Текст книги "Симфония боли (СИ)"

Автор книги: Ramster

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

– Болтон… Рамси, – с усилием вытолкнул Робб. – Он жив. Он убил хорнвудского осведомителя, и лорда Элиота, и жену Хорнвуда, а теперь выманил на встречу его самого. Скорее всего, Донеллу похитил тоже он. Хорнвуд написал мне обо всём этом, прежде чем поехать. И дал номер, по которому Рамси с ним связался…

Санса отшатнулась, побледнев. Её глаза, припухшие от слёз, распахнулись, казалось, на пол-лица:

– Когда ты узнал?.. Мы должны сказать отцу!

– Ты что, не понимаешь? – сквозь сжатые зубы прорычал Робб; так и знал ведь, что нельзя доверять секрет девчонке! – Отец кинется на защиту Болтона, вернёт ему фирму! Как же, бедненького мальчика гоняют, отобрали наследство!

– А как ты сам собирался поступить?

Робб осёкся: и так уже сказал слишком много… И аккуратно, убедительно заговорил, подбирая слова:

– Медлить нельзя, это значит рисковать Донеллой. Я встречусь с Рамси, выведаю, где она, а потом скажу всё отцу и отдадим этого мерзавца под суд.

Санса нахмурилась: она всегда была слишком проницательна, у неё даже в «мафию» было не выиграть. Смертельный приговор сопернику в глазах Робба вряд ли укрылся от её взгляда.

– Ты не собираешься ничего говорить отцу, так ведь? – спросила Санса упавшим голосом. – Пока Рамси мёртв, болтонская фирма принадлежит Донелле…

Робб не успел собраться с мыслями, чтоб изобразить праведное возмущение – честь дороже денег и всё такое, – когда в комнату вдруг торопливо и грузно шагнул Эддард Старк.

– Осведомитель в Пайре доложил, что болтонские войска сегодня двинутся на Норсбрук, – отрывисто произнёс он, окинув детей взглядом. – Скорей всего будет большое кровопролитие. Не выбирайтесь сегодня в город!

Робб упрямо сжал кулаки в перекрестье взглядов отца и сестры.

***

– Она была права. С равным… я не могу иметь дело!

Болтонский ублюдок гнал машину на пределе скорости. Отчаянные, отрывистые фразы сквозь зубы – едва ли были адресованы Хорнвуду; связанный по рукам и ногам, как боров, тот заливал сейчас кровью заднее сиденье. Всё случилось стремительно и нелепо, Хенри и опомниться не успел: пистолет в затылок да упавший сегмент ограждения стройки – за ним была спрятана машина… У самой её дверцы, улучив момент, он с силой топтанул гадёнышу ногу, аж хрустнуло под ботинком – и выстрел в бок ослепил болью и обезволил, и в машину Хорнвуд полз уже сам, воя и ничего не соображая, с одним желанием: свернуться комком и не двигаться.

– Я наполовину человек, наполовину… Болтон, – цедил Рамси, вцепившись в руль; в перекошенном зеркале заднего вида маячили его побелевшие пальцы, а мимо окон всё быстрей летели поля и перелески. – Для «нормальных людей» чудовище. А для отца – жалкий слюнтяй. Способный на привязанность! Для которой не подходит… объект, имеющий выбор. И собственную волю… И личность!..

Эти выкрики то ли слышались Хорнвуду, то ли мерещились от боли и кровопотери: надвигались, уплывали… Продираясь сквозь дурноту, он забарахтался, попытался сесть, – и скривясь, ополз обратно.

– Где Донелла, ублюдок, куда ты её дел?! – выдавил он хрипло – и тут же заорал от ужаса: Рамси развернулся всем корпусом, бросив руль.

– Кто получит свободу предать – тот предаст! – сверкнул щербатый оскал – и дикие прозрачные глаза. – Вот такое дерьмо, правда?!

В конце пути Хорнвуд раздумал благодарить Семерых, что машина не вылетела с трассы: наверняка это было бы милосерднее с их стороны.

Заглушив мотор в чаще леса, у двухэтажной каменной халабуды, – ублюдок продолжал бормотать без остановки, всё прерывистей и тревожнее:

– …наверное, мог бы захотеть найти его. И вернуть. Любой ценой! Пусть даже повтором пыток!..

Он в два счёта обрубил ножом верёвки и, ухватив Хорнвуда за кисть – по-особому как-то, с вывертом, так что искры брызнули из глаз, – потянул из машины. Вскрикнув, Хенри забарахтался, спешно полез наружу – боль выжгла все мысли о сопротивлении.

– Я ещё достоин обладать?! Хоть кем-то! Без денег и титула?! – Кисть крутануло сильнее – Хорнвуд дико взвыл под влажный хруст – и почти не слышал уже, как ублюдок ответил себе сам: – Мы достойны только того, что в силах взять и удержать! Был бы только смысл…

Как только хватка чуть ослабла – у самого порога – Хенри отчаянно рванулся ещё раз: гадёныш казался истощённым до полусмерти, хромал; сбить с ног – хватит одного рывка… Выстрел – и острая, огненная боль прошила стопу; Хорнвуд покатился с рёвом, не видя, куда падает, калечась о ступеньки.

– Вставай! – хлестнуло сверху, переломанную кисть вывернуло до нового хруста, до приступа тошноты.

Одуревший от боли, Хорнвуд мешком перекулился через порог; его куда-то вели в темноте – он покорно ковылял, скособочась, только бы ломающая пальцы хватка ослабла. Он опомнился уже пристёгнутым цепями к стене – и только сейчас в ноздри вбилась ужасная вонь: тошнотворно-сладковатая гниль протухшего мяса.

– Я притащил её тебе для компании, – донеслось из темноты. – Не блевал только потому, что нечем!

Скосив глаза, Хорнвуд разглядел висящий рядом на цепях источник запаха: что-то слизкое, клочковатое, изломанно-тощее… Обкорнанные тростинки пальцев, свисшая голова с облезлой паклей волос… Он осознал, что это женский труп – полуразложившийся, без кожи, – и подавился воплем ужаса, перешедшим в бурную рвоту. Отдышавшись, заставив себя глянуть ещё раз, Хенри испытал почти облегчение: нос с горбинкой. Не Донелла…

– Где моя дочь?! – выдавил он сквозь ещё один рвотный спазм.

– А у меня ведь… больше ничего и никого нет, – невпопад признался ублюдок, будто сам ужасаясь этому открытию; в полутьме тускло высверкнул нож. – Я не приспособлен к нормальной жизни, нормальным людям, к нормальным… отношениям?..

Вспышка боли – внезапная, будто щёлкнуло током; собственный вопль ударил Хорнвуда по ушам, раскатившись под сводами башенки.

– Где Донелла?! Где Доне-елла-а-а?! – он ухватился сознанием за последнее и единственно важное – и повторял, повторял, повторял.

– А что, если бы я цеплялся за него до последнего?! Во что бы он ни превратился?.. – чокнутые интонации ублюдка были частью боли, частью сумасшествия: они звенели страхом и едва ли не отчаянием.

– Где Донелла?! – выл в ответ Хорнвуд – уже сорвав голос: боль ползла по руке, выжигая разум, и узкая полоса кожи – длиннее, длиннее – тянулась всё дальше от его тела.

– А вот предел своего терпения я не знаю, – бесцветный взгляд без капли рассудка наконец вперился ему в глаза. – Не знаю, насколько должен измениться мой… объект, чтоб я взбесился, убил его и ушёл куда глаза глядят… – Тусклый блик ножа трясся, трясся, умножая боль. – А ведь всё из-за того, что я просто… просто упустил его. Упустил из-под контроля. Потерял!

Полоса кожи лопнула, оставив огненно-жгущий след, но Хорнвуд задавил вскрик и замер. Предчувствовал: сейчас. Что-то самое главное, самое страшное – будет сейчас.

– И знаешь, кто виноват?! – округлившийся взгляд светил теперь уже абсолютным безумием. – Ты и прочая нечисть. Сейчас приведу её – узнаешь, каково это! Смотреть, как уничтожают единственное, чем дорожишь…

– Донелла! – громыхнул Хорнвуд, изо всех сил рванув цепи. – ДОНЕЛЛА!!!

Рамси подхватил с пола что-то увесистое, металлически звякнувшее, и исчез в глубине постройки. Пока Хорнвуд яростно бился на привязи, оттуда слышался только треск отдираемых досок – и затем тишина. Тяжёлые шаги… Ублюдок медленно выступил из темноты – громоздким несуразным силуэтом. На руках он нёс иссохший труп с окоченело торчащими ногами.

– Посмотри на маму, посмотри на папу! Я обещал тебе их показать! – напевал он хрипло. – Как же ты не дождалась этого, Донелла? Испортила такой красивый план… – И, не поворачиваясь к новой жертве, сообщил: – Если вас это утешит, лорд Хорнвуд… она умерла чистой. Я её не пытал и не насиловал. Просто потому, что она нахрен мне не…

Дикий рёв и странный, трескучий взлязг цепей раздались одновременно – Рамси успел опустить труп на кровать, а повернуться – уже нет. Он понятия не имел, как Хорнвуд, выдрав из стены крепления, пересёк комнату так быстро – недавнего хозяина положения просто сшибло с ног и втоптало в пол.

Хенри Хорнвуд не умел драться – но был разъярён за гранью человечьего облика. И весил в два раза больше. Он обрушился бурей свирепых ударов; если бы Рамси закрылся – был бы просто растоптан вместе с прижатыми к телу руками. Но Рамси не настроен был защищаться – он, как и Хорнвуд, намеревался только убивать.

Глубокие пинки в живот, хрусткие – в грудь: вышибли воздух, ослепили, скрутили кишки… Игнорируя боль, не дыша, Рамси извернулся и пнул в ответ – снизу вверх, пружинистой силой всего тела. Шипованная подошва ушла в мягкое, короткий хрюк – и смердящая рвотой туша обрушилась на него, погребя под собой. Шею сдавило липким, тошнотно-тёплым, ударило затылком о пол: навалившись, недоободранный Хорнвуд душил своего палача – яростно, нетерпеливыми рывками, пытаясь раздавить ему горло. Вцепись в эти руки – и крышка: их не разжать. Задыхаясь, изо всех сил давя чужие пальцы подбородком, Рамси нашарил в кармане нож; лезвие не открывалось, не открывалось…

«Как же идиотски будет сдохнуть с ним в руке», – мысль – отстранённо-нелепая – тупо билась в голове, пока жажда вдохнуть не заполнила собой всё. Отчаянным рывком вскинув руку, Рамси всей оставшейся силой всадил рукоять противнику в шею. Сбоку: он помнил, там точка, удар в которую может остановить сердце. Шанс был один, и он истратился: Хорнвуд отбил ослабшую руку подростка в сторону… И, захрипев, придавил его разом всем весом. Всем мёртвым весом: Рамси всё-таки попал.

Стало тихо – пронзительно тихо, ни звука на улице, ни звука внутри. Только три трупа и полуживой мальчишка под одним из них, едва способный дышать. В форменной болтонской куртке, брошенной прямо на пол, мелодично звякнул телефон покойной леди Хорнвуд.

Рамси выбрался из-под неподъёмной туши противника, медленно отполз. Лёгкие горели, живот раздирала боль, измятое горло едва пропускало воздух. Рука, на которую он опирался, подвернулась, и он снова упал, ударился об пол плечом и скулой. Жалкий, избитый, полузадушенный – лорд Болтон, сжавшись в комок, сипло выл от боли рядом с трупом своей последней жертвы. Кажется, ему отбили все внутренности. Кажется, он больше не сможет нормально говорить. Вот и всё, вот и закончена месть, а дальше не было уже ни смысла, ни сил. Рамси замолчал, когда воздуха стало слишком мало для воя и для дыхания. Так и замер на полу, скрючившись, вжав обе руки в живот.

«Приходи через 3 часа в парк аттракционов в Норсбруке к колесу обозрения. Разберёмся кое в чём. -Робб Старк», – бежал в строке предпросмотра текст входящего сообщения – по кругу, по кругу, по кругу.

Теон лежал, накрытый простыней до подбородка, будто труп. Он даже не шелохнулся, когда его каталку провозили мимо охраны: не потревожил ни датчики мерно пищащего кардиомонитора, ни подвязанный марлей ко рту обрезок трубки от дыхательного аппарата.

Даже сейчас, в машине скорой помощи наедине с Луизой, он был всё так же безучастен, будто и впрямь пациент-вегетатик. «Овощ». Разве смогут его родственники с этим справиться?! Разве сумеют с ним правильно обращаться – без медицинского образования, спустя столько лет разлуки?..

Луиза дрожащими пальцами комкала край больничной простыни, не решаясь коснуться руки Теона под ней. С каждой секундой всё дальше от больницы, в мелькающем свете фонарей – она собственноручно увозила в никуда свою любовь. Покорно, как овечка… Луиза задушенно всхлипнула. Хватит быть «хорошей девочкой»! Хватит. Хоть что-то, хоть раз в жизни, нужно сделать для себя! Дать своему счастью хотя бы шанс – и плевать, что «правильно»…

– Теон, – решилась она наконец, судорожно стиснув в кармане связку ключей – «зачем же ты взяла их с собой, раз такая правильная?!» – Ты… хочешь к своим родственникам?

Шум работающего вхолостую дыхательного аппарата – его так и не отключили – будто тяжёлые вздохи. Молчание – с каждой секундой всё безнадёжнее…

– Они мне никто, – ровно, глухо отозвался наконец Теон.

– Ты в опасности, – продолжила Луиза – со всей горячей убедительностью, на которую была способна. – За тобой охотятся какие-то люди и сторожат больницу, я говорила, помнишь?.. Но мы… мы с тобой можем убежать. Куда угодно, вдвоём! Если ты хочешь этого… а не к родственникам… – она запнулась, ужасаясь тому, что творит, уже протягивая мелко дребезжащие ключи к безвольной ладони Теона. – Я приду утром после дежурства… Тут бирка с адресом… – пролепетала Луиза уже почти неслышно, упавшим голосом – и изрезанные шрамами пальцы вдруг сомкнулись на звякнувшей связке.

Сердце бултыхнулось в безумном, счастливом ужасе, а голова вдруг заработала с прозрачной ясностью. Подскочив к окошку, отделявшему салон от кабины, Луиза окликнула водителя:

– Не въезжайте, пожалуйста, в парк! – И сообщила деловым тоном: – Нужно остановиться у входа.

Это было захватывающе и жутко. Это было даже приятно – по-злорадному приятно! – вообразить удивлённое лицо профессора Нимура. Это была гордость за себя. Наконец-то за себя-авантюристку, а не за себя-отличницу!

Пятеро бойцов Второго Отряда переступили порог районной больницы Эйла.

Войска сопротивления в Пайре в полной боевой готовности ждали приказа выдвигаться.

В норсбрукский парк развлечений вошёл отряд полиции, направленный Эддардом Старком: тот, конечно же, не дал своему сыну стать наживкой для серийного убийцы.

Путаясь в слишком большой камуфляжной куртке, Вонючка вышел из машины скорой помощи. Дождался, пока та скроется из виду, и поплёлся под тёмные кроны, в предзимнее запустение – вслед за полицейскими. Он не собирался искать квартиру Этой. В парк, наверное, тоже идти не следовало: здесь его могли поймать… родственники? Это те, с кем жил на корабле Теон?.. Но ноги уже сами брели по исхоженному маршруту: они с хозяином столько раз гуляли здесь, когда были живы!

«Вонючка, держи барахло!» Вот здесь, в картинге, под возмущённые крики, милорд таранил всех подряд своей машинкой. А его питомец тайком вдыхал драгоценный запах хозяйской куртки.

«Вонючка, жри!» Здесь они купили бургер – булочка была невероятно вкусная, а котлету с овощами съел хозяин. А здесь он подарил Вонючке копчёного кальмара… «Вот тебе твой морской тёзка, только жвачкой его после зажуй!»

А вот и колесо обозрения – пугающе непрочная на вид чёрная махина на фоне вечереющего неба; полицейские рассредоточились вокруг и затаились, а Вонючка брёл дальше. Супер-Молот, Ракушки-Убийцы – едва угадывались в полутьме; здесь хозяина как-то раз ужасно укачало, и он полчаса лежал на скамейке и страдал. «Вонючка, сядь сюда, будешь подушкой…» – и от этого соприкосновения, от тёплой тяжести его головы – так и прошибло волнительным трепетом. А вместе с испугом и состраданием внутри ширилось, разрасталось до сладкой боли ощущение счастья и всеобъемлющего смысла, потому что господин Рамси уже тогда был центром мира. Солнцем. Ориентиром и мерой всех вещей.

Впереди замаячил скалодром – и Вонючка приподнял голову, будто на зов. Здесь он когда-то порадовал хозяина: ощутил его ликование и даже гордость за себя, обставив в состязании Робба Старка… Вот какое место нужно повидать напоследок, прежде чем выбрать себе дозволенный способ уйти. Вонючка не верил в загробную жизнь, не верил во встречу за гранью. Просто туда, в небытие, ушёл хозяин, а значит, туда надо и ему.

Расправив ссутуленные плечи, подставив лицо темноте и холодному ветру, Вонючка шёл за своим последним счастливым воспоминанием.

====== 22. В этой тёплой крови (1) ======

– Кто там на ночь глядя? – донеслось из коридора реанимации – за спиной медсестры, открывшей Второму Отряду дверь.

– В форме какие-то! – обернувшись, крикнула та. – Ищут своего, две недели назад, говорят, привезли!

– В какой форме, хорнвудской?..

– Где он?! Живо! – рыкнул, подавшись вперёд, Кирус.

Они бросились к указанной палате с гулким топотом, наперегонки – будто чуя, что могут не успеть. И успели: мелкий парнишка в простыне как раз спешно лез к окну, волоча упавшую капельницу.

– А ну стой! Свои! – крикнул Кога, вбежавший первым, и пациент затравленно обернулся: запавшие карие глаза со следами кровоподтёков, горбатый нос, повязка на голове…

– Гриш, – потрясённо выдохнул, ввалившись следом, Ноздря. – Ты как сюда попал, салага?!

Болтонские молодцы заполнили палату: топотом, гомоном, чернотой бронированных курток; на соседней с Гришем койке, ворча, накрылась до подбородка старушка с кислородной маской.

– Вы… вы что, не взорвались тогда на вилле?.. – мечась взглядом по сослуживцам, новичок неловко полез вниз – его подхватили, усадили обратно на кровать: по-птичьи лёгкий, худющий, рука в гипсе…

– Слух распустили специально, чтоб не ловили нас, – признался Волчий Хрен – и тут же, плюхнувшись рядом, начал сыпать вопросами: – Что с тобой-то было? Где попался? Как так вышло, что тебя за господина Рамси приняли?

– Они, наверное… просто не знали точно, как он выглядит, – замялся Гриш. – Ну и… так вышло, что я сам им назвался.

Обезумевший шеф с ножом не гонялся за помощником долго. Забившись в сугроб за капотом фургона, Гриш видел, как он метнулся вправо, влево, а затем шатко побрёл в лес.

Болтонского молодца колотила нервная дрожь – ручка водительской двери не сразу поддалась пальцам. Он с ногами забрался на сиденье и обхватил колени: здесь было не так холодно и страшно, не так давила со всех сторон темнота. О том, чтоб уехать, бросив шефа, не было и мысли, закрыться в кабине – тоже не выход; оставалось ждать: или пока он протрезвеет и опомнится, или… Вот только дождался Гриш совсем не шефа.

«Где он?! Где Рамси Болтон?!» – выкрик и свет фонаря в лицо – Гриш заполошно вскинулся: задремал, не заметил, как подъехали! Вооружённые люди: южный акцент, хорнвудский герб на нашивках – «Вот и всё, вот и попался», – заметалось в бестолковой со сна голове, да зацарапался в горле кашель от порыва холода… Гриш просто сидел и оторопело таращился снизу вверх, не в силах издать ни звука: шеф мог вернуться в любой момент, и тогда конец обоим… «Обыскать окрестности!» – крикнул кто-то поодаль.

Героические моменты, моменты самопожертвования обычно не планируешь – они случаются сами собой, не оставляя места мыслям, что можно поступить иначе. Гриш осознал вдруг с обречённой ясностью: это именно тот момент. И, вымучив ухмылку навстречу автоматным стволам – весь застывший от ужаса, – выдавил: «Я – Рамси Болтон».

Его выволокли из кабины и швырнули в снег – с бранью, которую перекрыли вопли омерзения и ужаса: должно быть, заглянули в фургончик. Кто-то громко блевал. Гриш рванулся из рук, выскользнул из попятнанной кровью форменной куртки – его поймали и били ногами. И, кажется, прикладами.

«Ублюдок, ублюдок, какой же ублюдок!..»

«Спалить здесь всё к херам!!!»

Дальше Гриш помнил уже урывками сквозь боль: дурнотная тряска, то тепло, то снова холод. Звуки перестрелки. Чьи-то руки ворочали его голову: «Этот, что ли?.. Да он и близко не похож! – наплывали откуда-то сверху голоса. – Господин Рамси больше был в полтора раза, и мордатый, и нос не такой шнобель… – Чужие пальцы бесцеремонно разлепили веки, глаза резануло светом. – Во, другие совсем…»

«Ишь, как отделали, жалко пацана! Надо в больницу его, пока не помер…»

А потом затошнило и стало совсем-совсем темно. Очнулся Гриш уже в реанимации, без одежды и с трубкой в горле, и, конечно, не помнил новый номер шефа и не мог связаться с ним. Но где-то в кармане, кажется, лежала бумажка…

Новобранец закончил свой рассказ в полной тишине. Несмело огляделся – на него смотрели, будто… то ли призрака увидели, то ли выигрышный билет на целое состояние.

И под всеми потрясёнными, неверящими, обалдело-счастливыми взглядами Гриш болезненно сжался от укола совести. Так обнадёжив сослуживцев, он не знал, хранится ли в больнице его униформа, на месте ли бумажка с номером шефа, а главное – совершенно не был уверен, что тот до сих пор жив…

В темноте – мир иной, чем днём. Рамсин мир – мазня силуэтов: деревья, аттракционы. Шаги – тяжёлые – по гравию дорожки. Боль – пульсирует в такт, через один. Заглушена. Таблетками: он съел все, что в машинной аптечке.

Со скоростью полусдохшей машины убийств – знакомым путём – к месту встречи. Старк явится с охраной – пусть. Взрывчатка под курткой. Детонатор в руке. Тело годится теперь для одного – отправиться в седьмое пекло. С компанией.

Вонючка брёл в стылую темноту парка. Будто всё глубже в прошлое – беззаботное, безвозвратное, – и ткань реальности таяла перед ним, по мере того как проступали всё ясней очертания скалодрома. Реальность плыла, истончалась – и вот он, затаив дыхание, уже видел впереди, как сгущается из теней фигура хозяина… Это, конечно, не могло быть правдой, но, даже если это было предвестьем смерти, хоть бы и седьмого пекла, – Вонючка, всхлипнув, бросился ему навстречу.

В чёрной униформе болтонских молодцев, нереально худой и измождённый – хозяин стоял, застыв на полушаге. И, натолкнувшись на его пустой – неузнающий! – мёртвый взгляд, Вонючка потерянно замер в двух ярдах. Подавился судорожным вдохом. И, моляще вперясь в образ своего погибшего божества, как подкошенный рухнул перед ним на колени.

Рамси смотрел. Неподвижно, оторопело. Палец закостенел на кнопке детонатора. Нервно дёрнуться – и разнести всё это в клочья: голую, в шрамах от ошейника, шею, рукописный бейдж – «Теон Грейджой» – пониже заходящихся пульсом хрупких жилок… Всё то, что хуже надругательства над трупом. Хуже издёвки, недоразумения, по которому этот… человек стоял теперь на коленях.

– Встань. Ты… Теон, верно?.. – Рамси не узнал свой голос – свистящий тихий хрип, – да и слов-то своих не узнал тоже. – Не п-пёс больше, да и я теперь… уже всё, и ты… не принадлежишь. Всё закончилось, так что… я просто шёл мимо.

Из дрогнувшего, как под ударом, Вонючкиного тела будто разом вышибло весь воздух. Всю кровь от похолодевшего лица. Волной ледяной дрожи, осознанием: это просто гипноз. Побег, парк, воспоминания, убийственные слова хозяина – всё проделки Этих, превзошедших себя в подлости. Вонючка терпел от них многое, но теперь…

– Зачем? Зачем вы меня мучаете?! – он стиснул себе голову – с отчаянной силой, будто пытаясь раздавить; не устоял на коленях, опал жалким комком. – Хватит! Я Вонючка! Навсегда, навеки! – срывающийся вой – искорёжен, перебит рыданиями. – Это ненастоящее, это часть лечения, мой лорд никогда не сказал бы так!..

Рамси онемел, таращась на одетое в чужую одежду (чужое?) тело, что скорчилось на земле в беспомощном плаче. И, прерывисто вдохнув, вдруг ощутил его боль: ноюще-тягучую, сводящую серединки ладоней. Свою.

– Бля, – выдохнул едва слышно, пошатнувшись в попытке сделать шаг. – Вонючк…

Отчаянно больно, отчаянно сладко и нереально, и руки в обтрёпанных чёрных рукавах уже тянулись вперёд, к этой нереальности. К чужой-собственной боли. Тянулись, дрожа, – беззащитно, неверяще – к несмело приподнявшейся светло-русой голове, к глядящим снизу вверх глазам – больным, отчаянным, мокро блестящим…

– Х-хозяин? – сдавленный голос упал до переполненного ужасом шёпота – и вскинулся в мольбе. – Хозяин!..

И Вонючка, покрыв расстояние одним рывком, бережно подхватил протянутые руки – будто хрупкую святыню; с тихим стоном уткнулся, внюхался в ладони: кровь, металл, взрывчатка… И родной, драгоценный запах кожи, который не подделать. Упиваясь им жадно и обожающе, Вонючка задел носом заскорузлый от крови рукав – и взгляд царапнуло что-то чужеродное: ремешок. Мягкий, клёпаный – намотан на болезненно тощее запястье…

– Ошейник… – пролепетал он, отшатнувшись; попятился едва ли не ползком. – Забрали… П-потому и не пёс?.. Н-не исполнил приказ, не…

– Ты лежал как мёртвый, – перебил Рамси сипло, монотонно, не отводя неподвижных глаз; казался бы равнодушным, если бы не пробивавшаяся то и дело мелкая дрожь. – Я приказал слишк-ком поздно, – подавившись словами, он шагнул вплотную и склонился. – Забрал ошейник с собой… чтоб… до конца чувствовать…

Еле гнущиеся пальцы со следом чужой подошвы неловко возились с застёжкой, и плевать было на «пояс смертника», мешавший согнуться, и что глазам тяжело и больно, и так сдавило их уголки, будто Рамси сейчас разревётся, как в детстве (как над трупом Вонючки)… И даже это было уже не важно, потому что тельце в чужой одежде (своё?) стало снова невесомо-бескостное и послушное рукам, и покорно приподнялся подбородок, под которым Рамси, застыло чокнуто таращась, застёгивал ошейник своего погибшего пса.

– Мой лорд… – Вонючка распрямился, осторожно тронул подарок, – спасибо, спасибо!.. – и, блаженно прижмурясь, припал губами к замершим пальцам.

Рамси смотрел всё так же потерянно, и руки его почти не чувствовали прикосновений языка, смывающих с пальцев грязь под тихий нежный скулёж. Ползли только заторможенные, неповоротливые мысли: «Настоящий?.. Надолго?.. И вправду мой?.. Проснусь?..» Запоздало-нелепое «Притравится!..» – и где-то в куртке запиликала стандартная мелодия звонка.

Отдёрнувшись, Рамси выпутал дешёвый «кирпич» из кармана:

– Шеф, шеф!!! – в трубке всплеснулись голоса – смутно знакомые и далёкие, из прошлой жизни, – взволнованно перекрикивая друг друга. – Шеф, это мы! Вы где, в Норсбруке?!

А ведь номер этого телефона был только у Гриша… В раздавленном мобильнике, оставшемся возле фургона, где шеф его казнил. Рамси слушал молча, не меняясь в лице – и всё ясней понимал, что происходит. Хорнвуд придушил его, бил головой об пол… С достаточной силой ударить в каротидный синус было невозможно. И всё это теперь – просто видения в последние секунды агонии: Вонючка на коленях, лижущий ему руки, и «ублюдковы собаки», наперебой передающие привет друг от друга и от Гриша. Их новости вольно текли сквозь сознание – которое, конечно, само же всё и генерировало: группировка болтонских войск стоит в Пайре, собирались идти на Дредфорт, но заглянули в Эйл за Гришем; сейчас выдвинутся на Норсбрук, успеют к утру…

– Держитесь, шеф, ждите нас, вместе мы ух!..

…А на самом деле Рамси издыхает сейчас на полу в своей пыточной башенке, с заклинившим ножом в руке и с Вонючкиным ошейником на запястье. Будто ища опоры, он тронул затылок замершего питомца – иллюзии питомца, – и слабо сжал короткие волосы. И произнёс в трубку хрипло и монотонно:

– Хорнвуды мертвы. Скоро мы все будем вместе. – И, падая всё дальше в нереальность, потянул за ошейник вверх: – Идём. Куда-нибудь. Пока это не закончилось.

– Милорд, я знаю куда… – начал было Вонючка, послушно поддавшись рукам – только бы не вжаться в хозяина прямо здесь! Спрятать, дать отдышаться, беречь! – и осёкся, когда вдалеке послышалось:

– Теон!

Вздрогнув, он сорвал с себя бейдж, будто ядовитую тварь, и забросил в кусты.

– Родственники Теона меня ищут! – лихорадочно дёргая молнию куртки, Вонючка метнул перепуганный взгляд на хозяина. – Знают, как одет! Меня вывезли, чтоб отдать им, милорд…

Механически-размеренными движениями Рамси снял верх от униформы – вокруг пояса, поверх рубашки, были обвязаны ровные брикеты взрывчатки.

– Дистанционный детонатор, – выронил он в ответ на перепуганный Вонючкин взгляд и забрал камуфляжную куртку, протянув свою: – Надевай. И капюшон.

– Эй! Вот же он!.. – к ним бежали напрямик между деревьев – отряд с десяток человек; блуждающий Рамсин взгляд поймал обветренные лица, кожаные куртки, темноволосую девушку впереди…

– Теон!.. – крикнула она и резко остановилась – должно быть, увидев лицо того, кто в камуфляжной куртке.

Двое или трое отвели взгляды: неподвижные «мертвячьи зенки» – не то, на что обычно хотят пялиться, но девушка – смотрела. Глаза её были строгие и тёмные, с приподнятыми, как у Вонючки, уголками, скулы так же чётко очерчены…

– Вы обознались, – ровно ответил Рамси. – Так не зовут ни меня, ни… моего телохранителя.

Опустив голову в капюшоне, отвернув от пристальных взглядов лицо – Вонючка так и затрепетал от счастья. Как только разминулись с чужим отрядом, он завороженно вцепился в отвороты болтонской униформы, погладил пальцем край броневой пластины… Хозяин сказал «мой телохранитель»! Такая глупая и крошечная мечта по сравнению с желанием, чтобы он был жив, – да и то, считай, исполнилась…

– Теон! – окликнули за спиной ещё раз, наудачу – но Вонючка не дрогнул.

– Заваруха с Хорнвудом подошла к финалу, босс. Он мёртв.

Пейтон Крэгг мог ходить уже на приличные расстояния; сегодня местом для вечернего доклада он выбрал сквер при больнице – куда более безлюдный в предзимнюю пору, чем коридор возле его палаты, где кто угодно мог подслушать.

– Болтон? – коротко осведомился голос в трубке.

– Да, его рук дело. И он, к сожалению, пока жив, – извиняющимся тоном добавил Крэгг. – Наши люди нашли труп Хорнвуда по маячку – в болтонском логове посреди леса, ещё тёплый: рука частично ободрана, пара пулевых ран… Там же были трупы, очевидно, его жены и дочери, в разной степени подгнившие.

– Плохо, – тяжеловесно выронил наркобарон. – Нельзя допустить слухов, что это сделал Болтон. Нельзя допустить в войсках мыслей, что он жив. Они должны узнать всё, что надо, от нас: что Хорнвуд давно свихнулся, тайно порешил свою семью, а потом покончил с собой. Избавьтесь от ненужных улик и сфотографируйте трупы так, чтоб не было видно следов свежевания. Завтра же утром проведёшь показательное построение в Норсбруке с участием прессы, с трансляцией на все остальные базы – покажешь снимки и сообщишь о смене владельца фирмы, но не руководства армии! Все сомнения надо пресечь на корню.

– Ещё кое-что, босс… – запнувшись, вставил Крэгг. – Судя по переписке в телефоне Хорнвуда, он сообщил, что Болтон жив, Роббу Старку. Это старший сын Хранителя Севера.

Повисла тревожная тишина; Крэгг замер, не шевелясь – и, дождавшись мрачного «Власти теперь в курсе», – услужливо возразил:

– Необязательно, босс. У Робба на ублюдка большой зуб, он не меньше нас заинтересован в его бесследном исчезновении. И я знаю, как подогреть этот интерес ещё больше… При помощи фотографий его бывшей невесты из болтонского логова!

– Психующий подросток – ненадёжный инструмент, – в голосе наркобарона слышалось раздражение. – Вы разжились данными о семьях элитных болтонских бойцов? Вот и воспользуйтесь этим так, чтоб они сами прикончили своего сопляка-лорда. За работу!

Дождавшись, пока босс положит трубку, Крэгг поковылял к больничному корпусу. Работа действительно предстояла немалая.

Когда пришли в тесную квартирку на третьем этаже, Рамси был всё такой же застылый, одеревеневший – как неживой. Как будто так и не смог поверить. Или как будто уже поздно было возвращать потерю и что-то в нём необратимо сломалось, умерло.