Текст книги "Обнажая местью (СИ)"

Автор книги: Неперелетная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Я думаю, что немой вопрос мамы «Позаниматься чем?» застрял в горле, поэтому, слегка опешив от ее взгляда, неловко переминаюсь с ноги на ногу. - Мам, это мой учитель по праву, - тихо говорю, боясь того, что она может представить в своей голове. Она, ретировавшись, извиняется за недоразумение, впуская нас внутрь. - Нина в твоей комнате. Позвать? – спрашивает та, и я тут же явно отрицательно качаю головой, направляясь на кухню и чувствуя, как горе-юрист следует за мной по пятам. - Чай? – вежливо спрашиваю, оказавшись у плиты. - Не против, - отвечает Павел Георгиевич, неловко садясь на один из стульев и доставая из портфеля какие-то задания по праву. Я оборачиваюсь, наливая воду из фильтра в чайник и, увидев сестру в дверном проеме, чувствую, что еще пара секунд, и фильтр выпадет из руки. Наспех поставив его на стол, задеваю пустую чашку, и, как это и происходит в семье Суровцевых, лишь наблюдаю за падением фарфора на пол с характерным звуком. - Женя, - повернувшись, Дубровский встает, собираясь помочь, а Нина, увидевшая меня рядом с разбитой на осколки чашкой, тут же подбегает. - Ты в порядке? – спрашивают одновременно и горе-юрист, и сестра, а я лишь прижимаюсь к столу, боясь того, что сейчас будет, и проклиная свою нервозность. Они поворачиваются друг к другу, и я задерживаю дыхание, наблюдая за тем, как Павел Георгиевич, распахнув глаза, смотрит на свою бывшую одноклассницу. - Нина? – он удивляется, и на его лице появляется новая, ранее незнакомая мне эмоция под названием «искренняя радость». - Паша! – она ярко улыбается, и, я не могу в это поверить, обнимает Дубровского, обойдя осколки, - Сколько лет, сколько зим! - Как тесен мир, - тихо пробормотав, тянусь за веником, но горе-юрист меня останавливает одновременно с Ниной, создавая двойную опеку и заставляя меня почувствовать себя слишком маленьким ребенком. - Я уберусь, ставь чайник, - произносит сестра, доставая веник и совок. - Я помогу, - добавляет Павел Георгиевич, начиная разговаривать с Ниной, и все, что мне остается делать, так это наблюдать за бывшими одноклассниками, не видевшими друг друга несколько лет. - Получается, ты двоюродная сестра Нины? – спрашивает меня Дубровский, и я киваю, получая ярко выраженное удовольствие от очередного листка с заданиями и стараясь внимательно слушать разговор, не встревая в него. - Ты мою Женьку совсем не жалуешь, - говорит сестра, и я сжимаю губы в тонкую линию, искренне надеясь, что та не ляпнет лишнего. - Жесткий прессинг вырабатывает волю к жизни, - усмехаясь, Павел Георгиевич отпивает из чашки, и, кажется, лишь одна я чувствую напряжение в столь непринужденной атмосфере. - Разве это не цветочки, Павел Георгиевич? – спрашиваю, заканчивая с последним листком тестов и уверенно кладя их на стол рядом с горе-юристом, - Спасибо за приятную беседу, но меня ждут уроки. - В кого же ты, Суровцева, такая, - усмехается новоиспеченный учитель, а Нина не сдерживает улыбки. - Посиди с нами, Жень, - она улыбается, - думаю, у Пашки еще тесты найдутся. Он кивает, и, вздохнув, я беру очередную порцию заданий. Читаю название, и, либо весеннее настроение совсем выбило мою серьезность, либо это волшебное действие Нины создавать уют даже при Дубровском, но я смеюсь, а затем поворачиваю листочек горе-юристу. Тот усмехается, забирая назад уже пройденный в самом начале этих «отношений» тест по авторскому праву, а затем, разводя руками, признает, что тестов больше не осталось. - Добби свободен, - я облегченно улыбаюсь, но ребята, словно сговорившись, оставляют меня на кухне, постепенно подключая к беседе. Я смотрю на веселого Дубровского, без привычного мне пафоса и лицемерия, и чувствую, что вместе с появлением синего экрана происходит разрыв шаблона. Я слышу его смех, а речь Павла Георгиевича лишена монотонности и скуки, и это даже каким-то волшебным образом магнетизирует, делая учителя интересным рассказчиком. - Вне школы можешь звать меня Пашей, - усмехается он, глядя на меня. - Совсем старым себя чувствуешь? – спрашивает Нина, улыбнувшись. - Песок сыпется, - добавляет Дубровский, смеясь, и, как ни странно, я смеюсь вместе с ними. *** - Все свои листочки взял, учитель? – спрашивает Нина, вставая и забирая со стола чашки. - Перестань, Нин, - он усмехается, - честно, старым меня делаешь. Ты когда уезжаешь? - Послезавтра, - произносит сестра, - Жень, будь любезна, проводи нашего гостя. Я усмехаюсь, едва заметно покачав головой, и, после того, как Дубровский попрощался с Ниной, иду в прихожую, осторожно открывая дверь. - До завтра, Павел Георгиевич, - произношу, когда парень останавливается на пороге и смотрит на меня с легкой улыбкой, - вы ничего не забыли? - Забыл, - кивает тот, и я внезапно ощущаю на своих губах уста Дубровского, лишь на мгновение, но этого достаточно, чтобы заставить меня замереть и перестать дышать. - Паша, - усмехается он, пока я пытаюсь выйти из состояния оцепенения и шока, - спокойной ночи. - Спокойной ночи, - я провожаю его фигуру взглядом, а затем закрываю свою дверь, все еще чувствуя губы Дубровского, - Павел Георгиевич. Комментарий к Глава 8. Чайные посиделки Внезапно нахлынувшее вдохновение, за которое я себя крайне сильно корю( Надеюсь, эта большая *а она правда ничего так* глава вам понравилась) Небольшой завуалированный спойлер касательно следующей главы: https://vk.com/night_gusts?w=wall-73416564_719 *_* ========== Глава 9. Гитара ему к лицу ========== Захлопнув дверь, прижимаюсь к ней спиной, медленно, словно масло скользит по сковороде, спускаясь вниз, снова зарывая пальцы в волосах и пытаясь понять происходящее. Зачем он это делает? Зачем издевается надо мной, забирая единственное, что пока мне принадлежит – мою свободу? - Все в порядке? – спрашивает Нина, выглядывая из-за угла и внимательно изучая мою свернувшуюся в своеобразный комок фигуру. Я киваю, утирая слезу, и встаю, совершенно ничего не понимая в происходящем и признавая самую настоящую запутанность в ситуации. Зачем Дубровский заставляет меня думать о нем постоянно? Войдя в свою комнату, устало падаю на кровать, не чувствуя ни малейшего желания учить уроки, а тело все еще покрывается приятными мурашками, чувствуется выплеск эндорфинов. - У тебя температура, - произносит Настя, притронувшись к моему лбу на третьем уроке, участие в котором было равно нулю, а сама я больше была похожа на овощ. - И что? – я смотрю на нее искоса, прикрывая глаза и ощущая безмерное желание поспать. - Шла бы ты домой по-тихому, - она качает головой, а я лишь слабо усмехаюсь. - Это все экзамены, нервы, - отвечаю, улыбнувшись, - просто оставь меня здесь. - Помирать? – спрашивает та, и, не выдержав этого самобичевания и мазохизма, поднимает руку, попросив преподавателя отпустить меня в медпункт. В итоге, сосланная в дальнее крыло школы, уныло плетусь по коридорам, наконец достигая нужного места. Но Лариса Валентиновна, школьная медсестра, не всегда была ответственна и пунктуальна, думая, что пластыри и таблетки от головной боли у детей имелись у самих, а в случае переломов преподаватели самостоятельно вызовут скорую помощь. Постучав еще раза два, для проверки, обреченно выдыхаю, возвращаясь обратно и понимая, что так просто меня в класс не пустят. Поворачиваю в сторону учительской, надеясь встретить там Людмилу Владимировну и попросить у нее таблетки. Но, только войдя и заметив знакомую фигуру в черном костюме, тут же желаю сбежать отсюда, чувствуя покалывание на щеках, а ноги, как назло, не двигаются с места, словно приросли к полу. - Что-то случилось? – Дубровский поворачивается ко мне, спокойно сидя за столом и отпивая чай. - Где Людмила Владимировна? – спрашиваю, неуверенно заходя внутрь. - Ее сегодня нет. Что случилось, Жень? – я замечаю в его взгляде беспокойство и окончательно теряюсь. Невольно вспоминаю о поцелуе и отвожу взгляд, стараясь не смотреть на Павла Георгиевича. Затем, словно собравшись с силами, неуверенно пересекаюсь с глазами горе-юриста, сглотнув. - Ничего, - сделав пару шагов к двери, - извините за беспокойство, Павел Георгиевич. И, выйдя из учительской, все же обреченно иду в класс, ощущая, как сердце, будто безумное, с бешеной скоростью колотится о грудную клетку. *** - Посмотри, до чего ты себя довела! – восклицает мама, сидя около моей кровати, где, пытаясь уйти от проблем реальности, я лежала под двумя одеялами и пледом, ощущая себя частью нового масштабного гамбургера. - Ма, - я тихо постанываю, - да пройдет скоро. - Тридцать восемь и шесть, Женя! Это тебе не шуточки, - произносит она строго, держа в руке градусник и заставляя меня в очередной раз вздохнуть, изображая умирающего. С этой самой секунды мама принялась за активную борьбу с болезнью, найдя масштабную армию таблеток, меда, молока и малинового варенья. Честно говоря, иногда она могла раздувать из мухи слона, в частности, заболеваний, но эта забота в какой-то степени мне нравилась. Не просто опека, которая была у отца, держащего меня на невидимом поводке в невидимой клетке, это была самая чистая, добрая и ласковая забота, какую только может подарить человек. Нина тоже не отставала от матери, то сменяя ее, то помогая ей, то стараясь развеселить меня и приободрить, а я желала выздороветь до конца недели, чтобы как следует попрощаться с сестрой и отправиться в поход, дабы предотвратить будущую катастрофу и бойню. - Ты совсем с ума сошла? – спрашивает мама, когда я пыталась рассказать ей, кажется, в бреду и не в здравом уме, свой план выздоровления, - Тебе только стало немного легче, отдохни, пока есть время. Отец, узнав о болезни, конечно, расстроился, тоже изредка навещая меня, но мое рвение быстрее выздороветь, думаю, совпадало с его желанием поскорее поставить меня на ноги, словно два-три дня, что я болею, могли наотмашь вышибить мою память и все знания. И, просто лежа в кровати с температурой, я чувствую, что голова начинает выдавать мне странные образы, и понимаю, что успешно попала в объятия Морфея. - Женя, - я слышу голос и, открыв глаза, вижу Дубровского, тут же удивленно приоткрывая рот и затем полностью накрываясь одеялом, - ты не спрячешься от меня. - Что вам нужно? – спрашиваю из своего защитного одеяльного панциря, чувствуя, что постепенно становятся жарче и сомневаясь, что смогу вынести весь этот разговор в пекле. - Почему ты не сказала, что тебе стало плохо? – Павел Георгиевич спрашивает меня, осторожно касаясь одеяла и попадая в плечо. 10 очков, Дубровский. Тут же, догадавшись, спускается вниз по руке, заставляя меня вновь покрыться мурашками. Затем едва сжимает мои пальцы сквозь одеяло, и от этого мне становится слишком не по себе. - А вам какое дело? – не выдержав, неуверенно высовываю свою голову, чувствуя прохладу и встречаясь взглядом с горе-юристом. - Я беспокоюсь о тебе, - произносит он со слабой улыбкой, убирая мои налипшие пряди с лица, - спи, Женя. Тянется ко мне, почти нависая надо мной, и я сглатываю, нервно следя за лицом Дубровского. Вновь прикасаясь к губам, он оставляет поцелуй, от чего я резко распахиваю глаза, видя перед собой белый потолок. Немного нервно оглядываюсь, смотрю по сторонам, не замечая его фигуры. Сон? Больное воображение? Почему я вновь и вновь думаю о вас, Павел Георгиевич? *** Оставаться наедине с Дубровским, особенно после таких снов, почти равносильно смерти. Но, вновь послушавшись отца, к концу недели окончательно выздоровев, перепив кучу таблеток, я вновь вернулась в школу, где должно было быть очередное «приватное занятие» с Павлом Георгиевичем. - Мне сказали, что ты болеешь, - произносит Дубровский, войдя в учительскую и замечая меня. - Выздоровела, - пожимаю плечами, доставая тетрадку, ручку. - Суровцева, - он, оглядев помещение и больше никого не увидев, слегка наклоняет голову набок, - я прекрасно понимаю твое стремление грызть гранит науки за месяц до экзамена, но, может, ты пойдешь домой? - У отца все еще отпуск, - качаю головой, хотя хочу оставаться в школе не больше Дубровского. Горе-юрист оглядывает меня с ног до головы. - И что мне с тобой делать? – спрашивает, а я вижу, как едва заметно кончики его губ потянулись вверх. Пожимаю плечами, желая выдержать взгляд Павла Георгиевича и не покраснеть при этом. Пока что держусь, но сомневаюсь, что протяну долго. - В учительской никого нет, - произносит он слегка отстраненно, - тебя не напрягает атмосфера, Суровцева? - А вас, - я наклоняю голову набок, сдерживая слабую улыбку, - Павел Георгиевич? Он изучает столы, и я чувствую, что в голове горе-юриста рождается не самая приличная для озвучивания идея. - Нисколько, - он криво улыбается, - чего не скажешь о тебе. Я сдаюсь, опуская взгляд и стараясь сосредоточиться на чем-то серьезном, кроме субъекта, стоящего передо мной. Затем, собираясь с мыслями, встаю, подходя к Дубровскому и вставая почти вплотную, чувствуя, как сердцебиение уже давно находится выше пределов нормы. - Если вы думаете, что смогли испортить все, что только можно испортить, - говорю едва слышно, а пальцы осторожно касаются галстука, будто поправляя его, - если вы, Павел Георгиевич, считаете, что ваша месть, - делая небольшую паузу, убираю пальцы, - достигла своей цели, - пересекаясь с его глазами, - то вы ошибаетесь. С вашего позволения, - словно сделав реверанс в школьной юбке, взяв брошенную на пол сумку, поворачиваюсь к нему снова, - и бросайте уже курить, - с этими словами выхожу из кабинета, направляясь в сторону столовой и понимая, что я давно не была дома у Вани. Сев в автобус, достав наушники и включив плеер, смотрю на дорогу, пытаясь разобраться в этой получившейся каше, по сравнению с которой ЕГЭ уже постепенно кажется детской шалостью. Дубровский. За последние несколько дней его имя прозвучало в моей голове столько раз, что я уже давно сбилась со счета. Чего Павел Георгиевич добивается? Месть в виде поцелуев? Месть в виде… Поморщившись, устремляю взгляд на цветущие яблони, любуясь ими и пытаясь забыть о своей проблеме. Я никогда не стану вашей, Павел Георгиевич. *** - Заходи, - улыбается Ванька, открывая мне дверь, и, неловко замерев на пороге на пару секунд, я вхожу в его квартиру, уже из прихожей чувствуя запах апельсинов, которые являлись предметом обожания Ладина с малых лет. - Родители дома? – спрашиваю, разувшись и медленно шагая по коридору, вспоминая, что не была дома у друга уже как минимум полгода. Я перестала к нему ходить, когда Ваня сказал о капитальном ремонте в своей комнате, хотя я, честно говоря, не понимала смысла этого. Парень собирался уехать в Москву, и новая комната в родном городе ему особо была не нужна, учитывая, что жить в ней он, при хорошем раскладе, мог от силы два-три месяца. - Нет, - потянувшись, произносит он, - а Аньку из детского сада позже забирать. - Спал? – усмехаюсь, неуверенно останавливаясь около двери в его комнату. - Ага, - кивает он, прикрыв ладонью зевок, - входи, никто не укусит. Улыбнувшись, захожу в комнату Ладина и, сделав пару шагов, замираю на месте, разглядывая совершенно новые обои, шкаф, стол, кровать. С усмешкой замечаю, что плакаты на стенах остались все те же, пережив, вероятно, и огонь, и воду, и медные трубы. - Ну как? – парень смотрит на меня, пока я неуверенно хожу по комнате, словно осваиваясь. - Мне нравится, - произношу, с улыбкой повернувшись к Ване и замечая его пронзительный взгляд, от которого мгновенно становится немного неловко. - Я бы хотел, чтобы ты разрисовала стены летом, - говорит он спокойно, на что я лишь опускаю взгляд, смутившись, - можешь сказать цель своего визита? Вздохнув, сажусь на кровать, разглядывая Ваню, а затем, глядя немного правее парня, замечаю гитару, одиноко стоящую около шкафа. - Научи меня, - произношу, и парень, увидев направление моего взгляда, подходит к гитаре, взяв ее, и садимся рядом со мной на кровати. - Чему именно я должен научить тебя? – спрашивает Ладин, а я лишь пожимаю плечами, улыбаясь шире. - Чему сможешь, - смеясь. - Я могу многое, - и, резко взяв несколько аккордов, он усмехается, а гитара издает череду приятных звуков. - До этого еще долго, - усмехнувшись, я осторожно беру гитару из рук Вани, и тот мгновенно перемещается, оказываясь позади меня. - Правую руку на струны, - произносит парень, осторожно взяв мое запястье и заставляя кончиками пальцев чиркнуть по струнам, - уже что-то, Жень, прогресс на лицо, - ухмыльнувшись. Я смущенно опускаю взгляд, а Ладин спокойно управляет пальцами левой руки, поставив их на струны и заставив прижать к грифу. - Теперь проведи пальцем по струнам, - говорит Ваня, и я выполняю команду, слабо улыбнувшись при полученном немного корявом аккорде. Немного качнув головой, провоцирую распущенные волосы на захват гитары, чувствуя, что те мешают. - Не против? – Ваня осторожно касается моих волос, собирая их вместе, затем, разбив на пряди, начинает что-то плести. - Что ты делаешь? – спрашиваю, улыбаясь.