Текст книги "Невыносимые противоречия (СИ)"

Автор книги: А. Stochastic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

– Для всех нас лучше, чтобы ты встретился с Нандо как можно скорей, – в гостиной Лонарди вручил свой телефон Маркусу.

Чтобы видеть экран, Франц встал за спинкой кресла, в котором сидел Маркус. Еще одно видео. Закинув ногу на ногу, Луиза Гудисон разговаривала с Сабриной Мартинес, подружкой Миа Фергюс. Франц помнил Сабрину, как женщину сжавшуюся в клубок на диване и не способную поднять оброненную сигарету. Он и не знал, что Сабрина может быть энергичной – на видео она кивала, задавала вопросы, улыбалась и жестикулировала. Рядом с ней Луиза в бесформенной безразмерной футболке с растянутым воротом выглядела скованной, как человек, чудом выживший в катастрофе. И тем не менее, Луиза руководила ситуацией и контролировала её. Несмотря на замедленные и тормознутые реакции и речь. Отец Луизы работал на атомной электростанции, Луиза и ее друзья из Армии Освобождения воспользовались его пропуском, вошли в комплекс, устранили сотрудников и охрану, взяли взрывоопасную энергию под контроль. Луиза поёрзала на стуле, кадр сменился прямым включением с электростанции. Между пультами и толстыми стенами метался мальчишка с пластырем на шее. Он ждал приказа, когда можно будет пустить все на воздух.

Маркус вздохнул. В гостиную вошел офицер.

– Диего, это полковник Болейло. С ним ты можешь обговорить детали встречи.

Лонарди поднялся на ноги и хлопнул Диего по спине. Протянул руку Маркусу, потом Францу. Ладонь у него была сухой и шершавой.

– Жаль, что не могу остаться на ужин, – объявил Лонарди. – Должен бежать. Буду на связи.

Глядя ему вслед, Маркус скривился. Входная дверь хлопнула дважды. Диего и Болейло тоже испарились. Луч прожектора погладил окна. Патрик объявил, что ужин готов. Маркус медленно и тяжело встал с кресла.

– Могу я отлучиться? – Франц вытянулся перед ним по стойке смирно. Даже ладони вспотели, так тесно он прижал их к брюкам.

– Куда?

– Допросить человека, который отравил президента, – отрапортовал Франц. – Рипон отвез его в тюрьму на улице Томаса Борхе.

Несколько минут Маркус молча всматривался в лицо Франца.

– Да, делай, что считаешь нужным, – наконец сказал он. Будто подачку сделал.

Это твоя награда – немного свободы и самостоятельности за верную службу и исполнение приказов. Но Франц был доволен. Он взлетел наверх, снял театральный красный мундир и надел солдатскую форму.

В диспетчерской вышке поменялась дежурная смена. Покинувшие лифт офицеры спорили и размахивали руками. Наблюдая за ними, Франц почувствовал усталость. Даже мышцы задрожали. Такое случается от недостатка сна. Кажется, последний раз он спал несколько часов подряд рядом с Генри. Даже после того, как они нашли в подвале Санчес мертвую девочку и попали под обстрел, он сумел заснуть рядом с Генри.

Но дело не в Генри. По крайней мере, не только в нем. Франц помнил, как месяц назад реагировал на его исчезновение. Он не видел кошмаров, когда Генри похитили после приема. Генри не похитили бы, если бы Франц попросил его остаться, не выпустил из своей спальни?

Никогда не узнать, ничего не изменить.

Кошмары начинают сниться, когда осознаёшь, как мало от тебя зависит?

Когда Генри похитили, Франц искал информацию о нем в интернете, казалось, узнай он о Генри больше, что тот любил и не любил, что-то изменится. Он не любил оперы матери. Франц закачал на телефон одно из последних выступлений Шеннон и вышел из комнаты.

– Я сержант Хорхе. Генерал приказал сопровождать вас, – подскочил к нему во дворе молодой офицер. Класические черты лица портили оспины.

Конвоир? Охранник или помощник? Франц кивнул и прошел за Хорхе к машине. К колёсам джипа прилипла трава. Свет приборной панели подчеркивал шрамы на руках Хорхе.

– Откуда они? – Франц указал на шрамы.

– Начинал в саперных войсках, – Хорхе вывел машину на улицу и тут же ввязался в обгон.

Когда Франц первый раз повез Генри в аэропорт, его закрыли из-за угрозы взрыва. Неизвестные взорвали самодельные бомбы, сказал Рамирес. Если бы не бомбы, Генри бы улетел. И все сложилось бы иначе.

Хорхе нажал на тормоз и снова на газ. Лавируя между машинами, он умудрялся не сбавлять скорость ниже пятидесяти. Джип дёрнулся и проскочил перекрёсток на красный свет.

После ревизии руководство тюрьмы взяли на себя военные. По городу поползли слухи об амнистии. Под стенами тюрьмы собрались люди, разыскивающие родственников. Женщины держали фотографии, мужчины размахивали плакатами. Солдаты проредили толпу турникетами и собирали данные о пропавших. Зарабатывали армии Маркуса хорошую репутацию.

Рипон ждал Франца на проходной. Пахло хлоркой, полы были мокрыми. Камеры наблюдения серели коридорами, лестницами, решетками. Солдаты по эту сторону экрана следили за солдатами по ту сторону, убирающими, проверяющими. Охрану тюрьмы заменили вместе с начальством. Шуршали переговорные устройства. Подвывала электродрель.

– На цокольном этаже меняют решетки, – пояснил Рипон.

Часы в углах мониторов отбили двадцать три десять.

– Второй этаж, – Рипон говорил в нос. От усталости? От простуды?

Двое солдат на лестнице посторонились, пропуская Франца наверх. Футболки перекручены, на штанах нет ремней, на руках вздулись вены. Будто они занимались физической работой, поднимали тяжести, избивали кого-то.

Лампы в длинном коридоре пощелкивали от перегрева. Решетки покрывала ржавчина. Узкие окна гнездились в шаге от потолка. На стеклах грязные разводы, пятна и трещины. В камерах силуэты. Локти, колени, спины на матрасах, голые, обтянутые рваньем. Через пятьдесят метров поворот, еще один, коридоры складывались как змея внутрь кольцами. Окна исчезли, лампы стали ярче. Лабиринт. Все чаще появлялись железные двери. Новее решеток судя по состоянию железной обшивки.

– Сюда, – дверь, которую распахнул Рипон оказалась толстой, сантиметров двадцать, обита резиной по краям. В камере не было окон, две микроскопические решетки вентиляции пропускали жаркий влажный воздух. Видимо, вентиляционные каналы были так же извилисты и длинны как коридоры. Пройдя по лабиринтам вентиляционных каналов сюда только сейчас добрался воздух, который всосали стены тюрьмы днем. Кроме вентиляционных отверстий в камере три на два метра были сливы в полу. По одному на каждый из четырех углов. Сливы размером с запястье Генри. Теперь они были закованы в наручники, и Генри не мог их крутить.

– Если что-то понадобится, я оставлю двух солдат в коридоре, – Рипон передал Францу ключ-карту.

До настоящего момента он и не знал, что в тюрьме есть электронные замки.

Рипон занес в камеру единственный стул.

Дверь за Рипоном закрылась, и помещение скрутила тошнотворная тишина.

Глаза Генри расширились. Вызывающие и вопиюще темные на бледном лице. Может, именно сейчас Франц заглянул в глаза правде? Грязные стены, мерзкая тишина, Генри болезненно неподвижен, а смотрит так, будто хочет испепелить Франца взглядом. Будто не должен здесь находиться. Это правда?

В первую их встречу Франц хотел узнать, какого цвета у Генри волосы на самом деле. Когда Генри похитили, он нашел его фотографии в интернете. Недавние и детские. Генри всегда был на виду, при блистательной знаменитой мамочке. Она таскала его с собой как украшение, представляла как приз, награду. Старые снимки говорили, что родился Генри с волосами светлыми как солома. На видео трехлетней давности он носил длинную челку и сдувал ее, кривя губы, когда мать отворачивалась. Почему Франц все это запомнил? Почему обратил внимание на цвет волос Шеннон? У матери и сына одинаково светлые головки? Или она красилась, чтобы получить тот же оттенок, что у её ребенка?

Спросить об этом Генри? Сейчас он не ответит, если Франц действительно хотел знать правду, нужно было спрашивать раньше.

Сейчас его корни отросли и белели как болезненно бледная кожа.

Переступая порог камеры, Франц чувствовал лихорадочное воодушевление, а теперь его разбила слабость. Он опустился на стул, достал телефон и включил музыку. Может, стоило раздобыть усилитель звука?

Он ожидал услышать женский голос. Шеннон пела сопрано или меццо-сопрано? За всю жизнь Франц всего два раза был в опере. Первый раз с матерью, второй – сводил отец.

Вместо женского голоса телефон выплюнул два мужских. Перебивая друг друга, голоса просили, жаловались, каялись и спорили. Францу показалось, или мужчины скрипели зубами?

Генри не двинулся с места, лишь вздохнул и прислонил затылок к стене. Франц зацепился взглядом за родинку на его шее. Всегда за нее цеплялся. А когда Генри опускался перед ним на колени, Франц любовался пушком вокруг косточек его позвоночника.

Мужской голос ускорился, затараторил, отстреливаясь словами, потрескивая отрывистыми звуками. Они сыпались как град.

– Что это? – Франц захотел услышать голос Генри.

– Вагнер. Зигфрид.

– Какой язык? – хоть Франц уже и сам догадался.

– Немецкий, – сказал Генри, и голос в записи, будто подчиняясь ему, угомонился.

Тенор старался что-то объяснить. Снова просил. Почему Генри ничего не объясняет Францу? Почему ни о чем не просит? Он не доверяет Францу. Никогда не доверял.

Генри сжал челюсти, повел плечами, локти его подрагивали. Он замерз, сообразил Франц. В комнате душно, а его морозит. Голоса снова закричали друг на друга. Обсыпали оскорблениями? Угрожали?

– Что они говорят? Ты ведь знаешь её шоу наизусть?

– Верь мне, милый, только здесь ты можешь страх понять, – Генри закашлялся, – в других местах, в другие дни, он не придет к тебе.

Франц видел видео, на котором Генри по памяти переводил либретто. Ему было семь, Шеннон гладила сына по спине и сияла от гордости.

– Замелькает в глазах, заходит земля, застынет сердце в груди.

Зачем она заставила его учить наизусть эту чушь?

– Кликни меня, если понравится страх...

Генри передернулся. Он устал, мог бы сесть на пол, но не делал этого.

– Иль у людей всегда мать умирает, сына родив? Я сам не знаю, кто я...

Тенор перешел на отвратительный шепот.

– Видишь ли смерть, мальчик цветущий? – Генри облизал губы. Сухие. Наверное, он давно не пил. Но ни за что не попросит воды у Франца.

Отвратительные голоса кричали, выли, кололи осколками звуков. У Франца разболелась голова.

– Не смей меня любить, – вздохнул Генри. – На что ты годен, то ты свершил... вечным сном закрою глазки твои... тебя легко обмануть... я все в тебе всегда от сердца ненавидел.

Все из-за клада, понял Франц. Зигфрид наивный идиот, которого растил мерзкий карлик, чтобы он убил чудовище. Растил, ненавидел и мечтал убить.

– Не смей меня любить, – Генри поморщился.

Неожиданно Франц понял, как Генри умрет.

– Рад я лишиться любви твоей, но я и с жизнью должен расстаться?

Смерть либо рвет человека на части, либо запирает в теле. А Генри смерть хотела одновременно и запереть в теле, и разорвать на части.

– Только глотни. В туман и ночь напиток тебя погрузит, – Генри нахмурился, вспоминая слова. – Во сне меня зарежешь?

И откуда-то Франц уже знал, когда смерть запрет Генри в теле, он будет выглядеть также, как в момент наслаждения. Как когда кончал от прикосновений Франца.

– Змеиная кровь открыла мне слух, – Генри с трудом держался на ногах. Сколько времени прошло?

Музыка завяла, скукожилась, из затишья расцвели новые звуки. Наконец-то женский голос. Это Шеннон? Пронзительный женский голос нарастал как пожарная тревога, сигнализация.

– Я совсем один, без сестер, без братьев, мой отец убит, скончалась мать, я их никогда не видел.

– Ты пропустил женскую партию! – разозлился Франц.

– Ты дразнишь меня? – Генри наконец-то признал свою усталость, сдался и сполз на пол.

Францу казалось, гребаная опера длилась бесконечно.

– Я смеюсь нашей страсти. Я смеюсь ослепленью. В смехе дай нам погибнуть, со смехом в Ничто уйти, – Генри растянул сухие губы. Из трещины на нижней появилась капля крови. Никогда еще Генри не выглядел так отвратительно. Его худоба и бледность никогда еще так не обижали Франца. Каждый его жест, взгляд, вдох ощущался как оскорбление.

Генри опустил голову и уткнулся лбом в наручники. Франц хотел подойти, схватить его за волосы, заглянуть в лицо, прокричать... Что? Он забыл, музыка выбила у него из головы связные мысли. Когда он думал, что все закончилось, она грянула снова и пригвоздила его стулу.

Он мог посмотреть на телефон, выключить оперу или узнать сколько времени он здесь. Мог зацепиться за реальность, но вместо этого он смортел на опущенную голову Генри, его плечи, подтянутые к груди колени. Руки в наручниках, пальцы выглядели как сломанные ветки. Францу показалось или плечи Генри тряслись? Возможно, он плакал, возможно, дрожал?

Франц прикрыл глаза всего на миг и проснулся от того, что рядом шаркали подошвы. Рипон и еще один солдат. Генри опять вжимал затылок в стену и смотрел вокруг с ненавистью.

– К-к-который час? – спросил Франц.

– Восемь утра. Генерал Маркус звонил, – сказал Рипон.

Миме? Так кажется звали гнома, который водил Зигфрида на поводке?

– Хорошо, – Франц встал со стула, пошатнулся.

Он спал сидя, плечи и поясница затекли, но несмотря на это, Франц чувствовал душевный подъем. Он проспал больше пяти часов без пробуждений, и был полон сил.

На шее Генри часто дергался кадык, трещина на губе превратилась в черную линию. Как татуировка. На мертвом теле матери Луизы.

– Принесите ему бутылку воды, – приказал Франц.

– Слушаюсь, – солдат рядом выпятил грудь.

Франц никогда его прежде не встречал. Румяные щеки, торчащие уши.

Выйдя в коридор, Франц поправил одежду. Взглянул на телефон, батарея села. Гребаная опера длилась не меньше четырех часов.

– Кофе? – предложил Рипон на первом этаже.

В окна лезли солнечные лучи, из камер ползли тени. Они раскачивались как маятники. Заключённые делали зарядку или ходили из угла в угол? Запах хлорки перебивал запах пота и сырых стен. На мониторах блестели пустые коридоры.

Возясь с кофейным автоматом, Рипон наклонил голову и потер шею. Громко фыркнув, машина нацедила кофе в пластик.

Франц удивился, увидев, что Хорхе, сапер, солдат, который привез его вчера, спит в джипе. Он храпел на переднем сиденье, в любую минуту готовый схватиться за руль и вжать ноги в педали. Когда Франц открыл дверь, Хорхе не дернулся, лишь открыл глаза и плавно сменил позу.

– Доброе утро, – Франц отдал ему свой стакан.

На дне глоток и кофейная гуща. Хорхе слизывал её с губ, выруливая к воротам и на улицу. Около тюрьмы по-прежнему стояли люди. Уставшие лица, тревожные движения. На ногах их удерживала надежда найти потерянных родственников. Девчонка с красными лентами в волосах встретилась с Францем взглядом. Она провожала джип глазами, пока он не исчез за углом.

Улицу Ромуло Гальегоса перегородили. Здание издательства обвалилось внутрь. Газеты и журналы превратились в конфети и рассыпались по асфальту. Самое крупное информационное издательство страны. Его газеты растиражировали обвинения против фонд Франца Варгаса. Его газеты каждую неделю печатали фотографии убитых. Пять пуль в грудь. Две в голову. Дыры вместо глаз, провал вместо челюсти.

На воротах базы ВВС появились листовки. На входе дежурил солдат с синяком под глазом. Драка или спарринг?

На плацу прыгали кадеты. Из-под подошв летела пыль как из под колес поезда. На спине, груди и подмышками растекались пятна пота. Франц вдруг понял, если Маркус отправит его сегодня на занятия, он взбунтуется. Он слишком долго послушно прогибался, пора заставить Маркуса уважать себя. Ночь в тюрьме вселила в Франца уверенность, что настало время перемен. Столовая Маркуса превратилась в штаб. Стену затянул экран проектора. Луиза ёрзала на стуле. Ее изображение было раза в два крупнее Франца.

– Пауза, – приказал офицер с седыми усами.

Изображение задрожало.

– Обратите внимание на задний план. Это отель «Четыре сезона». Мои люди побывали там, Гудисон снимает пентхауз.

– Как часто она выходит на связь со своими сообщниками на АЭС? – перед Маркусом на столе стояли тарелки с булочками, пиалы с джемом и кофейные чашки.

Пустые, значит обсуждение началось давно.

– Франц, – Маркус заметил его в дверях и приглашающе кивнул.

По очереди Франц пожал руки пресс-секретарю и аналитикам. Восемь человек. Четверо сидели, положив локти на стол. Четверо скользили по комнате, возились с проектором, подкидывали на стол досье, карты, графики, списки.

Францу потребовалось несколько минут, чтобы понять, они ищут путь как подобраться к Луизе.

– Скорей всего, она выходит на связь с АЭС по часам. Определённое время. График. Если её взять в плен или убрать, график будет нарушен, это может привести к взрыву.

-И тогда, – мужчина с седыми усами обрисовал перспективы, прикинул разрушения и границы заражения.

На экране появилось изображение комнаты с пультами.

– Это Фло Гарди. Родился в Гото, двадцать семь лет. До того, как ушел к партизанам продавал наркотики. В Гото остались его жена и дочь, но нам не удалось их найти. Мы пробовали связать с Фло Гарди напрямую, предложить ему деньги, но похоже, сигнал глушится изнутри, и канал для связи открывается только в определённое время.

– Возможно, он связывается с Луизой каждые полчаса.

– С Гудисон связаться легче.

– Что мы можем ей предложить?

На столе зашуршали бумаги.

– Её родители, – сказал пресс-секретарь. – Тело её матери нашли во дворе Дома Офицеров.

Франц сжал кулаки, пижон Нисман воспользовался его отчетом. Маркус и его аналитики искали способ избежать преговоров, избежать навязанной встречи с Нандо. Отделаться от необходимости создавать правительственную коалицию с повстанцами. У них это получится, если они снимут угрозу взрыва электростанции.

– Можно попробовать шантажировать её родителями, – сказал «седые усы». – Сказать, что они у нас, если хочет увидеть их живыми, пусть даст отбой на АЭС.

– А если это не сработает? Если Фло не подчинится ей? – полковник с бакенбардами крутил на столе пачку сигарет, как колесо рулетки.

– Нужно попробовать. Позвони ей, – приказал Маркус.

– Будешь говорить? – тихо, почти доверительно склонился к нему «седые усы».

В это время офицер с блестящим от пота лицом набрал номер.

– Громкая связь.

Через три гудка Франц услышал голос Луизы.

– Алло? – он помнил его не таким. Более четким, менее тягучим и сонным.

– Луиза Гудисон, это генерал Маркус.

– Привет, генерал, – Луиза усмехнулась. – Как настроение? Как погода?

– Я хотел поговорить с тобой, Луиза. Я ведь могу называть тебя по имени?

– Вы хотите поговорить со мной о погоде, генерал? Прогнозы обещают ураган и разрушения, небо в любую минуту затянет большое радиоктивное облако, – Луиза рассмеялась.

– Твои родители хотели бы избежать этого, Луиза.

– Не смейте говорить о них! – закричала Луиза. – Вы их убили. Или ублюдок Касто. И вы заплатите за это. Думаете, коалиция с Нандо вас защитит? Думаете, людей можно обмануть дурацкими признаниями по телеку? Я сожалею, не видел, что творится за моей спиной? Во всем виноват президент? Эта чущь на меня не действует. Я знаю, что вы виноваты так же как Варгас и Касто. Вас спасают только ваши самолетики.

– Луиза, – кто-то оборвал ее. Что-то упало, Луиза выруглась.

– Иди в задницу, Маркус!

– Но твои родители живы, Луиза, – спокойно продолжал он. – Они у нас.

– Ты врешь! – снова закричала она.

– Нет. Я говорил с ними сегодня утром. Они хотят вернуться с тобой домой.

– Старый лживый хрен!

– Луиза, хочешь поговорить с ними? – Маркус выпрямил спину.

Но Луиза уже отключилась.

– Она на взводе, – заметил «седые усы».

– Она сомневается, и не знает, чему верить. Нужно выждать и позвонить снова, – сказал Маркус. – Что скажешь?

Он повернулся к офицеру с тонкими невидимыми губами.

– Судя по взвинченному голосу, она под кайфом, – спокойно сказал он.

– Кого мы слышали на заднем плане? Кто там сейчас с ней?

– Сесар Навильо. Отморзок, с четырнадцати лет убивал для картеля, в девятнадцать переметнулся на сторону сопротивления, – «седые усы» пролистнул свои файлы. – Не сдержан. Постоянно под кайфом. Чуть что хватается за пистолет. Вчера подстрелил официанта, который принес ужин в номер. Только из-за того, что тот не так посмотрел.

– Если прикажите, мои снайперы его снимут, – потянулся на стуле полковник с бакенбардами.

– Пока нет, – Маркус поднял ладонь. – Сначала обрабатываем Гудисон. Нужно заставить её поверить, что её родители живы, и она может спасти их.

– Если не получится, можно попробовать настроить Сесара Навильо против неё и сопротивления, – пожал плечами «невидимые губы».

На проекторе появились снимки АЭС с высоты птичьего полета, и Франц вышел из комнаты.

– Вы уверены, что внутри один террорист, а не группа? – услышал он, поднимаясь по лестнице.

Лампы в коридоре задрожали. Все звуки заглушил гул взлетающего самолёта. В своей комнате Франц видел через окно головы людей в башне диспетчерской.

Вынув из ящика стола пробирки с кожей матери Луизы, он положил их в карманы штанов.

От учебного здания к ангарам потянулись кадеты. Перед ангарами трое возились с парашютами. Франц направился к воротам. Ему следовало попросить у Маркуса пропуск или что-то вроде. Бумагу, дающую ему право покидать базу в любое время. Естественно, охрана отказалась открыть перед ним ворота.

Мониторы в будке охранников выигрывали у теремных по части четкости. Франц рассматривал черно-белые экраны, пока солдат с перебинтованным большим пальцем говорил по телефону. Камеры смотрели за ворота, показывали улицы, тротуары по периметру базы. В объектив одной из них попала разворачивающаяся машина. Медленно как раненный жук или как учебная.

Солдат у телефона кивнул, сглотнул и передал трубку Францу.

– Что происходит? – в голосе Маркуса чувствовалось нетерпение и раздражение.

– Хочу еще раз проверить списки заключенных в тюрьме, сэр, – соврал Франц.

– В следующий раз, если захочешь покинуть базу, обратись сначала ко мне, – проворчал Маркус.

– Слушаюсь, сэр, – медлительная легковышка на камере исчезла, её место занял грузовик. Наклейка с гигантской бутылкой минералки украшала кузов. – Разрешите посетить тюрьму?

– Иди, – отмахнулся Маркус. – Возьми Хорхе с собой.

Он отключился первым. Охранник смотрел на ботинки Франца. Подбирающееся к зениту солнце бликовало на стеклах окон будки, выбелило стену, дорожки, обесцветило стальные ворота, траву на плацу и кузовы джипов на стоянке. Когда Франц отыскал Хорхе, тот жевал бутерброд. Забираясь в джип, он отряхивал крошки с футболки и выковыривал из зубов ветчину. Он не спрашивал куда нужно ехать. Включенный на полную мощность кондиционер не сразу разогнал духоту и запахи в салоне.

Вокруг базы дорожное движение впало в штиль. За поворотом Франц увидел причину затишья – посты, шлагбаумы. Солдаты и полицейские с желтокрасными повязками на руках.

– Народные силы самообороны, – пояснил Хорхе.

Похоже, Маркус создает гражданскую организацию в поддержку армии. Звено между народом и армией, которая подмочила свою репутацию.

Улицу Сандино перекрыла демонстрация. Над головами людей раскачивались фотографии размером с оконные рамы. Улыбающиеся лица пропавших. Свадебные фото, школьные и семейные.

– Можно объехать по улице Махатмы Ганди, – Хорхе положил на руль подбородок, продумывая путь оступления. Яркое дневное солнце заставило его прищуриться.

– Поверни на проспект Боливара.

Мимо машины пробежали молодые люди. Пятна краски на одежде, лихорадочный румянец на щеках.

– Большой крюк.

Порыв ветра наклонил фотографию девушки, гигантская улыбка прижалась к головам людей в странном, не предвещающем ничего хорошего поцелуе. Распахнутые окна семиэтажки рядом на втором этаже занавесили плакатами. Призывы из красных напрыгивающих друг на друга букв. Выше из открытого окна сыпались листовки. Еще выше мелькали руки и лица. Они кого-то приветсвовали или подавали сигналы?

– Мы не едем в тюрьму. Не сейчас, – Франц назвал адрес отеля, в котором окопалась Луиза.

Хорхе подчинился. Похоже, после того, как Франц помог обвинить отца в репрессиях, Маркус отвесил ему значительную свободу передвижения. Естественно, под присмотром своих шестерок. По возвращении Хорхе напишет отчет. Доложит о том, где был Франц.

Как среагирует Маркус? Если на тебя напялили поводок, не будет ли самым правильным проверить его длину?

Франц включил радио. Ночью взорвали школу, сожгли двадцать машин, в больнице произошла перестрелка.

На перекрестке не работал светофор. На улице Гонсалес фасады домов украшали граффити. Смерть Касто. Касто пес Варгаса. Варгас убийца. Варгас обманщик. Карикатуры официальных портретов. Краски блестели будто их нанесли совсем недавно.

В трехстах метрах от отеля собралась толпа. Мужчина с громкоговорителем превратил в трибуну крышу грузовика и, подпрыгивая как обезьяна, требовал референдум и демократические выборы. Девушка рядом с ним – длинные волосы закрывали короткие джинсовые шорты – раздавала листовки. Люди около машины, молодые, крепкие, ритмично вскидывали вверх руки и сжимали кулаки.

– Референдум!

– Комиссия для создания новой конституции!

– Демократические выборы!

В двадцати шагах от митинга люди в противогазах тоже раздавали листовки. Судя по символу радиоктивной опасности на них, предлагали план эвакуации или убежища на случай взрыва АЭС. Двери в кафе и магизины стояли распахнутыми. Над домами кружил армейский вертолет.

– Дальше не проехать, жди меня здесь, – не дожидаясь реакции Хорхе, Франц вышел из машины.

Нырнул в толпу, прежде чем успел задуматься, что делает. В ребра уперся локоть, и у Франца потемнело перед глазами.

Через несколько мгновений темнота ушла, но по телу заструился холодный пот. Липкий, мерзкий. Будто Франц был хладнокровной рептилией, а люди вокруг излучали тепло. Они пахли потом и пылью. Мальчишка с синяком на лбу всунул Францу листовку с желтым символом радиактивной угрозы, и Франц ухватился за нее как за спасательный круг. Такие же листовки валялись под ногами. За поворотом полицейские с повязками на рукавах, в шлемах и бронежилетах расхаживали вокруг шлагбаума похожего на барьер для бега с препятствиями. Он закрывал проезжую часть, толпа обтекала его слева и справа.

Четырнадцать этажей отеля возвышались над офисными зданиями. Окна одних зияли дырами, другие – прикрывал целлофан, подрагивающий от ветра. На парковке отеля фургоны журналистов с тарелками на крышах заняли места туристических автобусов. Пожарная машина заехала на тротуар. По крышам разгуливали солдаты с автоматами и тянули к губам рации, будто для причастия. Автоматы маячили у входа в отель. Автоматы старых образцов со сбитыми прицелами, общарпанными прикладами, обрезанными стволами, разноцветными ремнями цеплялись за плечи гражданских и отражались в стеклах их темных очков. Двое – один курил, второй жевал спичку – спорили. Трое юнцов с автоматами играли в футбол консервной банкой.

В холле отеля пожилая пара вертела карты города. Отель до сих пор открыт для постояльцев? Словно подтверждая это, молодой человек в велосипедных шортах и с бутылкой воды в руках сбежал по лестнице и устремился к выходу. Он выглядел так, будто отправлялся на ежедневную пробежку. Его не смущали журналисты, раскинувшиеся по полу кабели телекамер и микрофонов. Женщина в футболке с логотипом рок-группы заметила Франца.

– Мистер Варгас!

Головы повернулись к нему.

– Мистер Варгас вы здесь из-за захвата АЭС?

– Вы хотите встретиться с Луизой Гудисон?

– Что вы ей предложите?

– Вы действуете от имени генерала Маркуса?

– Что вы чувствовали во время вчерашнего прямого эфира? Что вы думаете о режиме вашего отца?

Лифт сонно мигал кнопками. Не желая ждать, Франц побежал по лестнице. Легко преодолел четыре пролета и оторвался от журналистов. Рано или поздно ему придется придумать ответы на их вопросы насчёт отца. На пятом этаже Франц остановился и упер руки в колени. Нужно перевести дыхание, пока его сипы не заглушили хлопанье лопастей вертолетов. Они лезли в окна на лестнице. В открытом салоне Франц разглядел солдата около заряженного пулемета. Он как будто ждал сигнала. Как и люди внизу, люди на крыше. Но никто пока не отваживался нарушить равновесие. Пока не известно по какой схеме Луиза выходит на связь с АЭС, случайный выстрел мог превратить город в ядерную пустыню.

Достаточная ли это защита, думал Франц, поднимаясь наверх. Он больше не бежал, следил, чтобы пульс не зашкаливал. Видимо, Луиза считает, что да, угроза взрыва достаточная подстраховка, чтобы поселиться в центре города на виду у всех. В этом было что-то отчаянно смелое, беспечное, вызывающее. Франц не знал, в каком она номере, но знал, что пентхаузы располагаются на тринадцатом и четырнадцом. Слышал, что в одном есть беассейн, в другом кинотеатр, в третьем дорожка для игры в боулинг. Когда он переселялся в отель из дворца, ему предлагали занять один из пентхаузов. Но Франц не любил роскошь. Интересно, любит ли Луиза роскошь? Ему казалось, что от того любит она роскошь или нет зависит как сложится их разговор.

Шахту лестницы от коридора тринадцатого этажа отделяла дверь на амортизаторах, слишком тяжелая, медленно открывающаяся и медленно закрывающаяся. Миновав ее, Франц увидел распахнутые двери номеров. За одной перевернутая мягкая мебель, за другой разбитое окно. Ветер хлестал потолок занавесками, свистел в проёмах и гулял по коридору.

В конце коридора распахнулась дверь. Сабрина Мартинес, подружка Миа Фергюс, застыла на пороге, уставившись на Франца. В темном узком платье ее хрупкая фигура походила на декоративную статуэтку. Францу показалось или Сабрина смотрела на него с ненависть?

– Сесар! – позвала он.

Он вылетел из номера, на ходу доставая из-за пояса пистолет. То, что вытащить его удалось не сразу, говорило о том, что Сесар был под кайфом. Кокаин или алкоголь подпортил его реакции, зато голос звучал отчетливо и громко.

– Стой! К стене!

Франц подчинился.

– Я должен поговорить с Луизой, – сказал он, пока Сесар хлопах его по карманам.

– Зачем? Тебя Маркус прислал? – Вопросы сыпались из Сабрины как обвинения.

Не обращая на нее внимания, Сесар толкнул Франца в номер.

Это был пентхауз с бассейном. По поверхности воды плавали кульки и листовки, трое голодранцев в рванных джинсах курили, опустив ноги в воду. Ноги в ботинках. Рядом на полу лежали автоматы. Автоматами и гранатами были набиты сумки у входа. Будто Луиза и её люди готовились к войне. Кроме Луизы, Сесара и Сабрины, Франц заметил еще семь человек в номере.

Луиза вскочила Францу навстречу.

– Я хочу поговорить с ними, – выпалила она. – Никаких переговоров, прежде чем я не услышу голоса матери или отца!

Маркус сумел её зацепить. Пока Франц ехал сюда, Марус позвонил еще раз? Или Луиза все ещё обдумывала первый их разговор? Возможно, оружие в номере говорило о том, что Луиза готова уступить Маркусу и отказаться от взрыва, чтобы спасти родителей.