Текст книги "Симфония боли (СИ)"

Автор книги: Ramster

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

Между хирургической маской и шапочкой – широко расставленные лазурные глаза. Мешковатый простерилизованный халат – до самых бахил, а на крупных ошрамованных кистях – медицинские перчатки. Но Рамси узнал его, едва приоткрыв глаза – капельница лила на полную мощность, медсестра быстро ставила вторую вену; не собрав ещё все мысли, он вытолкнул хрипло, бездумно:

– Вонючк.

Бойцовый пёс, встрепенувшись, тотчас оказался рядом – из настороженно-угрюмого став ласковым, ручным: с тихим скулежом заглянул в лицо, робко тронул руку хозяина. Синевато-бледные холодные пальцы слабо сжали обтянутую перчаткой кисть; чуть улыбнувшись, Рамси шепнул почти беззвучно:

– Не бойся.

Вонючка не мог нарушить приказ. Наблюдая неотрывно, как с хозяина срезают одежду («Его любимая рубашка, нельзя!» – нелепая мысль), как обкладывают живот жёсткими крахмальными простынями, как чем-то поливают, загородив обзор, и тревожно переговариваются, – Вонючка сумасшедшим усилием воли принудил себя не бояться.

Когда глаза хозяина снова закрылись, когда, лязгнув чем-то металлическим, ему втолкнули в горло прозрачную трубку и подключили к наркозному аппарату, когда лёг по центру живота первый надрез и начал заполняться кровью…

Вонючка не боялся.

Боль – только в голове. И эта тоже. Хоть и холодило кожу при взгляде на операционный стол, и глаза стеклянно ширились, не в силах моргнуть, и что-то ледяное застывало в груди… У Вонючки был приказ. Не бояться. У него были голоса вокруг – слушать, отрешившись, как радио в палате психбольницы; у него была наполненная мелочами обстановка – цепляться за всё взглядом, чтоб не сойти с ума. Голубые и зелёные стерильные простыни, бледные от множества стирок; гофрированные трубки, металлический столик с инструментами… У него была какофония запахов сквозь маску: кровь, латекс перчаток, антисептик (неуместно приятный, лимонный) и почему-то – палёное мясо, всё явстственней после каждого аппаратного писка.

– Перкис говорил, травма от вчера. Подкапсульный? – серьёзный женский голос.

– Похоже, – мужской, приглушенный маской.

– Полный живот крови, готовьте «селл-сейвер»! – другой мужской голос, ниже и тревожнее. – Там литра два-три для реинфузии.

После каждой фразы врачей Вонючка вжимал голову в плечи сильнее: всё непонятное казалось смертельным, непоправимым – но он не боялся, не боялся, не боялся, у него был приказ…

– Селезёнка размолочена, – снова звучал женский голос. – Идём на спленэктомию.

Катили из угла какой-то крупный прибор, говорили ещё о чём-то… Вонючке казалось, что он плывёт холодном тумане, что его здесь даже нет – только бледное лицо, перечёркнутое завязкой от дыхательной трубки, оставалось ориентиром и маяком… И встрепенулся он, только когда услышал резкий окрик от двери:

– Никому не двигаться!

Когда на норсбрукской базе вспыхнул бунт, ударный отряд южан находился в палате у Пейтона Крэгга: разрабатывали план действий после смены владельца фирмы. Они не поняли сразу, что произошло: звонок с базы, панические выкрики в трубке: «Целая армия! И Болтон! Тут п**дец! Засветился в трансляции!..» – а затем связь прервалась, и номера перестали отвечать.

И Крэгг осознал: это конец. Скорей всего конец – если не предпринять что-то прямо сейчас, немедленно. И Крэгг предпринял. Крэгг сделал всё от него зависящее, когда счёт уже шёл на минуты.

Отправить наблюдателей ко входам в больницу – тридцать секунд. Обзвонить остальные базы, убедиться, что там творится то же самое, – восемь минут. Переговорить с наследниками Хорнвуда – те отбрехались: «Пусть всё решают власти по закону, воевать не собираемся», – ещё шесть с половиной бесполезных бесящих минут. И на шестнадцатой минуте – награда за усилия, сообщение от одного из наблюдателей: к приёмному отделению подъехал болтонский джип и внесли ублюдка без сознания, в сопровождении двоих телохранителей. На секунду вскинув взгляд к потолку, Крэгг горячо поблагодарил Семерых за этот шанс: вот теперь-то он знал, что делать.

Это была их седьмая операция за сегодня – раненые шли потоком, примелькались уже до одурения, да онемели запревшие в перчатках руки. Смотрели ли хирурги хоть куда-то, кроме раскрытого живота? Операционная медсестра, подававшая им инструменты, могла видеть гораздо больше. И ей было страшно. И, пожалуй, мерзко.

Да, из приёмного отделения предупредили за пару минут, что поднимают в оперблок очень важную шишку, чуть ли не лорда: без сознания, с внутрибрюшным кровотечением. Вот только истощённый мальчишка весь в обширных гематомах – на руках у молодого бойца в ошейнике – это был действительно лорд. Лорд Рамси Болтон, прямиком из новостей. Узнал ли его кто-то ещё? Навряд ли, судя по тому, как небрежно бросили в угол его звякнувшую металлом одежду – униформу простого болтонского бойца, каких тут теперь полная больница… Бунт, междоусобица или война с кем-то со стороны – что бы ни было причиной сегодняшней бойни в городе, за этим наверняка стоял он. Как и за гибелью её мужа, служившего на базе при Дредфорте, в одной из болтонских разборок год назад.

– Это новый лорд Болтон, – прошипела медсестра, наклонясь с инструментом ближе к хирургу – чтоб не слышал обряженный в стерильное телохранитель: неподвижно застывший, тихий, с совершенно невменяемым лицом. – За ним могут прийти…

Хирург взял у неё корнцанг с тампоном и молча кивнул, коагулируя сочащийся кровью сосуд. Где Болтоны, там смерть. Но что могла поделать с этим операционная бригада, кроме как продолжить выполнять свою работу? Подав шовный материал, медсестра бросила короткий взгляд в окно – огромное, на полстены – на заснеженные поля за городом. Свобода. Будто бы совсем другой мир, в который не вырваться отсюда, из ловушки с одной дверью. Другой мир, в котором не было бы нужды спасать жизнь палача, подвергая себя опасности…

– Никому не двигаться! – резкий вскрик и лязг отъехавшей створки – как гром в предгрозовой духоте – заставили дёрнуться, выронив зажим; липким холодом пальцы обездвижил страх. – Сделайте, чтоб ублюдок на столе подох, и никто не пострадает!

Медсестра, не шевелясь, осторожно скосила взгляд: неуместным пятном черноты на светлом кафеле маячили двое. В дверях операционной. С оружием.

Это длилось секунду: одна из мешковатых фигур у стола взметнула руку – два почти слившихся выстрела – чужаки оползли на пол. Медсестра спешно опустила голову, чтоб не встретиться взглядом со стрелявшим – тот оглядел их всех и, в два быстрых шага соступив бахилы, метнулся к куче тряпья на полу.

– Просушить, – напомнил о себе хирург – и медсестра, возвращаясь к делу, ещё успела заметить, как телохранитель Болтона цапнул из тряпок нож и неслышной тенью выскользнул за дверь.

«Селл-сейвер» гудел, перегоняя кровь, излившуюся в брюшную полость, в эритроцитарную массу для обратного переливания. Хирург торопливо накладывал швы на культю сосудов селезёнки. За дверью операционной послышалось ещё три выстрела, лязг отброшенного пистолета и вопль, перешедший в хрип.

Пейтон Крэгг не проиграл. Нет, ещё не проиграл! Даже когда перестали отвечать посланные за Болтоном бойцы (нарвались на охрану кроме той, что ликвидирована в приёмнике?) – он не растерял все шансы. Их просто осталось два – призрачных, но стоивших попытки. Уйти незамеченным – но примет ли босс крысу, сбежавшую из гибнущего филиала его фирмы? Или просто пойти и пристрелить Болтона собственноручно. Разом выправить все ошибки и получить ещё один шанс перехватить власть…

Сопя, подволакивая негнущуюся ногу – Крэгг спешил по коридору оперблока. С отчаянной решимостью завершить всё здесь и сейчас, с холодной рукоятью револьвера в кармане, которую ожесточённо тискали пальцы – только так и можно было победить боль в скованных келлоидными рубцами конечностях… Белый халат и хирургическая маска – он пройдёт в операционную как свой. Три ярда до стола – более чем достаточно, чтоб выпустить пулю в башку проклятого ублюдка. Хоть две, хоть весь магазин. И бежать, бежать прочь в этой суматохе, налаживать связь, заново брать власть в свои руки… Неслышный треск – лопнул рубец под коленом, разросшийся после пересадки кожи, – по голени щекотно заструилась кровь.

– Где?! Чёртов тварёныш?.. – выплюнул Крэгг, не удержав боль, кривясь от неё.

Перед нужной дверью стоял, ссутулясь, кто-то из медиков – в сплошь уляпанном кровью мешковатом халате, нелепо поджав к груди руки в грязных перчатках. И поза, и свисшие на лоб кудрявые лохмы – кольнули чем-то вроде узнавания…

– Я здесь, – отозвался глубокий, приглушенный марлевой повязкой голос.

И тогда Крэгг узнал эти глаза – голубовато-зелёные, несуразно широко расставленные – Вонючка, болтонского прихвостня звали Вонючка… На остатках секундной оторопелости – успел заметить чёрный нож-бабочку, которым с него снимали кожу… И, заполошно хрипнул, рванув наружу револьвер.

Выпад окровавленной руки был быстрей, чем этот рывок. Полоснув поперёк тёмно-розовой гладкой шеи, Вонючка дёрнул намордник вниз и оскалился: хозяин приказал улыбаться этому человеку.

Болтонские молодцы топотали вверх по лестнице – торопливо, наперегонки: впереди сухощавый Ноздря, за ним, тяжело отдуваясь, Парус.

– Номер какой?

– Восьмая экстренная! – перебросились парой выкриков – рванули на следующий марш.

– Не надо было малых одних!..

– Завали! – отмахнулся Парус.

Когу уже увезли в операционную, Варешу – на компьютерную томографию. Сами они – старшие, опытные – подоспели слишком поздно… Было видно издалека: в восьмую операционную ведёт кровавый след. Будто на её пороге кому-то перерезали глотку, а затем затащили внутрь.

Парус коротко ругнулся сквозь ком в горле и бросился за ускорившим шаг Ноздрёй. Понимая на бегу неизбежное: шеф был без сознания и ничего не мог сделать. В больнице наверняка ещё оставались южане. А драться за него было некому. И значит, эта кровь…

Эта кровь залила весь пол полутёмного «предбанника» операционной. И южане – все были здесь. Пятеро. С изуродованными лицами, распоротыми шеями. Подвешенные на стенах вниз головами, кто на чём.

– Что за…

Парус ухватил взглядом сутулую фигуру в дверях операционной – и быстрый, хищный поворот головы им навстречу. Лобастая физиономия в тёмных брызгах, тут же ставшая привычно смиренной, – он узнал Вонючку. Тяжело сглотнул и нервным движением утёр пот со лба. Только нелепая мысль и мелькнула: каково будет медикам всё это убирать.

– Ну даёшь, пацан… – вытолкнулось сипато и потрясённо; проступили теперь из полутьмы и хозяйский нож в цепком оборонном хвате, и облегчённо опустившиеся Вонючкины плечи: он охранял операционную до последнего. До прибытия подмоги.

– Это он их всех?.. – поразился, озираясь, Ноздря.

Хирурги, снимая перчатки, отходили от стола; возился с настройками наркозного аппарата анестезиолог, анестезистка готовила аспиратор и салфетку для извлечения трубки. Операционная медсестра нервными движениями убирала оставшиеся инструменты, да ревностно следила санитарка за сплошь заляпанным кровью неряхой в ошейнике: как бы опять не попытался войти. Вонючка смотрел на замерших болтонских молодцев ясноглазо и безмятежно.

– Надо переодеться, – произнёс он просто, с улыбкой. – Хозяин вот-вот проснётся.

Комментарий к 22. В этой тёплой крови (3) Мы смогли это сделать! Остался эпилог, который будет к Новому Году (надеюсь)

Иллюстрация к главе и песня, вдохновившая меня на весь этот сюжетный поворот: https://vk.com/wall-88542008_3422

====== Эпилог. Асимметрия боли в районе груди ======

«Перейдём к криминальной хронике. Ещё одно звено южной наркомафии удалось вывести на чистую воду усилиями столичных и северных следователей, этой ночью произведена серия арестов…»

Радио бормотало в палате Робба Старка целыми днями, звук приглушали только на ночь. Не то чтобы его что-то интересовало – просто лечащий нейрохирург сказал, что стимуляция слуха должна ускорить восстановление функций мозга.

Робб лежал безучастно. Его миром была VIP-палата с функциональной кроватью, светящийся над изголовьем кардиомонитор да навороченное кресло для вертикализации. Наверное, его навещала Санса с братьями, может, даже с Арьей. Конечно же, приходили родители. Говорили, Робб уже вполне мог бы ходить, говорили, повреждения головы не так уж тяжелы: перелом затылочной кости, суб… какое-то там кровоизлияние… Утешали, чтоб не падал духом? Миром Робба была безмятежность и седое зимнее небо в окне. Это лучше, чем пустота и боль напополам с бессильной яростью, хотя ещё две недели назад он проклял бы себя за такое малодушие.

«Следствие по делу Хорнвудов тем временем зашло в тупик, – продолжало бубнить радио. – По предварительной версии, лорд Хенри Хорнвуд, повредившись рассудком, убил собственную дочь, а затем и жену в заброшенном строении в лесу; останки одной из женщин были прикованы цепями к стене. Возможно, к делу причастно подразделение южной наркомафии, пытавшееся захватить власть над фирмой «Болтон инкорпорейтед»: ведь сразу после того, как они опубликовали фотографии с места преступления, здание таинственным образом выгорело дотла. Подобный же почерк прослеживается в убийствах, совершённых четыре недели назад в лесу под Эйлом. Напомним, там был найден сгоревший автофургон без номеров, а нём – подвешенные на цепях останки, в которых эксперты опознали лорда Элиота. Также неподалёку от места обнаружения фургона было совершено нападение на автозаправочную станцию: четверо охранников и разнорабочий найдены расстрелянными, а работница торговой точки, тридцатидевятилетняя Табита Арвест, пропала без вести. Женщина разыскивается до сих пор, её приметы: средний рост, телосложение худощавое, нос с выраженной горбинкой после перелома…»

«Как у Энитт Хорнвуд», – проплыла ленивая, никчемная мысль. Аккуратный стук – дверь в палату негромко щёлкнула, пропуская посетителя.

– Как самочувствие, мистер Старк?

Робб вынырнул из раздумий, не поворачивая головы. Да, кроме родных к нему приходил ещё кое-кто – пробуждавший хоть какую-то остаточную волю к действию. Джори Кассель – главный секретарь отца – помогал сделать то последнее, что Робб ещё мог для своей бывшей невесты. Для своей любимой.

– Как продвигаются поиски? – монотонно произнёс Старк, игнорируя дежурный вопрос.

– Пока глухо… – начал было Джори; по-военному собранный и прямой, он явно испытывал неловкость в больничной палате – и Робб перебил, резко повернув голову:

– Всё ещё?! Вы должны найти!.. – горько скривившись, он зашипел от боли. – Донеллу нужно похоронить достойно!

Джори помолчал, ожидая, не выкрикнет ли хозяйский наследник ещё чего-нибудь, и наконец осторожно сообщил:

– Есть одна странная неувязка, мистер Старк. Это пока тайна следствия, так что вы понимаете, никому…

Робб коротко кивнул, затаив дыхание – наблюдая снизу вверх, как отцовский секретарь подходит ближе.

– Обе женщины, чьи трупы обнаружены в сгоревшей башне, одна на кровати, вторая в цепях на стене, – Джори понизил голос почти до шёпота, – были возрастом около сорока лет.

В опавшей тишине тревожно запищал кардиомонитор, мигая датчиком шкалящего пульса.

– Эксперты могли ошибиться?! – шёпотом выкрикнул Робб, приподнявшись; не дожидаясь ответа, машинальным жестом попытался взъерошить волосы – неловко сбил повязку на обритой голове. – То есть это значит… что Донеллы там нет? Тогда где она?..

В лесу было холодно – нереально, пронзительно холодно, – а больничная рубашка едва ли давала хоть каплю тепла. Заиндевевшие ветки больно стегали по щекам и цеплялись за спутанные волосы. Недавно у неё было пальто. Да, пальто, такое тёплое, вроде бы коричневое – но вернуться за ним было уже нельзя. Больше всего хотелось прислониться к какому-нибудь толстому дереву, спрятаться в его корнях от ветра, свернуться в комочек, пытаясь согреться, – и заснуть.

«Ты такая упрямая, как ослица!» – хмурилась когда-то её мать, складывая руки на груди.

О матери больше думать не хотелось. Но именно это ослиное упрямство заставляло передвигать ноги с непреклонностью зацикленного на цели робота.

Горсть колючего снега заскрипела на зубах и обожгла горло холодом, но это была первая вода за… Она даже не помнила, сколько не пила и не ела до этого, потеряв счёт дням и часам. Первый глоток воды за какое-то очень долгое и мучительное время – после него в голове немного прояснилось, даже сил как будто прибавилось. По крайней мере, хватило на то, чтобы поднять голову и зацепиться взглядом за что-то красное – сморщенные, обледенелые гроздья рябины.

Она давилась горькими ягодами, пачкаясь соком, и царапала нежные руки в попытках дотянуться до высоких веток. Потом сидела несколько минут, привалившись к тонкому стволу – чувствуя, как растекается сила и жизнь по окоченевшим конечностям. Вместе с жизнью вернулась и чувствительность – тело пробила крупная дрожь, – и эмоции, притупившиеся было до полной немоты: страх, страх, страх. Встать! Скорее. И идти дальше…

Этот чёрный лес, давящее ощущение погони и ледяного ужаса, пустое небо над головой и пробирающийся к сердцу холод возвращались к ней в кошмарах с самой первой ночи в приюте. Она просыпалась с заполошно-сдавленным вскриком, оглядывалась на таких же бедолаг-бездомных на соседних койках и долго дрожала в коконе из потрёпанного одеяла, пытаясь прийти в себя. Всё хорошо. Всё хорошо. Всё гораздо лучше, чем она могла бы ожидать. По крайней мере, её дни проходили в тепле, сытости и в хоть какой-то безопасности – впервые за долгие недели.

– Да благословят тебя Семеро!

Она склонила голову, принимая порцию горячего супа. Чашка согревала руки – как в тот первый раз, когда на плечах ощущалась приятная тяжесть добротного одеяла, а голоса людей вокруг ещё заставляли вздрагивать. Так и хотелось просто прикрыть глаза, наслаждаться пряным запахом, щекотавшим ноздри, и покоем. Пару раз к ней, помнится, подходили мужчины – такие же неприкаянные и потерявшие всё. Очевидно, не так часто сюда забредают юные красавицы, больше годящиеся для обложки модного журнала, чем для приюта бездомных. Она усмехнулась: вряд ли хоть один фэшн-фотограф взглянул бы на неё сейчас.

Она слабо помнила, как добралась тогда до заправки. Кажется, просто к вечеру услышала вдалеке шум машин и поковыляла на звук. А потом заметила свет неоновой вывески и замерла, не до конца понимая, что это значит, друзья там или враги. Вдруг там будет кто-то из тех, страшных?.. Но выбора не было. Осторожно озираясь, она пересекла трассу и весом всего тела толкнула дверь магазинчика. Несколько посетителей и продавец обернулись к ней и разом замолчали: в больничной робе, заскорузлой от крови, отощалое, со спутанной паклей вместо волос и запуганным диким взглядом – такое существо могло явиться разве что из фильма ужасов…

– Помогите! – вытолкнула она из последних сил и кулем рухнула на пол.

Краешком меркнущего сознания она ещё уловила, как бросились к ней люди, и отключалась.

Жёсткий кашель прервал воспоминания – пришлось отставить суп, чтоб не расплескать. Глупо было надеяться, что те блуждания по лесу истощённый организм перенесёт без потерь. Вроде бы не пневмония – и то уже повезло…

На заправке её обогрели, нашли какие-то тряпки вместо больничной сорочки, дали выпить горячего чая с печеньем и даже уложили спать в подсобке. Потом долго и муторно расспрашивали, кто она и откуда, и, не получив вразумительного ответа, помогли добраться до приюта бездомных в ближайшем городе.

Он был сейчас переполнен. Наступала Зима, и найти тёплый уголок – означало выжить. Впрочем, ей это было только на руку: у волонтёров было слишком много работы, чтобы уделять особое внимание привезенной из леса девушке. Она получила своё спальное место и одеяло, уже начинала понемногу отъедаться, хотя отголоски звериного голода постоянно маячили где-то глубже разума, – и много думала о том, как быть дальше.

– Тебе что-нибудь нужно?

Волонтёр с именем Дейси на бейджике подходила каждый день уже вторую неделю, почти с самого начала: очевидно, испытывала симпатию и жалость к попавшей в беду ровеснице. Чаще всего та молча мотала головой, но не сегодня.

– Скажи, – она на секунду помедлила, – ты могла бы достать мне чёрную краску для волос?

– Зачем? – искренне удивилась Дейси. – У тебя же такой красивый цвет! Свой ведь, да? Я раньше никогда не видела светлые волосы и тёмные глаза – так необычно!

– Мне очень нужно, – повторила она – и секунду спустя, вспомнив о приличиях, через силу улыбнулась: – Спасибо, мне приятно слышать, но я не хочу их больше видеть.

– Хорошо, – пожала плечами Дейси. – Как тебя, кстати, зовут? Ты не отвечала в прошлые разы, а в журнал заглянуть времени как-то не было… – она виновато улыбнулась.

– Джейн, – маленькая запинка в голосе была почти незаметна. – Джейн Вестерлинг.

– По радио только и трёпу, что о ваших делах, шеф! – в добродушном голосе Волчьего Хрена звучала почти отеческая гордость.

Жмурясь на солнце, как сытый котяра, он подпирал плечом стену палаты; Парус и Ноздря обсели стол, оставив единственный стул Вареше, обнимавшей костыль. Гриш скромно стоял в уголке – то ли уже телохранитель, то ли ещё пациент, переведенный из захолустья в центральную клинику Севера: долечивать свою битую голову, ломаные рёбра и пневмонию.

– …И до того удачно всё на Хорнвуда с южанами свалили – никто и пикнуть не успел против!

– Отдел по связям с общественностью оперативно сработал, – согласился Рамси, с умиротворённой улыбкой трепля сидящего у кровати Вонючку. – Ребята хлеб свой не зря точат.

Вонючка тихо курлыкнул и сжал хозяйскую ладонь между щекой и плечом, украшенным болтонской эмблемой. Гриш ловил на нём то и дело взгляды телохранителей – странные взгляды. Будто для них всё ещё было шоком видеть на ошрамованном теле раба свою униформу, но… не только. Гриш замечал что-то ещё, чего не было раньше, – что-то вроде оттенка уважения. Даже что-то вроде опаски…

Гриш точно знал одно: он не хотел бы быть свидетелем того, что заставило этих матёрых бойцов сменить отношение к хозяйской игрушке.

– Вот только мы всё спорим, – Волчий Хрен для уверенности оглянулся на сослуживцев, – для чего вы, шеф, продавщицу с заправки уволокли?

Будь тут Кирус, Мошня, Круш, Безумный Марк – хоть кто! – после этого вопроса шуточкам бы конца и края не было. А так – просто молчали и внимательно смотрели. Вместо казармы – больничная палата, вместо восьмерых бойцов – четверо с новичком, да и то – Когу заменила его невеста. И только шеф с сидящим у ног верным псом – всё тот же Рамси Болтон, пусть и едва гнущийся из-за швов и наряженный в гипсовый сапог, – своим видом возвращал их в те времена, когда все были живы и подстёбывали друг друга не переставая.

– Да про запас, – охотно отозвался Рамси. – Мало ли как со старшей Хорнвуд получилось бы? Вариант для подстраховки всегда нужен. Пулю из шеи выковырял, где подрезал, где подободрал – да и уложил где посырее, доходить до кондиции… Подгнившие они все, считай, одинаковые! Как, собственно, и усохшие, если издали показывать. Вот и пригодилась, когда я малость провтыкался с недосыпу и упустил момент…

Гриш зябко поёжился. Добродушное обсуждение рабочих вопросов – в дружеском, даже скорее семейном кругу – а вот темы…

– Ваш упущенный момент, шеф, проблем не наделает? – озабоченно пробубнил Парус. – Наследование двух фирм, все дела…

– Ребята не зря хлебушек точат, – повторил Рамси, беззаботно прижмурясь; пальцы в растрёпанных Вонючкиных волосах медленно, медитативно шевелились. – Всё под контролем.

– И Старки?

– Старки слишком заняты своим сынком, которого я уделала, – хоть и похудевшая ещё сильнее за эти две недели, Вареша смотрелась бодро; не удержавшись, поделилась радостью: – Кога уже может разговаривать! Ему трубку с шеи сегодня убрали. – И, помолчав секунду, добавила: – Он очень просил вас зайти, шеф. Одного…

Рамси приподнял бровь. В коротком взгляде, брошенном на Вонючку, не было сомнений насчёт того, взять ли его с собой.

– Странности какие-то насчёт Коги, шеф, – прервал неловкую паузу Ноздря. – Пока везли вас в бессознанке, он непонятную хрень мне прислал – карманом напечатал, что ли: что в каком-то корпусе Вонючка кого-то убил. Мы не спрашивали его об этом, не до того: только вчера дышать сам начал…

Рамси чуть нахмурился, сжав Вонючкин ошейник: эта тема нравилась ему всё меньше.

– Как там в Дредфорте, без происшествий? – непринуждённо перевёл он тему.

– Порядок, к Зиме готовы! – бодро отрапортовал Волчий Хрен. – Заправляет, пока вы здесь, Лок – как-то ж выжил при южанах, старый зануда, хотя казалось бы: первый секретарь прежнего лорда, первым и на расстрел! Но за ним хорошо приглядывают. Ребята из отрядов вовсю тренируются – готовятся к набору в вашу охрану, глотки готовы рвать за наши четыре вакансии! Штефан в академии помаленьку осваивается – тяжко ему без родителей, конечно… Батя его биологический так и не объявился, ну да и в пекло: реальным отцом ему Кирус был!

Снова стало тихо, едва прервалась сама собой благодушная трепотня, – будто холодок пробежался, хоть и вовсю светило в окно яркое зимнее солнце.

– Кирус, верно, смерть свою чуял, – тяжело пробасил Парус.

– Да, какой-то смурной ходил последние недели, не подступиться к нему было, – подхватил Ноздря. – Понятное дело, за жену беспокоился, но тут будто грызло его что, по ночам во сне орал – никогда таким его не видели!

– Когда Любана перестала звонить – совсем сбесился, Коге морду разбил нисфига, а к вечеру как омертвел весь… – глухо, без привычной своей жизнерадостности продолжил Волчий Хрен. – Но только вот что странно: мы в его телефоне нашли звонок от Любаны за то время, когда она уже была мертва. Спросили Штефана – он в тот вечер не звонил. Телефон-то был при ней всё время…

Рамси замер, будто от внезапной догадки, да напрягся Вонючка, слишком крепко стиснутый за ухо.

– Я… зайду. Мы зайдём, – голос сбился на какую-то долю секунды. – Гриш прогуляется со мной до палаты. Всё же где-то тут валяется Старк и трётся его шушера – без охраны никак!

В прозрачно-голубом прищуре сквозила самоирония: «Папочка без охраны не выпускает из замка». А ещё – что-то вроде горького неверия. Нежелания верить.

Любовь не убить просто так, за раз. По крайней мере, любовь такого человека, как Луиза Хопер. Даже переплавившись в горечь и обиду – это чувство не уходило, кололо то и дело глупым «а вдруг?» и маленьким противным «я же лучше!» Разумеется, Луиза не искала Теона (Вонючку!) намеренно взглядом, не старалась оказаться там, где бывал его мучитель, неизменно им сопровождаемый – но, замечая их раз за разом, болезненно морщилась.

Разве достоин был нелюдь вроде Болтона такого отношения? Такого восторженного взгляда, таких бережных прикосновений и неотрывного внимания – от этого холодного и отстранённого со всеми остальными существа, не выдававшего ни единой живой эмоции на все старания Луизы? Но, как бы ни был слеп и нелогичен Теон, он точно не заслуживал той смерти, от которой Луиза спасла его в день бойни на базе. Болтонский боец без имени и фамилии, значившийся во всех документах как Кога, всё ещё находился в хирургический реанимации – Луиза отслеживала его состояние через больничную сеть: осмотры специалистов, дневники наблюдения трижды в день. И, дождавшись заветного «адекватен, ориентирован, дыхание самостоятельное носовое» – она решилась прийти на разговор.

Отделение реанимации и интенсивной терапии давило тревогой – как, наверное, любого, кто там не работает, а уж тем более интерна из психиатрии.

– Здравствуйте… – Луиза замялась, оглядевшись: тесный изолятор, едва можно развернуться, но всё ж таки отдельная палата с индивидуальным постом. – Помните меня?

Пациент издал свистяще-неразборчивый, но всё же осознанный звук: ещё не мог, видимо, приноровиться к незажившему отверстию в трахее. Заботливо побритый, в свои тридцать два он выглядел замученным мальчишкой с мешками под глазами – вот почему всегда ходил со щетиной…

– Я Луиза Хопер, медсестра. Это я помешала вам застрелить Теона… Вонючку. И об этом как раз хочу сейчас поговорить…

– Х-хтак, а кто вообще тебя сюда… – начал было Кога; непоколебимо самоуверенный тон звучал почти забавно из-за сипящего голоса – и их прервал стук открывшейся двери.

Обернувшись, Луиза гневно вспыхнула: Болтон! И тут он… Да ещё и с охраной!

– Не могли бы вы подождать? – сдерживая раздражение, попросила она. – Мне надо поговорить с этим пациентом.

– Че-его-о?.. – удивился Болтон почти весело, будто услышал неожиданную шутку; уверенно опёршись на Теона, скакнул на одной ноге пару шагов вперёд и небрежно махнул свободной рукой: – Гриш, убери её.

Испепеляющим взглядом Луиза наблюдала за приближением болтонского телохранителя, уперев кулачки в бока; Гриш двигался всё медленнее и, оказавшись на расстоянии фута, совсем стушевался.

– Леди… П-прошу прощения, – краснея, выдавил он, неловко примерился и взял Луизу под локоток. – Пройдёмте, п-пожалуйста, на выход…

– Убери от меня руки! Болтонский верзила, – без труда вырвавшись, она гневно сверкнула глазами и вышла из палаты с гордо поднятой головой.

– Ну вот и что это было? – укорил Рамси. – Пык, мык… Теряешь хватку, боец! Эта полуторка тебя бы отмудохала, если б захотела.

– Меня никто никогда верзилой не называл… – мечтательно пролепетал Гриш; уши его так и пылали. – Шеф, кто она?!

– Медсестра из психушки, – бросил Рамси, не отрывая взгляд от Коги; тот смотрел на шефа с мрачной, тревожной решимостью; «Будто смертник», – мелькнула нелепая мысль. – Погуляй, боец. Меня тут вроде как на разговор единоличный звали…

– И Вонючку, – решительно сипнул Кога. – Вы присядьте шеф, не стойте: в ноге правды нет…

Рамси ковыльнул ближе и опёрся на прикроватную тумбочку.

– Он останется. Потому что мы знаем, что ты хочешь мне рассказать. – Скептический прищур сменился потрясением, неверием – по мере того, как шеф говорил: – Ты видел, как Вонючка застрелил Кируса. Но не видел, как Кирус целился в меня? И выстрелил. Но не попал, не успел попасть. – Рамси стоял неподвижно, но Кога весь подобрался, будто перед чем-то неумолимо наползающим. – Вопрос только – кто ещё знает?

– Шеф… – в запнувшемся голосе мелькнул почти страх – на какую-то долю секунды. – Шеф, я никому не говорил. Ноздре только написал, да автозамена всё всрала… Как же так, шеф, почему?!

Кога скрежетнул зубами, переведя взгляд на Вонючку, бесшумно скользнувшего ближе. На Вонючку, кощунственно выряженного в их, Второго отряда, элитную униформу в комплекте с ошейником. Эта бесчестная тварь не знала ни жалости, ни совести – ничего, кроме пёсьего служения. Если бы он соврал, что сожалеет, Кога плюнул бы ему в рожу – и похрен на последствия. Но Вонючка не сказал этого. Помолчав, он произнёс: