Текст книги "Моя ненавистная любовь (СИ)"

Автор книги: Venvi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

Однако пять лет назад дядя разрешил ему снять один из браслетов. Он был уже готов удержать под контролем половину проклятья. Первые месяцы были сложными: с браслетами он управлял лишь малой долей проклятья, и тогда она вновь свалилась на него огромным потоком. С нуля он обучался управлением проклятье, пока его ровесники обращались с собственными проклятьями такой же силы без труда. Сдержанность и контроль, которые нельзя было отнести к Нацу ни в каком-либо ключе, тогда стали его главными связующими меж ним и силой.

А теперь Нацу был готов снять второй браслет и, наконец, перестать от них зависеть. Стать властным над собой, своими силами, телом и жизнью. Нацу хотел стать взрослым и показать это дяде, не прекращающим опекать его, как ребенка.

Нацу не подозревал, что после сегодняшнего дня, ему слишком быстро придется стать по-настоящему взрослым.

Вот только, воинственный настрой не способствовал – руки Нацу дрожали. Он не боялся новой силы: огонь ему больше не навредит, его истинная ипостась практически развилась полностью, а как научиться управлять ей, он знал. Он боялся иного.

Нет! Он не должен медлить, не сделает сейчас, не сделает никогда. Он никогда не будет готов, но лучше от воспоминаний, что несли в себе браслеты, избавиться быстрее, пока они погубили в нем что-то еще.

Браслет, медленно снятый с руки, держал в пальцах огненного этериаса, перед тем как быть небрежно откинутым на стол рядом со шкатулкой. В первую секунду казалось, что все хорошо, ничего не изменилось, а потом Драгнил почувствовал удар, где-то внутри в нем что-то взорвалось и выбило дух. Он не держал себя, резко упал на пол, и тяжело задышал. Сила, много силы, вновь завладела его телом и выбивалась из него. Огонь появлялся на коже, совершенно не раня, но неприятно обжигая разбегался по телу и горел. На глаза наворачивались слезы, они стекали бы по щекам, не испаряясь раньше. Нацу трясло. Он словно вернулся в тот самый день, когда решил испробовать чертов ритуал. В день, когда сила его отца наполнила маленькое тельце. Нацу было страшно и больно. Он не ожидал такой силы, не ожидал, что потоки родного огня начнут пугать, не ожидал, что они будут убивать его.

Обняв себя, Нацу склонился вниз. Он не осознавал, что происходит – в этот момент он был восьмилетним мальчиком, не знавшим какую ошибку он совершил. Он был напуганным ребенком, он надрывно плакал и взывал:

– Папа! Папа! Папочка!..

***

Этериас сидел в карете. Рядом лежали документы, до которых он так и не дотронулся за поездку, предпочитая невидящим взором наблюдать за быстро проплывающем и неинтересным пейзажем. Раньше бумаги Нацу старался заполнять, пока ехал домой, чтобы подольше поспать или провести время с Люси, если та его ждала. Теперь же, когда работы становилось меньше, и домой он не приезжал посреди ночи, в этом не было нужды, наоборот Драгнил это делал специально, чтобы дома была работа и он смог обоснованно закрываться в кабинете, прячась от равнодушия исповедницы, что с каждым днем становилось все больнее и тягостней. Он хотел дотронуться до Люси, переплетать в пальцах волосы, обнимать и целовать. А еще он хотел дотронуться до круглого живота, почувствовать пинок под ладонью, услышать мягкий голос при прочтении сказки и поговорить или поспорить с Люси о будущем и их детях. Нацу скучал по Люси и детям, и во время поездки домой мечтал, что Люси его ждет и встречает с улыбкой, потому что хочет спать, но засыпать без него она не может, ей одиноко и холодно.

Нацу мечтал о счастливом будущем вместе со своей этери, и продолжал мечтать, правда теперь это были пустые мечты: этого никогда не будет. Люси его не простит.

Карета остановилась, и Драгнил подумал, что он приехал слишком рано. Взяв бумаги, он вылез из кареты, что остановилась напротив входа в поместье. Факелы около двери зажглись, освещая путь прибывшему.

Нацу не хотел заходить внутрь, зная, что там его ожидает ненависть и холод. Он нарочно медленно поднимал ногу, наступал на землю, где все еще лежал хрустящий снег, и смотрел на звездное небо, на котором появлялись звезды, напоминая пляж с бесконечным множеством песчинок. «Люси бы понравилось», промелькнула мысль. Возможно, с вопроса о сегодняшнем небе можно начать разговор, если его не проигнорируют, как происходило уже больше недели.

Нацу сделал еще пару шагов к дому, придумал, что скажет Хартфилии, если они все-таки увидятся, и настроился просидеть пару часов за бумагами. Он спланировал свой вечер.

Нацу не ожидал, как быстро его планы рухнут.

Дыхание резко стало спертым. Внутри произошел будто взрыв, легкий, щекочущий. И хоть и небольшой, прилив сил наполнил тело энергией и на секунду огонь загорелся на коже. Бумаги выпали из рук. Кровоток слышался в ушах, зрачок сузился, дыхание не восстановилось. Нацу не чувствовал. Он больше не чувствовал, как к нему перетекает сила проклятья. Невидимый поток, что соединял его и Игнила, развеялся.

Нацу качал головой. Он понимал, что это значит, но не принимал, казалось, что ничего не исчезло. Он шептал «нет», когда что-то в его душе ломалось и медленно, будто под пытками, резало, оставляя новые глубокие порезы, что будут заживать очень долго и очень больно.

Нацу не знал, что ему делать и куда идти. Он был напуган и растерян. Пока не услышал громкий крик, не принадлежавший человеку. Резко повернув голову, что хрустнули позвонки, в сторону звука, он почувствовал запах крови. Нацу сорвался. Моментально его тело стало приобретать этерские черты, из тела выходил огонь, ускоряя его. Он бежал куда вел его запах, и появившиеся еле ощутимая, но не оборвавшаяся связь с мальчиками. Драгнил не видел преград: промерзшая земля трескалась и оставляла его следы, а все что стояло на пути тут же сгорало в пламени боли.

Он остановился один раз, когда издалека, сквозь голые столбы высоких деревьев, увидел свою этери, что лежал на земле, и над ней нависал дядя с рогом, проходящим сквозь грудь. Рядом бесновались трое велнусов, что оглушали четкий слух своим криком. Один из них, с раздробленным внешними черепом, подбежал к паре, и схватив этериаса зубами, откинул его в сторону. На демона сразу налетели остальные велнусы, что шустро стали разрывать тело, поедая.

Не отступавшая боль и гнев. Замершее тело загорелось черным огнем. Терялся человеческий облик. Нацу не контролировал себя.

***

Возле входа в поселение Аминос сидела девочка с блондинистыми волосами. На землю потихоньку опускалась ночь и тучи только помогали ей лишить мир солнечного света. Девочка уже лишилась его в своем сердце, но верила, что он появиться вновь. Одинокие капли падали на ее лицо, и она подняла голову. Она внимательно разглядывали черные грозовые тучи, как капли стремительно падают вниз. Звук хрустнувшей ветки, и она с предвкушением повернула голову в сторону леса. Там никого не было. Затем она посмотрела в сторону поселения и увидела, того кто сломал сухую ветку.

– Люси, тебе пора возвращаться домой, – строго произнесла Полюшка. Обычно беспрекословно выполняющая приказы маленькая Хартфилия, отвернулась обратно к лесу и сказала, что она еще посидит.

Люси всегда ждала маму с заданий. Убиралась в комнате, даже если беспорядка почти не было, готовила еду, какую умела, и весь день во время тренировок и занятий смотрела на вход поселения, где в любой момент могла появиться мама. Они всегда были вместе, всегда рядом, и будь это однодневные задания, Люси успевала соскучиться, даже несмотря на то, что кодекс это запрещал. Люси всегда соблюдала правила, но не знала, как можно по-другому, как можно не любить и не скучать.

Мама всегда говорила день приезда и всегда возвращалась без опозданий. Но не в этот раз. Прошло уже четыре дня и мама все не появлялась у входа. Люси верила, мама никогда не врет. Она каждый вечер убиралась дома, готовила ужин и сидела здесь до самой ночи, терпеливо ожидая.

Никто так и не приходил.

Полюшка продолжала ее звать, однако с тех пор, когда та ей соврала, Люси перестала ей верить, а теперь, проявив небывалое упрямство, не слушала. Мама сказала, что пойдет на задание с подругой, легкое, даже скучно задание, и Марвелл, как Верховная, знала куда они пойдут. На следующий день, когда мама не появилась в названный день, Хартфилия сразу же спросила у Полюшки, где мама. Люси заметила, что обычно строгая и порой сварливая Верховная растерялась и ее взгляд красных глаз изучающе долго смотрел на нее с непонятными для маленькой Люси чувствами. Полюшка ответила, что не знает, и это была ложь. Она спросила еще раз, но ответ остался тот же. Никто не хотел говорить ей правду. Люси пыталась спорить, но ее быстро ставили на место, и ей не оставалось ничего другого кроме как ждать.

– Люси, пошли, – Эрза взяла ее под локоть, но Хартфилия, обычно спокойная и правильная Хартфилия, стряхнула руку подруги и толкнула:

– Нет! – крикнула она. Она собиралась сидеть и ждать, даже сейчас, когда усилился дождь и поднялся ветер, пробираясь под одежду и касаясь холодными прикосновениями. Люси ждала и верила, потому что мама говорила, что если она будет надеяться, все обязательно сбудется. И Люси не собиралась от этого отступать – ее никто не заставит! – если она этого не сделает ее мама вернется домой, и они заживут, как прежде. – Я не уйду, пока мама не придет! Я буду ее ждать и…

– Ты сейчас же пойдешь домой, ляжешь в кровать и заснешь, – требовательно, тоном не допускающим отказа, сказала Марвелл.

Люси молчала, ее щека горела от жестокой пощечины. Она посмотрела на Полюшку, и опустила глаза, на которые наворачивалась влага. Верховная схватила ее за руку и повела к себе домой. Хартфилия не могла не послушать ее или продолжать стоять. Она все понимала слишком четко. Понимала, кто живет у Полюшки. Понимала, почему ей врут. Понимала, почему мама не возвращается. Ей было только шесть, но она все понимала, ведь она исповедница – исповедницы не бывают детьми.

Люси послушно шла вслед за Верховной и подругой, что обеспокоенно оборачивалась на нее. Люси этого не видела. Люси не видела ничего. Слезы потери, потери, что не восполнит никто и никогда, что будет напоминать о себе всю жизнь и истязать сердце, застилали глаза, стекали по ее щекам и скрывались в дожде.

Люси впервые поняла сколько боли можно испытывать от чувств, что когда-то будоражили душу и приносили радость. Как в один момент весь мир переворачивается и приносит лишь страдания. Люси было больно, она не хотела ощущать это когда-либо еще. Она закрыла эмоции, и решила, что она будет жить по кодексу, больше не будет привязываться, не подпустит слишком близко к своему сердцу.

Она не знала, что через пару лет забудет про это и сделает своих врагов, этериасов, важнейшей составляющей своей жизни, и как сильно полюбит их. Она не знала, что это будет ее ошибкой. Какие терзания она вновь испытает.

***

Перед глазами все еще стояло лицо этериаса. Игнил смотрел на нее и умиротворенно улыбался, словно его плоть не горела и в груди не было дыры. Она ощущала горячие капли крови упавшие на ее лицо и слышала его успокаивающий голос, который ее совершенно не успокаивал не сейчас, не когда он умирал. И все же, она дала себе поверить в его «Все будет хорошо», пока рядом все еще были живые, готовые их убить велнусы. Она доверилась ему.

Хотела что-то ответить, но ее голос потонул в безмолвном крике. Велнус вцепил в Игнила зубы, и еще больше горячей, обжигающей крови упало на нее. А затем бросил его в сторону. Люси слышала звук ломающихся костей, глухой и слишком громкий, слишком отпечатывающийся в сознании звук, как разрывали тело, отрывали плоть, как стучали зубы диких, отвратные звуки жевания, которые она хотела бы забыть.

Велнус, насмотревшись на поедающих сородичей, повернулся к ней. Четыре маленьких глаза, заплывших черной жидкостью и яростью, были сосредоточены на ней, его дыхание становилось тяжелее, липкие слюни текли по окровавленной морде. Люси смотрела на него и должна была что-нибудь сделать, чтобы не умереть, чтобы спасти себя и своих детей, своих мальчиков, которые должны были родиться и прожить долгую счастливую жизнь. Она не могла позволить им умереть, они нужны ей, нужны Нацу. Она нужна Нацу, как и он ей. Сейчас она понимала это, как никогда четко. Он нужен ей прямо сейчас, и дело было не только в угрозе за свою жизнь, Нацу единственный, кто остался у нее в этом мире.

Нацу был необходим ей.

Ее тело парализовал ужас, она смотрела на дикого и не могла пошевелиться. Велнус подскочил, и Люси зажмурилась.

Она лежала и ничего не чувствовала. Сердце разрывало грудную клетку бешеным стуком. Люси открыла глаза и видела полные хвоей кроны, закрывающие так нравившиеся ей небо. Она не понимала почему жива и не хотела понимать. Она вновь закрыла глаза. Вокруг нее горел огонь, разгонявший тьму ночи, был невыносимый жар, запах гари и крови усилия – Люси не замечала. Она содрогалась в новых рыданиях.

– Игнил, нет, Игнил!.. – с губ срывался непрерывающийся шепот. Ее тело дрожало, как при лихорадке, крупно и безудержно. Низ живота болел и тянул, что-то было не так с детьми, но она не могла об этом думать. Чувства и эмоции захватили ее и лишали разума. Ее разрывало от них, она чувствовала их каждым сантиметром тела и закоулкам сознания, они давили и заставляли вспоминать всю боль, весь страх, что она пережила за эту прогулку, куда заставила пойти Игнила. Он не хотел, а она заставила, заставила его! Все это время слезы тихо текли по щекам, теперь же она плакала громко, взывала и кричала во все горло. Задыхаясь, не сдерживаясь. Ее шепот сменялся, становился громче и был мольбой. – На… цу! Н-нацу! Нацу!

И Люси увидела его. В нем больше не было ни капли от человека: вытянутые конечности, большие лапы с острыми когтями, что разорвут любого и превратят в пепел, длинные рога и острые шипы, все его тело было в покрове, напоминающей камень извергающегося вулкана, такой же разгоряченный и твердый, касаться его было опасно для жизни, и черный огонь, который ничто не могло потушить. Два горящих красных глаза полных таких же чувств, что и ее, рушащих сердце на миллионы мелких кусочков, – единственное осталось Нацу.

Перед ней стоял этериас в своей истинной ипостаси. Этериас, которого она увидела однажды и тайно боялась все эти месяцы. Этреиас, что снился ей в страшнейших снах, который был ее кошмаром во плоти. Перед ней были истинный этериас, что тысячи лет назад сравнивал города с землей, безжалостно убивал врагов, превращая их в пепел.

Но сейчас, проваливаясь бессознательность, она не боялась его.

Она нуждалась в нем, как в воздухе.

Комментарий к 29. Цикличность историй

Как вы уже успели понять, практически с начала фанфика все шло к этому. Про велнусов в фанфике упоминалось постоянно, а предсказания Игнила по поводу его смерти были показаны в 6 и 19 главах. А последняя фраза в прошлой главе: “Нацу уехал, опять забыв о собственном доме…” была правдивой, он буквально забыл обезопасить свой дом.

========== 30. Вместе – лишь иллюзия ==========

Она видела его глаза, серо-зеленые, цвета затягивающего болота. С каждой секундой они становились все темнее, его кожа бледнела. Он смотрел на нее, и в один момент на его лице появилась улыбка столь присущая ему: теплая и умиротворенная, она внушала доверие.

А потом его не стало. В миг лицо ставшего близкого сердцу этериаса сменилась ужасающей мордой дикого. Она крошилась, кости свисали на голой плоти и черной жидкостью спадали вниз. Она ощущала капли, словно это был кипяток, и обжигающее дыхание. Она не видела четырех маленьких глаз заплывших кровью, но чувствовала их на себе. Чувствовала сосредоточенную на ней ярость и голод.

Велнус оскалился и, оторвав мощные лапы от земли, с рыком прыгнул на нее. Огромная пасть с бесчисленным множеством рядов зубов – последние, что она увидела.

Крик.

Люси распахнула глаза. По телу стекал холодный пот, отчего ночнушка неприятно липла, и тяжелое, сбитое дыхание – она задыхалась. Ее мучил кошмар, точнее воспоминание – слишком реалистичное, словно происходило здесь и сейчас. Словно она снова в лесу, вжимается в дерево спиной в попытке спрятаться от окруживших ее велнусов, от которых убежать невозможно. Рядом Игнил защищающий ее из последних сил. И умирающий. Ее сердце вновь замирало, а тело больше не принадлежало ей – оно было под властью страха.

Однако Люси умела контролировать себя, хотя за долгие месяцы разучилась этому. Но она любила предаваться мечтам, а не окунаться в кошмары, и сейчас в тихую ночь она не собиралась терпеть это вновь и вновь. Она сделала глубокий вдох и сосредотачивалась на реальности. Вдыхала запах кедра, что витал в этой комнате с тех пор, как она здесь впервые появилась, смотрела в сторону, где свет полной луны в безоблачном небе пробивался через стекло, вслушивалась в тишину, которой не было.

Кровоток крови перестал эхом звенеть в ушах, и она услышала еще одно дыхание, такое же сиплое и громкое, какое было у нее. Нацу сидел склонив голову. Несмотря на полумрак комнаты, Люси видела напряженные мышцы, спину, по которой стекал пот, как высоко вздымались и опускались ребра с лопатками, как пальцы путались в мокрых волосах. По телу бегали мелкие языки огня, но они не помогали, исчезали так же быстро, как вспыхивали.

Люси проснулась от крика. Думала это был ее собственный, теперь сомневалась в этом.

– Нацу, – Хартфилия позвала его, он не среагировал, продолжал смотреть в одну точку и до побеления, до боли сжимать волосы в кулаках.

Люси привстала и почувствовала небольшую боль по всему телу, начиная от затекших конечностей до спины, но все, к радости, быстро исчезло – от появившихся после беременности проблем со здоровьем и произошедшего она устала слишком сильно, чтобы переживать о них даже сейчас. Она придвинулась к Нацу и приобняла за плечи – он дрожал, как маленький котенок, промерзший под дождем.

Этериас дрогнул и резким движением посмотрел на нее. В его серо-зеленых глазах она успела увидеть боль, отчаяние и вставшие слезы. Люси не успела что-либо сказать, как этериас крепко прижал ее, будто вдавливал в себя. Он гладил ее и глубоко вдыхал ее запах. Люси знала, что сейчас она должна его обнять, а через пару минут он ее уложит и продолжит обнимать, подстроившись, чтобы ей было удобно, просто будет молчать и касаться ее, чтобы чувствовать – она жива. Это стало его ритуалом: с утра, перед уходом из дома, приходя, ложась спать. Ему было необходимо это. Так же как и ей было необходимо чувствовать, что он рядом.

Из груди вырывался судорожный вздох, она прижалась к нему в ответ и закрыла глаза, позволяя страху исчезнуть без остатка.

***

Их постель была огромной, человек пять на ней могли улечься без малейшего стеснения, она была высокой, для маленьких детей взбирание на нее станет самым настоящим приключением, а еще была до безумия мягкой, стоит тебе лечь, и ты проваливаешься в пушистое облако, разум и тело утопали в нежности простыней и легкости ваты. Люси любила и ненавидела эту постель. На ней она провела свою первую ночь с мужчиной, безжалостную, с желанием причинить ей больше боли, на ней она провела свои лучшие ночи, полные любви и блаженства, с этим же мужчиной. На ней она сходила с ума от отчаяния и безысходности, на ней она предавалась самым заветным мечтам. На ней она видела страшнейшие кошмары и сладостные сны. Люси любила и ненавидела, не одновременно, поочередно. Сейчас, когда горе затмило радость прошедших месяцев, Люси ненавидела.

Их постель была большой, настолько, что один человек в ней терялся, и ее край казался таким далеким, словно она в озере и, чтобы выйти на берег, до него нужно доплыть. На такой кровати должны спать как минимум человека два, особенно любовникам, которым требуется много пространства для проявления своих неудержимых чувств, или бегать и прыгать на ней, как маленьким детям, а потом без страха падать в объятия мягкости. Большая, но для них она была в самый раз, даже если во сне они прижимались друг другу в уголке, вместо того, чтобы раскинуться по всей ширине в форме звездочки.

Люси задавалась вопросом: почему она так часто на ней одна?

Она любила Нацу, любила засыпать с ним вместе, перед этим в очередной раз помечтав вместе о будущем, любила спать в его жарких объятиях, в любом из смыслов, любила с утра валяться вместе, пока остатки сна не уходили окончательно. Хартфилия часто просыпалась одна – Нацу был жаворонком, да и обязанности не всегда позволяли отдыхать, однако он обязательно приходил, садился рядом и аккуратно будил ее, не понимая, что от его поглаживаний Морфей не уходит и все еще остается вместе с ней, утягивая обратно.

Но все из этого закончилось, как-то слишком резко, что исповедница до сих пор не осознала, что ничего из этого уже нет. Началось все с рухнувшей в миг непомерной работе главы великой семьи, затем и их ссора, что разрушила все, будто работники разбирающие дом медленно, чтобы никому не навредить, в один день не выдержали и бездумно снесли все до фундамента, оставив камни одиночества и пыль прежней единости. Они больше не мечтали вместе, он не навещал ее с утра, даже во сне они, наверно, лежали по разные стороны огромной кровати, и Люси мерзла – ей не хватало тепла, что всегда было рядом с ней. На одной кровати они отворачивались друг к другу спинами, отчужденные и одинокие с болью в сердце.

Сейчас это Хартфилии казалось чем-то очень далеким, будто воспоминанием из беззаботного яркого детства, но она знала правду – прошло всего лишь неполных два месяца. Дело было не в датах и календаре, за которыми в мире этериасов она перестала следить, ведь вместе с Нацу она совершенно забывала о времени. Нет, она просто помнила. В ее памяти хранился каждый день от пробуждения до сна, от каждого съеденного блюда до сказанного слова, отчетливо, как в пленке или в чьем-то поразительном проклятье, способным путешествовать во времени или хотя бы астральным телом перемещаться в нем.

К сожалению, среди них были худшие из ее воспоминаний. Порой стоило ей закрыть глаза и перед ней всплывали те самые моменты, самые ужасающие моменты ее жизни. Она пыталась убежать, скрыться от этого, будто так она могла создать иллюзию, что все хорошо, ничего не произошло, просто они с Нацу поссорились, а Игнил где-то в секретных комнатах коридора или следит за работой гибридов. Игнил где-то здесь, он в поместье, вечером они придут в гостиную и вместе поговорят за чашечкой чая. С Игнилом все хорошо, он не мертв. Но как в это можно было поверить, когда весь дом погрузился в уныние и печаль? Она тихо плакала и винила всех на свете, особенно Нацу, который так заботился об остальных, что не установил защиту в собственном доме, особенно себя – зачем она потащила его на прогулку? Игнил отговаривал ее, но она, как всегда, упрямо настояла на своем. Злость к себе и несправедливости мира терзала ее сердце вместе горем и бесконечными сожалениями, не оставляя на нем живого места, где не было бы ран и боли. Она срывалась на остальных, высказывала каждый свой каприз, и срывалась на крик, потому ее не устраивало ничего – ничто не было так, как должно быть. А потом лежала одна на постели, ведь из спальни она практически не выходила, не видя в этом никого смысла – именно здесь она чувствовала защищенность, что ее никто не найдет, не утащит отсюда и не сделает опять больно. Там она много-много думала и плакала. Плакала и думала.

Хартфилия погружалась в любые воспоминания связанные с Игнилом, размышляла и меняла историю в своей голове. Делала до тех пор, пока не вспомнила один старый совет от Верховных. Ей тогда было около пяти и уже тогда маленьким исповедницам давали оружие из окрайда – их главной защиты. Держать камень приносящий боль было невозможно, поэтому их привязывали к телу, несмотря на слезы девочек, и повторяли лишь одно: «Терпи. Терпи до тех пор, пока не привыкнешь к боли. Терпи до тех пор, пока боль не станет частью тебя. Терпи.» Они говорили это так часто, пока оно не вбилось в кору мозга и не стало молитвой, которую она забыла вместе с тем, что Люси Хартфилия исповедница. Она должна справляться со своими страхами, должна смотреть им прямо в глаза и убивать, а боль подчинять себе – исповедница единственная, кто властна над собой. Так было и должно оставаться. Люси смирялась и привыкла к тому, что ее жизнь изменилась – Игнила в ней больше нет – и терпела то, что было нестерпимо. О своей смерти этериас не жалел и верил в светлое будущее, где «все будет хорошо» – Люси доверяла Игнилу и должна была продолжать это делать, потому что он бы этого хотел.

Она должна продолжить жизнь и сделать реальным счастливое будущее, что она видела в мечтах. Не только своих, Драгнилов тоже.

Девушка оторвала голову от подушки и привстала на локтях, чтобы, наконец, слезть с этого чертового плена депрессии, и осмотрела комнату. Свет солнца через окно освещал потаенную комнату главы семьи Драгнил и его этери, в которой благодаря слугам сохранялся порядок, а на краю кровати в ипостаси кота посапывал Хэппи, растянувшись во всю длину на согревающих лучах солнца. Хэппи часто ставили присматривать за Люси, и часто Хэппи делал именно не это: он спал, как сейчас, игрался, болтал или приходил помурлыкать, чтобы его погладили. Да уж, пока остальные четко выполняли свою работу, наблюдая за этери со стороны и порой не разговаривая, он получал от этого максимум удовольствия. Люси ему сейчас немного завидовала – ей бы иметь столь сладкий и крепкий сон, ведь гибрид не проснулся даже от стука в дверь.

В проеме появилась розовая макушка. В секунду в Люси появилась радость – это Нацу, он пришел к ней, сейчас скажет «доброе утро!» или «как можно быть такой соней?» и подарит утренний поцелуй, потому что знает, что Люси любит, когда он ее целует.

– Госпожа Люси, вы не спите? – прозвучал звонкий девичий голос и в комнату вошла подросток.

Розовые волосы, которые вели в заблуждение Хартфилию, были заплетены в два высоких хвостика, открывая миловидное лицо с мягкими чертами и курносым носиком. Получив кивок этери, от легкого ветерка во время шага развивалось платье с юбкой солнце и длинными рукавами, что закрывали тонкие руки и узкие плечи, голубое (без корсета, что Люси постоянно впихивали служанки) под цвет ее больших выразительных глаз. Девочка выглядела не старше шестнадцати, однако исповедница подозревала, что они могут оказаться ровесницами. Этериаска с проклятьем, хотя сравнивая с остальными, скорее даром исцеления, Шерия Бленди, присела рядом с ней на кровати и внимательно осмотрела исповедницу.

Шерия жила в поместье Драгнил уже двадцать дней, с того рокового вечера. Она была призвана в их дом именно из-за Люси. На ней не могло не сказаться произошедшее, тем более на беременности. Еще перед тем, как впасть в беспамятство, она почувствовала тянущую боль, что с детьми что-то не так, и Нацу тоже почувствовал это. Гибриды рассказывали, что хозяин принес ее, отдал в руки лекаршам, Адере и Амри, и не задерживаясь ни на секунду прийти в себя или передохнуть, он сорвался вон из поместья. Все тогда подумали, что он к хозяину Игнилу, оплакать его, однако не прошло и часа, как он прибежал обратно с девочкой, что была все еще в пижаме, на своей спине. Возможно, именно скорость действий Нацу спасла детей от серьезных ран, а возможно и просто спасла их. Беспрерывно, всю ночь этериаска сидела над Хартфилией, а Нацу следил за процессом. Еще четыре дня Шерия не отходила от этери, потому что осложнения оказались серьезней, чем им показалось изначально. Только когда все повреждения были исцелены, этериаска позволила себе передохнуть. Однако, она все еще оставалась здесь, и хоть говорила, что это на всякий случай, Люси догадывалась, что ее удерживает здесь Драгнил. Его все еще не устраивал слабый поток сил к мальчикам, порой он подскакивал к этери и прижимал руки к животу, спустя пару секунд делая вдох и расслабляясь. Лекарши и девочка уверяли его, что это из-за сильного стресса, со временем вернется в норму, но Нацу слишком боялся – он не мог потерять еще и своих детей.

Шерия была чем-то похожа на Нацу и вовсе не из-за цвета волос. Она только ребенок, а уже была единственной представительницей дома. Ее мать, всю жизнь беззаботно проведя веселясь, довольно поздно взялась за материнство. Она долго не могла забеременеть, а пять лет назад скончалась от старости, когда у Шерии только начинался подростковый период становления истинным этериасом. Так же, как и Нацу, Шерия слишком рано лишилась родителя и слишком рано приобрела полную силу проклятья. Конечно, с проклятьем ей повезло больше, однако это не отменяло ту боль потери, что ей пришлось пережить слабой маленькой девочкой. Люси понимала их не меньше, в детстве она пережила это же. Она осталась одна, без того, кто с рождения был рядом и дарил любовь – навсегда лишилась его. Вот только, Шерии повезло еще в кое-чем: ее не оставили одну. Под опеку ее взял один из бывших ухажеров матери, с которым у нее был единственный серьезный роман до рождения ребенка, ведь после Шерри уделяла внимание исключительно дочери и отношения распались. Несмотря на это, Рен Акацуки решил позаботиться о девочке и регулярно заходил в поместье Драгнила к Шерии. Девушки видели мелкие перепалки этериасов: Рен требовал отпустить Шерию домой, видя, как Драгнил изнуряет ее, но один грозный взгляд Нацу и тот, упрямясь еще короткое время, уступал, обещая, что в следующий раз терпеть не станет и заберет девочку.

Шерия крепко приложила руки к животу исповедницы, закрыла глаза и брови свелись к переносице, показывая сосредоточенность. Она могла так сидеть минутами, выискивая травмы плодов. Опыт лекарем у нее был небольшой, а с неродившимися этериасами – никогда, поэтому она делала все хоть и долго, зато тщательно, постоянно сверяя свои действия с написанным в книгах дома Бленди, где хранились все знания предков. В этом же Шерия напоминала Люси Венди, внучку Верховной Полюшки, которая следовала по пути бабушки. Венди, как и Шерия, часто сидела за учебниками по медицине и выкладывалась на полную, когда кому-то было плохо, такой же юный лекарь! Да и характерами они походили друг на друга: обе добрые, отзывчивые и старались видеть во всем лучшую сторону, правда может Шерия уверенней Венди была.

Обычно подобная проверка детей занимала довольно продолжительное время, этериаска не хотела упустить и малейшее повреждение, сегодня все закончилось достаточно быстро.

– Все хорошо? – обеспокоенно спросила Люси, положив руку на живот. Ей еще не было так страшно потерять. Хоть и не девочки, они были частичкой ее, были ее мальчиками. Лишь мысль, что с ними может случиться нечто страшное, что именно она навредила им, что она может потерять их, Люси казалось она сойдет с ума. Всегда, даже в худшие ситуации, она знала, что она переживет это и через время продолжит жизнь заново. Но тогда больше, чем просто вероятный, что порой она ощущала дыхание смерти на макушке, шанс, что ее мальчики могут умереть, умереть в ее теле, которое должно было дать им абсолютную защиту, и Люси не была уверена, что сможет продолжить нормальную, без вечно преследующей боли, жизнь – если два крохотных сердечка прекратят свой стук, то и ее замрет в ту же секунду. Страшнейшая угроза отступила, сейчас состояние ее и детей нормализовалось, ничего не предвещало худшего, но Хартфилия боялась, что в один момент все рухнет и тогда…