Текст книги "Считая шаги (СИ)"
Автор книги: Voloma
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)
Вылетев пулей из своего кабинета, Стивен молил небеса, чтобы это была попытка заработать, а не просчет, в противном случае придется производить демонтажные работы, которые явно сметой не предусмотрены, а о возникших проблемах незамедлительно доложат Селестино.
Времени было катастрофически мало и действовать нужно было с умом, чтобы обойтись малой кровью. Стивен в этот момент еще не знал, что нож в спину ему вонзили даже не субподрядчики.
Долгое отсутствие Виктора Лингера потянуло за собой лавину сплетен и домыслов, зная, что исполнительный директор держал компанию в ежовых рукавицах, многие, кто занимал крупные посты, почувствовали, как у них наконец развязались руки, весь недалекий и бесхребетный Стивен не обладал ни опытом, ни нужными знаниями, ни авторитетом, чтобы стать во главе крупной компании и по прямой дорожке благополучия повести ее в светлое будущее.
Расчет Эммы оправдался и Хьюго едва скрывал довольную улыбку, выслушивая отчет от своего доверенного лица в «Грэнсон корп». Тот факт, что разбор фундамента, который был отлит наполовину из бетона низкого качества, обойдется ему в кругленькую сумму, выглядел пустяком на фоне неизбежного слияния, которое с лихвой окупит любые убытки.
Столько хороших новостей за последнее время не могло не радовать. Правда, визит Ллойда Грэнсона, немного спутал планы и договоренность была достигнута пока только устная, дело оставалось за малым – отдать мальчику злополучное дело, которое изначально хранилось в личном сейфе Хьюго.
Селестино ломал комедию и нагнетал обстановку, поддаваясь пагубной тяге к дешевым эффектам и излишней трагичности. Он пообещал «отыскать» папку и передать ее Ллойду на благотворительном вечере. Будь Стивен, хоть наполовину, также прозорлив и умен, как и его брат, Хьюго проиграл бы в этой захватывающей и азартной игре, правило которой теперь резко изменились.
Принципиально Селестино относился только к своей выгоде, а потому держал слово ровно до того момента, когда ему было это выгодно. Слухи о романе Эммы и Ллойда, его ничуть не удивили и даже будь они чистой правдой, Хьюго не почувствовал ни капли ревности, куда больше его заботила временная потеря работоспособности его золотой девочки. Ллойд с пеной у рта доказывал, что Эмме требуется уход и покой, а не штурм творческих и карьерных высот, но Хьюго привел в свою защиту доводы, при каждом удобном случае напоминая, что с ней не так то просто договориться, когда дело заходит о ее личной жизни и здоровье. Назвав Ллойда параноиком, Хьюго предложил ему единственное лекарство от всех хворей – как следует выпить и покутить в компании красоток, но его предложение было отвергнуто.
И пока, нешуточные споры шли на одном конце Атлантики, по другую ее сторону у мисс Кейтенберг серьезно горели уши, благо, что волосы их прикрывали и Юсефу Риттерайту невдомек было, что его приятная собеседница терпит серьезный дискомфорт.
Мисс Кейтенберг сама вышла на связь с ювелиром и выразила желание встретиться у него в мастерской, чтобы непринужденно поболтать и сделать заказ.
– Моя дорогая, как же я рад снова Вас видеть, – кругленький Юсеф, расплылся в довольной улыбке вполне искренне.
Бегло оглядев просторную и удобную мастерскую, Эмма отметила, что мистер Риттерайт явно проводит здесь большую часть времени, царивший здесь порядок и с умом расставленные предметы мебели лишь обрамляли сердцевину помещения в виде стола, напротив широкого окна, где работал мастер.
– Взаимно, мистер Риттеррайт!
– Прошу Вас, просто Юсеф.
– Я не могу себе такого позволить, – Эмма настояла на официальном и вежливом обращении.
– Как угодно! Присаживайтесь, – засуетился ювелир и указал на красивое, обитое желтоватым бархатом на венецианский манер кресло. – Не желаете чего-нибудь!
– Нет, спасибо.
Юсеф присел напротив девушки и с прищуром принялся ее рассматривать. Спокойная, не в пример себе прежней, уверенная и очень печальная, она была скромно, но дорого одета и мужчина проникся к ней еще большим уважением за столь аристократичный вкус, при том, что нувориши среди молодежи кидались во всех тяжкие при подборе гардероба.
– Вы не представляете, как я расстроился, когда узнал, что мисс Хамид была вынуждена Вас уволить из-за какого-то недоразумения. Она весьма размыто объяснила ситуацию и до сих мне кажется, что от Вас просто вульгарно избавились.
Проницательности Юсефу было не отнять и Эмма подтвердила его предположение разочаровано вскинув красивые брови.
– Тем не менее, мне грех жаловаться, мистер Риттерайт. Не случись того, я возможно, никогда бы не решилась уволиться сама и тем более не попала бы к сеньору Селестино.
– Этот коллекционер талантов, наверняка, вцепился в Вас своей знаменитой мертвой хваткой! – Юсеф позволил себе хохотнуть.
– Не буду отрицать… Поэтому сожаления, это не то, чем стоит заниматься умным людям, не так ли? – Эмма постаралась уйти от нелюбимой темы для разговоров.
– Как же Вы правы! – с восхищением заметил мужчина. – Итак! Что Вы мне хотели показать?
Эмма поставила на колени сумочку и достала из нее черный бархатный мешочек.
– Этот камень чудом попался мне на одном из закрытых аукционов во Флоренции.
Мистер Риттерайт взял мешочек и аккуратно стряхнул его себе на ладонь. Прекрасный бриллиант, желтоватого оттенка мгновенно взорвался миллионами искр в ярком свете настольной лампы.
Глаза мастера загорелись и мысли побежали вперед сознания, придумывая применения столь прекрасному образчику.
– Примерно двенадцать карат…. Что ж, здесь получится замечательный перстень, – утвердительно заявил Юсеф и глянул на девушку.
– Да.
– Какие-нибудь пожелания?
– Нет. Полностью полагаюсь на Ваш вкус и опыт.
– Вы мне льстите, – но ювелир услышал именно то, что хотел.
Эмма с любопытством обернулась и посмотрела на развешанные на стенах эскизы. Она поднялась с кресла и подошла ближе, чтобы рассмотреть их.
– Какая прелесть? И Вы еще скромничаете, мистер Риттеррайт!
– Это старые эскизы, такими украшениями уже никто, практически, не интересуется. Лаконичность заполонила этот мир и все еще удивляются, откуда столько вокруг уныния, – мечтательно вздохнул Юсеф.
– Мне всегда была интересна работа золотых дел мастеров. Ведь чистое золото, на самом деле мягкое? – Эмма переключила свое внимание на стол, где были разложены готовые детали украшения – ожерелья из бирюзы и бриллиантов, рядом с изумительными камнями были расставлены множество баночек и самые разнообразные инструменты, некоторые были весьма причудливыми. Помимо прочего на столе лежали пара резиновых и текстильных перчаток, респиратор и защитные пластиковые очки. Склонившись чтобы внимательнее рассмотреть, Эмма почувствовала, как вздрогнул мужчина.
– Вы правы! О, простите, мисс Кейтенберг, прошу, осторожнее, здесь очень опасные химикаты! Не приведи Господь еще вдохнете, если так низко наклоняетесь.
– Химикаты? – Эмма испуганно отпрянула, наблюдая за тем, как мужчина поспешно схватил крохотную баночку с белым зернистым веществом.
– Да. Это цианид. Он нужен для очистки ювелирных изделий и крайне токсичен, я пользуюсь респиратором и включаю мощную вытяжку, когда его использую.
Быстро убрав в ящик стола смертельный яд, Юсеф с извиняющимся видом взглянул на свою гостью.
– Итак, мне осталось уточнить какие у меня сроки?
Эмма с трудом отвела взгляд от стола мистера Риттерайта и ее лицо приняло задумчивое выражение.
– Две недели.
– О! – воскликнул мужчина и сцепил руки. – Неужели на благотворительном приеме собираете блеснуть изящной вещицей?
– Именно так, мистер Риттеррайт!
Лишняя реклама никому не повредит и Юсеф восторженно посмотрел на Эмму.
– Я, пожалуй, отложу даже пару заказов и займусь Вашим в первую очередь. Одну минуточку, я отмечу кое-что в органайзере.
Юсеф подошел к полкам и выудил толстую потрепанную книжицу в кожаном переплете, он нацепил очки и зашуршал страницами, что-от бубня себе под нос…Эмма вдруг выронила сумочку и улыбнувшись собственной неловкости присела, чтобы поднять ее с пола. Ювелир не обратил на это особого внимания и сделал пометку у себя в блокноте.
После, мистер Риттерайт с удовольствием показал каталог изделий и похвастался собственным разработанным и запатентованным дизайном. Испытывая гордость за свое дело, он позволил проницательности дать слабину и принял за чистую монету интерес мисс Кейтенберг, который на поверку был лишь ширмой для ее истинных намерений – Эмма проковырялась пол ночи, вынимая бриллиант одной из серег, которые подарил ей благодарный заказчик, не без задней мысли об ответной благодарности весьма нескромного характера, в которой, впрочем, ему было отказано. Доля правды была в том, что украшение действительно было подарено во Флоренции и Эмма не моргнув глазом распотрошила произведение искусства, без сожалений и малейшего желания увидеть результат работы Юсефа.
От ювелира ей нужна была только та самая баночка, которую он так поспешно спрятал в ящике стола и благо, что пропажа обнаружится только после ее ухода. Милой, красивой девушке вряд ли припишут исчезновение опасного яда.
Предвзятое отношение в паре с милыми улыбками и восторженно распахнутыми глазами, жестоко обманули доверие мистера Риттерайта и по возвращению домой, Эмма надежно спрятала цианид в глубине шкафа для одежды. По счастливой случайности Ларсона не было дома и она успела немного успокоить натянутые от опасной авантюры нервый, к его возвращению.
Эмма испытывала волнение далеко не из-за страха. Ее переполняло прямо противоположное чувство – радость и воодушевление от того, что скоро кошмар, творящийся в ее жизни прекратится. В точности, как дети с нетерпением ждут своего дня рождения, Эмма впервые за многие годы ощущала себя так, будто она возвращается в любимый дом, после долгого пребывания в больнице. Угрызения совести даже близко не могли подступиться, ведь главное мерило ее внутреннего «я» – справедливость – намертво закрепило в идеально ровном положении весы, на противоположной стороне которых лежало ее искалеченное тело и разум.
Входная дверь хлопнула и послышались шаркающие шаги, после чего грянул резкий натужный кашель и Ларсон гаркнул:
– Я дома!
– Чай будешь? – отозвалась Эмма, сидя за столом на кухне и с трудом скрывая мечтательную улыбку.
– Конечно! – красноватый нос, старика высунулся из-за угла и он пристально посмотрел на «внучку», которая выглядела странно.
Вроде на вид довольная, даже веселая и по кухне забегала, как раньше – легко и заразительно, словно собиралась приготовить очередной кулинарный «шедевр».
– Удачно прогулялась? – Ларсон водрузил пакет с яблоками на стол и проклиная одышку, тяжело присел.
– Весьма! Заказала себе к благотворительному вечеру кольцо. Так сказать, блесну на благотворительном вечере Хьюго! Кстати, ты хорошо подумал на счет моего приглашения?
– Только вшивых стариков там не хватало! Не пойду никуда! И жертвовать мне нечем, разве что своим временем, да набором клизм! Все деньги уйдут в карманы к другим мошенникам…
Эмма с укором посмотрела на старика и не стала ничего ему доказывать, а Ларсон, таким образом, пытался скрыть свое раздражение совершенно по другому поводу. Покупка яблок была только поводом, чтобы сделать звонок и поговорить без свидетелей с Ллойдом. Тот, как раз сегодня возвращался из своей поездки и Ларсон взял с него обещание встретиться незамедлительно, чтобы сообщить нечто важное.
Старик взвесил все «за» и «против» и решил, что с его стороны не будет предательством, все рассказать Ллойду, тем самым подтвердить его опасения, которые высказал и Арти – Эмма была на грани роковой ошибки и ей требовалась помощь.
Вечером старик по привычке сидел в любимом кресле за чтением книги, а Эмма не в пример своему обычному времяпрепровождению, делала зарисовки простым карандашом в небольшой тетради. Редкие минуты тишины и умиротворения сказывались на девушке благотворно, что нельзя было сказать о старике. Потому он и подскочил, как ужаленный, когда его телефон зазвонил и буркнув короткое «сейчас иду», Ларсон нахмурив брови, накинул куртку, и вышел из квартиры.
Плохое предчувствие шевельнулось у Эммы не сразу и она вернулась к рисунку, но внимание рассеялось и карандаш, то и дело, нерешительно замирал над бумагой. Из-за двери еле слышно доносились обрывки разговора.
Отложив тетрадь, она на цыпочках подошла к двери и припала к глазку. В узком, плохо освещенном коридоре Эмма увидела старика, который активно жестикулировал руками стоя на одном месте, а перед ним, словно зверь в клетке, из стороны в сторону, метался Ллойд.
Она не видела лица Ларсона, но ей хватило того, что читалось на лице Грэнсона – тревога, страх и решимость. Вдруг, он замер, словно понял, что за ними подсматривают и быстрыми шагами направился к двери. Эмма почувствовала, как в кровь, словно из прорвавшегося крана с напором, хлынул адреналин и шмыгнула в свою комнату, но не успела запереть дверь на ключ, прежде чем туда ворвался Ллойд.
– Только не начинай заново! – воскликнула Эмма взглянув на его лицо.
Заметавшись по комнате, Ллойд сдерживал огромное желание хорошенько встряхнуть Эмму, чтобы она пришла в себя. Поведав истинную причину страшного недуга, который так терзал эту женщину, Ларсон молил, чтобы Ллойд тут же не понесся к ней выяснять кто это сделал, но не успел взять обещание, потому что Грэнсон мгновенно вломился в квартиру, раздувая ноздри от ярости.
– Просто расскажи правду, Эмма, – голос Ллойда дрожал и выражение его лица на мгновение заставило ее усомниться, что она имеет право заставлять его так страдать.
– О чем?
– Не смей делать вид, что все нормально!!! – Ллойд закричал так, что стекла в окнах зазвенели. – Не смей подсовывать мне очередную ложь и отнекиваться! Разве ты не видишь, что я только тобой и живу! Я люблю тебя и не пытайся меня убедить в обратном! Слепая дура! За кого или за что ты уцепилась?! Что за причины у тебя? Только не говори, что силы ты черпаешь от работы, Хьюго или близких людей! У тебя нет никого и ничего! Селестино выжмет из тебя все деньги, которые только сможет, друзей у тебя уже нет, потому что ты от всех отдалилась, а Ларсон… Даже он тебя не узнает! Ты одна… Одна пытаешься вершить самосуд, расставлять все на свои места!
Он не просто кричал, это была и мольба, и приговор, и почти сожаление о той жертве, которую Ллойд принес ради Эммы, только он не знал во имя чего. Ларсон рассказал, что она видела кто на нее напал, но до сих пор этот человек ходит безнаказанным, потому что дело закрыли за не имением доказательств, якобы у нападавшего было представлено железное алиби. Адвокат по-зубастее, быстро решил бы эту проблему, но в то время не то, что в суд ходить, вообще, ходить не могла, не говоря уже о желании разговаривать или просто дышать.
Эмма чувствовала с какой болью и мольбой Ллойд обращался к ней и свято верила, что ограждает его от разочарований и краха, которые непременно нагнали бы их отношения рано или поздно. Его признание бальзамом пролилось на сердце и всколыхнуло чувства, которые должны были давно почить с миром. Помимо собственной воли, она была признательна этому мужчине за то, что он видел больше других и понимал ее больше чем, кто бы то ни было.
– Не тебе судить, моих друзей и семью! – сдерживая возмущение, Эмма попыталась защититься, но ее голос прозвучал неуверенно, а руки пришлось с силой сцепить, чтобы не броситься к Ллойду в объятия.
Он стоял около двери словно перегораживал собой выход и комната от этого будто в несколько раз уменьшилась.
– Семью?! – задохнувшись от проявляемой этой женщиной упертости, ухмыльнулся Ллойд. – Это ты про старика, которого ты подобрала с помойки, как котенка?! Отмыла, накормила и показала место, где он может спать… Это не семья! Ты и понятия не имеешь, что это означает, со своими условными знаниями, которые тебе вбили абсолютно чужие люди! Семье, обычно, доверяют свои проблемы, их пытаются решить вместе и принимают поддержку и помощь, потому что это есть часть той любви, которую испытывают близкие люди… Ладно я, но ты не видишь, как страдает Ларсон? Ты и через него переступишь?
С каждым словом, Ллойд медленно подходил к Эмме все ближе и ближе, отчасти твердо веря в каждое произнесенное слово, но понимая, что это может быть преподнесено намного мягче, от того звонкая пощечина обожгла его лицо слишком внезапно.
Повисла оглушительная тишина и только благодаря этому эти двое могли услышать глухой звук падения.
Эмма перевела глаза полные слез, навернувшиеся от услышанных обидных и правдивых слов и со всех ног бросилась в гостиную, где на полу лежал старик. Ллойд подлетел через секунду и приложил пальцы к шее, нащупывая пульс на артерии.
– Звони в скорую! – резко бросил Ллойд, понимая, что подрагивающая под кожей старика артерия вот вот станет неподвижной.
Эмма будто во сне смотрела на бледное морщинистое лицо, она не помнила, как набрала номер, не помнила приезд скорой и как Ларсона погрузили на носилки, не помнила, как врач неотложки по приезду тут же начал делать старику искусственное дыхание и массаж сердца, не помнила, как ее погрузили в машину и громко взвыла сирена.
Вот она собиралась пить чай и коротать в тишине вечер, перекидываясь с любимым ворчуном версиями ответов на любимые им кроссворды, строить однобокие планы на следующий день и быть уверенной, что ни одна жестокость в этом мире ее уже не удивит. Но жизнь изворотливо умудрилась в очередной раз пнуть в пульсирующую рану, которая находилась где-то слева в груди.
Казалось, что Эмма закрыла глаза, потом открыла и очутилась в больничной палате, где над ней стояла женщина врач и с серьезным лицом, доходчиво объясняла что-то про ишемический инсульт, искусственную кому и маленькие шансы на удачный исход. Когда ее голос смолк, Эмма подумала, что происходящее, это просто сон, а потому отвернулась от страшной картины представшей перед ее глазами – лежащего на больничной койке старика, опутанного трубками, в окружении мигающих мониторов – словно это было зеркальное отражение ее самой два года назад.
Но едва она шевельнулась, ее обняли сильные руки и стало хорошо, спокойно и темно.
Ллойд сжимал в объятиях девушку, которая напоминала манекен и будто не понимала, что с ней происходит. Доктор несколько раз спросила, в порядке ли она, но ответа не последовало, лишенный тревоги взгляд устремился на Ллойда. Медикам не нужны были обмороки с впечатлительными родственниками пациентов, а потому женщина с облегчением вздохнула, когда тот утвердительно кивнул.
Никто не обещал чуда, Эмме разве что не сказали, что для этого возраста подобные случаи не редкость – подготавливая к горькой правде неумолимой статистики по смертности.
Удивительно, но она не проронила ни слезинки и не произнесла ни слова, а когда Ллойд попытался отстранить ее от себя и предложить немного отдохнуть в раскладном кресле, то понял, что она уже почти спит. Ее голова безвольно упала вниз и поначалу казалось, что она потеряла сознание, но столь необычную реакцию посторонний человек принял бы за черствость и безразличие, а брошенные в злости слова можно было заносить в раздел истины, только Ллойд понимал, что именно так выглядит человек, который больше не в силах выносить потрясения. Последняя стадия отчаяния и пустоты не разорялась ни на стенания, ни на слезы… Даже бессмертная надежда не могла пройти по этому выжженному полю.
Телефон в кармане вибрировал не переставая с час. Уложив Эмму в кресло, Ллойд вышел из палаты и перезвонил матери, которая успела довести себя до истерики. Ее голос дрожал, она явно плакала… Это была мешанина из вопросов о том в порядке ли он, где он находится, почему не отвечает, где Стивен, который тоже не отвечает на звонки, обвинений в адрес Селестино и яростное желание не быть одной, когда со всех сторон навалились проблемы.
Таким нехитрым образом Ллойда ставили перед выбором, который был далеко не очевидным. Но как он мог пренебрегать слезами матери и отбиваться от сил, которые его тянули обратно к уснувшей от горя женщине, которую он любил?
Руди примчался минут через десять, после того, как Ллойд прихватив «тревожную кнопку», воспользовался ею.
– Что с ней? – только и спросил Грандер.
– Нет, с ней все в порядке… Ну, как! Насколько это возможно, – устало пояснил Ллойд. – Ларсон…
Руди понимающе кивнул и не задавая больше вопросов замер около палаты, принимая, таки образом на себя заботу об Эмме. Коротко рассказав о случившемся, Ллойд высказал свое мнение о том, что ее не стоит оставлять одну и ему показалось, что Руди понял его правильно во всех смыслах. Мужчины обменялись номерами телефонов на всякий случай и испытывая огромное желание отключить свое сознание в точности, как и Эмма от творящегося вокруг хаоса, Ллойд понесся к матери.
Дороги были загружены, час пик, пробки, ругань, непрекращающаяся какофония гудков и притихший мобильный, бесили с каждой минутой все больше и больше. Наконец из серпентина дороги, вырвался район дорогих домов лепившихся друг к другу на склоне горы. Слишком много навалилось проблем за раз, Ллойд даже не заскочил домой, чтобы бросить чемоданы и переодеться.
В голове только уложилось, на удивление спокойное лицо Селестино, когда тот пообещал, что пропавшее дело, окажется в руках Ллойда в ближайшее время, мозг еще работал над видом бездыханного тела старика, который стал всеобщим дедушкой для Эммы, Арти и Ллойда уж точно. Все с улыбкой выслушивали многочисленные шутки о скорой смерти и вот эта костлявая сегодня буквально подмигивала, будто спрашивая «Что не ждали?». И это липкое чувство вины, будто именно он, был причиной того, что у старика не выдержали нервы – каждое слово, которое было адресовано Эмме, вонзилось ведь не только в нее, их слышал и Ларсон.
В доме было тихо.
Оливия сидела в кресле около камина, ее глаза уже высохли от слез, но когда она увидела Ллойда, она снова хлынули потоком.
– Я не знаю, где он… Стивен звонил Селестино, просил дать ему время на демонтажные работы, обещал все исправить…, – слова матери не вносили ясности и Ллойд отстранил ее от себя, чтобы осторожно смахнуть платком слезы с ее щек.
– Погоди, мам. Я ничего не понимаю! Какой демонтаж? Что случилось?
– Хьюго словно знал, что именно так все и произойдет! – Оливия говорила сама с собой и Ллойд понимал, что мать прибывает на грани помешательства. – Как он мог знать?
Неожиданно женщина замерла и уставилась в пустоту, приоткрыв рот от удивления.
– Ну, конечно! Это все эта девица! Только эта паскудная личность могла надоумить его, натравить на нас! Она ведь была знакома со Стивеном. О, мои мальчики! Сколько раз я говорила вам, что с женщинами нужно быть осторожнее… Наверняка, это последствия неудачного романа, а может, Стивен просто не обратил на нее внимания!
– Мама остановись…
– Нет! И ты словно зачарован ею! – резко выпалила Оливия, крепко вцепившись в руки Ллойда. – Она уже разрушила жизнь твоего брата! И ты похож на безумца! Стивен ее боится, я же вижу! А ты? Ты должен ее ненавидеть! Сколько времени ты искал эту женщину и теперь…она здесь и ты еще несчастнее, чем тогда, когда она исчезла!
Ллойд знал, что мать ждет от него ответа, который успокоит ее, но для этого нужно было солгать. Он с сожалением посмотрел на нее, гадая, что такое опять выкинул брат, что привело их мать в такое отчаяние.
Усталость наложила отпечаток на лицо Ллойда и в голубых глазах плескалось чувство вины и жалость.
– Прости, но я не могу ее ненавидеть. Боюсь нам никогда не понять той, боли, что несет в себе Эмма…
– Не надо, – Оливия яростно задрожала и сцепила зубы. – Не произноси имя этой женщины в нашем доме! Она воплощение зла и подлости…
Эти слова резали слух и Ллойд поморщился, чувствуя, что не в силах никого убедить в своей правоте.
– Пусть даже так…Я не буду с тобой спорить.
– И потому поступишь по-своему? – Оливия без труда угадала намерения своего сына.
– Я уже так поступил. Доверься мне, я все устрою.
– Поздно, Ллойд. Хьюго уже потирает руки. Он сообщил Стивену, что после благотворительного вечера состоится подписание документов о поглощении «Грэнсон корп». Сам понимаешь, это был слишком серьезный удар по самолюбию брата и я боюсь, как бы он не натворил глупостей.
Задохнувшись от рыданий, Оливия обняла сына даже не догадываясь, какими тяжелыми камнями ее слова упали в его сердце. Даже собственная мать до сих пор не могла поверить до конца, что ее тихий, странноватый, но горячо любимый сын способен в одиночку удержать от распада и компанию, и семью, а он осторожно гладил ее по волосам и предательски думая о том, как там сейчас Эмма.
Проведя около часа на телефоне, Ллойд обзвонил всех друзей брата, как он и предполагал, Стивен залил свой провал немалым количеством алкоголя и мирно спал дома у одного из приятелей. Мать к тому времени успокоилась и приняв снотворное, уснула к часу ночи.
Убедившись, что его присутствие больше не требуется, Ллойд тихо обошел дом и забрел в свою комнату. Образцовый порядок, все вещи на тех же местах, что и двадцать лет назад, идеальная кунсткамера времени, казалось, что воздух можно разрезать на части, растворить в воде и на ее поверхности послушно проплывут воспоминания – невеселые, полные разочарования и огромных надежд.
Ллойд открыл окна и жадно вдохнул свежий воздух. Если у него хватало ума и сил противостоять навалившимся проблемам, в его утешениях нуждались и просили совета, значит забитый мальчик давно стал лишь бледным силуэтом, который устал переживать вновь и вновь былые обиды. Он жил только здесь и также, как мужчина, который тихо стоял посредине его комнаты, жаждал обрести свободу.
Мимолетная улыбка оборвала тяжелые оковы и Ллойд, почувствовал невероятную легкость, которая вмещала в себя небольшое помешательство и полную ясность относительно того, с кем он сейчас должен находиться.
Рев мотора раздался на улице и черный джип несся по освещенным ночным дорогам Манхэттена в Муниципальный госпиталь. Эмма должна быть там… она на вряд ли покинет старика, пока не появится малейшая определенность у врачей, относительно его состояния. Ларсона был в коме, ему провели операцию и купировали кровоизлияние.
Ллойду и невдомек было, что Эмма проспала лишь четверть часа и когда ее сознание словно перезагрузилось, она какое-то время просто пялилась на обстановку палаты не понимая где находится, но размеренное пикание аппарата искусственной вентиляции легких быстро вернуло ее в жестокую реальность.
Странно, что внутри она не ощущала ничего, кроме пустоты. Чувства словно закончились, исчерпав свой запас, отведенный на среднестатистическую жизнь. Пристав поближе стул, Эмма легонько прикоснулась к морщинистой руке старика, в точности, как когда-то он.
– Сколько же раз ты шутил о своей смерти, понятное дело, что так ты готовил меня к неизбежному, заранее успокаивал, брал обещание, что я не буду плакать… Ты еще жив. И я не знаю, просить ли тебя, чтобы ты очнулся, поправился и вернулся в нашу квартиру или тебе будет лучше уйти к своей семье? Как лучше? Я то давно знаю ответ на этот вопрос, если бы дело касалось меня…
Я смотрю на человека, который здесь лежит и у него твое лицо и думаю, что я здесь забыла? Все так быстро произошло, что у меня стойкое чувство, что ты дома, бубнишь, читая газету, сидя в своем любимом кресле около окна или в своей комнате в десятый раз пересматриваешь Шерлока. Но нет… Так оно все и случается – внезапно и неожиданно. Можно сколько угодно готовится. Обычно, людям становится страшно, жалко, мне бы метаться сейчас и заглядывать в лица врачам, чтобы уловить хоть каплю надежды на благополучный исход. Но и тут заминка… Будет ли благополучным исходом то, что ты увидишь во, что в итоге я превратилась? Я и сама себя не узнаю. Ведь я никогда не была злой, даже плохой не была, но сейчас мое сердце бьется только благодаря ненависти. Боже! Почувствовать бы облегчение от того, что я наконец хоть кому-то это сказала, но нет… Пустота и ненависть. Чистая, сильная, понятная… Врачи твердят, что надо разговаривать с теми, кто находится в коме, якобы они все слышат. Не знаю, слышишь ли ты меня, но, наверняка, знаю, что тебе сейчас хорошо. Мне было хорошо – темно и спокойно, а ты, может быть увидишь жену и дочь. Я никого не видела. Сирота во всех измерениях. Вот и подтверждение моей никчемности. Или, может быть на мне опыты ставят? Изучают пределы человеческого терпения. Боль, в моем случае, уже давно изменила свои свойства, порой мне кажется, я могу к ней прикоснуться, словно она живая. Давно пора сойти с ума, но и тут промашка! Вот все говорят «больно, больно», но едва ли они вкладывают в это слово тот смысл, который познала я. А эта твоя самая растиражированная книга! Там же пишут, что человеку испытание дается по силам, но у меня уже силы в минус ушли и получается выбора для меня нет. И блаженства уже никакого не хочу, только чтобы больно не было, но мне кажется, что на небе не слышат моих криков. Или может быть это наказание? Но, что же такого страшного я натворила? В чем же смысл такой жизни? Наверное, все таки, лучше было бы если ты меня не услышал…
Эмма вдруг замолчала, собираясь с мыслями. Она тяжело вздохнула и ее лицо исказилось.
– Ларсон, я ведь собираюсь убить человека, того самого, кто превратил меня в чудовище, без угрызений совести и малейшего сожаления. Страшно звучит, но это, как навести порядок, восстановить равновесие или справедливость. Ты спросишь, какая же это справедливость?! Ведь я жива, а собираюсь отнять жизнь… Нет, все верно! Я приберу за собой и верну последний кусочек головоломки на место. На этот раз никто мне не помешает. Кажется, это будет десятая попытка… Ох, уж мне этот Гугл! Ты не представляешь! Людям в открытую предлагают покончить с собой и от количества способов – голова идет кругом! Я только не хочу, чтобы мне было больно и ему больно не будет. Нож, это не наверняка, пистолет…. сил не хватит, левая рука то совсем отказывает. Никчемная конечность! Да и промахнуться могу, а вот, яд, хороший яд, действует довольно быстро и воткнуть шприц можно и в ногу, и в руку, и в спину. С этим справлюсь. Я ни о чем не пожалею! Разве что о том, как все могло сложится с Ллойдом. Только он мог быть причиной, по которой я согласилась бы терпеть адские муки, но рано или поздно он бы меня возненавидел. Я умудрилась разрушить жизнь его семьи и ничего уже не исправить. Да и история не терпит сослагательного наклонения. И вот еще что! Ларсон, прости, но твою фамилию пришлось все таки назвать врачам. Они раз десять меня переспросили, как она правильно пишется! Кажется, я понимаю, почему ты предпочитаешь только имя. Ты не переживай, если решишь уйти, Аклеус обо всем позаботится, также, если ты решишь вернуться… Я приду чуть позже, проведать тебя и знай, что я тебя люблю, правильно или нет, но точно люблю. Это чувство у меня не измеряется у меня слезами, или страхом перед одиночеством, если ты умрешь… Да, я люблю тебя на словах, ведь внутри уже ничего не осталось, будь я нормальной, меня бы переполняло отчаяние и сердце разрывалось бы на части, но, видно уже нечему рваться.
