Текст книги "Моя ненавистная любовь (СИ)"

Автор книги: Venvi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)

Они прошли вперед и вскоре оказались на развилке. Заглянув в проход в право, исповедница увидела еще одну раскрытую дверь, откуда шел приятный дневной свет, – там детская. Проход влево уходил в пустой каменный коридор и заканчивался лестницей вниз. Люси подозревала, что там архив: когда они с Игнилом там были, он раскрыл ей, что отсюда есть выход в главную спальню, из которой идти минуту-две, а не десять, сколько обычно тратилось с плутаниями по секретным путям.

«Убежать?», спросила сама себя Хартфилия. Обычный выход из архива она знает или же спрячется где-то в других комнатах по пути, если Нацу сильно разозлится. Этериас легким толчком в спину направил ее в детскую, и ее лицо ошпарило жаром. Как же она не хотела туда идти. Ей было безразлично, когда мальчиков приносили покормить и была готова продолжить подобное взаимодействие. Все, лишь бы не идти к ним. Никого не волновали ее желания.

Она вошла в комнату с белыми стенами и огромным окном напротив двери, что с одной стороны закрывалось веткой высокого дерева, с другой пропускало лучи солнца и отблеск от снега, делая комнату еще светлее. Детская была меньше главной спальни и при этом все еще большой. Расположение мебели в ней было симметричным, но несмотря на это, выглядела она все еще несколько пустой и необжитой, что наверняка исправится с возрастом. Взгляд Люси привлекли две стоящие посередине кроватки.

– Здравствуйте, хозяин, – поклонилась Марл. Нацу сразу же подошел к кроваткам и поинтересовался, как прошли три дня без него. – Они сильно капризничали без вас, никак не могли успокоиться. А так все в порядке.

Слова гибридки подтверждали появившиеся мешки под глазами, она часто зевала. Этериас поблагодарил и сказал служанке идти, не посмотрев на нее, он был полностью сосредоточен на мальчиках. Широкая улыбка расплылась на лице от радости встречи и новостей. Мальчики привязались к нему, от осознания этого тепло сильнее разливалось в груди.

Люси со стороны наблюдала, не смея приблизиться. Может ей все-таки уйти? Сейчас Нацу потерял бдительность и кто знает сколько пройдет времени, когда он заметит пропажу. Вот только, почему-то все шло не по предположениям исповедницы. Все еще не отрывая глаз от детей, он поманил рукой этери. Люси напомнила себе, что пришла сюда решить важный вопрос и, раз это не сделали за две недели, так легко ее не отпустят.

Хартфилия решила, что чем дольше она будет бояться, тем дольше будет продолжаться эта пытка. Верховные учили справляться с болью и страхом – это окажется бесполезным, если она отступит перед такой мелочью. Больше не медлительно, она подошла к кроваткам быстро и стремительно, но уверенности, обычно присущему этому шагу, в Люси не было. Она склонилась над кроватками и впервые рассматривала мальчиков, что изменили ее жизнь. До этого она их просто кормила, выполняла свою роль, они ее не интересовали. Грудь сковали путы, дышать стало сложнее.

Люси видела не мало младенцев – когда в поселении рождалась новая девочка, она уже в первые часы своей жизни проходила по рукам всех исповедниц – все они были очень похожи. Не по мнению их матерей, конечно же. Сейчас она смотрела на своих детей и единственное отличие, что нашла – разные цвет ползунков, белый и голубой.

– Мне кажется или они… – она запнулась подбирая правильное слово, чтобы не оскорбить любящего родителя. Под кожей жар распалялся сильнее. – Как две капли воды?

Вот почему она не шла к ним, вот чего она так боялась – чувство стыда. Ей было до безумия стыдно, словно она и есть олицетворение этого ужасного чувства. Хотелось не просто провалиться сквозь землю, хотелось распасться на атомы или стереть воспоминания о ней всем знающим ее гибридам и этериасам. В особенности себе. Дети наверняка ничего не помнят о времени в утробе, зато помнила она. Помнила, как давала обещания, что защитит и позаботится, обещала, что станет для них хорошей матерью. А сама только на вторую неделю жизни своих детей увидела, что они близнецы и копия папы: смуглая кожа, тонкие розовые волоски на макушке и те же черты лица с ровным носом. Адера, некогда принимавшая роды у матери Нацу, кажется, упоминала это, правда она не особо вслушивалась в разговоры о детях.

Будь девочки это, все было бы совершенно иначе.

– Нет, не показалось, – сначала он посмотрел на нее с негодованием – ему не нравилось, что она заметила это только спустя две недели, – потом вновь появилась мягкая улыбка. – Они близнецы, совсем как их дедушки.

Лицо Драгнила помрачнело. Они не поднимали эту тему ни разу с ее дня рождения. Прошло уже девять месяцев с того ужасного вечера, а раны все еще затягивались. Люси пугало это – прошло девять месяцев без Игнила.

Тот вечер навеки отпечатался в ее памяти. Он не померкнет и ни одна деталь не забудется, малейшее прикосновение к той трагедии вернет ее в тот самый вечер, вернет тот самый страх, вернет то самое чувство разрывающегося сердца. Никогда она не забудет глаза сильнейшего из живущих этериасов, источающих неизмеримую боль и отчаяние.

Люси сжала руку Нацу в своей. Она жалела, что не может передать ему свои воспоминания и показать последнюю улыбку Игнила. «Все будет хорошо», это были его последние слова, и может в тот момент они были адресованы ей, но Нацу тоже был достоин их услышать. Для него все и вправду, наконец, становилось хорошо. У Нацу появилась долгожданная семья.

Драгнил встряхнул головой, тень скорби исчезла. Уголки губ вновь приподнялись вверх.

– Мы пришли сюда решить один важный вопрос, – хоть он и говорил строго, его лицо покраснело. Хартфилия убрала руку и опустила голову вниз. Секунды для нее превратились в бесконечные минуты, тишина стала более напряженной, по крайней мере все так казалось ей. Предположениями, что именно нужно Нацу, она извела себя в купальне и по пути до сюда, поэтому терпеливо ждала, пока плохое предчувствие нарастало.

– Тут такое дело… Как бы сказать? – он забавно мялся, и Люси слегка расслабилась – когда дело касалось серьезных вещей, Нацу вел себя хладнокровно и властно, не позволяя себе показать слабость, – но недостаточно, чтобы спокойно вздохнуть. Одновременно ее раздражала мямля Нацу, хотелось взять его за грудки и прокричать в лицо «Да скажи ты уже!», но он, словно предчувствуя опасность, высказал: – Нам надо выбрать имена мальчикам.

У исповедницы расширились глаза. Сегодня для нее был день шока (в последний раз это был в день ее приезда). Выбор имени – первое, что, по мнению Люси, дается ребенку. Она даже не задумывалась об этом, потому что за время беременности они довольно много рассуждали насчет имен, хоть и женских. Нацу тогда четко поставил свою позицию – выбор стоит за ним.

– Мальчикам уже двенадцать дней, а у них нет даже имени? – Люси резко развернулась, в ее тоне не скрывалось упреков. – Как вы их называли все это время? Мальчик номер один и номер два? Первенец и не-первенец? Белый и голубой?!

– Не кричи! – шикнул этериас, приложив палец к ее губам, и с настороженностью кинул взгляд на детей. Люси хотела бы поправить его – она не кричала, – но боялась, что еще одно слово, и он ей собственноручно язык вырвет. Драгнил скривил губы. – Они чувствительны к высоким звукам, я Зерефа попросил письмена наложить, чтобы внешние звуки заглушались.

Он кивнул в сторону двери, над которой были нарисованы различные знаки. Вновь взглянув на кроватки, нахмурился еще сильнее. Исповедница ожидала, что ее прямо тут сожгут, заметив проступившие венки на лбу и как начало припекать кожу от его прикосновений. Вот только, Нацу прикрыл глаза и развернулся. Люси слышала, как он глубоко вздохнул, отчего плечи поднялись вверх и опустились вниз, оставшись осунутыми и не расправленными, и судя по поднятой к лицу руке, тер переносицу или глаза. Она предчувствовала – с двумя младенцами можно забыть о покое, а эти два дня был погружен в работу и целую ночь провел в празднестве (не таком уж веселом для Нацу, раз уж он не был ни на капельку пьян или хоть чуть-чуть на «своей волне»), – но только сейчас обнаружила, что и внешне заметна его усталость.

– Кто бы говорил, Люси? Ты до сегодня даже не знала об этом, как и то, как они выглядят, – Нацу был не столько раздражен, сколько обижен.

Она задела его, он же решил не делать этого в ответ – он просто ткнул ее лицом в ее упущения. Это было более жестоко, ведь это была правда.

Люси снова внимательно разглядывала мальчиков и снова не нашла в них никакой разницы. Даже если они назовут, как они будут отличать их?

– Почему ты еще не дал им имена? – поинтересовалась она. Раньше Нацу рьяно отстаивал свое право выбора имен, и с чего вдруг ему нужна она?

– Это будет нечестно, – он пожал плечами. – Ты вынашивала их четырнадцать с половиной месяцев, ты так долго мучилась и страдала. Я не уверен даже, что этериаска смогла бы справиться с тем, что пережила ты за это время. Ты имеешь полное право дать имя одному из мальчиков. Игнил хотел этого.

Люси покачала головой. Она не чувствовала к мальчикам ничего, ни доли тепла или любви. Ее сердце дрогнуло от воспоминаний, когда существовала угроза их потери, но они уже родились и здоровы. Привязанность, что когда-то была на грани с любовью, исчезла. Она была к ним равнодушна.

– Ты выиграл спор, – ровно сказала Люси и отошла от кроваток, подчеркивая этим движением отстраненность от детей и всего, что их касалось.

– Спор? Что еще за спор? – недоуменно свел брови этериас.

– Это было почти год назад, на зимнее солнцестояние. Мы ругались насчет имени ребенка: ты настаивал на соблюдении традиции – называть детей в честь этери, – я возражала, мол и одного ребенка с моим именем тебе вполне хватит, потому что мне очень хотелось девочку по имени Ненси. Также мы перешли на внешность наших детей, чьи гены окажутся сильнее? – пересказывала Хартфилия, и хоть она старалась держаться холодно, в ней проскальзывали нотки мягкости. Тот день нес в себе шок и капельку горя, но наполнял ее сердце уютом. Это было счастливое время, когда рядом был Игнил и любящий, не скрывающий правду Нацу, когда рядом была ее семья. – В итоге, мы поспорили: если дети похожи на меня, то выбор имени за мной, если на тебя, то будем следовать традиции. Ты выиграл, мальчики истинные Драгнилы. Да и прав ты, давать несозвучные имена близнецам – нелепо.

У них, как и в тот вечер, увязался спор на пониженных тонах. Нацу пытался привести аргументы, однако Люси не слушала его. На секунду у нее возникла идея, назвать ребенка Игнилом, но она быстро ее отмела – Нацу плохо справлялся со смертью дяди, это могло ударить по нему и вывести из колеи. Спор есть спор, хитрить и обманывать она не собиралась. Нацу был вынужден поддаться – ему не нравилось, что дети уже две недели живут безымянными, куда еще тянуть?

– Я остановился на первых именах, что предлагал, – Люси и Люсьена, точнее уже Люсий и Люсьен, – размышлял Драгнил, умолчав, что тогда второе имя придумал сходу, так как знал, что это будут не девочки. Он промолчал несколько секунд, как в его глазах блеснул лукавый огонек. Не понравился он исповеднице, но не предала этому значения – навряд ли Нацу станет делать что-то невообразимое или лезть к ней в детской.

– Однако Гажил сказал, что Люсьен еще более менее, хотя слишком аристократично, но вот Люсий: «лучше пацана Люси и назвать, чем так портить ему жизнь», – последнюю фразу он имитировал бас Редфокса, сделав раздраженное лицо. – Не то, чтобы Гажил был для меня авторитетам, уж тем более Шакал, согласившийся с ним, и еще некоторые этериасы, просто, чем больше я повторяю это имя, тем больше оно мне перестает нравиться. А другие мужские имена похожие на Люси я не знаю.

– Нацу, когда мы говорили об этом, у тебя было куча имен похожих на мое. Просто переделай их в мужские, – предложила Хартфилия, чувствуя, что Драгнил врет.

– Помнил бы я еще их, – проворчал он. – Да и если сделать так, они все равно останутся девчачьими. И выбор слишком большой. Может дать имя ты не хочешь, но помочь просто обязана.

Хотелось бы Люси сказать «все лежит на тебе, меня даже не спрашивай». Сделает это и Нацу либо все равно не отстанет от нее, либо в дополнению к этому рассердится. А потом еще и совесть загрызет: ее волновало собственное безразличие к мальчикам, и если на их имена она даже скажет «наплевать», это долго будет ее изводить. Поразмыслив, она решила, что все-таки ей нужно постараться исправить свое отношение и выполнить свои обещания хоть отчасти.

– Хорошо, – Люси сама не ожидала, что так легко изменит свою позицию. Она вернулась к детям, словно ища в них знак. – Какие же там были имена? Люс, Люсин, Люсьян, Люсьетт, Люслинн, – перечисляла она, пытаясь придумать, что может подойти. В один момент она замолчала, и сощурив глаза, смотрела на ребенка в голубом ползунке. Этериас поспешил узнать, что ей пришло в голову. – Мне, честно говоря, не нравились имена, что ты предлагал, но одно зацепило – Люсианна, чтобы подчеркнуть, что в ней есть ген исповедниц. Люсиан, – медленно протянула, будто пробуя на вкус. – Люсиан.

– Мне нравится, – Драгнил радостно положил по руке на кроватку и назвал имена сыновей: мальчик, на которого смотрел Люси, Люсиан и второй Люсьен. – Вот видишь, а ты сказала, что не будешь выбирать имя.

По хитрой ухмылке этериаса хотелось ударить. Он провел ее.

Дальше Люси решила узнать про Люсиана и Люсьена побольше, точнее, как их различать. Нацу, вместо того, чтобы дать подсказку, посоветовал с этим вопросом обратиться к слугам, потому что сам не знал как это делать человеку. Как этериас, он чувствовал поток сил к каждому из мальчиков, он тоже был практически одинаковый, но к Люсьену этот поток был слабее, что облегчало задачу. А еще Люсьен был более капризный и крикливый, правда, чтобы заметить это понадобится время.

– Ну вот, о чем я и говорил, – Люсьен решил продемонстрировать правдивость слов отца и начал хмыкать, готовый вот-вот расплакаться. В этот момент этериас встревоженно подскочил к кроватке и, взяв сына на руки, начал его успокаивать: если начнет плакать один, второй цепной реакцией повторит за ним, и начнется давящий оркестр криков. – Знаешь, а он и до рождения был более активный, ты постоянно ругалась, когда он не прекращал пинаться.

Исповедница немало удивилась сказанному, он знал и где, какой мальчик был еще в утробе. Люси уколола зависть, ей бы тоже хотелось сохранить это ощущение отличия.

Люсьен успокоился в руках отца, но продолжал тихо хлюпать носом. Драгнил попросил проверить Люсиана, предвещая, что и он начнет повторять за братом, как это обычно бывает. Мальчик проснулся и большими серо-голубыми глазами* молчаливо смотрел ей в ответ. Подошедший Нацу предложил взять ребенка на руки – скорей всего придется их скоро кормить. Люси не горела желанием делать это, но раз она решила меняться, то нужно пересилить себя. Под пристальным взглядом и причитаниями «держи головку», она справилась. Драгнил, удостоверившись, что все хорошо, присел на диван с постеленным одеялом и подушкой – видимо тут периодически спал кто-то – и сконцентрировался на Люсьене.

Люси отчаянно смотрела на этериаса. Он оставил ее наедине с ребенком, хоть и был рядом. Она была растеряна и напугана. Что ей делать? Она помогала сестрам с новорожденным, однако сейчас на руках у нее был собственный ребенок и забыла полностью все. Ребенок все так же молча смотрел на нее.

Первые шаги к становлению мамой уже сделаны, останавливаться нельзя.

– Ты, наверно, не меня ждал, но как видишь, папа с твоим братом, а ты со мной, – неловко улыбнулась Хартфилия. – Так что здравствуй, Люсиан.

***

Как же глупо было полагать, что она станет хорошей матерью. Еще при их рождении она поняла, что ей безразличны эти дети. Они не были ее – они были Нацу. Это были сыновья Нацу, и вынашивала она их, только чтобы отдать ему. Она это сделала, исполнила свою роль, так с чего вдруг она решила, что может стать, чем-то большим, чем просто инкубатор?

Она не любила их до рождения, не любила с тех пор, как узнала, что они не девочки, так с чего вдруг после, когда они постоянно кричат, не дают ни минуты покоя и еще больше портят ее жизнь, она резко полюбит?

Воодушевление, что она ощутила в первую настоящую встречу с детьми, пропало через пару дней, вернув в жестокую реальность. Она больше не могла заниматься чем хочет, даже сон, который в послеродовое время длился по двенадцать-четырнадцать часов, стал для нее роскошью, потому что мальчики росли, спали меньше и кричали громче, а понять, что они хотят никто не мог. Все время, внимание и силы уделялись исключительно им. Часы, когда они спали, она вслед проваливалась в сон, чтобы не осознавать, как ненавидит себя и свою нынешнюю жизнь. Второй период беременности казался ей лучше, чем те две недели, в которых она жила сейчас.

Конечно же, им помогали и, наверно, будь у них один ребенок жизнь вполне бы текла своим спокойным чередом без колоссальных изменений, вот только, детей было двое и посторонняя помощь практически не ощущалась. У них была возможность не заниматься всем этим – слуги были не против побыть нянечками, – Нацу был против. Он же должен быть настоящим отцом! А Люси приходилось следовать за ним, раз она хотела быть наравне. Это было невозможно.

Когда служанка сказала, что мальчики капризничали без Нацу, она приуменьшила, потому что если хотя бы пару минут дети проводили не на руках у папы, не слыша его голос или не видя и никак не чувствуя его рядом, у них начиналась истерика. Поэтому почти всегда они должны были быть рядом с ним, а вместе с тем Люси, чтобы помочь и, возможно, проявить у детей некую привязанность к ней тоже – это бы облегчило уход и времяпровождение с детьми, и, чего сильно хотелось Люси, сблизило и позволило полюбить их.

Однако этого не произошло и в один момент проблема стала острой, как никогда. Раньше Нацу всегда был в поместье и ненадолго отлучался по работе, которую все еще боялся оставлять без присмотра, несмотря на уговоры приближенных. А затем наступил день зимнего солнцестояния. Единственное, чем этот день отличался от новых будней – поместье было всячески украшено. Безусловно, они провели праздничный ужин, правда у Люси, в отличии ото всех остальных, не было того приподнятого и радостного настроения, что и в прошлый раз. Две недели прошли для нее двумя тяжелыми годами, где обвинения себя в недостойной любви к детям усилилась, потому что ежедневно она ощущала только усталость, раздражение и апатию. Она еле находила в себе силы просыпаться и заботиться о мальчиках. Предполагалось, что после все продолжится, как и продолжалось прежде, но по традиции три ночи Нацу должен был проводить вне дома.

Он ушел и Люси со слугами на всю ночь остались с Люсианом и Люком, как коротко называли Люсьена. Все было хорошо до того, как они проснулись. Они кричали на все поместье. Им давали поесть, меняли подгузники, качали на руках, Люси сама чуть ли не молилась Всевышнему – ничего не помогало. Им нужен был папа. Замолкли дети через пару часов, только потому что сами остались без сил. Так продлилось две ночи, на третью перед уходом Нацу зажег кроватки мальчиков своим огнем. Этого хватило на пару часов, и все опять повторилось. Слуги и Хартфилия уже просто качали детей на руках, ожидая утра, когда придет Драгнил. Люси, наверно, за послеродовое время никогда так не ждала его. Она медленно сходила с ума под непрекращающиеся крики, от которых болели голова и уши, и сама была готова взвыть от беспомощности. К их огорчению, пришел Нацу только днем – двое молодых этериасов сцепились и чуть не поубивали друг друга, и так как поблизости никого не оказалось, помогать и тащить этих двоих до дома Шерии для исцеления серьезных ран пришлось ему.

Лучше не стало. Люси надеялась, что после трех ночей безумолчного плача, мальчики будут эту ночь спать, чтобы восполнить силы для завтрашних криков. Наоборот, они вошли во вкус. Нацу ушел в детскую, Люси осталась в спальне с Люком (вроде бы, она все еще их по одежде отличала). Она была на грани. Крик резал по ушам и разъедал спокойствие и хладнокровность, что была в исповеднице. Это даже нельзя было воспринимать как фоновый шум, к этому нельзя было привыкнуть, оно давило вновь и вновь, ничем незаглушимое. Те перепады температуры, что испытывала она не так давно, казались не такими уж ужасными.

– Прекрати, Люк! Тебе что ни дай, ты плачешь! Да что ты хочешь?! – кричала в ответ раздраженная Хартфилия, уже не выдерживая. – Замолчи!

Ей хотелось тишины. Просто побыть пару часов без выводящего из себя вопля, побыть в умиротворении. Он не замолкал. Он продолжал. Сотнями маленьких иголок он вонзался в голову и с новым ударом заостряясь и углубляя, терпеть которые становилось, все невыносимее и невыносимее.

– Замолчи, замолчи, замолчи! – она склонилась над Люком и кричала. Ее собственные слезы капали ему на лицо.

Она просто хотела тишины, но не могла сделать ничего для ее наступления, не могла даже донести ему насколько она устала – он не понимал ее. От безвыходности начался тремор. Чтобы как-то занять не прекращающие дрожать руки, она взяла одну из множество подушек, что валялись на огромной кровати. Она прижимала ее к себе и крепко сжимала в кулаках. Не помогало. Люси смотрела на сына и мысленно молилась Всевышнему, чтобы тот заткнул этого демона. Никто ее не слышал.

Она просто хотела тишины, а для ее наступления нужно что-то сделать самой.

Шелковая ткань выскальзывала из вспотевших ладоней до тех пор, пока она не положила подушку на ребенка.

Крик стал заглушенный, Люси почувствовала легкое облегчение. Наконец, стало тише, наконец, не хотелось вырвать себе уши, наконец, она могла вздохнуть полной грудью от наступившей безмятежности.

Она давила на края подушки. Становилось все тише и тише, а в душе все спокойней и спокойней.

На секунду, всего лишь на секунду, наступила абсолютная тишина. Умиротворение на секунду посетило Люси.

Нервная улыбка показалась на заплаканном лице. Хартфилия по наитию приподняла глаза с ребенка на старый, зачарованный гобелен и тут же отбросила подушку, отойдя от кровати. Люк громко, слишком громко закричал.

Тело Люси задрожало крупной дрожью и в глазах застыл первобытный, не подчиняемый страх. В ушах звенел шум кровотока, заглушая все. Она смотрела исключительно в ту самую точку, где за темнотой скрывался гобелен. С лицом, чей белый цвет можно было бы сравнить со снегом бурей ударяющимся в окно, она была парализована страхом, все внутри похолодало, покрылось корой льда. Она задыхалась, но смотрела. Сейчас там не было ничего – темнота, даже дверь с проходом в детскую была закрыта. Но Люси могла поклясться, что он был там. Красные глаза огненного этериаса смотрели сквозь мрак слишком пронзающие, слишком яростно, слишком ненавистно, чтобы быть просто секундной галлюцинацией.

Бессильные ноги не держали, Люси упала на пол, все еще дрожа. Ее голова крутилась из стороны в сторону, ища где он. Грудь резко поднималась высоко вверх-вниз, из горла вырвались хрипы, вместо нормального дыхания, словно душили ее.

Страх охватил ее. Она не знала, как ее зовут и кто она сама – она знала одно: если Нацу видел, что она пыталась сделать, смерть для нее станет милосердным подарком.

Его нигде не было. Его не было ни в темноте, ни около закрытой двери, ни в комнате. Она поджала закаменевшие ноги и приобняла их, как напуганный ребенок. Глаза не прекращали бегать по комнате, выискивая демона, что он где-то здесь и подбирает время напасть и уничтожить ее. Карие глаза бегали, пока не остановились на руках. С трудом оторвав их, она с трудом сосредотачивала взгляд из-за нескончаемых слез и тремора. Что она… Что она пыталась ими сделать?

Новый пронзающий до сердца крик, полный вины и боли, заполнил комнату.

Она чуть не убила своего сына, своего маленького Люсьена.

***

Нацу вышел из детской и ему сразу же захотелось вернуться обратно, где спокойно спал Люсиан, а все шумы вне комнаты заглушались, вместе с приглушенным детским криком. На свою беду, Нацу не смог бы уснуть, зная, что соседней комнате плачет его ребенок. Люк лежал на кровати один. Подойдя ближе, он нашел рядом Люси, про которую вовсе забыл. Ее вид сначала ввел в растерянность, впрочем как и всегда до этого: она сидела на полу, приобняв колени, и плакала. Первые пару секунд Нацу стоял на месте и переводил взгляд с этери на сына. Нацу тяжело вздохнул. К облегчению, у Люси, видимо, часть с ворчаниями «заткнитесь» и разговорами закончилась, значит скоро прекратится приступ.

Ему пришлось выйти из покоев в коридор, так как истерика Люси мешала успокоить Люсьена. На это потребовалось много времени, как показалось ему, но он справился с задачей и, положив сына в его кроватку, пошел в спальню, оставляя все двери нараспашку, чтобы услышать, если дети проснутся.

Люси придерживалась о косяк двери, и судя по кислотному запаху, доносящемуся из ванной, ее стошнило. Нацу, спящий на ходу, не приметил, что Люси была в сознании, когда обычно после припадков проваливалась в обморок.

– Все хорошо? – зевая спросил этериас.

Хартфилия резко вскинула голову, и ее глаза расширились. Она зацепилась руками за стоящую рядом тумбу, ноги вмиг стали ватными. Слезы опять ее душили, плечи задрожали.

– Хорошо, можешь не говорить, – предложил Драгнил, слыша, как она начала хмыкать. – Давай ты успокоишься, и мы пойдем спать. Честное слово, я готов провалиться в мертвый сон.

Хартфилия опустила голову, и Нацу не видел, как зеленый оттенок лица этери сменился смертельно бледным, и не услышал, как рвано она сделала выдох, за которым не последовал вздох. Он протянул к ней руку в помощь дойти до кровати, но та с силой, которую он давно в ней не видел, оттолкнула его, что сам чуть не упал. В Нацу вспыхнула злость и раздражение.

– Знаешь, если хочешь плакать, то пожалуйста, плачь, истери, говори с кем ты там разговариваешь, но выйди из комнаты! У меня за четыре дня не было и минуты сна, дай хотя бы ты мне отдохнуть!

Драгнил оставил Люси и упал на кровать, желая провалиться в сон, ведь за эти дни он и вправду ни разу не прилег, откладывая на потом. Это возможность появилась, а пик терпения был достигнут.

– Я же тебе сказал! – этери все так же стояла на месте и плакала навзрыд. Он вскочил с кровати. Хартфилия примолкла и задрожала еще сильнее. Крепко схватив ее под локоть, он потащил к двери и выкинул из комнаты, словно ненужную и выводящую из себя безделушку, с криком: – Выйди вон!

Влетев в стенку, Люси больно ударилась плечом. Она пыталась успокоиться и прийти в себя, но взять контроль над собой было невозможно. Вся боль, переживания и страхи, скопившиеся за месяц, неподчинимо выплескивались сейчас.

Она с трудом контролировала свое тело, все мышцы ослабли и превратились в вату, что рвалась от любой нагрузки. Исповедница спускалась по лестнице вниз, боясь, что если Нацу услышит ее, он сделает так чтобы она замолчала. Он должен сделать это. Последние ступеньки и она упала. Кожа на коленях и ладонях содралась и ныла от удара, на них уже проступали капельки крови. Ей было плевать физическую боль. Она была ничем по сравнению с тем, что творилось внутри, с тем, как сильно она ненавидела себя.

***

Проснулась Хартфилия в своей постели. Не сложно было догадаться, что ее сюда принесли, потому что вчера она с трудом смогла встать с пола и сесть. Подняться вверх по лестнице своими силами могло закончиться не одним ушибом или переломом. К ней пришли Хэппи и гибридка-подросток Элла, уже пару месяцев обучающаяся у Адеры, так как после микроинфаркта ей понадобилась еще одна помощница. Элла обработала ранки, несмотря на несогласие Люси, а оборотившийся котом Хэппи позволил взять себя на руки. Он всегда так делал: только почувствовал, что ей плохо, и старался поддержать, громко мурча и всячески льстясь.

Элла сообщила, что хозяина нет дома. Он уехал к Шерии проверить двух идиотов, что вчера схватились в смертельной схватке, и заодно взял с собой Люсьена. Сердце Хартфилии часто забилось. Она вспомнила сегодняшнюю ночь. Вспомнила, что пыталась сделать. Резко стало тяжело дышать, ком в горле душил, голова медленно кружилась.

Что она наделала?!

Заметив тревогу, гибридка поспешила дополнить: хозяин почувствовал, что с сыном что-то не так, Амри подтвердила. Люсьен странно сопел и покашливал, хотя раньше подобного не было, а также было подозрение, что работа сердца не в порядке, но точно сказать не могли, так как после родов не сильно заостряли на этом внимание, не заметив проблему. Все списали это на то, что у Люсьена остались повреждения после случившегося во время беременности, и более слабый поток сил подтверждал это. Элла равнодушно повела плечами. Если госпожа Бленди смогла вылечить Люси, после нападения велнусов, то сейчас, набравшись опыта за прошедшие десять месяцев, сложностей подлечить ребенка не возникнет.

Это не успокоило. Она навредила сыну. Она должна была заботиться и оберегать его, так же, как и во время беременности, а она… чуть не убила его.

Люси весь день пролежала в постели, гладя Хэппи, и напряженно ждала Нацу с Люком. Она надеялась, что все хорошо, что Шерия сможет исправить ее ошибку. Ей хотели принести Люсиана, но она оставила его на нянечек, категорически отказываясь. Она боялась себя и что может натворить в этот раз.

Нацу пришел после полудня. На руках он держал Люсьена и на все расспросы с улыбкой отвечал, что все хорошо, переживать не стоит. Но когда он сел в кровать, его лицо омрачилось. Оно стало изнеможденным и осунутым, словно постарело на десяток лет. Он покрыл сына огнем и нежно поглаживал его по спинке. Судорожный и тяжелый вздох вырвался из груди.

– Как Люсиан? – спросил он прежде, чем успела Люси. Она пересказала, что Люсиан капризничал, как и в прошлые дни, внимания слуг ему было мало. Этериас окинул ее взглядом и остановился на покалеченных коленях. – Прости, я не должен был тебя выгонять… Ты устала, Люси. Тебе надо бы отдохнуть. Я не против, если на пару дней ты уйдешь в другую комнату подальше от мальчиков.

– Тебе самому это нужно, – нервно сглотнув, Хартфилия поджала губы, чувствуя, как сердце опять начинает стучать так сильно, кажется, ломая ребра. Ей тогда показалось. Он ничего не видел. Если бы Нацу видел, что она пыталась сделать, он бы не смотрел со стороны – она в ту же секунду оказалась бы откинута от Люка, впечатавшись в стену с парочкой сломанных ребер, или убита одним ударом. Если бы Нацу и вправду видел – он не стал бы медлить, а она не сидела бы рядом с ним. – С Люком точно все в порядке?

– Конечно, Шерия прирожденный лекарь.