Текст книги "Симфония боли (СИ)"

Автор книги: Ramster

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

– Лорд Хенри Хорнвуд из Хорнвуд-холла, – гордо представился толстяк и заботливо обратился к тонкой фигурке по левую руку от себя: – Берёшь ли ты Рамси Болтона в мужья, Донелла?

– Да, – с идеально очаровательным балансом скромности и счастья отозвалась невеста – блистательная в своём богато расшитом платье.

Вера в Старых Богов не требует священнослужителя. И не предполагает, как видно, спрашивать согласия у жениха. Рамси коротко усмехнулся, подходя ближе. Одновременно с Донеллой он преклонил колени на белой мраморной плите, присыпанной кроваво-красными листьями, чтобы произнести перед священным древом молчаливую молитву. И услышал, как тотчас же за ним поспешно рухнул на колени Вонючка. Бесконечно далёкий от религии, Рамси, конечно же, не молился: задумался вместо этого, какую веру исповедует его игрушка для пыток. У Вонючки не было прошлого, а значит, и прежних богов. Перенял ли он северную веру? Или атеизм хозяина, то и дело сыплющего богохульными ругательствами?

Положенное время прошло – Рамси, встав на ноги, с облегчением отщёлкнул застёжку на шее. Миниатюрная металлическая дыба глубоко впечаталась в кожу – тёмно-розовый крестообразный след скрылся за подвинутым кверху узлом галстука. Болтон-младший обернул тяжёлым плащом плечи Донеллы – она просияла, оказавшись под изображением ободранной жертвы на всё полотнище, – и замер, позволяя молодой жене застегнуть на нём свой плащ – оранжевый, с рогатой головой лося.

Новоиспечённая леди Болтон пролепетала что-то восторженное, сжала опущенные руки мужа – явно потянувшись за поцелуем, – когда налетевший порыв ветра вдруг принёс целую россыпь искристых снежинок.

– Не к добру…

– Без любви, – зашептались гости.

– Откуда бы так рано?..

– Примета такая есть…

Первый осенний снег, кружась, падал на всё ещё зелёную траву, на слишком легко одетых людей, на алые кроны священных деревьев.

Робб Старк резко развернулся и зашагал к машине.

Комментарий к 12. Открытость окна (4) Вот и закончилась “мирная” половина фика. А дальше будет ТРЭШ! Ждите движ))

====== 13. Моногамная тварь (1) ======

Комментарий к 13. Моногамная тварь (1) Где-то тут поблизости должен быть вот такой флешбэк, но он бы слишком затянул повествование, потому вынесен в отдельный драббл! Любители трамси, налетайте, это про их первый раз))

https://ficbook.net/readfic/5650114

Только когда за хозяином и новоявленной леди Болтон закрылась дверь спальни, Вонючка осознал реальность происходящего. Резко, будто ледяной водой окатило: вот эта девушка теперь будет ночевать с господином Рамси.

Теперь это его жена, а значит, всё время, что он проводил раньше со своим питомцем, теперь будет принадлежать ей. Утром хозяин больше не будет трепать спросонья Вонючкину голову на краю кровати и затаскивать живую игрушку к себе, не будет сжимать в полудрёме, позволяя уткнуться носом в шею. Прогулки вдвоём по лесу и прятки в кустах уйдут в прошлое. Ночи в сторожкой тишине, властные прикосновения – а они ведь за эти годы узнали друг друга наизусть! – сбитое дыхание, горячий шёпот – всё теперь для неё. И это вполне логично… У неё на господина Рамси есть теперь все права, а у поганого Вонючки, игрушки для пыток – нет и не было. Болтонский пёс отлично понимал, что хозяин никогда не принадлежал ему, даже тень мысли об этом была бы кощунственной, но… Теперь угроза лорда Русе уже не пугала. Наоборот, она стала казаться спасением: это всё скоро закончится. Для Вонючки, по крайней мере.

Ничего трагичного, просто закономерный итог всему, начиная с того злосчастного знакомства на вечеринке, поводом к которому (глупая ирония!) был бессловесный раб… «Он вообще разговаривает?»

Приём у Старков… «Ты куда-нибудь ходишь без него?»

Прогулка в парке аттракционов… «Полагаю, Донелла может отдать приз…» – «Тебе как хозяину Вонючки!»

Свидание в лесу у Дредфорта… «Может быть, пусть наш маленький пикник будет только нашим?..»

И прочие свидания – уже без живой игрушки. Каждый новый шаг приближал их к сегодняшнему дню. К финалу.

Все приготовления к свадьбе прошли мимо Вонючки – как во сне, как в тумане. Он не заметил даже своей новой стрижки: то и дело пытался заправить за ухо несуществующую прядь. Всё казалось слишком быстрой и суетливой подготовкой к какому-то спектаклю или маскараду, разве что хозяин стискивал его всё сильнее и всё больше молчал. Собственно, Вонючка даже не успел понять, что происходит и что будет дальше, – да и задумываться не хотел, намеренно погружаясь в полудремотное отупение всё то время, что господин Рамси к нему не прикасался.

Последняя его хватка перед церемонией – как только вышел лорд Русе – оставила ноющую боль в плечах и невозможность поднять руки; Вонючка был согласен, чтоб хозяин переломал ему хоть все кости, только бы они направились сейчас не в богорощу, а к джипу, на дорогу и прочь – куда угодно…

На церемонию шли, как на сражение: господин Рамси в богато расшитом родовом плаще, чеканя шаг, и за ним весь Второй Отряд в боевом построении, вместо тщедушного новичка – здоровяк Парус. На каких-то несколько обречённо-сладких секунд Вонючка представил, как болтонские молодцы расступаются полукругом из-за спины хозяина и, синхронно выхватив оружие, заливают огнём всю толпу гостей, лорда Русе, Старков, невесту в вычурном платье, будто стащенном из девчачьих фильмов про принцесс… Представил всплеск визгливых криков, кровавые кляксы на богатых одеждах, падение тел и восторженную улыбку господина Рамси.

«Он волнуется», – донёсся сдержанный голос лорда Русе: очевидно, выражение лица жениха не соответствовало моменту. Но хозяин не выглядел волнующимся, отчаявшимся – да. Когда настала его очередь говорить, он так побледнел и смотрел так ожесточённо, что на миг Вонючка поверил: сейчас вместо положенных слов пошлёт всех в седьмое пекло. Но церемония прошла без единой запинки.

Праздник отшумел быстро – по крайней мере, так показалось живой игрушке. Короткое прикосновение к плечу: «Ты можешь сидеть за столом», – и Вонючка, не глядя опустившись куда усадили, проводил хозяина беспомощным взглядом и снова оцепенел. Кажется, кто-то из болтонских молодцев придвинул ему тарелку с угощением – но это была не собачья миска, да Вонючка и не получал приказа есть, и в глотку ничего не лезло.

Перед глазами у него был лишь мрачный хозяин – опрокидывая бокал за бокалом, он смотрел почему-то на всех подряд, кроме своего питомца, – и новоиспечённая жена, бросающая на господина Рамси то обеспокоенные, то недовольные взгляды. Всё остальное смешалось для болтонского пса: поздравления, музыка, гогот, перепалки, случайные тычки от подпивших телохранителей… «Неужели вот так? Неужели это всё?..» – только и перекатывались в пустой голове нелепые бессвязные вопросы.

Да, это определённо было «всё».

Новобрачных проводили до двери спальни, забрав по дороге плащи, – дань древней традиции, согласно которой гости несли молодую пару на руках, постепенно раздевая. Господин Рамси уж точно не допустил бы такого: он не терпит, когда его цапают руками. Так, как цапает сейчас эта глупая девица! Она столько всего не знает, не чувствует, ей просто плевать, что милорду неприятно! Неужели не видно – ему плохо сейчас, он злится!..

Боль от недовольства хозяина была почти физической – и Вонючка давил в горле вой, на нетвёрдых ногах плетясь за гостями; он успел увидеть, как перед самой дверью лорд Русе поймал сына за плечо и, сказав что-то на ухо, отобрал нож.

А потом за новобрачными захлопнулась дверь, гости ушли, и Вонючка бессильно привалился к стене. В голову лезли непрошенные воспоминания: господин Рамси, склонившийся над ним, глядящий хищно и лукаво, вкрадчивый голос и ласково-жестокая улыбка, упоительно тягучие укусы-поцелуи и собственный жалобный хриплый вскрик. А теперь… Вонючку замутило от одной только мысли, что теперь на его месте Донелла, что хозяин прикасается к ней точно так же. В груди будто сдавило невидимой рукой, мешая вдохнуть, – жуткая, тошнотворная боль, – в глазах потемнело, а ладони зажали рот, не давая вырваться отчаянному вою – получился только сдавленный скулёж.

Как бы он хотел ворваться в спальню и… и что? Выволочь оттуда чёртову девицу? Броситься к господину Рамси, моля о шансе доказать, что он, Вонючка, лучше? Нет, ни на что из этого у него не было ни малейшего права. Как бы ни относился хозяин к свадьбе, за такую дерзость он замучил бы до смерти… Погибнуть от его руки было бы самым лучшим из оставшихся выходов, но одно только обидно: последнее, что господин Рамси испытает к своему псу, будет раздражение и неприязнь.

Вонючка едва слышно всхлипнул от отчаяния, стиснув обкорнанные виски. Игрушка, всего лишь игрушка, которую приятно было мучить до поры до времени, развлекаться – и которая должна оставаться приятной до конца… Его функция выполнена, ничего уже не вернуть, не остановить – так почему не переждать остаток отпущенного времени где-нибудь внизу или на улице? Зачем оставаться, пялиться на такую знакомую дверь и, как помешанный, ожидать и бояться звуков из-за неё… Но вбитая в саму Вонючкину суть необходимость находиться как можно ближе к хозяину была, конечно же, сильнее рассудка.

Первый девичий вскрик не заставил себя долго ждать, и Вонючка, прекрасно понимая, что он значит, сполз на пол, бездумно вцепившись зубами в беззащитную без перчатки руку – совершенно не замечая ни боли от порезов, ни выступившей крови.

«Ты пьян, как грязь, – прошипел Русе Болтон у входа в спальню, больно стиснув сыну плечо. – Только попробуй навредить ей, сумасшедший ты кусок дерьма. Это тебе не безродная потаскуха вроде твоей матери, Хорнвуды за неё с землёй тебя перемешают, а если сорвётся контракт, то я и от себя добавлю».

Рамси едва удержался, чтоб не фыркнуть. Весь пир он методично заливался вином – это никогда не было решением проблем, но с затуманенным рассудком хотя бы становилось не так тошно. Пока не затошнило уже от выпитого… Он даже не заметил, куда делся нож, – секундный укол тревоги, досады, – а потом стало плевать уже и на это. Его одолела икота, отрыжка – и Донелла, чёртова Донелла, её руки были повсюду!..

– Рамси… Ты какой-то совсем невесёлый сегодня… – Оставшись наедине, за закрывшейся дверью, она обеспокоенно заглянула мужу в лицо.

– Браки ради контрактов – просто ухохочешься, – лениво ощерился Болтон-младший – слишком усталый и слишком раздражённый, чтобы снова придумывать ложь.

Донелла отшатнулась, приоткрыв на секунду накрашенный ротик; гордо вздёрнула подбородок:

– Тебя вообще-то никто не заставлял! Ты мог отказаться во время помолвки, но что-то я ни разу не видела, чтобы ты проявил недовольство!..

Рамси не чувствовал уже ни горечи о похеренной жизни, ни сожаления о том, что проболтался, – только скуку, приправленную пьяной осоловелостью.

– Й-йе-если бы я мог… – протянул он насмешливо. – Как же плохо ты знаешь своего свёкра. – И припечатал, придвинувшись: – У меня н-не было выбора.

Донелла застыла, будто от боли («Ну давай, быстрей обижайся и вали спать, – всем своим видом говорил Рамси. – Меня тошнит!»), и, развернувшись, прямая и гордая, отошла к трюмо. Потерянно замерла там, вертя в руках какую-то баночку – напряжённо, нервно. И вдруг резко поставила её на столешницу – слишком звонко для пустой комнаты.

– Мне жаль, что так вышло, – обернувшись, произнесла Донелла. – Но теперь мы женаты, Рамси, так что давай хотя бы попробуем…

«Ох, только этого не хватало…» Ему было тоскливо и тошно. Теперь от брака никуда не деться – так не прибавлять же к скуке ещё и позор из-за нежелания покрыть эту сучку…

Рамси подошёл к жене – ни страха, ни трепета перед его приближением, перед тяжёлыми неспешными шагами и стылым взглядом, – взял её за запястье и молча потащил вглубь комнаты. Отпустил у самой кровати, чтоб снять пиджак, – скинув туфельки, Донелла дёрнула завязки корсета. Бледная, отчаянно решительная – возможно, кто-нибудь другой на месте Рамси мог бы её даже пожалеть… Но он был больше занят собственным галстуком – растрепал наконец узел и бросил опостылевшую удавку на кровать. След от застёжки-дыбы саднил до сих пор – при виде него Донелла чуть заметно болезненно поморщилась, и тонкие руки заботливо потянулись к верхним пуговицам рубашки. Рамси, перехватив их, резко отвёл от себя и вниз. И выронил негромко:

– На колени.

Донелла замешкалась на секунду с непонимающим взглядом – но повернулась к кровати, уже согнула ножку, чтоб забраться, когда Рамси уточнил равнодушно:

– На пол, – и, надавив на плечо, толкнул её вниз.

– Ай!.. – Изящная коленка ощутимо стукнулась о мрамор, и Донелла обвиняюще взглянула на мужа – мордатую физиономию растянула издевательская, изрядно пьяная ухмылка хищника. – Аккуратнее!

Не стерев до конца оскал, Рамси досадливо поморщился: указывать, что ему делать и как, явно было лишним. Бесцеремонно отодвинув коленом изящную голень, он опустился позади жены – вмял ногами в пол расшитый подол платья.

– Послушай, – новоявленная леди Болтон, казалось, всё ещё пыталась не сдавать позиций, – может, мы примем душ? Это поможет, – она брезгливо сморщила носик, – освежиться и…

Не дослушав, Рамси пригнул жену за затылок – заткнул, сунув лицом в кровать. Бывало, с Вонючкой он болтал целыми часами: комментировал свои действия и его реакции, рассуждал, хвалил, пугал, вынуждал лепетать что-то в ответ… Сейчас же не хотелось произносить ни звука.

Всё с тем же выражением досады и скуки Рамси молча дёрнул в сторону ворот платья и в первый раз, на пробу, куснул подрумяненное загаром надплечье. Донелла дёрнулась и болезненно вскрикнула – но удовольствия от это не было никакого: пот! Омерзительный потный душок и сладкий парфюм, приторный, удушающий… Рамси утробно икнул, борясь с тошнотой, но девушку не выпустил.

– Ну не так же! Не сейчас!.. – её голосок был сдавленным и почти жалобным, но взгляд – единственного глаза, который был виден в пол-оборота из-под растрепавшихся волос, – полыхал возмущением.

Рамси вдавил её в кровать сильнее: не как желанную жертву, а как неприятный, раздражающий объект, с которым нужно быстрее покончить. И, рванув завязки корсета, всё так же молча цапнул ещё раз – задержав на этот раз дыхание. Кожа была неприятна: слишком тонкая, даже какая-то рыхлая, при всей стройности тела. Ни вцепиться, ни пригладить между челюстей – тянется, гадко хрустит и проскальзывает в зубах. Какова она на вкус, не хотелось даже знать – Рамси специально держал язык от неё подальше.

– Прекрати! Хватит! Мне больно! – Донелла билась так отчаянно, что почти вырвалась.

– Ты же сама этого хотела, – пожал плечами Рамси, с насмешкой глядя в раскрасневшееся личико – которое так и перекосило обидой и возмущением.

– Я не этого хотела! Не этого! Ты всё испортил! – Леди Болтон вывернулась из чуть расслабившейся хватки – растрёпанная, взбешённая, тяжело дыша. – Не смей прикасаться ко мне!

– Не тебе мне указывать, – ощерившись, рыкнул Рамси: он ненавидел грёбаное «не смей» всей душой; подался навстречу, свирепо округлив глаза, – и жена по-кошачьи коротким ударом хлестнула его по лицу:

– Ты ведёшь себя как деревенская пьянь!

Боль – напополам с неверием в случившееся – ослепила на секунду: жгучая, оскорбительная настолько, что перехватило горло. В глазах черно от бешенства, голова пугающе легка – так бывает, когда «несёт», когда тело действует само, послав разум в седьмое пекло: очнулся – и ты уже над искромсанным трупом. «Только попробуй навредить ей, сумасшедший ты кусок дерьма, только попробуй навредить ей», – и кулаки сжались намертво, как и яростно скрипнувшие зубы. Донелла побледнела как мел – но не отступила: отвратно дерзкая и самоуверенная, готовая сражаться до конца.

Ещё секунда – и ей конец. Разодрать руками эту наглую пасть, выломать челюсть из суставов – неодолимая потребность, императив.

«Только попробуй навредить…»

Рвано вдохнув, Рамси вытолкнул с глухим рычанием, не разжимая зубов:

– Как же тебе повезло… что отец запретил… – не договорив, отпрянул и, будто из огня, стремглав вырвался из комнаты.

====== 13. Моногамная тварь (2) ======

Комментарий к 13. Моногамная тварь (2) Вот и пошёл трэш и экшен! Наслаждайтесь) (๑・ω-)～♥

– Вонючка!

Тяжело усевшись на ступеньки, глубоко вдохнув – пытаясь справиться с раздирающей яростью, – Рамси хрипло потребовал у темноты свою игрушку. И темнота, шевельнувшись, отделила от себя сутулый силуэт:

– Я здесь, мой лорд.

Ну конечно же, Вонючка не дежурил под дверью – просто, должно быть, как раз в этот момент проходил мимо. Протянутая к нему ладонь – «иди сюда», обе – «буду тиснуть», сжать-разжать пальцы – «буду мучить». Сейчас же Рамси только успел приподнять руку, как в её досягаемости уже был ошейник.

Притянув вплотную, нагнув (Вонючка будто бы легче пёрышка и совсем без костей, настолько чутко подчиняется каждому движению), Рамси ожесточённо, с чувством куснул его: сбоку шеи, сразу под металлической пряжкой. Боль – это просто застрявший в горле вдох, всего на секунду, а потом – дрожащее блаженное «Ур-р-р…» Пряный запах кожаного ошейника и солнечный, тёплый, пьянящий – самой кожи; Рамси упоённо вдохнул его – и, с нажимом проведя по горячим напряжённым жилкам губами и носом, жадно вгрызся ещё раз. В ответ – стон, соскользнувший в сдавленный выдох, и напряжённая дрожь согнутого тела; осторожно, бережно, ни на долю дюйма не сдвинув шею – Вонючка опустился на колени, чтоб хозяину было удобнее, и несмело придвинулся ближе.

– Ах, какой послушный! – восхитился Рамси вполголоса.

И, забираясь руками под такую непривычную на Вонючке рубашку, продолжал увлечённо обкусывать: то сильнее, то слабее, и глубоко вгрызаясь, и по самой коже… Приятно плотной, украшенной рельефом шрамов, над тугими тяжами мышц – её хотелось мять зубами бесконечно. Пробовать на вкус и снова вдыхать – уже влажный, ещё более возбуждающий запах.

– Что ты чувствуешь, Вонючка? – увлечённо, хрипло; на секунду оторвавшись, Рамси огладил пальцами припухшие следы укусов и беззащитную наслаждающуюся мордашку…

– Я… счастлив, милорд.

…Приоткрытые губы, нос, щёки, зажмуренные глаза… Влажные следы у их уголков.

Рамси за ошейник отдёрнул питомца от себя, чтобы неяркий свет упал на лицо: секундный испуг, поспешно стёртое горе – и сияющие обожанием глаза, тут же блаженно прикрывшиеся от поглаживания пальцем по шее.

– Ты никогда не должен лгать мне, Вонючка.

Вспышка панического страха во взгляде – отражение тусклых ламп подвала, окровавленного ножа, дыбы; игрушка для пыток беззащитно сжалась в цепкой хватке хозяина:

– Д-да, милорд…

Рамси притянул питомца почти вплотную – но так, чтобы ещё можно было видеть близко посаженными глазами хищника широко распахнутые, ужасно виноватые Вонючкины глаза. Так, чтобы осязать на губах холодком каждый его вдох и теплом – каждый выдох.

– Что – ты – чувствуешь?

Беспомощный взгляд метнулся вниз, в сторону и обратно – и Вонючка выдохнул почти неслышно, обречённо:

– Её… запах…

– Сотри, – коротко, беззаботно, без нужды в показной власти – таким тоном дарят долгожданную свободу.

Вонючка гортанно мурлыкнул – и кончиком языка робко, благоговейно прикоснулся к губам хозяина. Рамси глубоко вдохнул, прижмурясь, – будто разряды тока вниз по позвоночнику, а от внезапного пронзительного кайфа свело даже ладони – и, дождавшись ещё одного несмелого касания, ответил. Это было бархатно, влажно, так нежно на ощупь, – и совсем без вкуса, только чистое тёплое удовольствие. Вонючка глухо застонал хозяину в губы – и тот, загоревшись, азартно рыкнув, стиснул его ошейник. Потянул кверху, не отрываясь, – жадно пробуя на вкус каждое ласкающее движение чужого языка, – встав и пошатнувшись на ступеньках, прижал Вонючку к перилам. Жилистое худое тело – горячее, податливое и до невозможности желанное, возбуждённое до предела…

Рамси поймал губами ещё один упоённый стон – и, оторвав от ошейника давно мешавшуюся бабочку, потащил живую игрушку вверх по лестнице.

Спальня для гостей – на третьем этаже; взбежать по ступенькам и до двери по коридору – дело пяти секунд. Захлопнув (или нет?) замок, толкнуть питомца на кровать и вжать – ещё три секунды.

Оказавшись вплотную, глухо взвыв, Вонючка выгибается навстречу; под лихорадочно шарящими ладонями – рывки вдохов, сладкая дрожь, горячая кожа в перекрестьях шрамов. Губы хватают воздух у самых губ, то и дело касаясь, – Вонючка стонет, дёргано подаваясь ко вжавшемуся между бёдер бедру: откровенно, жадно, чувствуя, конечно же, как сильно хочет этого хозяин. Рамси рывками вбивает живую игрушку в кровать, вжимается в послушное тело, созданное с одной только целью: для его удовольствия. И это удовольствие сводит сейчас с ума: да, да, быстрее, ближе!..

Сейчас не до слов, не до игр в смущение, не до пыток неспешностью. Растерзав мешавшую ткань, Рамси подаётся назад – и в ответ на сдавленный скулёж, в котором слышится неподдельное страдание, заменяет тепло своего тела бесстыдно-властной хваткой. Второй рукой мнёт горло над ошейником, вибрирующее от хриплых стонов, – навалившись, притёршись так, что каждое подёргивание Вонючкиного тела отдаётся вспышкой кайфа. Движения – именно те, чтоб свести с ума, чтоб жертва беспомощно билась, не находя себе места; жадно лаская – мучая, – Рамси вцепляется зубами в шею, острые ключицы, посеченную шрамами грудь… Кричи!

Стоны удовольствия на грани боли – жалобные, глубокие – срываются то и дело в отчаянный вой; добывать их – слишком увлекательно, слишком пронзающе-сладко, чтоб это тянулось долго. Вонючкины глазищи – потемневшие, лихорадочно горящие кайфом – широко раскрываются под требовательным взглядом: Рамси любит, когда в самом конце питомец на него смотрит. Рука замирает, короткий приказ сквозь зубы – хриплый, восторженный – и живая игрушка, содрогнувшись, выгибается дугой с низким упоённым вскриком.

Да-а!.. Жадно впитывая взглядом экстаз жертвы, а прижавшимися к телу ладонями – крупную дрожь, Рамси жмурится с почти таким же кайфом, как тот, от которого блаженно стонет живая игрушка. Он идеально приспособлен жрать Вонючкины эмоции – всякие: боль, ужас, обожание, удовольствие… И вот так, как сейчас, – слаще всего, едва ли не слаще собственной разрядки, которой только и не хватает до абсолютного счастья.

Чуя всем телом нетерпеливую жажду хозяина, Вонючка не может лежать долго: не отдышавшись толком, всё ещё дрожащий, вскидывается на нетвёрдых руках. Переворачивается неловко, едва не завалившись набок, таращится туманно и бестолково – и со слабым, молящим гортанным воркованием подбирается ближе. Всё ещё ошалевший от наслаждения, но отчаянно желающий служить, прикоснуться, сделать приятно. Трогательный до невозможности…

Вот та-ак, да, умница, красавец… Игрушка для пыток упоённо урчит под ерошащей затылок ладонью, обжигает дыханием ключицы. Путается неловкими пальцами в пуговицах – Рамси мнёт ему загривок, прикрыв глаза. И в первый раз – благоговейно, нежно – Вонючка проводит языком по разгорячённой коже.

– Рамси, ты здесь?.. Я хотела изви…

Открыв полностью дверь, Донелла так и застыла на месте; ладошки метнулись к округлившемуся рту, выронив найденную на лестнице Вонючкину бабочку. Рамси в первую секунду тоже замер – даже в глазах мелькнуло что-то вроде испуга, – но тут же заухмылялся так хитро и пошло, будто застукали не его, а он сам кого-то.

– Что здесь происходит? – вытолкнула леди Болтон потрясённо, с едва скрытым отвращением; в принципе, ни состояние одежды обоих, ни поза не оставляли простора для сомнений. – Рамси… Ты что… п-по мальчикам?!

Он весело хохотнул, чуть отстранив живую игрушку; искусанный, в растерзанной рубашке и приспущенных брюках, Вонючка так и замер мордашкой возле живота хозяина, только девять пальцев напряжённо стиснули покрывало.

– Ну, если уж обобщать, то я по говорящим собакам в человеческом облике, – объяснил Рамси, подёргав питомца за ошейник. – А мужское там тело или женское – какая разница? В собаке не комплектность дырок и отростков важна, а рабочие качества – послушание, привязанность, понятливость. – Вонючка бросил короткий несмелый взгляд снизу вверх, и Рамси непринуждённо потрепал ему уши. – Говорят, правда, что суки умнее и ласковее… Но этого я специально под себя делал, он идеальный, – гордое поглаживание подвившихся от влаги русых волос – и простодушная улыбочка Донелле.

– Ты любишь его? – выронила леди Болтон тихо, так и сникнув вся.

– Я? Люблю?! – Рамси, казалось, ужасно удивился. – Любовь – это которая долготерпит, милосердствует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается?.. – чем дальше он цитировал, тем более издевательским становился голос – и оборвался наконец резко и бескомпромиссно: – Я моральный урод и любить не умею.

Донелла скривилась – с отвращением, почти страдальчески, будто от невыносимого запаха. И тихим, бесконечно презрительным голосом произнесла:

– Если бы ты любил… я бы поняла… Поняла бы, что вклинилась, а так… – она умолкла на пару секунд, отрицающе качая изящной головкой. – Ты просто бесчувственная сволочь, которая пользуется людьми, как вещами. Жалкий эгоист, который не умеет думать о других, только о своём комфорте! – дрожащий голосок окреп и зазвенел праведным возмущением. – Ты… т-трахался! Со своим вонючим прихвостнем! В нашу первую брачную ночь!..

– А-а-ах-ха-ха!.. – неуважительно перебил Рамси обвиняющую тираду: очень уж его насмешила формулировка проблемы. – Слыхал? Вонючий ты прихвостень! – Питомец удостоился ещё одной трёпки, и неверный супруг, откровенно веселясь, снова обратился к Донелле: – А вообще, если под «т-трахаться» ты имела в виду в зад, то нет, я слишком эстет для таких говняностей! А если в рот тоже считается – что ж, это ты, как видишь, предотвратила своим появлением. Так что не могла бы ты выйти или просто помолчать? А то я отвлекаюсь… Спасибо.

Донелла сделала глубокий вдох, приподняв подбородок. Чуть прищурила полыхающие гневом глаза; усилие воли, с которым она проглотила оскорбление, ощущалось почти физически. И ледяным тоном леди Болтон отчеканила:

– То, что ты эгоист, – ещё полбеды. Можно с этим жить, глумиться над слабыми и радоваться своим сомнительным преимуществам. Но ты ведь ещё и жалкий трус. И наверняка отлично это понимаешь. Ты вылепил себе Вонючку именно потому, что боишься сталкиваться с полноценными людьми.

– Мой пёс – не твоего ума дело, – ощерившись, процедил сквозь зубы Рамси. – Этот сеанс занудства надолго?.. Вонючка, бутылку вина.

– Боишься, что тебе дадут отпор, что тебя победят, – продолжала Донелла, не глядя на болтонского пса; тот, соскользнув с кровати и на ходу подтянув брюки, метнулся к мини-бару. – И правильно боишься, потому что ты неспособен вызвать привязанность ни у кого нормального. Неспособен добиться своего иначе, чем силой.

Одним движением клацнувшей о стекло челюсти Вонючка выдернул пробку; снял её с клыка, ощерясь через плечо в сторону Донеллы, и с поклоном протянул хозяину открытую бутыль.

– Это все твои умные мысли на сегодня? – уточнил Рамси, от души хлебнув из горлышка. – Тогда закругляйся и топай к себе.

Но Донелла его уже не слушала.

– …И все твои беды – именно из-за трусости, мистер Болтон-младший. Ты ненавидишь отца, но скачешь перед ним на задних лапках!

…И, конечно же, она не замечала забившегося в угол раба, его полный ненависти взгляд и беззвучно шевелящиеся губы: «Никто не смеет говорить так с моим лордом, никто не смеет говорить так с моим лордом…»

– Ты настолько привязан к титулу именно из-за того, что боишься. Ты уверен, что без него ты никто, и это правда, потому что ты действительно жалок. Иначе не стал бы день за днём терпеть унижения от папочки, даже пальцем не шевельнув в ответ.

«Никто не смеет говорить так с моим лордом!!!» – Вонючка с едва слышным хрипом дёрнулся вперёд на полдюйма, приоткрыв рот, – всё, что позволил ему блок на самовольное насилие.

– Да заткнёшься ты или нет?! – рыкнул Рамси, тяжело опёршись на прикроватный столик. – Задр-рала! Иди спать!

Боги, как же хотелось подвесить её на дыбе, заткнуть пасть кляпом и оставить на пару дней…

– Что, правда глаза колет? – Донелла насмешливо вздёрнула бровь. – Ты же отлично знаешь, что я права? Вот даже сейчас ты терпишь унижения и не можешь справиться со мной. Потому что папочка запретил применять силу, а без неё ты ничто. Обычный извращенец, жалкий и закомплексованный. Ты больше ни на что не способен, кроме как катать комплексы на своей подстилке! Ни – на – что не способен!

…А вот следующие слова вырвались просто сами собой. Как бросок об стену кошачьего тела, как удар пластмассовым кинжалом брату в глаз…

– Бл**ь… Вонючка, грызани её!

Рамси пожалел об этом в ту же секунду, но поздно.

Его питомец, тощий и нескладный, весом с крупную овчарку, прыгнул с места мгновенно. Взрык, пронзительный визг – Донеллу смело и швырнуло навзничь. Крик оборвался.

Вонючка распрямился и выплюнул скользкий комок плоти – большой, на всю пасть. Его жалкая, вечно испуганная мордашка была залита кровью от носа до шеи. Первые пару секунд – он улыбался.

– Ё**ный пёс, – сипнул Рамси, привстав. – Бля, бля…

Леди Болтон лежала неподвижно, под развороченным до костей плечом лениво растекалась лужа крови.

Слова закончились, мысли тоже. И алкогольный туман в голове куда-то делся, осталась только чёткость движений. Рамси схватил Вонючку за ошейник и потащил в ванную. Сунул головой в раковину, включив воду, лихорадочно тёр окровавленную мордашку, пока не отмыл дочиста; отбросил. На ходу обтерев руки, вернулся и, щедро зачерпнув кровь с пола, измазал себе ладони и рот. И только тогда потянулся проверить пульс – как раз в ту секунду, когда в спальню ворвался Русе Болтон.

Сидя на корточках над телом жены, Рамси распрямился навстречу его потрясённому взгляду – безмятежно прижмурившись, с жутковатой скромной улыбочкой, перепачканной багряным.

– Она вела себя плохо, – пояснил небрежно – и отец отшвырнул его ударом ноги: не глядя куда, с торопливой гадливостью, будто бешеного зверька с пеной у пасти.

– Машину к чёрному ходу, живо! – услышал Рамси, вскинувшись, и успел заметить только, как отец подхватил Донеллу на руки. – Урод поганый, тебе конец! – рыкнул Русе в сторону сына и, толкнув ногой дверь, вышел.

«С дороги, – донёсся его затихающий голос из коридора. – Ублюдковы с-собаки…»

Рамси попытался подняться – и тяжело плюхнулся обратно, на пол. Только сейчас, кажется, хмель догнал его и накрыл вялостью и отупением: в голове шумело, а в мыслях было попросту пусто. В комнату, торопливо стукнув в дверь, сунулся ужасно виноватый Крушка (ещё кто-то из Второго Отряда маячил за его спиной), забормотал оправдания: пытались, мол, отвлечь охрану, чтоб не донесли о криках лорду, не вышло, а атака на них расценилась бы как бунт…