Текст книги "Невыносимые противоречия (СИ)"

Автор книги: А. Stochastic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)

Миновав шесть постов, они остановились на узкой улице. Слева шестиэтажка тянула за собой вагоны трехэтажек с разбитыми окнами. Справа виднелась спортивная площадка: баскетбольные щиты со сломанными кольцами, каменные столы для настольного тенниса. Свет от фар подъезжающей машины ослепил Генри.

– Выходи, – скомандовал плешивый охранник.

Он был на голову ниже Генри и раза в два тяжелей его. Подстраиваясь под его шаг, Генри засеменил к остановившейся рядом машине.

– Все нормально? – водитель выбрался из машины, пожал охраннику руку и смерил Генри оценивающим взглядом.

Генри узнал его, – видел с Лонарди – но не смог вспомнить имя.

– Да. Деньги привез, Ливи?

Ливи достал из кармана бумажник, отсчитал банкноты.

– Как жена, Чико?

– Скоро должна родить.

– Береги её, Чико.

– Непременно.

Они снова пожали друг другу руки, а потом Чико свалил.

– Залезай, – приказал Ливи, не глядя на Генри.

Он сел на заднее сиденье. Рядом валялась бутылка воды. Генри захотел пить, но притронуться к ней не посмел.

Ливи катил по середине пустой дороги, сбавлял скорость на поворотах и вздыхал. Приткнув машину у обочины, приказал Генри выходить. Вокруг сгрудились одинаковые пятиэтажки. У припаркованной перед Ливи легковушки заднее окно закрывал брезент. Хлопок двери прозвучал в ночной тишине, как выстрел. Положив Генри ладонь на спину, Ливи подтолкнул его к подъезду с покосившейся дверью. Разбитые ступени лестницы липли к подошвам. Лампы мигали, будто вот-вот лопнут. На втором этаже воняло тушеными овощами. На третьем Ливи щелкнул замком двери с облупившейся краской и толкнул Генри в длинный коридор. Под потолком висела бумажная люстра. На обоях стрелки целились в потолок.

Ливи провел Генри в пустую, если не считать раскладушки и настольной лампы на полу, комнату.

– Тереза, – позвал Ливи.

Маленькая сутулая женщина вынырнула из коридора, улыбнулась Генри и сцапала его руку. У нее был мелодичный тихий голос. Не задавая вопросов, она объяснила, где в квартире туалет, ванная и кухня. Принесла чистую одежду и миску супа, так густо пахнущего перцем, что у Генри закрутило в носу. Он чихнул, и изрезанные ноздри начали кровоточить.

– Ничего страшного, милый, – Тереза всплеснула руками. – Ничего страшного.

Выловив из кармана пачку бумажных салфеток, стала по одной протягивать их Генри. Она смотрела на его избитое лицо, и Генри почувствовал себя неловко. Вздохнул с облегчением, когда Ливи снова позвал Терезу. Прикрыв дверь, они исчезли в коридоре.

Долгое время Генри стоял посреди комнаты с миской супа в руках, не в силах пошевелиться. Ему стоило поблагодарить их? Или опасность еще не миновала? Он так же не мог решиться прикоснуться к супу. Он хотел пить, но бульон вызывал тошноту. Пролетевшая за окном птица вывела его из оцепенения. Глотнув из миски – слишком жирно, чтобы утолить жажду – Генри поставил тарелку на пол и присел на раскладушку. Потрогал чистую одежду, понюхал накрахмаленную наволочку. За стенкой что-то упало. Над головой послышались шаги. Вечность спустя Генри скинул кроссовки и лег поверх одеяла. Чтобы раскладушка не скрипела, он приказал себе не двигаться, он по-прежнему хотел быть незаметным. Невидимым. Несуществующим. Даже тихий звук собственного дыхания раздражал.

Ночью он несколько раз вставал, чтобы проверить дверь. И каждый раз находил её незапертой.

Утром дневной свет проник в комнату через наклейки на окне. Старые потертые, местами рванные латексные человечки, звери и домики. Не вставая с раскладушки, Генри рассматривал их, стараясь определить, как высоко взошло солнце.

На улице шумели машины, женский голос вдалеке звал Симона, смеялся ребенок. Наверху бормотал телевизор. За стенкой шумела вода. Где-то в лабиринте дома звенела посуда.

Генри вздрогнул и стиснул зубы, когда в его комнату постучали.

– Ты не спишь? Я подумала, уже одиннадцать, должно быть, ты проснулся, – Тереза заглянула в комнату. Смуглое морщинистое лицо, густые брови, черные зачесанные назад волосы. – Я нашла мазь для твоих порезов. А так же мазь для ушибов и синяков. Подумала, ты хочешь принять душ.

Она говорила слишком быстро, и Генри пришлось напрячься, чтобы сосредоточиться на смысле слов. Он давно ни с кем не разговаривал.

– Я бы хотела осмотреть твои руки, – она кивнула на сломанные пальцы Генри – он научился не обращать на них внимания. – Ещё хорошо бы перекрасить твои волосы. Розовый, – она нарисовала рукой круг в воздухе, – слишком привлекает внимание. Краска у меня есть. Но думаю, мы сделает это после обеда. Сейчас мне нужно кое-что закончить, а ты иди в душ. Ты не съел суп? Только не говори, что ты вегетарианец.

Генри помотал головой и прошептал:

– Спасибо.

– Рада помочь, милый, рада помочь, – Тереза подхватила с пола миску. – Хочешь кофе?

– Можно воды?

– Да, конечно. В твоем ослабленном состоянии, – она посмотрела на его избитое лицо, – нужно много пить. Почему я не подумала об этом вчера? Ничего тебе не предложила. Это все Ливи виноват, позвонил и предупредил меня в последнюю минуту, – она болтала и размахивала свободной рукой по пути на кухню.

Генри держался на два шага позади. При упоминании Ливи, остановился и огляделся.

– Он ушел. Часа два назад. Дела. Но ты сможешь поблагодарить его вечером. Почему ты не сказал мне вчера, что хочешь пить? Почему не сходил ночью сам на кухню?

– Простите, – пробормотал Генри.

– Не извиняйся, милый, не извиняйся.

На большом столе посреди светлой кухни лежали засахаренные фрукты. Подносы с ними стояли на подоконнике, выключенной плите и рабочих поверхностях.

– Моя подруга торгует сладостями на базаре, – Тереза бросила взгляд на настенные часы. Красная спортивная машина в центре циферблата. – Это Ливи купил. В молодости, еще до того, как мы поженились он увлекался гонками.

Тереза наполнила стакан водой из-под крана и потянулась к холодильнику:

– Со льдом?

Генри снова помотал головой и прошептал:

– Спасибо.

– Не за что, – Тереза присела около духовки, проверила вилкой запечённые груши. – В обед придет сын Марты, моей подруги с рынка, заберет сладости. А потом мы покрасим твои волосы. Хочешь попробовать?

Она кивнула на стол, где на тонкой бумаге выстроились вишни в сахаре. Генри мотнул головой.

– Сначала в душ? Отличное решение. Я положила на раковине для тебя запакованную зубную щетку и одноразовую бритву, – она проводила Генри в ванную.

Если бы не Тереза, он бы забыл на раскладушке чистые вещи. Как только он закрылся, она постучала, принесла пять тюбиков разных кремов. Помахала перед его глазами разноцветными этикетками, щебеча о синяках, порезах, дезинфекции, грибках, обезболивающем и антибиотиках.

Оставшись один, Генри прикрыл глаза и перевел дыхание. Кое-как стянув одежду, он забрался в ванную. Полоска ржавчины на дне напоминала разделительную полосу на дороге. Вместо душевой головки вода лилась из шланга. Желтоватая, но без вкуса и запаха. Труднее всего было сбрить двухнедельную щетину. Никогда в жизни Генри так не зарастал. Он порезал подбородок и щеку, а когда смыл пену насчитал на лице семь ссадин. Две свежие, губы, ноздри и неизвестно откуда взявщаяся царапина на лбу.

Он не воспользовался кремами, и когда вышел на кухню, пожалел об этом, потому что Тереза усадила его около окна и принялась ухаживать за его лицом. Генри снова чувствовал себя неловко. Когда Тереза поставила перед ним тосты, они пахли мазями и фруктами.

Из окна третьего этажа Генри видел машины и людей. Мужчина в рванной футболке чинил велосипед. Грязные руки, сигарета в зубах. Женщина в открывающей живот майке катила перед собой коляску и говорила по телефону. В окне дома напротив на подоконике стояла клетка с попугаем.

– Давай теперь я займусь твоими руками, – Тереза поставила на стол аптечку. – Когда Адам заболел я выучилась на медсестру. Два года проработала в больнице.

Она вздохнула, убрала упавшую на лицо прядь и взяла Генри за руку. Почему-то он задрожал.

– Дней пять, должно быть, уже прошло, – она потрогала припухшие костяшки. – Твои пальцы нужно сложить и перевязать вместе. Может быть больно.

Она посмотрела Генри в глаза, будто что-то искала. Он отвел взгляд, и Тереза вздохнула. Боль походила на пощёчину.

– Прости, милый, прости, – выпрямив его пальцы, Тереза подложила под них тонкую, как планка жалюзи, деревяшку и закрепила её бинтом.

Позже она заставила Генри попробовать вишни и груши. Разрешила ему смешать сахар и корицу. Он, и правда, хотел помочь.

Покончив с фруктами, они перебрались в гостиную. На маленьком телевизоре стояла ваза с цветами. На креслах лежали полосатые пледы. В серванте среди статуэток и сувениров выстроились фотографии. Тереза в свадебном платье. Ливи молодой, подтянутый, в форме и фуражке с какардой.

– Тогда он только закончил полицейскую академию. С детства хотел стать полицейским. После того, как грабители убили его мать, Ливи мечтал ловить преступников.

На другой фотографии Ливи держал в объятьях кокон из пеленок. Рядом на снимке Тереза укачивала на руках ребенка. Со следующего снимка улыбался мальчик на трехколесном велосипеде.

– Это Адам. Сейчас он был бы твоего возраста, – сказала Тереза.

На следующей фотографии Генри едва узнал Адама. Похудевший лысый мальчик с кругами под глазами лежал на больничной кровати. На её краю сидел Лонарди с детской книжкой. Тереза стояла рядом и заметила, как Генри прищурился.

– Альбер тогда очень помог нам. Оплачивал лечение: врачей, лекарства, – Тереза вздохнула. – Не знаю, что бы мы без него делали.

Запел дневной звонок, и Тереза, тряхнув головой, умчалась на кухню. Сын Марты с рынка оказался полноватым парнем с выбритыми висками и прыщами на подбородке и шее. Подносы с засахаренными фруктами он сложили в три ящика.

– Донесешь, Эди? – забеспокоилась Тереза.

– Я могу помочь, – предложил Генри.

– Справлюсь, – Эди посмотрел на его волосы и дернул плечом.

– Скажи Марте, что я позвоню ей вечером, – пропела Тепеза вместо прощания и закрыла дверь.

Из окна кухни они видели, как Эди, пристегнув к багажнику ящики, взгромождается на мотороллер.

– Давай займемся твоими волосами? – Тереза заговорила о красках, шампунях и седине.

Слушая ее, Генри прошел в ванную, стянул майку, позволил повязать себе вокруг шеи косынку из целлофана и наклонил голову. От запаха краски, он расчихался, ноздри снова начали кровоточить. Следующие полчаса он просидел на кухне с салфетками у носа. Когда кровь остановилась, Тереза смазала его порезы мазью.

Смывая краску с головы, Генри рассматривал коричневую воду на дне ванны. В зеркале он увидел, что его отросшие патлы стали чернично-черного цвета. На их фоне лицо казалось белым, как сахар или соль, на кухне Терезы.

– Что скажешь? – улыбалась рядом она. – Нравится? Непривычно? Нужно время. У меня не было другой краски. А так ты меньше похож на пришельца из другого мира. И больше на окружающих.

Она пригладила свои волосы.

– Спасибо, – Генри улыбнулся первый раз, с тех пор как вышел из тюрьмы. Первый раз за долгое время.

День окончился резко. Темнота обрушилась на Генри усталостью, страхом и сожалением. Или его расстроил просмотр теленовостей? Тереза приготовила на ужин яичный салат и включила телевизор. Глядя на вооруженных людей на улицах, Генри не смог притронуться к еде. Заметив его подавленность, Тереза отослала его отдыхать. В окнах дома напротив перемигивались телевизоры. Соседи наверху слушали музыку, внизу – скандалили. Повозив перебинтованными пальцами по старым наклейкам на окне, Генри лег на раскладушку.

Он и не верил, что сможет заснуть, но сон мягко окружил его, заманил картинками из боевика, который он смотрел давным-давно, и забрал в темноту без сновидений.

Генри проснулся в предрассветных сумерках. В щель под дверью из коридора пробивался свет. Тяжелые шаги, вероятно, принадлежали Ливи.

– Прекрати орать! Объясни, что происходит! – выкрикнул Ливи, и Генри резко скатился с раскладушки. – Я сейчас приеду. Что значит не выйдет? Дом окружен военными? Что случилось с нашими людьми во дворе? Кто их убил? Кто начал стрельбу? Так было нападение или не было? Кто тебе сказал, что Лонарди мертв?

До Генри дошло, что Ливи говорит по телефону. Тяжёлые шаги, грохот, будто Ливи врезался в мебель, тихое ругательство.

– Тереза, я ...

– Езжай.

Хлопнула входная дверь, и наступила тишина. Сидя на полу, Генри подтянул к себе кроссовки, завязал и развязал шнурки, потом напялил кроссовки на ноги. Судя по потертой подошве, обувь Тереза притащила ему из секонд-хенда, но эта пара была намного лучше того, что ему приходилось носить в тюрьме.

Когда небо начало светлеть, Генри выглянул в коридор. Прокрался мимо приоткрытых дверей: в ванную, на кухню и гостиную. Один из клетчатых пледов валялся на полу, в кухне тикали часы и бурчал холодильник. В замке входной двери болталась связка ключей. Генри едва не уронил её. Поворот ключа, и он очутился на лестничной площадке. Так просто, легко, что у него закружилась голова. Ступени пружинили под ногами, а уличный ветер как будто обнял, подхватил и понес вперед. Эйфория была настолько велика, что Генри разучился думать. Столкнувшись в конце улицы с бородачом в рабочем комбинезоне, растеряно остановился. Нужно выбрать направление, продумать план действий. Никто и ничто не сможет его остановить. Мир вокруг казался таким ярким, живым и выпуклым, будто Генри обрел зрение после долгой болезни. Трещины на асфальте, цветное белье на балконе, ругательства накарябанные на дверях подъездов. Через двадцать шагов Генри охватил страх открытого пространства, и он шмыгнул в первый попавшийся двор. Рассматривая качели на проржавевших цепях и бурый песок в песочнице, убедил себя, что никто за ним не гонится. Никто его не преследует. Он свободен. Ливи занят. Кажется, он сказал, что Лонарди умер? Генри охватила тревога, перед глазами опять замельтешили кадры из новостей с солдатами на улице.

Следующий двор был меньше предыдущего. Стены домов делали его похожим на коробку. Странным образом это утешило Генри, помогло ему почувствовать себя защищенным. Еще пару дворов, и он очутился лицом к лицу с бомжом, вылавливающим из мусорника пустые бутылки. У старика оказался писклявый и громкий, как сирена, голос. Осыпая Генри ругательствами, он погнал его прочь: убирайся в свой район, тут нечего искать.

Выбежав на мостовую, Генри все ещё слышал за спиной его истеричные крики. Но редкие прохожие, похоже, ничего не замечали. Девушка с развивающимися на ветру волосами кивнула Генри, как старому знакомому. Мимо прогрохотал автобус, взвизгнула колесами легковушка на повороте.

Пока Генри шатался по дворам, день набрал обороты. Стекла верхних окон ловили лучи солнца, на балконы и скамейки выбрались покурить старики.

Пройдя мимо сгоревшей школы, Генри остановился около светофора. Сосредоточился на красном глазе, нырнул в нагретый проносившимися мимо машинами воздух.

Перейдя дорогу, он услышал сигнал. Генри обернулся как раз тогда, когда грязно-серая машина толкнула его в бедро. Не сильно, но достаточно, чтобы он упал и перестал дышать. Корчась на асфальте, он увидел как водитель распахивает дверь.

Ливи навис над Генри и ухватил его за шиворот.

– Ты что нахрен вытворяешь?

Тереза позвонила ему? Генри прикрыл руками голову.

– Куда, к чертям, собрался? Мало у меня и без тебя проблем, – приставив пистолет к боку Генри, Ливи дотащил его до машины и затолкал на переднее сидение.

– Только рыпнись, отстрелю, нахрен, голову!

Водители проезжавщих мимо машин таращились на Генри, прохожие глазели на Ливи. Толкнув одного из зевак, он, пыхтя и отдуваясь, сел за руль. Потер больное колено прежде чем завести мотор.

Преследуя Генри, Ливи заехал на тротуар, чтобы вернуть машину на дорогу, потребовалось время. Ворочая руль, Ливи не переставал ругаться. Но теперь он ругал не Генри, а упертых козлов, что не уступали дорогу. Ругал и морщился от досады. А когда гнев улегся, Ливи надолго замолчал. Они проскочили перекресток и угодили в пробку на следующем – справа напирали автобусы, слева – легковушки.

– Ну и что ты задумал? Куда поперся? Тереза места себе не находит. Мало тебе было неприятностей. Мало тебя порезали в тюрьме?

Генри сжал зубы.

– Я спрашиваю, хочешь вернуться в тюрьму?

Он произнес это так вяло, что Генри осмелел:

– Я хочу уйти.

– Куда?

– Зачем я тебе? Почему мне нельзя уйти? Зачем ты вытащил меня из тюрьмы?

Ливи невесело усмехнулся и потер щеку. Машина впереди тронулась и снова замигала фарами тормозов. Водитель автобуса высунул из окна руку с сигаретой.

– Если бы я знал, – пробормотал Ливи.

Осмелевший Генри схватился за ручку двери. И тут же получил за это локтем в солнечное сплетение.

– Я же сказал, не дергайся, – прошипел Ливи. – Куда ты пойдешь? У тебя нет денег, нет знакомых. Что будешь жрать? Где будеь спать? Ты даже защитить себя не можешь. Все кончится тем, что снова окажешься в тюрьме. Или в канаве, потому что кто-то рассмотрит в тебе иностранца и развлечения ради или от тоски пырнёт ножом.

– Я хочу уйти, – повторил Генри, сжимаясь в ожидании удара.

– Куда? И почему это не может подождать, пока я разберусь со всем этим дерьмом? – Ливи повернул к дому, опутанному строительными лесами. Занавес из брезента скрывал первый этаж, железные опоры и деревянные мостки жались к неоштукатуренным стенам и пустым проёмам окон. То ли стройка, то ли реставрация, то ли близится к завершению, то ли давно заброшена.

– Я должен встретиться с Францем Варгасом.

– Вот как, – крякнул Ливи.

Вырулив на тротуар, он заглушил мотор и уставился на Генри.

– И зачем?

Генри сжал зубы. Разве он может сказать Ливи правду? Сказать, что он собирается предупредить Франца о готовящемся на его отца покушении. О покушение, которое готовит Лонарди. Но если он теперь мертв, что будет дальше? Ливи продолжит его дело?

– То есть мы с Лонарди вытащили тебя из тюрьмы, а ты собираешься туда вернуться? – Ливи кивнул на лицо Генри. – Мало тебе, что Франц сломал тебе пальцы, порезал морду, ты хочешь, чтобы он тебе отрезал яйца?

– Это был не Франц, – Генри замотал головой.

– Что? – Ливи хлопнул себе по бедру. – Ты сейчас это серьезно? У тебя что крыша поехала?

Генри снова покачал головой.

– Если это не Франц, то кто тебя так разукрасил?

– Анхель.

– Какой, к херам, Анхель?

– Один из людей Нандо.

– Твою мать, – выдохнул Ливи.

Несколько минут он потирал подбородок и рассматривал строительные леса и прохожих.

– Послушай, Генри, – заговорил он наконец. – Я не знаю, кто такой Анхель, но я знаю, что произошло. Лонарди отдал тебя Францу, а Франц, узнав, что ты отравил его отца, сорвался с цепи. Не знаю, о чем Альбер думал, отдавая тебя, но видимо, где-то здесь скрыта причина, по которой он освободил тебя. Сожалел он или почувствовал угрызения совести или хотел разозлить Франца, мы теперь не узнаем, – Ливи вздохнул. – Не узнаем, потому что Альбер мертв.

– Нет, – прошептал Генри.

Последнюю половину речи он пропустил. Единственное что его волновало – почему Ливи ему врет. Зачем обманывает, будто он убил отца Франца, если Генри хочет предупредить Франца о готовящемся покушении? Этот обман часть плана? Попытка манипулировать им?

– Подумай сам, зачем мне тебе врать, – продолжал Ливи. – Я всего лишь выполнял приказ Лонарди. Теперь я не знаю, что с тобой делать. Но и отпустить тебя сейчас на все четыре стороны я не могу. Не хочу, чтобы то, что задумал Альбер пропало вместе с ним. Даже если я не знаю, чего он хотел. Короче, мне нужно подумать.

Что он несёт? Зачем морочит Генри голову?

– Я не убивал отца Франца.

– Убил, еще как убил. Отравил. Заменил его таблетки пилюлями с ядом.

– Так президент умер?

– Около месяца назад. Ты действительно ни черта не помнишь?

Он помнил похищение, плен в джунглях. Помнил, как вернулся в город вместе с Лонарди, Ливи и Луизой. Помнил, как встретился с Францем. Как Франц помог ему получить паспорт. Помог пережить смерть Шеннон. «Она заперла тебя в клинике, потому что хотела защитить», – сказал Франц. Этот момент стал самым важным в жизни Генри. Ни секс с Францем, ни его доверие, ни его нежность, но его слова о Шеннон позволили Генри снова стать самим собой. Выйти из лабиринта чувства вины: она умерла, потому что я ненавидел её. Франц убедил Генри, что ему не за что было её ненавидеть. И каким-то иррациональным образом это стало освобождением: если я не ненавидел её, значит я не виноват в её смерти.

– Послушай, Генри, я не желаю тебе зла, – Ливи повернулся к нему всем телом. – Просто давай подумаем. Вместе. Но сначала мне нужно решить пару проблем. Потом, обещаю, мы сядем и обсудим, что с тобой делать дальше.

– Если я убил президента, как меня поймали? – с вызовом спросил Генри.

– А что ты помнишь?

– Мы жили с Францем в отеле ... Я вышел на улицу и меня арестовали. Анхель работал с тайной полицией.

– Нет. Ты жил во дворце. Отравил президента и сбежал к Луизе. Она привезла тебя в трущобы. К Лонарди. Я был там. Помнишь, привез вам минералку?

Генри уставился в одну точку. Смотрел на дыру в сиденье, торчащий из нее поролон. Такой же поролон торчал из матраса, на котором он спал в трущобах. Там он постоянно страдал от жажды. Рядом валялись пустые бутылки. Этикетка точно такая же как на той, что валялась на заднем сиденье машины Ливи.

– Как называлась эта минералка?

Ливи назвал источник, слишком длинно и сложно, чтобы Генри мог повторить.

– Я раза три навещал вас в трущобах. Я был там, когда Лонарди позвонил Диего и приказал привезти тебя в телецентр. Потом Лонарди мне объяснил, что отдал тебя Францу. Некоторое время о тебе никто ничего не слышал, пока Луиза не подружилась с Францем и не замутила вместе с ним охоту на Касто.

– Луиза поймала Касто? – спросил Генри.

– Да, – закивал Ливи. Он будто радовался тому, что Генри вернулся на землю и проявил интерес к реальным событиям. – Они выследили его и убили.

– Вместе с Францем? – Генри вжал затылок в спинку сиденья, будто боялся столкновения.

– Да. Вместе. После совместной охоты Франц проникся к ней доверием и пригласил её и Лонарди посмотреть на тебя. Насколько я понимаю, Лонарди это не понравилось.

Генри закрыл глаза. Ливи говорил правду. Но как же мало он знал. Ни Ливи, ни Луиза, ни Лонарди не знали какие бессмысленные вопросы задавал Франц, когда ломал Генри пальцы. Спрашивал, смотрел в глаза, выгибал палец, потом прижимал его голову к своей груди, будто хотел утешить.

Воспоминание причинило невыносимую боль – казалось, сердце Генри вот-вот остановится, а голова взорвется. Невозможно жить, осознавая, что Франц прав: Генри получил то, что заслужил. Он ничтожество: убил мать и предал единственного человека, которому было не насрать на него.

Генри коснулся изрезанного носа. Это сделал Франц. Как он мог об этом забыть? На капот машины сел воробей. Все просто – он так сильно хотел, чтобы Франц пощадил его, простил, оправдал, спас, что стер свои воспоминания. Слишком разрушительные, чтобы их вынести.

– Эй, – Ливи потряс его за плечо. – Сделай глубокий вдох. Херово выглядишь.

– Я вспомнил...

– Еще один глубокий вдох. Так-то лучше, – Ливи потрепал его по плечу и посмотрел на дом. – Все позади. С тобой все будет в порядке.

На дороге машина подрезала велосипедиста, и он свалился на тротуар.

– Послушай, Генри, мне нужно кое-что уладить. Пойдешь со мной. Это займет минут пятнадцать. Потом я отвезу тебя к Терезе, – Ливи открыл дверь.

Футболка на его широкой спине покрылась пятнами пота, штаны сползли, обнажив резинку трусов.

– Пошевеливайся, – кивнул он Генри.

Следом за Ливи он скользнул за брезентовый занавес. Под ногами валялись камни. В воздухе висела пыль. Первый этаж недостроенного дома походил на лабиринт: переплетение стен, ни одной двери. В комнатах валялся мусор: жестянки из-под пива, тряпки, окурки, шприцы. В кирпичной кладке зияли дыры.

– Не отставай, – поторопил Ливи Генри.

Он стоял на развилке, вперед и в стороны убегали одинаково убогие и запущенные коридоры. В какую сторону бы Генри не пошел, чтобы ни сделал, он был потерян. Потерян с момента как его похитили. Или с момента как приехал в эту страну. Или с момента, как попал в клинику для лечения наркотической зависимости. Или потерян с момента, как Шеннон привела домой поклонника-наркоторговца? В какую бы сторону он ни пошел, чтобы ни сделал – впереди его не ждет ничего хорошего. Впереди у него пустота.

Внутри у него все крошилось, свистело и разваливалось, как в этом доме.

– Генри!

В подвал вели бетонные ступени. Ливи включил фонарь, в пятно света полезли граффити.

Темнота пахла гнилью. Сырость липла к коже. Генри представил яму, в которой лежит тело Шеннон. Он мог быть на её месте. Лучше бы он был на её месте. Тогда он не предал бы Франца.

Длинная надпись на стене справа привела к повороту.

– Пригни голову, – скомандовал Ливи.

Пройдя под низким выступом, они протиснулись через дыру в стене. С кряхтением опустившись на колени, Ливи перекинул фонарь в левую руку и засунул правую в трещину в стене.

Генри стучал зубами от холода. Шорохи и подвывание ветра в коридорах оглушали его. В темноте мерещилось движение. Генри закрыл глаза, представляя себя, навсегда запертым в каменном мешке. Так и должно было все закончиться. Однажды Францу бы надоело его мучить, он перестал бы приходить, и Генри умер взаперти. От мысли, что он это заслужил, хотелось орать, биться головой о стену, выскочить из кожи. Он умирал бы медленно. Скорей всего, он и сейчас медленно умирает.

Ливи вытащил из трещины железный ящик. Отпер цифровой замок и переложил пачки денег в спортивную сумку.

– Все, пошли, – задвинув ящик на место, выдохнул Ливи.

По пути наверх Генри снова смотрел ему в спину и следил за прыжками луча фонаря, как загипнотизированный. Только это удерживало его от падения в темноту.

Они преодолели лестницу и большую часть лабиринта первого этажа, когда в одной из боковых комнат раздался звук похожий на щелчок предохранителя. Ливи потянулся к пистолету.

– Даже не думай, – из-за угла вышли двое. Еще двое вынырнули из комнат справа и слева.

– Очоа? – Ливи прищурился. – Ты следил за мной?

– Подними руки, Ливи. И ты ушлепок, – на футболке говорившего истекал черной краской знак пацифистов. Пистолет дернулся в сторону Генри.

Сердцебиение ускорилось, Генри хотел бежать, но страх парализовал его. Тело превратилось в тюрьму.

Двое из боковых комнат обыскали Ливи и Генри. Один месил пыль красными кроссовками. Второй в клетчатой рубашке забрал пистолет у Ливи и потянулся к сумке с деньгами.

– Не нужно, – прорычал Ливи.

– Почему? – оскалился Очоа. – Это деньги Лонарди. Он обещал их нам.

«Клетчатая рубашка» сдернул сумку с плеча Ливи.

– Лонарди обещал вам деньги, после того, как вы сделаете свою работу.

– Теперь он мертв, – пожал плечами Очоа.

Клетчатая Рубашка вжикнул молнией сумки, Красные Кроссовки подошел ближе и заглянул внутрь. Рыжий парень рядом с Очоа вытянул шею.

– Но дело все равно нужно закончить, – выставив перед собой открытые ладони, Ливи шагнул вперед.

Очоа фыркнул.

– Хорош заливать, Ливи, – скривился Рыжий. – Сколько мы работаем вместе? Пять лет или семь? С тех пор как я перевелся в твой участок. Кажется, все-таки семь. А Очоа как давно с тобой? Десять или двенадцать лет? Хавьер и Маурисио, – он кивнул на Красные Кроссовки и Клетчатую Рубашку, – уже были с тобой, когда я появился в участке. Столько лет вместе. И теперь ты решил нас кинуть?

– Не собирался я никого кидать! – воскликнул Ливи.

– Почему же ты сразу после его смерти помчался за деньгами? – закричал Очоа.

– Их нужно было перепрятать, – прошипел Ливи. – Может статься, что его шлюха знает о деньгах.

– Ты собирался их перепрятать, а что потом? Свалить из города? В Америку? В Европу? Начать новую жизнь? – выплюнул Рыжий.

– Нет, я собирался закончить то, что начал Лонарди.

– Врешь. Какой смысл?

– Если он умер, какой толк тебе взрывать избирательные участки?

– Вы подписались на эту работу, – прохрипел Ливи.

Клетчатая Рубашка достал две банкноты по сто долларов и помахал ими перед носом Ливи.

– Твоя доля, Ливи, – заржал Клетчатая Рубашка. – Хотя, ты ведь хотел нас кинуть. А значит, две сотни слишком большая награда для предателя. Но так и быть, я дам тебе сотню, если попросишь прощения за то, что пытался обмануть нас.

Он пританцовывал на месте и тыкал в лицо Ливи то пистолет, то деньги. Генри стоял в двух шагах от них – чувствовал исходящий от обоих запах пота, чувствовал как вибрирует воздух от напряжения.

Когда Клетчатая Рубашка подошёл к Ливи особенно близко, Ливи оттолкнул его. Ударил руками в грудь так сильно, что тот налетел спиной на стену и едва не упал.

Очоа нажал на спусковой крючок. Пуля врезалась в потолок, вниз посыпались осколки камня. Генри рухнул на колени и закрыл голову руками. В ушах звенело эхо выстрела.

– Ах ты, старый пердун, – восстановив равновесие, Клетчатая Рубашка выстрелил Ливи в ногу. – Думал, я всегда буду у тебя на побегушках?

Зажимая двумя руками рану на бедре, Ливи прислонился к стене.

– Ты старая продажная мразь, – разошелся Клетчатая Рубашка. – Думаешь, я не помню, с чего началось наше сотрудничество? Думаешь, я всё забыл?

Еще один выстрел по ногам Ливи, и он рухнул на пол, поднимая облако пыли.

Пыль забилась в нос и горло Генри, мешая вздохнуть.

– Ты подставил меня! Я узнал, что ты и ребята из твоего участка связаны с похищениями, и ты обвинил меня в краже наркотиков с полицейского склада!

– Хватит, Хавьер, – Очоа схватил Клетчатую Рубашку за рукав.

– Пошел на хер! – он вырвался и снова пальнул в Ливи.

Генри зажмурился. В воздухе пахло порохом и кровью. Рядом стонал и рычал Ливи, пыхтели и топтались Очоа и его прихвостни.

– Хватит, уходим! – прикрикнул Очоа.

Прогремел еще один выстрел.

– Пошел ты, Ливи, – судя по звукам клетчатый Хавьер ударил Ливи ногой.

Вслушиваясь в удаляющиеся шаги, Генри открыл глаза. Ливи лежал на боку в луже крови. Кровью пропитались его штаны и футболка. Перевернувшись на спину, Ливи дернул пряжку ремня, но пальцы соскользнули.

– Ремень, – он повернулся к Генри, поймал его взгляд.

И это было сильнее, чем гипноз луча света. Во взгляде Ливи, Генри читал желание жить.

Не разрывая зрительного контакта, Генри подполз ближе. Рассматривая капли пота на лице Ливи, расстегнул его ремень и вытащил из шлевок джинсов. С каждым новым действием Генри дрожал все меньше. Прямая опасность миновала, в плену он достаточно насмотрелся на раненных и умирающих, чтобы пугаться вида крови.

Он осмотрела две раны на бедрах Ливи. Но ведь Клетчатый стрелял четыре раза? Генри нашел входное отверстие от пули в боку спереди и выходное сзади. Четвертая пуля, похоже, прошла стороной. Ремнем Ливи Генри перетянул одно бедро. Своим – другое. Стащив с себя футболку прижал её к входному отверстию от пули в боку.