Текст книги "Орки (СИ)"

Автор книги: Урук Хромой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)

– Да?

– Тебе нужно много пить. Я слышала, что вам после такого нужно много пить.

– Это так.

Облегченно выдохнув, она села на пол рядом со мной и, открыв флягу, зачерпнула принесенной чашкой брагу. Выпив три чашки, благодарно кивнув, откинулся на прохладный камень. Тзя закутала меня в накидки и притихла, сидя рядом. Потом она зашуршала, я открыл глаза. Она снимала с себя одежду.

– Мне говорили, что вам после превращения нужна самка. Я хочу помочь.

– Тзя, щенки будут плохие. Я сам подросток, – я откинул край накидки, – лучше погрей.

Нырнув под накидку, она прижалась к моему боку, обхватив мою ногу. Помолчав, она посмотрела мне в глаза и заговорила негромким речетативом, обволакивая им меня и успокаивая.

– Я не старая. Я крепкая. Тощим подростком я мечтала, нет, не о паре, только о щенках. От такого, как ты. Вырастить их и больше не бояться. Ни мне, ни роду. Только скажи, и любая с гордостью будет носить твоих щенков.

Я, Тзя. Вся моя жизнь – это чувство голода. Голод бывает разным: от просто сосущего ощущения в животе и через множество других до осознания того, что ты уже не можешь сделать ни шагу и можешь только ждать прихода смерти.

Вот такое ожидание смерти и было моим первым воспоминанием в моей жизни.

Я маленькая и слабая, высокие своды мокрой и темной пещеры, тусклый свет одинокого шара светляков, запах мокрой шерсти множества щенков, их вялое шевеление и редкое попискивание. Меня окружают тесно прижавшиеся тела, их тепло. И все.

Все остальное было не интересно и тускло. Я ждала свою мать...

Это позже я могла вспомнить, что на полу пещеры были набросаны старые циновки, и именно на них мы и сидели, тесно-тесно прижавшись. Мы, щенки-сосунки, много щенков.

Мать я не помню совсем. Вообще. Ничего. Ни ее лица, ни ее тепла, ни ее запаха.

Это много позже я узнала, что они, матери, были у нас у всех. И как могли старались нам помочь. Могли они совсем немного, два раза за смену нас покормить. При том рационе рабочего гоблина Бооргуза, это само по себе подвиг. Кормящие самки получали чуть больше, от слова чуть. Молодые самки, еще сами не ставшие взрослыми и не имеющие сил, обычно не могли выкормить свой первый выводок. Моя мать, видимо, была старше, и мне хватило молока, и я выжила. Наверное, у меня был брат или сестра, самки обычно приносят двух щенков, но выжили ли они, я не знаю.

Сосунок орка, после того как его оближет или вымоет мать – маленькое, ушастое существо, с уже открывшимися глазами, покрытое почти целиком темной, изредка светлой густой шерсткой, она потом сходит по мере взросления.

Тихо и почти неподвижно сидящее рядом с другими сосунками, сытое – дремлет, голодное – молча и тоскливо ждет. Мать находит своего сосунка по запаху и голосу. Уловив запах матери, щенок начинает тихо и прерывисто попискивать. Я помню голоса всех своих щенков, я всех их помню!

Все остальное время щенок орка молча сидит на задних лапках, засунув себе в рот пальцы рук. И хорошо, что до года у сосунков нет зубов. У каждой самки есть маленькая фигурка сосунка, вырезанная из кости, камня или дерева. Темнейший, я всегда старалась быть хорошей матерью, не моя вина, что они пришли к тебе не могучими воинами, позаботься о моих щенках. Я приму твое наказание с радостью, если смогу стать с ними рядом и услышать их голоса. И моя мать услышит мой голос.

В случае опасности сосунок попытается спрятаться или уползти, но если у него на это будут силы.

Самка орка, родив свою пару, несет ее в Щенячью Яму. Обычно это укрытое место, где они и ждут своих матерей.

За Ямой Сосунков присматривают две-три старые или покалеченные самки. Они и следят за щенками, проверяя их и вытаскивая из кучи уже умерших. Мрут они часто, в голодные годы Ямы вымирают целиком, вместе со няньками. Их плата за работу – кусок рациона или другой еды размером со средний коготь. Каждая самка один раз в день приносит ее нянькам. Нет щенков – нет еды. В течение первых лет щенок теряет свою шерсть, ее старательно собирают няньки. Клубок ниток из нее стоит миски похлебки. Шерсть умерших – законная добыча няньки, но если мать поймет, что ее щенок умер от небрежения няньки, умирать она будет тяжело и мучительно.

Найдя у входа в Яму, в кучке голых тел своего щенка, самка понимает, что ей сюда ходить больше незачем.

Поняв очевидное, мы царапаем себе лицо и уходим. И до того как эти раны заживут, все самцы обходят самку стороной. Потерявшая щенков самка полна злобы и ненависти. Даже крупные самцы с ними не связываются, так как ее злоба заразительна, ей помогут все самки, что окажутся рядом, и тогда достанется всем. Я видела такое не раз, и сама в этом участвовала. Без убитых не обходится, а раненых и покалеченных бывает очень много.

Все это я узнала много, много позже. А так, я помню тишину, время от времени прерываемую писком щенков, почуявших свою мать, их шаги, они уносили на кормление и приносили обратно своих щенков. Наверное, и меня тоже кормила моя, раз я жива. Моей головы касалась рука няньки, и я открывала рот, получая воду. Помню как иногда, сидевший рядом щенок замирал и начинал остывать, и как мы все отодвигались от него, сберегая свое тепло.

Это я, с трудом, но вспоминаю. Мать – нет. А жаль.

Самка кормит щенка своим молоком год, затем его кормит Бооргуз или род. Если есть чем кормить.

После года материнской заботы у щенка три трудных и опасных года, как впрочем и вся жизнь орка.

В эти три года он не приносит пользы и только ест. Это ложится тяжелым бременем на общину. За ними следят Смотрители, их больше, чем нянек, они обычно уже старые самки, но еще крепкие, они еще могут работать. Но и их приходится кормить общине.

И в трудные годы именно этих щенков первыми перестают кормить. Мне повезло, три года Бооргуз мог нас кормить. Кому-то везло меньше, и это я помню тоже.

А у меня, как и у всех щенков в этом возрасте, начали расти зубы. Все время, днем и ночью, они жутко зудели. И мы грызли и грызли, в первую очередь, свои руки. Смотрители спали по очереди, за отгрызшего себе пальцы щенка их наказывали, а за большее могли отправить на мясо.

За одним исключением, трех щенков, ночью загрызших одного слабого и почти съевших его, убили у нас на глазах. Смотрители, по запаху нашедшие еще трех, укравших и съевших куски, убили тоже. Мертвых оставили на день в Яме.

Пара самых глупых, сунувшиеся к ним, легли рядом. Остальные поняли, что нельзя делать.

С нами постоянно, днем и ночью была пара Смотрителей. Сунувшему руку в рот щенку сразу прилетала гибкая палка из ивы, по голове. Свист от палок, звуки ударов и писк щенков стояли непрерывно, до момента кормежки.

Тогда мы замолкали и ждали.

Раз в день, в Яму заносили загородку и сгоняли нас в один угол. Садившаяся к нам Старшая из Смотрителей быстро и сноровисто вливал каждому пойманному за шею щенку по черпаку похлебки, что в мешках держали рядом с ней другие Смотрители. Проглотившего еду щенка перекидывали через ограду и кормили следующего.

Летевший кувырком щенок должен был научиться падать. Повредившего руку или ногу, забирали от нас навсегда.

* * *

Дернув ухом, я приложил ладонь к ее губам.

– Я слышу тебя, Тзя. Мы поговорим об этом в другой раз. Сюда идет твоя дочь, и я не хочу повторяться.

Под полог нырнула Ая, увидев нас замерла. Две самки скрежетнули взглядами и заворчали.

Ая выронила принесенный сверток и потянулась за спину к топору, подаренному ей Нижними, Тзя тоже напряглась и потянулась к своему ножу. Я клацнул зубами, они замерли. Откинув край накидки с другой стороны, хлопнул ладонью.

– Ая, сюда. Греть, как и Тзя. Просто греть. Спать.

Покосившись на мать, Ая неуверенно стала раздеваться. Сделавшая невозмутимое лицо Тзя деловито и по-хозяйски прижалась ко мне. Через минуту меня тискали с двух сторон тихо ворчащие самки, старательно избегающие, касаться друг друга. Хлопнув руками по косичкам обеим, я прошипел.

– Спать.

* * *

Я бегу, просто бегу. Толкнувшись задними лапами, низко над землей пускаю свое тело и, растопырив когти передних лап, толкаюсь ими от земли. Короткое чувство полета и прилетевшие вперед задние лапы снова толкают мое тело над землей. Пролетающий по бокам от меня мимо лес сливается в одну пятнистую полосу, а несущийся мне навстречу расступается по обе стороны. Я все ускоряюсь и ускоряюсь. Я вижу светлыми пятнами на земле запах следов моей цели, моей добычи. Я чувствую ее запах, ее страх. Я ее догоняю. Она не одна, но это еще лучше, значит, убью больше. Радость предстоящего, желание и восторг переполняют меня и рвутся из меня рыком, переходящим в ликующий рев. Взлетев на высокий камень, заслоняющий мою добычу, длинным высоким прыжком лечу на первую жертву. Высокий и крепкий человек в кольчуге, открыв в немом для меня крике рот, безуспешно рвет из ножен свой меч и не успевает. Я усмехаюсь ему в лицо, вижу, как стремительно от его лица отливает кровь и всем весом вбиваю его в землю.

Одним движением головы вырываю ему горло и, толкнувшись об его тело, лечу на второго, что замахнулся на меня секирой. Удар правой лапы снизу вверх от живота вскрывает его до самого горла, в фонтане крови и блестящих брызгах от разорванной кольчуги он взлетает вверх. Не выпуская его, я отправляю его тело в полет в сторону еще нескольких людей, с криком бегущих ко мне. И сразу же толкаю себя лапами в прыжок спиною вперед, каким-то третьим чувством услышав, как сбоку одновременно щелкают несколько самострелов. Все происходит очень медленно, я вижу, как толстые болты проходят перед моей мордой, как брошенный мною человек сбивает бегущих ко мне и, проваливаясь вниз, понимаю, что у меня за спиной ничего нет. Я падаю в глубокую расщелину. Отчаянно извиваясь, пытаюсь ухватиться за что-нибудь, извернувшись и собравшись в клубок, вижу летящую мне навстречу каменистую осыпь дна расщелины.

– Лапы сломаю, наверное.

Глава 3

Рыкнув, я открыл глаза. От меня в сторону шарахнулась Ая и, прижавшись к стене, тонко заскулила.

– Это я, Ая. Это я, Ая.

Выдохнув, я потряс головой.

– Я вижу тебя Ая, не бойся. Просто сон. Пить.

Облегченно выдохнув, она кивнула и зашуршала в полутьме пещеры. Вложив в ножны клинок, я принял у нее из рук протянутую чашку с брагой. Терпкий напиток охладил горящее горло и рухнул вниз, согревая теплом.

Стоявшая на коленях Ая была сама готовность сделать все, что скажу. Иронично фыркнув, плеснул из чашки на нее оставшимися там каплями и кинул ее в нее.

– Я в воду. Трава, еда, Тзя, Хромой. Иди.

Разочарованно хлопнув глазами Ая, кивнула и вымелась из пещеры.

Раздевшись, проковылял к воде и, кряхтя, забрался в нее по шею. Горячая вода обожгла и через мгновение уже ласково грела. Я облегченно вытянул ноги и откинулся на край.

Ноги трясутся, голову как дубиной приложили, все тело болит и трещит. Вот что значит приступ задавить в себе. Сегодня же варевом займусь. И до прихода Нижних никуда далеко от норы. Заодно своей толпой займусь.

Опустившись под воду, понаблюдал, как со дна поднимаются пузырьки. Увидев, через воду подошедших, медленно всплыл.

Помятый Хромой и дочка с мамой, старательно не замечающие друг друга. Обтершись травой, фыркнул Тзя, кивнув на пещеру.

– Рубашку, – дождался ее и, натянув на еще мокрое тело, уселся на циновку. Привычно разделил принесенную Аей еду, отсевшей в сторону от нас, выделив и ей часть. Молча поели. Помолчали. Убрав остатки трапезы, Ая ушла.

– О вчерашнем ни слова. Видели и запомнили, так? Всем доведите, скажут кому, отрежу голову или отгрызу. Не знаю пока.

Посмотрев на побледневших Старших, усмехнулся.

– А не скажут, не загрызу. Вопросы есть?

Синхронное мотание головами. Так, жути навел. Глянул на Хромого.

– Сильно напугал?

Выпучивший глаза Хромой, на мгновение замер и выпалил, брызгая слюной.

– Хозяин, ты о чем! Они от гордости полопаются все. У нас Хозяин рода Тач-Варга!!! Еле разогнал всех спать, до утра бы прыгали и голосили. Самки с утра передрались, что готовить, кому нести. Хорошо Тзя пришла, а то они бы друг другу косы поотрывали. Ох, и наподдала она им. Я и сам еле уснул, пришлось браги выпить для успокоения.

– Ты мешок выдул, – выдала его ровным голосом Тзя,– один, еле отлили тебя с утра. Подавившийся Хромой махнул на нее рукой.

– Так то с радости. Так что забудь. А я всем в головы вобью, ни слова! А они и сами все понимают.

– Хорошо. В полдень собери всех, взрослых, щенков, больных. Годных с оружием, остальных так. Как если бы шли в набег, еда, вода, все. Приду, проверю. Иди. Посох там.

Хромой подскочил и нырнув в пещеру быстро похромал в туман.

– Тзя, показывай запасы трав.

В следующие пару часов мы с ней перекапывали запасы и отбирали нужное мне. Попутно уточнили, какие лекарства надо сделать и какие пополнить. Мой запас знаний ее здорово удивил. Ее же меня откровенно порадовал, будет на кого готовку ингредиентов скинуть. Вытащив из запасов маленькую треногу и котелок, ввел ее в состояние дикого возбуждения. После чего провели несколько пробных варок для базовых смесей. Явно пришедший в себя Хромой доложил о готовности к смотру.

Больше пяти десятков орков, молодых орков и подростков, кого условно можно назвать годными. Столько же щенков, кому еще расти. У старших деревянные копья разных размеров, у братьев и Аи копья с наконечниками и топоры. И старшие, и щенки в накидках и широкополых плетеных шляпах. У всех за поясом сумки со скудным запасом еды. На ногах плетеные из лыка или лозы сандалии. Худые руки и ноги. Худые лица. Мое войско. Кормить и кормить. И гонять, не жалея. Жалеть – это значит погубить.

И глаза, наполненные надеждой и страхом.

– Вы орки!! Это ваш дом. У вас нет другого. Можно и дальше так жить, жить и бояться. Бежать и прятаться. В надежде, что вас не найдут. Но они каждый раз находят. Находят и убивают. И снова приходят и убивают. Уже никто не помнит, почему так, что МЫ сделали им, что они приходят и убивают. Я знаю. Но прошли сотни лет, в пыль истлели кости тех, кто был виноват. А они приходят и убивают. И я, ваш Хозяин, говорю вам, я говорю им – хватит! Я научу вас сражаться, я научу вас быть орками. Я так хочу.

Обведя глазами стоящую передо мной кривые шеренги, вынул клинок и, проведя по ладони левой руки, выставил вперед кулак. Темно-красная кровь закапала на угли еще не потухшего костра. Зашипела, облачко дыма поднялось и смешалось с туманом.

– Я клянусь, что больше враги не уйдут из нашего дома не наказанные.

За спиной у меня рявкнул Хромой. Ему, на удивление слажено ответили почти сотня глоток.

– Вы будете учиться сражаться, учиться быть быстрыми, учиться быть незаметными, быть смертоносными. Много учиться и много работать. Все, взрослые и щенки. И вас будут хорошо кормить, если победим, то с голоду не умрем, а если умрем, то хоть сытыми. И после смерти никто из предков не откажется стать с вами в строй, когда нас позовут.

Прерывая поднявшийся рев, поднял клинок.

– Кто не может бежать? – Мертвая тишина была мне ответом.

– Кто носит щенков? – из строя неохотно вышли пять самок.

– Берете щенков и бежите до Ворот. В темпе бегства, тихо и не оставляя следов. Туда и обратно. До заката вы должны быть здесь. Все. Не успеете, получите половину порции.

Глядя в их раскрытые рты, медленно произнес

– Почему я вас еще вижу здесь?

Испуганно пискнув, самки заверещали, и пинками погнали толпу щенков на выход из ущелья, все ускоряясь.

– Ая, и вы, ко мне. Мои бывшие спутники подбежали ко мне и застыли столбами.

– Каждому из вас дам по отряду. В темпе погони, но тоже тихо и, не оставляя следов, до саней. Ясно? До заката вы здесь. Пришедшие последними получают полпорции.

Растолкав оставшихся на три приблизительно равные группы, ткнул в них рукой.

– Твоя, твоя, твоя. Запомнили. Вон отсюда.

Дождавшись тишины, повернулся к стоящему за спиной Хромому.

– Ну, а теперь с тобой поговорим.

Опасливо косясь на меня, Хромой спросил.

– О чем говорить, Хозяин?

– О чем? Почему у меня в роду старший самец хромой.

– Так ранение у меня. Все остальное зажило, а нога так и осталась. Но я могу быстро бегать.

– Я видел. Иди за мной.

В сопровождении поникшего Хромого мы дошли до площадки у моей норы. Увлеченно мешавшая в котелке Тзя приподняла голову.

– Что у него с ногой?

– Разрублено и неправильно срослось, ступня не распрямляется до конца, – пожав плечами, уткнулась обратно в котелок.

Покрутив головой, я спросил.

– Самый горячий ключ где?

Не поднимая голову, Тзя ткнула в сторону скалы, торчащей из особо густого тумана в шагах тридцати от нас.

– Иди туда и вари ногу, – охнув, Хромой отшатнулся и переспросил.

– Как вари? Сколько?

– Пока кожа не слезет,– Тзя с интересом подняла голову.

Поставив перед входом в нору посох, Хромой понуро захромал в указанную сторону. Не отвечая на приподнятую бровь Тзя, я прошел к себе и вышел с топором.

– Скоро вернусь. Заживляющую мазь сделай. Вернутся щенки, ставь их всех на готовку.

Она кивнула в ответ. Дойдя до источника, потрогал воду. Горяча, но не кипяток. Задумчиво осмотрел испуганного Хромого, поковырялся в зубах.

– Покажи ее.

Он выхватил из воды красную лапу. Потыкав нее когтем, я нахмурился.

– Ты ее потри песком, грязная она у тебя. Такую, и есть противно.

И не слушая его, повернулся и пошел в сторону выхода из ущелья.

Возвращающиеся орки застали меня сидящим у большой кучи нарубленных кольев. Рядом стояли грубо связанные носилки. Шатающиеся на ходу, запаленные орки добегали и падали передо мной. Дождавшись последних, не глядя рыкнул.

– Десятники ко мне.

Из лежащей толпы поднялись оба брата и Ая. Опираясь на копья, подошли и уставились на меня, запалено дыша.

– Кто последний?

Мрачная Ая, приподняв, стукнула копьем в землю.

– Наказание помним? – она кивнула.

– Но дам шанс, – я показал на стоящие носилки, – донесете меня быстро, получите полную порцию.

– Вам, – ткнул в довольных братьев, – принести эти колья.

Обернувшись к толпе внимательно слушающих орков Ая пронзительно взвизгнула. Дюжина шатающихся орков решительно заковыляли к нам. Забравшись на сиденье, я уточнил.

– Уроните, вообще кормить не буду, – вцепившаяся в перекладину Ая мрачно кивнула.

– Не уроним, – и рявкнула команду.

Дружно ухнув, меня подняли и понесли. Ая запела какую-то быструю речевку, на каждый четвертый шаг весь отряд отзывался дружным выдохом. Все поднимая темп, она начала разгонять их, постепенно перейдя на тяжелый бег. Хрипя и спотыкаясь, они тащили меня, слаженно меняясь, перехватывая носилки в извилистых и узких местах. Не отставая, за нами рысили остальные два отряда, на ходу по возможности убирая следы нашего прохождения.

Через час мы вывалились на нашу стоянку. Толпа щенков и несколько самок с Тзя, крутившиеся у костров, открыв рот, смотрели на нашу процессию. Мои носилки с носильщиками и еще две плотные группы орков сзади, подбежав к ним, остановились, с вопросом поглядывая на меня.

Встав и попрыгав, вызвав дружное шипение моих носильщиков, скомандовал.

– Опускайте, – сойдя с осторожно поставленных носилок, позвал, – десятники, ко мне!

В наступившей звенящей тишине оглядел их и выдал.

– Ваши, – ткнул в приосанившихся братьев, – справились.

– Твои – нет, – Ая вздохнула.

– Дополнительный урок, – показал на носилки, – сделали. Полная порция. Заслужили.

За спиной дружно, облегченно выдохнули. Обернувшись, добавил.

– Завтра сделаете еще одни носилки. Последний десяток их теперь с камнем носить будет. Камень я вам покажу. До еды всем сделать еще по одному копью. Колья вы принесли. Назначьте вместо себя кого-нибудь из своих десятков и за мной. Тзя, ты тоже. И огонь прихвати. Где там у нас Хромой свою ногу варит?

Вытащив из носилок скрученный из лозы, коры и палок узелок, потопал в сторону своей норы, на ходу подхватив с плетенки лепешку. За спиной загомонили, быстро умолкнув. Молчаливые десятники, догнав меня, пристроились сзади. Дойдя до понурого Хромого, спросил.

– Показывай, – съежившийся при моем приближении Хромой, выхватил из воды красную, распаренную ногу, зачастил, суетливо возя руками по камням. – Никак не слезает, проклятая. Я ее варю, варю, а она все сырая,– посмотрев снизу вверх на меня испуганными глазами, добавил с надеждой, – может, я бы рыбы наловил, она быстро сварится, а?

– Рыбы,– произнес я, рассматривая и сгибая ступню, – рыбы, это хорошо. Но сначала твою ногу. Тзя, здесь костер. И мазь неси.

Подошедшая Тзя кивнула, с жалостью посмотрев на посеревшего Хромого.

– Хотя нет, вместе пойдем. А вы этого стерегите. Не сбежал бы.

Мрачные десятники сомкнулись за спиной Хромого, недобро поглядывая на него.

Дойдя до моей норы, мы собрали все необходимое. Я достал из короба позвякивающий сверток. Принеся собранное, разложили костер и поставили греть воду в котелке.

– Тащите его сюда, только ногой красной пусть не наступает. Усаживайте. Тзя, стели циновку.

Наложив жгут на ногу Хромому ниже колена, развернул сверток. Все дружно, глухо охнули разглядывая содержимое. Хромой еще больше побелел и стал закатывать глаза. В расстеленной раскладке, во множестве карманов были уложены множество металлических предметов самого недоброго вида. Щипцы, прямые и кривые иглы. Разнообразные ножи и пилы. Задумчиво в них покопавшись и отобрав нужное, передал Тзя.

– Вари их.

Повернулся к Хромому.

– Готов?

– Да, Хозяин. А как я без ноги-то буду?

– Хромой, ты думаешь, я тебя есть буду? Или просто ее отрезать? Будем тебе ногу лечить.

Мертвая тишина после моих слов продолжалась больше десяти ударов сердца. Потом у меня за спиной фыркнула Тзя и ее повторила Ая, братья, переглянувшись, просто заржали. Следующие пару минут все кроме Хромого и меня, громко ржали, колотя друг друга по спинам и плечам.

Оборвав веселье хлопком ладоней, склонился над Хромым.

– Мне нужен Старший. Быстрый и сильный. Это ты?

– Да, Хозяин. Я готов.

– Возьми это. Поможет, я знаю. – я сунул ему в рот крепкую палку.

– Держите его.

Братья крепко насели на него, прижав к циновке. Ая ухватила и прижала больную ногу. Следующий час я резал и сшивал, ломал и складывал. Тзя подавала мне новые инструменты, мыла в котелке забрызганные кровью, плескала из котелка в указанные мной места. Хромой мычал и дергался, иногда выключался и братья начинали его трясти и толкать, возвращая сознание. Закончив зашивать, махнул Тзя.

– Наложи мазь и перевяжи.

Отойдя в сторону, сунул в горячую воду руки.

– Ая, приведи сюда щенков, пусть тащат носилки.

Наложив на ногу лубки, толкнул к Тзя инструменты.

– Мыть, варить – и повернувшись к остальным, добавил, – отпустите его.

Братья отошли от тяжело дышащего Хромого.

– Ты крепкий воин, Хромой. Ты Старший. Посох твой. Неделю, может больше не вставай на эту ногу. Отдохни.

Он молча мне кивнул и откинулся на спину.

– Тзя, дай ему своей браги.

Прибежавшая толпа щенков с носилками замерла рядом с костром.

– Слушайте внимательно. Вам доверена великая честь, помогать Старшему рода Хромому. Спасая вас, он был ранен и охромел. Я исправил ему ногу, вы поможете ему ее вылечить. Неделю, а может и больше, вы его ноги. Носите его куда скажет. Сколько скажет и так быстро как он решит. Ногу беречь и не беспокоить. Уроните, буду бить палкой каждого второго, а потом каждого первого. А кормить в этот день вообще не буду. Ясно?

Дружный кивок и невнятное бормотание.

– Не слышу.

– Да, ясно, Хозяин.

Звонкое эхо отразилось от стен ущелья, многократно возвращаясь.

– Хорошо, – ткнул в десятников, – помочь Старшему.

Необычайно серьезные братья подняв, уложили его на носилки. Приподнявшись и повозившись, он сел и с вопросом посмотрел на меня. Приняв от Аи принесенный посох, передал ему.

– Скажи своим ногам, куда им тебя нести, Старший.

И обернувшись к остальным, скомандовал.

– Есть.

На площадке нас встретили напряженной тишиной и вопросительными взглядами. В полной тишине, стараясь не шуметь, орки ели, прислушиваясь к шуму, что несся от моей норы.

Когда из тумана и пара вывалилась толпа щенков, тащивших носилки, то все дружно прекратили есть и открыли рты.

Качаясь и опасно кренясь, вихляясь на ходу, носилки с сидящем на них Хромым, что при помощи тыканья в толпу щенков посохом пытался управлять ими, медленно и неуверенно подползли к нам и остановились рядом. Я, не поднимая головы, хлопнул рядом с собой с правой стороны. Под тихое шипение Хромого, тихий гомон щенков и звонкое стуканье посохом по головам, носилки неуклюже оползли нас и с третьего раза оказались справа от меня. Едва не опрокинув их, опуская на землю, щенки, облегченно гомоня, нырнули в толпу сидящих взрослых орков.

Не поднимая головы, я протянул взмыленному Хромому его кусок и поднял взгляд на толпу. Все дружно щелкнули челюстями и усиленно принялись жевать, отводя глаза. Красный Хромой схватив свой кусок облегченно выдохнул и, наклонившись ко мне, прошептал.

– Я уж думал, они меня в воду уронят и носилками накроют. Но я их научу. И Хозяин, а почему каждого второго, а потом первого бить?

– Так страшнее, пусть теперь думают, кто из них второй, а кто первый.

Он сел ровнее и задумался, морща лоб и бездумно жуя.

– Тзя, дай ему браги, а то он сейчас вообще потеряется в своей голове. Десятники, завтра выделить по два орка в дозор на Ворота. На целый день и ночь. Тзя, им еды дать. Тяжелые самки в лагере на готовке.

Встав, я пошел в сторону своей норы. Забравшись и устраиваясь ко сну, услышал взрыв хохота. Понятливо хмыкнув, уже привычно сел к стене. Еще немного погодя ко мне нырнули мать с дочерью, деловито раздеваясь на ходу.

* * *

Утро меня встретило уже привычной суетой утренней еды и моей тренировки, еще большее оживление превознесло появление носилок с Хромым, влекомые к нам щенками. Уже более уверенно управляемые они с первого раза оказались справа от меня. Встреченные довольными ухмылками и подзатыльниками щенки нырнули в толпу взрослых, пробираясь на свои места.

Быстро прожевав свои порции, выделенные в дозор, подхватив еду на день, порысили на выход. Вслед за ними, качаясь и кренясь, проползли носилки Хромого. Оставшиеся, разбежавшись по отрядам, замерли передо мной. Обойдя их всех и осмотрев, озадачил десятников проведением занятий со своими отрядами. Выдав каждому по крепкой палке для более качественного вразумления обучаемых. На первый день я их занял метанием копий на точность в глиняный склон, бросание камней на точность и отработку колющих ударов копьем, показанных мной. Переходя от группы к группе, наставлял, исправлял и наказывал. Меняя их местами, время от времени. К полудню, основательно их загоняв, отправил на очередную пробежку в сторону саней. Сам уселся у костра, занимаясь плетением из лозы и прутьев щита. Сделав три более-менее приемлемых образца, закинул их за спину, направился на выход. По дороге разминулся с едущим мне навстречу Хромым. Посмотрев им вслед, хмыкнув, неторопливо выбрел к Воротам. Проверив дозорных и дожидаясь убежавших орков, прозанимался с оружием до их возвращения. Получив от меня образцы щитов и приблизительную потребность в материалах, три отряда рассыпались по берегам реки, собирая сырье для них. Дождался очередного заезда Хромого, вместе с ним, идя рядом, в неторопливой беседе дошел до лагеря. До вечерней еды занимаясь варкой зелий, дождался ужина и в привычной компании сел спать.

Постепенно быт лагеря наладился. Имея достаточную для них кормежку, орки быстро втягивались в нагрузки и учения, попутно сами себя снабжая дополнительным снаряжением и оружием. За плетеными из лозы щитами последовали сумки для камней, связанные из лыка. Вместо камней их постепенно наполнили продолговатые снаряды из высушенной и обожженной глины. На краю ущелья появилось поле с мишенями, регулярно разрушаемыми и восстанавливаемыми. Кроме копья, для ведения боя накоротке у каждого теперь за спиной в плетеной сумке было по два дротика для метания. Десятникам при помощи палок и рыка удалось добиться исполнения моего приказа о порядке передвижения по лесу и лагерю. Наладилась и служба дозорных, отработали сигналы и знаки. В занятия были включены парные поединки на палках и щитах, пользовавшиеся невероятным успехом и свирепой радостью. И так в жизни достаточно и даже избыточно конфликтные орки просто упивались возможностью намять друг другу бока и подбить морды. На поле поединков стоял непрерывный ор и вой. Ломались крепкие палки о не менее крепкие лбы и спины, разлетались вдребезги щиты, и противники вцеплялись в друг друга, используя зубы и когти. И только палки десятников и выданные мной им костяные свистки останавливали рычащих и плюющихся орков.

Самки и самцы у орков сражаются в смешанных десятках, в доставшемся мне племени они по размеру почти не отличались, но и сравнение было только приблизительное. Все они были молодыми и с хроническим недоеданием. Самки отличались более живым характером, и надо отдать должное, повышенной злобностью. Самцы же в основном были более кряжисты и массивны, если это можно применить к скелетоподобным силуэтам.

Тзя почти непрерывно варила лечебные зелья в моем котелке, в ее кухонной команде всегда были дополнительные помощники из наиболее покалеченных учеников.

Дозорные связали еще одни носилки и загруженные увесистым валуном, раза в два больше меня весом, они не простаивали никогда. Шутки ради я нарисовал на нем глаза и внушительные зубы. Но это имело неожиданный эффект. Все носильщики прониклись глубоким уважением к этому персонажу и относились к нему с подчеркнутым вниманием. Как рассказывала мне Тзя, к Камню, а именно с большой буквы произнесенное имя, они стали приходить с просьбой о помощи в обучении. Нарисованные мною глаза и зубы регулярно обновлялись, и ему стали приносить пожертвования и дары. Переноска его теперь сопровождалась ритуалом с выражением благодарности за наставничество.

Хромой, идущий быстро на поправку, в два дня добился от своей упряжки слаженности и достаточно быстрой скорости перемещения. Получив желаемую свободу передвижения, он с моей подачи включился в процесс обучения своей команды. Перетаскиваемый с одного учебного поля на другое он занимался со своей командой, повторяя занятия старших орков. Как мне рассказала одним вечером Ая, его все-таки пару раз уронили и всей толпой долго умоляли, валяясь у него в ногах, не говорить мне о произошедшем. Свои же носилки они украсили косичками и лентами, сплетенными из коры и самодельными амулетами.

И еще одна часть нашего быта. Наверное самое ожидаемая всеми орками часть дня. Каждый вечер после еды, сидя у костра, я рассказывал то, что я знал о орках. Кем мы были, как мы жили, победы и поражения. Все, что они и так до меня слышали в виде спутанных преданий и легенд. Мертвая тишина, только звуки ночи и плеск воды. И мой голос. Попутно используя практически не загруженную память моих орков, учил их счету и основным словам единого языка. В быту они не были перегружены большим количеством знаний и понятий, потому все новое накрепко оседало в их памяти с двух-трех повторений.