Текст книги "Симфония боли (СИ)"

Автор книги: Ramster

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

…Пальцы под ухо, рвануть на себя. Хруст – толкнуться от трупа – локоть под дых, колено в пах; пустить удар мимо скулы, хват за запястье, плечом под локоть, рывок вниз, хруст, вопль…

Разум хранил только бесконечные часы в тренажёрном зале подвала, пока хозяин был на учёбе: прыжки, кувырки, перехваты, удары, удары, удары… А тело помнило всё. Его-то Вонючка и отпустил на волю, перетекая одним движением из другого.

…Выхлест снизу, от носка до запястья – удар под челюсть – голова с хрустом мотнулась за спину…

Всё как тогда, на скалодроме, – только с подвижными опорами, которые могут схватить и убить. С опорами, которые нужно ломать.

Утонувший Боже, как долго он этого ждал!

…Вспороть клыками мазнувшую по лицу руку – оскалясь до ушей. Подбить ствол автомата, скользнуть за спину, обвить шею…

Рамси смотрел не мигая и, кажется, не дыша. Не веря глазам и не смея оторваться. Тощий полуголый подросток просто тёк ртутной каплей между массивных мужских тел, выламывая руки, сворачивая головы, подставляя тяжёлые туши под выстрелы друг друга… Легко и непринуждённо, не противясь ни одному чужому движению, только продолжая их и чуть перенаправляя.

Вонючка был прекрасен и свободен, Вонючка танцевал. И убивал – легко и непринуждённо. Красиво.

Это длилось какой-то десяток секунд: бултых сердца под горлом – пронизав оцепление, гибкий силуэт метнулся вверх, в балки лесов; шесть трупов за ним рухнули на пол почти одновременно.

– Он там! Там!

– Что за дерьмо?!

– Бля, стреляй же!..

– Эй, группа два! Сюда! Здесь чёрт-те что!

Задрав головы, наёмники перекрикивались с почти суеверной паникой.

Выстрел! Рухнул боец в гуще группки. Град ответных выстрелов, топоток, скрип – выстрел, выстрел! Ещё двое.

Оставшиеся бросились следом, выцеливая тварь среди балок, – Вонючка уводил их от хозяина к выходу.

Выстрел, выстрел! Грохот очереди, скрип, выстрел. Двое упали, тут же третий; один, вскинувшись, прицелился – слишком уверенно! Рамси не колеблясь отправил в него свой последний патрон. Наёмник рухнул, так и не выстрелив вверх, – но остальные уже не смотрели, остальные панически палили под потолок. Гулкий свист, удар! Следующий боец рухнул с проломленным черепом, рядом – чужой пистолет.

– Он без оружия!

– Там!

– Нет, вон там!..

Рамси перемахнул через опрокинутые подмостки – хлестнули вслед пули другой группы – и, добравшись до оставленных Вонючкой трупов, цапнул первый попавшийся автомат. Его настигли секундой позже – и, успев развернуться, он влепил очередь в первое увиденное лицо.

Вонючка струился по балкам, не останавливаясь ни на секунду. Таблетки, принятые в вертолёте, начали действовать только сейчас – бесконечно благодарный за них хозяину, он почти не чувствовал боли. Если только не нагружать слишком сильно ногу…

Внизу гремела перестрелка – господин Рамси вступил в бой. Значит, добрался до оставленного оружия… Вонючка озабоченно глянул вниз: пятеро недобитых им бойцов уже пятились в сторону хозяина, выцеливая потолок.

Вскарабкавшись выше, он перемахнул с лесов на палубу. Выцепил из мусора обрезок арматуры, нырнул в трюм – поморщившись от боли, пронизавшей голень, – и устремился вдоль борта, к заранее подмеченной пробоине…

Три секунды тишины – наёмники лихорадочно высматривали противника среди балок. Глубокий вдох, выдох – и Вонючка метнулся сквозь дыру в корпусе, в прыжке раскрывая хлёсткий размах.

Первый череп подался с сочным хрустом; рвануть автомат из рук, обратным хватом свернуть голову – увернуться от панического взмаха. Упругая волна через всё тело – удар наотмашь – ещё одно лицо разлетелось кровавой кашей.

Как тогда, как абордажной саблей!..

Случайное воспоминание – всполох боли, укол ужаса – и, уходя от выстрела, Вонючка неловко прыгнул на сломанную ногу.

Коротко хрипнул, осев, – и новая вспышка боли прошила руку: попали.

Арматура звякнула о пол – кувырнуться оставшимся под ноги; вдох-выдох, вдох-выдох – боль живёт только в голове… Заклином о плечо выломать колено – дикий рёв – крутнуться вокруг чужих ног, утаскивая вниз, – хрустко топтануть упавшему горло – и, коротко рыкнув, рвануться вверх.

Рука висит плетью, ноги не коснуться – оттолкнув автоматный ствол, приняв удар кулаком, Вонючка сомкнул на жилистой шее своё последнее оружие.

Когда Рамси обежал корабль, на пути у него не было уже никого. Между стоек лесов показалась груда трупов: пять или шесть, вповалку. Всё ближе – всё медленнее – не мигая, почти не дыша… Кровь и розовые ошметья на полу – так обычно крошится череп. И тихо, так безнадёжно и жутко тихо…

Будто услышав так и не вытолкнутый из горла оклик, верхнее тело шевельнулось. Распрямилось, отплюнув глоток алой слизи, – Вонючка! Вонючка – сгорбленный, трясущийся, грязный; глазищи широкие и ошалелые на залитой кровью физиономии… Встрепенувшись навстречу хозяину, он соскользнул с трупа и заковылял в отчаянно неловкой спешке – болезненно жмурясь, всё сильнее припадая на перевязанную ногу. И, приблизившись, рухнул на колени, склонился – так, что окровавленное лицо почти коснулось сапог. И Рамси, так и застывший на месте, не отступил ни на шаг.

Рамси смотрел на него. Смотрел, как на что-то новое – что-то чужое, как бы жутко и холодно, почти больно, от этого ни было. Чужое, сильное, свирепое и себе на уме. Идеальное в своём притворстве. Восхищающее напополам с отвращением и горечью – от того, что всё было ложью.

И тогда Вонючка заговорил – хрипло зашептал, не поднимая глаз:

– Простите, мой лорд, пожалуйста, простите. Я действительно… не видел другого выхода… и не смею ничего больше просить… но был бы счастлив остаться в живых, пока не станет безопасно. И принять от вас тогда любое наказание и смерть.

Его короткие волосы завились в кудряшки, бурые от крови. Его руки дрожали – а правая была окровавлена до локтя и бессильно висела. Измученный, раненый, бесконечно виноватый – бесстрашный и беспощадный… кто? Кто теперь?

– Твоё имя, – вытолкнул Рамси через силу, почти неслышно – и желая, и до оцепенения боясь услышать ответ.

– Я Вонючка, милорд, – отозвался питомец, приникнув лбом к армированным мыскам его сапог – без толики удивления, без толики своеволия. – Ваш Вонючка, навсегда, навеки.

И Рамси, склонясь, опустил ладонь ему на загривок – обретая заново. Он верил, просто потому что хотел. Больше верить было не во что и незачем.

Когда они вышли под дождь – к россыпям гильз в рябящихся лужах, к покинутым мокрым машинам, – Рамси встрепал живой игрушке волосы: хоть чуть-чуть отмыть от крови. Вонючка пошатнулся, прижмурился – и, повернув голову, успел тронуть губами его запястье в бурых потёках. Коротко, почти незаметно – но это значило больше любых клятв и заверений.

Рамси забрал из разбитого джипа свой телефон – тот завалился под педаль сцепления, треснувший, но «живой» – и аптечку. Из вмятины в капоте зачерпнул дождевой воды и подставил питомцу ладони – Вонючка уткнулся в них, спрятал лицо; вжимался, даже когда выпил всё – сдавленно сопя, так что пришлось чуть развести пальцы, чтоб он смог дышать. На них лил дождь – а они так и стояли, застыв, обтекая полусмытой кровью – чужой и Вонючкиной. Складские окраины над Плачущей рекой были безлюдны: ни постороннего звука, ни огонька вокруг – только шелест дождя и свет из выбитых окон верфи, полной трупов.

– Идём, Вонючка. – Оторвавшись от тёплых щёк и зажмуренных век, Рамси потянул живую игрушку за ошейник. – Надо позвонить отцу. И замотать тебе лапу.

– Мы попали в засаду, – четыре слова, семь слогов, в которые уместилось произошедшее; большего говорить не хотелось, а отец и не спрашивал: ублюдок издаёт звуки, значит, жив.

Рамси хотел узнать только, где база, но отец приказал оставаться на ночь там, где он есть: на месте сражения его уж точно не догадаются искать. Скупо сообщил, что кто-то взорвал переправу, потому войска подоспеют не раньше утра. И поинтересовался мельком, сколько бойцов выжило.

– Только Вонючка, – коротко доложил Рамси, и отец процедил:

– Эта тварь неправомерно живуча.

В трубке повисли гудки.

Подавив волну инстинктивной, необъяснимой тревоги, Рамси спрятал телефон и подтащил питомца ближе – слишком близко, так что неудобно стало возиться с простреленной рукой, – и открыл аптечку.

Комментарий к 15. Разомкнувшийся круг (2) арт и музыка https://vk.com/kalech_md?w=wall-88542008_868

====== 15. Разомкнувшийся круг (3) ======

В разорённой капитанской каюте не было даже койки. Зато закрывалась дверь и почти не гулял ветер – а это ли не главное для ночлега?

Рамси притащил туда все обрезки парусины, что нашёл на палубе: немного, всего-то подмостить под голову и накрыться в пару слоёв. Теперь тряпьё кучей лежало на полу, пока он возился с оружием, которое насобирал среди трупов: гранаты нужно было разместить поудобнее, а вылущенные из всех автоматов патроны – рассовать в два трофейных. Тишина, наполненная размеренными металлическими щелчками, давила: в ней висело слишком много вопросов, о которых Рамси вообще предпочёл бы забыть, как будто ему всё просто почудилось. Но забыть уже не получилось бы.

– Расскажи, откуда ты, Вонючка, – наконец нарушил он тишину, чуть повернув голову к зябко сжавшейся рядом тощей фигурке.

– Я из поместья Дредфорт, – послушно отозвалась живая игрушка, распрямившись. – Принадлежу моему хозяину, господину Рамси Болтону.

– Ты не понял. Расскажи, что было до Дредфорта.

Худые плечи нервно передёрнулись, на тревожной мордашке – в отсвете из приоткрытой двери – мелькнул страх вместе с тенью болезненной гримасы.

– П-простите, мой лорд… Мне п-приказано б-было… заб-быть… – таращась, хрипнул Вонючка. – Нет, нет больше прошлого!.. – выкрикнул отчаянным шёпотом – бледную физиономию перекосило – и Рамси подался навстречу, впитывая взглядом каждое движение, каждый сдавленный вздох.

Вот только сейчас он хотел не мучить, как раньше, активацией блока. Он хотел добыть информацию, что была так надёжно запечатана болью и ужасом в этой встрёпанной подрагивающей башке.

– Да, прошлого больше нет, Вонючка, – согласился Рамси убедительно, почти успокаивающе. – Ты будешь рассказывать вовсе не о себе, – настаивал он, увлечённо расширив глаза, охваченный каким-то болезненным любопытством, от которого – уже чувствовал – самому же будет худо. – Не о Вонючке из Дредфорта, а о том, кого привезли ко мне шесть лет назад и кого больше нет. Не о себе, запомни.

Болтонский пёс опустил голову между сложенных на колени рук – всё ещё дрожащих; правая была тщательно забинтована – по счастью, пробита насквозь, пуля не осталась внутри, но пальцы теперь шевелились еле-еле. Стало тихо – слышалось только, как дождь барабанит по жестяной крыше далеко вверху. Прерывистый вдох – один, другой – и Вонючка заговорил.

– В Закатном море… немало пиратов. Самым сильным был клан Грейджоев, – голос бессловесного существа был глух и бархатно-хрипловат, фразы – неумелы, отрывисты: – Герб – жёлтый кракен на чёрном полотнище, девиз – «Мы не сеем»…

Вонючка бормотал монотонно, заученно – и Рамси невольно вспомнил – спустя столько лет – его потрёпанную детскую футболку с гербом, которую не сломленный тогда ещё пленник так остервенело защищал.

– Им принадлежали Железные Острова, родовой замок на острове Пайк. Но жили больше на кораблях. Последним адмиралом флотилии… последним отцом клана был лорд Бейлон Грейджой. У него было четверо детей. Родрик, Марон, дочь Яра… На ней думали остановиться, но родился младший – Теон. Он был лишним. На него не возлагали надежд, ему не стать было ни адмиралом, ни вице-адмиралом…

Это звучало всё так же ровно и отстранённо, без горечи, без обиды, просто факты о давно уже не себе – однако Рамси взглянул на свою живую игрушку с каким-то новым, неожиданным пониманием.

– Но кто-то ведь должен… брать торговые суда на абордаж. Сражаться, убивать. Теон учился с раннего детства. С оружием, без оружия… Между кланами шла вражда, то и дело сражения. Когда Теону было десять лет, случилась облава. Кланы объединились или рейд властей… Уже не узнать. Напали неожиданно, в порту. – Вонючка смотрел прямо перед собой, вцепившись девятью пальцами в плечи, и говорил всё отрывистее: – Убили почти всех. Братьев, отца, команду. Теону удалось бежать, но его в воде поймали копы. Отдали в детский дом. Там он был два года. А потом лорд Русе… забрал Теона в Дредфорт… и… и…

– И его не стало, – помог Рамси: живая игрушка снова начала трястись и давиться активирующимся блоком. – Он мёртв и не побеспокоит тебя больше. Ты моя собственность.

– Да, мой лорд! Я Вонючка! – Болтонский пёс благодарно выдохнул и затих, сжавшись в комок под пристальным взглядом хозяина.

Теон Грейджой. Пират с Железных Островов. Натасканная с младенчества боевая единица абордажной команды.

Никто не помогал ему сбежать из Дредфорта.

В тот первый раз на дыбе он не потерял сознание.

– Это ты убил охранников в подвале, – полуутвердительно произнёс Рамси; в ответ – обречённый кивок: ещё ниже опустилась голова, беззащитно выгнулся перехваченный ошейником загривок. – Сломал им шеи…

Замотал рукавом пробитую ладонь, пробрался мимо остальных, забросил на стену верёвку и перелез.

Это было очевидно с самого начала, но легче было поверить в бесследно испарившихся сообщников, чем в то, что всё это сделал жалкий, раненый, измученный пытками Вонючка. Теон. Тогда ещё Теон.

Что ж, Рамси получил свои ответы. И только сейчас почувствовал вдруг, что в каюте холодно – несмотря на кожаную куртку и плотные джинсы. Полусобранный автомат холодил руки, а от взгляда на игрушку для пыток почему-то уже не становилось теплее. И вопрос оставался только один, самый логичный. Не имеющий, в общем-то, значения – но почему-то настолько важный, что ответа на него знать не хотелось.

– Когда ты ещё не усвоил все запреты… – негромко, тяжеловесно – слова покатились сами собой. – Каждый раз, как у тебя свободны были руки… Ты имел все шансы.

Вонючка уставился на хозяина с суеверным, почти святотатственным ужасом, будто услышав страшное богохульство; замотал головой, стеклянно, неподвижно таращась. Точно так же неподвижно Рамси смотрел на него и хладнокровно продолжал:

– Мне было двенадцать лет. Открутить голову уж точно не сложнее, чем двоим здоровым воякам. Так почему же?..

– Это… было… невозможно, мой лорд… – выдохнул Вонючка, вжавшись в стену и зажмурясь; Рамси вглядывался в его беззащитно-открытое лицо в поисках хоть малейшей досады, злости, горечи – а видел только боль и отвращение от услышанного.

– Почему, – не вопрос, а приглашение отвечать – не предполагавшее возражений, хотя нож, обтёртый от крови предателя, и покоился сейчас в кармане, а не в руке.

Вонючка с усилием, сипло втянул воздух; приподнял голову, чуть отвернув, – по-прежнему плотно жмурясь.

– Слишком… больно, – вытолкнул он обречённо. – Я не умел тогда терпеть боль так, как сейчас. Когда вы отвязывали меня, мой лорд, я не имел сил пошевелиться…

Вот она правда. Рамси Болтон не был убит ещё в детстве собственной игрушкой только потому, что слишком хорош в искусстве пыток. Как иронично… Он хмыкнул и, вернувшись к прерванному занятию, вщёлкнул последние три патрона. Ещё раз обзвонил свой отряд – по-прежнему вне зоны доступа были все, кроме Мошни: его номер отвечал бесконечными длинными гудками.

– А сегодня? – вопрос в тишине – как выстрел; Вонючка сильно вздрогнул и замер, будто именно этого он ждал и боялся. – Когда я разрешил тебе применять насилие и отвернулся?

– Я применил его против тех, кто угрожал вам, мой лорд. Я… проявил своеволие… Отошёл от вас без приказа, – вот теперь в глухом хрипловатом голосе звучала неподдельная горечь. – Я не смел этого делать, но иначе… вы бы меня не пустили, не поверили бы… Могло стать слишком поздно…

Вонючка жалобно бормотал, пригнувшись к полу, почти стелясь – и наверняка не подозревая даже, что спрашивал Рамси о другом. О том, почему он не напал сегодня, получив наконец разрешение: одним движением убить хозяина и метнуться к выходу было бы куда проще и безопаснее, чем делать всё то, что сделал Вонючка. А он об этом даже не подумал.

– Иди сюда, – поманил Рамси, отложив автомат, и питомец встрепенулся, подполз; на повреждённую ногу он уже не опирался, только волочил за собой.

Мысль о том, что эта тварь способна в любой момент броситься и разорвать глотку, – завораживала. Мысль же о том, что Вонючка никогда не подумает этого сделать, – наполняла необъяснимым трепетным теплом.

Рамси положил ладонь на тугую повязку, чуть пропитавшуюся кровью: стоит только сжать пальцы – и жертва зайдётся истошным воплем. Вонючка не пытался отстраниться или отнять раненую руку, так и сидел – обречённо замерший, подёргиваясь от усталости и чуть напрягшись в ожидании новой боли. И Рамси разглядывал его – каждую черту измученной покорной мордашки, – как драгоценность.

– Я прощаю тебя, Вонючка, – произнёс он негромко – и от того, каким ликованием и счастьем засветился обожающий собачий взгляд, стало ещё теплее.

Драгоценность – эта безоглядная преданность живого оружия, которое по отношению к хозяину настолько беззащитно, что позволит убить или искалечить себя голыми руками и даже не шевельнётся, чтоб помешать… Сражаясь за хозяина, кладёт врагов пачками. А перед ним самим – покорный, беспомощный. Невероятно…

Очередной раскат грома сотряс здание – и по жестяной крыше где-то вверху с новой силой забарабанил дождь. Вонючка всё ещё ожидал, затаив дыхание, того, как сожмутся пальцы, вдавливаясь в рану: светлые бровки изломаны, поджата разбитая губа – а глаза так и сияют благодарностью, обожанием, готовностью вытерпеть что угодно.

– Моя мать боялась грозы, – пробормотал Рамси, продолжая глядеть завороженно, не отнимая руку. – Укладывала меня спать с собой и тиснула всю ночь, пока гремело. Ты боишься грозы, Вонючка?

– Нет, но пожалуйста, тисните меня, мой лорд… – хрипло прошептала живая игрушка.

Рамси сжал сначала повязку – не сильно, до первого тихого стона, что сладко отдался внутри, заставив прижмуриться. Потом, скользнув выше, стиснул худые Вонючкины плечи – впервые осознав, что под пальцами, почти неотличимые на ощупь от костей, – калёно-твёрдые мышцы. Беззащитно приподняв подбородок, Вонючка так и замер под прикосновениями: весь покорный и открытый, хоть тискай, хоть мучай… Рамси, коротко уркнув, сгрёб его и повалил рядом с собой на обрезки паруса – тельце бескостно-безвольное, слушается каждого движения. Сжал в охапку – властно, собственнически, – втиснул бедро между тощих бёдер (одна нога подвинулась вперёд, другая послушно приподнялась) и, накинув на обоих кусок парусины, подавшись вплотную, удовлетворённо выдохнул: тепло, так много тепла… Хоть и упрятанного под прохладную, со вздыбленными волосками кожу, которую нужно прогреть насквозь, чтоб этим теплом пропитаться.

Вонючка заворковал, уютно жмурясь: это было как мурлыканье кота, только с голосом; так и прильнул всем телом. Вытянул беззащитно голые ноги вдоль оджинсованных ног хозяина, прижался и впалым животом, и осторожно вздымающейся грудью.

– А вот так… должно стать теплее, – сообщил Рамси с опасной увлечённостью, хрипловато.

Отстранившись на пару дюймов, он потянул вверх до самого ошейника обтрёпанную Вонючкину майку одновременно со своей футболкой; тут же нетерпеливо, с коротким блаженным стоном, прижался снова – кожа к коже. Вонючка, дрогнув, глухо ахнул; робко лежащая на боку у хозяина лапка медленно согнулась, почти обнимая, да чуть шелохнулись бёдра, крепче сжимая его ногу.

Рамси засопел громче, сдавленнее – уткнувшись носом куда-то под ошейник (запах кожи под ним – тёплый, упоительно-одуряющий, до невозможности «свой», не надышаться), притиснув живую игрушку ещё крепче, обеими руками: за острые лопатки и за поясницу, вынуждая прогнуться с тихим жалобным скулежом. Не оставляя никакой возможности отодвинуть таз, отчего так откровенно и недвусмысленно можно было ощутить – всё твёрже, всё горячее, – насколько Вонючке нравится вот так лежать. Нравится так же сильно, как и хозяину, – и питомец, конечно, тоже это чувствовал, так заполошно рвано сопя… Чуть заметно подаваясь навстречу – осторожно, робко. Нежно притираясь… Вызывая короткий увлечённый стон – одновременно с собственным.

Рамси смог отпустить его – всего-то одной рукой, – только когда им стало жарко. И смог отстраниться – только внизу, ровно настолько, чтоб эту руку просунуть: Вонючке в шортики, затем за застёжку собственных джинсов. Мягко сжать – вместе, в одной руке, с неровным выдохом-стоном, ощущая эту бархатную твёрдость уже не только и не столько подушечками пальцев… И податься навстречу, впитывая прерывистый жалобный всхлип.

Вонючка замер, подрагивая, едва дыша – упуская с каждым робким выдохом обрубок стона. Вот так – предельно откровенно, предельно бесстыдно-близко – он любил, кажется, больше всего. Любил и отчаянно смущался, робел, замирал от восторга и ужаса.

Рамси ласкал его – ласкаясь об него – упоительно медленными движениями, растворяясь в ощущениях, в эмоциях живой игрушки – и забывая с каждым глухим стоном всё надёжнее, в какой они беде, что произошло и что будет дальше. Вонючка – такой тихий в Дредфорте, ни звука лишнего не смевший издать, кроме дыхания, – стонал теперь протяжно, хрипло, так отчаянно-кайфно… Глаза зажмурены, губы подрагивают – он наверняка спрятал бы мордашку, уткнув хоть в пол, хоть хозяину в плечо, если бы не знал, что тот любит смотреть. И Рамси смотрел, слушал, осязал: такой чудесный на ощупь, и чем сильнее стиснешь, тем слаще стонет… Его получалось гладить всеми четырьмя пальцами, когда себя – только большим, но жаться вот так бесстыдно, предельно откровенно – было настолько восхитительно, что никакие руки уже были не важны!

Важно было только касаться приоткрытыми губами его губ – мимолётно, будто случайно, распаляясь от этого всё сильнее… Вонючка приглушенно вскрикнул, ловя эти прикосновения – и не смея захватить губы хозяина своими, вобрать, огладить языком; почти взвыл – и Рамси одним рывком перевернул его на спину. Вцепился в ошейник и сам широко облизнул приоткрытые губы живой игрушки, приник к ним – и жадно вобрал наслаждающийся стон. Да, да!.. Вонючка подёргивался всё мельче, судорожнее, беспорядочно сопя. В какой-то момент Рамси почувствовал себя в крепкой хватке: вытянувшись стрункой, затаив дыхание, Вонючка простёр руки вдоль его боков в отчаянном недообъятии, напряг… И случайно сжал. Резкий укол тревоги – и перед глазами разом прояснилось.

Выпустив ошейник, Рамси жёстко цапнул повязку – всплеск боли в широко распахнутых глазищах, отчаянный вскрик – оборвавшийся щелчком челюстей. Захлопнувшись, Вонючка таращился с благоговейным ужасом, замерев в руках хозяина – в обеих, в хрупком балансе боли и удовольствия, – такой беспомощный, такой уязвимый, во власти мельчайшего движения… Глубоко, с наслаждением вдохнув его покорность и страх, Рамси сильнее сжал пальцы. Одновременно ослабив те, что впивались в раненую лапку, – до ощущения шершавого бинта и липкой влаги, до лёгкой дрожи. Скольжение – стон, сжатие – выдох; движения увлечённее, резче, оторопелый Вонючкин взгляд всё мутнее… Приказ – отчаянный вскрик – и живую игрушку изогнула сладкая судорога, а чуть разжавшимся пальцам стало ещё горячее; да, да, да-а, ну какой же кайфный…

Никто не умел стонать так упоённо, как Вонючка! Так плавно подаваться навстречу затихающим ласкам. И с таким искренним обожанием шептать:

– Спасибо… спасибо, мой лорд… – и, чувствуя бедром всё ещё твёрдые прикосновения, умоляюще нежно урчать и стелиться, просить каждым движением и взглядом разрешения прикоснуться.

Рамси рыкнул увлечённо, нетерпеливо – и, выпустив живую игрушку из рук, перевернулся на спину, одним рывком через голову сдёрнув футболку. Вонючка неслышной тенью скользнул поверх его тела – припал, пригнулся на дрожащих слабых руках… Приник губами к жилкам шеи – блаженный выдох из приоткрытых губ, ещё выше подбородок, напряжённее мышцы – и, наслаждаясь вкусом кожи, обласкал ключицы и ниже, ниже… Языком по твёрдой бусинке соска – бережно, обожающе, – коротко дёрнулись бёдра, дрогнул глубоко в груди отрывистый стон. Рамси вцепился в его ошейник, крутанул, придушил – до сдавленного дыхания, жалобных всхрипов; касания языка всё такие же ласковые, робкий вопросительный взгляд: «Я всё делаю правильно, милорд?..» – и чокнуто-увлечённый, горящий взгляд в ответ:

– Да-а…

Мелко подрагивая, прижимаясь к Вонючкиному телу приподнявшимися бёдрами, – Рамси дёрнул его ниже. Жёстко, беспрекословно – остановил вверху живота.

– Кусайся! – Хватка пальцев, вцепившихся в ошейник, пульсировала от возбуждения; вдох – края рёбер приподнялись, раздвинулись чуть шире…

Сдавленно выдохнув, Вонючка припал к горячей коже над самым животом: губами, языком, остриями зубов на грани чувствительности – будто ласка ножом, ещё и ещё раз, увлекаясь, тихо урча… Хриплый стон – хозяин вытянулся всем телом под широкими влажными поцелуями.

– Я-а… сказал… кусаться! – шалеющий рык сквозь зубы – и Вонючка, всхлипнув с заполошным ужасом, осторожно сжал зубами край рёбер. – Ещё!

Он легко куснул второй раз, почти отпрянул – Рамси резко выдохнул, выгнувшись – рывок! – за ошейник и сам навстречу… И Вонючка в ужасе взвыл, ощутив клыками треск вспоротой кожи. Затрясся, заполошно скуля – нет, нет, нет, я не хотел, простите, простите!.. – холодея и немея от железного вкуса на языке…

Упоённый возглас – без тени разума; будто только этого Рамси и хотел: сочащихся кровью порезов и чистого, всепоглощающего ужаса живой игрушки – в каждой нотке жалкого скулежа и в каждом дрожащем, бесконечно бережном касании языком… Ещё и ещё, благоговейно смывая кровь, извиняясь, влюблённо урча, едва дыша – и Рамси стонал в ответ так блаженно, что вместе со следами его крови медленно таял Вонючкин страх.

Дыхание всё чаще, глубокое, кайфное; пальцы, выпустив ошейник, вплелись в волосы над ухом – и Вонючка, зная этот сигнал, просяще-нежно провёл языком по животу. Блаженный выдох – увлечённое согласие – и лапки в обрезанных перчатках осторожно потянули вниз пояс джинсов. И первое скольжение языком – горячее, по всей длине – заставило хозяина дрогнуть и выгнуться с глухим стоном.

– Да-а… Хороший… – выдохнул Рамси, и пальцы поощрительно сжались в волосах.

Вонючка ласкал его увлечённо и нежно – ровно настолько, насколько позволяли смертоносные импланты; каждое прикосновение к ним – не к остриям, а к зеркально гладкой передней поверхности – так и пробивало сладким чувством опасности. О, Вонючка умел быть идеальным в пределах того, что ему было дозволено! Скольжения языка с упоительными лакающими звуками – каждый отдаётся волной сладкой дрожи, вспышкой удовольствия, – выласкивая каждый предельно чувствительный рельеф.

– Р-руку, – хрипнул Рамси – уже выгнувшись весь, мелко подрагивая, не дыша; Вонючка не колеблясь протянул четырёхпалую лапку к его растопыренным пальцам.

Прижмурился на миг, когда хозяин вцепился и стиснул – до сладкой ноющей боли, до тихого хруста; робкое сжатие в ответ – и, дёрнувшись всем телом, Рамси сдавленно взвыл. Вонючка с обожанием таращился на него во все глаза – на каждую сладкую судорогу, сотрясавшую крепкое тело, – благоговейно увлечённо сглатывая. Последняя волна напряжения – и хозяин наконец задышал: бессильно опав на скомканные обрезки паруса, пожирая взглядом преданно облизывающуюся Вонючкину физиономию…

Полуприкрытые хищные глаза светились в полутьме нереальной прозрачно-голубой опалесценцией; губы были приоткрыты и сухи, рубиновая серьга забросилась внутрь уха и поблёскивала там, точь-в-точь капля крови – таким Рамси Болтона могло видеть только одно существо в мире. Тяжело дыша, с заполошно колотящимся сердцем – от чего мелко дёргались рёбра слева, поблёскивая свежими разрезами, – он встянул игрушку для пыток выше, на себя. Ошалело-обожающие глазищи Вонючки были теперь прямо напротив нелюдских болтонских глаз – Рамси поцеловал его в морду, над клыком, как любимого пса, вжался носом сбоку от его носа и застыл так, блаженно уркнув.

– Умница и краса-авец… – выдохнул хрипло, почти нежно, почти благодарно.

Пригнув ниже, он уложил живую игрушку себе на грудь – а скорей уж просто уронил Вонючке на спину отяжелелые руки – и тот, удовлетворённо выдохнув, робко потёрся о хозяина щекой.

– Ты одеялко?.. – зачарованно, полуобморочно-сонно пробормотал Рамси.

– Я Вонючка! – тревожно отозвался питомец, напрягшись плечами – в ожидании жестокого обучения послушанию.

– И одеялко, – настоял хозяин строго, уже едва удерживаясь на краю сознания.

– Да, мой лорд, и одеялко… – покорно согласился Вонючка, блаженно улыбаясь в темноте.

Благоговейно держа на себе обмякшие крепкие руки, тая от тёплого дыхания в волосах на макушке – он завороженно слушал стук сердца под самым ухом. И в этой переполненной смертями верфи, на этом разбитом корабле, на полу разорённой капитанской каюты – Вонючка был совершенно неприлично счастлив.

Комментарий к 15. Разомкнувшийся круг (3) https://vk.com/kalech_md?w=wall-88542008_982

====== 16. Альтерация звука... ======

Хозяин уже давно спал, согревшись под живым одеялом, а Вонючка всё так же молча слушал неспешные удары его сердца и думал. Воспоминания, казалось бы, так надёжно похороненные и запечатанные запретом, теперь пробудились и никак не желали уходить, жалили взбудораженное сознание. Воспоминания не о себе, конечно, – но всё, что происходило с мальчиком по имени Теон Грейджой, почему-то стало близким и важным. И помнилось теперь совершенно ясно.

На корабле этому ребёнку было хорошо – Вонючка не сомневался. Время сгладило все недостатки и обесценило минусы, которые выглядели сейчас совсем незначительно, – особенно в глазах того, кто прошёл через пытки в дредфортском подвале. Пусть над Теоном смеялась Яра, называя его принцессой и хлюпиком, пусть Родрик и Марон не обращали на него внимания, слишком занятые своими делами и безразличные к мелкой шмакодявке. Пусть даже родители не возлагали на него больших надежд: светловолосый тощий кудряшка, абсолютно не самостоятельный – ну какой из него пират, даже дочка смотрится серьёзнее…

Но они всё же были семьёй – по крайней мере, другого примера семьи, кроме как родня Теона, Вонючка не смог бы назвать при всём желании – и заботились друг о друге в своей манере. В спокойные вечера собирались вместе в адмиральской каюте, и Бейлон Грейджой рассказывал байки из своего прошлого, учил детей морским хитростям или показывал приёмы рукопашного боя. Мать семейства смотрела на них с ласковой и довольной улыбкой, которую редко можно было увидеть на лице суровой пиратки, собственноручно отправившей на тот свет не одну сотню людей. Тогда Теон чувствовал, что они единое целое, – Вонючка не мог этого понять, но помнил как факт.