Текст книги "Симфония боли (СИ)"

Автор книги: Ramster

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

Рамси сосредоточенно уставился в тетрадь, изобразил работу мысли – и, дождавшись, пока профессор перестанет пялиться на него сквозь очки, шикнул: «Вонючка, коэффициент!» – кивнув в сторону учебников, валявшихся возле лежанки (когда питомцу было нечем заняться, он читал). Но книги так и не удостоились внимания; пара непринуждённых текучих движений – и живая игрушка уже у ног хозяина. Тощая фигура ссутулена, руки поджаты к груди, взгляд в никуда, забитый, пустой – и непроходимо глупый.

– Это финансовый показатель, рассчитываемый на основании отчётности предприятия, милорд... – тихо забормотал Вонючка себе под нос; увесистая металлическая ручка в пальцах Рамси бодро заскрипела, бегая по бумаге, – для определения номинальной способности компании... погашать текущую задолженность за счёт...

– Мистер Болтон! – от резкого окрика Вонючка подпрыгнул; у его хозяина нервы были покрепче. – Потрудитесь удалить вашего раба из помещения. Он мешает процессу обучения.

«Нет, он как раз таки помогает, – сказал бы Рамси. – Лучше я вас удалю». Или ещё как-нибудь послал бы старого хрыча – если бы тот не водил давнюю дружбу с его отцом...

– Пошёл вон, – неохотно приказал паренёк; за неловко ковыляющей игрушкой для пыток беззвучно закрылась дверь. – Погашать текущую задолженность за счёт... за счёт... Погашать текущую задолженность. – Рамси перечеркнул «за счёт» и обезоруживающе улыбнулся.

Профессор Хайден вздохнул и покачал головой.

– Мистер Болтон. – Сняв очки, преподаватель протёр их, положил рядом с собой и воззрился на ученика. – Вы ведь весьма сообразительный молодой человек, этого не скрыть. Но зачем вам экономика? Почему вы занимаетесь тем, чего не желаете знать? Тем, что вам настолько неприятно?

– Так хочет отец, – Рамси пожал плечами. – Когда-нибудь я унаследую все его дела, а чтобы быть управленцем, нужно экономическое образование.

– Ну а сами вы хотите хоть чего-нибудь в профессиональном плане? Если бы у вас был выбор, что изучать?

– Доктором стал бы, – буркнул Рамси.

Профессор молча поморщился: такая откровенная издёвка в ответ на его человеческое обращение звучала почти по-хамски.

– Что ж, остаточный уровень знаний примерно понятен, перейдём к новой теме...

Когда Рамси спустился в подвал – как был, в школьной форме, сбросив у входа рюкзак, – его «щенок» был, кажется, близок к тому, чтобы сдохнуть. Даже голову не поднял навстречу своему мучителю, так и висел, часто, с трудом дыша: привязанные руки бессильно вытянуты, рисунок на груди – месиво заскорузлой крови, которая натекла и вниз, так что пропитала штаны до середины бедра.

«Заждался, Вонючка?» – с энтузиазмом возвестил Рамси о своём присутствии. Извлеченный из кармана нож-балисонг с тихим свистом крутнулся в воздухе и щёлкнул; одновременно с его лезвием в полутьме коротко высверкнула дружелюбная улыбочка. Неподвижный взгляд пленника, мутный от боли и усталости, не выразил ни облегчения, ни радости, но Рамси их и не ждал.

«Ну, раз уж ты имел неосторожность выжить, давай проверим, что ты усвоил из вчерашнего! – предложил он и осведомился непринуждённо, будто у случайного попутчика в самолёте: – Как тебя зовут?»

Ни звука вытолкнуть не получилось, хоть Теон и попытался: язык пересох и едва шевелился. Только сдавленное сипение – и новый тяжёлый вздох: попытка принудить вымотанные мышцы втянуть в грудь чуть больше воздуха, приподняв заодно всю распяленную на дыбе тушку.

«Не слышу».

Рамси отлично помнил «карту боли» – зоны, где тело лучше всего снабжено нервными окончаниями. Грудная клетка внизу и по бокам – отличное место, «красный уровень»...

Он снимал полоску кожи умело и неторопливо, вдоль ребра: каждый перехват пальцами, каждое скользящее движение ножа – со всем старанием и любовью к делу. Если бы не срывающийся отчаянный вопль, которым захлёбывалась жертва, это выглядело бы не пыткой – искусством: рельефный узор, обтекающий быстрыми багряными струйками, нереально яркий на бледной коже.

Увлечённая мордашка «художника» становилась всё безумнее, ноздри жадно раздувались – пока тело игрушки для пыток судорожно колотилось в хватке ремней. Надрез из-за этого делался неровным, ломаным – но ведь красота вся не в нём, а в эмоциях! В отчаянном напряжении мышц… В боли.

«Твоё. Имя», – выговорил Рамси чётко и раздельно – окровавленной рукой цапнув пленника за подбородок; прозрачно-голубые глазищи свирепо округлились.

В безумных от боли глазах живой игрушки плескался панический ужас; Теон вжался в дыбу всем телом. Трясущийся, растрёпанный, измазанный собственной кровью, он уже ничем не напоминал того уверенного в себе зверёныша-детдомовца, которым был меньше суток назад. Из груди вырывались короткие стоны-всхлипы, напоминающие больше скулёж, чем осознанную речь.

«Вонючка», – задыхаясь, вытолкнул истерзанный ребёнок – едва шевеля крепко стиснутой челюстью.

Улыбка второго ребёнка – удовлетворённая, сытая – растянула довольную мордашку; приказ – уверенный и властный – напополам с хищным урчанием: «Громче!»

«Я Вонючка!..»

Рамси успокоенно выдохнул пропахший кровью воздух и прижмурился, будто от приятного тепла.

«Сейчас тебя снимут с дыбы, – пообещал он. – Тут в углу умывальник и всё такое; доползёшь до воды – она твоя».

Вонючка уже почти не понимал, что с ним делают. Реальность воспринималась через одну лишь боль. Взвыл он только раз – когда повис на руках с отвязанными ногами, отчего темнота перед глазами взорвалась кровавой вспышкой. Всё остальное время только трясся – пока не уложили на пол, почти бережно, ободранным боком кверху. Теперь он мог ползти, мог найти воду и пить, пить, пить, мог... мог просто задохнуться от боли, едва шевельнув рукой. Суставы, растянутые и задубевшие в вывернутом положении, уже не слушались. Любое движение раздирало их так, что пустой желудок сводило спазмом тошноты.

Вонючка ткнулся носом в камни пола – беспомощный, обездвиженный болью. По изрезанному телу прошла волна дрожи, ещё одна – и, прикрыв глаза, он едва слышно задушенно всхлипнул. Он был растоптан. Теона больше не осталось. У него не было сил и жизни даже на страх – когда перед лицом вдруг оказались блестящие чёрные стилы на шипованных подошвах.

Рамси стоял над жалким полуголым телом жертвы. Наблюдал неподвижно, с нечитаемым выражением лица. Вонючка слабо корчился у его ног, конвульсивно вздрагивая – убогое едва живое существо, окровавленное и одуревшее от боли в вывихнутых плечах.

А ещё Вонючка плакал. Тихо, жалобно и совершенно беспомощно. Рамси впитывал это зрелище, едва дыша. Замерев.

Он присел перед пленником с тихим скрипом ботинок – медленно, не отрывая завороженного взгляда. И, протянув руку, задумчиво коснулся мокрой переносицы. Вонючка зажмурился – покорно и униженно, не имея сил ни отдёрнуться, ни прекратить этот позор. Готовый к чему угодно – а скорей всего к тому, что сумасшедший ублюдок голыми руками выдавит ему глаза. Скорченное на полу тело обречённо застыло, только слёзы сильнее потекли из-под ощетиненных мокрых ресниц – их уже нельзя было остановить...

Вбирая воздух всё глубже и чаще, Рамси погладил отчаянно зажмуренные глаза живой игрушки – осторожно, изучающе. Тщательно вытер подушечками пальцев прозрачную влагу – зачарованный, с чуть приоткрывшимися губами. В этом жесте не было жалости или заботы – только чистое, незамутнённое наслаждение.

Рамси склонился ещё ниже – будто его физически притягивала чужая боль и страх, которые он жадно вдыхал вместе с запахом крови. Пальцы его на секунду распрямились, пропустив короткую дрожь. «Очень хорошо», – прошептал он поощрительно, пробуя на вкус каждое слово. Улыбаясь почти нежно.

Комментарий к 8. ...для холста и хлыста (2) http://vk.com/photo-88542008_456239036

====== 9. Анемия души (1) ======

– Да не шугайся ты так, салага! Ну и что, что Дредфорт? Не на каждом же углу тут Болтоны сидят и отодрать тебя мечтают… Ободрать, я имел в виду! – басовито исправился Кирус под дружный хохот сослуживцев.

Вместе со своим давним другом Мошнёй он чуть ли не под ручки вёл по коридору замка робеющего стажёра Гриша, который по-цыплячьи таращился по сторонам; позади шагали Безумный Марк, Кога и Волчий Х... хвосток (так представили новичку местного казанову). Болтонские молодцы добросовестно проводили стажёру разнообразный инструктаж почти каждый день – скорее из желания поразвлечься, чем из служебного рвения: уж больно потешный малой; тема сегодняшнего «урока» была ёмкая и многообещающая: «Дредфорт и шеф».

– Запомни: будешь в отряде – замок должен знать, как свои четыре пальца! На случай, если шеф позовёт… – серьёзно объяснял Мошня. – А? У тебя пока пять? Ну, это пока…

– Да не имей ты такой жалкий вид! – доброжелательно ободрил новичка Хвосток. – А то господин Рамси на тебя возбудится, и за последствия никто не ручается!

– А… он что…

– Так! Прекращай хамить про начальство! – рыкнул Кирус так, что стажёр, пискнув, сник, и добавил уже спокойно: – Замечен не был. Но ты берегись, ты у нас такой, этакий…

– Но вообще главная твоя задача на сегодня – это получить от господина Рамси задание, – рассудительно вступил в разговор Кога. – Иначе он про тебя забудет – и пиши пропало! Что за Гриш тут таскается, кто такой Гриш? А ну канай обратно в свою петушатню!

– Да я как бы особо и не…

– О! – воскликнул, подпрыгнув, Безумный Марк. – Гляньте-ка!

Болтонские молодцы подобрались и притихли: дальше по коридору, прислонившись к стене, маячил сиротливый сутулый силуэт: нечёсаные кудряшки, жилетка с меховой оторочкой, неловко поджатые к груди руки в обрезанных перчатках… Хозяина рядом не наблюдалось.

Брутальная физиономия Кируса расплылась в хитрой предвкушающей ухмылке.

– Слыш, салага! – толкнул он стажёра локтем в бок и указал вперёд: – Видишь того паренька в ошейнике? Это Вонючка, домашний любимец господина Рамси. А по совместительству первый пыточный ассистент и вообще всяческий секретарь. Но ты не вздумай его Вонючкой назвать – разозлится и трында тебе! Обращайся к нему нейтрально: Ваше Святейшество…

Волчий Хвосток закашлялся взахлёб, остальные сделали морды кирпичами.

– А… зачем к нему обращаться? – опасливо поинтересовался Гриш: нелюдимый отморозок, который запросто держал в руках срезанную кожу, подавал пыточные инструменты и слизывал у хозяина с лица чужую кровь, внушал немногим больше доверия, чем юный живодёр Болтон.

– Как зачем, чтоб получить разрешение подойти к господину Рамси, – удивлённо, будто самую элементарную вещь, объяснил Кирус, – и задание попросить! Ну ты лошара, – покачал он головой в ответ на озадаченный взгляд новичка, – без разрешения к шефу решил переться, что ли, как к мамке своей? Ладно, не кисни. Ты готовься, что сразу Вонючка тебе не ответит, типа недостоин ты: где охранник-салага, а где он!

– Но ты прояви настойчивость, докажи, что достоин, – добавил Мошня. – Разговори его как-то...

– Ясно-понятно? Пошёл, боец!

Пять пар глаз увлечённо уставились вслед отдаляющемуся стажёру.

– Это что, я не понял, – деловито нарушил тишину Безумный Марк, – теперь всегда к шефу через Вонючку обращаться? – тон его был абсолютно серьёзен: поверил, видимо, каждому слову.

– Да, Маркела, да! – с хохотом хлопнул его по крепкой спине Волчий Хвосток. – И не Вонючку, а Его Святейшество…

Проходивший по коридору Ноздря икнул и чуть не подавился бутербродом от увиденного: придурок-стажёр теснил к стене беспризорную хозяйскую игрушку, предъявляя какую-то чушь.

– Ш-ш-ш!.. Скорбный мозгами! – Ноздря дёрнул новичка за капюшон форменной куртки. – Ты чё, совсем? Зачем до Вонючки доколупался?

Обернувшись, Гриш принялся объяснять, что к чему; он и сам уже был близок к отчаянью: Вонючка упорно считал его недостойным беседы и отмалчивался, только пятился назад и таращился как на сумасшедшего… По мере рассказа Ноздря прилагал всё больше усилий, чтоб не заржать («Его Святейшество» тем временем аккуратно, бочком отступал), и в конце концов примирительно поднял ладони кверху:

– А, ну если так, то конечно, продолжай! Там, кстати, шеф идёт, не упусти свой шанс, успей обратиться…

Несчастный «пыточный ассистент» обернулся, увидел в конце коридора господина Рамси – и дал дёру со всех ног; Гриш с гулким топотом сапог припустил следом. С безмолвной мольбой о спасении Вонючка бросился к хозяину и спрятался за его спиной.

– Ваше Святейшество! Я достоин!.. – выкрикнул Гриш по инерции – и притормозил, наткнувшись на озадаченный взгляд Болтона-младшего – сверху вниз: даже он был выше мелкого стажёра на четыре дюйма (и раза в полтора шире). – Ваше… Святейшество?.. – Стараясь выглядеть как можно решительнее (не быть жалким!) и игнорировать господина Рамси (к которому нельзя обращаться напрямую), Гриш снова полез к перепуганному Вонючке. – Куда же вы, разрешите обратиться!

Ну что же, по крайней мере, он послушал, как смеётся юный маньяк: громко и от души, можно даже сказать, с восторгом… Впрочем, болтонские молодцы не рискнули наслаждаться реакцией начальства на свою шутку и спешно ретировались – все, включая Ноздрю. На растерзание остался только Вонючка (который всегда оставался на растерзание) – да неприкаянный, растерянный Гриш.

– Вашу ж мать… – отхохотавшись и шмыгнув носом, выдал Рамси. – Вонючка, чего застыл? У тебя тут собственная секта наметилась. Благослови своего почитателя высочайшим укусом!

– Высочайшим – это как, мой лорд? – деловито уточнил питомец, высунувшись; Гриш с удивлением отметил, что он всё-таки умеет разговаривать.

– Это за макушку! – со смехом проинструктировал Рамси.

Приказ услышан, уточнения получены – дальше медлить было нечего. Шаг, взмах – Вонючка сцапал стажёра в захват и нагнул; по коридорам Дредфорта разнёсся пронзительный вопль ужаса и боли.

– Ребята!!! Меня Вонючка укусил!..

Гриш вбежал в казарму Второго Отряда, прижимая к макушке окровавленную тряпку; та, впрочем, мало чем помогла: воротник куртки был заляпан, на лбу красовались несколько потёков.

Пострадавшего встретил дружный хохот болтонских молодцев:

– Что, причастился тобою Его Святейшество?

– К шефу подойти разрешил хоть?

– Оценил господин Рамси спектакль?

– Считай, это вместо посвящения! – принялись все наперебой упражняться в остроумии.

Беднягу стажёра аж трясло от негодования: шеф ржёт, эти ржут, а ему больно, между прочим, и кровищи целое море! Да ещё и про задание спросить забыл! Как же, вспомнишь тут, когда на тебя накидывается чокнутый отморозок в ошейнике и чуть шею тебе не ломает… Сумашечкин дом какой-то! То ли психи все, то ли издеваются…

– Как непорядочно, – дрожащим от обиды голосом осудил Гриш сослуживцев. – Он же вообще не разговаривает, только с шефом разве что! Да ещё и кусается. Хрен я вам больше поверю.

– Ну и зря, – вздохнул Кога.

– Да, и зря, – подхватил Мошня, утирая выступившие от смеха слёзы. – Кто же ещё тебе всё расскажет да объяснит?

– Необходимой информацией кто снабдит? – с укором добавил Волчий Хвосток.

– Вот, к примеру, господин Рамси терпеть не может панибратства и простецкого обращения. К нему с большим уважением надо! На «вы» и шёпотом. А ты и не знал? Не знал.

– Ага, ага, конечно, – скептически скривился Гриш.

– А Вонючка тебя, кстати, сам куснуть не мог, он без приказа никогда не нападает. Так что все претензии к шефу! – развёл руками Кога.

Стажёр насупился и пошёл умываться.

Надо ли упоминать, что, приведя себя в какой-никакой порядок, он храбро отправился реабилитироваться в глазах шефа с учётом полученных знаний? Эти отморозки ведь явно наплели очередной чепухи: решили, что после неправды Гриш будет ожидать правду, но его ведь так просто не проведёшь! «На “вы” и шёпотом», блин… Наверняка шеф устал от всех этих трусливых подлиз и хочет нормального человеческого общения, ему же всего восемнадцать, в конце-то концов! А полезешь к нему с церемониями – так и вовсе взбеленится, подумает, что издеваешься…

Господин Рамси отыскался всё в том же коридоре у своего кабинета: застёгивал растрёпанному Вонючке ошейник, зажав в нишу в стене. Возвращению стажёра он был, кажется, не особо рад, но отпустил живую игрушку и уставился на болтонского молодца выжидающе, даже с любопытством.

И когда Гриш шагнул навстречу и, пересилив себя, легонько хлопнул шефа по плечу со словами «эй, приятель» – тот даже не нашёлся сразу, что сказать. Просто стоял и смотрел – морда каменная, глазищи прозрачные, стылые, медленно делаются круглее, круглее… И, помолчав пару секунд, выронил тихо:

– Что?.. – таким ледяным и в то же время охреневшим тоном, что это уж точно не могло быть ответом на «приятеля».

Это было как будто тебя не поняли, но сейчас точно убьют.

Гриш пролепетал что-то о задании для себя, храбрясь из последних сил, – и господин Рамси ухмыльнулся так внезапно и широко, что сомнений насчёт его душевного здоровья не осталось.

– Ну всё, мудила, ты достал меня! – объявил он почти торжественно, с увлечённо-чокнутым взглядом. – Идём в подвал! Вонючка, проверь, чтоб там перчатки были. И жаровню подготовь.

– Милорд, м-микроэкономика?.. – с бесконечной робостью напомнил Вонючка – и прижмурился, чуть отвернувшись, в ожидании удара.

– Твою мать, дерьмо! Микроэкономика… – искренне расстроился господин Рамси и покосился на дверь кабинета; на лице отразилась мысленная борьба – и, повернувшись обратно к перепуганному Гришу, он доверительно посоветовал: – Беги, чмошник. …Быстро беги! – рявкнул, округлив глаза.

И Гриш рванул прочь по коридору – со всех ног и на всякий случай петляя: вдруг ножом запустит?!

– Вонючка, взять! – донёсся сзади азартный выкрик.

«Не догонит, – уверился Гриш и помчался по прямой. – Заморенный, тощий – не догонит!»

За собственным топотом он не услышал ни топотка кед, ни низкого взрыка – что-то сшибло вдруг, врезавшись в спину, и стажёр грохнулся об пол, аж искры из глаз брызнули! Через пару секунд он проморгался, пытаясь втянуть обратно выбитый из груди воздух; перед носом медленно сфокусировались каменные плиты пола. Между лопаток давила, мешая дышать, упругая тяжесть, а на поясницу, похоже, наступили коленом.

– Ай-й-й…

– Вонючка, делись с адептом мудростью, – скомандовал господин Рамси издалека.

– Надо говорить «пожалуйста, милорд». Обращаться на «вы», – прозвучал сверху глубокий и глухой, совершенно не запыхавшийся голос. – Проявлять почтение. И р-руками не тр-рогать. – Острое колено вдавилось в позвоночник сильнее – ох, кажется, что-то хрустнуло…

– Постиг вежливость?

– Да-а, милорд!.. – выдавил Гриш.

– Завтра в девять утра выезд, ты в составе сопровождения. Вонючка, ко мне! – Тяжесть отпустила и шустро затопотала прочь. – Хороший пёс, хоро-оший…

Комментарий к 9. Анемия души (1) https://vk.com/photo-88542008_456239120

====== 9. Анемия души (2) ======

В замкнутом пространстве без окон жизнь течёт совсем по-другому. Не жизнь даже – существование, стылое и затхлое, в вечном тусклом свете запылившихся ламп.

Теон, кажется, уже целую вечность не видел солнца, не выходил на улицу, не вдыхал свежего воздуха – с того самого вечера, когда его, связанного, с окровавленной ногой, заволокли в подвал после неудачного побега. Сказать по правде, он уже давно не знал, какое сейчас время года. Сколько он провёл в подвале под Дредфортом? Месяц? Два? Полгода? Уж точно достаточно времени, чтобы навязчивое желание курить, сводившее с ума поначалу, постепенно сошло на нет, а затем и вовсе исчезло. Достаточно, чтобы с горем пополам зажила бесконечно гноившаяся рана на ноге, оставив после себя хромоту. Достаточно, чтобы заболеть и так надоесть болтонскому сынку своим кашлем, что тот приказал бросить в угол кучу тряпок – пленнику вместо постели. Достаточно, чтобы подвинуться рассудком.

Дни отмечались лишь приходами Рамси после школы, недели – выходными, когда хозяин появлялся на пороге с самого утра. И все они были пропитаны такой болью и страхом, что Теон давно перестал их считать, забитый до отупения и равнодушия ко всему, что не пугало и не делало больно. Ко всему, кроме своего мучителя.

Любимым развлечением у Рамси была, как он сам говорил, «резьба по коже». «Кто-то по дереву любит вырезать, но, как по мне, твоя тушка – лучший материал, – рассуждал маленький ублюдок с милой, почти ласковой улыбочкой, крутя в руке свой проклятый балисонг. – Ты ведь не против, Вонючка?»

Последний вопрос звучал риторической издёвкой – под мерные щелчки половинок рукояти; лезвие то пряталось между ними, то высвёркивало – хоть бы ты себе пальцы, урод, отчикнул… Вонючка (Теон! Хотя бы в мыслях он ещё оставался собой) был, конечно же, против – когда тонкое лезвие впивалось в едва зажившую кожу, вспарывая кровавую корку и вырывая постыдные вскрики боли. Когда Рамси жёстко вцеплялся в его волосы или ухо и с силой ударял головой о балку дыбы. Когда приближался к пленнику и застывал на расстоянии трёх дюймов – маленькая мордатая мразь с чокнутым взглядом и хищно раздувающимися ноздрями, – жрал свою живую игрушку взглядом и наслаждался причиняемой болью.

Вскоре он начал снимать Теона с дыбы сам. После каждой пытки, медленно и с удовольствием. Отвязывал сначала ноги, заставляя сквозь зубы выть от боли в вывернутых плечах, – а потом и запястья. Не гнушаясь кровью, которой заляпывал его пленник, маленький палач обхватывал горячее полубезвольное тело – такое тощее, что поднять можно было без труда, – и нетерпеливо притискивал к себе. Теон едва стоял на ногах – а Рамси сжимал его то ли в собственнической хватке, то ли в бесцеремонном подобии объятий – как обнимают неодушевлённый предмет вроде подушки, неспособный испытывать нежелание или неудобство, – сжимал крепко-крепко, глубоко и с наслаждением дыша. Впитывая чужую дрожь и боль…

Теон не смел шевельнуться, замирал в руках малолетнего маньяка – сейчас, после пытки, эти руки были аккуратными, почти нежными.

«Больно?..» – упоённо, ласково урчал Рамси у самого уха – а в его голосе, резком и совершенно детском, ясно слышалась хищная улыбочка. И стискивал сильнее, так, чтобы в растравленных ранах на всю грудь отпечаталась каждая пуговка и складка его рубашки, каждая заклёпка и ремешок безрукавки. Так, чтобы темнело в глазах, а из глотки лез позорный скулёж, который от очередного резкого движения срывался в короткий стон – ещё более стыдный, похожий на обрывок рыдания.

«Больно, Вонючка?..» – и горячее, шумное дыхание всё чаще прерывалось, а рукоятка сложенного ножа холодила спину, заставляя сильнее дрожать.

И в эти минуты Вонючка (Теон!) искренне ненавидел своего мучителя. Ненависть не могла стать сильнее даже тогда, когда одновременно с резким выкриком «отвечай!» хватка вдруг разжималась и его сшибал с ног тяжёлый удар в челюсть. Упасть на пол чаще всего было спасением. Уронили – значит, надоел. Значит, полапают, может быть, немного за лицо и свалят наконец. До следующего раза.

Теон сжимался в комок на холодном полу и закрывал глаза, дурея от раздирающей боли: десятки маленьких надрезов на груди, животе, руках, вывернутые из суставов плечи, истёртые до мяса запястья… Хор сигналов бедствия от тысяч болевых рецепторов сводил с ума. И всем своим туманящимся сознанием мальчишка желал одного: прекратить это. Навсегда. Неважно как.

«Убей меня», – попросил он однажды полушёпотом, когда голос уже сорвался от криков.

«Во-первых, на “вы” и “пожалуйста, милорд”, – терпеливо, с безразличной мордашкой поправил Рамси – с таким металлом в голосе, что по спине пробежался холод от предчувствия страшной боли. – А во-вторых, – усмехнулся весело, приподняв аккуратные бровки, – что мне толку с тебя мёртвого, Вонючка?»

Теон уже мало что соображал в тот день (вечер? ночь? утро?). У него была Цель. А терпения уже не было – кончилось резко и бесповоротно, вместе с остатками рассудительности.

«Никакой я тебе не Вонючка, – монотонно, сипло: сил осталось только на ненавидящий взгляд. – Я Теон Грейджой. С Железных Островов. А не твоя грёбаная игрушка».

«Ты хреновый пёс», – холодно процедил Рамси – зловеще, негромко, с той самой безэмоциональностью, за которой пряталась самая сильная ярость, – но Теону уже не было страшно. Он шёл по верному пути к своей Цели – довести ублюдка до слепого бешенства и наконец-то освободиться навечно.

«Нет, не пёс. Я задолбался играться с тобой, ты, больной, отвратный, жалкий извращенец. Я никогда не был твоей собственностью и не буду. – Голос окреп и уже почти не прерывался: свою последнюю речь Теон просто обязан был произнести достойно! – Если бы ты не прятался трусливо за своих людей, я убил бы тебя, как крысу. Каждое твоё прикосновение – мерзко, то, как ты прёшься от всего этого… Надеюсь, однажды ты сам сдохнешь от боли».

Рамси отшатнулся. Бледный, с остановившимся взглядом и застрявшим в горле вдохом – как от удара под дых. Сначала задрожали руки, одна из которых сжимала нож, потом – искривившиеся побелевшие губы…

«Сейчас, – подумал Теон. – Сейчас всё закончится». Ему было легко и почти радостно – впервые за всё это время. Злой и весёлый азарт на время вернул его к жизни, дал силы оскалиться: не худший способ распрощаться с жизнью из тех, что остались возможными…

«Не беспокойся об этом, – тихо и раздельно произнёс Рамси – ломким, совершенно чужим и мёртвым голосом – и шагнул вперёд. – Моя боль всегда со мной. Но я щедрый и люблю делиться».

«Твоя… боль?! Утонувший Боже, вот страдалец! – смех Теона походил на хриплое полузадушенное карканье – он бы сам такого испугался, если бы ему не было так глубоко наплевать на всё в свои последние секунды. – Ты ещё и сопливая девчонка ко всему, никчёмный ублюдок…»

Нож крутнулся в руке – почему-то сложенный, рукоятью назад. Шаг навстречу, замах – Теон не выдержал и зажмурился навстречу смерти, не успев, да и не захотев стереть с лица язвительный оскал. И в следующую секунду его стёр хрусткий металлический удар – в зубы, взорвав голову нестерпимой болью.

Ещё и ещё, с яростью, с утробным рычанием – Рамси молотил дерзкую тварь рукоятью ножа, пока губы не превратились в ошметья, пока рот не наполнился осколками зубов, которые текли наружу вместе с кровью под совершенно безумный от боли животный вой.

«Ты – не засмеёшься – никогда больше!!!»

Последний удар – в голые искромсанные дёсны, когда уже нечего было выбивать.

«Ты понял?!!»

Пленник взвыл, брызнув изо рта алыми ошмётками.

«Ты – Вонючка! Навсегда, навеки! Ты понял?!»

Двенадцатилетний Рамси не знал, как ставятся психологические блоки. Его всегда больше интересовали свежевание и пытки. Жрать чужой ужас и боль, аккуратно снимать полосы кожи, оставляя гладкую обтекающую кровью плоть, – разве это идёт в какое-то сравнение с мутной психологической нудятиной? Но сейчас, неслышно скуля от собственной боли и огромной, как целый мир, обиды, он подсознательно это и делал – ставил блоки. Связывал то, что хотел навсегда выжечь из рассудка жертвы, со всем ужасом и страданиями, которые только мог принести в своих трясущихся побелевших руках.

Блок на имя «Теон Грейджой».

Блок на смех.

Блок на любую дерзость.

Рамси остановился, когда истерзанное существо, висящее на дыбе, перестало на что-либо реагировать. Отвязал и сбросил на пол – брезгливо, как гниющую падаль, избегая лишний раз коснуться. От одной мысли о том, что он доверял этой лицемерной мрази, наслаждался её дрожью, держал в руках, мурлыкал, аккуратно наглаживал лезвием ножа, – хотелось блевать.

«Я тебя ненавижу», – сообщил мальчишка распластанным на полу окровавленным останкам – устало, будто прожил уже сотню лет.

Впрочем, Вонючка не сдох. Выносливая чёртова тварь, оклемался и уполз за ночь в угол, куда вёл от дыбы широкий кровавый след. Рамси был почти рад увидеть его живым, когда спустился после школы в подвал: мерзавец не отделался так просто, он продолжит расплачиваться!

«У меня есть для тебя ещё несколько уроков! – с улыбкой сообщил юный маньяк в ответ на затравленный взгляд с изуродованной, полной ужаса физиономии. – И даже одна игра – пожалуй, начнём с неё. Спорим, ты будешь умолять меня отрезать тебе палец? Выбирай какой».

Что ж, Рамси победил в своей игре. Через пару дней, когда оставленный без кожи мизинец – голая кровавая плоть, которая сохла и трескалась до кости – начал болеть так, что сводил Вонючку с ума, тот взмолился отрезать его. И прежде чем выполнить эту просьбу, Рамси поставил ещё один блок – на насилие без команды. По всем новоизученным правилам.

«Без моего приказа ты не посмеешь даже защищаться, даже оттолкнуть кого-то», – невинно пояснил он, жёстко разминая пальцами неестественно тонкий шершавый прутик, в который превратился мизинец живой игрушки: трясущаяся кость и немного воспалённого мяса, облазящего кровавыми корками. Таких воплей Рамси ещё никогда не слышал – но надоели и они, и обезображенный палец, отсеченный ударом ножа, покатился по полу.

«Заткнись, – холодно и почти беззлобно, вместе с ударом в лицо. – И повторяй, что усвоил».

Не можешь сам защищаться и нападать – значит, не выживешь в Вестеросе, а тем более на Севере. Значит, абсолютно беззащитен и зависим. Это полностью устраивало Рамси. И это было только началом.

День за днём, неделя за неделей – болтонский герб на груди живой игрушки дополнялся всё новыми деталями: каждый штришок Рамси вырезал не по одному разу, тщательно и аккуратно, поверх прежних ран. Но уже без того любования, что раньше: Вонючка лишился его доверия. Лишился всякого подобия симпатии. Вонючка был теперь просто куском мяса, периодически орущим. И удовольствие от его боли было колким и сухим, мстительным – жалким подобием прежнего, от которого дыхание перехватывало и будто током шибало вдоль позвоночника. Но останавливаться Рамси не желал.

Однажды его осенило, что фигура ободранной жертвы на гербе будет отлично смотреться, если её выполнить шрамами от ожогов – и, реализуя эту идею, юный палач вбил игрушке для пыток ещё пару блоков.

«У меня нет прошлого! Я Вонючка из Дредфорта! Принадлежу моему хозяину! Господину Рамси Болтону!..» – рыдая от боли, выл пленник – почти неразборчиво из-за отсутствия зубов, – когда раскалённый металл с шипением вплавливался в измочаленную надрезами кожу.

Рамси не был уверен, хочет ли он, чтоб ему принадлежал такой отвратительный предатель. Но навязать свою волю поверх грёбаного «никогда не буду твоей собственностью» было жизненно важно. Навязать в качестве единственной аксиомы – и сломать остатки воли этого дерзкого подонка. Сделать его вещью, пусть и ненужной.

«Ни слова поперёк! Никогда не дерзить! Подчиняться во всём!..» – истошно выл, повторяя за хозяином, дымящийся, воняющий палёным мясом раб.

Рамси использовал знания из книг по психологии – смог-таки осилить их теперь, когда появилась мотивация.