Текст книги "Лю Яо: Возрождение клана Фуяо (СИ)"

Автор книги: Priest P大

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 78 страниц)

Ваши старания – ключ к предотвращению катастрофы

Янь Чжэнмин отнесся к Чэн Цяню дерзко – он подозвал его к себе жестом, которым обычно подзывают собаку.

Слова и поведение молодого господина мгновенно вывели юношу из оцепенения.

Чэн Цянь не нравился другим с самого рождения, ощущая себя из-за этого неполноценным. Со временем это чувство укоренилось в его сознании и превратилось в завышенную самооценку, граничащую с паранойей. Одного простого взгляда хватало, чтобы вызвать его враждебность, что уж говорить о таком оскорбительном жесте.

Чэн Цянь выглядел так, словно в суровую зиму на него вылили ведро ледяной воды. Без всякого выражения на застывшем лице он двинулся вперед и, уклонившись от протянутой руки Янь Чжэнмина, привычно поклонился ¹ ему и произнес:

– Первый старший брат.

¹ «Приветствовать руками» (малый поклон, одна рука обхватывает сложенную в кулак другую); кланяться

Янь Чжэнмин вытянул шею, чтобы получше рассмотреть его, и Чэн Цянь ощутил настолько резкий запах орхидей, что с его помощью можно было запросто избавиться от насекомых. Бог знает, сколько раз Янь Чжэнмин окуривал свою одежду благовониями.

Однако молодой господин, похоже, плохо разбирался в эмоциях других людей: по крайней мере, гнева Чэн Цяня он не заметил.

Янь Чжэнмин неторопливо оглядел Чэн Цяня, как если бы изучал товар. Вероятно, он посчитал Чэн Цяня довольно приятным для глаз. Юноша небрежно кивнул и выразил искреннюю надежду на своего младшего брата, даже не задумавшись о том, какой может быть реакция окружающих.

– Неплохо. Надеюсь, время не испортит твое лицо, – прямо сказал он и, чтобы продемонстрировать должное дружелюбие первого старшего брата, потянулся, провел ладонью по голове Чэн Цяня и небрежно добавил:

– Теперь, когда я увидел «обиду» и «несправедливость» ², учитель, вы можете увести их. Гм… Юй-эр ³, дай ему несколько конфет из кедрового ореха... каждому из них.

²  Высмеивание имени Хань Юаня исходя из его значения.

 ³ Эр: когда 儿 стоит в конце слова, она теряет самостоятельность, становится суффиксом (词尾) и сливается с предыдущем слогом, делая его "эризованным». Гласный в таких слогах читается особо, он отличается от того же слога без последующей 儿. Некоторые эризированные слова передают «нежные, любимые» чувства, что несколько сходно с уменьшительно-ласкательным суффиксом в русском языке.

Лицо учителя слегка перекосило. У него вдруг возникло странное чувство. Двое приведенных им детей как будто были не младшими братьями одного недостойного ученика, а его служками.

Конфеты с кедровыми орехами выглядели необычно. Их держали в маленьком изящном саше, каждую из них покрывала блестящая прозрачная глазурь с приятным ароматом. На самом деле, бедные дети вряд ли когда-нибудь получили бы шанс отведать столь изысканное лакомство, но Чэн Цянь не проявил к конфетам никакого интереса. Как только он вышел из комнаты, то сразу сунул пакетик в руку Хань Юаню.

– Это для младшего брата, – небрежно сказал он.

Хань Юаня поразила его «щедрость». Он смущенно принял угощение, испытывая при этом смешанные чувства.

В этом жестоком мире нищие боролись за выживание, как бродячие собаки. Хань Юань привык все время хвататься за возможность заполучить даже маленький кусочек еды. У кого в такой ситуации хватит сил заботиться о других?

Хань Юань на мгновение ощутил теплоту в душе. Но одновременно с этим он недоумевал – похоже, его младший старший брат вовсе не был слабым или уязвимым. Кажется, он действительно обладал великодушием и относился к нему искренне.

Но Мучунь чжэньжэня было не так легко обмануть. Он прекрасно видел, с каким отвращением Чэн Цянь отряхивал руки, будто дотронулся до чего-то грязного. Он сразу понял, что отданные Чэн Цянем конфеты вовсе не были актом щедрости. Он подарил их просто потому, что не собирался проявлять уважение к своему монстроподобному первому старшему брату.

Но, если подумать, самое сильное искушение, с которым мог столкнуться ребенок в его возрасте, были еда и питье, а Чэн Цянь сопротивлялся этому, даже не взглянув.

Мучунь чжэньжэнь с горечью подумал: «Это дитя слишком жестокосердно. Он обречен стать демоном, если не станет героем».

Итак, Чэн Цянь был официально принят в клан Фуяо.

Первую ночь он проспал без сновидений в жилище Цинань до без четверти четырех следующего дня. Чэн Цянь без проблем засыпал в новом месте, не терзаемый мыслями о доме.

На следующее утро Сюэцин расчесал его и переодел в нарядный халат.

Обычно юношам, не достигшим двадцати лет, не нужно было перевязывать волосы и носить шапочки, но, по словам Сюэцина, он больше не был обычным ребенком, так как теперь он состоял в клане бессмертных.

Самое большое различие между официальными кланами и «фазанами» заключалось в том, что «фазаньи кланы» все время дурачились. В это же время официально разрешенные, очевидно, владели значительными ресурсами, хотя источники их дохода были не совсем ясны. Например, талисманы. Бесценные талисманы, согласно легендам, были вырезаны почти всюду, даже на деревьях и камнях. Указывая на магический символ на корне дерева, Сюэцин сказал Чэн Цяню:

– Если третий дядя потеряется, просто спросите дорогу у этих камней и деревьев.

Сюэцин вышел вперед, чтобы продемонстрировать. Он прошептал корню:

– В Тайный зал, – и пояснил. – «Тайный зал» – резиденция главы. Третий дядя, сегодня вы должны пойти туда и послушать речь по поводу вашего принятия в клан.

Чэн Цянь забыл ответить, потому что зрелище, развернувшееся перед ним, оказалось действительно захватывающим. Корень, к которому обратился Сюэцин, испускал слабое сияние.

Небо только начало светлеть, но солнце еще не взошло, потому блики, мерцающие подобно лунному свету, собирались вместе и рассеивали тьму, наполняя лес магической аурой. Эти крохотные огоньки плыли по воздуху, прикрепляясь к другим камням и деревьям, и, наконец, свернули на сверкающую лесную тропинку.

Хотя это был не первый магический инструмент, который видел Чэн Цянь, но первый полезный!

Сюэцин хорошо читал эмоции. Он знал, что этот мальчик странный и своенравный.  Поэтому, видя, как он очарован, Сюэцин не стал прямо указывать на это и подождал, пока тот придет в себя.

– Третий дядя, сюда, пожалуйста. Следуйте за светом.

Только когда он пошел по дорожке, вымощенной светящимися камнями, Чэн Цянь почувствовал, будто он превращается в другого человека, собирающегося вести другую жизнь.

– Брат Сюэцин, кто это сделал? – спросил Чэн Цянь.

Сюэцин ничего не мог поделать с формой обращения Чэн Цяня, поэтому он просто оставил его в покое. Услышав вопрос, он ответил:

– Глава клана.

Чэн Цянь снова был потрясен, ему трудно было в это поверить.

Не так давно, в глазах Чэн Цяня, учитель был просто забавным фазаном с длинной шеей. Он не отличался ни привлекательностью, ни полезностью – возможно ли, что он на самом деле не был мошенником?

Мог ли он обладать какими-то особыми талантами?

Был ли он непобедим и способен контролировать силы природы?

Чэн Цянь попытался представить это, но обнаружил, что ему по-прежнему сложно внушить себе настоящий трепет по отношению к учителю.

Следуя по сверкающей дорожке, Сюэцин повел Чэн Цяня в Тайный зал.

На самом деле, Тайный зал был маленьким домиком с соломенной крышей, без магических инструментов и без какой-либо таблички над дверью. Однако у входа стояла пластина размером с ладонь, с небрежно вырезанной на ней головой зверя. Чэн Цянь нашел его смутно знакомым, но название на мгновение ускользнуло из памяти. Рядом с головой зверя были начертаны символы. Надпись гласила: «Ничего не знаю».

Этот домик – скромный и почти пустой, произвел на Чэн Цяня ложное впечатление, будто он снова вернулся домой, в деревню.

Перед входом раскинулся пустынный двор: там стоял стол на трех ножках, а на месте четвертой был камень. Столешницу целиком покрывали трещины. Сидевший за ним Мучунь чжэньжэнь резко выпрямился, внимательно глядя на блюдце.

Оно представляло собой грубо сделанную глиняную посуду с неровным дном, форма которой напоминала нечто среднее между кругом и квадратом. На нем было разбросано несколько ржавых медных монет, и все вместе это создавало неописуемо жуткую атмосферу.

Чэн Цянь невольно остановился. На долю секунды он почувствовал, будто мастер смотрит на монеты с благоговением.

– Что глава клана обнаружил сегодня в Прорицательных триграммах? ⁴, – улыбнулся Сюэцин.

⁴  Восемь триграмм (кит. упр. 八卦, пиньинь: bāguà, багуа; рус. «восемь гуа») – этап исходного космогенеза в представлении китайской философии. Восемь триграмм гуа используются в даосской космологии, чтобы представить фундаментальные принципы бытия. Триграмма – особый знак гуа, состоящий из трёх яо – линий, сплошных или прерывистых. Все возможные комбинации трёх яо образуют восемь триграмм. Существует несколько схем расположения триграмм и их взаимосвязь с другими категориями китайской философии.

Услышав вопрос, глава клана отложил медные монеты и принял торжественный вид.

– Дао Небес подразумевает, что курица, тушенная с грибами, должна быть в сегодняшнем меню.

Сказав это, он слегка подкрутил усы, закатил глаза и шмыгнул носом, выражая этим свое истинное желание.

Как только Чэн Цянь увидел выражение его лица, оно, казалось, что-то ему напомнило. Он вдруг сравнил его с пластиной у входа и пришел к выводу, что вырезанная на ней голова зверя принадлежала ласке!

Невежественные соотечественники ничего не знали об оракулах, не говоря уже о буддийских и даосских писаниях. Даже боги, которым они молились, были фальшивыми, и поэтому неблагочестивые «бессмертные», такие как «Бессмертный Желтый» и «Бессмертный Зеленый», превратились в благочестивых и стали домашними именами ⁵.

⁵  Домашнее (детское) имя (кит. 乳名 жумин или кит. 奶名 наймин – «молочное имя», кит. 儿名 эрмин – «детское имя», кит. 小名 сяомин – «малое, неофициальное имя») в странах Восточной Азии – неофициальное имя, использующееся только домашними в кругу семьи.

Согласно древним народным поверьям, назначением детского имени был обман злых духов. Суеверные люди нарекали своих детей нарочито неказистыми, неблагозвучными именами, полагая, что зло не польстится, и ребенок не заболеет.

«Бессмертный Желтый» был духом ласки, а «Бессмертный Зеленый» духом змеи, которого также называли «змей – защитник дома». Поговаривали, что эти двое помогают защитить и сохранить семью.

Чэн Цянь видел мемориальную доску, установленную в его деревне для «Бессмертного Желтого», на ней была точно такая же звериная голова.

Подумав об этом, он взглянул на Мучуня, вновь осознав, насколько учитель был тощим. У главы клана была маленькая голова, узкая челюсть, длинная талия и короткие ноги... Словом, старик во всех отношениях был похож на ласку.

Все еще сомневаясь, Чэн Цянь выступил вперед и поклонился своему учителю, который, как он подозревал, вполне мог оказаться духом.

– Не церемонься, это мелочно, – отмахнулся учитель. – В клане Фуяо нет строгих правил этикета.

 «А что у вас есть? Курица, тушенная с грибами?» – С горечью подумал Чэн Цянь.

В этот самый момент их ушей достиг крик Хань Юаня:

–  Учитель! Старший Брат! Боже мой! Какой убогий дом! – воскликнул он сразу после того, как переступил порог. Затем он обошел двор с фамильярностью владельца и остановился прямо перед Чэн Цянем.

От маленького нищего недальновидно откупились пакетиком конфет, и теперь Хань Юань твердо верил, что Чэн Цянь был действительно добр к нему. Поэтому он перестал загадочно называть его «старшим братом» и, подойдя, настойчиво потянул Чэн Цяня за рукав.

– Сяо Цянь ⁶, почему ты вчера не пришел поиграть со мной

⁶  小xiǎo [сяо] младший (в ряду, напр. братьев); малолетний, молодой

Увидев его, Чэн Цянь ощутил поднимавшееся в душе негодование. Он спокойно отступил на полшага назад, выдернул рукав из чужой хватки и сухо произнес:

– Четвертый младший брат.

Сюэцин одел Чэн Цяня как взрослого, поэтому он казался элегантным и красивым, словно нефритовая статуэтка, с гладким лбом и тонкими бровями. Но, только если предположить, что он действительно сделан из нефрита, его отстраненность можно было простить.

Сам Хань Юань был безродным нищим и, естественно, не имел никакого понятия о такте и воспитании. Он был простодушен – если чей-то вид казался ему невыносимым, то, возможно, Хань Юань никогда не полюбил бы этого человека. В то же время, если он верил, что кто-то хороший, он, в свою очередь, тепло относился к нему. Чэн Цянь для него теперь точно был хорошим, поэтому Хань Юань нисколько не обиделся на безразличие брата и с восторгом подумал: «В отличие от нас, ведущих бродячую жизнь, домашние дети застенчивы. Я должен заботиться о нем в будущем». Хотя это был только его взгляд на ситуацию.

Глаза Мучунь чжэньжэня были маленькими, но очень пронзительными. Он стоял в стороне и с безразличным выражением смотрел на братьев. Наконец, он не мог больше выносить безобразное поведение Хань Юаня.

– Сяо-Юань, иди сюда.

Хань Юань бодро подошел к шаткому столу.

– Учитель, зачем я вам нужен?

Оглядев его с ног до головы, Мучунь чжэньжэнь торжественно произнес:

– Ты старше своего третьего старшего брата, хотя тебя позже приняли в наш клан. Поэтому сначала я должен предостеречь тебя.

Похожий на ласку Мучунь, в конечном счете, был их учителем. Поскольку Хань Юань редко видел суровое выражение на его лице, он невольно выпрямился.

– У тебя активный характер, твоя слабость – легкомыслие. Я дарую тебе «твердую скалу» в качестве наставления. Оно предупреждает, что ты должен избегать приспособленчества, тщеславия и рассеянности. Оно будет напоминать тебе, чтобы ты сосредоточился и ни в коем случае не расслаблялся. Понял?

Хань Юань поднял голову, вытер сопливый нос и нечленораздельно произнес:

– А?

Мальчишка не понял ни слова из сказанного.

К счастью, Мучунь не обратил внимания на его невежливость. Закончив говорить, он повернулся к Чэн Цяню.

Только тогда Чэн Цянь увидел, что его учитель вовсе не родился с птичьими глазами, просто его веки были опущены, от чего казалось, будто он не обращает внимание на происходящее вокруг. Теперь же его глаза были открыты, и Чэн Цянь увидел резкий контраст черного зрачка и светлой радужки.

Выражение лица учителя стало вдруг очень серьезным.

Накаленная атмосфера

– Чэн Цянь.

Юноша не знал почему, но учитель всегда называл Хань Юаня «Сяо-Юань», в то время как Чэн Цяня он звал полным именем. Он не мог определить по его голосу, благоволил к нему учитель или нет, но каждый слог звучат предельно твердо.

Озадаченный Чэн Цянь поднял голову и сжал кулаки.

– Подойди.

Мучунь чжэньжэнь смотрел на него сверху вниз, и Чэн Цяню казалось, что учитель был слишком серьезен. Он прикрыл глаза и повернулся к доброй ласке.

– Подойди сюда, – произнес Мучунь и его голос слегка смягчился.

После этих слов, учитель положил руку на голову Чэн Цяня. Слабое тепло его ладони постепенно проникло в тело мальчика.

Однако это нисколько не утешало Чэн Цяня, он все еще пребывал в смятении.

Он прокручивал в мыслях комментарии своего учителя по поводу Хань Юаня и с тревогой думал: «Что скажет обо мне мастер?»

На мгновение в его голове промелькнули воспоминания о недолгой жизни рядом с Мучунем. Чэн Цянь пытался выявить свои собственные недостатки перед учителем и подготовиться к его словам. Юноша нервничал, размышляя: «Скажет ли он, что я узколобый? Или чрезмерно злой? Или грубый?» Однако, в отличие от Хань Юаня, Мучунь чжэньжэнь не указал на его недостатки. Глава клана некоторое время колебался, будто ему было сложно найти подходящие слова.

Чэн Цянь с беспокойством ждал, пока Мучунь, наконец, слово за словом, торжественно не произнес:

– Что касается тебя, то ты сам в глубине души знаешь все о себе. Итак, я перейду сразу к делу. Я дарую тебе «свободу и легкость» в качестве наставления.

Слова были настолько просты, что их трудно было сразу понять. Чэн Цянь нахмурился, все его приготовления сошли на нет, но его напряжение вовсе не уменьшилось, даже наоборот, усилилось.

– Учитель, что значит «свобода и легкость?» – выпалил Чэн Цянь, но тут же пожалел о своем вопросе. Он не хотел выглядеть таким же глупым, как Хань Юань.

Взяв себя в руки, он с некоторой робостью попытался придумать логичное объяснение, а после вкрадчиво спросил:

– Значит ли это, что я должен очистить мысли от лишней суеты и сосредоточиться на самосовершенствовании?

Наступила пауза. Но вместо того, чтобы дать конкретное объяснение, Мучунь кивнул, и, неопределенно пожав плечами, ответил:

– Пока… Можно сказать и так.

Пока? А какую значимость эти слова будут нести в будущем?

И что это за выражение: «можно сказать и так»?

Услышав ответ, Чэн Цянь еще больше растерялся. Он почувствовал, как слова учителя туманной нитью плетут его будущее. Было видно, что мастер не собирался вдаваться в подробности. Из-за своей, не по годам развитой тактичности, он с трудом проглотил сомнения, отвесил Мучуню официальный поклон и сказал:

– Спасибо за наставление.

Мучунь чжэньжэнь беззвучно вздохнул. Хоть он и выглядел как человек в расцвете лет, на самом деле он был настолько стар, что уже имел непомерно богатый опыт. И, конечно же, он мог видеть многое. Хотя Чэн Цянь и вел себя так хорошо, что даже заботливого младшего адепта называл «братом», делал он это не потому, что считал, будто люди вокруг него заслуживают особого уважения. Скорее, он действовал так потому, что не хотел потерять лицо перед этими «другими».

Как гласит пословица: «Приличие – это ослабленная форма милосердия, а также начало беспорядка». Даже если этот ребенок обладал великим прозрением и исключительными талантами, его натура отличалась от природы великого Дао. И более того, Чэн Цянь слишком много думал о том, чтобы радовать других… Хотя, учитывая его высокомерие, похоже он вовсе не желал быть для кого-то приятным.

Мучунь убрал руку с головы Чэн Цяня, ни минуты не беспокоясь о том, что тот в будущем пойдет по неправильному пути.

Он перевернул треногий стол и подозвал учеников к себе.

Обратная сторона деревянной столешницы была усеяна тысячами дыр, проделанными короедами и, к удивлению мальчиков, между этими бороздками, были начертаны жирные символы.

– Это то, чему я собираюсь вас учить. Это правила клана Фуяо. Вы двое должны запомнить их слово в слово, и с сегодняшнего дня записывать их по памяти раз в день, в общей сложности сорок девять дней, – сказал Мучунь.

Перед лицом стольких правил Чэн Цянь, наконец, выказал хоть какое-то удивление – он никогда не считал, что священные постулаты клана было бы уместно писать на задней стороне прогнившей деревяшки, не говоря уже о трехногом столе.

Хань Юань был поражен не меньше его.

Маленький нищий вытянул шею и даже побледнел.

– Боже мой, что за хрень? Учитель, эти символы могут знать меня, но я определенно не знаю их! – завопил он.

Чэн Цянь предпочёл сохранить спокойствие за них двоих.

Глава клана, скорее всего являюшийся духом ласки. Наставление, которое не имело смысла. Набор правил, начертанных на задней стороне гнилого стола. Женоподобный старший брат и неграмотный нищий младший брат… Каких хороших результатов мог ожидать Чэн Цянь, когда начальная точка его пути к самосовершенствованию была такой странной?

Чэн Цянь предрекал себе крайне мрачное будущее, но, когда вечером он вернулся домой, его настроение улучшилось при мысли, что теперь у него действительно есть место, где он мог бы заниматься. Здесь было не только огромное количество книг, но и бумага с кистями, подготовленные Сюэцином.

Чэн Цянь никогда не писал на бумаге. Прибавьте к этому его родителей, которые не смогли бы написать даже простые числа. Конечно, в их доме никогда не было никаких письменных принадлежностей. В своём юном возрасте, в силу безусловной памяти, мальчик тайно выучил довольно много иероглифов, подсмотренных у старого туншэна. Он хранил их в голове и практиковался в написании палочкой на земле. Втайне юноша мечтал иметь четыре сокровища ученого ¹.

Чэн Цянь пристрастился к письму и не следовал наставлениям своего учителя, ведь Мучунь требовал, чтобы он писал правила только один раз в день. В то время, когда он переписывал надписи уже в пятый раз – Сюэцин пришел пригласить его на ужин. И он вовсе не собирался на этом останавливаться.

Кисточка для письма, сделанная из шерсти ласки, совершенно отличалась от палочек. Поскольку Чэн Цянь впервые пользовался кистью и бумагой, буквы, которые он писал, выглядели особенно неприглядно. Было заметно, что он намеренно подражает почерку человека, вырезавшего все эти надписи на столе. В дополнение к заучиванию самих правил, он также запомнил каждый штрих.

Сюэцин обнаружил, что каждый раз, когда Чэн Цянь писал, он совершенствовал то, что у него не выходило в прошлый раз. Он был так поглощен своим занятием, что просидел за ним больше получаса, не делая перерыва. Юноша даже не заметил, как Сюэцин вошел в его комнату.

И, хотя Чэн Цянь хорошо выспался в первую ночь, он был слишком взволнован, чтобы заснуть этим вечером. Он словно воочию видел все эти штрихи, стоило ему только закрыть глаза, но боль в натруженном запястье усиливалась.

Правила клана должны были быть написаны одним и тем же человеком, также, как и табличка на павильоне Цинань. Чэн Цяню так полюбилась каллиграфия, что он беспокойно ворочался в постели от мыслей снова взяться за кисть.

Табличка была разобрана, а обшарпанный деревянный стол выглядел так, будто вот-вот сломается. Из этого Чэн Цянь заключил, что правила клана были введены не так давно.

Чей это почерк? Учителя?

Он прокручивал эту мысль в голове, пока его не одолела сонливость.

Поглощённый сладкой негой, мальчик увидел перед собой образ незнакомца, пришедшего, чтобы отвести его к подножию горы Фуяо, в Тайный зал. Сбитый с толку, Чэн Цянь подумал про себя: «Зачем я пришел в жилище учителя?».

Но он все равно вошел и увидел во дворе человека.

Человек этот оказался высоким мужчиной, черты лица которого были странно размыты, словно покрыты черной дымкой. Руки его были ужасно бледные, с четко очерченными суставами. Он был похож на блуждающее привидение.

Чэн Цянь испугался, неосознанно отступив на пару шагов назад. Но потом он почувствовал беспокойство за своего учителя, потому набрался смелости спросить: «Кто ты? Почему ты во дворе моего мастера?»

Мужчина вскинул руку и Чэн Цянь ощутил сильное притяжение. Оно подняло его в воздух и в мгновение ока бросило к незнакомцу.

Человек коснулся лица Чэн Цяня.

Рука мужчины была так холодна, что от одного прикосновения Чэн Цянь продрог до мозга костей.

– Маленькое создание, у тебя есть мужество, – мужчина схватил Чэн Цяня за плечо и усмехнулся:

– Уходи.

Чэн Цянь почувствовал сильный толчок и проснулся на своей кровати. Рассвет еще не наступил.

Сон рассеял все мысли о дальнейшем отдыхе. Чэн Цянь привел себя в порядок и принялся убивать время, поливая цветы во дворе, что заставило Сюэцина, пришедшего проводить Чэн Цяня в Традиционный зал, глубоко стыдиться своего позднего пробуждения.

Традиционный зал представлял собой небольшой павильон посреди поляны, где стояло несколько столов и стульев. Хотя Чэн Цянь и Сюэцин прибыли очень рано, младшие адепты уже были там. Они подметали пол, кипятили воду и готовились заваривать чай.

Чэн Цянь нашел себе место, и хорошо воспитанный младший адепт тут же подал ему чашку.

Выражение лица Чэн Цяня все время оставалось холодным, но он лишь осторожно присел на краешек сиденья – привычка стала его второй натурой. Научившись терпеть лишения, он не мог привыкнуть жить в комфорте. Он чувствовал себя неловко, наблюдая, как другие работают, пока он пьет чай.

Через некоторое время, проведённое за чаепитием, Чэн Цянь услышал шаги. Он поднял глаза и увидел странного молодого человека, идущего по аллее рядом с павильоном.

Юноша был одет в темно-синее ханьфу. Он держал в руках деревянный меч и двигался довольно быстро, глядя прямо перед собой, в то время как его помощник неуклюже бежал за ним.

– Это второй дядя, – шепнул Сюэцин Чэн Цяню.

Второй старший брат, Ли Юнь. Чэн Цянь видел его имя на доске за деревянной дверью Тайного зала, поэтому он поспешно встал, чтобы поприветствовать его.

– Второй старший брат.

Ли Юнь не ожидал, что кто-то прибудет сюда раньше него. Услышав голос, он остановился, поднял голову и бросил взгляд на Чэн Цяня. Его черные глаза, казалось, были больше, чем обычно, что делало его взгляд холодным и не слишком добродушным.

Ли Юнь выдавил из себя улыбку, больше похожую на злорадство, и, наконец, заговорил:

– Я слышал, мастер привел двух младших братьев. Ты – один из них?

Чэн Цяню инстинктивно не понравился взгляд Ли Юня. Он почувствовал в нём что-то зловещее.

– Да, а другой – мой четвертый младший брат, Хань Юань.

Ли Юнь сделал шаг вперед, вплотную приблизившись к говорящему, и с интересом спросил:

– Как тебя зовут?

Он был похож на опытного волка, заметившего кролика. Чэн Цянь чуть было не отпрыгнул от него, но вовремя сдержался. Резко выпрямившись, он невозмутимо ответил:

– О, Сяо Цянь.

Ли Юнь кивнул и протянул с лицемерной улыбкой:

– Приятно познакомиться.

Все, что Чэн Цянь мог видеть, были его жуткие зубы. Это лишний раз подтверждало, что на данный момент в клане Фуяо не было ни одного человека, который мог бы ему понравиться, не считая учителя.

Тем не менее, его учитель мог оказаться и не человеком вовсе.

Через некоторое время появились Хань Юань и Мучунь чжэньжэнь. Хань Юань, естественно, сел перед Чэн Цянем и начал жаловаться, что тот не играет с ним, а, заодно и перепробовал все угощения на столе.

Иногда Хань Юань льстиво улыбался учителю, а иногда оборачивался, чтобы подмигнуть и нахмуриться Чэн Цяню, деловитому, но аккуратному. Он служил прекрасной иллюстрацией к поговорке «некрасивые люди делают больше зла».

Что касается их первого старшего брата, Янь Чжэнмина, то он опоздал на целых полчаса и, конечно, пришел зевая.

Разумеется, он никогда не ходил пешком – он прибыл в паланкине, если уж на то пошло. Янь Чжэнмин попросил двух младших адептов донести паланкин сюда из «Страны нежности».

Симпатичная горничная, мелко семеня ногами, обмахивала его сзади веером, а еще один младший адепт шел рядом и держал зонтик.

Одежда Янь Чжэнмина трепетала на ветру, а подол напоминал облака в небе. Прибытие молодого господина было преисполнено излишней торжественности. Похоже, он пришел сюда не на утренние занятия, а чтобы привлечь к себе внимание.

Войдя в Традиционный зал, первый старший брат высокомерно покосился на Ли Юня. Весь его вид выражал отвращение. Затем он бросил взгляд на Хань Юаня и недоеденные пирожные на столе, после чего раскрыл веер и прикрылся, будто подобная картина могла запятнать его прекрасный взор.

В конце концов, у него не оставалось выбора, кроме как сердито подойти к Чэн Цяню. Младший адепт наскоро протер каменный табурет, раза четыре, затем положил на него подушку и поспешил подать чай. Он поставил горячую чашку на блюдце с амулетами. Блюдце волшебным образом охладило чашку, дымившуюся так, что на ее поверхности выступила влага. Только тогда Янь Чжэнмин соизволил сделать глоток. Завершив все приготовления, молодой мастер Янь, наконец-то, сел.

В отличие от Ли Юня, привыкшего к подобным сценам и воспринимавшего Янь Чжэнмина как воздух, от которого никуда не деться, Хань Юаня увиденное, казалось, потрясло до глубины души. Выражение его лица было таким же, как когда он восклицал «Что за черт?!».

Внимательно наблюдая за всем происходящим, даже вечно саркастичный Чэн Цянь потерял дар речи.

Так началось сумбурное утро четырех учеников Мучуня, не испытывающих друг к другу ничего, кроме отвращения.

Примечание переводчика: в се братья, наконец, собрались вместе!  Итак: Янь Чжэнмин – первый брат,  Ли Юнь – второй брат,  Чэн Цянь – третий брат,  Хань Юань – четвертый брат