Текст книги "Невыносимые противоречия (СИ)"

Автор книги: А. Stochastic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Франц вынул косяк из пальцев Генри и покачал головой.

-Генерал Маркус отец моей матери. Он поддерживал моего отца с самого начала.

– Как бы не так. Изначально твой отец и Маркус были врагами, сблизила и объединила их вовсе не женитьба твоего отца на дочери Маркуса, а её смерть. После её смерти Маркус помог твоему отцу забраться в президентское кресло. Но четыре года назад, после смерти Себасы, союз твоего отца и деда лопнул. Старые договоренности погорели. Аннулированы. Вышли из силы! Ты ведь помнишь Себасу?

– Я плохо помню, время до моего отъезда. Я был тогда слишком мал, – ответил Франц.

– Тебе было десять, многие умирают в этом возрасте. А некоторые в десять надевают на себя взрывчатку и взрываются в толпе, как фейерверки, – прохрюкал Ансельмо. – Но дочку Себасы ты должен помнить? После того, как твой отец женился на твоей матери, в доме у него вся тогдашняя военная элита крутилась. Мария Себаса. Девочка была на год или два старше тебя. Вспомнил?

– Да.

– Что помнишь? Качели она любила или куклы?

– Скорее, книги, – Франц улыбнулся.

– Ну да, говорили, она хорошо училась в школе. Касто тоже у вас в доме бывал. Его сына Диаса помнишь? Твой ровесник.

– Его помню.

– Ага, – Ансельмо снова ткнул в Франца пальцем. – Её – нет, а его – да. Это потому что тебе мальчики нравятся, да? В другой ситуации я спросил бы не соревновался ли ты с Диасом за внимание Марии, но теперь наверное, следует спросить, не соревновался ли ты с Марией за внимание Диаса.

– Мне и десяти лет тогда не было, – Франц печально улыбнулся. Эта улыбка внушила Генри, что Франц тоскует по счастливому детству. – Тогда я не знал, что мне нравятся мальчики.

– А я слышал, что это врожденное? Нет? А вот Диас Касто уже с десяти лет знал, что ему нравится Мария Себаса. Вот только их родители ненавидели друг друга. Ты когда на первое свидание пошел? Когда первый раз поцеловался?

Франц поднял одно плечо, будто собирался пожать плечами и посмотрел на Генри.

– Короче, Диас и Мария играли в шпионов. Встречались тайно, трахались в отелях, ходили по дискотекам. А потом попали в аварию. Четыре года назад. Ей было восемнадцать. Ему шестнадцать. Ты что в свои шестнадцать делал? Небось учился в закрытой школе? И никаких тебе дискотек и мальчиков. А машина какая у тебя тогда была? Не может быть, чтобы отец не подарил тебе дорогую машину.

– «Ягуар», – Франц нахмурился.

– Твой отец, кстати, и Диасу Касто подарил машину. Ту самую, на которой он разбился. «Бентли».

Косяк догорел. Генри хотелось забить и поджечь новый, но он не пошевелился, боясь помешать разговору.

– В тот вечер Диас Касто сидел за рулем своего сраного «Бентли». Выехал на встречную, фура смяла «Бентли», протащила обломки метров двадцать, прежде чем остановилась. Какой-то кусок железа распилил Марию пополам. Диаса зажало так, что вырезать пришлось. Со сломанными костями и внутренними кровотечениями его доставили в больницу. Два дня оперировали, но не смогли привести в чувства. Мальчик в шестнадцать лет впал в кому.

Франц вздохнул, опустил голову. Генри любовался его вьющимися волосами и бледными щеками.

– Думаешь, конец истории? Нет. Себаса ненавидел Касто, обвинил его сына в смерти дочери и послал в больницу убийц. Они отключили Диаса Касто от приборов. Раз и готово. Был в коме, стал мертвым. Полагаешь, мальчик почувствовал разницу?

Франц не моргая смотрел на Ансельмо.

– Вряд ли. Зато многие почувствовали, что в этот момент умерла дружба между твоим отцом и твоим дедом. Или правильней сказать, сотрудничество? Конец дружбе, конец сотрудничеству. Твой дед дружил с Себасой. Отец дружил с Касто. Они не простили Себасе убийство Диаса Касто, обвинили Себасу в убийстве, коррупции, кражах, хищениях, бог знает, еще в чём и казнили. Но Касто этого было мало, он обвинил в мошенничестве и посадил жену Себасы, его старшего сына. Разорил родственников. А твой отец разрешил ему. Так что, чтобы не держало вместе твоего отца и деда после смерти твоей матери, все это рассыпалось после уничтожения семьи Себасы.

– Кто принес тебе информацию про фонд? Люди Маркуса? – Франц засунул руки в карманы джинсов.

– Нет-нет, – Ансельмо снова водил пальцем по воздуху. – Ты как будто меня не слушаешь. Я говорю с тобой о важном, ты спрашиваешь о мелочах. Я говорю тебе о причинах, ты зацикливаешься на деталях. Я говорю тебе о том, что надвигается буря, а ты оглядываешься назад.

– Какая буря?

– Старый заскорузлый ядовитый гнойник вот-вот прорвёт.

– Кто заказал тебе разоблачение фонда?

– Американка, – отмахнулся Ансельмо. – Ты же знаешь, какие они тупые, самодовольные и зацикленные на своих моральных принципах? Хотя откуда тебе знать. Так вот, американцев возбуждают только две темы. Наркотики и торговля людьми. Это для них самые страшные и тяжкие преступления, об этих преступлених они пиздят громко и постоянно. Больше их ничего не интересует. Думай о торговле наркотиками и людьми, чтобы не думать ни о чем другом. Наплюй на причины. Это основа мировозрения благополучного мира. Потребители видят то, что хотят видеть. Потребителям из благоустроенного мира нужны телевизоры, микроволновки, новые машины, компьютеры, айпады и айфоны. А чтобы обыватель благополучной страны мог себе всё это позволить, обязательно должны существовать страны, где людям платят копейки за то, что они круглосуточно и без выходных собирают эти микроволновки, айпады, айфоны. Собирают за копейки и живут так бедно что вынуждены торговывать наркотиками и продавать своих детей в рабство.

– Как зовут американку, которая рассказала тебе о фонде?

– Миа Фергюс. Она журналистка.

– Я знаю её, – сказал Франц. – Видел в офисе фонда на следующий день после его создания.

– Тогда она спала с Лонарди, чтобы подобраться поближе к его секретам, – отмахнулся Ансельмо.

– Спасибо, – Франц пожал ему руку. – Скажи свой эмейл, и я перешлю тебе подробную информацию по счетам фонда. Можешь использовать её, как пожелаешь.

– Кому она нужна? Цена ей сейчас, как траве. Хотите? – он помахал бурым пакетиком.

Франц покачал головой, а Генри протянул руку.

Когда они направились к двери через комнату забитую матрасами, Ансельмо закричал неожиданно громко:

– Подъем народ! Поприветствуйте своего нового короля!

Полуодетые люди разлепили опухшие веки и заёрзали. Франц отвесил глубокий поклон. Этот шутовской жест помог Генри осознать насколько по-разному на них с Францем действует трава. Франца еще пёрло, а Генри почти полностью проветрился.

Ансельмо довел их до двери и похлопал по спинам. Генри увернулся и первым ступил на темный балкон. Синее небо над каменным колодцем, во дворе тень настолько густая, что не рассмотреть машину. Проход по внешнему балкону заслоняли мешки и тряпье, будто с наступлением сумерек все жильцы дома выставляли в общий коридор хлам из квартир.

Машина оказалась на месте и цела, если не считать погнутого – битой? – багажника и разбитого окна. Ныряя в салон, Генри пытался угадать, о чем сейчас думает Франц. К сожалению, по выражению лица Франца невозможно было определить насколько он удивлен, потрясен и расстроен.

Вечерний город напоминал стадион перед рок-сценой. Светофоры, фонари и светящиеся окна – словно зажигалки и включенные телефоны в руках зрителей. Обычно их поднимают над головами, когда музыканты затягивают самую сентиментальную песню альбома. Генри покрутил кистью, проверяя свободу движений.

– Смотри на дорогу, – напомнил он Францу, когда тот повернул голову. Миг в машине было так тихо, что слышно дыхание, а потом они оба рассмеялись.

– Я думаю, это Лонарди слил Миа Фергюс информацию о фонде. Мой отец открыл фонд на мое имя в рамках предвыборной компании. Он хотел повысить свою популярность перед грядущими выборами, – Франц поморщился. Думал ли он как и Генри, что благотворительность дешёвый пиар для президента, способного влиять на законодательство? – Лонарди не было смысла красть деньги, если он сам участвовал в махинациях фонда.

За плечом Франца проплыл универмаг, за освещенной витриной корчились манекены.

– Я встречусь с Миа Фергюс. Хочу услышать её версию событий. Скорей всего, Лонарди подставили так же как меня. Подставили с целью очернить моего отца.

Подходит ли Лонарди на роль невиновного? Он не сделал Генри ничего плохого, но Генри испытывал к нему неприязнь. Генри тряхнул головой, по большому счёту ему насрать на фонд, Освободительную Армию, торговлю наркотиками и людьми. Плен сделал его равнодушным, сузил интересы, ограничил способности оценивать, судить и делать выводы. Единственное, чего он хотел, это быть с Францем честным.

– Луиза. Луиза Гудисон, помнишь, она была на приёме во дворце? Вышла на веранду, когда мы целовались.

– Помню.

– Она была со мной в джунглях. Она помогла мне выжить, помогла бежать.

– Она тоже заложница?

– Нет, те, кто похитили меня, освободили её. Полиция арестовала её на демонстрации и привезли в тайную тюрьму. Касто пытал её, отрезал ухо, заставил смотреть на расстрел других арестованных.

– Тайная тюрьма? – переспросил Франц.

– В Дома Офицеров. Я слышал, туда можно попасть, если ты просто сходил на митинг в университете, общался не с тем, с кем следовало, пишешь курсовую у профессора, который сотрудничает с Международной амнистией.

– Завтра попрошу Рамиреса проверить.

– Хорошо, – согласился Генри.

Франц остановил машину перед похожим на двухэтажный барак здание. На первом этаже горел свет, в комнатах двигались, шатались, толкались человеческие фигуры.

– Что здесь? – спросил Генри.

– Частный пансион. Спецы ютуба по дешевым путешествиям советуют снять в нём номер, если ты студент и путешествуешь с пустыми карманами.

– Никогда не останавливался в таких местах, – усмехнулся Генри щербатой арке над входом. В коридоре выкрашенном акриловой краской мигала тусклая лампа и пахло жаренными овощами.

Хозяйка была худой женщиной с опухшими кистями и щиколотками. Вместе с ключом вручила им чистое постельное белье и полотенца. Предложила доплатить за ужин, телевизор, интернет и горячую воду. Глядя как Франц расчитывается, Генри задавался вопросом сколько налички он успел снять, прежде чем отец заморозил его счета.

О том, чтобы взять две комнаты Франц не заикнулся, и Генри расценил это как новый виток сближения и доверия. Раскачивая бутылкой, он поднялся за Фрацем на второй этаж и переступил порог пятиугольной комнаты с волнистыми стенами и такими же неровными диваном и кроватью. При взгляде на убогую обстановку Генри охватило веселье. Глотнув рома, он поставил бутылку на мелкий пыльный стол и шагнул к Францу. Прижал его к стене и поцеловал. Ему почудилось, или Франц вздохнул с облегчением? Подался навстречу?

Пульс и дыхание у обоих ускорилось. Но в этом ускорении скрывалось спокойствие особого рода. Генри снова стал таким как прежде. Сейчас он двигался, чувствовал и даже думал, как раньше, до плена. Никакой тебе дрожи и страха.

– Он спросил тебя про твой первый поцелуй, а ты ничего не ответил, – кончиками пальцев Генри касался скул, ушей и шеи Франца. Искал пульс, наслаждался сердцебиением и дыханием, упругостью кожи и пробивавшейся из-под неё щетиной. – Сколько тебе было лет?

– Семнадцать.

Ресницы Франца пощекотали щёку Генри.

– Семнадцать? Правда?

До четырнадцати лет Генри во всем подчинялся матери. Одевался и стригся в тех салонах, что она. Перед театральными премьерами и интервью позволял её гримеру возить кисточкой по своему лицу. А в четырнадцать сорвался: убегал на концерты, вечеринки и дискотеки, курил траву, заводил новых друзей. Под мигание дискотечных софитов Генри поцеловался впервые. Кажется, мужчина, с которым он тогда танцевал был лет на двадцать его старше. В туалетной кабинке под громыхание ударников Генри впервые позволил отсосать себе, впервые отсосал он. На огромной кровати в чужом доме впервые кого-то трахнул, на узкой кровати яхты впервые подставился сам. У парня, который разложил его задницей кверху было широкое платиновое кольцо на мизинце. У того, кто первым расставил перед Генри ноги, – пирсинг в пупке. Генри не помнил лиц и имен, лишь восторг влюблённости. Мимолетной, но голодной и всепоглощающей, оттого одновременно поверхностной и глубокой.

– Семнадцать, – с упоением протянул Генри. Не цифра, не возраст, а секретный код. Воплощение интимности. Предвкушение откровенности. – Это случилось в интернате?

– Да.

Не слово, не звук, выдох. Не ответ на вопрос, а необходимость неожиданно случайно непредсказуемо оформившаяся в слова.

– Кем он был?

Кожа под пальцами гладкая и влажная. Ямка пупка. Глубже, чем у Генри.

– Сын итальянского мафиози.

– Не может быть, – собственный смех вскружил Генри голову, – тот самый итальянец, – он оцарапал ногтем живот Франца, – глядя на которого, ты думал, хорошо, что у моего отца репутация лучше?

Франц засмеялся. Желая впитать в себя его смех, Генри прижался губами к его кадыку.

– Кто кого поцеловал первым?

Франц дёрнул кадыком, переступил с ноги на ногу.

– Не помню. – Его дыхание пощекотало макушку Генри.

– Кто первый отсосал тебе?

Ремень Франца был слишком жёстким. Болты на джинсах поддавались с трудом. Или координация Генри сбоила от нетерпения?

– В университете.

Они одновременно коснулись членов друг друга.

– Он был красив?

– Да.

Снова не ответ, нечто более важное, глубокое. Желанное? Бессмысленное?

– Выше или ниже тебя? Младше или старше? – Генри рассмеялся в ключицу Франца. Что веселило его больше – подробности сексуальной жизни Франца или вкус его кожи?

– Старше.

Что-то подобное Генри чувствовал в детстве на качелях – вдох, ветер, выдох, движение – границы тела размываются как линия горизонта. Не разобрать где заканчиваешься ты, и начинается мир.

– Тебе понравилось?

– Тогда это было самое прекрасное, что я когда-либо испытывал.

Слишком длинная фраза. После неё Франц запыхался и замер. Генри приревновало его к словам.

– Когда? – Генри должен выяснить всё – подробности, детали, примерить их на себя, сравнить себя с Францем, сравнить себя с тем, другим, кто брал у него в рот, кто отпускался перед ним на колени. Или они делали это на кровати? Как бы Генри хотел отсосать Францу? Стоя перед ним на коленях? Или лёжа на кровати?

– Год назад.

– Отношения или одноразовый минет? – Генри экономил слова, берег дыхание и верил, что сейчас они с Францем создают новый язык из прикосновений-намёков, обнаженных подтекстов и интимных смыслов.

– Мы встретились раз пять или шесть, – просипел Франц, как человек приближающийся к разрядке.

Нужно говорить, ни в коем случае не умолкать, Генри вжался носом под ухом Франца и глубоко вздохнул, – говорить, растягивать удовольствие, балансировать на краю, в шаге от оргазма.

– Скажи это еще раз, – взмолился Генри. – Я не узнаю твой голос... Что случилось потом? Вы поссорились?

– Нет. – Шипящее, через стиснутые зубы, звенящее от напряжения и удовольствия.

– Почему вы расстались?

– Он был занудой.

– Правда? – у Генри подвело живот. То ли от желания рассмеяться, то ли от близости оргазма.

– Правда. – Ответ Франца он скорее почувствовал, чем услышал. Невесомые прикосновения губ к волосам.

– Он отсасывал тебе, ты отсосал ему?

– Да.

– Почему он был занудой? – прошептал Генри Францу в губы.

– Настаивал на сексе с проникновением.

Генри показалось, или Франц дрожит?

-А ты не хотел? Когда и с кем... – Франц не позволил ему договорить, зажмурился, напрягся, окаменел под руками и выплеснулся в кулак Генри.

– С тобой, – произнес Франц вечность спустя.

Оргазм помешал Генри осознать его слова. Понимание пришло медленно, закололо под ложечкой, встряхнуло, накрыло шумом в ушах.

– Тебе надо меньше курить, Франц.

Франц оттолкнулся от стены и потянулся за полотенцем.

– Или больше, – Генри шёл за ним по пятам, наступал на пятки, разглядывал шею и затылок. Заглянул через плечо – белое тонкое полотенце в полумраке походило на лист бумаги в смуглых руках Франца.

– Это мое или твое? – спросил Генри, ощупывая влажную ткань, вытирая себя тем же полотенцем, что вытирался Франц.

– Они одинаковые.

Генри увлёк его на диван. Франц завалился сверху, поцеловал и скатился в сторону.

Диван оказался не только тесным и неровным, но и твердым. Матрасы в логове Ансельмо, наверное, и то мягче, Генри усмехнулся и пристроил голову на плече Франца. Тот завозился, скинул кроссовки – сначала свои, потом подцепил пальцами задники кроссовок Генри. Кажется, они смеялись, ворочаясь. Кажется, Генри подумал, что не плохо бы еще выпить или выкурить косяк, чтобы спать без пробуждений. Но поленился вставать. Он заснул у Франца на плече, положив руку на его живот.

***

Генри снилась Шеннон. Пробуждение было резким, будто он упал с высоты и из легких выбило воздух. За окном бултыхалось ранее утро, мутное как вода с разведенным в ней аспирином. Франц сидел с ноутбуком на полу около дивана. Перебрался туда, чтобы не будить Генри? На экране скакали фотографии. Развороченный «Бентли». Полупустая ночная дорога. Девушка с залитым кровью лицом. Мирия Себаса. Почему у нее залито кровью лицо, Генри сел, ведь Ансельмо сказал, что ее распилило пополам.

– Привет, – Франц повернулся к Генри. Темные круги под глазами. Бледные щеки.

– Давно встал?

Франц рассеянно посмотрел на ноутбук, а потом снова на Генри, будто пытался, но не мог что-то вспомнить.

Они приняли душ по очереди. Стоило Францу скрыться в ванной, у Генри появилось ощущние, что за ним следят. Казалось вот-то постучат в дверь. Шестерки Варгаса. Или Касто.

– Гугл советует позавтракать в кафе местной кухни неподалеку, – сказал Франц проверяя свою сумку. Положил пистолет сверху, застегнул.

Видимо, ночевать здесь еще раз они не планируют. Подхватив свои вещи, Генри вышел вслед за Францем. Даже когда Франц улыбался хозяйке внизу, Генри замечал его усталость. На лобовом стекле их развалюхи виднелось пятно птичьего помёта.

– К деньгам? – усмехнулся Франц.

– Или к новостям.

Безумие думать о приметах в их случае. Вытянутая между высотками улица пустовала: ни машин, ни людей, ни звуков. В конце улицы помигивал светофор, открывая ворота в мир скользящих машин, скрипа тормозов и вскриков клаксонов. Тревожных, дергающих нервы.

– Ты узнал, где живет Миа Фергюс? – спросил Генри.

Улица вроде вела вниз, но развалюха Рамиреса пыхтела, будто карабкалась на гору.

– Да. Нужно подождать хотя бы до девяти, потом можно ее навестить.

Местная кухня означала мясо с овощами на завтрак вместо булочек. Мясо и крепкий кофе, от которого сушило больше, чем с похмелья.

После завтрака Франц позвонил Рамиресу. Говорил про тайные тюрьмы, катаясь по городу. Дети с ранцами перебегали дороги на красный. Разносчики газет толкались на узких тротуарах. Автобусы плевались выхлопными газами. Из подворотни летели газеты и клеились к ногам прохожих. В магазинах поутру мыли витрины. К фасадам и асфальту липли пятна масла и плесени.

Миа Фергюс жила в районе разноцветных домов. Розовые трехъэтажки прислонились к синим семиэтажкам, как кубики конструктора, тесно, плотно и без зазора. У подъездов продавали фрукты, вокруг уличных музыкантов топтались туристов в белых шляпах.

Франц оставил машину перед фонтаном – медная женщина с отбитым лицом лила мутную воду в каменную чашу. Рядом поскрипывало ветками сваленное ветром дерево.

В доме с кованными решетками на окнах Франц и Генри поднялись на третий этаж и позвонили в железную дверь. Несколько мгновений они прислушивались к шагам, музыке и голосам, что источал дом, потом дверь открылась.

Их встретила маленькая женщина с необычно тонкими запястьями, щиколотками и шеей заштрихованной морщинами. Кожа на лице выглядела натянутой и гладкой, Шеннон выглядела точно так же после подтяжки золотыми нитями.

– Привет, – улыбнулся Франц. – Я хотел бы поговорить с Миа Фергюс.

– Все хотели бы,– женщина подняла глаза к потолку.

– Я Франц Варгас, – он протянул руку.

Генри подумал, что улыбка Франца хорошо смотрелась бы на фотографии. Не впервые Франц использовал свое имя как пропуск, как щит, как талисман.

– Сабрина Мартинес, – она вцепилась в руку Франца и не отпускала, пока сканировала взглядом его и Генри. – Проходите.

В коридоре и в гостиной на стенах висели черно-белые фотографии, кое-где пришпиленные неровно, одна поверх другой. На диване, журнальном столике и под ним валялись местные газеты и журналы. Из приоткрытой двери в спальню выглядывала неубранная кровать, с бельем такого же графитового цвета, как буквы в газетах.

– Миа исчезла в Джунглях, – Сабрина сжалась на краю дивана, повела плечами, то ли от раздражения, то ли от холода. Недолго поиграв с тонкой сигаретой и золотой зажигалкой, закурила.

– Что значит исчезла? – Франц сел в кресло. Генри показалось хорошей идеей пристроиться около него на подлокотнике.

– Свалила две недели назад, ни слуху, ни духу. Совсем свихнулась от тщеславия. Вообразила себя неуязвимой, бессмертной. Знаете, если человеку долго везет, он тупеет, становится беспечным и невнимательным.

– Вы работаете вместе?

– Нет-нет, работать с Миа это ад, я пропобовала, – левой рукой Сабрина потерла запястье правой, потом предплечье, локоть, плечо. Так двигаются люди, которые сидят на героине, отметил про себя Генри и огляделся.

Один из снимков привлек его внимание. Он поднялся и подошел к стене, чтобы получше рассмотреть лицо женщины, кормящей из бутылочки голого чернокожего ребенка. Распухший живот, выпученные глаза, серый песок вокруг.

– Это Миа в Африке. В прошлом году. Её репортаж о голодающих вошел в лонг-лист Пулитцеровской премии.

Генри узнал женщину, он видел Миа в лагере Освободительной Армии. Стоит ли сказать об этом Францу?

– Что значит, Миа потерялась в джунглях, что значит забыла об осторожности? – спросил Франц Сабрину.

– С ней это обычно случается, когда она ни о чем не думает кроме своего репортажа. Хотела уже наверняка отхватить очередную премию, придуманную богатенькими любителями читать, лёжа на диване, про чужие проблемы. Мало ей было узнать про отмывание денег через благотворительные фонды, мало про береговую охрану, что гоняет лодки с кокаином на Ямайку, а оттуда в Америку, мало знать, что Лонарди продает детей через модельное агентство.

– Модельное агентство?

– Да модельное агентство мисс Санчес, бывшей королевы красоты. Бесплатная фотосессия, бесплатное портфолио, участие в местных показах и рассылка фотографий в ведущие модельные агентства в мире. Ваш ребенок может работать на известного дизайнера, ходить по подиуму и получать тысячу долларов за день. Приходите на бесплатную фотосессию если ваш рост от метра тридцати до метра семидесяти, а возраст от восьми до семнадцати, – одной затяжкой Сабрина прикончила половину сигареты. – Два раза в месяц детишек выгуливают на каком-то местном показе. Два раза в месяц показывают на приеме местным и заезжим педофилам. Некоторые даже оптом покупают. Скажем, по десять мальчик или девочек определенного возраста, не глядя, другие предпочитают сначала пощупать. Миа даже сходила на одну такую вечеринку.

Сабрина хмыкнула и уставилась в одну точку.

– Почему она не сообщила в полицию?

– Потому что все всё и так знают. Всех все устраивает. Бедняки сами приводят своих детей. Тех, что помладше, те, кому уже исполнилось десять прибегают сами. Все, что угодно лишь бы не подыхать от голода на улице, лишь бы была крыша над головой, лишь бы пьяные или обдолбанные родители не зарезали, не забили. Да, большинство из них умоляют, чтобы их поселили в агентстве.

– Как называется модельное агентство? И почему вы решили, что Лонарди в этом участвует?

– Миа мнит себя ебанной Мата Хари. Одного подкупить, с другим переспать. Отлизала у мисс Лумбии, чтобы она сдала ей Лонарди, потом запрыгнула к нему в постель, чтобы он познакомил ее с Нандо, лидером Освободительной Армии. Сказала, что мечтает взять у Нандо интервью, а на деле хочет узнать какова его доля в торговле кокаином и людьми. Блядь, – Сабрина уронила сигарету на пол. – Она играет в Мата Хари, а я ебанная дура, которая таскается за ней по миру в каждую гребаную нищую страну.

Сабрина подтянула ноги на диван, будто ждала, что оброненная сигарета взорвется как бомба. Франц опустился на колени и поднять тлеющий окурок.

– Миа думала, что Лонарди идиот, что его бесконечно можно водить за нос, решила, что он ее не раскусит, – пробормотала Сабрина. – Я думаю, он раскусил ее и сделал так, что она никогда не вернется.

Генри показалось, что на запястье у него снова веревка. Если он скажет Францу, что видел Миа в джунглях, ему придется отвечать на вопросы о Лонарди. Одновременно с этим он понял, насколько сильно ему хотелось быть честным с Францем. Проклятье, вчера ему казалось они идут на сближение, еще пару шагов и между ними не останется тайн. Сегодня эта надежда превратилась в бесполезную иллюзию. Но возможно, Генри сам виноват, сам загоняет себя в тупик, не желая говорить с Францем о Лонарди. Боится говорить о Лонарди, потому что не знает, что сказать, не знает, что думает и чувствует. Он не знает на чьей он стороне. Он сочувствует Луизе из-за того, что с ней сделал Касто. Сделал с разрешения президента. Он благодарен Луизе и Лонарди за то, что они освободили его, тупо за то, что они сняли цепь с его щиколотки. Он знает, что они замышляют что-то против президента, но не знает деталей. Одной встречи с президентом было достаточно, что бы Генри невзлюбил его. Невзлюбил, но не смог возненавидеть, потому что он был отцом Франца. А Францем Генри восхищался. Восхищался его упрямством, его желанием узнать правду, способностью пойти против отца. Да, его все в Франце волновало, с каждым днём все больше и больше. Генри хотел бы встать на сторону Франца. Но не хотел предавать Луизу.

Они вышли на улицу. Дом напротив щеголял розовыми стенами и коричневыми ставнями. Солнце поднялось над крышами и пекло в затылок. Генри крутил запястье, пока не заметил, что Франц наблюдает за ним. Тогда Генри протянул руку и обхватил запястье Франца. Ненадолго ощутил облегчение.

-Что ты будешь делать? – спросил Генри.

Франц прищурился и осмотрелся, быстро, обеспокоенно, повернул голову налево, направо, окинул взглядом заштрихованные ставнями окна. Сел на бортик фонтана и включил телефон. Забил в поисковик мисс Санчес, королева красоты. На фотографий трехлетней давности хрупкая женщина с маленьким лицом улыбалась, поддерживая корону. На презинтации в торговом центре держала под руку Лонарди. От его ухмылки веяло угрозой. Дети с удивленными лицами в блестящей одежде, зрители с бокалами шампанского, зрители в костюмах, вечерних платьях, как на приеме во дворце. Ссылки на сайт детского модельного агентства. С его страницы на Генри смотрели фотографии загримированных и причесанных девчонок и мальчишек. Невольно он вспомнил свой опыт. Когда ему было шесть, Шеннон устроила ему съемку в рекламе кукурузных хлопьев, в одиннадцать впихнула в показ детской одежды у знакомого модельера.

-Что будешь делать? – снова спросил Генри.

-Позвоню Рамиресу. Не думаю, что если я пойду туда и представлюсь, меня пустят на территорию, – Франц усмехнулся. – Если то, что рассказала Сабрина правда, мой визит они воспримут как предупреждение, если в доме Санчес есть улики – фотографии, видео, счета – все будет стерто, перемещено и почищено.

Рамирес встретил их во дворике кинотеатра. Кирпичные стены, деревянные столики с вазами и солонками. От посетителя к посетителю металась, разнося блюдо дня, официантка в вьетнамках и коротких джинсовых шортах.

Пока Франц пересказывал рассказ Сабрины о модельном агентстве, Рамирес морщился. Когда Франц напрямую спросил, что ему известно, Рамирес пожал плечами:

– Ходят разные слухи.

– Агентство работает два года. В его базе около тысячи детских портфолио. Два года и только слухи? Никаких жалоб? Заявлений?

– А кому жаловаться? – Рамирес посмотрел вслед официантке. – Все получают деньги. Налоговая, дети, родители, фотографы, охранные фирмы.

– Почему офис модельного агентства находится в особняке мисс Санчес?

– Обычная практика, – Рамирес пожал плечами.

– Я хочу попасть внутрь, – скулы Франца вспыхнули. – Хочу увидеть фотостудию, снимки, которых нет на сайте, жёсткие диски компьютеров.

На входе в кинотеатр двое подростков затеяли драку. Один толкнул другого на афишу, второй достал нож. Полоснул по воздуху, отпугнул и убежал.

-Я хочу осмотреть дом Санчес сегодня, – настаивал Франц. – Когда я переехал из дворца в отель, мой отец приставил ко мне слежку.

Рамирес кивнул. Обычная практика, говорил его утомленный взгляд.

-Возможно, за мной и сейчас следят. Если так, они знают, что я встречался с Ансельмо Кава и разговаривал с Сабриной Мартинес. Знают, что я заинтересовался агентством, как знали все о моих сделках в банке. – Положив ладонь на стол, Франц раз за разом давил на столешницу пальцами, будто нажимал на кнопки. – Если информация об агенстве правда, если за агентством стоит Лонарди, если он стоял за махинациями фонда, если мой отец знал об этом и закрывал глаза... если в виде благотворительных пожертвований через фонд проходили деньги от торговли детьми... У меня осталось мало времени, прежде чем они попытаются остановить меня или обмануть, подделав документацию агенства. Я должен проверить дом Санчес сегодня.

Обыск, подумал Генри, Франц просит Рамиреса провести несанкционированный обыск. Просит полицейского, который отлавливает мелких наркодилеров, чтобы выслужиться перед крупными.

Рамирес задумчиво рассматривал Франца. Не иначе как прикидывал, что он выкинет, если не получит помощи.

-У Санчес хорошая охрана, – сказал Рамирес.

– Сигнал в службу спасения, – доказывая свою решимость и упрямство, Франц придвинулся ближе к Рамиресу. – Липовый сигнал в службу спасения, который якобы поступил из дома Санчес, даст тебе повод выслать наряд для проверки.

Рамирес покачал головой и усмехнулся.

– Ты хочешь осмотреть дом?

-Да, – подтвердил Франц.

-Ладно. Но давай сразу договоримся, все остальное планирую я. Во время операции ты подчиняешься моим приказам.

– Согласен, – кивнул Франц.

Разглядывая Франца, Генри невольно повторил его жест. Он хотел знать, как далеко Франц зайдет. Что сделает? Что может сделать? Сначала ссора с отцом из-за фонда, теперь участие в полицейской операции.

Мужчина с желтым галстуком за соседним столом уронил чашку.

***

Фонари заплевали желтым светом тротуары, стены домов и кузов полицейского фургона. Полностью железный, без окон, на больших колесах. Никаких надписей снаружи, внутри люди в бронежилетах. Согнувшись под низкой крышей, Франц каждому пожал руку. Что-то дребезжало под дном машины, когда она ехала по городу. На поворотах Генри вжимался плечом в жестяную стену.