Текст книги "Считая шаги (СИ)"

Автор книги: Voloma

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

Заметно погрустнев, Эмма подхватила клатч и отправилась в дамскую комнату. Широкий коридор, отделанный черным мрамором имел много ответвлений. Здесь было тихо и витал более свежий воздух. Не пахло бешеной смесью дорогих духов и не гудели голоса.

Эмма, задержалась у окна, чтобы полюбоваться ночным городом, как вдруг ее грубо схватили и припечатали спиной к стене, затаскивая в темный угол. Это был Стивен.

Не теряя времени, он впился поцелуем в губы Эммы, не дав ей возможности и пискнуть. Она попыталась его ударить, но он уже начал задирать ей платье. Чувствуя, насколько он возбужден Эмма дернулась и ее нога оказалась в аккурат рядом с его мужским достоинством. Резкий удар и онемев от боли он повалился на пол, схватившись руками за причинное место и изрыгая ругательства.

Мразь, – процедила сквозь зубы Эмма. – Попробуй только прикоснись ко мне еще раз.

Она медленно поправила платье и отдышавшись вышла из темного тупика, стараясь усмирить сердце, удары которого отдавали в ушах. Не стоило придавать ситуации излишнего трагизма.

Эмма со счет сбилась, сколько раз она бывала в подобных ситуациях, пока не поняла, что внешность совершенно не играет ей на руку. Стивен порядком набрался и явно не контролировал себя. Наверняка, завтра даже об этом и не вспомнит. Он получил по заслугам и Эмма довольно быстро пришла в себя.

Вернувшись за столик, Эмма еще раз глянула на телефон. До полуночи оставались считанные минуты и в голову пришла отличная идея.

Миссис Грэнсон, можете мне помочь? – она повернулась к женщине, которая только что вернулась к столику, чтобы перевести дух от танца с мужчиной, который ее сопровождал весь вечер.

Что-то случилось?

Хочу сбежать с этого приема по-раньше!

Как я Вас понимаю, – улыбнулась Оливия, поняв, что девушка совершенно очаровала ее.

Сможете отвлечь от меня мистера Мэдсена, буквально через минуту?

С большим удовольствием!

Отыскав Мэдсена, Эмма рассыпалась в извинениях и сослалась на банальную головную боль.

Хорошо. Я отвезу Вас домой, – Мэдсен решительно кивнул, даже не возразив.

О, Райан. Я тебя искала! – в игру вступила Оливия, подхватив Мэдсена под руку. – Ты обещал познакомить меня с мистером Брином.

Мистер Мэдсен, не хочу Вас отвлекать! – Эмма почувствовала, как в клатче завибрировал телефон. Значит Ллойд уже ее ждет.

Сердце тут же сладко сжалось от предвкушения.

Оливия подмигнула Эмме, чтобы та скорее исчезла и девушка благодарно кивнула своей спасительнице.

Ускоряя шаг, Эмма вышла в огромный холл, где несколько гостей наслаждались тишиной и свежим воздухом. Двери на улицу были распахнуты и холодный воздух беспрепятственно проникал внутрь. Проходя мимо внутренней колоннады, Эмма обвела взглядом присутствующих и достала телефон, чтобы позвонить Ллойду.

Едва прошел первый длинный гудок, он появился в дверях. В спину ему светили уличные фонари, скрывая лицо полутенью. Его высокая, красивая фигура так и застыла. Черный смокинг сидел как влитой, а на лице на секунду промелькнуло удивление, чтобы тут же смениться сдержанной улыбкой.

Ллойд с нетерпением ждал встречи и надеялся не наткнуться на знакомых, которых здесь было пруд пруди. Он пунктуально прибыл в назначенное время и решил зайти внутрь отеля, чтобы встретить Эмму, как вдруг телефон зазвонил, но ответить Ллойд не успел.

Она шла к нему навстречу, девушка, которая вчера поразила его своей красотой, а еще раньше привлекла непосредственностью и смешливостью. Сегодня она была богиней, которая тревожно искала его глазами и когда нашла, ее лицо озарилось невероятной улыбкой.

Гибкая, стройная и не реальная, она на ходу укуталась в манто и даже успела чертыхнуться, когда зацепилась каблуком за платье.

Ллойд смотрел на нее, как зачарованный и очнулся лишь тогда, когда этот дивный мираж назвал его по имени.

Тебе идет смокинг!

Опять опередила с комплиментами!

Эмма остановилась в шаге от Ллойда, который не сводил взгляда с нее. Она стушевалась и покраснела. В глазах этого мужчины бушевало настоящее пламя и читалось неподдельное восхищение.

Как же ты хороша!

Благодарю, – Эмма театрально склонила голову и волосы тяжелой волной качнулись к ее плечу. Ллойд снова невольно ею залюбовался и протянул руку. Вложив свои пальцы в его ладонь, Эмма не отказала себе в удовольствии сделать это медленно, наслаждаясь этим сдержанным прикосновением. Она подняла на него взгляд и заметила, что он стал серьезен, а глаза скользнули по ее губам.

Этот момент отпечатается в ее памяти навсегда, потому что именно сейчас Эмма поняла, что значит влюбиться со всей страстностью. Сопротивляться этому чувству просто не было больше сил. Отдавшись на милость судьбе, Эмма почувствовала, как Ллойд сжал ее руку и повел за собой, украдкой кидая взгляд.

Ему уже не хотелось никуда везти эту женщину, которая плавила его сердце одной только улыбкой. Он не хотел смотреть на дорогу, а только на нее. Он с ужасом думал о предстоящей командировке, которая не позволит видеть ее каждый день. Эта горькая мысль, едва не выдавила из него мучительный стон.

Не расскажешь куда мы едем? – нарушила молчание Эмма.

Тогда какой из этого сюрприз? – послышался хрипловатый голос Ллойда.

Если честно я не люблю сюрпризы, – возразила Эмма, чувствуя, как по всему телу пробежали мурашки. Она тяжело дышала. Казалось, что воздух между ними буквально раскаляется. Нежнейшее манто, стало душить.

У меня эксклюзивный пропуск на выставку античного и современного искусства в Эвери Фишер Холл. И в данный момент, там сейчас проходит репетиция одного из лучших оркестров Европы. Дирижер, мой хороший приятель.

Эмма пошла бы сейчас куда угодно за этим мужчиной, который упорно пытался не ударить в грязь лицом, даже не подозревая, что она не услышит ни звука и не оценит красоты экспонатов. Ее мир уменьшился и принял вполне четкие очертания, удивительного мужчины по имени Ллойд.

10 глава

Эвери Фишер Холл, был расположен в Линкольн плаза. Этот грандиозный культурный комплекс включал в себя 12 зданий.

Ночью, величественные фасады из золотистого мрамора, подсвечивали и казалось, они изнутри сияют теплым пламенем, будто гигантские камины.

Вот уж действительно светоч, во всех смыслах.

Ллойд частенько выбирался сюда, чтобы насладиться джазовой и классической музыкой. Филармонический оркестр считался одним из лучших в штатах.

Театр его не так прельщал. Там были слова, чувства, балансирующие на грани, неправдоподобные, утрированные, каких никогда не бывает в реальной жизни. Музыка была Ллойду намного ближе, она никогда не навязывала определенных переживаний, вытягивая из души каждого тонкие нити с нанизанными на них переживаниями, спрятанные настолько глубоко, что человек даже не подозревает о их существовании.

Эмма никогда не была здесь ночью. Мягкий, оранжевый свет сочился из огромных окон, которые делали здания невесомыми на фоне черного зимнего неба. Она замерла около фонтана, расположенного в центре архитектурного ансамбля, но Ллойд уверенно взял Эмму за руку и повел в сторону Метрополитен-опера.

Не стоит мешкать. Нас ждут! – его тихий густой голос едва заметным эхом разлетелся среди колоннады.

Кто? Все давно закрыто!

Я же обещал сюрприз, – без тени самодовольства Ллойд взглянул на Эмму любуясь, как мягкий свет плавно скользит по ее лицу.

Красивые брови девушки иронично изогнулись, она едва приоткрыла губы и покачала головой, выражая сомнение.

У тебя круглосуточный вип-пропуск или Питера Гельба хорошо знаешь?

Гельб птица гордая и любит порядок, а наш ночной визит явно не вписывается в его представление о последнем, – Ллойд подошел к центральному входу и к дверям с противоположной стороны тут же подоспел охранник, который важно кивнул. Мужчина распахнул двери. – Но с Джеймсом Ливайном я действительно знаком.

Эти слова не произвели на Эмму особо впечатления. Она восприняла сказанное как должное и Ллойд окончательно перестал понимать, что сможет ее удивить. Совершенно очевидным было, что для Эммы не чужды громкие имена и фамилии, но это было общение с высшим светом на правах человека, который будет привязан к сфере услуг и никогда не будет ровней. Что, впрочем, абсолютно не мешало и не коробило ее, вызывая невольное восхищение.

Добрый вечер, Стэнли, – Ллойд пожал руку охраннику.

Давно тебя не было, – темнокожий охранник широко улыбнулся.

Джеймс на репетиции?

А где же еще!? Загонял подчиненных совсем. Мисс, – важно кивнув в знак приветствия Эмме, охранник переглянулся с Ллойдом. Было заметно, что он сдерживался чтобы не прокомментировать ситуацию, но такт взял верх. – Ну, что ж проходите. И да, Ллойд! Правила ты знаешь!

Конечно.

Ну, тогда, желаю хорошего вечера!

Спасибо, Стэнли.

Эмма была рада, что внимание Ллойда переключилось на другого человека. То, как он на нее смотрел просто выбивало землю из под ног, а она и так на них едва держалась, колени дрожали и бывалая старая подруга неуверенность смазывала всю картину.

Морозный воздух улицы лишь на время прогнал жар, который буквально плавил все внутри.

Благо, что сейчас можно было отвлечься. Величественный холл, кружил голову высотой стен. Эмма никогда не ходила в театр, не видела ни одной оперы. Она любила музыку, но не понимала почему надо отдавать бешеные деньги, чтобы ее послушать, сидя на жестких креслах без возможности сменить композицию, если та не придется по вкусу.

В здании было тепло и мех, в который была укутана девушка быстро согрел, разрумянив щеки. Нащупав застежку, Эмма сняла манто погрузившись в изучение интерьера. Она любовалась классической отделкой, подмечая мелкие интересные детали и отмечая необычные подходы к отделке.

Здесь потрясающе красиво, – едва прошептала она, словно разговаривая сама с собой. Ее взгляд мягко скользил по барельефам, лепнине и колоннам, пока она снова не встретилась с глазами Ллойда и задержавшись на несколько секунд дольше смутилась окончательно. Его лицо было серьезным, он стоял излучая уверенность, силу, стройный и высокий, восхитительно красивый в элегантном смокинге.

Идем. Обещаю, тебе понравится, – его голос едва осекся.

Они медленно шли по длинному проходу в полной тишине, лишь издалека были слышны плавные пассажи музыки, которые разбегались по пустынным залам, наполняя их чем-то эфемерным и волшебным.

Кстати, как тебе Селестино? Удалось познакомиться? – Ллойд нарушил молчание.

О да! Удалось… Этот человек, просто апогей цинизма и вызывающей откровенности. А ты с ним знаком?

Пересекались несколько раз по работе, – уклончиво ответил Ллойд. – Да, Хьюго не любитель пустых светских бесед и даже в неформальной обстановке, он будто отсеивает невыгодных ему людей и не подпускает к себе ни на шаг. Как он сам любит говорить, у него каждая минута на вес золота.

Ллойд произнес это со странным выражением: то ли разочарование, то ли обида сквозили в его словах.

Да… Счет шел на минуты. Наш разговор проходил в странном ключе и я так и не поняла он меня оскорбил или похвалил.

Да… – Ллойд согласно кивнув. – В этом весь Хьюго Селестино. Ты разочарована?

Какой в этом смысл? Мои ожидания – мои проблемы. Мало ли что я там напридумывала у себя в голове, я стараюсь принимать людей такими какие они есть и грубость не самое худшее, чего можно ожидать…

Эмма схватилась за этот разговор, как за соломинку, которая ее едва удерживала от безумного желания не отрываясь смотреть на мужчину, который шел рядом. Он него потрясающе пахло, голос дразнил, а глаза сводили с ума. Но ведь красота для Эммы не в новинку. Она судорожно копалась в себе, желая найти нечто, что не давало ей покоя.

Стив, Мэдсен и даже Селестино в свои тщательно скрываемые пятьдесят… Они могли вскружить голову любой девушке и Эмма не чувствовала себя так странно, хотя любого из них можно было записывать в красавцы.

Но Ллойд таил в себе нечто не поддающееся описанию, это его странная сдержанность, удивительная манера говорить коротко и емко, ловко переплетая слова. Он держался, как истинный представитель высшего света, но не чурался здороваться за руку с простым охранником.

Ну, а как тебе сам прием?

Ох… Красиво, утонченно, разумеется, там был Мартин Брин, мэр, Анита Паклин и Джерард Сойер… Уже на них мои глаза едва не ослепли. Все было слишком, слишком…, – мимика Эммы снова ожила, плечи расправились, будто она забыла, что режим смущения включен на полную. – Слишком, понимаешь? Но не чересчур….

Ллойд тихо рассмеялся.

Понимаю.

Музыка становилась все громче и распахнув широкий позолоченные двери, Ллойд с удовольствием услышал, как Эмма ахнула.

Огромный зал был пуст, стройные ряды и портеры отдыхали от посетителей, а музыка витала и пропитывала воздух так, что казалось его можно мять руками.

Музыканты были одеты в удобную одежды, ни фраков, ни вечерних платьев. Дирижер стоял спиной к центральному проходу в джинсах, кедах и свитере.

У них сейчас новая программа, призванная открыть слушателям новые произведения. Некоторые из них весьма неожиданны, учитывая кто написал музыку.

Эмма почувствовала, как Ллойд наклонился к ее уху, стоя сзади. Он нашептывал ей слова тихим вкрадчивым голосом и его дыхание щекотало ей кожу, от чего внутри все стянуло в тугой узел, а из легких вышел весь воздух разом.

Музыка не прервалась ни на секунду, когда они вторглись на репетицию. Оркестр исполнял классическую композицию, которую Эмма ни разу не слышала. Пассажи волнами расходились и стихали, после чего пошли такты с более динамичным и тревожным ритмом.

Заметив, как кожа девушки покрылась мурашками, а из груди вырывались неровные, короткие вздохи, Ллойд с упоением понял, что видимое равнодушие Эммы, это способ контроля. Он прекрасно понимал, что его сюрприз удался по ее полуоткрытым в удивлении губам и неподдельному восторгу.

Благодаря небеса за то, что на них никто не смотрит, Ллойд с трудом вспоминал, что он там дальше напланировал. Сейчас он готов был послать ко всем чертям и свою командировку и целомудренные намерения.

Музыка стихла. Дирижер сделал некоторые замечания и последний отрывок оркестр проиграл еще раз.

Вальс Хопкинса, – донесся голос со сцены и музыканты зашуршали нотами в поисках нужной партитуры.

Раздался стук дирижерской палочки о пюпитр. Музыканты замерли, будто шла калибровка и синхронизация, дирижер едва приподнял плечи и сделал плавное, призывающее движение.

Мгновенно, послышался глухой струнный басс, эту осторожную вальсовую поступь в три четверти подхватили фаготы тенорового регистра и с третьего такта задрожал более звучный и густой звук фагота, играя сольную партию. Аккомпанементу начали вторить щипковые струнные и вступили скрипки, заливая печальной мелодией все вокруг. Она нарастала и в итоге перешла в форте, стилем напоминая душераздирающие творения Джо Хисаиши.

Эмма восторженно вздохнула, чувствуя, как эти дивные звуки копошатся в душе и вытаскивают наружу самые теплые чувства и тоску.

Внезапно Ллойд протянул руку приглашая на танец.

Эмма улыбнулась едва сдерживая слезы. Мелодия была подхвачена духовыми, нарастая по сложности, но сохраняя основной мотив.

Ллойд явно умел танцевать и не позволил себе фривольной близости, но рука, которая легла на талию Эммы на мгновение отвлекла ее от музыки.

Замерев на секунду, он качнулся в сторону и повел девушку в танце. Никаких сложных пассажей и пируэтов, но классическая простота вальса закружила зал, от чего Эмма окончательно перестала различать, что реально, а что превратилось в волшебство. Ллойд не сводил с нее глаз и казалось, сговорившись с прекрасными звуками, норовил ввести Эмму в состояние транса.

Она и не сопротивлялась, полностью отдавшись его движениям и послушно следуя за каждым его шагом. Впору было начинать молиться, чтобы этот Хопкинс расписал партитуру листов на двадцать, но, вот прозвучали последние торжественные аккорды и мелодия тихо сошла на нет.

Танцующая пара все же привлекла внимание и многие музыканты заулыбались, когда музыка стихла, а двое застыли, не в силах разомкнуть скромные объятия. Джеймс Ливайн обернулся, чтобы разглядеть тех, кто потревожил священное действо репетиции и тепло улыбнулся, признав в высокой фигуре мужчины, облаченного в смокинг, своего друга, который свято клялся, что не помешает процессу ни звуком.

Джеймс не посмел разбить словами эфемерную обстановку и без труда принял единственно верное решение.

Еще раз, друзья мои!

Ллойд хотел было улыбнуться тому, насколько был проницателен мистер Ливайн, но не в силах был пошевелиться чувствуя, что сдерживаться больше не в силах. Губы Эммы манили и ее гибкое тело, такое послушное и легкое сводило с ума своей близостью. Ее рука скользнула по плечу Ллойда и задержавшись на мгновение в нерешительности поднялась в его лицу. Большего поощрения и требовалось.

Звуки вальса вновь задрожали.

Будто повторяя робкие шаги музыки Ллойд склонился и едва прикоснулся к губам Эммы, пробуя их на вкус. Ее глаза в блаженстве закрылись, от ресниц легла чарующая тень и он притянул ее к себе, заключая в объятия. Эмма утонула в его сильных руках, запустив пальцы в короткие волосы, она притягивала голову Ллойда к себе сильней.

Задохнувшись в поцелуе, эти двое буквально забылись, чувствуя, что желание накрывает их с головой, раздирая все внутри. Не в силах оторваться друг от друга, на долю секунды Ллойд с неохотой отстранился от мягких губ, услышав деликатное покашливание, доносившееся со сцены.

Музыка давно стихла и восемьдесят человек с улыбкой до ушей, полной тишиной призывали своих стихийных слушателей вернуться в рамки приличий.

Эмма залилась краской, чувствуя, что со звериной силой вцепилась в лацканы пиджака.

Не хочешь присесть? – предложил Ллойд. – Чувствую, будет мне взбучка, от мистера Ливайна.

Обоим нужно было успокоиться.

Музыканты закопошились снова с нотами. Эмма с благодарностью опустилась на сиденье, обитое красным сукном. В голове так и вертелся вопрос о возможности отложить командировку, которая предстояла Ллойду, но это были мысли, которым было не суждено никогда явиться свету, облаченными в слова. В груди уже едва ли не саднило и она с отчаянием посмотрела на Ллойда, с удивлением осознав, что ее чувство взаимно.

Кажется нам нужно полноценное свидание, – поддразнивая, Ллойд наиграно скромно посмотрел на свои руки, после чего лукаво глянул на Эмму. Даже не прибегая к элементарному соблазнению, он являл собой дьявольское искушение, а теперь его полные желания глаза грозили просто расплавить самое каменное сердце и святые убеждения.

Благо что Эмма не была гордой обладательницей ни того, ни другого… Она призывно подняла подбородок и не сводя взгляда с его губ кивнула.

По полной программе?

Ллойд улыбнулся и почувствовал, что окончательно теряет голову.

Полнее некуда, – пообещал он, с трудом отмахиваясь от навязчивых и совершенно неприличных мыслей. – Будь неладна эта поездка! Извини, не могу…

Он запнулся на слове.

Эмма нахмурилась и ее вопрос растворился в его губах. Ллойд мягко притянул ее лицо, обхватив длинными пальцами шею Эммы. На этот раз поцелуй вышел короткий и от того более дразнящий.

Не смея больше мучать друг друга и сдерживая свои порывы они насладились отведенным им этим вечером временем, позволив единственную вольность – Ллойд не выпускал руки Эммы, нежно переплетя свои и ее пальцы.

Время пролетело слишком быстро. И без того подстраховав себя от опоздания на рейс, Ллойд заранее собрал нехитрый багаж, погрузив его в машину. Он должен был прямиком от Эммы мчаться в аэропорт Ла Гуардия.

Проводив ее до двери квартиры, где она жила, Ллойд будто зачарованный сорвал еще один поцелуй с ее губ. Она тихо засмеялась и провела кончиками пальцев по его щетине, не в силах поверить, что происходящее реально.

Ее пылающий взор Ллойд запечатлел в памяти в мельчайших потребностях и если бы знал, что видит эту женщину в последний раз, то проклял бы с радостью свои партнерские обязательства, работу и каждого, кто вклинился в этот процесс с возражениями.

Не подозревая ни о чем, Ллойд еще несколько секунд стоял и осмысливал события этого вечера. В опустевшем и обшарпанном коридоре громко щелкнул замок на двери. Бенджамин Ллойд Грэнсон вздрогнул, завороженно улыбнулся и почувствовал, что теряет голову.

Ллойд мог смотреть правде в глаза. И сегодня она была такова, что с непривычным чувством стоило признать, что он влюбился по уши.

11 глава

Комната утопала в полумраке. Оливия Грэнсон ждала гостя и заметно нервничала. Последний визит старшего сына порядком ее насторожил, посеяв в материнском сердце тревожное чувство. Бен редко бывал в родовом особняке Грэнсонов на Читтенден авеню. Так называемая община скалы, известная как «Дом Тыквы», балы жемчужиной Хадсон-Хайдс.

Оливия каждый вечер любовалась на открывающий из окна вид. Мост Джорджа Вашигтона, выделялся в ночи грядой огней расположенных, вдоль опор и подвисных тросов, Нью-Джерси мерцал на противоположном берегу, шумный с патологической бессонницей и суетой, прикрытый лишь парком Форт Ли.

Каждый божий день, Оливия ужинала в половине восьмого вечера, выпивала крохотную рюмочку бренди, принимала горячий душ, по ее опыту, ванна слишком быстро расслабляла и обходила весь дом, проверяя все ли на своих местах.

Она наслаждалась порядком, а требования хозяйки дома к обслуге были маниакальными. Умело обходясь без повышенного тона, показного недовольства и высокомерных слов о долге и обязанностях, миссис Грэнсон внушала уважительный трепет своему немногочисленному штату прислуги. Стремление к совершенству давно вошло в привычку.

Не хватая звезд с неба, Оливия не обладала особыми талантами и являла собой посредственность, которая скрашивалась покладистым характером и нечеловеческим терпением к невзгодам. Она будто состояла из способности сносить удары судьбы, что доказывал ее брак с жестоким человеком, и последующим десятком лет, после его кончины, когда на хрупкие плечи матери двух сыновей свалился крупный строительный бизнес мужа.

Времени на слезы не оставалось. Роберт был тираном и признавал все только самое лучшее, его устраивал только успех, в свой адрес он желал слышать только похвалы и принимать восхищение. Неуемное трудолюбие, амбиции и раздутое эго Роберта Грэнсона привели к процветанию компании. Не способный никому доверить свое детище, он положил на алтарь своего детища собственную жизнь.

Даже, когда у него родился сын, наследник, которому в будущем он готовился передать бразды правления, Роберт не видел в нем дитя, которому требовалось лишь любовь отца и немного внимания. Это был очередной этап личного плана Роберта Грэнсона, который был расписан до самой гробовой доски. И каково же было разочарование, когда выяснилось, что у мальчик отклонения в развитии – последствия затяжных и тяжелых родов. Это подкосило Роберта, но придало решимости и сжав зубы, он принялся ждать отведенное для его супруги врачами время восстановления, когда она вновь сможет забеременеть. Вся надежда была на рождение второго ребенка. «Нормального», как любил повторять Роберт, выплевывая это слово едва ли не по буквам, каждый божий день в лицо супруги, пока не родился Стивен.

Его появлением на свет изменило все. Глава семьи получил новую цель в жизни, оставив в покое жену и первенца.

Бен слышал, как отец хвалит брата за малейшие успехи, дает ему советы, балует и…любит. Мальчик даже привык, что его называют идиотом, хотя детский мозг, заточенный под справедливость на грани ее смысла, отказывался принимать горькую правду.

Мать сглаживала углы, как могла и всеми силами сокращала пропасть между своими деться, которую каждый день расширял и углублял их отец.

Оливия даже не смела надеяться, что ее муж каким-то чудом осознает, что Бен совершенно нормальный мальчик и своим брезгливым отношением к сыну, он усугубляет положение. Бену требовалось больше времени и усилий, занятий и внимания, но вместо этого, в детскую память врезались крики отца и рыдания матери.

Роберт дал имя первенцу в честь своего деда – Бенджамин, а мать назвала в честь любимого композитора Эндрю Ллойда Вебера.

Так оба родителя внесли первый раздор в сознание маленького молчаливого ребенка: традиции рода Грэнсонов и легкий, смешливый характер девушки, родители которой не могли похвастаться ни состоянием, ни достойной работой.

А потому после смерти отца, Бен первым делом попросил чтобы его звали вторым именем, которое дала ему мать. Он будто стряхивал с себя, все, что касалось отца. Отверг навязанное ему образование в престижном колледже, отказывался от денег, которые могли открыть перед ним любые двери.

В доме помимо миссис Грэнсон жил ее младший сын Стивен.

Учитывая огромную площадь особняка, Оливия скрипя сердцем ожидала, когда он последует за своим старшим братом, кинув ей сакраментальную фразу о том, что он должен жить отдельно дабы не тревожить заслуженный покой матери.

Бен ненавидел этот дом, стены которого были пропитаны горькими воспоминаниями. Он съехал, на квартиру, которую арендовал на скромное жалование, работая в муниципалитете. Жуткий клоповник в Бруклине служил его пристанищем почти год.

Оливия не могла надеяться на то, что и судьба компании будет небезразлична старшему сыну. Все ее чаяния были разбиты, когда Бен всерьез увлекся архитектурой. Супруг холодно относился к успехам старшего сына в школе, математический склад ума мальчика и выдающиеся успехи вовсе не изменили мнения отца о своем ребенке. Стивен не отставал по успеваемости от брата, но тут уже руку приложил отец, нанимая для него лучших репетиторов, тем самым, за уши притягивая успех.

Роберта не было в живых уже восемнадцать лет, но до сих пор все шло по его плану.

Стивен рвался к руководству компанией, но его идеи были скорее продиктованы тщеславием и не сулили блестящих результатов, а Бен полностью посвятил себя своему увлечению и полагаясь только на себя, создал небольшую фирму по проектированию, на пару со своим лучшим другом Томом Флэтчером.

Бенджамин сделал себе имя среди архитекторов, когда его проект офисного здания для крупной финансовой корпорации в Филадельфии произвел фурор.

Его детище вошло в список достопримечательностей штата Пенсильвания, авторитетные издания выпускали объемные статьи о молодом талантливом архитекторе, собирая по крупицам информацию о нелюдимом парне, который просто ненавидел журналистов.

Известность, за которой Бен не гнался вскрыла давно притаившуюся проблему, которая просто ждала своего триумфального появления. Не обделенный природой, высокий и неприлично красивый молодой мужчина, не знал, как ему справиться с чрезмерным успехом у женщин. Одна единственная его фотография в журнале, которая красовалась на обложке издания, стала причиной того, что весь тираж был раскуплен за 2 дня, а на редакцию обрушился шквал писем с требованиями рассказать о Бене Грэнсоне больше. Львиная доля писем, разумеется, была от представительниц прекрасного пола. Редактора журнала довели до мании преследования и в результате бедолага слег с нервным расстройством, едва отбившись от нечаянного успеха.

Как Бен не хотел, но ему приходилось посещать форумы, конференции и светские мероприятия, чтобы продвигать фирму. Где бы он не появился, на следующий же день бульварная пресса обязательно выпускала громкую статью об очередном скандале. Жены, невесты, дочери, все как одна потихоньку теряли голову, при виде скромного парня с внешностью, способной за секунду выбить из головы самую стойкую мораль и принципы.

Устав от настырного внимания, Бен деликатно отвергал откровенные предложения проворных светских львиц, томных дочек толстосумов и гламурных барышень, которых трудно было чем удивить уже в девятнадцать лет.

Предпочитая руководствоваться нехитрым правилом о гармонии ума и тела, женщины Бена, как одна были блестящими собеседницами, красивыми и утонченными. Такой подход, закрепил за ним репутацию ловеласа, только без проклятий, которые обычно следовали в адрес данной категории мужчин после расставания с очередной пассией. Женщины сами уходили от него, без скандалов, обвинений и обид, ведь Бенджамин никогда не обещал им больше, чем мог дать…

Однако, два месяца назад все изменилось…

Как обычно, Бен пропадал в своем офисе, как обычно он звонил матери через день, чтобы выслушать ее переживания, советы и разрозненное повествование о незначительных событиях, которые он одинаково пропускал мимо ушей, наслаждаясь лишь звуком родного голоса.

Все как обычно… Но встретившись, в очередной раз с сыном, Оливия впервые в жизни испугалась за него. Бен, всегда являл собой образец для подражания, но в просторном кабинете, который обычно пребывал в легком рабочем хаосе, Оливия увидела тень от своего ненаглядного мальчика.

Даже невозмутимая, как скала Роза Альбертовна, бессменная секретарь и охотница до затяжных разговоров с миссис Грэнсон на этот раз выглядела уставшей и подавленной.

Кабинет, был погружен в полутьму, что было особо удивительным. Бен всегда любил свет и обычно его можно было обнаружить за специальным столом, где он корпел над очередными чертежами, с закатанными по локоть рукавами сорочки и с изгрызанным карандашом в зубах. Хмурый и сосредоточенный, он всегда горячо увлекался очередным проектом. Его глаза лихорадочно горели, он мог замереть на пол часа и простоять, словно статуя без движения, улавливая за хвост идею или вдохновение…

На этот раз, он сидел за своим столом, закрыв лицо руками, а когда дверь за спиной Оливии захлопнулась, он устало вздохнул и откинулся на спинку кресла. Мать испытала прилив паники, когда свет упал на его изможденное лицо, будто сын не спал всю жизнь.

Его насмешливые глаза, полные страсти и блеска, всегда светились радостью при виде матери, но сейчас излучали забитое отчаяние и безнадежность.

Ллойд! – голос Оливии осекся и она осторожно подошла к сыну, зная, что он не отзовется, если она обратится к нему, с другим именем. – Бог мой, что стряслось? Ты здоров? Что за вид?

Мама, мне нужно кое что узнать… И. я, – он сдавил пальцами переносицу и с силой зажмурился. – Помнишь тот прием у Селестино?

О чем ты говоришь? Какой прием? При чем здесь…

Пожалуйста, выслушай и не перебивай, – в его голосе послышалось раздражение, которое будто сдерживалось из последних сил. – Ты видела там девушку….среднего роста, красивая, длинные волосы, золотистое платье? Ее зовут Эмма…

Создавалось впечатление, что эти слова буквально царапали горло Ллойда. Ему самому казалось, что он произнес их за этот месяц тысячи раз, погибая от отчаяния и злости.

Эйфория, которая едва позволяла его ногам касаться земли, стала сходить на нет, когда через несколько дней, после того как он отправился в Чикаго, Эмма перестала отвечать на его звонки.