили тапира на землю: один отвязал палку, другой взял нож. Когда Луиза вскрикнула, все в лагере повернули головы в ее сторону.

Она покраснела. Взгляд ее метнулся от Миа и Альбера к людям Годо.

– Я хотела бы послушать твою историю. Если ты не захочешь, чтобы я публиковала твои фотографии, я не буду этого делать, – спокойному голосу Миа вторили истеричные крики птиц.

Не слушая, Луиза вцепилась в камеру на шее Миа. Дернула так сильно, что порвала ремень, и умчалась в лес.

– Луиза, – Миа закусила губу. – Я не буду ничего публиковать без твоего разрешения. Прости, что фотографировала тебя без разрешения. Пожалуйста, поговори со мной! Хоть камеру отдай, я уничтожу фотографии при тебе.

Врунишка, подумал Альбер, как бы пьяна не была вчера Миа, она не забыла перегрузить фотографии на ноутбук.

– Я догоню ее, – он сжал локоть Миа.

– Верни камеру, – Миа погладила его по плечу.

Вывести её из себя было трудно. А вот Луиза сорвалась легко. Альбер шел за ней по пятам. Сначала бегом, потом оба перешли на шаг. Наблюдая, как она отмахивается от веток, подгадал момент, когда она запутается в кустарнике, и окликнул ее.

– Луиза.

Она обернулась.

– Убирайся, – слезы катились у нее по щекам.

Хотел бы Альбер знать – злится она или жалеет себя? Луиза все еще вязла ногой в кустарнике, это позволило ему приблизиться.

– Я Альбер Лонарди. Мы встречались на приеме во дворце президента, помнишь? – он показал ей раскрытые ладони.

– Убирайся!

Из-за ее плеча как колышек из земли торчало дуло автомата. Местные скауты даже помочиться без автоматов не ходили. У Луизы дрожали губы. Интересно, если надавить, она разревется или схватится за автомат?