Текст книги "Лю Яо: Возрождение клана Фуяо (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 78 страниц)

Я и вправду могу умереть

У подножия горы Шичжоу, когда его духовная энергия впервые дала о себе знать, Янь Чжэнмину действительно расхотелось жить.

Если боль была слишком сильна, человек мог хотя бы упасть в обморок. И пускай Янь Чжэнмину посчастливилось потерять сознание, его изначальный дух все время бодрствовал. Будучи запертым в разрушающемся внутреннем дворце вместе с жестокой аурой меча, он не мог ни сопротивляться ей, ни убежать. Мало того, что духовная энергия юноши была в полном беспорядке, в его разуме, к тому же, образовалась брешь, вызванная пагубным влиянием внутреннего демона. Янь Чжэнмин оказался пойман в ловушку уничтоженных им же драконьих замков. Теперь он был опасен и для других, и для самого себя.

У него не было иного выбора, кроме как найти радость в своих страданиях. Юноша с гордостью подумал: «Кто бы мог подумать, а я весьма хорош».

Однако буквально через секунду ему пришлось пережить невероятно мощный удар своего собственного клинка.

Изначальный дух заклинателя меча с легкостью мог сливаться с аурой его оружия и становиться с ним единым целым, ведь они изначально имели общее происхождение. Ответная реакция происходила только в его голове, поэтому заклинатель не мог умереть, даже если бы его тело превратилось в решето.

Смертельная угроза заключалась в том, что в его хаотичном внутреннем дворце была заточена не только аура меча, но и трепещущий черный дым, бывший не чем иным, как проклятым внутренним демоном.

Ничто не могло навредить этому существу. Время от времени он неожиданно появлялся из какого-нибудь угла. Если ему удастся поймать изначальный дух, то он с легкостью сможет растоптать Янь Чжэнмина.

Сначала Янь Чжэнмин видел приятный сон, в котором ему предоставился шанс удовлетворить все свои сокровенные желания. Но едва он решил поддаться искушению и воспользоваться им, как сон немедленно изменился. Иллюзия принимала разные обличья. Иногда это был облик мастера, или облик Чэн Цяня с ледяным выражением лица, или даже самого Янь Чжэнмина, но их чувства и действия всегда были одинаковыми. Все они показывали на юношу пальцем и кричали: «Бесстыдник! Животное!»

Янь Чжэнмин вынужден был проходить это испытание, будучи пронзенным своим собственным мечом. Этот бесконечный процесс превратился в поистине невыносимую пытку для его разума и сердца.

Что он должен был чувствовать, когда стоявший перед ним призрак Чэн Цяня смотрел на него до ужаса холодными глазами?

Тогда юноша подумал: «Зачем мне жить? Я должен уничтожить свой разум и покончить со всем этим. В любом случае, я всего лишь бесстыжая скотина».

Однако он тут же вспомнил о том, что с его нынешним уровнем самосовершенствования, если его разум падет, все, кто находится на расстоянии в двадцать чжан от него, будут серьезно ранены, если не убиты. Поэтому он должен был терпеть.

Янь Чжэнмин болезненно улыбнулся стоявшему перед ним призраку Чэн Цяня и сказал: «Ты... если когда-нибудь ты захочешь убить меня, я просто лягу и умру».

Услышав его слова, внутренний демон почувствовал, что иллюзия, похоже, не достигла поставленной цели. Он ловко изменил свой облик, превратившись в самого Янь Чжэнмина.

Юноша тут же изменился в лице и с отвращением отвернулся.

– Забудь об этом, тебе действительно лучше умереть.

Постепенно он привык к этим пыткам. В его сердце поднялось бунтарское желание жить, и он подумал: «Если я действительно умру, что тогда будет с нашим кланом? Что будет с моими младшими братьями? Хочу ли я, чтобы Сяо Цянь испытал на себе все те страдания, что мне довелось пережить за последние сто лет?»

Едва эта мысль возникла у него в голове, и Янь Чжэнмин не смог удержаться, чтобы не пофантазировать об этом. Если он умрет здесь и сейчас, будет ли Чэн Цянь вечно помнить его и горевать о нем? Это была поистине безумная идея, но, стоило ему только представить себе, что в будущем, во время совершенствования или даже вознесения, Чэн Цянь никогда не сможет преодолеть эти страдания, как Янь Чжэнмин почувствовал себя слегка взволнованным и болезненно оскалился.

Но его радость длилась недолго. Время от времени к нему вновь являлся внутренний демон, желая напомнить о том, что он бесстыжее животное.

Позже Янь Чжэнмин обнаружил, что его изначальный дух мог слышать доносившиеся снаружи голоса.

Он знал, что это плохое предзнаменование. Чем слабее изначальный дух, тем больше он укоренялся в теле и, соответственно, мог чувствовать часть того, что ощущал человек. Если он что-то слышал, это означало только то, что он долго не протянет. Тем не менее, когда до его ушей впервые донесся голос Чэн Цяня, Янь Чжэнмин так обрадовался, что аура меча едва не разрубила его пополам, начиная от макушки и заканчивая кончиками пальцев ног.

Плохо было лишь, что Чэн Цянь почти ничего не говорил, несмотря на то что всегда находился рядом.

Самой разговорчивой была Лужа. Янь Чжэнмин впервые обнаружил у их младшей сестры пристрастие к длинным монологам. Каждый раз, когда она открывала рот, она начинала свою речь с фразы: «Старший брат, я знаю, что ты меня не слышишь, но…», – а затем продолжала болтать, пока не догорит, по крайней мере, одна палочка благовоний.

От нее Янь Чжэнмин узнал, что они вернулись в усадьбу Фуяо, и что Чэн Цянь отнес его в бамбуковую рощу и без устали присматривал за ним. Благодаря ее привычке рассказывать обо всем на свете, юноша узнал даже о творившихся снаружи беспорядках. По сравнению с ней Ли Юнь был куда менее интересным собеседником. Он только и делал, что вздыхал, смотря на него, и иногда жаловался.

Только когда приходил Тан Чжэнь, Янь Чжэнмин с жадностью впитывал крупицы слов от человека, чей голос он жаждал услышать больше всего на свете.

Так он получил возможность узнать кое-что очень важное.

Янь Чжэнмин полностью проигнорировал ту часть, где Тан Чжэнь порекомендовал готовиться к его похоронам. Юноше все это казалось бессмысленным жужжанием. В его метавшемся сознании остались лишь слова: «Независимо от того, придется ли мне вознестись на небеса или нырнуть в подземный мир».

Лишь от одной этой фразы, постоянно скрывавшийся внутренний демон отступил, словно испугавшись его безумной ухмылки. Окутавшая все вокруг темная Ци развеялась, сбежав как раненый зверь.

«И какая мне от этого выгода?» – расстроился юноша.

Но, к сожалению, это не смогло остановить ответную реакцию. Его изначальный дух все еще был пронзен и пригвожден к месту аурой меча. Находясь среди полуразрушенных стен внутреннего дворца, Янь Чжэнмин со вздохом подумал: «Это действительно задело его… Ах, я и вправду могу умереть»

Однако, пусть сам он этого и не замечал, но раны, нанесенные его разуму драконьими замками, понемногу затягивались.

В усадьбе Фуяо, за пределами бамбуковой рощи, Лужа сжимала в объятиях древний меч. Этим мечом был Шуанжэнь Чэн Цяня.

Когда Чэн Цяня связали и доставили на Платформу Бессмертных, Ян Дэчэн забрал у него оружие. Когда мир погрузился в хаос, клинок оказался на горе Белого тигра. Тогда заклинатели с горы Белого тигра послали гонца, чтобы установить с кланом Фуяо дружеские отношения и, заодно, вернуть меч несчастной смерти его владельцу.

Переходя из человеческой формы в птичью и обратно, Лужа наматывала бесчисленные круги вокруг бамбуковой рощи. От беспокойства она едва не выдернула у себя все хвостовые перья, но так и не придумала, как начать разговор. За день до этого Тан Чжэнь засобирался в дорогу. Оставив Ли Юню послание, он наказал ему убедить Чэн Цяня смириться с нынешней ситуацией.

Вполне вероятно, что у Ли Юня было плохое предчувствие, поэтому он не осмелился прийти сам и переложил всю ответственность на Лужу.

Он решил сделать из нее козла отпущения.

Если случится худшее…  Лужа спрыгнула с верхушки дерева и некоторое время стояла неподвижно, чувствуя, как в груди медленно разливалась великая печаль.

Ее старшему брату невозможно было угодить, вдобавок ко всему прочему, он имел привычку набрасываться на нее по поводу и без. Но она и представить себе не могла, что будет, если Янь Чжэнмина не станет. Даже просто думая об этом, Лужа ощущала себя так, будто на нее падало небо.

Пока она неподвижно стояла на одном месте, дверь в павильоне посреди бамбуковой рощи внезапно открылась. Застигнутая врасплох, девушка едва не столкнулась с вышедшим наружу Чэн Цянем.

– Третий… третий брат, – бессвязно пробормотала Лужа, – Ли Юнь велел мне вернуть тебе Шуанжэнь.

– О, я почти забыл об нем, – забрав у сестры свое оружие, Чэн Цянь взглянул на нее поверх клинка и выражение его лица немного смягчилось. – Это всего лишь меч. Почему ты плачешь?

Лужа поспешно вытерла глаза. Только сейчас она поняла, что ее щеки были мокрыми от слез, страх и боль огнем вспыхнули в душе девушки. Чувства душили ее, лишая возможности что-либо сказать.

Чэн Цянь поднял голову и увидел Ли Юня. Старший брат стоял на каменной ограде усадьбы и с печальным видом наблюдал за ними. Разве он мог не понять, о чем думали эти двое?

Чэн Цянь остановился и легонько постучал по лбу девочки пальцем. Ни секунды не сомневаясь, он тихо сказал:

– Не плачь. Я не допущу, чтобы с ним что-то случилось. Не беспокойся.

Лужа широко распахнула глаза и сквозь слезы посмотрела на него.

Чэн Цянь открыл ей дверь и мягко произнес:

– Иди, присмотри за ним. Мне нужно кое-что найти для Тан Чжэня.

Когда он повернулся, чтобы уйти, на Лужу будто бы снизошло озарение. Девушка тут же выпалила:

– Третий брат, пожалуйста, не будь безрассудным! Защищая себя, ты защищаешь и нашего старшего брата!

Эти необычные слова пригвоздили Чэн Цяня к месту, и в его сердце поднялось поистине странное чувство. Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и, не оглядываясь, тихо пробормотать что-то в ответ.

Там, где бушуют семь чувств и шесть страстей, вода все глубже, а огонь все жарче¹.

¹ 七情六欲 (qī qíng liù yù) – семь чувств и шесть страстей (общее название человеческих эмоций); 水深火热 (shuǐshēn huǒrè) – вода всё глубже, огонь всё жарче; обр. невыносимые страдания, критическое положение, ад кромешный. Т.е. находиться в бедственном положении. 

Такова жизнь.

Тан Чжэнь внимательно выслушал Чэн Цяня. Казалось, он был поражен его словами.

– Что? Нет… Ты не ошибся? У заклинателя меча, достигшего уровня «Божественного Царства», нет своего личного оружия?

Независимо от того, сколько сильных заклинаний было выгравировано на лезвии меча. Независимо от того, сколько драгоценных артефактов использовалось для его изготовления. Независимо от того, была ли в нем душа великого воина или могущественного демона, клинок все равно был выкован из обычного железа. Его можно было использовать как для убийства людей, так и для резки овощей.

Только кровь тысяч поверженных им жертв могла сделать ауру мечу поистине смертоносной. Лишь духовная сила и мастерство владельца наполняли его душой. Сознание меча рождалось из изначального духа хозяина. Раз за разом владелец и клинок совершенствовали друг друга. Это был единственный способ создать оружие, действительно способное соединиться со своим владельцем.

Для идущих по иному пути все это, возможно, не имело никакого значения, но заклинателю меча личный клинок был жизненно необходим. Кроме того, характер меча зачастую определялся духовной силой его владельца, взаимодействием всех пяти стихий и множеством других факторов. Потому, как только заклинатель меча достигал уровня «сосредоточения ума», его первой задачей было найти клинок, предназначенный ему судьбой.

Заклинатель меча без личного оружия был зверем без клыков и когтей. На что полагался Янь Чжэнмин, чтобы достичь уровня «Божественного Царства»?

Даже некоторое время спустя Тан Чжэнь все еще не оправился от потрясения.

– Тогда что за меч был у него в руке?

– Самый обычный, – произнес Чэн Цянь, – когда он был юн, в его покоях была целая комната, полная оружия. Старший брат развешивал его на стенах в качестве украшения. Если клинок, который он использовал, ломался, он попросту заменял его на новый.

Едва достигнув уровня «сосредоточения ума», Янь Чжэнмин вынужден был возглавить свой клана в их поспешном бегстве с острова Лазурного дракона. Потом он бродил по миру с Ли Юнем и Лужей и должен был зарабатывать на жизнь для своей семьи, при этом не прекращая практиковаться. Кроме всего прочего, все эти годы Янь Чжэнмин пытался разобраться с печатью главы клана. Нетрудно догадаться, как сильно он был занят. Так как поблизости не было заслуживающего доверия старшего, способного направить его на путь истинный, юноша полностью проигнорировал вопрос о личном оружии.

– Я не спал всю ночь, пытаясь найти решение, – произнес Чэн Цянь. –Оружие – единственный внешний фактор, способный связать меня с сознанием заклинателя меча. Так случилось, что у моего старшего брата нет собственного клинка. Брат Тан, если я найду для него этот меч, сможет ли он достичь «входа в ножны»?

Тан Чжэнь засомневался, прежде чем ответить:

– Я никогда не думал об этом. Твой старший брат поистине беспрецедентный случай. В сложившейся ситуации, если для него действительно найдется подходящий клинок, то не факт, что это поможет ему продвинуться на следующий уровень, но это может хоть немного успокоить его разум. До тех пор, пока он не проснется и не исцелит себя при помощи собственной Ци. Тогда его раны и внутренний демон постепенно исчезнут.

У Чэн Цяня вспотели ладони. Он крепче сжал Шуанжэнь, и на рукояти появился тонкий слой льда. Юноша настойчиво спросил:

– Где я могу найти такой меч? Я ничего не знаю об этом, поэтому у меня нет другого выбора, кроме как посоветоваться с тобой. Если это и в самом деле возможно… если это возможно…

Чэн Цянь был не в состоянии продолжать. Юноше потребовалось некоторое время, чтобы медленно произнести:

– Брат Тан, пожалуйста, помоги мне. Моя жизнь принадлежит тебе.

– Нет, нет, нет, – торопливо замахал руками Тан Чжэнь. – Это лишь общеизвестный факт. Об этом тебе мог бы рассказать любой, кто прожил достаточно долго. Не будь таким опрометчивым. У нас определенно есть ключ к разгадке этой тайны. В противном случае, у заклинателей меча не было бы времени ни на что другое, кроме поисков своего клинка. Обычно заклинатель не входит в Дао на пустом месте. Должно быть, их направляет аура меча, берущая начало где-то в их окружении. Насколько я знаю, когда заклинатель меча входит в Дао, личное оружие находится у него в руке. Хотя, конечно, бывают и исключения.

Чэн Цянь нахмурился.

– Он – исключение. Практикуясь во владении мечом, ученики клана Фуяо используют деревянные клинки.

– Значит, место, где он вошел в Дао… – начал Тан Чжэнь

Ресницы Чэн Цяня слегка дрогнули, когда он произнес:

– Гора Фуяо. Но сейчас мы не можем туда вернуться.

– Кто наставлял его, когда это произошло? – спросил Тан Чжэнь.

Взгляд Чэн Цяня стал еще мрачнее.

– Наш учитель.

Тан Чжэнь знал, что душа Мучунь чжэньжэня давным-давно исчезла.

– Брат Тан… – вновь произнес Чэн Цянь.

– Когда заклинатель меча входит в Дао, его ведут три из перечисленных фактора: оружие в его руках, божественный артефакт или аура меча другого могущественного заклинателя, находящегося поблизости. Твой брат вошел в Дао с деревянным мечом, так что первый фактор отпадает. Следовательно, его направил какой-то божественный артефакт, хранящийся на горе Фуяо, или же ваш уважаемый мастер.

В этот момент даже Тан Чжэнь выглядел разочарованным. Вновь обретенная надежда исчезла в мгновение ока, будто судьба Янь Чжэнмина была предрешена.

Тан Чжэнь на мгновение замолчал, а затем покачал головой и продолжил:

– Ты… тебе придется смириться со своим горем.

Чэн Цянь какое-то время стоял на месте, затем подхватил Шуанжэнь, повернулся и пошел прочь. Тан Чжэнь тут же последовал за ним.

– Что ты делаешь?

– Я отправлюсь туда, куда ушла душа моего учителя. В Безмятежную долину, – не оборачиваясь, бросил юноша. – Если это не сработает, я найду Вэнь Я, или отправлюсь на гору Белого тигра, или на остров Лазурного дракона, или даже в зал Черной черепахи. Я буду искать везде, где может быть хоть что-то от моего учителя.

– И чем ты лучше безголовой мухи? Предположим, что твой учитель что-то и оставил. Но что, если меч твоего брата не имеет никакого отношения к вашему мастеру и может быть найден лишь на горе Фуяо? Более того, даже если тебе посчастливится найти его, в нынешнем состоянии тело твоего брата продержится не более ста дней. Сможешь ли ты вернуться назад вовремя? – осведомился Тан Чжэнь.

Чэн Цянь резко обернулся. На долю секунды, Тан Чжэнь почувствовал, что задыхается. В его сердце зародился смутный страх. Ему показалось, что Чэн Цянь – острый клинок, ничем не отличающийся от Шуанжэня.

Стоя против света, юноша сказал, чеканя каждое слово:

– Я знаю, но… Я отказываюсь оплакивать старшего брата, пока не увижу его в гробу.

Чэн Цянь был из тех людей, кто никогда не бросался пустыми обещаниями. Он неторопливо подошел к жилищу Ли Юня и произнес всего одну фразу:

– Я ухожу по делам, вернусь через сто дней.

И исчез, даже не потрудившись дождаться ответа.

Ли Юнь промолчал.

Только сейчас он впервые понял желание своего старшего брата, возникшее еще тогда, когда они были на острове Лазурного дракона, бросить все и вернуться домой.

В этот момент в комнату, тяжело дыша, ворвалась Лужа.

– Второй брат!

– С тобой опять что-то стряслось? – с несчастным видом спросил Ли Юнь.

– Наш старший брат... его метка, – произнесла девушка, указывая на свой лоб. На лбу Янь Чжэнмина была длинная и тонкая темно-красная отметина – знак его внутреннего демона. Бессвязно бормоча, Лужа подняла руку, показывая на пальцах. – Она вдруг стала короче!

Неужели она всерьез думала, что метка внутреннего демона похожа на вареную лапшу?

Голова этой девчонки была полна бесплотных фантазий.

Ли Юнь хотел было отчитать сестру, но Лужа продолжила:

– Я думала, что глаза обманывают меня, поэтому я сказала: «Старший брат, метка твоего внутреннего демона, похоже, стала короче». Стоило мне это произнести, и отметина действительно уменьшилась, будто он услышал мои слова!

Чэн Цянь не знал, что произошло в усадьбе. Ранним утром следующего дня он уже мчался в Безмятежную долину. Чувства, что вспыхнули в нем, когда он, едва обретя надежду, вдруг осознал, что она находится вне его досягаемости, сильно утомили юношу. Когда он летел на мече, его ноги дрожали, даже несмотря на высокий уровень самосовершенствования и железное сердце.

Когда он вновь оказался в знакомом месте, Чэн Цянь сделал глубокий вдох, силясь унять свое беспокойство, а затем направился прямо в долину. Похоже, долину окружал какой-то невидимый барьер. Стоило ему только приблизиться, как Шуанжэнь тут же задрожал. Лезвие тряслось так сильно, что вышло из-под контроля, и меч напрочь отказался повиноваться, будто он был чем-то очень напуган. У Чэн Цяня не осталось другого выбора, кроме как приземлиться и пойти пешком.

Он вспомнил, как впервые оказался здесь. Владыка Гу послал на его поиски группу заклинателей, но, по какой-то неизведанной причине, могущественные воины не осмелились ни шагу ступить в эти края.

Чэн Цянь поднял голову. Безмятежная долина напоминала гигантский нефрит. На мили вокруг нее клубился странный туман. Казалось, он не принадлежал к миру живых.

Возможно, все дело было в его теле, созданном из камня сосредоточения души, но Чэн Цянь вдруг почувствовал, что это место обладало крайне необычной аурой.

Самый счастливый и одновременно самый болезненный момент.

Нефритовая мгла стелит глаза, и нет ни проблеска надежды*

Безмятежная долина источала необычную ауру.

В прошлый раз, когда Чэн Цянь вошел в эти земли, он был еще невежественным ребенком, который понятия не имел, как здесь оказался. Теперь же он намеренно искал это место, но в итоге, юноша целый день провел, петляя кругами, словно путник, попавший в ловушку призраков, вынужденный снова и снова возвращаться обратно к исходной точке.

Когда-то давно смерть учителя так сильно поразила его, что все случившееся потом, то, как он забрал Лужу и они вместе пытались сбежать из долины, превратилось в смутные воспоминания. Он помнил только то, что, несмотря на трудности, ничто в этих краях не представляло для них угрозы, не считая диких зверей.

Однако теперь, самый жестокий и несравненный в мире меч Шуанжэнь жался к нему, словно испуганный ягненок.

Чэн Цянь молча окутал себя аурой изначального духа и принялся читать священные писания «О ясности и тишине». Затем он начертал перед собой заклинание и слегка потер глаза, заставляя их вспыхнуть морозным светом. Демонические уловки не могли обмануть взгляд, усиленный изначальным духом. Однако Чэн Цянь все равно хмурился, осматриваясь вокруг.

Долина выглядела такой мирной, что это даже пугало.

Горы были подобны драгоценным камням, а зелень казалась потрясающе свежей. Но вокруг не было ни следа темной энергии, более того, не было и живой Ци.

Со всех сторон не доносилось ни звука. Чэн Цянь чувствовал себя так, словно попал в картину.

В полной тишине, Чэн Цянь сел и изо всех сил попытался успокоить поднимавшуюся в сердце тревогу. Вдруг, юноша вспомнил одну из очень странных фраз, сказанную когда-то Хань Мучунем. Учитель говорил, что их старший наставник «сражался в битве, распростершейся от горы Фуяо до Безмятежной долины, лежавшей в двухстах ли от нее».

Но почему она называлась «Безмятежной»?

Разве воинам мало было горы Фуяо, чтобы показать свою силу?

В детстве Чэн Цяню недоставало знаний. Он был плохо знаком с миром заклинателей и думал, что призраков можно повстречать только если отправиться бродить по улицам ночью. Позже, когда он уже сформировал изначальный дух и столкнулся с Небесными Бедствиями, он смутно ощутил, что некая сила присутствовала повсюду. У всего в этом мире была другая сторона, скрывавшая за собой истинный облик.

Но что скрывалось за Безмятежной долиной?

Было ли их попадание сюда простым совпадением?

По мере того, как темнело небо, сияющая как драгоценный камень аура долины постепенно рассеивалась. В шуме ветра слышались бесчисленные шорохи, будто мимо сидящего на земле юноши проходили целые толпы людей.

Когда последний солнечный луч исчез за горой, Шуанжэнь внезапно зажужжал.

Вздрогнув, Чэн Цянь открыл глаза, но все, что он увидел перед собой, было всего лишь фигуркой одетого в лохмотья смертного ребенка.

Ребенок был тощим, как палка. Казалось, он никогда в своей жизни не ел досыта. Его голова выглядела несоразмерно большой по сравнению с остальным телом. На вид мальчику было не больше семи или восьми лет. Когда он улыбался, было заметно, что ему недоставало нескольких зубов.

Ребенок присел на корточки неподалеку от Чэн Цяня. Он подождал, пока юноша откроет глаза, а затем вздернул подбородок и рассмеялся.

Десятилетиями Чэн Цянь находился в уединении в ледяном озере долины Минмин, потому его тело постоянно источало морозную ауру, заставлявшую незнакомцев держаться от него подальше. Если он не пытался ее скрыть, юношу начинали бояться не только смертные, но и заклинатели.

Однако дитя перед ним, похоже, не испытывало страха. Напротив, ребенок с любопытством ткнул грязным пальцем в покрытый инеем Шуанжэнь. Но, кажется, меч показался ему слишком холодным, потому что он тут же отстранился и скривившись, спросил:

– Господин сюцай¹, почему ты сидишь здесь и спишь?

¹  При танской династии существовала система чиновничьих экзаменов. По этой системе кандидатам присваивались следующие степени: сюцай (выдающийся талант), минцзин (знаток канонических книг), цзюньши (даровитый ученый) и т.д. 

С минуту помолчав, Чэн Цянь ответил:

– Я не сюцай.

– О, так господин цзюйжэнь²? – глаза ребенка стали еще больше. – Мой отец говорил, что только ученые носят длинные одежды. Крестьянам приходится работать на полях, поэтому они не могут позволить себе такие вещи.

² В начале эпохи Сун (960-1279) система государственных экзаменов приобрела трехступенчатый вид. В своем окончательном варианте по итогам сдачи экзаменов присваивались следующие степени: шэнъюань или сюцай  – обладатель диплома первой степени. Аньшоу – шэнъюань с лучшим результатом; гуншэн – старший лиценциат и цзюйжэнь – обладатель диплома второй степени.

Трудно было объяснить что-либо невежественному ребенку, поэтому Чэн Цянь мог только молчать и улыбаться.

Мальчик вновь одарил его ответной улыбкой, демонстрируя недостаток зубов, и произнес:

– Меня зовут Эрлан.  Ты идешь в долину? Мой дом там.

С этими словами он указал куда-то в сторону, и Чэн Цянь вздрогнул. С каких это пор в Безмятежной долине живут люди?

Снова взглянув на ребенка, Чэн Цянь почувствовал, что с ним действительно что-то не так. Ухватившись за эту мысль, он встал и последовал за подпрыгивающим малышом.

Как ни странно, вскоре извилистая тропа сменилась узкой дорогой, по которой они вполне могли пройти вдвоем.

Но идти с Эрланом оказалось не так-то просто. Порой мальчику хотелось поохотиться на светлячков, а иногда он присаживался на корточки, чтобы сорвать цветы. По пути он то и дело подбирал маленькие камешки и бросал их в канаву или хватался грязными руками за одежду Чэн Цяня. Кроме того, он безостановочно болтал.

– Раньше я жил в другом месте, а потом случилась беда. Мой отец умер. Мать больше не хотела заботиться обо мне, поэтому я, дедушка и многие наши соседи из деревни перебрались сюда.

Вдруг, в душе Чэн Цяня возникла смутная догадка. Он спросил:

– Что за беда?

– Понятия не имею, – сказал Эрлан. – Я плохо понял. Мой дедушка сказал, что это было наказание, посланное бессмертными или что-то в этом роде. Бессмертные такие ужасные. Господин цзюйжэнь, а где твой дом? Ты ведь очень важный чиновник, да?

Чэн Цянь на секунду засомневался, но ребенок, казалось, и не ждал от него ответа. Болтая, мальчик бесстрашно схватился за меч Чэн Цяня, затем поднял глаза и внезапно заговорил серьезно, как взрослый:

– В таком случае ты должен постараться стать честным чиновником!

Рука Чэн Цяня слегка дрогнула.

Из-за его метода самосовершенствования температура тела юноши была намного ниже, чем у обычных людей. К тому же, он носил с собой ледяной клинок. Однако Чэн Цянь чувствовал, что этот ребенок, похоже, не боялся холода.

Чэн Цянь посмотрел вниз, и Эрлан тут же одарил его своей беззаботной беззубой улыбкой. Однако на шее мальчика и на неприкрытых одеждой участках кожи, виднелись ярко-красные отметины.

Говорят, что такие отметины бывают лишь у тех, кто замерз насмерть.

Вдруг, Чэн Цяня словно осенило. Лишь в месте вечного покоя можно было быть свободным от печалей человеческого мира.

Он немного помолчал и, понизив голос, спросил:

– Ты не замерз?

Услышав это, Эрлан снова улыбнулся и покачал головой.

– Напротив, мне жарко!**

На лице мальчика сияло беззаботное выражение, но его кожа казалась бледной до синевы.

Вдруг, откуда-то донесся тихий голос старика:

– Эрлан, немедленно возвращайся домой!

Услышав это, Эрлан тут же отпустил руку Чэн Цяня и бойко ответил:

– Иду!

Он покружился на месте и сказал Чэн Цяню:

– Меня зовет дедушка. Господин цзюйжэнь, если тебе куда-то нужно, ты должен найти того, кто подскажет тебе дорогу.

Сказав это, мальчик развернулся и вприпрыжку побежал прочь, напевая какую-то деревенскую песенку.

Но было в его образе еще кое-что, что сильно насторожило юношу. У ребенка не было тени.

– Эй, – внезапно окликнул его Чэн Цянь. Эрлан обернулся и посмотрел на него широко раскрытыми глазами человека, свободного от мирской суеты.

Чэн Цянь остановился и оперся на Шуанжэнь, забравший бесчисленное количество душ. В темноте ночи он казался статуей прекрасного божества.

– Когда я был ребенком, меня тоже звали Эрлан.

В это самое мгновение, он словно собственными глазами увидел, как в хаосе полной чувств и страстей жизни пересекаются человеческие судьбы.

С тех пор, как его изначальный дух вошел в камень сосредоточения души, он почти забыл о радостях и печалях этого мира.

Эрлан удивленно посмотрел на него, почесал лохматую голову, улыбнулся и убежал.

Чэн Цянь тихо выдохнул. Его сердце наполнилось тоской. Если это был тот самый край, куда стекались души умерших, то…

Он превратился в тень и, словно ветер, пронесся сквозь красивую, но безжизненную деревню, держа путь прямо в глубь долины.

По пути он не заметил никаких признаков пребывания в этих краях тигров и волков, рыскавших здесь в те времена, когда они с Лужей пытались найти выход. Чэн Цянь понял, что в те годы он был всего лишь слабым ребенком, а дикие звери, что так сильно напугали его, обычными кошмарами.

На этот раз Чэн Цянь не заблудился. Он быстро нашел то место, где находились останки Тун Жу.

Стояла ночь новолуния. Озаренное светом бесчисленных звезд небо было хрустально чистым. Старые кости совсем не казались юноше страшными. Наоборот, они словно лучились умиротворением. Чэн Цянь почувствовал смутную связь между Шуанжэнем и человеческими останками перед ним.

В этот момент пейзаж перед его глазами внезапно изменился, будто кто-то резко раздернул плотный занавес.

До ушей Чэн Цяня донесся тихий голос. Он спросил:

– Какой самый счастливый момент в твоей жизни? Какой самый болезненный момент? Почему ты так стремишься идти по этому пути? Сожалел ли ты о чем-либо в последние годы?

Этот голос показался Чэн Цяню знакомым, но юноша никак не мог вспомнить, где он мог его слышать. Но уже через несколько мгновений Чэн Цянь увидел своего, так похожего на ласку, учителя. Старик нес на руках его детское «Я», спеша поскорее укрыться от дождя и все время о чем-то бессвязно бормотал. А потом он увидел полуразрушенный храм. Ребенок с перепачканным сажей лицом поднял голову и удивленно посмотрел на него. В руках он держал курицу нищего, с которой только что снял запекшуюся глиняную корку…

Вдруг, прямо перед ним появилась длинная тропа. Тропа превратилась в гору Фуяо. В богато украшенной «Стране нежности» восседал надменный юноша. Он приказал своей служанке дать детям по горсти конфет с кедровыми орехами. Но едва переступив порог комнаты, маленький Чэн Цянь, еще не достигший и половины роста взрослого человека, с презрительным выражением лица отдал конфеты своему беззаботному младшему брату, которого он считал таким же невыносимым.

Словно в бреду, Чэн Цянь шагнул вперед, взял пакетик кедровых конфет и поспешно сунул одну в рот. Острая сладость на языке пробудила его чувства. Чэн Цянь, давно не пробовавший никакой еды, слегка опешил.

Не удержавшись, он пропустил спускавшегося по лестнице ребенка и медленно подошел к юноше, требовавшему, чтобы его волосы расчесывали не менее восьми раз на дню. Он наблюдал, как этот избалованный юный господин распоряжался своими служанками. В этот момент что-то внутри Чэн Цяня сломалось, и чувства затопили его с головой.