Текст книги "Симфония боли (СИ)"

Автор книги: Ramster

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

– А Вонючка-то… – без смеха произнёс вдруг Ноздря, – тоже ведь, небось, почил? Не пережил бы он хозяина, я думаю. Даже если взрывом и не убило сразу…

Вновь повисшее молчание прервал звонок; Кирус порывисто прижал к уху трубку. Все невольно вслушались: громкий голос хохотушки Любаны можно было засечь издалека, но сейчас, видимо, ей приходилось говорить приглушенно. Лицо Кируса становилось всё мрачнее, и под конец он произнёс:

– Понял. Если ещё что важное выяснится, звони, но не рискуй только. И Штефана береги, чтоб нигде не влез!.. – И через пару секунд с неожиданной теплотой добавил: – И я тебя, Пузо. – Сунув телефон в карман, Кирус сообщил настороженно притихшим бойцам: – Штаб на ушах, куча распоряжений сверху. Готовят приказы по увольнению командиров – всё высшее звено. Трое уже посмертно уволены. А войска, за которыми мы едем, оказывается, шли на Хорнвуд-холл. Они сейчас стопорнули на подступах к Норсбруку, ждут приказа атаковать.

– Это Хорнвуды! – выпалил Кога. – Ну конечно, кто же ещё, из-за наследства!

– Едем туда. Ждут они приказа – будет им приказ! – Кирус крепче стиснул руль. – По телефону не получится, но с глазу на глаз сумеем их взбаламутить. Размотаем этого х**лача по всему Хорнвудскому лесу ровным слоем!

– Думаешь, Хорнвуд не приберёт войска к рукам, пока доедем? – скептически отозвался Парус. – Мы теперь все ему принадлежим по наследству. В самое пекло сейчас лезем! Мёртвыми себя объявив – нет чтобы отсидеться…

– И отдать армию приезжему уроду, который господина Рамси порешил? – подал вдруг голос Волчий Хрен, молчавший всё это время. – Думаешь, если не светиться, то он до нас и не доберётся? Чёрта с два, и пока он в полную власть не вошёл, добраться до него первыми должны мы.

– А здесь у нас сочетанная травма, – голос над головой был невнятный и глухой, будто сквозь сон; неподалёку что-то мерно шипело: вдох-выдох – всколыхнулись в памяти смутные образы. – По виду написали шестнадцать лет, пока идёт как Неизвестный. Поступал днём, с места бандитских разборок, там был взрыв, так что контузия тоже имеется. Пулевое головы по касательной – в мозгах вроде чисто, результат КТ ещё надо распечатать. Лёгкая ЧМТ, сквозное пулевое предплечья и открытый перелом лодыжек справа, несвежий, хирурги уже всё составили. По гемодинамике – стабильный, остаточная седация, поступал в глубоком оглушении… – непонятные слова убаюкивали, но всё нарастающая тревога не давала погрузиться обратно в сон. – Токсикология в работе. И… ты глянь только: весь в шрамах разной давности, и пальцев недобор… Что с ним делали?

Вонючка приоткрыл глаза, чуть повернул голову в поисках источника звука – она отозвалась болью и тошнотой. Белый потолок. Хром и кафель, висящие вверх дном бутыли с жидкостью… Люди в однотонных костюмах.

– О! Наконец. Всё в порядке, парень, ты в больнице. Скажи, как тебя зовут? Где ты живёшь?

…Кровать. Нельзя быть на кровати, если хозяин не позвал!

Панически всхлипнув, Вонючка неловко скатился вниз – запутавшись в простыне и проводах, грохнулся на липкий линолеум. Что-то оторвалось от руки, потекла кровь – он быстро прижал предплечье к груди: вытирать всё об себя, не пачкать пол! Глухо рыкнул на бросившихся поднимать людей, отполз, пятясь: никто не смеет касаться лордова пса без разрешения господина Рамси! С грохотом рухнул железный штатив, задетый ногой – звук отдался вспышкой боли в голове, и Вонючка, сдавленно взвыв, забился спиной в угол.

К нему подступали. Что-то говорили. Его хотели схватить! Неспособный защищаться – он сжался в комок, обхватив скрещенные голени: холодно, пусто, страшно, страшно, страшно!.. Тело сковала дрожь, мысли бросились в паническую скачку: нельзя говорить с посторонними – нужно найти хозяина – сказать только необходимое!

– Я Вонючка! – выдавил он хрипло себе в колени – не обращаясь ни к кому. – Из Д-дредфорта!

Удивлённые, возмущённые, успокаивающие голоса – будто на чужом языке: настолько сильно грохотало в голове из-за попыток вытолкнуть ещё хоть пару слов. Спросить, где хозяин. Слова не выходили! Вонючка засипел, стиснув голову: марля бинта под ладонями – где перчатки?!

Обрывки фраз – «что за разгром», «результаты КТ пришли» – едва доносились до сознания, пока он, сжавшись и трясясь, пытался осознать в пространстве своё тело.

– Трещина височной кости, непроникающий дефект от пули, в мозгу чисто…

На нём не было одежды. На глаза сползал бинт. Нога болела с новой силой, стянутая свежей повязкой.

– …там все передние зубы – импланты. Клыки и по шесть штук между ними, я даже снимок распечатал, смотри! Точно как собачьи…

И только в этот момент Вонючка понял, что он гол полностью, абсолютно. Потому что прижатыми к голове руками он мог без помех осязать свою шею.

В палату уже вошли санитарки – поднимать и вязать буйного, прибирать побитые растворы, – когда затихший было парнишка вдруг вскинулся из угла: с перекошенным лицом, с круглыми, безумными от ужаса глазами.

– Ошейник… Где мой ошейник?! – Тощие руки метнулись к горлу, соскользнули, пачкая ошрамованную грудь кровью; девять пальцев панически вцепились в ключицы. – Г-где…

Больше не вышло ни слова: он как будто пытался что-то сказать и не мог, только хватал воздух жуткой острозубой пастью и таращился, таращился, закрыв обеими ладонями шею…

– Уложите его. Осторожно, зубы! Он совсем, похоже, не с нами, может и куснуть…

Вонючка не мог куснуть, даже если бы имел возможность. Он не отнимал дрожащих рук от шеи, беспомощно сжимал пальцы, будто всё ещё надеялся ощутить под ними свой ошейник. Вдруг ошибся, вдруг показалось?..

– Идём, идём-ка, милок… – Пожилой санитарке не пришлось применять силу: Вонючка послушно поднялся с пола и позволил уложить себя на кровать – застывший, безвольный, как кукла. – Вот так-то бы сразу. Давай тебя накроем…

Без ошейника было холодно. Без ошейника было жутко, потерянно, пусто – ни защиты, ни принадлежности, и не согреться никак, не помогут собственные ладони: согреть и успокоить могли только руки хозяина.

– Может, от наркоза так отходит… А может, от контузии? Через недельку, если так же будет, психиатра пригласим…

Голоса затихали вдали, медсестра, ворча, что-то делала с перепачканной в крови безвольной рукой, крепила обратно к груди проводки… Вонючка уставился в потолок широко распахнутыми глазами. Одним махом, рывком, перехватившим дыхание и обледенившим кожу – вдруг осозналось простое и страшное: Вонючка подвёл хозяина. Вонючка не выполнил приказ защищаться – и потому лишился ошейника. Вонючка недостоин больше быть собакой.

Комментарий к 18. Опустевший вагон (1) https://vk.com/kalech_md?w=wall-88542008_1620

тут есть карта местности...

====== 18. Опустевший вагон (2) ======

Утреннее пробуждение Гриша напоминало выход из комы. Конечно, младший боец Второго Отряда понятия не имел, каково это – выходить из комы, но осознание того, кто он, зачем он и на каком он свете, заняло, кажется, целую вечность.

Что вчера было? Сколько он выпил? Кто бил его ногами, кто нагадил в рот? Кто до казарм довёз, в конце-то концов?..

Всплывающие в памяти картинки – руль служебного джипа, дорога в свете фар – намекали, что Гриш довёз всех сам. И даже ехал вроде бы ровно… А потом – поймал глюк?.. Да такой, что топтанул педаль газа в пол и гнал, как сумасшедший, до самого Дредфорта, чудом машину не разложив на повороте… Припомнить теперь, что же ему такое померещилось в темноте, казалось нереальной задачей – осталось только смутное ощущение ужаса. Ну да и ладно, не больно-то хотелось…

Гриш привстал и огляделся, расплатившись за резкое движение приступом тошноты. В комнате властвовал бардак, из горы тряпья на соседней койке торчали ноги в сапогах, а ещё одно тело храпело на полу, так и не доползя до цели. С улицы проникали невыносимо яркие солнечные лучи и шум – слишком уж много шума… Р-раз – и свет будто обрубило на секунду: что-то огромное, тёмное пронеслось мимо окна сверху вниз.

«Что за…» – Гриш выглянул – и онемел, застыв: прямо на его глазах с фасада соседней казармы обрушился болтонский флаг – так вот что это было!.. На месте упавшего полотнища развернулось, плеснув оранжевым, новое – с головой лося.

Секунда шока – и озарение памяти пришло внезапно, рывком, будто холодной водой окатило: тринадцатый дорожный столбик, фигура на обочине, глаза господина Рамси из темноты – и страшная, страшная новость… Болтоны мертвы. В Дредфорте смена власти.

Гриш потерянно осел обратно на кровать; тяжёлые с похмелья мысли осоловело мотались по кругу – зациклившись почему-то на десяти выстрелах в лицо. От него же ничего не осталось… Как шефа опознали в таком виде? Может ли быть, что…

Неуклюже встрепенувшись, Гриш бросился к умывальнику. Ещё одну мысль, совсем дурацкую теперь, при свете дня, – «Разве призрак является не в том виде, в каком умирал?» – он додумывал, уже натягивая торопливо сапоги.

Незаметно одолжить служебный джип не оказалось проблемой, как и выбраться на Южную Трассу: главная база болтонских молодцев кипела, как котёл с крупой. Лихорадочно отсчитывая дорожные столбики – двадцатая лига, девятнадцатая, восемнадцатая, – Гриш не мог избавиться от ощущения, что занимается глупостью – вместо того, чтоб пытаться найти своё место в суматошно меняющемся мире. Наивный идиот, гоняющийся за своими пьяными глюками! Но если был хоть малейший шанс… означавший, что он бросил шефа ночью на дороге одного, обессиленного и наверняка раненого… Об этом даже думать не хотелось, но Гриш знал: если он не проверит то место, то будет последней крысой, которая сбежала с тонущего корабля, трусливо поджав грязный хвост. Он стал частью Второго Отряда – а значит, обязан был охранять Рамси Болтона до конца!

Оставив машину у тринадцатого столбика, болтонский молодец заспешил назад по обочине – по рифлёным следам протекторных подошв: они были глубокие и размазанные, будто кто-то тяжело волочил ноги, ковыряя грязь. «Мало ли кто мог тут идти», – успокаивал себя Гриш, следуя беспорядочно-волнообразной траектории, – всё тревожнее тиская во вспотевшей ладони ключи. Да так и похолодел, остановившись резко – будто на стену налетел, – когда увидел на кромке асфальта раздавленные солнечные очки. Значит, не померещилось.

Заглянуть через край дорожной насыпи – сбитый, обрушенный – было так страшно, что разом стали ватными ноги. Медленно, как на казнь, ковыляя ближе, Гриш осознавал: если там, внизу, окажется труп, это будет его вина, только его, и прощения он себе никогда не найдёт.

Внизу был кювет – развороченный, ощеренный подмёрзшим за ночь рельефом измятой грязи. Следы из него вели прямиком через поле, в сторону видневшейся невдалеке деревни. Гриш попятился, споткнувшись, и стремглав бросился к машине.

Джори Кассель, начальник охраны Винтерфелла, занялся поручением лорда Старка лично: опыт работы следователем делал его лучшим исполнителем для такой задачи. К моменту визита в реанимацию районной клиники Пайра – утром, когда ушла сонная ночная смена и явилась дневная, – он был во всеоружии: фотографии с места происшествия, показания спасателей, а также вся информация о единственном выжившем, которую удалось раздобыть за ночь. Парень должен был оказаться совершенно съехавшим с катушек – если хоть половина того, что узнал о нём Джори, была правдой.

– Опять на полу! – возмутился лечащий врач, прервав рассказ о больном на входе в палату: крайняя слева койка была разворошена и пуста. – Ночью привязанный лежал, после того как слез пару раз, а утром пришёл заведующий и сказал отвязать…

Паренёк обнаружился в углу – именно такой тощий и разрисованный шрамами, как представлял себе Джори, вот только волосы оказались не лохматые, а коротко остриженные; он спал, свернувшись в опутанный простыней комок и закрыв забинтованным предплечьем шею.

– Я дальше справлюсь, спасибо, – уверенно кивнул Джори врачу.

Пациент вскинулся от первых звуков голоса и, отшатнувшись глубже в угол, тревожно заморгал. У него на лбу была растрёпанная повязка, на щеке – стянутый парой швов свежий порез. И всё, ни единого шрама на лице, в отличие от тела, – как будто болтонский ублюдок не хотел портить ему внешность…

– Здравствуй, – начал Джори, присев рядом, как только врач вышел: успокаивающе и дружелюбно, будто обращаясь к ребёнку или напуганному животному; взгляд широко расставленных серовато-лазурных глаз оставался всё таким же опасливо-враждебным. – Я из службы безопасности Хранителя Севера, меня зовут Джори. Я знаю, кем ты был в Дредфорте, но это уже не имеет значения. Как я могу тебя называть?

Паренёк медленно отвернул голову и плотнее поджал к телу ноги; Джори ждал. Наконец, глядя в стену, он хрипло, будто через силу, вытолкнул – заученно-механическим тоном:

– Я Вонючка. Из Дредфорта. Принадлежу моему хозяину, господину Рамси Болтону.

– Без проблем, Вонючка так Вонючка, – легко согласился Джори. – Я хотел бы поговорить с тобой о том, что случилось вчера. Был взрыв в доме элитного телохранителя, верно? Скажи, был ли там кто-нибудь чужой перед взрывом?..

Тощие плечи, которые Вонючка поджал к самым ушам, дрогнули, голова протестующе задёргалась. Под терпеливым взглядом бывшего следователя парнишка сжался в угловатый комок.

– Ты боишься наказания от Рамси Болтона, так? – понимающе предположил Джори – и потянулся ко внутреннему карману куртки. – Можешь говорить свободно, тебе больше нечего бояться. Он мёртв.

Глупость. Вонючка слышал какую-то глупость, даже сознание её не обработало. Несуразность, абсурд – но этот странный нестриженный человек добился своего: карточки в его руках приковали Вонючкин взгляд.

– Тебе больше нечего бояться, – повторил он. – Смотри, это последние фотографии Рамси Болтона.

И Вонючка смотрел.

Крупный план. Не разобрать, что на снимке: буро-красное месиво с крошками костей, слипшиеся от крови клочки тёмных волос… Наверное, это было чьим-то лицом. Вонючка таращился тупо, без эмоций. Вонючка привык к изуродованным трупам. Это не могло быть хозяином, что за бред, даже мысль такая сама не пришла бы… Где его жёсткая улыбка, где прозрачно-голубые глаза?.. Кровь, кровь. В рваных провалах глазниц, между раздутых лопнувших губ. И в мочке уха… Почти неприметный… Красный огонёк, блестяшка. Рубин в форме капли.

Вонючка схватился за горло – бездумно, панически ища ошейник: спасение, островок реальности в том страшном и неназванном, что наползало, надвигалось неотвратимо, как девятый вал. Не нашёл – пальцы слепо царапнули окольцованную шрамами шею.

Фотографии сменялись перед глазами: распростёртое на полу тело во весь рост, вместо головы – кровавая мешанина. Щеголеватая кожаная куртка (вцеплялся и соскальзывал, слабея от наслаждения, пока вбивали в песок). Залитая кровью футболка с принтом крест-накрест – болтонский герб (утыкался носом, вдыхал запах, когда прижимали к себе в вертолёте). Тёмные джинсы (прислонялся щекой, прикрыв глаза). Тяжёлые подкованные стилы (надёжно и властно придавливали подошвой бедро)… Всё принадлежало господину Рамси. Господину Рамси…

– Это не он! – хрипнул Вонючка – торопливо, сбивчиво, будто затыкая пробоины в борту, из которых мутным потоком уже вовсю хлещет боль, ужас – и смерть, смерть, смерть. – Это не хозяин…

– Никто никогда больше не будет твоим хозяином, – медленно, раздельно, убедительно говорили ему. – Этот труп опознан как Рамси Болтон, идентифицирован по зубной карте. По предварительной версии следствия, его расстрелял собственный отец. Скажи мне, что произошло на самом деле? Был ли в доме кто-то помимо болтонской охраны?

Мотая головой – лихорадочно, до хруста, до тошноты – Вонючка полз прочь, полз, полз и не мог сдвинуться с места, не мог отвести пустой взгляд от последнего снимка. Передний зуб со сколом и пломбой. Лёгкое несовершенство… Украшение идеальной улыбки хозяина. В пакетике судмедэксперта, сломанный, заляпанный кровью.

– Эй! Парень! Ты в порядке?! – Фотографии с мёртвым шелестом стекли на пол, когда чужак схватил Вонючку за плечи, встряхнул: – Дыши!..

Захлёбываясь ядовитыми глотками воздуха, давясь горьким комом в горле, Вонючка таращился на цветные картинки – кроваво-чёрные, как седьмое пекло. Что за… бред? Нелепица?.. Разве мог хозяин – уверенный, сильный, почти бог – умереть?! Разве мог лежать вот так, допустить эти кощунственные снимки, разве мог оставить своего Вонючку?

«Это не он. Нет, не он, не он!..» – то ли истошный вой гибнущего пса вырвался наружу, то ли ударил взрывной волной в голове – Вонючка корчился, судорожно стиснув виски, зажав уши, будто от этого могло стать тише, будто это страшное, безысходное, непостижимое можно было просто вытрясти из головы.

– Врача сюда! Успокоительное! – крикнул Джори в сторону двери.

Парнишка кричал безумно и дико, без слов, и начальник старковой охраны невольно отшатнулся: он уже видел аффекты и знал, на что способны люди в таком состоянии. Лишний звук, неосторожное движение – и улетишь в стену, а то и в окно…

– Успокойся! Всё будет хорошо, – заговаривал он зубы чокнутому доходяге, пока прибежавшая медсестра торопливо заполняла шприц. – Болтоны мертвы, всё закончилось. Рамси тебя больше не тронет!

– Он меня больше не тронет… – пролепетал Вонючка, уронив покалеченные руки – с такой горечью и ужасом в сорванном голосе, будто мир рушился вокруг, а он только сейчас это осознал. – Больше н-никогда не т-тронет…

Поднявшись на ноги, Джори отступил на шаг. Не страшны были собачьи зубы в неестественно широком рту, не омерзительны были шрамы по всему тощему телу и слёзы на перекошенном лице. Ужас и отвращение пробрали его до дрожи только сейчас – при виде того, как жалкий, изувеченный пытками паренёк собирает с пола фотографии трупа. Сгребает бережно, трясущимися руками, неловко поднимает выпавшие между пальцев. И, скуля сквозь рыдания «милорд, милорд», отчаянно прижимается к ним губами.

При въезде в деревню следы затерялись на утоптанной земле. Тщетно пытаясь их найти, Гриш неуютным холодком по затылку ощущал на себе взгляды собравшихся местных: настороженные, враждебные – неприятные, будто похмельная дурнота. Ему даже не ответили на приветствие – это было так странно и обидно для уроженца точно такой же деревушки…

– Понаехали бандюки, – донеслось приглушенно от ближайшей группки сельчан.

Гриш обернулся – весь внутренне напрягшись в ожидании нападения, будто не было на нём бронированной болтонской униформы и кобуры с пистолетом, будто не на военном джипе он приехал. Взгляд успел уловить инстинктивное общее движение назад.

– Вы не видели сегодня парня, одетого как я? – вопрос прозвучал совершенно беспомощно, наудачу – но одна селянка вдруг отозвалась:

– А вот во хлеву у меня давеча засев! Ты ужо прибери его куда, мил солдатик!

Гриш приближался к чужому сараю на отчётливо холодеющих ногах – будто ему передался страх отставшей на полпути хозяйки: «Ополуночи, видать, притащився да вбився мне в хлев за каким-то лядом, я поутру сунулася скотину кормить, а он как зыркнет, страхолюдство, да в сапогах ваших тракторных, да с ножом! Так и не кормлена скотина-то… Ходила ужо слушать – тихо, аль подох?»

В сарае было темно. Поверх привычного для таких мест запаха чувствовался тяжёлый, металлический – запах крови. Прислушавшись к тишине, в которой тревожно сопели и топтались коровы за загородками, Гриш дрожащими пальцами включил фонарик телефона – по сараю заметалось тусклое пятно света, слишком слабое, чтобы достать до стен. И по мере того как привыкали к освещению глаза – медленно, невыносимо медленно, – в самом углу, совсем низко, из темноты проступило бледное запрокинутое лицо. Затем – такие же белые руки, перемазанные кровью…

– Лорд Рамси?.. – дрогнувшим голосом окликнул Гриш.

Шеф сидел безвольно, как сломанный манекен, привалившись спиной к бревенчатой стене. Стала видна теперь и форменная футболка с логотипом уипкрикской базы, закатанная до груди, и залитый кровью правый бок, и нож в руке, свисшей с колена, – непонятно как держащийся между заляпанных пальцев. Гриш сделал пару шагов ближе, не отрывая от неподвижной фигуры опасливый взгляд – всё тревожнее пытаясь уловить дыхание; «Шеф?..» – так и не вытолкнулось сквозь ком в горле…

Сиплый вдох – и тяжёлое тело согнул приступ кашля – такой внезапный, что Гриш дрогнул, едва не выронив телефон. Да так и таращился беспомощно, пока шефа слабо, надсадно трясло. Наконец Рамси откинулся обратно, загнанно дыша, – и медленно приоткрывшиеся глаза бесцветно отблеснули в темноте.

– Шеф… – запнувшись, выдавил Гриш, затоптался на месте, как виноватый школьник. – Послушайте, я, честное слово, вчера испугался очень сильно, вы показались только, а потом раз и нет вас! – он бормотал торопливо и потерянно, то и дело косясь на нож. – А потом ещё и ребята сказали, что вы умерли, ну я и решил, что призрак померещился, и ходу оттуда, ну очень уж напугался, милорд, простите, пожалуйста…

Перемазанные кровью пальцы медленно сползли по рукояти, перехватывая крепче, – Гриш напрягся, готовый отскочить. Он как будто в упор не замечал перед собой полулежащего на земляном полу подростка: раненого, измученного, с мутным до бессмысленности взглядом – видел только окровавленную руку палача со свежевальным ножом. А ещё – намотанный на неё кожаный ремешок с заклёпками – смутно знакомый, Гриш помнил его, Гриш его где-то видел…

Видел на Вонючкиной шее.

Воздух застрял в глотке, а взгляд лорда Рамси – снизу вверх, безразличный и бесконечно усталый – показался вдруг Гришу настолько свихнувшимся от боли, что эта боль эхом отдалась где-то внутри, будто удар под дых – так, что мучительно захотелось откашляться.

– Я Гриш, охранник-стажёр… – добавил болтонский молодец зачем-то – уже совсем нелепо и беспомощно. – Вы меня в отряд приняли, мы праздновали, и я вас увидел случайно по дороге… Никто не знает больше, я не говорил, куда поехал.

Короткое, через силу, движение головой: кивнул. Услышал! Вторая рука шефа приподнялась с пола – сплющенный окровавленный кругляшок пули отблеснул между пальцев в свете мобильника – безучастный взгляд – и он выпал куда-то в солому.

«Вырезал ножом. Сам себе. Из бока», – промелькнуло у Гриша в голове – и тут же вспыхнули в воображении непрошеные картинки: в тёмном сарае, трясущимися грязными руками, наощупь – нож входит в плоть, раскрывает ее, обнажая… Розовое, алое, заполняется кровью, пласты мяса – как на прилавке, только это его собственный бок. И боль режущая, острая, как нож, ослепляет и сковывает, и хочется отдёрнуться и больше не касаться раны, а нож скребёт по пуле и не может подцепить…

Гриш икнул, пошатнувшись: его с удвоенной силой затошнило и повело. И слова шефа – едва различимые, сиплые – с трудом донеслись до сознания:

– Надо в Дредфорт, – Рамси снова зашёлся кашлем; голос был бесцветен и глух. – Поможешь мне… вправить запястья. И ободрать кое-кого.

Комментарий к 18. Опустевший вагон (2) https://vk.com/kalech_md?w=wall-88542008_1752

====== 18. Опустевший вагон (3) ======

«Его расстрелял собственный отец», – стучало в голове, как беспощадный приговор.

Вонючка не мог подняться. Так и замер, одуревший от укола, распяленный за руки и за ноги – опал бессильно только сейчас, когда перестало ломать отдачей блока.

Кого-то отшвырнул? Покалечил?.. Пытались отобрать снимки. Страшное, мерзкое, безнадёжно-последнее – всё, что осталось от хозяина, – драгоценное…

«Вонючка, защищайся!..» (Вонючка, убей его! Фас!)

Не успел. Не справился! Подвёл!

Не исполнил приказ.

Обездвиженный, утыканный трубками, осквернённый – с горящими от омерзения следами чужих рук по всему телу – Вонючка скрипуче, монотонно выл в потолок. Страшный, чужеродно-белый потолок – в Дредфорте таких не было, – точно как четыре года назад. Пусть бы хозяин снова избил его до полусмерти, пусть бы всё это было тошнотворным сном после наркоза! Пусть разъярённый, пусть причиняющий боль – господин Рамси не был бы сейчас мёртв из-за того, что Вонючка просто НЕ УСПЕЛ.

…Не мог успеть, получил приказ слишком поздно – преступно глупые и жалкие отговорки. Ради улыбки хозяина, ради увлечённого восторга в его глазах – «Ты и так умеешь?!» – Вонючка обязан был вспороть Русе Болтону горло даже с пулей, даже с целой обоймой пуль в голове!

Даже не добравшись до шеи – он должен был вцепиться в руку с оружием, порвать зубами жилы, принять пули в себя – что угодно для того, чтоб эта мразь не выстрелила в господина Рамси…

…А быстроты хватило только на то, чтобы чуть отклонить направленный в лоб пистолет.

Пайр встретил Робба Старка мокрым позднеосенним снегом и пронизывающим ветром с побережья. По дороге через половину континента – по равнине до реки Белый Нож, по перевалам Бараньих Холмов и междуречью Плачущей и Последней рек – он успел не раз пожалеть о том, что вызвался самолично допросить Вонючку. Но возможность воссоединиться с Донеллой, оправдав лорда Хорнвуда, того стоила! Отцу было слишком уж важно знать, причастен ли их будущий родственник к гибели Болтонов, а Джори Касселю выживший болтонский раб так ничего и не рассказал. Джори не делился подробностями ни с кем, кроме отца, и, вернувшись, сразу взял больничный: вроде бы попал где-то в Пайре в аварию и сломал несколько рёбер и руку. Служебная машина приехала целой и водитель не пострадал – это всё, что знал Робб.

А ещё он знал, что, даже не обладая навыками следователя, имеет больше шансов разговорить Вонючку, чем Джори Кассель: как-никак, настолько асоциальное существо ответило бы знакомому человеку скорее, чем первому встречному. Если оно, конечно, вообще в состоянии отвечать…

Видимо, отец обо всём договорился: наследника Хранителя Севера пропустили за тяжёлую железную дверь без вопросов, даже не просили надеть бахилы и полупрозрачную синтетическую накидку – Робб взял её с вешалки сам. В широком коридоре реанимации, наполненном запахами испражнений, мясной гнили и химикатов, не хотелось ничего касаться ни руками, ни одеждой – что уж говорить о палатах? Из открытых дверей, мимо которых шёл юный Старк, доносился ритмичный шум приборов, чьё-то безмозглое бормотание и вой… Стараясь ступать осторожно, только на светлое, он пожалел о том, что не надел у входа бахилы: мало ли что побывало на этом полу?!

Робб наверняка не узнал бы Вонючку, если бы ему не указали, – даже притом, что это был единственный пациент в палате, который дышал сам. Остриженный, перемотанный бинтами, весь в трубках и проводах – но даже не в этом суть. Взгляд. Страшный, совершенно чокнутый взгляд без капли разума – из этих тупых широко расставленных глаз… Притянутые ремнями к самым краям койки конечности. Скрученная жгутом простыня поперёк груди – чтоб даже приподняться не мог. Звериный оскал в засохшей пене, растресканные губы – и торчащая из ноздри длинная прозрачная трубка с остатками чего-то мутного. Робба передёрнуло от омерзения.

– Иронично, что выжил именно ты, – выдавил он, заставив себя шагнуть ближе; Вонючка таращился в пустоту всё так же бессмысленно, и Робб с досадой догадался, почему Джори Кассель не добился толку: этой твари просто-напросто отшибло последние мозги. – Если хочешь быть хоть чем-то полезен, расскажи, как всё случилось. Вчера, в этом городе.

Никакого ответа. Даже цифры на мониторе над койкой остались теми же, да так же ровно ползли по черноте экрана разноцветные кривые. Неужели весь путь проделан зря? Болтонский раб рехнулся окончательно, отупел до состояния овоща?

Проверить можно было только одним способом: вывести его на эмоции. Да, низко, да, противно… В конце концов, Вонючка был всего лишь полуразумным питомцем чокнутого садиста и вряд ли мечтал о такой участи. Робб нахмурился, напоминая себе, ради чего он здесь: чтобы защитить Донеллу любой ценой. Он будет рядом и не позволит ей ещё раз испытать боль, даже если для этого придётся поступиться своими принципами.

– Ты имеешь очень гнусный вид, Вонючка, – приблизившись ещё на шаг, решительно произнёс Робб. – И то, что ты сделал с Донеллой, непростительно, ты заслужил наказание. Но… мысль о том, чтобы пытать тебя… у нормального человека вызовет только отвращение! Насколько же он был больным ублюдком… – выплюнул Робб, не отрывая взгляд от по-собачьи ощеренной морды вражеского раба: со скрипом сдвинулись острия зубов, задрожали губы, медленно пополз в сторону чокнутый от боли взгляд – а Старка уже несло, будто он говорил всё это прямо в мерзкую рожу Рамси Болтона: – Не знаю, поздравлять тебя или соболезновать, что твой извращенец-хозяин соизволил подохнуть! Кто убил его?!

Вдох – хриплый, жуткий. До-олгий. Прерывистый выдох. Монитор замигал красной лампочкой, надсадно пища: на нём что-то зашкаливало… Безумный Вонючкин взгляд дополз до лица Робба – и тот едва сдержался, чтоб не отступить. Привязан, привязан, да и вообще не нападает без приказа… Всё под контролем.

Ещё один вдох – и клокочущее сипение. Таращась с испепеляющей ненавистью, вздрагивая то и дело на своей привязи – Вонючка давился попытками проговорить хоть слово. Хоть слово без приказа, чужому человеку.

– Й-йе-е-если бы не б-блок… – вытолкнул он наконец – жутко, будто крупный пёс, каким-то чудом вырыкивающий слова непригодной для речи пастью, – й-йа-а-а бы н-на к-кус-с-ски… тебя… р-р-р-разор-р-рва-а-а-ал… – заклокотало в окольцованном шрамами горле, за частоколом узких нелюдских резцов.

– Урод! – выпалил Робб, отшатнувшись, – когда изрезанные руки дёрнулись, с треском рванув ремни.

Раз, другой – подались, разъехались волокна, из-под марлевой подкладки под ремнём показалась кровь. Робб отступал шаг за шагом, глядя с омерзением, потрясением: на лице раба не было ни тени привычной униженной беспомощности, только слепая ярость взбесившейся собаки. Рывок – такой, что, казалось, подскочила кровать, – утробный рык – и Робб, развернувшись, с ругательством вылетел из палаты.

Пока он размашисто шагал к выходу, его догнал заведующий отделением:

– Мистер Старк! Скажите, кто оплатит лечение этого пациента? За счёт городского бюджета финансируется только экстренная помощь, а его состояние уже не жизнеугрожающее…

– Он принадлежит дому Болтонов, – отрезал Робб, раздражённо сдирая накидку. – Обращайтесь в «Болтон Инкорпорейтед».

По больничным коридорам – к выходу, на улицу, на свежий воздух! – юный Старк двигался быстрым шагом, крепко сжав кулаки. Ему не удалось разговорить Вонючку – да кому бы вообще удалось! И теперь, нахмурившись, Робб жёстко и бескомпромисно убеждал себя: это не имеет значения. Болтоны мертвы, и им уже всё равно, кто их убил. Это не должно влиять на будущее живых! Отец узнает ровно то, что должен узнать, – как бы ни грызла за это совесть…