Текст книги "Хроника"

A.1068

1068 г.^aРождество Господне король отпраздновал в Госларе, еще не вполне выздоровев. Экберт, его дядя,^a который наследовал маркграфу Отто фон Орламюнде, ^aуйдя от него по окончании праздничных дней, был по пути домой поражен сильной лихорадкой и окончил свои дни¹1
  Экберт I умер 2 января 1068 г.


[Закрыть]. Еще при жизни он передал марку своему сыну, нежнейшему отроку Экберту²2
  См. прим. 10 к 1062 г. Экберт II был маркграфом Мейсена и графом Брауншвейга в 1068-1090 гг.


[Закрыть], которого ему родила^a Иммула или Ирмгарда, ^aвдова герцога Отто фон Швейнфурта,^a тетка королевы Берты. ^a3а несколько дней до смерти он, правда, хотел с ней развестись и вопреки церковным канонам жениться на вдове маркграфа Отто³3
  На Аделе, вдове умершего Отто фон Орламюнде.


[Закрыть], ибо она, как ему казалось, обладала более красивой фигурой и лучшим характером. Но смерть, вовремя вмешавшись, не дала осуществиться этому нечестивому его замыслу.^a

^bЯромир, будучи избран Пражским епископом, пришел к королю в Майнц, где тот праздновал день св. Иоанна Крестителя, был им утвержден и 6 июля, изменив имя на Гебхард, принял посвящение от архиепископа Зигфрида.^b

^cИтак, король Генрих, пользуясь юношеской свободой, стал жить только в Саксонии, свысока смотреть на князей, больше внимания уделять охоте, забавам и всякого рода развлечениям, а не осуществлению правосудия; дочерей знатных людей выдавать замуж за лиц темного происхождения и, не вполне доверяя знати королевства, назначать их на важнейшие посты. Это стало источником будущих смут, которые возрастали в королевстве по мере того, как взрослел сам король. Все же, поскольку он еще не достиг зрелого возраста, были люди, которые считали виновным не столько его, сколько Адальберта, архиепископа Бременского, по совету которого он все это и делал.^{c d}Этот архиепископ настолько раздулся от высокомерия, что никого не считал себе равным ни по благородству происхождения, ни по святости жизни. Так, служа во время какого-то великого праздника торжественную мессу в присутствии императора и говоря народу проповедь, он среди прочего выразил сожаление, что не осталось, мол, больше из знати добрых и благородных людей, кроме него и короля, тогда как рядом стояли два его брата, рожденные от одних с ним родителей. Он также добавил, что хоть и не имеет имени своего брата, князя апостолов Петра, все же обладает одинаковой с ним властью и даже еще большей, ибо никогда, подобно Петру, не отрекался от Господа своего⁴4
  Матфей, 26, 69-75.


[Закрыть].

Он велел однажды некоей аббатисе в знак послушания расстаться с жизнью в течение 15 дней. Поскольку она была больна, он в своей суетности надеялся, что его приказание осуществится. Однако та, выздоровев на 15-й день, отправила к нему по какой-то надобности вестника. Когда он увидел его издалека, то, исполненный радости, обратился к присутствовавшим с такой речью: «Разве власть моя меньше, нем была у моего брата Петра над Сапфирою?»⁵5
  Деяния, 5, 1-10.


[Закрыть]. Но, узнав от вестника, что аббатиса выздоровела, он устыдился и умолк. Когда он какое-то время жил при королевском дворе и ежедневно уставлял королевский стол самыми изысканными блюдами, то однажды узнал, что деньги на их покупку закончились; и вот, он спрятался в этот день, желая, чтобы его стольник прибрел на стол королю изысканные кушанья за свой счет. Услышав, что тот стучится в дверь капеллы, где он укрылся, [Адальберт] внезапно бросился на пол, будто ради молитвы. Тот, войдя, распростерся рядом с ним, ибо ни кашлем, ни харканьем не смог его поднять, и стал шептать ему на ухо: «Помолитесь, – говорит, – о том, чтобы сегодня было что достойного подать на ваш стол». Тогда, словно очнувшись от сна, [Адальберт] воскликнул: «Дурак! Зачем ты дерзнул оторвать меня от беседы с Богом? Если б ты видел то, что удостоился видеть брат Тросманд, то никогда бы не приблизился ко мне во время молитвы». [Тросманд] же был живописец, родом из Италии. Поняв, как угодить архиепископу, он говорил, что уже давно видит, как с ним во время молитвы беседуют ангелы.

Когда этот архиепископ увидел, что король, подобно невзнузданному коню, бросился по дороге разврата, то старался быть к нему еще ближе, давая ему будто бы апостольское наставление: «Делай все, что угодно душе твоей, и заботься об одном, чтобы в день твоей смерти ты пребывал в истинной вере», будто во власти людей в один час изменить свою жизнь, тогда как сказано: « Человек не уклонится от начатого им в юности пути и когда состарится»⁶6
  Притчи, 22, 6.


[Закрыть].

Ободренный этим учением, король кинулся в бездну наслаждений; он имел по две и по три наложницы сразу. Когда он слышал, что кто-нибудь имеет молодую и красивую дочь или жену, то, если не мог ее обольстить, приказывал брать силой. Порой в сопровождении одного или двух товарищей он отправлялся ночью туда, где надеялся увидеть кого-нибудь; иногда его желание исполнялось, но в другой раз едва удавалось избежать смерти со стороны родителей или любящего мужа. С благородной и прекрасной своей женой он обращался столь гнусно, что после свадьбы ни разу ее не видел без особой нужды; да и саму свадьбу сыграл он отнюдь не добровольно, а лишь следуя настоянию князей, и всячески старался с ней развестись.

Наконец, он велел одному из своих друзей вступить в связь с королевой и обещал ему большую награду, если он этого добьется; он надеялся, что та ему не откажет, ибо она, молодая, едва познав мужа, жила, будто совершенно брошенная им. Но [королева], имея в женском теле мужественное сердце, тут же поняла его замысел; сначала она сделала вид, будто оскорблена и отказала ему, но затем, [уступая] его упорству, обещала [удовлетворить его желание]. Король, извещенный обо всем, отправился вместе с любовником в комнату королевы, надеясь уличить ее в неверности и на законном основании дать ей развод, или, что больше соответствовало его желанию, убить ее. Опасаясь, что королева, впустив любовника, тут же затворится, [король] первым ринулся в распахнутую дверь. Та же, узнав его, закрыла дверь перед любовником, оставшимся снаружи, и вместе со своими служанками стала избивать [короля] палками и скамейками, приготовленными загодя специально для этого, так что он остался едва жив. «Сын блудницы, – говорила она, – откуда в тебе столько дерзости, что ты посмел оскорбить королеву, которая имеет столь сильного мужа⁷7
  Вероятно, имеются в виду королевские министериалы.


[Закрыть].». [Король] кричал, что он и есть Генрих, и по закону хотел исполнить супружеский долг, но она возразила, что если он -ее муж, то почему открыто не пришел на ее ложе? Так она выгнала его из спальни и, закрыв дверь, легла спать. [Генрих] никому не посмел рассказать о случившемся, но пролежал в постели, выдумав другую болезнь. Ибо [королева] не пощадила ни головы его, ни живота, но избила все тело, не нанеся, правда, открытых ран. Позднее он выздоровел и, хоть и был жестоко наказан, не оставил прежних постыдных дел.

Если кто-нибудь обращался к нему с жалобой на несправедливость, он в случае, если возраст и фигура жалобщицы были ему по нраву, воздавал ей за требуемую справедливость многократной несправедливостью. Ибо, удовлетворив свою страсть, он выдавал ее замуж за кого-либо из слуг. Так знатные дамы этой земли были обесчещены браками с рабами⁷7
  Вероятно, имеются в виду королевские министериалы.


[Закрыть]. Все это видел архиепископ Адальберт, но не запрещал, а убеждал и дальше так поступать без стыда и страха. Много можно было бы назвать его такого рода постыдных поступков, но упомянем напоследок лишь о таком, который не останется для него безнаказанным со стороны справедливого судьи. Так, он своими руками держал свою сестру⁸8
  Очевидно, речь идет о сестре Генриха Адельгейде, аббатисе Кведлинбурга.


[Закрыть], пока другой по его приказу ее насиловал; ему не было дела до того, что она дочь императора, что она его родная сестра, рожденная от одних с ним родителей, и что она посвящена Христу и носит на голове священный покров. Но так как нечестивый блуд порождает еще более нечестивые убийства, то [следует сказать], что он ко всем был страшно жесток, причем особенно жесток в отношении своих самых близких друзей.

Ибо случалось, что когда некто, чувствуя себя в безопасности, обсуждал убийство другого, то сам был вынужден принять смерть, о которой и не думал; и за что? За одно слово, сказанное против воли [короля], за неугодный совет, а то и за один выражавший неудовольствие жест. Причем король не раньше показывал свой гнев, чем велел лишить жизни неосторожного.

Так, одному из своих секретарей, Конраду, знатному и славному характером юноше, который, как он слышал, находился в Госларе, он велел прийти к нему в сопровождении не более чем одного оруженосца. [Генрих] жил тогда в замке Гарцбурге, куда никто не являлся без вызова, кроме товарищей и соучастников его преступлений. Тот, полагая, что его вызвали на совет, в котором никому, кроме него, участвовать нельзя, чтобы продемонстрировать еще большую верность, поскакал вообще без всякой свиты. Но, увидев в лесу засаду, он направился в находившуюся поблизости церковь. Бурхард, бургграф Мейсена, дав честное слово, вывел его оттуда, после чего [злодеи] увели его в уединенное место и там убили, даже перед смертью не сказав, за что они его убивают. Никто так толком и не смог узнать причину этого убийства; впрочем, говорили, что король вменил ему [в вину] то, что он спал с одной из его наложниц. Чтобы отклонить от себя подозрение, король приказал всем своим друзьям преследовать убийц, которым между тем велено было на время скрыться, а [Конрада] велел с честью похоронить; он лично присутствовал на похоронах и пролил много слез; но никто так и не поверил, что [Конрад] был убит без его приказа.

Был слух, что он своими руками убил во время игры одного из своих молодых друзей; тайно похоронив его, он, будто раскаявшись, пришел на следующий день к архиепископу Адальберту и без всякого покаяния получил от него отпущение.

Брат этого архиепископа,^d пфальцграф Фридрих⁹9
  Фридрих II фон Гозек. См. прим. 9 к 1043 г.


[Закрыть], ^dхвастая как-то перед братом, рассказал, что при королевском дворе нет никого, кто был бы в большей милости у короля, чем он. Когда же архиепископ усердно увещевал его сохранить ее каким угодно способом, тот ответил: «Воистину, я знаю, что тот, кто пользуется наибольшей милостью нашего короля, не сможет обрести жизни вечной». И вот, он стал уже реже посещать тайный совет короля и, если и не покинул [двор] совсем, то стал бывать там реже, чем прежде. Король, заметив это, не выясняя причины, отправил его послом к королю Руси¹⁰10
  Очевидно, к Изяславу Ярославичу.


[Закрыть]. Тот охотно взялся за это поручение, не подозревая о том, что было ему уготовано. Через несколько дней, когда он и его товарищи хорошенько выпили в какой-то гостинице, бывший с ними славянин, человек низкого звания, обратился к нему: «Я не знаю, что именно я несу; это дал мне Эппо, епископ Цейца, и велел передать королю, к которому ты идешь». И передал ему по его просьбе письмо, запечатанное печатью короля; раскрыв его, [посол] обнаружил следующее содержание письма: «Знай, что ты ничем лучше не докажешь своей дружбы ко мне, как устроив все так, чтобы этот посол не смог вернуться в мое королевство; мне все равно, какое средство ты для того изберешь, толи вечное заключение в темнице, толи смерть». Итак, посол, бросив письмо в огонь, мудро исполнил поручение и, богато одаренный, доставил королю царские подарки.

Некий тайный советник короля, не будучи сам рожден в Саксонии, взял себе в жены прекрасную и знатную девушку родом из Саксонии. Король выпросил ее для него у родителей, принял участие в свадьбе и еще до брачной ночи велел жениху прислать ее к нему в постель, но тот вежливо отказал ему в этом. Король, скрыв обиду, через несколько дней послал за ним, велев явиться к нему посреди ночи. Тот, хоть и понял, что речь идет о его смерти, все же пошел, согласно приказу; но прежде надел под тунику тройную кольчугу. И вот, у входа в спальню короля его с двух сторон поразили двумя мечами и, конечно, убили бы, кабы не крепость кольчуги. Придя к королю, он рассказал, как его встретили у входа в его спальню. Король же велел ему молчать о случившемся, если он хочет жить.

Ко всему этому злу Генрих добавил еще то, что ставил епископов не в соответствие с их заслугами; но если кто давал больше денег и был более снисходителен к его порокам, тот считался более достойным епископства. Если же другой давал больше него или с еще большей энергией воспевал его преступления, он повелевал низложить первого, как виновного в симонии, а второго посвятить, как святого. Потому-то и случилось, что многие города в те времена имели двух епископов, из которых ни один не был достоин епископства.^d

Кроме всего прочего, он, говорят, почитал некий образ, наподобие пальца, доставленный из Египта; и всякий раз, как искал он у него ответ, нужно было совершить или убийство, или прелюбодеяние в один из великих праздников. Итак, несчастливо он жил, ибо жил, как хотел.