Текст книги "Моя ненавистная любовь (СИ)"

Автор книги: Venvi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

– Игнил!.. – он услышал вскрик. Метнув взгляд на Лейлу, он испугался, что велнусы бегут к ней, но это было предупреждение. Разъяренные они бежали прямо на него.

Более израненного, практически ходячего мертвеца, что несмотря на разломленный череп и огонь, продолжающий сжигать его тело, убить не было проблемой, меток копья, и оно вонзилось в голову, войдя на полдлины в мягкую почву. Пару предсмертных судорог и тот, наконец, сдох. Они окружали, нападали, и не давали сделать передышку – у Игнила даже появились сомнения, что он умрет, умрет прямо здесь, на человеческой земле, и оставит Нацу одного он не знал, что именно это и сделает – но их преимущество было в количестве, теперь когда его нет, победа была в руках. Тем более эти аномальные велнусы отличались от остальных не только «ведением» боя, но и своими размерами, что шло только на пользу Драгнилу: судя по наружному скелету они были зрелыми особями, однако их размер был меньше, даже среднестатического велнуса, и можно было бы подумать, что это аномальный молодняк, но кости не настолько хрупки для молодых. Игнилу нравилось решать подобные загадки, вот только, сейчас они ему были совершенно не интересны. Дикий был около него, но не было и толики страха; велнус напрыгнул на него, Игнил выставил руку вперед и схватил за голову. Велнус мотал мордой, лапами царапал руку демона и не прекращал рычать, но этериасу было наплевать на жалкие попытки, он словно не замечал их. На его устах была улыбка – он знал о своей победе – когти впились в голову, пробивая череп, и резко отпустил. Дикий упал, и не успев встать, на голову наступили, кость рассыпалась. Игнил топтал его, даже когда тело перестало дергаться, и наступать было не на что. А потом остановился, и рассмеялся громко с хрипотцой. Со стороны он наверняка звучал безумно.

Адреналин бурлил в крови, и радость, впервые за чертовы годы, настоящая радость, закипала вместе с пожаром его внутреннего огня. Радость, она затмила его разум, потому что он спас, он спас человека. Он спас. На мелкую долю смог искупить свою вину, что душила его слишком долго. Облегчение дало ему свободу, дало ему задышать по-настоящему, полностью набрать в легкие воздуха, чтобы начало колоть, и эта боль была такой приятной.

– Игнил, – в ушах был шум, но ее голос звучал звонко и четко. Лейла шла к нему, хромая, придерживаясь за раненую ногу. Ее лицо было встревоженно, Игнил не видел этого, сейчас он просто смотрел на нее, и ему казалось, что он не видел никого прекраснее. Карий цвет глаз обычен и очень распространен среди людей, но ее глаза цвета темного шоколада – он в жизни таких не видел; ее волосы, ее блондинистые волосы цвет которых навеявал воспоминания детства, такого сладкого и приятного, что запах гари и пепла заменился приятной свежестью полевого поля, где они с братом играли в догонялки вместе с отцом, пока мама смотрела и мотала головой. От платья остались клочья, грязные и пропитанные кровью, и он видел каждую ссадину, каждый порез, каждый расцветающий синяк, и все это придавало свое очарование, ведь израненная и изнеможенная она шла, шептала его имя, и дышала. Она была жива – он спас ее – в тот момент его не волновало ничего больше.

Хартфилия была уже совсем рядом, и он сделал шаги вперед, чтобы сжать ее в своих объятиях, и наверно, расцеловать, ему хотелось почувствовать в ней жизнь самому. Окрыленный он не видел ничего, перед ним была лишь одна цель: дойти и дотронуться до той, которой собственноручно спас жизнь. Лейла смотрела на него с тревогой и испугом, Драгнил продолжал этого не замечать, он протянул руки и готов был схватить, чтобы не отпускать ее долго-долго.

Но она оттолкнула его. Схватилась за его бок и со всей силы толкнула.

А затем, глухой звук и ее тело тоже стало падать. Струями кровь выплескивалась из женского тела, смешиваясь с черной кровью дикого. Остатки зеленой травы, что проросла совсем недавно, окрасились в алый цвет.

В серо-зеленых глазах сузился зрачок, став черной точкой. Он убил всех велнусов, сначала одного, что напал на убежавшую исповедницу, затем еще троих, что предпочли охоту, и прыгали вокруг дерева, где сидела Лейла. Четверых, он убил четверых велнусов.

Но их было пять.

***

Пятеро, нет, шестеро. Они выходили из деревьев и медленно наступали. Их грудь тяжело вздымалась вверх-вниз, слюни стекали по уродливой морде, дыхание паром выходило из зубастой пасти, что беспощадно разорвут любого. Их взгляд был направлен прямо на этериаса и беременную этери. Они были голодны, они желали ощутить вкус плоти во рту, и нюх указывал, что вот она – вот их еда. Ничто не могло их остановить.

Игнил понимал это слишком хорошо, что не являлось ничем хорошим для него с Люси. Он был напуган и растерян, словно сбылся его худший из наихудших кошмаров. Словно история повторялась, только вместо Лейлы была Люси, ее дочь, что выглядела точно так же, словно он оказался в том же месте, в тоже время.

И даже если это было так, он не поддастся Судьбе и все изменит. История не повторится – он не позволит.

Пока Игнил судорожно размышлял, что делать, у него не исчезал один вопрос: как они сюда попали? Нацу на протяжении месяца расставлял защиту вокруг домов своих подчиненных, которую они продумали вместе. Терпкий запах цветков циагнита вызывал отвращение у велнусов, и, наверно, был единственной вещью, которую они избегали. Запросив помощь у семьи Космос, что обладала проклятьем растений, они приобрели достаточно много цветков, чем снабжали своих подчиненных и рассыпали по территории домов засушенные лепестки, что сохраняли запах, а также давали ростки семье, чтобы позже, если ситуация не улучшится, у них был свой циагнит. Вот только, эта была напускная ложь этериасам. Цветки, запах, это не надежно – рассеются через пару дней – однако рассказывать про настоящую защиту не могли, многие бы посчитали это осквернением их территории чужим проклятьем, что напомнило горькую правду, что они находятся под чужим подчинением, не настолько независимы, как любили о себе мечтать. Мог создаться бунт против Драгнилов, что им отнюдь не нужно было. Под видом рассыпания лепестков, Нацу на самом деле оставлял свой огненный след, что сохранялся благодаря налаженной руне, и если на территорию войдет велнус, на чью кровь огонь был заранее настроен, запомнив заложенную Драгнилом информацию, как в живого существа, вокруг дома возникнет огненная стена, что не исчезнет до тех пора, пока велнус не будет сожжен до пепла. Они экспериментировали вдалеке от поместья, пока не достигнут идеального результата, чтобы все сработало, и они смогли защитить своих этериасов. Все должно было сработать, но вот, велнусы были на территории дома Драгнил и наступали на них.

Игнил думал, что Нацу мог сделать не так, и надеялся, что такого нет у других домов. Прокручивая все в голове, вместе с путями отступления, Игнил неожиданно понял, что, возможно, Нацу сделал все правильно у чужих домов, и сделал бы вокруг их поместья, если бы сделал. Огненный след не был скрытым, он оставлял свой реальный видимый след: сугробы снега таяли в том месте, трава оставалась сожженной и не прорастала, а Игнил бы почувствовал отголоски собственного проклятья, что теперь принадлежало Нацу. Но не было ничего из этого. Защиты, которую Нацу долгие недели ставил у своих подчиненных, не было на их собственном доме.

Это сейчас было неважно. Велнусы были рядом и готовы напасть в любой момент. Люси схватилась за бедро, где до этого долгое время висела плеть из окрайда, но вот только, она ее отдала Полюшке несколько месяцев назад. У нее не было оружия. Единственный, кто мог ее защитить – огненный этериас.

– Люси, беги, я их задержу, – руки Игнила стали приобретать темный покров. План так и не появился, но Игнил четко знал одно – он должен был сам расправиться со всеми велнусами, если хотел спасти этери племянника. Ее и жизнь детей стояла в приоритете.

– Но ведь… – Хартфилия не хотела оставлять Драгнила на растерзание, он стал ей слишком дорог, чтобы бросить его вот так вот. Однако еще одно тихое и железное «беги», и она развернулась и побежала со всей скоростью, которая могла быть с огромным животом. Она ничем не поможет, будет только мешающейся под ногами обузой.

Движение исповедницы пробудило велнусов. Они резко сорвались с места и кинулись на этериаса с этери, как собаки спущенные с цепи. Взмах рукой, что покрытая огнем, создавала нескончаемый поток, подобный волне в море, и перед велнусами встала преграда из огня, заставив остановиться и подпалив лапы. Дикие рычали и пытались идти на огонь, ставший их новой целью. Игнил решил воспользоваться их замешательством и, отбросив трость и сжав челюсти до скрежета зубов, с новым потоком сил от использования проклятья, побежал в противоположную сторону.

Анализируя ситуацию, он, наконец, понял, чем же отличались те аномальные велнусы от привычных их миру – дело было не только в размере, но и в запахе, чьи отличия он смог понять только сейчас, что проявляло на свет некоторые моменты прошлого и проблемы, что появилась совсем недавно. Это были самки. Все это время, все те велнусы-одиночки, что нередко встречались этерасам, были самцами, сейчас по каким-то причинам, которые еще предстояло узнать, на охоту стали выбираться самки. Именно их группа зашла на землю людей. И скорее всего, как предполагал Игнил, они не знали, что опасно в этом мире, куда им заходить не стоит, и были намного агрессивнее обычных велнусов. Полезно, вот только, прямо сейчас эти знания были абсолютно бесполезны, это не спасет Игнила.

Он все еще не понимал что делать, но осознавал одно: все было хуже, намного хуже, чем семнадцать лет назад. И дело было не в беременной этери племянника или более сильных противниках, учитывая, что там были не только одни самки, дело было в нем. Он заметил это еще осенью, когда вытаскивал Люси из горящей комнаты, а теперь он был слабее, чем тогда. Игнил больше не был тем этериасам, что семнадцать лет назад: его силы практически полностью ушли к Нацу, его огненный взмах был слабее, чем он представлял, и только то, что он решил вложить в него побольше сил, спасло их.

Он мог бы быть сильнее, чем сейчас, если бы не переставал пользоваться проклятьем, что уже не просто отравляло организм, оно отвергало его этерискую суть, как он и хотел. Осенью, когда спустя долгие годы он впервые коснулся живого пламени, собственная стихия обожгла его. Это было знаком, он должен был из этого хоть что-то понять. Он не обратил внимание, и сейчас мог расплатиться за это. Потому что теперь его обжигал не только огонь, собственный огонь, что выделялся из его тела, его обжигал даже этериский покров, его истинная форма. Его руки больше не были защищены, подобно простому человеку, которым он стремился стать, отвергнув свои бесполезные силы, Игнил чувствовал, как огонь проникает под кожу и сжигает плоть. Больно. Это было адски больно. Но он сжимал зубы и терпел – его силы единственное, что убьет велнусов.

Физически вести бой этериас не был способен, нужен был другой способ, чтобы избавиться от диких, или продержаться. Он радовался, что они с Люси шли медленно, и край горы был недалеко. Драгнил слышал, за ним уже бегут. Став около обрыва, он смотрел на диких. Разъяренные, они неслись, открыв рты и издавая пугающие крики, запугивая добычу; из-под лап вылетали камни, звук удара об землю, предупреждали о крупном теле и силы скрытой под пеленой инстинкта неуправляемой ярости. Один из велнусов, что крупнее, был впереди остальных, что было на пользу этериасу. Когда велнус был около него, он вновь сделал взмах, толкая дикого в пропасть. Тело должно было полететь вниз, но Игнилу не хватило сил, велнус зацепился лапами о край и поднимался.

– Дьявол! – вырвалось у этериаса.

Остальные уже были здесь и окружили его. Крупный велнус, неудачно сброшенный, наступал со стороны, с другой стороны еще один, тоже крупный, самки стояли вокруг и смотрели на Игнила, кажется, готовые в любой момент последовать примеру, и напасть всем вместе, не давая и шанса на спасение. Игнил отступал назад. Один шаг, рыхлый камень раскрошился, и потеряв опору под ногами, он пошатнулся, готовый упасть вниз. Тут опасно, около края рыхло, наступи сильнее, он и вовсе обвалится. Это могло помочь. Игнилу не нужны были резкие движения, они спровоцируют и все покатится к чертям. Он медленно присел и коснулся когтями земли. Всю мощь огня он концентрировал в ногах, ведь если прыжок не выйдет достаточно сильным, это приведет к двум вероятным исходам, в каждом из которых он умрет. Обувь не горела от появившегося огня, горела кожа, разъедала кислотой, не оставляя здоровой клетки, жгло так, словно расплата за всех, кого Игнил обжог – и как Лейла смогла такое стерпеть, не сказав даже «ой»? – он прикусил губу, дразня диких сладким запахом плоти. Когда они были уже готовы, кинулись на него, раскрыв свои пасти откусить ему голову, Игнил прыгнул вверх. Сила толчка и взрыв от огня разгромила хрупкий камень, край стал отсыпаться, и велнусы рухнули вслед за камнями, что летели на километры вниз, чтобы припасть к земле.

– Адово проклятье! – прошептал про себя Игнил, в прыжке заметив, как два велнуса, видимо потеряв интерес к нему, побежали на другой запах, к более легкой добыче. Драгнил надеялся, что они бежали от испуга, но имея опыт знал: им не ведом страх.

Прыгнув на оставшегося дикого, этериас вцепился, чтобы усидеть, пока тот злился и брыкался, пытаясь скинуть с себя демона. Терять на него много времени нельзя, нужно было защитить Люси. Пробивать наружный скелет, чтобы добраться до сердца – отнимет слишком много сил, поэтому нагнувшись, он пустил когти в кожу, незащищенную панцирем, и разорвал шею дикого. Струи черной крови стекали по велнусу, пачкая камень, но тот не умирал, качался из стороны в сторону, в судорогах дергал конечностями, спина тяжело вздымалось – он не мог сглотнуть воздуха. Игнил сразу же спрыгнул с дикого. Этериасу хватило одного толчка ногой, чтобы тот потерял равновесие и упал вслед за другими.

Несмотря на ужаснейшую боль в ногах, что Драгнилу казалось, он избавиться от нее только избавившись от ног, он бежал, собирал огонь в конечностях и бежал вперед. Уже трое велнусов пустились вслед за Люси.

Если он не успеет, ее убьют. Еще одна Хартфилия умрет на его руках. Он снова никого не спасет.

Он догонял их, они догоняли Люси, дышали ей в спину. Игнил видел, как девушка поскользнулась на все еще не растаявшем снегу и упала на спину. Она развернулась к велнусам и смотрела на них своими глазами цвета темного шоколада, что застилали слезы, крупными каплями стекавшими по щекам к подбородку. Они не спешили, пугали и дразнили медленно подходя к исповеднице, что отползала назад. Они понимали, она никуда не убежит, она в их лапах и вскоре окажется в их пасти вкусным мясом, легко кусаемом во множестве рядов зубов. Люси не могла нормально дышать, слезы душили, страх им только помогал. Она ползла назад дрожащим телом, руки подгибались и совсем не слушались. Она должна была встать и бежать, бежать пока сможет, а не так легко сдаться. Она не контролировала себя повинуемая ужасом, просто ползла, пока не уперлась в дерево. Четыре глаза сомкнулись на ней, голова велнуса была опущена низко, что она могла протянув руку коснуться длинного рога, спертое дыхание на расстоянии ощущалось слишком остро, звук ломающихся веток говорил, что он не один.

Игнилу было впервые страшно за семнадцать лет. Сердце билось об ребра не только от нагрузки, холод распространялась внутри, несмотря на жар тела. Его душа затягивалась льдом, когда физическое тело сгорало. Он боялся не успеть.

Драгнил ударил руками о землю, волна прошла и взорвалась под двумя велнусами. Однорогий повернулся на громкий звук, и этериас – он понимал, что больше не сможет – вложил остатки своего огня в удар. Тело откинутого велнуса прошлось по земле, разбился панцирь вытянутой морды, за которым прятались четыре мелких залитых кровью глаза, рог трещинами прошел по всей длине.

Игнил смотрел на Люси, но не видел ее. Этериаское покрытие исчезло с его тела, показывая сгоревшую плоть, от которой все еще исходил пар. Игнил чувствовал опустошение. С той весны семнадцать лет назад, Игнил дал себе обещание не использовать проклятье, свое бесполезное проклятье, что не способно никого спасти, ни сына, ни брата, ни случайную девушку. Он стал уподобляться человеку. Однако когда Игнил, наконец, им по-настоящему стал, он не чувствовал ничего, кроме пустоты внутри. Огонь, что был с ним всю его жизнь, каждую минуту с рождения, его огонь, что растекался по венам, как кровь, и несмотря ни на что продолжал гореть внутри, исчез. Его огонь потух.

Этериас посмотрел вниз на Люси. Она была напугана, слезы все так же текли по красным щекам. Она сжалась, поджав под себя ноги и закрывая руками живот. Лейла Люси смотрела на него с тревогой и испугом. Игнил улыбнулся – она спас ее, она жива.

А затем шум сзади, резкая боль. Он опустил глаза и увидел кончик рога, торчащий из груди.

***

Это была весна. Чисто голубое небо не затянуто тучами, они не могли скрыть ярко светившее солнце, что озаряло своими лучами, и давало почувствовать всему живому свое тепло раньше, чем в прошлые сезоны, словно извиняясь, что совсем не появлялось в холодную зиму. Кроны деревьев оставались все еще пустыми, не украшенными густой листвой, зато маленькие растения и бутоны цветов уже проросли и вместо голых деревьев красили лес.

Трава была свежей, сочно-зеленого, как на полотнах художников, в которую хотелось лечь, мягкую и пушистую, а когда колыхал ветер, она щекотала, невесомыми касаниями. Однако в одном месте, вместо мягкости существовал исключительно пепел, что распространял блуждающий, никем не управляемый огонь, и прекрасный яркий цвет был скрыт под красной и черной кровью. Одно место в лесу, недалеко от барьера, было таким же холстом, как и все остальное, но вместо прекрасного пейзажа, это была сцена из далекой войны, закончившейся тысячу лет назад: полыхающее пламя, окрашивающие все в серо-темный цвет, тела мертвых монстров и печаль, затмившая победу.

Игнил не знал, что ему делать. Он прижимал к себе исповедницу, закрывал глубокие царапины на животе и груди, и прижигал их, приговаривая «потерпи немного». Но чтобы он не делал, кровь не переставала течь из тела, ее становилось больше, и некогда белое платье полностью окрасилось в красный.

– Игнил, поговори со мной, – с хрипотцой тихо сказала Лейла, и сорвалась на кровавый кашель.

– Замолчи! – Игнил поднял на нее голос. Ей нужно было беречь силы, они должны дождаться помощи и спасти ее.

Игнил не понимал, он ничего не понимал. Зачем она это сделала? Зачем она закрыла его собой? Зачем?! Да, он не заметил, забыл про еще одного велнуса, но он бы успел отреагировать, а если бы и нет, рана была бы для него не смертельна – он этериас, раны прошли бы уже через неделю. Но она оттолкнула его и подставилась под удар, и теперь умирала у него на руках. Он надеялся, молил Великого, чтобы та, другая исповедница, что трусливо убежала, не сдохла в этом лесу, добежала до Министерства и позвала помощь.

– Разве это не ясно, Игнил? Я исповедница, я должна спасть…

– Спасать людей! Исповедницы спасают людей, а не этериасов! – кричал Драгнил, не замечая, как на глаза наворачиваются слезы. Его руки дрожали он не мог их успокоить, не мог успокоить себя.

– Какая разница, – легкая улыбка появилась на кровавых устах. – Я не хотела, чтобы ты умер, и когда появился шанс спасти тебя, я сделала это, так же, как и ты сделал ради меня, незнакомки, своего врага – исповедницы.

Нет, он не сделал это ради нее, он сделал это ради себя. Он хотел быть полезным, стать спасителем в собственных глазах – вот зачем он помог, вот зачем подставлялся под удары и терпел боль, чтобы потом сказать самому себе, что он подвергся опасности и спас человека. Он бы никогда этого не сделал не будь он противен сам себе. Ненавидел, хранил обиду, радовался чужим страданиям, он желал смерти собственному племяннику! И даже этот храбрый поступок он испачкал своим эгоизмом, и продолжал винить всех в том, отчего не предостерег. Он должен был быть на ее месте, потому что Лейла – человек, слабый, хрупкий человек, который может так легко умереть – защитила его не колеблясь. Когда он, этериас с проклятьем огня, не смог сделать ничего, не смог спасти незнакомку, что доверилась ему без раздумий. Игнил не знал, не верил в существование такой человечности, но она была. И перед ней, его великая сила, что невиданна человеку, силой, что дана ему с рождения, казалась бесполезной. Какой был в толк в его проклятии, если оно не может никого спасти?!

– Игнил, говори со мной, – повторила Хартфилия. Она не хотела умирать в молчании.

Он говорил, не понимал, что говорит, но говорил, и запоминал каждое ее слово. Запоминал ровные черты лица, милые щечки, красивые, самые волшебные глаза на свете цвета шоколада, что так он полюбил после этого дня, и шелковистые волосы, которые запутывал в пальцах, которые он хотел бы вымыть от пепла и крови и увидеть их настоящую красоту. Он хотел бы ее встретить потом, поговорить обо всем, что его гложет или пошутить, чтобы услышать ее звонкий смех, без хрипа и кашля с кровью. Она была прекрасна даже сейчас, грязная, израненная и умирающая, но он хотел увидеть больше, хотел запомнить еще больше, чтобы это въелось в кору мозга и не исчезло, даже если он захочет.

– Игнил, у тебя есть дети? – Лейла зацепилась за его рубаху, сжала покрепче в кулаке, чтобы хоть что-то почувствовать, потому что нечеловеческий жар этериаса исчезал для нее с каждой секундой.

– Племянник, Нацу, но он для меня давно стал моим мальчиком, – ком вставший в горле мешал говорить, поэтому его голос дрожал, или дрожал от слез, или от очередной потери, слишком значимой потери.

– А у меня дочка, ее зовут Люси, ей шесть, еще совсем ребенок. Я ее так люблю, – ее голос надорвался на этот раз не от кашля, теплые глаза застелили слезы не от физической боли, и ее кровавые посиневшие губы все так же улыбались, но эта улыбка была другая и так знакомая Игнилу: Игнис улыбнулся ему так же, когда в последний раз попросил позаботиться о Нацу. Драгнил хотел услышать ругательства, обвинения в его сторону, но она просто рассказывала про дочь и не жалела о своем поступке.

Ее тело холодело, тонкими пальчиками она не могла удержаться за этериаса, не чувствуя уже ничего, грудь практически не вздымалась при дыхании. Драгнил не прекращал говорить и прижимать к себе, так крепко, что наверно человек бы почувствовал боль, не прекращал закрывать раны, словно это могло остановить неизбежное и оставить здесь, в живых еще ненадолго.

– Спасибо тебе, – она улыбнулась в последний раз и закрыла глаза навсегда.

***

Это была весна. Холод суровой зимы не отступал, тусклое солнце предпочитало прятаться за облаками. Деревья в мире этериасов были высокими и хвойными, они практически не изменились за месяцы вечного мороза. На земле до сих пор лежал снег, медленно таявший, что создавало много слякоти, трава, что лежала под сугробами, потеряла свой насыщенный темный оттенок и сливалась с грязью, проростки цветка диегерсии, что подобно одуванчикам, росла везде, еще не вылезли из-под земли и не разукрашивали этот темный мир. Картину с блеклым пейзажем еще весь месяц будет сохраняться перед глазами этерисов, гибридов и диких. Красная и черная кровь, мертвые тела, возможно, это даже будет не сильно выделяться, их заметят только самые внимательные, те, кто очень увлечен, но их крайне мало, яркий пейзаж с края горы намного занимательней. Оттуда было видно ночное небо с мириадами рассыпанных звезд.

Игнил хотел бы посмотреть на ночное звездное небо, в их мире оно всегда было очаровывающим. Он видел, как кончик рога торчит из груди, слышал как кричал и взывал велнус, которому кажется принадлежал этот рог, но после удара он окончательно разломался и оторвался от головы, так же как и остальной наружный скелет. Игнил хотел увидеть ночное небо, он поднял глаза, но кроны полных хвои веток высоких деревьев с голыми столбами внизу, закрывали небосвод. И тогда он перевел взгляд на Люси. Губы дрожали, в глазах появилось больше слез, зрачки расширились, что он мог увидеть в них собственное отражение. Его красные, когда-то розовые волосы, потемнели, стали коричневыми, природного для людей цвета, по подбородку стекала кровь, и рог торчащий у него прямо из груди. Первые секунды он даже забыл, что ему больно, настолько больно, что умереть можно. У Драгнила вырвался смешок. Он умирал. И умирал бы, даже не будь этого рога в груди – этериасы без проклятья не живут долго. Он знал, что его конец скоро, предупредил об этом Люси во что та отказалась верить и просила перестать говорить такие глупости, но все оказалось даже быстрее, чем он предполагал.

Его тело пронзила острая боль, ослабло и начало падать. Он не знал откуда у него взялись силы выставить руки вперед и удержаться на них. Наверно, родительский инстинкт, самый сильный у этериасов, не позволял навредить Люси и внукам.

Игнил смотрел на нее сверху, и ему не нравилось ее выражение лица. Она была похожа на мать, ее полная копия: в первый раз увидев ее в горящей комнате, Драгнилу на секунду показалось, что перед ним лежит Лейла. А потом это казалось, когда она внезапно появлялась перед ним, когда смотрела на него слишком долго. Игнил любил представлять, что именно так на самом деле выглядела Лейла, и ее яркая радостная – не предсмертная улыбка – выглядела именно так же ярко, как у Люси.

Перед глазами плыло, нестерпимая, режущая боль, разносилась по каждой клетке тела. Но он держался, его держала здесь этери племянника, все еще подверженная опасности.

– Игнил… – прошептала Хартфилия. Она задыхалась, судорожно глотала воздух и задыхалась. Она не могла, не могла видеть, как он бледнеет, по телу стекает кровь и как падает на нее, пропитывая ткань. Она смотрела в глаза, что приносили ей успокоение долгие месяцы, что помогали в тяжелое время, в которых даже сейчас была бескорыстная забота. Серо-зеленый цвет омрачался, блеск жизни из них исчезал.

– Прекрати, тебе нельзя… – руки подкосились, но он успел удержаться и не упасть. Горло саднило, рот был полон крови, он не мог говорить.

Он смотрел на Люси и пытался взгляд передать свои извинения, чтобы она прочла это четко и ясно, чтобы ей не казалось, что она поняла что-то не так.

Игнил жалел о многом и ему бы не хватило слов, чтобы передать, как ему жаль, как он виноват перед ними, и как это убивает. Он учил Нацу с Люси не винить себя, уметь жить будущим, но он не был таким. Он всю жизнь боролся с лежавшей на его плечах виной о смерти сына, брата и исповедницы, которых он не смог уберечь. Он всю жизнь извинялся перед мертвыми, всю жизнь мечтал о светлом будущем, и всю жизнь забывал о настоящем, от которого старательно убегал, скрываясь в себе и в вине. Только перед порогом смерти, он понял, что извиняться он должен был перед живыми.

Сейчас больше всего на свете, Игнил хотел извиниться перед Нацу и крепко прижать к себе напоследок. После того дня Нацу все время был рядом. Он поддерживал, не жаловался, когда Игнил перевалил на него всю работу главы семьи в слишком раннем возрасте, потому что Игнил забывался в собственной вине. Нацу спорил и пытался вразумить его снова использовать проклятье, потому что просто не хотел потерять его слишком рано, как потерял отца. Игнил не слушал его, отмахивался – Нацу ребенок, он ничего не понимает – а потом стал жить в комнате в глубине секретных проходов, оставив племянника совершенно одного. Игнил был с ним физически, но не морально – он должен был стать Нацу отцом, что наставит, поддержит и станет примером. Игнил не был ни хорошим отцом, ни достойным примером. Нацу справлялся со всем сам и заслуживал хотя бы элементарного «Прости, я не должен был тебя оставлять».

Игнил понял это слишком поздно. Теперь он умирал с дырой в груди, нависнув над этери племянника, которую не смог достойно защитить и оставлял одну среди троих голодных велнусов. Он не мог что-либо сделать. Смотрел в глаза Люси, и просил прощения хотя бы у нее: он не спас ее мать и не спас ее. Что может быть хуже перед смертью? Он готов умирать сотни, тысячи раз, чувствовать эту боль вечно, лишь бы Люси выжила. Нацу не перенесет ее смерть.

Он думал остатками здравого рассудка, что он может сделать? Как спасти? Как все изменить? Ничего. Он не сделает ничего. Воздуха не хватало, боль ощущалась слабее, мир тускнел в глазах. Ни-че-го.

– Игнил, – Люси было больно. Страшно. Но не за себя. Навряд ли она осознавала на кого ее оставил Игнил. Ее не волновало ничего – у нее на глазах умирал ставший таким же близким, как Нацу, этериас. Умирала часть ее семьи. Часть ее новой счастливой жизни.

Неожиданно с лица Игнила исчезла встревоженность, морщины разгладились. Губы изогнулись в улыбке.

– Все будет хорошо, – прохрипел он.

Закрывая глаза, уже навсегда, Игнил подумал, что хотел бы увидеть улыбку Люси. Но он не был расстроен. Он слышал и знал – с ней все будет хорошо. Люси и мальчики выживут. Большего ему не нужно было.

***

В комнате был полумрак. Окон, как и практически во всех комнатах, не было, только зажженная старая свеча с потекшим воском с мелким огоньком, что колебался на легком ветерке в комнате, и стань он чуть больше, огонь тут же затухнет. На стены отбрасывалась огромная тень Нацу.

Ему нравилась темнота, еще с детства, когда все дети боялись. Он не боялся того, что скрыто в ней, он мог узреть это в любую секунду, стоило просто зажечь огонь. Ему нравилось, что он может стать тем, кто прячется в темноте. Его стихия огонь – он всегда горел в нем изнутри, что отражалось в его характере, – он яркое пятно, его невозможно не заметить. Но иногда Нацу хотел спрятаться. Побыть один наедине с собой, чтобы никто не смотрел на него с сочувствием, не жалел его, будто он все еще тот восьмилетний мальчишка. Только темнота принимала его таким какой он есть, окутывала руками, и прятала в себе. Никто, кроме нее, не видел их, страхи и страдания, что отпечатанные на сердце не исчезали.

Сейчас Драгнил хотел поглотить тот мелкий огонек, настолько мелкий, что он даже не почувствует его вкуса. Однако тогда он ничего не увидит, испугается и спрячется. Нельзя! Он решился и пойдет до конца.

Перед ним лежала железная шкатулка, в ее красном бархате браслет. Цепочка с подвеской из темно-синего цвета с отблесками белого, на котором выведены символы, до сих пор не стертые. Точно такой же браслет все еще висел на его руке, уже двадцать три года, со смерти отца, он не снимал его. Эти браслеты сдерживали огромную силу проклятья Драгнил, что в один момент резко передалась ему. По его вине. Его незрелое тело не могло справиться с приобретенной силой, о которой он тогда так мечтал, риск, что он не справившись сожжет самого себя, был слишком велик.