Текст книги "Невыносимые противоречия (СИ)"

Автор книги: А. Stochastic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)

– Ага, – равнодушно бросил Гел.

Луиза невольно скользнула взглядом к его бедрам, будто пыталась угадать место перелома.

– И когда это было?

– Три года назад. Я тогда только начал на него работать, – Гел затормозил, пропуская старуху. Несмотря на теплую погоду, она куталась в дождевик.

– Так зачем ты это сделал? Зачем разбил машину?

Колеса скрипнули, набирая оброты, дорога вильнула вниз, стали чаще попадаться ямы на асфальте.

– Глупым был, – Гел пожал плечами. – Околачивался с бездельниками. Верил во всякую чушь. Напился и вообразил, что имею право на половину своей выручки таксиста.

Луиза нахмурилась.

– Сколько ты получаешь сейчас?

– Пятую часть.

Закутанные в одеяла люди переминались с ноги на ногу около мусорного бака из которого валил огонь. Где-то гремела музыка.

Дорога змеёй поползла вверх.

Машина дергалась все чаще, такое впечатление, что асфальт под колесами превратился в проселочную дорогу. Или тут прокатились танки.

Гел затормозил около дома с почерневшими, будто подпаленными пожаром стенами.

– Гел? Ты привез сигареты? – с балкона первого этажа свесилась девушка. В темноте невозможно было рассмотреть ее лицо, длинные черные волосы развевались на ветру.

Гел нырнул на заднее сиденье, достал мятую пачку и подкинул ее вверх. Девушка вытянула руки, Луиза заметила, что на ней нет одежды, голая грудь прижалась к железным перилам. Пачка сигарет проскользнула сквозь ее пальцы, и нагая длиноволоска заковыристо выругалась, поминая мать Гела и коней.

Не обращая внимание на ее бормотание, Гел отступил на два шага и на этот раз сумел закинуть сигареты на балкон.

– Спасибо, милый, – проворковала девушка.

– С кем ты там болтаешь, Селена?

– Гел привез сигареты.

– За этот час плачу я, а не Гел.

Послав Гелу воздушный поцелуй, Селена скрылась в комнате. Свет внутри не горел.

– Ты не закроешь машину? – Луиза обернулась, цепляясь взглядом за опущенное окно со стороны пассажира.

– Нет. Никто здесь не тронет машину, которая принадлежит дону Диего.

– Потому что тому, кто трогает его машину, он ломает ноги?

– Нет, за машину Диего убьет. Меня Диего пощадил в память о моем отце. Они дружили когда-то.

Луиза ускорила шаг и придвинулась к Гелу. Ей мало было просто держать его за руку, хотелось касаться плечом, локтем и коленом при каждом шаге.

Улица стала уже, тротуары исчезли, казалось, если откроется дверь подъезда, она перегородит пол дороги. Наверное, поэтому Гел оставил машину ниже. Угол подъема увеличился, Луиза будто поднималась по ступеням.

– Что-то я не вижу здесь цветов, – заметила она.

– Цветов? Нет, – Гел энергично мотнул головой. Несколько прядей выбились из хвоста и упали на шею. – Цветком называли церковь на холме, вокруг которой отстроили этот квартал. Цветок на хоме. Вокруг него дома. Отсюда квартал Цветов.

Где-то заплакал ребенок. Раздался смех. Около одного из подъездов сидели старики. Один кивнул Луизе, другой помахал им с Гелом рукой. Фонарей здесь не было, за поворотом Луиза заметила посреди дороги открытый люк. Из черной дыры тянуло гнилью.

Через несколько шагов прохожих на улице стало больше. Кто-то покачивался, кто-то болтал. На стенах домов появились факелы. Старуха прокатила мимо тележку со сладостями. За поворотом Луиза и Гел угодили в толпу.

– Эй, Гел! – крикнул усатый мужик в рванной футболке. – Новая подружка?

Люди собрались на небольшой площади. На балконах домов висели факелы. Вот откуда подпалины на фасадах, догадалась Луиза. Вокруг прогуливались ярко накрашенные женщины и неряшливые мужчины.

Здороваясь с ними, Гел продвигался с Луизой сквозь толпу. По пути к ним приклеился мальчишка лет десяти и начал клянчить деньги. Шагов через десять, Гел отвесил ему подзатыльник.

Мужчина в кепке ходил между рядами, принимая ставки. Заключая сделки и считая деньги, люди касались друг друга лбами.

– На что... – начала Луиза, и ее голос потонул в свисте, реве и вое.

Девушка справа от Луизы завизжала:

– Ди– еее-гооо!

Кто-то наступил Луизе на ногу. Кто-то свистнул так, что у нее заложило уши.

Гел притянул ее к себе. Они стояли во втором ряду. Впереди маячили спины и макушки. На мужский футболках проступили пятна потма. От женщин пахло духами. Между ног Луизы прошмыгнула собака.

В центре площади двое обнаженных по пояс мужчин сошлись в драке на импровизированной арене. Бутылки отмечали ее границы. Кровь хлынула от первого удара. Здоровяки не носили ни перчаток, ни какой-либо другой защиты. Двигались резко и быстро.

Тот, что был шире в плечах, разбил тому, что был в джинсах бровь. Кровь залила пол лица. Толпа снова принялась скандировать Диего. Луизу толкнули, и она теснее прижалась к Гелу.

Боец с залитым кровью лицом перевернул бутылки на краю ринга. Зашатался, наклонился вперёд, будто у него прихватило живот, выпрямился резко как пружина и схватил противника за пояс. Оба повалились на землю, Луиза видела лишь голую спину того, что оказался сверху. Толпа выла и раскачивалась. Гел обнял Луизу за талию, она переплела свои пальцы с его.

Один боец оседлал второго и замолотил кулаками. Никто не пытался его остановить. Наоборот – подбадривали криками. Наконец, он устал и сел на задницу. Теперь со своего места Луиза увидела неподвижное тело побеждённого. Двое из зрителей бросились к нему: похлопали по щекам, подхватили за руки и ноги и утащили прочь.

– Он умер? – Луиза стиснула пальцы Гела.

– Нет, что ты, – вокруг раздавались крики, и чтобы Луиза услышала его, Гел наклонился и коснулся губами ее виска. – Нет, это благотворительный бой. Деньги для реставрации церкви святой Анны. Святая не принимает деньги заработанные убийством.

Победитель тем временем встал на ноги и вскинул руки над головой. Кровь из разбитой брови все еще струилась по его лицу, грудь часто вздымалась. Победитель закричал, потрясая кулаками. Десяток голосов вторили ему.

Кто-то принёс победителю полотенце, кто-то протянул бутылку воды. Или? Это не вода, поняла Луиза, когда победитель приблизился. Он зашел в толпу. Люди хлопали его по плечам, по спине. Тянули к нему руки, а он пил из пластиковой бутылки самогон. Он был в трех шагах от Луизы, а у нее уже крутило в носу от густого запаха спирта.

Некоторым победитель пожимал руки, с некоторыми обнимался, толкался плечами или кулаками. Кровь чернела на его лице и груди, но никто не боялся испачкаться. Наоборот, все как будто почитали это за честь. Когда борец приблизился, Луиза рассмотрела широкое лицо, пышные усы и глубоко посаженные блестящие глаза. Смутилась, когда боец улыбнулся ей и закинул руку на плечо Гела.

– Принес деньги? – пробасил борец.

Гел достал из кармана скрученные трубочкой и перетянутые резинкой банкноты и протянул ему. В награду борец потрепал его по щеке.

– Это Диего, – пояснил Гел удивленной Луизе.

Люди вокруг обходили их, задевая плечами, локтями, толкая в спину, тянулись за Диего, как мошкара на свет.

– Диего, на которого ты работаешь? Ему принадлежит машина?

– Ага, – Гел улыбнулся, глядя вслед Диего, будто гордился знакомством с ним.

Чтобы привлечь его внимание, Луиза положила руку Гелу на грудь. Футболка была чуть влажной от пота. В ладонь Луизы билось сердце. Трюк сработал, и Гел посмотрел на нее.

– Хочешь выпить?

– Только не самогон, который пил он.

Гел улыбнулся и приобнял Луизу за плечи.

-Нет, сестра Аннет варит лучшее вино из ежевики во всем мире.

– Из еживики?

Под ногами перекатывались бутылки, осколки и камни.

– Твоя сестра?

– Нет, ее так все называют, потому что она бывшая монахиня. Сирота, выросшая в монастыре. Где-то в Венесуэле. Или Боливии. А в пятьдесят лет покинула святую обитель, ушла прихватив святую реликвию – робу святой мученицы Арабеллы. Говорят, сестра Аннет в каждый чан своего вина добавляет по нитке из этой робы.

Луиза засмеялась и ткнулась лбом в плечо Гела. Он погладил ее по спине.

Сестра Аннет оказалась маленькой хрупкой женщиной. Едва доставала Луизе до плеча. Однако в ее тщедушном засушенном теле было достаточно силы, чтобы быстро и ловко поднимать, наклонять и ворочать пятилитровые канистры. Никогда прежде Луиза не пила вино из канистр. Рассчитывала, что пойло будет отдавать бензином или химикатами. И удивилась почувствовав на языке тягучий похожий на сироп фруктовый вкус. Напиток хотелось подержать во рту подольше.

Окружающая обстановка напоминала пикник. Луиза вспомнила поездку в горы в старшей школы. Тогда она впервые напилась и впервые поцеловалась.

Канистры с вином покоились на тележке из супермаркета. Пили из бумажных стаканов. Сложенные один в один они стояли столбиками в картонных коробках. Картон и пенопласт служили так же стульями и столами в импровизированном баре под открытым небом. Гел упал на кусок пенопласта и усадил Луизу себе на колени.

– И часто происходят эти благотворительные бои?

– Раз в неделю.

Рядом на пенопласте пристроилась пара с младенцем. Мужчина целовал шею женщины, ребенок плакал. Чтобы успокоить его, женщина мокнула палец в вино и дала ему пососать. Мягкая мечтательная улыбка делала женщину похожей на школьницу. Сколько ей лет, задумалась Луиза.

– Раз в неделю, – Луиза глотнула вина, прежде чем проглотить, прополоскала им рот. Небо и язык обволокло терпкое тепло. – И Диего... На которого ты работаешь. Кому принадлежат машины. Кого все уважают и боятся, потому что он может убить... дерется, чтобы собрать деньги на реставрацию церкви?

– Да.

– Почему он просто не пожертвует часть своего заработка?

– У него большая семья, много родственников, друзей и детей друзей вроде меня, которых надо кормить.

– Разве он тебя кормит, если забирает четыре пятых твоей зарплаты?

– Если бы не Диего я вообще не нашел бы работу, – Гел тряхнул головой. – Многие бы здесь не нашли работу без его помощи. Если бы Диего не придумал благотворительные бои, священник до ходил с жестянкой, собирая пожертвования на церковь, лет пятьдесят. Он за десять лет собрал меньше, чем Диего и его драки за год. Поучаствовать и посмотреть бой приходят люди из других районов.

Через несколько картонных столов от Луизы мужчина что-то втолковывал приятелям, размахивая руками. Рядом двое других перекидывались в карты. Кто-то затянул песню. Половина факелов, горевших во время боя на площади, погасла. В окнах домов напротив не было штор и жалюзи. Старуха на первом этаже поставила на подоконник магнитофон и включила его.

– А где твой дом? – Луиза прикончила четвертый стакан вина. Бумажный стаканчик в руках размок и стал мягким.

– Помнишь, мы оставили машину под окнами Селены?

Луиза кивнула и закусила губу. Хотелось смеяться, шутить, говорить много, быстро и без всякого смысла. Она не знала, что веселит ее больше вино или блеск глаз Гела.

– Раньше, когда были живы родители, мы жили там все вместе. Вчетвером. Через полгода после их смерти квартиру купил сутенер Селены.

– Постой. Селена твоя сестра?

– Ага, старше меня на пять лет.

– Что случилось с вашими родителями? – Луиза попыталась представить себе женщину, что назвала сына солнцем, а дочь – Луной. Решила, что у нее должны быть огромные печальные глаза, медленные движения и успокаивающий, убаюкивающий голос.

Гел снова смотрел налево в сторону невидимой церкви на сокрытом темнотой холме.

– Церковь Цветов обрушилась во время воскресной мессы. Погибло пятнадцать человек. Селене обломком сломало руку. Мне повезло, отец накрыл меня собой.

Луиза с сочувствием дотронулась до его щеки. Теплая, гладкая кожа, которую невозможно не касаться.

– Мне так жаль.

– Это было десять лет назад.

– Сколько тебе было лет?

– Девять, Селене – четырнадцать.

Не разрывая прикосновения, Луиза погладила его по щеке, подбородку и отпустила руку на шею, будто хотела обнять.

– Что было дальше?

– Ничего, – Гел улыбнулся, скользнул взглядом по картонкам столов и снова посмотрел на Луизу. – Чтобы прокормить меня Селена спала с мужиками. На еду хватало, долг за квартиру рос. Через полгода квартиру выкупил её сутенер и выставил меня на улицу. Два года я жил на свалке...

– Постой, ты говорил, что дон Диего был другом твоего отца. Разве он не мог вам помочь?

– Дон Диего великий человек. Каждый в нашем районе чем-то обязан дону Диего. Если бы не дон Диего, я бы до сих пор жил на свалке, а может, спился и сдох бы уже. Когда мне исполнилось двенадцать он нашел мне первую работу.

– Почему ты не пошел к нему сразу, как только тебя выставили на улицу?

– Зачем я был ему нужен? Дон Диего не стал бы со мной возиться и позже, если бы старик со свалки не поручился за меня.

Луиза запустила пальцы Гелу в волосы и стянула резинку с хвоста, распуская их по плечам. Ей давно хотелось это сделать. Но она ждала подходящего момента. Был ли сейчас момент подходящим? Луиза чувствовала себя так, будто все было не важно. Вся жизнь до этого момента была сном.

Франц

Франц сидел на кровати и просматривал фотографии друзей.

«Две тысячи метров над уровнем моря, чувак, это не шутки», – Глен развлекался в Альпах. Стивен собирался с отцом в кругосветное путешествие под парусом.

«Жаль, что ты не полетел с нами» – писала Сабрина с Ибицы.

Франц почесал щиколотку. Похоже, его укусил комар. Разве на территории президентского дворца их не травят? За окном розовел закат. Через час начнется прием в честь девятой годовщины инаугурации президента. Франц редко бывал дома. Сначала учился в закрытой школе в Лондоне, потом – в Оксфорд.

Пробежав глазами по ленте новостей, он перешел на ютуб, посмотрел видео с извержением вулкана. Бездумно щелкнул на ссылку и увидел асфальтированную дорогу. Собирался закрыть вкладку, когда в фокус попала собака. Животное истекало кровью и сучило лапами. Камера качнулась и показала сарай с разбитыми окнами. Судя по размытому фону снимали на телефон. В кадр попали тонкие ноги и руки. Дети? В руке с разбитыми костяшками появился охотничий нож. Ребенок – точно, слишком мал кулак для взрослого, даже для женщины – схватил собаку за хвост. Собака попыталась укусить, ребенок вонзил нож ей в живот. Франц услышал визг животного и детский смех. Разноголосый как на большой перемене в школе. Собака дышала, вывалив язык на асфальт, на белых клыках пузырилась кровь.

«Мерзость, любительское видео, нужно пожаловаться, потребовать, чтобы удалили», – подумал Франц, но не смог отвести взгляд.

По асфальту вокруг собаки двигались четыре тени. Мальчишки – теперь Франц слышал их голоса – о чем-то спорили. Один вспорол собаке живот, другой запустил руку во внутренности. Они пытались накормить пса его же кишками. Детские руки погрузились в рану и вытащили наружу желудок и желчный пузырь.

Один из мальчишек вытер руки о шерсть пса, снова взялся за нож и воткнул его собаке в ухо.

Пес умер, а дети никак не успокаивались. Вырвали глаза. Распороли пасть. Перевернули тело, расширили разрез на животе, достали легкие, запустив руки в рану, разломили грудную клетку. Собачье сердце на окровавленной ладони походило на бутон тюльпана. Вроде тех, что сегодня завезли во дворец для праздника.

Когда видео закончилось, Франц несколько мгновений не мог пошевелиться. Небо за окном казалось слишком ярким, комната неузнаваемо, неправильно, неожиданно просторной.

У Франца горели щеки, по спине, несмотря на кондиционер, струился пот. Желая избавиться от горячки, он встал под прохладный душ. Кто загрузил видео? Когда? Франц собирался пожаловаться, но забыл это сделать. Даже не проверил количество просмотров. Какого хера он досмотрел это дерьмо до конца?

Стоило закрыть глаза, Франц увидел окровавленные руки в собачьем животе. Ему снова стало жарко. Сердце мерзко колотилось в горле.

В дверь постучали. Франц совсем забыл о времени – по рассеянности после душа натянул спортивный костюм, вместо смокинга.

Он открыл дверь и посмотрел в глаза отца. Водянистые и покрасневшие. Кажется, месяц назад, по телефону, он жаловался на засорение слезных желез? А может, и нет. Может, Франц все перепутал. Черт, почему он так невнимателен?

– Ты не готов, – президент Эдуардо Варгас поглядел на часы и нахмурился. – Я же предупреждал, перед приемом мы встречаемся с генералом Лонарди.

Точно, какая-то херня связанная с благотворительным фондом, который отец почему-то решил назвать его, Франца, именем.

– Дай мне минуту.

Эдуардо прошел через комнату и встал у окна, заложив руки за спину. Точно так же он держался на курсирующих по интернету официальных видеозаписях.

– Как ты долетел? – задал Эдуардо формальный вопрос.

– Спасибо, хорошо, – глядя на спину отца, Франц бросил на кровать, смокинг носки и рубашку.

– В аэропорту достроили новый терминал. Обратил внимание?

– Да, – Франц ненавидел аэропорты и любые места скопления народа. Интересно, сегодня на отцовском приеме людей будет больше или меньше, чем в аэропорту? – Поздравляю с годовщиной. Девять лет на посту президента -отличная карьера.

Великие дела, великие перемены, в голову лезли слова из интернет статей. Эдуардо Варгас родился в крестьянской семье, поступил в Национальный Университет, работал журналистом в столичной газете, получил место в парламенте, возглавил партию Реконструкции. В войне с коррупцией потерял жену. На президентских выборах за него проголосовали пятьдесят семь процентов избирателей. Первым указом президент Варгас национализировал транспорт, энергетический комплекс и банки. Для Лумбии наступила эра развития и экономического подьема. Правительство освободило национальную промышленность от налогов и поддерживало её инвестициями из бюджета.

Эдуардо обернулся и посмотрел на сына.

– Ты подготовил речь?

– Да, – Франц вздохнул.

– Хорошо, – черты лица отца разгладились. – мне нужна твоя поддержка. На приеме будут иностранные послы, журналисты, самые важные моменты покажут в новостях.

Он рассматривал Франца, будто чего-то ждал. Вот только чего? Легче было догадаться, что дети вырежут собаке глаза. Черт, Франц передернул плечами – зачем он вспоминает эту мерзость?

Когда Франц оделся, отец похлопал его по плечу:

– Единственное о чем я жалею в жизни это, что Мария не дожила до сегодняшнего дня, чтобы увидеть, каким ты вырос. Мать гордилась бы тобой.

– И тобой.

Он почти не помнил мать. Её убили, когда ему было девять. Отец тогда был сенатором. После убийства жены, отправил сына заграницу.

Генерал Лонарди встретил их в коридоре. Потомственный военный, под сорок. Когда Франц был маленьким, Лонарди часто бывал в доме Варгасов. Высокий, всегда подтянутый, уже тогда – полностью седой.

Франц пожал Лонарди руку.

– Как учеба? Как Лондон? Планируешь вернуться на родину после окончания?

– До этого еще далеко.

В реальности голос у Лонарди оказался мягче, чем в воспоминания Франца.

Они обменивались банальностями, усаживаясь за стол. Большой зал для конференций был пуст. Около сотни стульев жались к длинному столу. По белой простыни проектора ползали тени фруктовых деревьев за окном.

– Сколько минут будет длиться твоя поздравительная речь? – спросил Эдуардо сына.

– Две, – Франц не испытывал иллюзий насчет своих ораторских способностей и официальных праздников. Хочешь, чтобы тебя услышали и запомнили, говори коротко и мало.

Подозревая, что отец пожелает проверить его, он выложил на стол распечатку заготовленной речи. Три абзаца, у каждого одинаковое начало и концовка. Рефрены действовали на толпу лучше всего.

– Неплохо, – оценил Эдуардо Варгас и показал распечатку Лонарди.

Впрочем, показал слишком быстро, исключая возможность чтения.

– Замечательно, – сказал Лонарди. – У тебя талант, Франц.

Франц сидел как в театре, облокотившись на спинку стула и закинув ногу на ногу, ждал, чем его удивят.

– Хочу, чтобы ты кое-что добавил к своей речи. После официального поздравления, подождешь пока утихнут аплодисменты и расскажешь о благотворительном фонде, – Эдуардо поправил браслет часов.

Франц смотрел на новый лист бумаги перед собой, пока Лонарди озвучивал написанное:

– Цель фонда имени Франца Варгаса помочь самым бедным слоям населения. В планах строительство бесплатных больниц, поликлиник, приютов для стариков и бездомных, временного жилья для рабочих, интернатов для детей-сирот. Мы общественная организация, существующая на добровольные пожертвования. Все сотрудники фонда волонтеры. Каждый может обратиться в фонд Франца Варгаса, чтобы получить помощь или оказать её.

– Мне нужна твоя поддержка, сын, – сказал в завершение Эдуардо и стиснул локоть Франца.

– Конечно, – он кивнул, вместе они направились к двери.

– После своей речи пригласишь на трибуну Лонарди и поручишь ему руководство фондом в твое отсутсвие.

Выходит не меньше триста пятидесяти дней в году, посчитал Франц. Он не помнил, когда последний раз гостил на родине больше пяти дней.

– Что у тебя запланировано на завтра? – спросил Франца Лонарди, когда они вышли в коридор.

Светлые стены, потолок и пол.

– Пока ничего.

– Хорошо. Завтра в два часа дня мой шофер отвезет тебя в офис фонда. Пообщаешься с волонтерами и посетителями, – Эдуардо отпустил локоть сына. – Пригласи на это время журналистов, Лонарди.

– Конечно.

– Не волнуйся, Франц. Это займет всего лишь час твоего времени. Просители будут заранее проверенными людьми, Лонарди перешлет тебе инструкции, что говорить. Если что-то пойдет не так, мы вырежем, перед тем как пускать в эфир, – сказал Эдуардо. – А теперь прости меня. Перед приемом мне нужно сделать пару звонков.

Он оставил Франца на пороге большого зала. Потолок-купол, тихая музыка, нарядные гости. Мужчины в черном. Женщины в светлых как шляпки поганок платьях. Неожиданная ассоциация напомнила Францу о убийстве собаки. От людей Франц перевел взгляд на картины. Коллекцию собирала его мать. Когда она была жива, на стене в семейной столовой висела кроваво-красная бесформенная куча.

Франц усмехнулся, кроваво-красная куча непонятно чего, возможно, если в детстве каждый день смотришь на такое дерьмо, естественно, что тебя потом клинит на ролике с расчленением собаки?

«Мерзость» , – услышал он в голове голос Сабрины. Вместе они посещали уроки латыни. Сабрина изучала историю искусств, Франц – социологию. Мерзость, сказала бы Сабрина о ролике. По семейной коллекции постмодернистской живописи она бы тоже прошлась. Сказала бы что-то в стиле: как забавно, люди забыли о смысле явления постмодернизма. Постмодернизм родился из бунта против традиции украшать дома предметами искусства, но прошло время, и люди втиснули его в старые и удобные шаблоны.

– Хочешь выпить? – спросил Франца Лонарди.

В отличие от отца, он не собирался оставлять Франца наедине с толпой незнакомцев. Они держали в руках бокалы, переговаривались, перешучивались и расступались перед Францем. Пожирали его глазами и улыбались Лонарди. Он отвечал им тем же. В арсенале Лонарди было больше дюжины разных улыбок. Он растягивал губы в тонкую линию, приподнимал правый уголок, потом левый, иногда показывал зубы. Последнее, видимо, было знаком особого расположения, потому что именно с такой широкой и открытой улыбкой Лонарди повернулся к Францу, когда они добрались до бара. На вкус Франца, улыбка Лонарди была искусственной. Впрочем, как и все здесь. Слишком яркий свет, слишком блестящая стойка. Разноцветные бутылки в стеклянном шкафу.

– Советую попробовать местный ром, – подмигнул Лонарди.

– Виски, – в пику ему заказал Франц.

Света в зале было столько, что вместо тени стакан отбрасывал на стойку солнечные зайчики. Люди вокруг тоже лишились теней.

Пока Франц тянул виски, Лонарди трепался о новом банановом роме. Запатентованный два года назад уникальный продукт совершенно не пригоден для экспорта, потому что иностранцы не догоняют его тонкий вкус. Нужно родиться вблизи тропического леса, чтобы почувствовать...

Франц рассматривал гостей. Независимо от алкогольных пристрастий иностранцы, и правда, выделялись на фоне местной публики. Они предпочитали иное сечение роскоши. Роскошь обернутая в небрежность, но все равно остающаяся роскошью из-за дотошного внимания к деталям и дорогим брендам.

Через полчаса Франц заметил среди гостей отца. Еще через пол – началась официальная торжественная часть.

После двух бокалов виски внимание Франца рассеялось ровно настолько, что его перестали волновать взгляды любопытных. Он приблизился к кафедре. Пластиковая прозрачная подставка на тонкой ножке формой напоминала театральный пюпитр. Ничего общего с университетской кафедрой, с которой Францу приходилось делать доклады прежде. Он улыбнулся, представляя, как смешно будет смотреться, если надумает почесать ногой ногу. Защелкали фотоаппараты.

Приложив правую ладонь к сердцу, Франц сказал, что счастлив находиться здесь и поздравил отца. Счастлив, восхищен, воодушевлен, почитает за честь. Смотрел он при этом на плечи собравшихся: оголенные плечи дам и затянутые в черное – мужчин.

Аплодисменты напоминали звуки водопада. Сходство стало почти совершенным, когда женщина в красном уронила бокал и вскрикнула. Франц чувствовал себя как в лесу. Хотелось скривиться, во рту напомнило о себе горькое послевкусие виски. Вместо этого Франц поднял руки. Публика притихла. Раздался последний резкий хлопок, и Франц заговорил о фонде. Лонарди тут же оказался рядом. Когда речь зашла о нем, поклонился и оскалился. Купаясь в аплодисментах, он тянул подбородок к потолку, будто боялся утонуть. При этом Лонарди постоянно искал зрительный контакт с Францем. В результате Франц заразился его улыбкой и рассмеялся.

Стоило им отступить от трибуны, их окружили журналисты. Женщина и мужчина в вечерних нарядах – больше прессы было бы на приёме дурным тоном. Каждый журналист задал по два вопроса. Лонарди избавил Франца от необходимости придумывать ответы. Пока журналисты кивали как болванчики, Франц мечтал о глотке свежего воздуха.

Посреди очередной тирады Лонарди он развернулся и направился к веранде. Вокруг приоткрытой двери как белые паруса развевались занавески.

Дорогу ему преградила девушка. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, она иностранка.

– Мистер Варгас, ваш фонд будет помогать только бедным жителям столицы или по всей стране? Вы собираетесь строить приюты для престарелых и сирот или сначала отреставрировать существующие бедные районы? Вы знаете, что на свалке около Гото живут люди? Для них вы тоже собираетесь построить приют? Или временное жилье как для рабочих? Вы знаете, что в трущобах каждый второй дом находится в аварийном состоянии? Вы знаете, сколько бедняков погибает каждый год под завалами в трущобах столицы, потому что у дома или церкви обрушилась крыша? – она чеканила слова настойчиво и отчетливо. Будто хорошо подготовилась, будто доказывала теорему.

Вокруг собрались люди. Но девушка не обращала них внимания. На первый взгляд она была ровестницей Франца. Он мог легко представить ее в университетской аудитории. В ее голосе угадывались интонации докладчика. Такая не позволит себя перебить или втянуть в глупый спор. Её внешний вид подчеркивал ее самоуверенность: высоченные шпильки, обтягивающее красивую фигуру платье и ни грамма косметики. Ни одна женщина в Лумбии не вышла бы на люди с такими бесцветными ресницами и бледными губами.

– Луиза, ты прекрасно выглядишь, – Лонарди протянул девушке руку, но она сделал вид, что не заметила его жеста. – Франц, ты еще не знаком с семьей Гудисонов?

За спиной девушки со светлыми ресницами активировались высокий мужчина и стройная женщина.

– Генрих Гудисон приехал руководить модернизацией атомной электростанции.

– Очень приятно, – Франц пожал руку мужчине.

– Это его жена Амалия и дочь Луиза.

Закрытое строгое платье не скрывало татуировок на теле Амалии: змеи на руках, цветы на щиколотках и маленький кинжал на шее.

– Вы так и не ответили, зачем создали фонд – для того чтобы действительно помочь кому-то или чтобы поддержать следующую избирательную компанию вашего отца? – спросила Луиза вместо того, чтобы пожать Францу руку.

– И то, и другое, – ответил он.

Ее смешное упрямство и настойчивость перестали забавлять Франца, и он направился к веранде.

Удаляясь, он слышал, как Лонарди любезничает с девчонкой и приглашает ее посетить офис фонда.

Только не завтра, когда я буду там, подумал Франц и вышел на воздух. Глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку. Вскоре он мог видеть не только освещенные окна, но и звезды на небе. Веранда обнимала дворец широкой лентой. За ее камеными перилами раскинулся сад. В темноте угадывались очертания кустов и деревьев. Пахло цветами. Шумел ручей или фонтан. Франц гостил в новом дворце второй раз и плохо знал территорию.

Несмотря на ночной ветер в воздухе еще чувствовалась дневная жара. Франц расстегнул пиджак, развязал галстук и, засунув руки в карманы, пошел вдоль веранды. Ярко освещенный зал остался позади, и Франц подумал, что раз уж он приехал в Лумбию, неплохо было бы съездить к морю. Смешно, но родившись в Лумбии, он видел местные пляжи только на картинках рекламных проспектов.

Повернув за угол, Франц увидел человека на каменных перилах. Розовые волосы, понтовая двубортная рубашка, красные кеды под узкими брюками со стрелками.

– Официально-торжественная белиберда закончилась? – парень взмахнул сигаретой, и Франц уловил знакомый сладковатый запах.

– Это трава?

– Хочешь? – мальчишка протянул Францу косяк.

Фильтр еще хранил влагу его губ, когда Франц коснулся его.

– Ненавижу нарядную толпу, официальные речи, торжественные благодарности и восхваления!

Удерживая дым в лёгких, Франц наблюдал, как незнакомец раскачивает ногами.

– Парады, – добавил Франц, выпуская дым.

– Награждения и театры, – мальчишка с розовыми волосами отобрал у Франца косяк.

– Концерты? Премьеры? – Франц продолжил игру в ассоциации, наблюдая как он прикрывает глаза и затягивается.

Вместо того, чтобы задержать дыхание, незнакомец прыснул смехом. Похоже, он успел прилично накуриться. От смеха у него дрожали руки и плечи. Выглядел и звучал этот смех настолько заразительно, что Францу захотелось накуриться до такого же состояния.

Он подошел ближе и забрал косяк из подрагивающих пальцев.

Франц собирался затянуться, когда мальчишка хлопнул его по плечу:

– Тебя снимают, обернись и улыбнись!

Франц, и правда, оглянулся и осмотрел темную пустую веранду. Он что ожидал увидеть во дворце президента папарацци, как в аэропорту? Франц улыбнулся, похоже, трава начинала забирать и его.

Мальчишка с розовыми волосами не обратил внимания на его нервное движение.

– Улыбайся и не втягивай голову в плечи, иначе они решат, что ты испугался вспышки. Подними подбородок, иначе они решат, что ты стесняешься, – он кривлялся и размахивал руками.

Франц выпустил дым изо рта и рассмеялся. Похоже, у его случайного знакомого были свои счеты с папарацци.